— Вот она! Вот она! — завизжала юная разведчица. — Я ее нашла!
— Не пищи, у меня от твоего писка уши закладывает! Сам вижу, — подобрев, отозвался Морзик.
Людочка от избытка чувств запрыгала на сиденье и захлопала в ладоши.
Морзик сбросил скорость и осторожно съехал с шоссе на проторенную в снегу колею. Пушок с любопытством вытягивала шею.
— Что они там делают, интересно...
На заснеженной глади озера замысловатыми виражами была раскатана гоночная трасса, помеченная в самых крутых местах старыми покрышками. По трассе, вздымая веером снег на поворотах, мчалась красная “мазда”. Вдоль машин в очереди бегал распорядитель в зеленом клеенчатом жилете поверх ватника, с мегафоном в руках. Второй, с флажком в шашечку, стоял на старте. Он взмахнул флажком, взревел мотор, и вслед “мазде” помчался микроавтобус “Газель”.
— Здорово! — стиснула кулачки Людмилка.
— Прямо Монте-Карло... — важно отозвался Морзик.
Они, позабыв о “тойоте”, смотрели, как машины тормозят, проходят виражи и снова разгоняются на прямых участках. Подбор участников был самый демократичный: в очереди торчали и джипы, и седаны, и типовые отечественные четырехдверки.
— Вовчик, мы попробуем, да?!
— Я подумаю...
Сзади их уже подпирал чей-то бампер. Распорядитель подбежал, постучал пальцами по стеклу, сунулся в салон, окатив Морзика густым водочным перегаром, и воткнул бумажный номер под “дворник”.
— С вас двести рублей!
Увидев кислую физиономию своего старшего, Людочка замахала руками:
— Я заплачу!
— Ладно, чего уж там... — устыдился Вовка, отстегивая “стольники”.
— Десять кругов! — дважды тряхнул грязной пятерней распорядитель. — Вам дадут отмашку.
Он захлопнул дверцу и побежал к следующей машине.
— Вот у кого голова! — восхитился Морзик. — На ровном месте деньги делают! Как бы я хотел научиться!
— А приз есть? — спросила Людмилка.
Она выглянула из машины и звонко закричала:
— Эй! А приз есть?!
— Половина сбора — победителю! — ответил ей распорядитель. — Пока “бэха” — первая!
Он махнул рукой в сторону стартовой линии, невдалеке от которой поодаль стояла черная БМВ.
Очередь двигалась споро. По ледяному полю машины пробегали за минуту — круг. Морзик вышел, размялся, прошелся вдоль начала трассы, внимательно приглядываясь к технике вождения и припоминая, чему его учили на курсах оперативной подготовки по части управления автомобилем на скользкой дороге. Заметив, что Пушок наблюдает за ним с замиранием сердца, он для пущей важности нагнулся и пощупал рукой снег, потом взял горсть и поднес к губам.
— Ну как? — трепетно, с уважением спросила его Людочка. — Мы выиграем?
Азарт, присущий каждому спортсмену, проснулся в ней. У Морзика кровь тоже быстрее побежала в жилах. Он даже сделал несколько наклонов, приседаний и быстрых выпадов, будто разминался перед выходом на ринг. То громче, то глуше ревели моторы, кричали зрители. Пахло дымком недалекого костра, на котором предприимчивые торговцы жарили шашлыки из мяса неизвестного животного, условно обозначенного свиньей.
Вовка достал из бардачка лист бумаги и авторучку, протянул Людмилке.
— Там на старте висит схема трассы. Пойди и аккуратно срисуй ее. Только в точности выдержи все расстояния и повороты. Будешь у меня штурманом работать, предупреждать о виражах — где влево, где вправо...
— Здорово!
Пушок умчалась вприпрыжку. Вовка косился на белую “тойоту”, хозяин которой спокойно покуривал за рулем и, судя по всему, был в этом деле не новичок.
С каждым взмахом шашечного флажка они продвигались на один корпус к линии старта. Вот впереди осталась одна машина, а вот уже бешено завертелись колеса “тойоты”, отбрасывая рыхлый снег...
— Вовочка, давай, давай! Ну же, миленький! — ерзала на сиденье Пушок.
Черемисов удивленно покосился на нее. Стартер в зеленом жилете покрутил предупредительно флажком, поднял его и глянул на один из двух секундомеров. Щелкнул кнопкой, дал отмашку — и понеслось!..
Первые секунды Морзика болтало на трассе влево-вправо, но он справился, прибавил газку — и тут же перед его глазами неожиданно трасса ушла круто влево. Он тормознул, но поздно; его вынесло на снег, скорость упала.
— Читай трассу! — гневно закричал он на Людмилу. — Штурман хренов!
Она нервно разглаживала на коленях смятый листок, цеплялась рукой за край сиденья.
— Ничего не пойму!
— Кверху ногами держишь, дура!
Он наконец выбрался из заноса, выскочил на трассу и притопил, успев разогнаться до третьей скорости.
— Влево девяносто! — абсолютно грамотно и вовремя закричала Людмилка.
Еще не видя поворота, Морзик вывернул руль влево, тормознул и тотчас резко прибавил газу, едва только задок машины занесло вперед. Маневр оказался успешным: “Жигуль” “наружки” рванул точно по центру ледяной трассы и прошел вираж на высокой скорости.
— Молодцом!
— Вправо сто восемьдесят!
— Bay!..
“Жигуленок” разведки имел форсированный двигатель и турбонаддув, а также еще несколько примочек управских умельцев для увеличения скорости и приемистости машины, так что своей конструкцией приближался к маленькому внедорожнику. Управляемый опытным Морзиком, “Жигуль” шел круг за кругом без сбоев и уже почти нагнал “тойоту”, когда на седьмом круге Вовка неожиданно сбавил скорость.
— Ты что?! — возмутилась Пушок. — Давай, жми! Дави на газ!
— Тихо! — оборвал ее Морзик, аккуратно выводя машину за кривую поворота. — Мы же невидимки. Нам надо быть скромнее...
— Жаль...
Они без лишнего ажиотажа прошли остаток трассы. Трассер отмахнул последний круг. Белая “тойота” объекта завершила дистанцию и поползла в хвост очереди, по новой.
— Ну уж нет! — сказал Морзик, бросая быстрый взгляд в ее сторону. — Второй раз двести рублей я не отдам!
— Ой, смотри! — воскликнула Людмила. — Сникерс с Цацей!
— Где?!
На шоссе, у съезда к озеру, остановилась вторая машина разведки.
— Смена прибыла... — удовлетворенно констатировал Морзик. — Но что это они делают? Они что — обалдели?!
Вместо того чтобы выйти на связь, сменщики выскочили из машины и принялись призывно махать руками в сторону машины наряда Черемисова. Точнее, махал, нервно подпрыгивая, один Цаца, а толстый, обычно добродушный Сникерс стоял рядом темнее тучи, сунув руки в карманы, и вид имел совсем не безобидный.
Обогнув очередь с “тойотой” в хвосте, Морзик подкатил к шоссе и, дав газку, выскочил на твердое покрытие. Открыл дверцу и спросил:
— Видали, как мы гоняли?!
— Видали... — ответил Цаца сдавленным голосом. — Старого час назад убили. Из помпяры. Вместе с его боссом. Вот так...
III
IV
— Не пищи, у меня от твоего писка уши закладывает! Сам вижу, — подобрев, отозвался Морзик.
Людочка от избытка чувств запрыгала на сиденье и захлопала в ладоши.
Морзик сбросил скорость и осторожно съехал с шоссе на проторенную в снегу колею. Пушок с любопытством вытягивала шею.
— Что они там делают, интересно...
На заснеженной глади озера замысловатыми виражами была раскатана гоночная трасса, помеченная в самых крутых местах старыми покрышками. По трассе, вздымая веером снег на поворотах, мчалась красная “мазда”. Вдоль машин в очереди бегал распорядитель в зеленом клеенчатом жилете поверх ватника, с мегафоном в руках. Второй, с флажком в шашечку, стоял на старте. Он взмахнул флажком, взревел мотор, и вслед “мазде” помчался микроавтобус “Газель”.
— Здорово! — стиснула кулачки Людмилка.
— Прямо Монте-Карло... — важно отозвался Морзик.
Они, позабыв о “тойоте”, смотрели, как машины тормозят, проходят виражи и снова разгоняются на прямых участках. Подбор участников был самый демократичный: в очереди торчали и джипы, и седаны, и типовые отечественные четырехдверки.
— Вовчик, мы попробуем, да?!
— Я подумаю...
Сзади их уже подпирал чей-то бампер. Распорядитель подбежал, постучал пальцами по стеклу, сунулся в салон, окатив Морзика густым водочным перегаром, и воткнул бумажный номер под “дворник”.
— С вас двести рублей!
Увидев кислую физиономию своего старшего, Людочка замахала руками:
— Я заплачу!
— Ладно, чего уж там... — устыдился Вовка, отстегивая “стольники”.
— Десять кругов! — дважды тряхнул грязной пятерней распорядитель. — Вам дадут отмашку.
Он захлопнул дверцу и побежал к следующей машине.
— Вот у кого голова! — восхитился Морзик. — На ровном месте деньги делают! Как бы я хотел научиться!
— А приз есть? — спросила Людмилка.
Она выглянула из машины и звонко закричала:
— Эй! А приз есть?!
— Половина сбора — победителю! — ответил ей распорядитель. — Пока “бэха” — первая!
Он махнул рукой в сторону стартовой линии, невдалеке от которой поодаль стояла черная БМВ.
Очередь двигалась споро. По ледяному полю машины пробегали за минуту — круг. Морзик вышел, размялся, прошелся вдоль начала трассы, внимательно приглядываясь к технике вождения и припоминая, чему его учили на курсах оперативной подготовки по части управления автомобилем на скользкой дороге. Заметив, что Пушок наблюдает за ним с замиранием сердца, он для пущей важности нагнулся и пощупал рукой снег, потом взял горсть и поднес к губам.
— Ну как? — трепетно, с уважением спросила его Людочка. — Мы выиграем?
Азарт, присущий каждому спортсмену, проснулся в ней. У Морзика кровь тоже быстрее побежала в жилах. Он даже сделал несколько наклонов, приседаний и быстрых выпадов, будто разминался перед выходом на ринг. То громче, то глуше ревели моторы, кричали зрители. Пахло дымком недалекого костра, на котором предприимчивые торговцы жарили шашлыки из мяса неизвестного животного, условно обозначенного свиньей.
Вовка достал из бардачка лист бумаги и авторучку, протянул Людмилке.
— Там на старте висит схема трассы. Пойди и аккуратно срисуй ее. Только в точности выдержи все расстояния и повороты. Будешь у меня штурманом работать, предупреждать о виражах — где влево, где вправо...
— Здорово!
Пушок умчалась вприпрыжку. Вовка косился на белую “тойоту”, хозяин которой спокойно покуривал за рулем и, судя по всему, был в этом деле не новичок.
С каждым взмахом шашечного флажка они продвигались на один корпус к линии старта. Вот впереди осталась одна машина, а вот уже бешено завертелись колеса “тойоты”, отбрасывая рыхлый снег...
— Вовочка, давай, давай! Ну же, миленький! — ерзала на сиденье Пушок.
Черемисов удивленно покосился на нее. Стартер в зеленом жилете покрутил предупредительно флажком, поднял его и глянул на один из двух секундомеров. Щелкнул кнопкой, дал отмашку — и понеслось!..
Первые секунды Морзика болтало на трассе влево-вправо, но он справился, прибавил газку — и тут же перед его глазами неожиданно трасса ушла круто влево. Он тормознул, но поздно; его вынесло на снег, скорость упала.
— Читай трассу! — гневно закричал он на Людмилу. — Штурман хренов!
Она нервно разглаживала на коленях смятый листок, цеплялась рукой за край сиденья.
— Ничего не пойму!
— Кверху ногами держишь, дура!
Он наконец выбрался из заноса, выскочил на трассу и притопил, успев разогнаться до третьей скорости.
— Влево девяносто! — абсолютно грамотно и вовремя закричала Людмилка.
Еще не видя поворота, Морзик вывернул руль влево, тормознул и тотчас резко прибавил газу, едва только задок машины занесло вперед. Маневр оказался успешным: “Жигуль” “наружки” рванул точно по центру ледяной трассы и прошел вираж на высокой скорости.
— Молодцом!
— Вправо сто восемьдесят!
— Bay!..
“Жигуленок” разведки имел форсированный двигатель и турбонаддув, а также еще несколько примочек управских умельцев для увеличения скорости и приемистости машины, так что своей конструкцией приближался к маленькому внедорожнику. Управляемый опытным Морзиком, “Жигуль” шел круг за кругом без сбоев и уже почти нагнал “тойоту”, когда на седьмом круге Вовка неожиданно сбавил скорость.
— Ты что?! — возмутилась Пушок. — Давай, жми! Дави на газ!
— Тихо! — оборвал ее Морзик, аккуратно выводя машину за кривую поворота. — Мы же невидимки. Нам надо быть скромнее...
— Жаль...
Они без лишнего ажиотажа прошли остаток трассы. Трассер отмахнул последний круг. Белая “тойота” объекта завершила дистанцию и поползла в хвост очереди, по новой.
— Ну уж нет! — сказал Морзик, бросая быстрый взгляд в ее сторону. — Второй раз двести рублей я не отдам!
— Ой, смотри! — воскликнула Людмила. — Сникерс с Цацей!
— Где?!
На шоссе, у съезда к озеру, остановилась вторая машина разведки.
— Смена прибыла... — удовлетворенно констатировал Морзик. — Но что это они делают? Они что — обалдели?!
Вместо того чтобы выйти на связь, сменщики выскочили из машины и принялись призывно махать руками в сторону машины наряда Черемисова. Точнее, махал, нервно подпрыгивая, один Цаца, а толстый, обычно добродушный Сникерс стоял рядом темнее тучи, сунув руки в карманы, и вид имел совсем не безобидный.
Обогнув очередь с “тойотой” в хвосте, Морзик подкатил к шоссе и, дав газку, выскочил на твердое покрытие. Открыл дверцу и спросил:
— Видали, как мы гоняли?!
— Видали... — ответил Цаца сдавленным голосом. — Старого час назад убили. Из помпяры. Вместе с его боссом. Вот так...
III
Дональд заставил Ролика прийти пораньше, не копаться при сборах, и выехал в тот день за ворота базы самый первый. Пулей пролетев утренний город, удачно обогнув по Пискаревке затор на Тихорецком, он на Поэтическом бульваре подхватил Маринку и повез ее в институт. Девушка сидела рядом с Андреем на переднем сиденье, осматривалась, ничего не трогая руками. Восхищенный стажер молча затаился сзади.
— Как тут у тебя интересно... — сказала Маринка. — Как в машине “скорой помощи”.
— Да, у нас клево! — тотчас встрял Витек. — Это вот телевизор! Чтобы мы не скучали на дежурстве. Машина — наш второй дом!
— А холодильник есть? — улыбнулась девушка. Ролик не успел ответить, потому что Дональд погрозил ему кулаком. Стажер мигом вспомнил все угрозы в свой адрес и счел за благо заткнуться до поры.
Имея запас времени, Андрей провез девушку самыми красивыми местами города, которые петербуржцы обычно минуют, пользуясь подземкой. Подсвеченные красоты архитектуры сияли. Он вел машину осторожно, бережно, разгонялся медленно и тормозил плавно и все поглядывал, не ушиблась ли она, точно Маринка была стеклянная. Лехельт не слышал сентенций Дудрилина по поводу женского пола и был немало удивлен, когда Марина сказала, выходя из машины у дверей института:
— Ты хорошо водишь, только немного медленно. Но все равно — спасибо, что подвезли. Удачи вам сегодня! Поймать самого толстого шпиона!
И она поцеловала Лехельта в щеку.
— А меня! — тотчас ожил стажер.
— Перетопчешься! — ласково буркнул разведчик Дональд, провожая влюбленным взглядом стройную фигуру девушки. — Учи карту, спрашивать буду! Я не шучу!
Недовольный Ролик послушно зашуршал картой города. Клякса приказал им подтянуть оперативную подготовочку.
Вскоре они уже были в Лигово и в утренней промозглой кромешной питерской тьме заняли позицию неподалеку от подъезда объекта, указанного в наряде. Места были знакомы Дональду: неподалеку маячил огонек кафе, где ему так и не удалось подкрепиться... Андрюха перебросил стажеру пачку фотографий женщин.
— Изучай! Среди них одна — наш объект на сегодня. Узнаешь ее — выполнишь первое задание.
— Ты что! Их тут два десятка! Ну ты хоть намекни, которая...
— Тяжело в учении — легко в бою!
Стажера готовили на допуск к самостоятельной оперативной работе и зачислению в штат на должность разведчика. Неделей раньше, после проверки, успешно была допущена в штат и Людочка-Пушок.
Ролик стал раскладывать фотографии и забубнил:
— Блондинки налево, брюнетки направо... Так... Надо же, все хорошенькие... ой, нет, не все! Ну и рожа! Надеюсь, что это не она. Что мы тут имеем? Так-так-так... губы полные — губы нормальные — губы тонкие... нос прямой — нос с горбинкой — нос с седловинкой... брови высокие — брови средние — брови низкие... Андрюха, твоя девушка — красивее всех этих.
— Не подхалимничай! Учись!
— Вот, вот она! — закричал стажер, тыча пальцем в женщину, вышедшую из подъезда. — Я угадал? Нет? Ну, черт! Так нечестно! Они все в шапках и шубах — ни фига не видно, какие там брови! Ты хоть намекни, какая она? Красивая?
— Красивая...
Андрею вспомнилась притягательная магия лица незнакомки. Эта женщина была старше его лет на десять и привлекала совсем не так, как Маринка. Что-то бесовское и недоброе было в его влечении к ней. Какая-то фатальная неизбежность.
— На фотках этих не разобрать ни черта... — продолжал ныть Ролик. — Какой дурак их делал?
— Одну я делал, остальные — ребята.
— Твою работу я сразу узнаю. Вот эта?
— Ну ты хитрюга, пацан! Все равно не скажу! Учись брать объект сходу. Это — самое трудное. Ошибешься, потянешь другого — не сразу сможешь разобраться и всех запутаешь: и опера, и смену... А пока будешь за фуком бегать, настоящий объект успеет совершить свое черное дело.
— А с тобой такое бывало?
— Бывало, и не раз... — вздохнул Андрей.
— И что?
— А что ты хочешь? Строгий выговор с лишением премии и позор на всю базу.
— Да? Ну, позор фиг с ним, а вот премия — это святое...
— Я в твои годы думал наоборот.
— Времена меняются... лоб высокий — лоб средний — лоб низкий... Я все же думаю, что ты шутишь насчет премии.
— Шучу, шучу, успокойся.
— А кто тут нервничает? Я спокоен, как удав! Поскрипит Константин Сергеевич полчасика — и все дела! Кстати, говорят, он идет на повышение? А кто вместо него? Хорошо бы тебя назначили...
— Не подлизывайся. Меня не назначат. А если бы назначили, я бы на тебе пахал и сеял. Я-то знаю, какой ты шланг. Киру назначат.
— Киру Алексеевну? Это здорово!
— Я тоже так думаю. А твоя радость — преждевременна.
— Почему это?
— Увидишь...
— Глаза узкие — глаза раскосые... С этими глазами больше всего возни. А она возьмет и подкрасит их — что тогда?
Под болтовню стажера время бежало быстро. Андрей поглядывал за подъездом вполглаза. Он был уверен, что легко узнает женщину, и вспоминал ее гибкую, красивую походку маленькой ночной хищницы. Но когда она появилась, то сгибалась под тяжестью огромных полосатых баулов и волочила за собой груженую двухколесную тележку. Разведчик не ожидал такого антуража и едва не прозевал ее, совершенно непохожую на себя прежнюю.
— Это ты называешь красивой женщиной? — с глубоким сомнением в умственных способностях напарника спросил Ролик. — Типовая базарная баба. “Бабус вульгарус”.
— Тогда она была другая, — пожал плечами Дональд. — На колесах нам ее не вытянуть — очень медленно идет, заметит. Ты топай за ней, а я поотстану, потянусь за тобой.
— Почему опять мне топать?
— Потому что мы топтуны. Работа у нас такая. Не выступай, она с таким грузом далеко не уйдет.
Так и случилось. Женщина, личность которой за ночь установил Лерман, прошла всего пару кварталов до мини-рынка и расположилась за одним из пустующих прилавков.
Разведчики расположились неподалеку, затесавшись на стоянке у обочины. Ролик вернулся в машину.
— Хозяйственной мелочевкой торгует эта Валентина Пономарева. Обувной крем, щетки, мешки для мусора... Чего ты так поскучнел? Что-нибудь не так? Я все чисто сделал!
— Это хорошо... все остальное плохо. Рынок плохо. Теперь каждый покупатель может взять у Пономаревой мобильник — в коробочке из-под щетки для обуви или в упаковке мешков для мусора. Наше дело труба. Будем снимать всех покупателей.
— Ты что! Да к ней за смену, может, тысяча человек подойдет!
— Ну, не тысяча, слишком круто для ее лотка. Всего-то человек двести-триста...
— Душевный ты парень, Андрюха...
Ролику было от чего впасть в уныние — перед ним замаячила перспектива провести день на свежем воздухе, с видеокамерой, запрятанной в сумку среди пустых сигаретных пачек, улаживая дела с конкурентами по табачному бизнесу, которым каждый чужак как бельмо на глазу, и с местным рэкетом. Дональд прошелся по рынку, выбрал позицию и выставил стажера совсем рядом с лотком Пономаревой, чуть позади нее.
— Чтобы руки тебе были видны.
— А товар? — потерянно спросил Ролик.
— Вот два блока “LM”. На большее у меня денег нет.
— Почем брал? Я тебе наварю рубль с каждой пачки, спорим?
— Иди, иди, спекулянт. А то место займут. Будут бить — зови на помощь, не стесняйся.
— Уж не буду стесняться. Мне с битьем везет.
Потянулись часы ожидания. Из машины Андрей хорошо видел лицо женщины, несколько раз принимался разглядывать его в бинокль, пытаясь отыскать в нем следы прежнего колдовского очарования. Увы! Ролик был прав. Баба как баба, да еще рябая. Нижняя челюсть тяжеловата. Удивительная штука — женская привлекательность...
Глубокие философские обобщения Лехельта прервало появление у лотка Пономаревой странного покупателя. Ролик быстро проговорил в ССН:
— Тут какой-то чудак... полковник милиции... конфискует у нее все губки для обуви!
— Вижу... — отозвался Лехельт, вновь припав к биноклю. — Предложи ему мешки для мусора... Это Шишкобабов... ба, да он уже полковник! Два капитана при нем! Похоже, мы с Морзиком помогли ему карьеру сделать!
Лехельт был недалек от истины. Обеспокоенное развитием событий в Гатчине, областное руководство органов внутренних дел вникло в ситуацию и приняло единственно верное решение, которое только и могло вернуть жизнь городка в прежнее, обыденное русло: начальник ОБЭПа подполковник Шишкобабов торжественно занял вакантное кресло начальника Гатчинского РОВД, с присвоением ему звания полковника милиции.
Событие это гатчинской общественностью было расценено неоднозначно. Группа борцов-шишкобабистов из редакции “Красносельского Вестника” искренне праздновала победу свободы и демократии. Они полагали, что теперь-то все препятствия устранены, и гатчинский район семимильными шагами двинется к идеалам цивилизованного правового территориального образования, наподобие швейцарских кантонов.
Другая часть населения, весьма, между прочим, многочисленная, в том числе и административные чины, возрадовалась установлению привычного порядка вещей и принялась с энтузиазмом поздравлять и возвеличивать нового начальника. При этом они тоже много и пылко говорили о торжестве идеалов свободы и демократии, а один, наиболее рьяный, даже предложил установить на границе района небольшую, но симпатичную статую свободы в милицейской фуражке.
Третья часть, самая большая, к которой принадлежал и оперуполномоченный Багетдинов, приняла случившееся с глубокой русской покорностью и равнодушием. Некоторые испытали удовлетворение от того, что все свершилось именно так, как они и предсказывали.
Полковник Шишкобабов, красуясь новыми погонами, неся перед собой на вытянутых руках пластиковый пакет, полный конфискованных губок для обуви, направился к своей — отметьте, своей! — черной “Волге” с радиосвязью, но неожиданно запутался в полах шинели, оступился и упал. Фуражка его закатилась под машину, а тело начальника гатчинского РОВД осталось лежать неподвижно. Он громко захрапел. Откроем карты: Шишкобабов вновь был безнадежно пьян. Длинная череда празднований по поводу собственного назначения и получения полковничьих погон привела наконец Шишкобабова в обычное для него состояние.
В прежние времена и в прежнем чине он лежал бы так, пока не проспался. Но на Руси с давних пор существует институт челяди, строго блюдущей водораздел между барством и холопами. Два дюжих капитана сноровисто и привычно подхватили с мерзлой земли тело полковника и загрузили его в “Волгу”. Первый собрал в пакет рассыпавшиеся губки, подумал — и сунул одну в карман. Второй достал из-под машины шишкобабовскую фуражку — новенькую, с высокой тульей — отряхнул ее и положил на переднее сиденье.
Черная “Волга” неторопливо покатила по Таллинскому шоссе в Гатчину, приветствуемая постовыми. А в машине “наружки” прозвучал тревожный сигнал с базы...
— Как тут у тебя интересно... — сказала Маринка. — Как в машине “скорой помощи”.
— Да, у нас клево! — тотчас встрял Витек. — Это вот телевизор! Чтобы мы не скучали на дежурстве. Машина — наш второй дом!
— А холодильник есть? — улыбнулась девушка. Ролик не успел ответить, потому что Дональд погрозил ему кулаком. Стажер мигом вспомнил все угрозы в свой адрес и счел за благо заткнуться до поры.
Имея запас времени, Андрей провез девушку самыми красивыми местами города, которые петербуржцы обычно минуют, пользуясь подземкой. Подсвеченные красоты архитектуры сияли. Он вел машину осторожно, бережно, разгонялся медленно и тормозил плавно и все поглядывал, не ушиблась ли она, точно Маринка была стеклянная. Лехельт не слышал сентенций Дудрилина по поводу женского пола и был немало удивлен, когда Марина сказала, выходя из машины у дверей института:
— Ты хорошо водишь, только немного медленно. Но все равно — спасибо, что подвезли. Удачи вам сегодня! Поймать самого толстого шпиона!
И она поцеловала Лехельта в щеку.
— А меня! — тотчас ожил стажер.
— Перетопчешься! — ласково буркнул разведчик Дональд, провожая влюбленным взглядом стройную фигуру девушки. — Учи карту, спрашивать буду! Я не шучу!
Недовольный Ролик послушно зашуршал картой города. Клякса приказал им подтянуть оперативную подготовочку.
Вскоре они уже были в Лигово и в утренней промозглой кромешной питерской тьме заняли позицию неподалеку от подъезда объекта, указанного в наряде. Места были знакомы Дональду: неподалеку маячил огонек кафе, где ему так и не удалось подкрепиться... Андрюха перебросил стажеру пачку фотографий женщин.
— Изучай! Среди них одна — наш объект на сегодня. Узнаешь ее — выполнишь первое задание.
— Ты что! Их тут два десятка! Ну ты хоть намекни, которая...
— Тяжело в учении — легко в бою!
Стажера готовили на допуск к самостоятельной оперативной работе и зачислению в штат на должность разведчика. Неделей раньше, после проверки, успешно была допущена в штат и Людочка-Пушок.
Ролик стал раскладывать фотографии и забубнил:
— Блондинки налево, брюнетки направо... Так... Надо же, все хорошенькие... ой, нет, не все! Ну и рожа! Надеюсь, что это не она. Что мы тут имеем? Так-так-так... губы полные — губы нормальные — губы тонкие... нос прямой — нос с горбинкой — нос с седловинкой... брови высокие — брови средние — брови низкие... Андрюха, твоя девушка — красивее всех этих.
— Не подхалимничай! Учись!
— Вот, вот она! — закричал стажер, тыча пальцем в женщину, вышедшую из подъезда. — Я угадал? Нет? Ну, черт! Так нечестно! Они все в шапках и шубах — ни фига не видно, какие там брови! Ты хоть намекни, какая она? Красивая?
— Красивая...
Андрею вспомнилась притягательная магия лица незнакомки. Эта женщина была старше его лет на десять и привлекала совсем не так, как Маринка. Что-то бесовское и недоброе было в его влечении к ней. Какая-то фатальная неизбежность.
— На фотках этих не разобрать ни черта... — продолжал ныть Ролик. — Какой дурак их делал?
— Одну я делал, остальные — ребята.
— Твою работу я сразу узнаю. Вот эта?
— Ну ты хитрюга, пацан! Все равно не скажу! Учись брать объект сходу. Это — самое трудное. Ошибешься, потянешь другого — не сразу сможешь разобраться и всех запутаешь: и опера, и смену... А пока будешь за фуком бегать, настоящий объект успеет совершить свое черное дело.
— А с тобой такое бывало?
— Бывало, и не раз... — вздохнул Андрей.
— И что?
— А что ты хочешь? Строгий выговор с лишением премии и позор на всю базу.
— Да? Ну, позор фиг с ним, а вот премия — это святое...
— Я в твои годы думал наоборот.
— Времена меняются... лоб высокий — лоб средний — лоб низкий... Я все же думаю, что ты шутишь насчет премии.
— Шучу, шучу, успокойся.
— А кто тут нервничает? Я спокоен, как удав! Поскрипит Константин Сергеевич полчасика — и все дела! Кстати, говорят, он идет на повышение? А кто вместо него? Хорошо бы тебя назначили...
— Не подлизывайся. Меня не назначат. А если бы назначили, я бы на тебе пахал и сеял. Я-то знаю, какой ты шланг. Киру назначат.
— Киру Алексеевну? Это здорово!
— Я тоже так думаю. А твоя радость — преждевременна.
— Почему это?
— Увидишь...
— Глаза узкие — глаза раскосые... С этими глазами больше всего возни. А она возьмет и подкрасит их — что тогда?
Под болтовню стажера время бежало быстро. Андрей поглядывал за подъездом вполглаза. Он был уверен, что легко узнает женщину, и вспоминал ее гибкую, красивую походку маленькой ночной хищницы. Но когда она появилась, то сгибалась под тяжестью огромных полосатых баулов и волочила за собой груженую двухколесную тележку. Разведчик не ожидал такого антуража и едва не прозевал ее, совершенно непохожую на себя прежнюю.
— Это ты называешь красивой женщиной? — с глубоким сомнением в умственных способностях напарника спросил Ролик. — Типовая базарная баба. “Бабус вульгарус”.
— Тогда она была другая, — пожал плечами Дональд. — На колесах нам ее не вытянуть — очень медленно идет, заметит. Ты топай за ней, а я поотстану, потянусь за тобой.
— Почему опять мне топать?
— Потому что мы топтуны. Работа у нас такая. Не выступай, она с таким грузом далеко не уйдет.
Так и случилось. Женщина, личность которой за ночь установил Лерман, прошла всего пару кварталов до мини-рынка и расположилась за одним из пустующих прилавков.
Разведчики расположились неподалеку, затесавшись на стоянке у обочины. Ролик вернулся в машину.
— Хозяйственной мелочевкой торгует эта Валентина Пономарева. Обувной крем, щетки, мешки для мусора... Чего ты так поскучнел? Что-нибудь не так? Я все чисто сделал!
— Это хорошо... все остальное плохо. Рынок плохо. Теперь каждый покупатель может взять у Пономаревой мобильник — в коробочке из-под щетки для обуви или в упаковке мешков для мусора. Наше дело труба. Будем снимать всех покупателей.
— Ты что! Да к ней за смену, может, тысяча человек подойдет!
— Ну, не тысяча, слишком круто для ее лотка. Всего-то человек двести-триста...
— Душевный ты парень, Андрюха...
Ролику было от чего впасть в уныние — перед ним замаячила перспектива провести день на свежем воздухе, с видеокамерой, запрятанной в сумку среди пустых сигаретных пачек, улаживая дела с конкурентами по табачному бизнесу, которым каждый чужак как бельмо на глазу, и с местным рэкетом. Дональд прошелся по рынку, выбрал позицию и выставил стажера совсем рядом с лотком Пономаревой, чуть позади нее.
— Чтобы руки тебе были видны.
— А товар? — потерянно спросил Ролик.
— Вот два блока “LM”. На большее у меня денег нет.
— Почем брал? Я тебе наварю рубль с каждой пачки, спорим?
— Иди, иди, спекулянт. А то место займут. Будут бить — зови на помощь, не стесняйся.
— Уж не буду стесняться. Мне с битьем везет.
Потянулись часы ожидания. Из машины Андрей хорошо видел лицо женщины, несколько раз принимался разглядывать его в бинокль, пытаясь отыскать в нем следы прежнего колдовского очарования. Увы! Ролик был прав. Баба как баба, да еще рябая. Нижняя челюсть тяжеловата. Удивительная штука — женская привлекательность...
Глубокие философские обобщения Лехельта прервало появление у лотка Пономаревой странного покупателя. Ролик быстро проговорил в ССН:
— Тут какой-то чудак... полковник милиции... конфискует у нее все губки для обуви!
— Вижу... — отозвался Лехельт, вновь припав к биноклю. — Предложи ему мешки для мусора... Это Шишкобабов... ба, да он уже полковник! Два капитана при нем! Похоже, мы с Морзиком помогли ему карьеру сделать!
Лехельт был недалек от истины. Обеспокоенное развитием событий в Гатчине, областное руководство органов внутренних дел вникло в ситуацию и приняло единственно верное решение, которое только и могло вернуть жизнь городка в прежнее, обыденное русло: начальник ОБЭПа подполковник Шишкобабов торжественно занял вакантное кресло начальника Гатчинского РОВД, с присвоением ему звания полковника милиции.
Событие это гатчинской общественностью было расценено неоднозначно. Группа борцов-шишкобабистов из редакции “Красносельского Вестника” искренне праздновала победу свободы и демократии. Они полагали, что теперь-то все препятствия устранены, и гатчинский район семимильными шагами двинется к идеалам цивилизованного правового территориального образования, наподобие швейцарских кантонов.
Другая часть населения, весьма, между прочим, многочисленная, в том числе и административные чины, возрадовалась установлению привычного порядка вещей и принялась с энтузиазмом поздравлять и возвеличивать нового начальника. При этом они тоже много и пылко говорили о торжестве идеалов свободы и демократии, а один, наиболее рьяный, даже предложил установить на границе района небольшую, но симпатичную статую свободы в милицейской фуражке.
Третья часть, самая большая, к которой принадлежал и оперуполномоченный Багетдинов, приняла случившееся с глубокой русской покорностью и равнодушием. Некоторые испытали удовлетворение от того, что все свершилось именно так, как они и предсказывали.
Полковник Шишкобабов, красуясь новыми погонами, неся перед собой на вытянутых руках пластиковый пакет, полный конфискованных губок для обуви, направился к своей — отметьте, своей! — черной “Волге” с радиосвязью, но неожиданно запутался в полах шинели, оступился и упал. Фуражка его закатилась под машину, а тело начальника гатчинского РОВД осталось лежать неподвижно. Он громко захрапел. Откроем карты: Шишкобабов вновь был безнадежно пьян. Длинная череда празднований по поводу собственного назначения и получения полковничьих погон привела наконец Шишкобабова в обычное для него состояние.
В прежние времена и в прежнем чине он лежал бы так, пока не проспался. Но на Руси с давних пор существует институт челяди, строго блюдущей водораздел между барством и холопами. Два дюжих капитана сноровисто и привычно подхватили с мерзлой земли тело полковника и загрузили его в “Волгу”. Первый собрал в пакет рассыпавшиеся губки, подумал — и сунул одну в карман. Второй достал из-под машины шишкобабовскую фуражку — новенькую, с высокой тульей — отряхнул ее и положил на переднее сиденье.
Черная “Волга” неторопливо покатила по Таллинскому шоссе в Гатчину, приветствуемая постовыми. А в машине “наружки” прозвучал тревожный сигнал с базы...
IV
Человек, медленно возвращаясь к жизни, испытывает страдания. Радость он начинает ощущать лишь тогда, когда возвращение состоялось. И радость эта тем полнее и ненасытнее, чем труднее был путь назад.
Старший разведчик Дима Арцеулов, оперативный позывной “Волан”, выбирался из бездны, рассекавшей его сердце пополам, долго и мучительно. Лицо и все тело его хранили печать борьбы за жизнь. Он похудел больше обычного, скулы заострились, но запавшие глаза в темных обводах смотрели ясно и весело. Он радовался.
Ребята, расположившись в комнате отдыха “кукушки”, согревались излучаемой им радостью, слушая его байки. На столе среди остатков немудреной колбасно-сырной закуски стояли две опорожненные бутылки “Питерской”. Женщины раскраснелись, мужчины призадумались.
Рассказывая, Дима Арцеулов то присаживался на свободном стуле, покачивался, точно проверяя его, и удовлетворенно прикрывал глаза, то вдруг вскакивал, подходил к окну, отгибал штору и смотрел на пыльный подоконник, то внимательно рассматривал свою старую керамическую кружку с трещиной и надколотыми краями... Он вспоминал жизнь. Сам он был, на первый взгляд, такой же, как до ранения, только двигался теперь мягче, осторожнее. Это при его интеллигентной манере поведения давалось Волану без труда. Он временами как будто прислушивался к себе. Так слушает водитель свой двигатель на первом пробеге после капиталки.
— Там, ребята, когда посмотришь, какие бывают болезни и мучения у людей, так сразу свои болячки становятся милыми и родными, — звучал его мягкий с придыханием голос. — Хочется Боженьку попросить, чтобы оставил их тебе до скончания дней. Я там Легкого встретил, кстати.
Разведчики приподняли головы.
— Приветы вам передавал. Прыгает кузнечиком. борется за свое колено. Такой же обалдуй, как раньше.
Легкий был разведчиком из первого отдела. Свое прозвище он заслужил под Новый год, когда в ответ на указующий перст начальника, определивший его, как новичка, на праздничное дежурство по отделу, к облегчению коллег с ласковой улыбкой сказал:
— Легко!
Радость сослуживцев оказалась преждевременной. За день до праздников холостяк Легкий без труда охмурил терапевта и получил освобождение от служебных обязанностей ввиду “угнетенного состояния организма”... Новый год миновал — а прозвище осталось.
— Что с ним случилось, расскажи, — попросил необычно задумчивый Клякса.
— Да все почти так, как у вас сегодня. Засада! Жили они на базе танкистов, делопроизводителями в штабе работали чеченские девчонки, база просматривалась со всех сторон...
— А какой дурак послал этого белобрысого в Грозный? — спросил Ролик. — Меня бы лучше послали...
— Этот дурак у нас уже не работает, — ответил Андрюха Лехельт, задумчиво растирая пальцами и нюхая корочку хлеба. Его с выпивки всегда тянуло на размышления о высоком: о смысле жизни, о земле и хлебе. — И он не белобрысый, а блондин. Как я.
— Не мешайте, ребята, — сказала Кира, устало подпирая щеку, с интересом повернувшись в сторону Волана, — Рассказывай, Димочка.
— Получили они задание документировать сходку в пригороде Грозного, — Волан сделал артистичный жест красивой тонкой рукой. — Сели в новенький “уазик” — двое из Нижнего Новгорода, двое из Екатеринбурга и наш Легкий. Прошли блокпост, поручковались. Только отъехали метров пятьсот — впереди машина поперек дороги, ну прямо как у вас сегодня. Не заводится. Они тоже остановились — и с двух сторон бородатые мужики, руки на поясах. Только Легкий не стал дожидаться продолжения, достал “макар” и выстрелил первым.
— Мы сегодня первыми не могли стрелять, — сказала Кира. — Не Чечня.
— Ты все равно справилась, умница. — Волан погладил Киру по голове, как маленькую. — Один бородатый упал, другие бросились в кусты. И сразу по машине из автоматов. Ребята выскочили, залегли. Один новгородец побежал на блокпост, остальные отстреливались — пистолетиками против автоматов. А на блокпосту приказ — никуда не двигаться, блокпост не оставлять. А там уже екатеринбургскому парню плечо прострелили... В общем, Легкий сорвался, под огнем вскочил в машину, подобрал ребят и вывез всех из-под обстрела. Фотографии показывал — “уазик” в решето, дырка на дырке. А ему самому колено прострелили. Но главное — как его встречали! Костя, ты же помнишь, как его спроваживали туда — или в Чечню, или рапорт на увольнение. А на вокзале при встрече шеф отдела летел впереди всех с букетом. Ты теперь, говорит, у нас герой! Орден дали < Случай действительно имел место в недавнем прошлом>.
— А у нас вы герой, Дмитрий Аркадьевич! — воскликнула Пушок, и разведчики согласно закивали головами. — Вас наградили чем-нибудь?
— Наградят, — ответил за Волана Клякса. — Шубин обещал.
— Конечно! — подтвердил захмелевший Ролик, смешной и лохматый, как беспородный щенок. — У них там война — и у нас тут война...
Волан вдруг присел на корточки, с любопытством заглянул в старый пыльный шкаф и выволок потертую шапку-ушанку.
— Моя! Еще с тех пор осталась... Вы чего так на меня вылупились? Я сегодня, между прочим, чуть Богу душу второй раз не отдал. Иду себе, валидол нащупываю, как положено инвалиду, — и вдруг тормозит наша машина, с визгом таким, резина же не своя, не жалко! И выскакивают оттуда два психопата — женщина и мужчина — в невменяемом состоянии, кидаются ко мне и орут...
— Мы же не знали... — виновато проговорила Людочка.
— Не спросили даже, как здоровье! Чем вам помочь! А сразу — Дима, Мишку убили! Я валидол выронил и сел в сугроб...
— Мы же не хотели... — оправдывалась Пушок. — Нам Цаца сказал, мы и поверили...
— Тоже мне, разведчики! — осуждающе сказал Зимородок. — Учу вас, учу... Цаца — глупое дитя нашей разведки. Ну, должен же быть один дурак на столько умников!
— Он, наверное, наши переговоры с базой подслушал, — пробормотала, засыпая, Кира. — И ничего не понял... все перепутал...
Нервное напряжение последних часов отпускало ее. Ей сделалось зябко, и Арцеулов, заметив это, бережно накинул ей на плечи свою куртку. Он вообще смотрел на своих друзей-разведчиков как-то особенно тепло и бережно.
Кира закрыла глаза — и круговерть недавних событий тут же вновь подхватила ее, да так реально, что тело напряглось, а пальцы сложились в захват, будто сжимали рукоять пистолета, и губы беззвучно зашевелились.
Они с Кляксой полдня таскались за черной “ауди”, транспортирующей ценное тело Александра Борисовича Дудрилина. Пилотировал “ауди”, конечно, Тыбинь. После вчерашнего чудесного спасения Дудрилин и слышать не хотел, чтобы выйти за ворота дома без своего нового телохранителя. Вид покореженного “мерседеса” на заднем дворе приводил его в панический ужас. Старый вел машину вальяжно, покуривал в окно на ходу с разрешения шефа и при случае даже подавал приветственный знак рукой прикрывающему его наряду. В общем, пользовался полным доверием.
Время шло в неспешных переездах с места на место — и вдруг Клякса забеспокоился. Закрутил по сторонам головой, оглядываясь и почти позабыв о машине Тыбиня впереди. Случилось это после того, как Дудрилин, заехав в один из своих “массажных салонов”, неожиданно передумал выходить из машины, велел Старому развернуться и ехать на Васильевский по незнакомому разведке адресу.
Предусмотрительно спрятавшийся в тупичке, Зимородок быстро выехал и двинулся следом, но, когда сворачивал на главную дорогу, что-то привлекло его внимание. Что-то неприметное, но очень тревожное. Точно соринка попала. На обочине напротив разворачивались синие “Жигули”-пикап. Пока Костя соображал, почему это его беспокоит, чужая машина прибавила ходу, обогнала “ауди” и исчезла из виду.
Буквально через минуту машина Старого вдруг сбросила скорость и, двигаясь все медленнее и медленнее, наконец совсем остановилась. Клякса подъехал в хвост “ауди”. Кира, нахмурившись, привставала на сиденье, пытаясь разглядеть происходящее. Тревога Зимородка передалась и ей.
Старший разведчик Дима Арцеулов, оперативный позывной “Волан”, выбирался из бездны, рассекавшей его сердце пополам, долго и мучительно. Лицо и все тело его хранили печать борьбы за жизнь. Он похудел больше обычного, скулы заострились, но запавшие глаза в темных обводах смотрели ясно и весело. Он радовался.
Ребята, расположившись в комнате отдыха “кукушки”, согревались излучаемой им радостью, слушая его байки. На столе среди остатков немудреной колбасно-сырной закуски стояли две опорожненные бутылки “Питерской”. Женщины раскраснелись, мужчины призадумались.
Рассказывая, Дима Арцеулов то присаживался на свободном стуле, покачивался, точно проверяя его, и удовлетворенно прикрывал глаза, то вдруг вскакивал, подходил к окну, отгибал штору и смотрел на пыльный подоконник, то внимательно рассматривал свою старую керамическую кружку с трещиной и надколотыми краями... Он вспоминал жизнь. Сам он был, на первый взгляд, такой же, как до ранения, только двигался теперь мягче, осторожнее. Это при его интеллигентной манере поведения давалось Волану без труда. Он временами как будто прислушивался к себе. Так слушает водитель свой двигатель на первом пробеге после капиталки.
— Там, ребята, когда посмотришь, какие бывают болезни и мучения у людей, так сразу свои болячки становятся милыми и родными, — звучал его мягкий с придыханием голос. — Хочется Боженьку попросить, чтобы оставил их тебе до скончания дней. Я там Легкого встретил, кстати.
Разведчики приподняли головы.
— Приветы вам передавал. Прыгает кузнечиком. борется за свое колено. Такой же обалдуй, как раньше.
Легкий был разведчиком из первого отдела. Свое прозвище он заслужил под Новый год, когда в ответ на указующий перст начальника, определивший его, как новичка, на праздничное дежурство по отделу, к облегчению коллег с ласковой улыбкой сказал:
— Легко!
Радость сослуживцев оказалась преждевременной. За день до праздников холостяк Легкий без труда охмурил терапевта и получил освобождение от служебных обязанностей ввиду “угнетенного состояния организма”... Новый год миновал — а прозвище осталось.
— Что с ним случилось, расскажи, — попросил необычно задумчивый Клякса.
— Да все почти так, как у вас сегодня. Засада! Жили они на базе танкистов, делопроизводителями в штабе работали чеченские девчонки, база просматривалась со всех сторон...
— А какой дурак послал этого белобрысого в Грозный? — спросил Ролик. — Меня бы лучше послали...
— Этот дурак у нас уже не работает, — ответил Андрюха Лехельт, задумчиво растирая пальцами и нюхая корочку хлеба. Его с выпивки всегда тянуло на размышления о высоком: о смысле жизни, о земле и хлебе. — И он не белобрысый, а блондин. Как я.
— Не мешайте, ребята, — сказала Кира, устало подпирая щеку, с интересом повернувшись в сторону Волана, — Рассказывай, Димочка.
— Получили они задание документировать сходку в пригороде Грозного, — Волан сделал артистичный жест красивой тонкой рукой. — Сели в новенький “уазик” — двое из Нижнего Новгорода, двое из Екатеринбурга и наш Легкий. Прошли блокпост, поручковались. Только отъехали метров пятьсот — впереди машина поперек дороги, ну прямо как у вас сегодня. Не заводится. Они тоже остановились — и с двух сторон бородатые мужики, руки на поясах. Только Легкий не стал дожидаться продолжения, достал “макар” и выстрелил первым.
— Мы сегодня первыми не могли стрелять, — сказала Кира. — Не Чечня.
— Ты все равно справилась, умница. — Волан погладил Киру по голове, как маленькую. — Один бородатый упал, другие бросились в кусты. И сразу по машине из автоматов. Ребята выскочили, залегли. Один новгородец побежал на блокпост, остальные отстреливались — пистолетиками против автоматов. А на блокпосту приказ — никуда не двигаться, блокпост не оставлять. А там уже екатеринбургскому парню плечо прострелили... В общем, Легкий сорвался, под огнем вскочил в машину, подобрал ребят и вывез всех из-под обстрела. Фотографии показывал — “уазик” в решето, дырка на дырке. А ему самому колено прострелили. Но главное — как его встречали! Костя, ты же помнишь, как его спроваживали туда — или в Чечню, или рапорт на увольнение. А на вокзале при встрече шеф отдела летел впереди всех с букетом. Ты теперь, говорит, у нас герой! Орден дали < Случай действительно имел место в недавнем прошлом>.
— А у нас вы герой, Дмитрий Аркадьевич! — воскликнула Пушок, и разведчики согласно закивали головами. — Вас наградили чем-нибудь?
— Наградят, — ответил за Волана Клякса. — Шубин обещал.
— Конечно! — подтвердил захмелевший Ролик, смешной и лохматый, как беспородный щенок. — У них там война — и у нас тут война...
Волан вдруг присел на корточки, с любопытством заглянул в старый пыльный шкаф и выволок потертую шапку-ушанку.
— Моя! Еще с тех пор осталась... Вы чего так на меня вылупились? Я сегодня, между прочим, чуть Богу душу второй раз не отдал. Иду себе, валидол нащупываю, как положено инвалиду, — и вдруг тормозит наша машина, с визгом таким, резина же не своя, не жалко! И выскакивают оттуда два психопата — женщина и мужчина — в невменяемом состоянии, кидаются ко мне и орут...
— Мы же не знали... — виновато проговорила Людочка.
— Не спросили даже, как здоровье! Чем вам помочь! А сразу — Дима, Мишку убили! Я валидол выронил и сел в сугроб...
— Мы же не хотели... — оправдывалась Пушок. — Нам Цаца сказал, мы и поверили...
— Тоже мне, разведчики! — осуждающе сказал Зимородок. — Учу вас, учу... Цаца — глупое дитя нашей разведки. Ну, должен же быть один дурак на столько умников!
— Он, наверное, наши переговоры с базой подслушал, — пробормотала, засыпая, Кира. — И ничего не понял... все перепутал...
Нервное напряжение последних часов отпускало ее. Ей сделалось зябко, и Арцеулов, заметив это, бережно накинул ей на плечи свою куртку. Он вообще смотрел на своих друзей-разведчиков как-то особенно тепло и бережно.
Кира закрыла глаза — и круговерть недавних событий тут же вновь подхватила ее, да так реально, что тело напряглось, а пальцы сложились в захват, будто сжимали рукоять пистолета, и губы беззвучно зашевелились.
Они с Кляксой полдня таскались за черной “ауди”, транспортирующей ценное тело Александра Борисовича Дудрилина. Пилотировал “ауди”, конечно, Тыбинь. После вчерашнего чудесного спасения Дудрилин и слышать не хотел, чтобы выйти за ворота дома без своего нового телохранителя. Вид покореженного “мерседеса” на заднем дворе приводил его в панический ужас. Старый вел машину вальяжно, покуривал в окно на ходу с разрешения шефа и при случае даже подавал приветственный знак рукой прикрывающему его наряду. В общем, пользовался полным доверием.
Время шло в неспешных переездах с места на место — и вдруг Клякса забеспокоился. Закрутил по сторонам головой, оглядываясь и почти позабыв о машине Тыбиня впереди. Случилось это после того, как Дудрилин, заехав в один из своих “массажных салонов”, неожиданно передумал выходить из машины, велел Старому развернуться и ехать на Васильевский по незнакомому разведке адресу.
Предусмотрительно спрятавшийся в тупичке, Зимородок быстро выехал и двинулся следом, но, когда сворачивал на главную дорогу, что-то привлекло его внимание. Что-то неприметное, но очень тревожное. Точно соринка попала. На обочине напротив разворачивались синие “Жигули”-пикап. Пока Костя соображал, почему это его беспокоит, чужая машина прибавила ходу, обогнала “ауди” и исчезла из виду.
Буквально через минуту машина Старого вдруг сбросила скорость и, двигаясь все медленнее и медленнее, наконец совсем остановилась. Клякса подъехал в хвост “ауди”. Кира, нахмурившись, привставала на сиденье, пытаясь разглядеть происходящее. Тревога Зимородка передалась и ей.