Страница:
Придя в себя минут через пять, опер огляделся повнимательнее и заметил те детали, что ускользнули от его пытливых глаз ранее.
Например, из-под листа толя, валявшегося возле деревянного стола-ящика, торчали худые ноги, обутые в стоптанные и перемазанные застывшим цементным раствором кирзовые сапоги размера эдак сорок девятого.
Жора несколько минут тупо рассматривал конечности неизвестного, потом откинул толь, вгляделся в небритое незнакомое лицо, скользнул расфокусированным взором по оранжевому комбинезону со множеством карманов, в который был облачен оказавшийся отнюдь не гигантом хлипкий мужичок, и ничего из событий минувшей ночи так и не вспомнил.
Однако рассиживать Любимову было недосуг, организм требовал срочной поправки здоровья путем поглощения литра, а лучше – двух или трех, пива, и потому майор снова прикрыл незнакомца толем, встал и, пошатываясь, двинулся вниз по лестнице без перил.
Где– то на середине спуска, в районе седьмого-восьмого этажа, оперативник не удержал равновесие, его качнуло в сторону узкого пролета, он запнулся о выступавшую из бетона арматуру, заколотил руками в воздухе в тщетной попытке за что-нибудь схватиться и полетел к земле, обреченно перебирая в памяти знаменательные даты своей жизни и прикидывая, кто из сослуживцев придет на его похороны.
Додумать сию фаталистичную мысль Жоре не удалось.
Полет майора завершился в куче джутовых мешков, спружинивших как самый настоящий батут и отшвырнувших оперативника вверх и вбок, в результате чего Любимов упал аккурат напротив пустого дверного проема, за которым расстилался заснеженный пустырь, и отключился.
Чудом избежавший смерти опер пришел в себя, немного полежал на холодном бетоне, потом сел, нащупал в кармане пачку “Космоса” и зажигалку, и закурил.
Глядя на струйку дыма, истекавшую в морозный воздух с тлевшего кончика сигареты, Жора припомнил, что сегодня у них в отделе состоится празднование дня рождения одного из старейших сотрудников, имевшего кличку “Фильтр”, и настроение майора несколько поднялось.
Чей– то день рождения всегда означал море халявной выпивки.
Скурив полторы сигареты, Любимов окончательно повеселел и даже попытался насвистеть веселенький рэповский мотивчик. Но только он напряг мышцы диафрагмы, как его стошнило и Жора снова потерял сознание…
Выбравшись минут через сорок на пустырь, майор поводил жалом, увидел на заборе огромный плакат “Туалет – 100 м. Бегом – 50 м.”, возвышавшийся над ограждением стройплощадки рекламный щит с метровыми буквами “Коррекция и исправление горбов. Недорого. Гарантии качества. Клиника доктора К.Могилы.”, и в сотне метров от себя – с детства знакомый профиль крейсера “Аврора”, и понял, что заночевал в Петроградском районе.
Отсюда до места работы Любимова на Лиговском проспекте было далековато.
“Убойщик” немного повздыхал, с трудом перелез через забор, плюхнувшись в удачно расположенный с другой стороны двухметрового препятствия сугроб, и потопал по Петровской набережной, имея цель поймать у Каменноостровского моста какую-нибудь машину, и посулами или угрозами заставить водителя привести себя в ГУВД.
Маленькую кучку пикетчиков у бывшего Дворца Бракосочетаний, превращенного представителем Президента по Северо-западному региону в свою резиденцию, Жора заметил издалека.
Пикет был политически правильным и верноподданическим, в связи с чем на его охрану были выделены всего два сотрудника милиции.
Демонстранты стояли с плакатами “Генерал Чаплин – мы с Вами!”, “Не допустим губернатора на третий срок!”, “Мы поддерживаем все инициативы ЗАКСа!”, “Решения Уставного суда СПб – в жизнь!”, “Час Треф” – самая интересная газета!” и “Эмму Чаплину – в мисс Вселенные!”.
Пикетчики вели себя тихо и почтительно взирали на окна особняка.
Время от времени к молчаливым митингующим выходил кто-нибудь из многочисленного аппарата представителя Президента и под объективами телекамер горячо благодарил “сознательных жителей Петербурга” за поддержку курса экс-генерала ФСБ В.В.Чаплина, направленного на смещение действующего главы города и замену нынешнего градоначальника на того, кто будет дружить с семейством Эммы и Виктора Васисуальевича, и не мешать их друзьям разворовывать городской бюджет.
Пикетчики “восторженно” внимали, а тележурналисты бубнили о “многотысячном” митинге.
Камеры были расставлены так, чтобы скрыть истинное количество демонстрантов, равное двум сотням нанятых безработных и нескольким десяткам переодетых в гражданскую одежду курсантов близлежащего Зенитно-ракетного училища.
Особенно разорялся по поводу председателя городского правительства питерский корреспондент российских “Вестей”.
Записной трепач аж приплясывал, когда наступало его время выходить в прямой эфир.
Вот уже месяца три он начинал каждый свой репортаж со слов “Все горожане считают, что губернатору пора уходить со своего поста…”. Эта фраза настолько крепко засела в его мозгах, что ни о чем ином он уже не был способен говорить. Даже когда речь заходила об открытии птицефабрики или о проведении на берегах Невы международной конференции экологов-гомосексуалистов.
Возлюбленная журналиста, уставшая от непрекращавшегося даже в моменты постельных игрищ антигубернаторского бубнежа молодого человека, послала его подальше, некоторые коллеги перестали подавать руку, отец корреспондента с матюгами выкинул придурковатого сыночка из своего дома, когда тот явился поздравить папаню, заслуженного учителя России, с тридцатилетием его преподавательской карьеры, штатный психолог с соседнего телеканала начал с подозрением посматривать на “говорящую голову” и невзначай интересоваться, какой сегодня день и год, перемалывающий челюстями бесконечную жвачку оператор попросил “акулу эфира” не приставать к нему в нерабочее время и вообще держаться подальше.
Но телекомментатор уже ни на что не обращал внимание, полностью охваченный розовой мечтой о карьерном росте.
В Москве корреспонденту пообещали пост главы информационной службы РТР, если питерское отделение “Вестей” раздует хороший скандал вокруг местного градоначальника.
Недалекий журналист принял пустое обещание за чистую монету, зачастил на поклон к экс-генералу ФСБ Виктору Васисуальевичу Чаплину, скорешился с пиарщиками противников губернатора и расстарался так, что после просмотра его репортажей многие зрители испытывали непреодолимое желание пальнуть из гранатомета как по санкт-петербургскому офису гостелерадиокомпании, так и по особнячку представителя Президента, где окопалась шайка манерных педиков, составлявших добрую половину помощников кремлевского назначенца…
– Все, буквально все горожане считают, что губернатору пора уходить со своего поста! – примкнувший к толпе пикетчиков Любимов с интересом слушал выступление ведущего “Вестей”. – Это такой же факт, как вращение Земли вокруг Солнца, и об этом много раз говорил ведущий городской политик господин Чаплин, сегодняшний светоч питерской интеллигенции. Когда же губернатор поймет, что надо уходить? Ответа мы, увы, не слышим. Прячущаяся в Смольном банда отказывается говорить с народом, их ограждают от простых людей толстые стены и многочисленные кольца охраны. Они бояться народного гнева. Но не все потеряно! Городская прокуратура не дремлет и одно за другим возбуждает уголовные дела против заместителей губернатора! И они все сядут! Так пообещал нам источник в горпрокуратуре и подтвердил сам Виктор Васисуальевич.
Жора пошевелил бровями, вспоминая, что ему известно о прокурорских расследованиях, но, кроме того, что все возбужденные по фактам якобы имевших место быть должностных преступлений вице-губернаторов дела развалились и давно прекращены, ничего в голову не лезло.
“Наверное, возбудили по вновь открывшимся обстоятельствам, – решил майор. – А нам не сообщили. Какие же все таки козлы эти прокурорские…”.
– Губернатор замешан во всех громких политических убийствах! – продолжал разоряться журналист РТР. – Не зря его называют “губернатором криминальной столицы”!
Слово “убийство” вызвало у Любимого ряд ассоциаций с тем, чем он занимается на работе, и ему захотелось водки.
– Нет сомнений в том, что даже к смерти Ицхака Рабина [РАБИН, ИЦХАК (Rabin, Yitzhak) (1922-1995), премьер-министр Израиля. Родился в Иерусалиме 1 марта 1922 г. Отец Рабина, выходец из России, эмигрировал сначала в США, а во время Второй мировой войны – в Палестину. Рабин изучал сельское хозяйство в галилейском городе Кфар Тавор, а когда началась Вторая мировая война, вступил в “Хаганах”. Сражался против вишистов в Сирии и Ливане. После войны участвовал в операциях “Хаганаха” против британцев. В 1946 г. был арестован. Во время арабо-израильской войны 1948 г. Рабин командовал бригадой, которая обороняла Иерусалим, сражался и с египтянами в пустыне Негев. В 1954 г. Рабин стал бригадным генералом, командовал израильскими силами обороны, затем начальником генерального штаба. Командовал армией Израиля во время шестидневной войны 1967 г. Уволился из вооруженных сил в январе 1968 г. В 1968-1973 гг. Рабин – посол Израиля в США. В марте 1973 г. стал депутатом кнессета. Когда правительство Голды Меир ушло в отставку в апреле 1974 г., Партия труда поручила Рабину сформировать новый кабинет. Рабин ушел в отставку с постов премьер-министра и лидера партии в апреле 1977 г. Он вернулся в политику в 1984 г., став министром обороны в правительстве “национального единства”, в которое вошли представители Партии труда и Ликуда. В 1987 г. Рабин приказал израильской армии ответить на интифаду “мощью, силой и ударами”, что укрепило его репутацию жесткого политика. В феврале 1992 г. он сменил Шимона Переса на посту лидера Партии труда. Четыре месяца спустя возглавляемая Рабином Партия труда добилась успеха на национальных выборах. Рабин был утвержден на пост премьер-министра 13 июля 1992 г., после сформировал трехпартийное левоцентристское коалиционное правительство. В сентябре 1993 г. он подписал с Ясиром Арафатом соглашение о введении ограниченного палестинского самоуправления, за которым последовал вывод израильских войск с большей части территории сектора Газа и города Иерихон на Западном берегу реки Иордан. Мирный процесс продвинулся в октябре 1994 г., когда Рабин и король Иордании Хусейн подписали договор о мире и установлении дипломатических отношений. Рабин был убит ортодоксальным иудеем-фанатиком в Тель-Авиве 4 ноября 1995 г.]губернатор Санкт-Петербурга имеет самое непосредственное отношение. – корреспондент сурово насупился. – Он антисемит, это все знают, поэтому не мог не участвовать в разработке планов этого убийства! А вот, кстати, и сам господин Чаплин, – ведущий информпрограммы радостно улыбнулся, заметив появившегося на ступенях главного входа экс-генерала ФСБ. – Давайте спросим у представителя Президента, что он думает о соучастии губернатора в тех печальных событиях… Виктор Васисуальевич! – журналист, которому в связи с особой важностью его работы был разрешен практически беспрепятственный доступ к телу госчиновника, сунул под нос Чаплину микрофон. – Как вы считаете, действующий губернатор был главным заказчиком убийства Рабина, или только знало готовившемся преступлении и промолчал?
– Гм-м… ну, это…, – представитель Президента опешил от неожиданного вопроса и покраснел. – В общем… наверное, знал…
Все нутро бывшего кадрового сотрудника спецслужбы восставало против прямого и конкретного ответа, однако Чаплин все же пересилил себя, как его учила многоопытная, но несколько туповатая супруга-интриганка, сконцентрировался на политической важности момента и начал говорить более-менее завершенными предложениями, лихорадочно соображая, кто ж такой этот “Рабин”:
– Конечно, нельзя однозначно утверждать… Надо проверить. Но мой опыт генерал-полковника подсказывает, что такое положение дел вероятно. Весьма…
Наконец, до Виктора Васисуальевича дошло, что “Рабин” – это Рабинович.
Только сокращенно.
Правда, тут же встал следующий вопрос – “О каком Рабиновиче идет речь и почему его надо называть сокращенно?”, но на поиск ответа времени у тугодума Чаплина уже не оставалось.
– Особенно в свете… м-м-м… участия… м-м-м… этого Рабина в залоговых аукционах и в нефтяном бизнесе, – экс-силовик нашел, как ему показалось, обтекаемую форму ответа – все убитые в последние годы крупные фигуры так или иначе были замешаны и в аукционах по приобретению госсобственности, и в перепродаже “черного золота”. – Следствие покажет, кем же был Рабин на самом деле и прочность его связей с губернатором, исламским экстремизмом и скинхэдами… Может, его вообще бритоголовые убили? Встретили в парадном, – Виктор Васисуальевич, еще во времена своей службы в Следственном Управлении УКГБ по Ленинграду и Ленинградской области славившийся своей способностью все путать, посчитал, что взял верный тон, и повысил голос. – попросили закурить, а, когда потерпевший им отказал, забили насмерть цепями и арматурой. Скажете, не бывает такого? Очень даже бывает! И губернатор мог заранее знать о нападении! Или сам нанять фашиствующих молодчиков, – тема борьбы со скинами была модной и любой российский политический деятель считал своим долгом отметиться, как непримиримый гонитель нео-нацистов. – Надо разобраться… Еще раз провести экспертизу повреждений на теле этого… ну, как его?… Рабина, осмотреть место происшествия, опросить свидетелей. Свидетели обязательно найдутся! Пусть их сейчас вроде бы нет, но в будущем мы их обнаружим. Ведь не может такого быть, чтобы уважаемого человека убили и никто этого не видел. Я вам однозначно заявляю – не бывает такого! Хотя бы одного свидетеля мы отыщем и тогда я не завидую убийцам этого… черт, ну как же его?… Рабина… Да, Рабина! Фашизм не пройдет! Мы их всех выведем на чистую воду!…
Курсанты в толпе захихикали.
Чаплин понял, что в очередной раз сморозил какую-то глупость, и растерянно умолк.
“Обрезанных защищает! – злобно подумал похмельный юдофоб Любимов, в девичестве – Горелик. – У-у, сука пархатая!…”
И, не раздумывая, бросился вперед, вытаскивая на ходу “макаров” из наплечной кобуры и напрочь забыв, что перед ним – официальный представитель российского Президента…
Дальнейшее можно было бы описать фразой из лермонтовского “Бородина” – “Смешались в кучу кони, люди…”.
Жора бился аки лев, прорываясь к визжащему от испуга и застигнутому на месте приступом “медвежей болезни” Чаплину, но силы были неравны.
На хрипло орущего “Бей жидовского прихвостня!” майора-“убойщика”, разбросавшего худосочных курсантов, пытавшихся остановить “покушающегося на жизнь представителя Президента чеченского террориста”, и снесшего вставших на его пути сотрудников милиции, сразу с трех сторон набросились телохранители экс-генерала, вместе с ним скатились вниз по ступенькам крыльца, сбили с ног первые ряды пикетчиков, дали раскладной металлической дубинкой по буйной головушке, вырвали пистолет из скрюченных пальцев и сковали Жорины руки и ноги новенькими американскими “браслетами”.
Часть бодигардов поволокли бесчувственного Любимова к милицейскому УАЗику, остальные подхватили под руки охраняемую персону и увели ее внутрь особнячка менять испачканные портки…
Кто ходит в гости к мусорам, тот водку глушит по утрам…
Например, из-под листа толя, валявшегося возле деревянного стола-ящика, торчали худые ноги, обутые в стоптанные и перемазанные застывшим цементным раствором кирзовые сапоги размера эдак сорок девятого.
Жора несколько минут тупо рассматривал конечности неизвестного, потом откинул толь, вгляделся в небритое незнакомое лицо, скользнул расфокусированным взором по оранжевому комбинезону со множеством карманов, в который был облачен оказавшийся отнюдь не гигантом хлипкий мужичок, и ничего из событий минувшей ночи так и не вспомнил.
Однако рассиживать Любимову было недосуг, организм требовал срочной поправки здоровья путем поглощения литра, а лучше – двух или трех, пива, и потому майор снова прикрыл незнакомца толем, встал и, пошатываясь, двинулся вниз по лестнице без перил.
Где– то на середине спуска, в районе седьмого-восьмого этажа, оперативник не удержал равновесие, его качнуло в сторону узкого пролета, он запнулся о выступавшую из бетона арматуру, заколотил руками в воздухе в тщетной попытке за что-нибудь схватиться и полетел к земле, обреченно перебирая в памяти знаменательные даты своей жизни и прикидывая, кто из сослуживцев придет на его похороны.
Додумать сию фаталистичную мысль Жоре не удалось.
Полет майора завершился в куче джутовых мешков, спружинивших как самый настоящий батут и отшвырнувших оперативника вверх и вбок, в результате чего Любимов упал аккурат напротив пустого дверного проема, за которым расстилался заснеженный пустырь, и отключился.
Чудом избежавший смерти опер пришел в себя, немного полежал на холодном бетоне, потом сел, нащупал в кармане пачку “Космоса” и зажигалку, и закурил.
Глядя на струйку дыма, истекавшую в морозный воздух с тлевшего кончика сигареты, Жора припомнил, что сегодня у них в отделе состоится празднование дня рождения одного из старейших сотрудников, имевшего кличку “Фильтр”, и настроение майора несколько поднялось.
Чей– то день рождения всегда означал море халявной выпивки.
Скурив полторы сигареты, Любимов окончательно повеселел и даже попытался насвистеть веселенький рэповский мотивчик. Но только он напряг мышцы диафрагмы, как его стошнило и Жора снова потерял сознание…
* * *
Выбравшись минут через сорок на пустырь, майор поводил жалом, увидел на заборе огромный плакат “Туалет – 100 м. Бегом – 50 м.”, возвышавшийся над ограждением стройплощадки рекламный щит с метровыми буквами “Коррекция и исправление горбов. Недорого. Гарантии качества. Клиника доктора К.Могилы.”, и в сотне метров от себя – с детства знакомый профиль крейсера “Аврора”, и понял, что заночевал в Петроградском районе.
Отсюда до места работы Любимова на Лиговском проспекте было далековато.
“Убойщик” немного повздыхал, с трудом перелез через забор, плюхнувшись в удачно расположенный с другой стороны двухметрового препятствия сугроб, и потопал по Петровской набережной, имея цель поймать у Каменноостровского моста какую-нибудь машину, и посулами или угрозами заставить водителя привести себя в ГУВД.
Маленькую кучку пикетчиков у бывшего Дворца Бракосочетаний, превращенного представителем Президента по Северо-западному региону в свою резиденцию, Жора заметил издалека.
* * *
Пикет был политически правильным и верноподданическим, в связи с чем на его охрану были выделены всего два сотрудника милиции.
Демонстранты стояли с плакатами “Генерал Чаплин – мы с Вами!”, “Не допустим губернатора на третий срок!”, “Мы поддерживаем все инициативы ЗАКСа!”, “Решения Уставного суда СПб – в жизнь!”, “Час Треф” – самая интересная газета!” и “Эмму Чаплину – в мисс Вселенные!”.
Пикетчики вели себя тихо и почтительно взирали на окна особняка.
Время от времени к молчаливым митингующим выходил кто-нибудь из многочисленного аппарата представителя Президента и под объективами телекамер горячо благодарил “сознательных жителей Петербурга” за поддержку курса экс-генерала ФСБ В.В.Чаплина, направленного на смещение действующего главы города и замену нынешнего градоначальника на того, кто будет дружить с семейством Эммы и Виктора Васисуальевича, и не мешать их друзьям разворовывать городской бюджет.
Пикетчики “восторженно” внимали, а тележурналисты бубнили о “многотысячном” митинге.
Камеры были расставлены так, чтобы скрыть истинное количество демонстрантов, равное двум сотням нанятых безработных и нескольким десяткам переодетых в гражданскую одежду курсантов близлежащего Зенитно-ракетного училища.
* * *
Особенно разорялся по поводу председателя городского правительства питерский корреспондент российских “Вестей”.
Записной трепач аж приплясывал, когда наступало его время выходить в прямой эфир.
Вот уже месяца три он начинал каждый свой репортаж со слов “Все горожане считают, что губернатору пора уходить со своего поста…”. Эта фраза настолько крепко засела в его мозгах, что ни о чем ином он уже не был способен говорить. Даже когда речь заходила об открытии птицефабрики или о проведении на берегах Невы международной конференции экологов-гомосексуалистов.
Возлюбленная журналиста, уставшая от непрекращавшегося даже в моменты постельных игрищ антигубернаторского бубнежа молодого человека, послала его подальше, некоторые коллеги перестали подавать руку, отец корреспондента с матюгами выкинул придурковатого сыночка из своего дома, когда тот явился поздравить папаню, заслуженного учителя России, с тридцатилетием его преподавательской карьеры, штатный психолог с соседнего телеканала начал с подозрением посматривать на “говорящую голову” и невзначай интересоваться, какой сегодня день и год, перемалывающий челюстями бесконечную жвачку оператор попросил “акулу эфира” не приставать к нему в нерабочее время и вообще держаться подальше.
Но телекомментатор уже ни на что не обращал внимание, полностью охваченный розовой мечтой о карьерном росте.
В Москве корреспонденту пообещали пост главы информационной службы РТР, если питерское отделение “Вестей” раздует хороший скандал вокруг местного градоначальника.
Недалекий журналист принял пустое обещание за чистую монету, зачастил на поклон к экс-генералу ФСБ Виктору Васисуальевичу Чаплину, скорешился с пиарщиками противников губернатора и расстарался так, что после просмотра его репортажей многие зрители испытывали непреодолимое желание пальнуть из гранатомета как по санкт-петербургскому офису гостелерадиокомпании, так и по особнячку представителя Президента, где окопалась шайка манерных педиков, составлявших добрую половину помощников кремлевского назначенца…
* * *
– Все, буквально все горожане считают, что губернатору пора уходить со своего поста! – примкнувший к толпе пикетчиков Любимов с интересом слушал выступление ведущего “Вестей”. – Это такой же факт, как вращение Земли вокруг Солнца, и об этом много раз говорил ведущий городской политик господин Чаплин, сегодняшний светоч питерской интеллигенции. Когда же губернатор поймет, что надо уходить? Ответа мы, увы, не слышим. Прячущаяся в Смольном банда отказывается говорить с народом, их ограждают от простых людей толстые стены и многочисленные кольца охраны. Они бояться народного гнева. Но не все потеряно! Городская прокуратура не дремлет и одно за другим возбуждает уголовные дела против заместителей губернатора! И они все сядут! Так пообещал нам источник в горпрокуратуре и подтвердил сам Виктор Васисуальевич.
Жора пошевелил бровями, вспоминая, что ему известно о прокурорских расследованиях, но, кроме того, что все возбужденные по фактам якобы имевших место быть должностных преступлений вице-губернаторов дела развалились и давно прекращены, ничего в голову не лезло.
“Наверное, возбудили по вновь открывшимся обстоятельствам, – решил майор. – А нам не сообщили. Какие же все таки козлы эти прокурорские…”.
– Губернатор замешан во всех громких политических убийствах! – продолжал разоряться журналист РТР. – Не зря его называют “губернатором криминальной столицы”!
Слово “убийство” вызвало у Любимого ряд ассоциаций с тем, чем он занимается на работе, и ему захотелось водки.
– Нет сомнений в том, что даже к смерти Ицхака Рабина [РАБИН, ИЦХАК (Rabin, Yitzhak) (1922-1995), премьер-министр Израиля. Родился в Иерусалиме 1 марта 1922 г. Отец Рабина, выходец из России, эмигрировал сначала в США, а во время Второй мировой войны – в Палестину. Рабин изучал сельское хозяйство в галилейском городе Кфар Тавор, а когда началась Вторая мировая война, вступил в “Хаганах”. Сражался против вишистов в Сирии и Ливане. После войны участвовал в операциях “Хаганаха” против британцев. В 1946 г. был арестован. Во время арабо-израильской войны 1948 г. Рабин командовал бригадой, которая обороняла Иерусалим, сражался и с египтянами в пустыне Негев. В 1954 г. Рабин стал бригадным генералом, командовал израильскими силами обороны, затем начальником генерального штаба. Командовал армией Израиля во время шестидневной войны 1967 г. Уволился из вооруженных сил в январе 1968 г. В 1968-1973 гг. Рабин – посол Израиля в США. В марте 1973 г. стал депутатом кнессета. Когда правительство Голды Меир ушло в отставку в апреле 1974 г., Партия труда поручила Рабину сформировать новый кабинет. Рабин ушел в отставку с постов премьер-министра и лидера партии в апреле 1977 г. Он вернулся в политику в 1984 г., став министром обороны в правительстве “национального единства”, в которое вошли представители Партии труда и Ликуда. В 1987 г. Рабин приказал израильской армии ответить на интифаду “мощью, силой и ударами”, что укрепило его репутацию жесткого политика. В феврале 1992 г. он сменил Шимона Переса на посту лидера Партии труда. Четыре месяца спустя возглавляемая Рабином Партия труда добилась успеха на национальных выборах. Рабин был утвержден на пост премьер-министра 13 июля 1992 г., после сформировал трехпартийное левоцентристское коалиционное правительство. В сентябре 1993 г. он подписал с Ясиром Арафатом соглашение о введении ограниченного палестинского самоуправления, за которым последовал вывод израильских войск с большей части территории сектора Газа и города Иерихон на Западном берегу реки Иордан. Мирный процесс продвинулся в октябре 1994 г., когда Рабин и король Иордании Хусейн подписали договор о мире и установлении дипломатических отношений. Рабин был убит ортодоксальным иудеем-фанатиком в Тель-Авиве 4 ноября 1995 г.]губернатор Санкт-Петербурга имеет самое непосредственное отношение. – корреспондент сурово насупился. – Он антисемит, это все знают, поэтому не мог не участвовать в разработке планов этого убийства! А вот, кстати, и сам господин Чаплин, – ведущий информпрограммы радостно улыбнулся, заметив появившегося на ступенях главного входа экс-генерала ФСБ. – Давайте спросим у представителя Президента, что он думает о соучастии губернатора в тех печальных событиях… Виктор Васисуальевич! – журналист, которому в связи с особой важностью его работы был разрешен практически беспрепятственный доступ к телу госчиновника, сунул под нос Чаплину микрофон. – Как вы считаете, действующий губернатор был главным заказчиком убийства Рабина, или только знало готовившемся преступлении и промолчал?
– Гм-м… ну, это…, – представитель Президента опешил от неожиданного вопроса и покраснел. – В общем… наверное, знал…
Все нутро бывшего кадрового сотрудника спецслужбы восставало против прямого и конкретного ответа, однако Чаплин все же пересилил себя, как его учила многоопытная, но несколько туповатая супруга-интриганка, сконцентрировался на политической важности момента и начал говорить более-менее завершенными предложениями, лихорадочно соображая, кто ж такой этот “Рабин”:
– Конечно, нельзя однозначно утверждать… Надо проверить. Но мой опыт генерал-полковника подсказывает, что такое положение дел вероятно. Весьма…
Наконец, до Виктора Васисуальевича дошло, что “Рабин” – это Рабинович.
Только сокращенно.
Правда, тут же встал следующий вопрос – “О каком Рабиновиче идет речь и почему его надо называть сокращенно?”, но на поиск ответа времени у тугодума Чаплина уже не оставалось.
– Особенно в свете… м-м-м… участия… м-м-м… этого Рабина в залоговых аукционах и в нефтяном бизнесе, – экс-силовик нашел, как ему показалось, обтекаемую форму ответа – все убитые в последние годы крупные фигуры так или иначе были замешаны и в аукционах по приобретению госсобственности, и в перепродаже “черного золота”. – Следствие покажет, кем же был Рабин на самом деле и прочность его связей с губернатором, исламским экстремизмом и скинхэдами… Может, его вообще бритоголовые убили? Встретили в парадном, – Виктор Васисуальевич, еще во времена своей службы в Следственном Управлении УКГБ по Ленинграду и Ленинградской области славившийся своей способностью все путать, посчитал, что взял верный тон, и повысил голос. – попросили закурить, а, когда потерпевший им отказал, забили насмерть цепями и арматурой. Скажете, не бывает такого? Очень даже бывает! И губернатор мог заранее знать о нападении! Или сам нанять фашиствующих молодчиков, – тема борьбы со скинами была модной и любой российский политический деятель считал своим долгом отметиться, как непримиримый гонитель нео-нацистов. – Надо разобраться… Еще раз провести экспертизу повреждений на теле этого… ну, как его?… Рабина, осмотреть место происшествия, опросить свидетелей. Свидетели обязательно найдутся! Пусть их сейчас вроде бы нет, но в будущем мы их обнаружим. Ведь не может такого быть, чтобы уважаемого человека убили и никто этого не видел. Я вам однозначно заявляю – не бывает такого! Хотя бы одного свидетеля мы отыщем и тогда я не завидую убийцам этого… черт, ну как же его?… Рабина… Да, Рабина! Фашизм не пройдет! Мы их всех выведем на чистую воду!…
Курсанты в толпе захихикали.
Чаплин понял, что в очередной раз сморозил какую-то глупость, и растерянно умолк.
“Обрезанных защищает! – злобно подумал похмельный юдофоб Любимов, в девичестве – Горелик. – У-у, сука пархатая!…”
И, не раздумывая, бросился вперед, вытаскивая на ходу “макаров” из наплечной кобуры и напрочь забыв, что перед ним – официальный представитель российского Президента…
Дальнейшее можно было бы описать фразой из лермонтовского “Бородина” – “Смешались в кучу кони, люди…”.
Жора бился аки лев, прорываясь к визжащему от испуга и застигнутому на месте приступом “медвежей болезни” Чаплину, но силы были неравны.
На хрипло орущего “Бей жидовского прихвостня!” майора-“убойщика”, разбросавшего худосочных курсантов, пытавшихся остановить “покушающегося на жизнь представителя Президента чеченского террориста”, и снесшего вставших на его пути сотрудников милиции, сразу с трех сторон набросились телохранители экс-генерала, вместе с ним скатились вниз по ступенькам крыльца, сбили с ног первые ряды пикетчиков, дали раскладной металлической дубинкой по буйной головушке, вырвали пистолет из скрюченных пальцев и сковали Жорины руки и ноги новенькими американскими “браслетами”.
Часть бодигардов поволокли бесчувственного Любимова к милицейскому УАЗику, остальные подхватили под руки охраняемую персону и увели ее внутрь особнячка менять испачканные портки…
Кто ходит в гости к мусорам, тот водку глушит по утрам…
– Эх, житуха, – посочувствовал коллегам Соловец, когда два экс-майора изложили истории своих злоключений. – Ладно, подумаем, чем помочь…
Присутствовавшие при этом душераздирающем повествовании и сидевшие на принесенных из коридора скамьях для посетителей Ларин, Рогов и Дукалис согласно покивали головами, а Анатолий с опаской покосился на начальника ОУРа.
– Нам бы дело какое-нибудь, – заныл Виригин. – Покрупнее…
– Дело – это хорошо, – согласился Рогов, вот уже с полгода не участвовавший ни в одном оперативном мероприятии, и все свое рабочее и большую часть свободного времени посвящавший то употреблению внутрь горячительных напитков разной степени нажористости, то связанному с этим употреблением хулиганству на правительственных дачах и в подъездах, то ознакомлению с достопримечательностями психбольницы, то беготне по темным подвалам.
– Но у нас все материалы дел пропали, – грустно вставил Дукалис.
– Куда? – не понял Любимов.
– Смыло могучим потоком. – объяснил Ларин. – Затопило нас. Напрочь. Вот все бумаги и гикнулись…
– А-а, понятно, – протянул Виригин, до которого дошла взаимосвязь царившего в РУВД крепкого сортирного амбре и отсутствием даже намека на документы во всех кабинетах, где им удалось побывать. – И че делать?
– Посидите пока, я мигом. – начальнику ОУРа пришла в голову какая-то мысль.
Соловец спустился в дежурку, отвлек Чердынцева от чтения статьи в журнале “Полный песец” – специализированном издании о правильном выкорме пушного зверя на домашней ферме, – и поинтересовался, не было ли за прошедшие два часа каких-либо заявок.
– Обижаешь, Георгич. – майор открыл на первой странице новенький гроссбух. – Целых три есть. Первая – о бисексуальном маньяке, вторая – звонил стукачок Волкова, верещал о какой-то готовящейся “заказухе”, и третья – о погроме в рюмочной…
– В какой рюмочной? – заинтересовался начальник ОУРа, предоставлявший “крышу” семи из полутора десятков крупнейших разливочных точек в районе, за что его там поили бесплатно.
– Да вон, напротив нас, – Чердынцев ткнул пальцем в окно дежурки. – Там до сих пор машутся…
Соловец обернулся и увидел толпу бухариков, валтузивших друг друга всего в десяти метрах от входа в РУВД, бегавших туда-сюда сквозь выбитые стекла витрин рюмочной и швырявших на проезжую часть стулья.
Сквозь двойные стекла в дежурное помещение доносились невнятные крики возбужденных алкоголиков.
– И че они орут? – меланхолично осведомился главный “убойщик” района.
– “Это был не Нескафе!” – процитировал Чердынцев. – Я на крылечко выходил, послушал.
– А чего ты патруль туда не пошлешь?
– Так нет же никого. – пожал плечами майор. – После вчерашней строевой все постовые – в лежку. Тут пока никто не объявлялся. Может, к обеду подтянутся…
– Мухомор тоже?
При упоминании подполковника Петренко Чердынцев побледнел и инстинктивно бросил взгляд на входную дверь:
– Не знаю, Георгич. Еще не было. И не звонил.
– Ну, и славно, – Соловец сел на край стола. – Давай, просвети меня насчет двух первых заявочек.
– А че тут просвещать? – буркнул начальник дежурной части. – Первая о том, что в районе объявился маньяк. Опять его видели, уж пятый раз за сутки. Пристает в неосвещенных местах к мужчинам и женщинам и просит, чтобы его отымели… Короче, маньяк довольно безобидный. Еще предлагает купить у него деревянный фаллоимитатор, и кричит, что он изготовлен в восемнадцатом веке. Пару раз получал по морде, но не успокаивается. Одет в солдатскую шинель и какую-то пижаму… Носит очки.
– Неинтересно, – начальник ОУРа покачал головой. – А вторая о чем? Что за “заказуха”?
– Да я откуда знаю? – разозлился Чердынцев. – Волков в больнице, а мне с его барабанами трепаться недосуг. Придурки малолетние… Клея нанюхаются, потом им киллеры по углам мерещатся.
– Ты мне тут не гони! – Соловец недобро блеснул глазами. – Забыл, как сам зебру по туалетам ловил? А потом это матрос оказался?
Чердынцев обиженно засопел.
– Ну, перепутал! Да, бывает! Сильно быстро он пробежал. И к тому же – в тельняшке. Ты, Георгич, старое-то не припоминай… Я тебе не мальчик, чай. Дам в рог – мало не покажется.
– Ладно, – примирительно сказал Соловец. – Не буду… Но че хоть барабан проблеял, не помнишь?
– Депутат какой-то деньги из Москвы повезет, – начальник дежурной части наморщил лоб, пытаясь напрячь свою память. – Вроде, из Госдумы, и переоденется бабой… Или он – баба, а мужиком нарядится? Эх, не помню… Вот его или ее и должны хлопнуть. Два киллера… Или три?… Или один киллер и два депутата?…, – Чердынцев замолк.
– Это все? – разочарованно спросил начальник ОУРа, выждав для приличия пару минут.
– Вроде да… Нет, погоди! – лицо майора озарила счастливая улыбка. – Вспомнил! С ним помощник будет.
– С кем – с депутатом или с киллером?
– С депутатом, конечно. Я даже фамилию его записал.
– Депутата?
– Нет, помощника, – Чердынцев покопался в кучке бумажек, сваленных в верхнем ящике стола. – Вот, нашел. Его фамилия – Линько. Зовут Бесланом.
– Ага! Это уже что-то, – обрадовался “убойщик” и достал из кармана ветхий органайзер. – Давай-ка я себе помечу… И ты черкани в журнале – ОУР, мол, взял дело на контроль. Когда, гришь, мочить должны?
– Да, вроде, сегодня вечером…
Когда Соловец вернулся к коллегам, то обнаружил их пьющими принесенный капитаном Казанцевым портвейн “777” и закусывавших его жаренными подсолнечными семечками из огромного, килограмма на два, кулька, свернутого из газеты “Час Треф”. Ни на что другое сие печатное издание все равно не годилось – статьи в нем печатались зело скучные и многословные, карикатур не было, бумага была слишком плотной и царапучей для использования ее в клозете. Но форматом “Час Треф” выгодно отличалась от других псевдодемократических листков.
Шелуху опера по-свойски сплевывали себе под ноги.
– Нашел я вам дело, – радостно сообщил начальник ОУРа и покосился на черный кожанный ошейник с заклепками, выпирающий из под ворота рубахи Казановы. – Че это там у тебя?
– Так, ничего, – смутился капитан, которому прошлой ночью ради прикола одели этот садо-мазохистский аксессуар его новоприобретенные “голубые” друзья из клуба “Пассивный петушок”, но в процессе пьянки, инициированной оперативником, потеряли ключ от маленького замочка на шее.
Внутри ошейника шел тонкий витой стальной шнур, так что без кусачек аксессуар не снимался.
Казанцев утром пытался перерезать шнур ножницами, но лишь покромсал тисненую кожу и чуть не вспорол себе шею в районе сонной артерии.
– Какое дело? – оживился Виригин.
– Настоящее. Покушение на депутата Госдумы, – Соловец подмигнул Максу.
– Это хорошо, – согласился Любимов и предложил выпить за удачное раскрытие еще не совершенного преступления.
Разумеется, воздержавшихся не нашлось.
Разгром рюмочной мгновенно прекратился, как только алконавты заметили выворачивавших из-за поворота мрачных пэ-пэ-эсников.
Патрульные шли молча, в колонну по четыре, некоторые приволакивали ноги, но с шага не сбивались. На неотягощенных интеллектом лицах рядового состава застыло выражение полной покорности.
Позади конвоируемых к месту службы постовых на УАЗике везли подполковника Петренко, по грудь торчавшего из открытого окна правой передней дверцы и время от времени выкрикивавшего в мегафон “Ать-два! Левой!…”. Рожа сержанта Крысюка, маячившая за рулем, была сосредоточенна и деловита.
Привязанные за обмотанные веревкой руки к заднему бамперу милицейского “козла”, тащились младшие сержанты Дудинцев и Коган, отказавшиеся исполнить приказание Мухомора и встать в строй.
Присутствовавшие при этом душераздирающем повествовании и сидевшие на принесенных из коридора скамьях для посетителей Ларин, Рогов и Дукалис согласно покивали головами, а Анатолий с опаской покосился на начальника ОУРа.
– Нам бы дело какое-нибудь, – заныл Виригин. – Покрупнее…
– Дело – это хорошо, – согласился Рогов, вот уже с полгода не участвовавший ни в одном оперативном мероприятии, и все свое рабочее и большую часть свободного времени посвящавший то употреблению внутрь горячительных напитков разной степени нажористости, то связанному с этим употреблением хулиганству на правительственных дачах и в подъездах, то ознакомлению с достопримечательностями психбольницы, то беготне по темным подвалам.
– Но у нас все материалы дел пропали, – грустно вставил Дукалис.
– Куда? – не понял Любимов.
– Смыло могучим потоком. – объяснил Ларин. – Затопило нас. Напрочь. Вот все бумаги и гикнулись…
– А-а, понятно, – протянул Виригин, до которого дошла взаимосвязь царившего в РУВД крепкого сортирного амбре и отсутствием даже намека на документы во всех кабинетах, где им удалось побывать. – И че делать?
– Посидите пока, я мигом. – начальнику ОУРа пришла в голову какая-то мысль.
* * *
Соловец спустился в дежурку, отвлек Чердынцева от чтения статьи в журнале “Полный песец” – специализированном издании о правильном выкорме пушного зверя на домашней ферме, – и поинтересовался, не было ли за прошедшие два часа каких-либо заявок.
– Обижаешь, Георгич. – майор открыл на первой странице новенький гроссбух. – Целых три есть. Первая – о бисексуальном маньяке, вторая – звонил стукачок Волкова, верещал о какой-то готовящейся “заказухе”, и третья – о погроме в рюмочной…
– В какой рюмочной? – заинтересовался начальник ОУРа, предоставлявший “крышу” семи из полутора десятков крупнейших разливочных точек в районе, за что его там поили бесплатно.
– Да вон, напротив нас, – Чердынцев ткнул пальцем в окно дежурки. – Там до сих пор машутся…
Соловец обернулся и увидел толпу бухариков, валтузивших друг друга всего в десяти метрах от входа в РУВД, бегавших туда-сюда сквозь выбитые стекла витрин рюмочной и швырявших на проезжую часть стулья.
Сквозь двойные стекла в дежурное помещение доносились невнятные крики возбужденных алкоголиков.
– И че они орут? – меланхолично осведомился главный “убойщик” района.
– “Это был не Нескафе!” – процитировал Чердынцев. – Я на крылечко выходил, послушал.
– А чего ты патруль туда не пошлешь?
– Так нет же никого. – пожал плечами майор. – После вчерашней строевой все постовые – в лежку. Тут пока никто не объявлялся. Может, к обеду подтянутся…
– Мухомор тоже?
При упоминании подполковника Петренко Чердынцев побледнел и инстинктивно бросил взгляд на входную дверь:
– Не знаю, Георгич. Еще не было. И не звонил.
– Ну, и славно, – Соловец сел на край стола. – Давай, просвети меня насчет двух первых заявочек.
– А че тут просвещать? – буркнул начальник дежурной части. – Первая о том, что в районе объявился маньяк. Опять его видели, уж пятый раз за сутки. Пристает в неосвещенных местах к мужчинам и женщинам и просит, чтобы его отымели… Короче, маньяк довольно безобидный. Еще предлагает купить у него деревянный фаллоимитатор, и кричит, что он изготовлен в восемнадцатом веке. Пару раз получал по морде, но не успокаивается. Одет в солдатскую шинель и какую-то пижаму… Носит очки.
– Неинтересно, – начальник ОУРа покачал головой. – А вторая о чем? Что за “заказуха”?
– Да я откуда знаю? – разозлился Чердынцев. – Волков в больнице, а мне с его барабанами трепаться недосуг. Придурки малолетние… Клея нанюхаются, потом им киллеры по углам мерещатся.
– Ты мне тут не гони! – Соловец недобро блеснул глазами. – Забыл, как сам зебру по туалетам ловил? А потом это матрос оказался?
Чердынцев обиженно засопел.
– Ну, перепутал! Да, бывает! Сильно быстро он пробежал. И к тому же – в тельняшке. Ты, Георгич, старое-то не припоминай… Я тебе не мальчик, чай. Дам в рог – мало не покажется.
– Ладно, – примирительно сказал Соловец. – Не буду… Но че хоть барабан проблеял, не помнишь?
– Депутат какой-то деньги из Москвы повезет, – начальник дежурной части наморщил лоб, пытаясь напрячь свою память. – Вроде, из Госдумы, и переоденется бабой… Или он – баба, а мужиком нарядится? Эх, не помню… Вот его или ее и должны хлопнуть. Два киллера… Или три?… Или один киллер и два депутата?…, – Чердынцев замолк.
– Это все? – разочарованно спросил начальник ОУРа, выждав для приличия пару минут.
– Вроде да… Нет, погоди! – лицо майора озарила счастливая улыбка. – Вспомнил! С ним помощник будет.
– С кем – с депутатом или с киллером?
– С депутатом, конечно. Я даже фамилию его записал.
– Депутата?
– Нет, помощника, – Чердынцев покопался в кучке бумажек, сваленных в верхнем ящике стола. – Вот, нашел. Его фамилия – Линько. Зовут Бесланом.
– Ага! Это уже что-то, – обрадовался “убойщик” и достал из кармана ветхий органайзер. – Давай-ка я себе помечу… И ты черкани в журнале – ОУР, мол, взял дело на контроль. Когда, гришь, мочить должны?
– Да, вроде, сегодня вечером…
* * *
Когда Соловец вернулся к коллегам, то обнаружил их пьющими принесенный капитаном Казанцевым портвейн “777” и закусывавших его жаренными подсолнечными семечками из огромного, килограмма на два, кулька, свернутого из газеты “Час Треф”. Ни на что другое сие печатное издание все равно не годилось – статьи в нем печатались зело скучные и многословные, карикатур не было, бумага была слишком плотной и царапучей для использования ее в клозете. Но форматом “Час Треф” выгодно отличалась от других псевдодемократических листков.
Шелуху опера по-свойски сплевывали себе под ноги.
– Нашел я вам дело, – радостно сообщил начальник ОУРа и покосился на черный кожанный ошейник с заклепками, выпирающий из под ворота рубахи Казановы. – Че это там у тебя?
– Так, ничего, – смутился капитан, которому прошлой ночью ради прикола одели этот садо-мазохистский аксессуар его новоприобретенные “голубые” друзья из клуба “Пассивный петушок”, но в процессе пьянки, инициированной оперативником, потеряли ключ от маленького замочка на шее.
Внутри ошейника шел тонкий витой стальной шнур, так что без кусачек аксессуар не снимался.
Казанцев утром пытался перерезать шнур ножницами, но лишь покромсал тисненую кожу и чуть не вспорол себе шею в районе сонной артерии.
– Какое дело? – оживился Виригин.
– Настоящее. Покушение на депутата Госдумы, – Соловец подмигнул Максу.
– Это хорошо, – согласился Любимов и предложил выпить за удачное раскрытие еще не совершенного преступления.
Разумеется, воздержавшихся не нашлось.
* * *
Разгром рюмочной мгновенно прекратился, как только алконавты заметили выворачивавших из-за поворота мрачных пэ-пэ-эсников.
Патрульные шли молча, в колонну по четыре, некоторые приволакивали ноги, но с шага не сбивались. На неотягощенных интеллектом лицах рядового состава застыло выражение полной покорности.
Позади конвоируемых к месту службы постовых на УАЗике везли подполковника Петренко, по грудь торчавшего из открытого окна правой передней дверцы и время от времени выкрикивавшего в мегафон “Ать-два! Левой!…”. Рожа сержанта Крысюка, маячившая за рулем, была сосредоточенна и деловита.
Привязанные за обмотанные веревкой руки к заднему бамперу милицейского “козла”, тащились младшие сержанты Дудинцев и Коган, отказавшиеся исполнить приказание Мухомора и встать в строй.