– На ура не бери, господин начальник! С голых слов мокрое дело мне не припаяешь, а документов у тебя нету.
   – Во всех документах, Сурен, разберемся завтра. Сегодня же капитально обыщем дачу и поедем смотреть твою новую квартиру на Жуковского…

Глава XVI

   В гостинице Петр Лимакин появился в двенадцатом часу ночи. Голубев, развалившись в кресле, смотрел по телевизору спортивную передачу. На застеленном газетой столе лежали толстый кусок «Докторской» колбасы, полбуханки хлеба и стояла ополовиненная банка килек в томатном соусе.
   – Ужинал? – первым делом спросил следователя Слава.
   – Нет, – устало ответил Лимакин. – Андрюша Щепин настойчиво звал к себе в гости, но я отказался, чтобы ты здесь в одиночестве не скучал.
   – Молодец. За чаем к горничной сходить?
   – Сходи.
   Пока Лимакин занимался ужином, Голубев подробно доложил информацию, собранную за день. Выслушав его, следователь стал рассказывать о своих делах. Допивая последние глотки остывающего чая, Петр на несколько секунд замолчал. Слава тотчас нетерпеливо спросил:
   – Что обнаружили в новой квартире Абасова?
   Лимакин поставил на стол опустевший стакан и с облегчением откинулся на спинку стула:
   – Под ванной нашли кастет, а в кладовке – рогожную мешковину, похожую на ту, в какую был завернут труп Саблиной, сверток полиэтиленовой пленки и большой клубок синтетического шнура. Если эксперты установят их идентичность, в Новосибирске одной бандой станет меньше. Щепин не даст Сурену ни малейшей возможности увильнуть от наказания.
   – Насчет Теплоухова что Абасов говорит?
   – Крутит, как заворовавшийся цыган: я – не я и лошадь не моя. Изворотливостью ума он не блещет, однако в том, что касается смерти Теплоухова, ни единым словцом не проговорился. Или на самом деле не виноват, или по тупости решил внаглую отпираться. Кажется, разворошили мы большой муравейник. Мафиозная структура начинает валиться будто карточный домик. Смотри, и жизнь старика Лискерова оборвалась. Не отравление ли опять?..
   – Завтра медики дадут заключение.
   – Как Черемисин воспринял смерть главбуха?
   – Оперативники отыскали коммерческого директора на поминках в ресторане «Сибирь». Примчался Ярослав Анатольевич в своем черном «Джипе» словно угорелый с начальником охраны Максимом Помыткиным. Оба трезвые. Без запирательства заявил, что перед тем, как везти шефа на отпевание в церковь, крепко поговорил с Лискеровым и предложил старику написать заявление «по собственному желанию». Главбух, мол, сразу схватился за валидол… – Голубев помолчал. – Пробовал вызвать на откровенность тяжеловеса Помыткина насчет вымогателей «Джады», но ничего не получилось. Здоровенный охранник умеет хранить тайну надежнее стального сейфа. На вопрос – почему он так бездарно опрофанился с рэкетирами? – ответил мудро: – «Из двух зол выбирают меньшее». И вообще, дескать, убытки нашей фирмы – не ваши проблемы.
   – Черемисин уже чувствует себя Генеральным директором «Лебедя»? – спросил Лимакин.
   – Насколько удалось выяснить, кроме него, из сотрудников компании занять эту должность некому. Вроде бы метил в Генеральные Лискеров, но теперь его не стало. Да и шансов быть избранным на этот пост у главбуха никаких не имелось. Старик допустил грубейшую ошибку – стал урезать заработки и тем самым восстановил против себя весь коллектив. Мне кажется, Черемисин не случайно предложил ему убраться из «Лебедя» якобы по доброй воле. Избавившись от занудного главбуха, Ярослав Анатольевич сразу становился в коллективе авторитетом и приобретал себе необходимое число голосов с гарантией. Так, наверное, теперь оно и будет.
   – Не ускорил ли он уход Лискерова с помощью яда?
   – Как обычно говорит в таких случаях Борис Медников, вскрытие покажет.
   – У тебя нет на этот счет подозрения?
   Голубев пожал плечами:
   – Мне думается, что идти на такой рискованный шаг у Черемисина не было необходимости. Если бы главбух заартачился и не захотел уходить мирно, на выборах Генерального коллектив единогласно выгнал бы его из фирмы с треском.
   – Пожалуй, ты прав, – подумав, сказал Лимакин. – Алла Аркадьевна не появлялась вечером в «Лебеде»?
   – Нет. По-моему, связавшись с Абасовым, она упустила свой шанс стать вожатой «лебединой стаи».
   – Оттого и мечет теперь икру?
   – Не знаю, отчего она мечется. Дочь из дому убежала, а мамочка на дачу к любовнику покатила. Зачем она туда поперлась?
   – Видимо, какая-то причина была.
   – Какая, например?..
   – Ну, скажем, хотела уговорить Сурена, чтобы тот, как в случае с «Джадой», опять припугнул акционеров «Лебедя» разорением, если они не выберут в Генеральные Аллу Аркадьевну. Встрече помешал организованный Абасовым сабантуй с «путанками»… – Лимакин вздохнул. – Возможна и другая причина. Хотя Алла Аркадьевна и выглядит моложе своих лет, но от себя ведь годы не утаишь. Ей – уже сорок, Абасову – двадцать пять. Для привыкшей к острым ощущениям женщины потерять молодого любовника – трагедия нешуточная. Вероятно, она следила за ним и, увидев танец почти голых «папуасов», от ревности впала в истерику. Во всяком случае, как мне показалось, Алла Аркадьевна выдала Сурена и с «Джадой», и с Саблиной прямо-таки в слепой ярости.
   – Вот это предположение более реально, – согласился Голубев. – От ревности теряют рассудок даже очень умные люди. А в таком душевном смятении взваливать на себя ношу Генерального директора Алле Аркадьевне совсем ни к чему. По словам Мишани Буфетова, она уже и «Дарам природы» не рада. Короче говоря, Петя, у меня складывается такое мнение, что виновных в отравлении Теплоухова надо искать в райцентре. Здесь же, судя по всему, мы влезли в другую криминальную историю, разгадывать которую должны местные сыщики. Их тут много, а нас раз-два и обчелся. Работать, как говорится, за того парня не хочется. Пусть поблагодарят нас за то, что помогли опознать Саблину. Если бы не мы, зарыли бы неопознанную старуху и… бродил бы безнаказанный Сурен с автоматом Калашникова по большому городу.
   – Чего так круто разозлился? – с улыбкой спросил Лимакин. – Устал?
   Слава досадливо махнул рукой:
   – К усталости я привык. К беспределу привыкнуть не могу. Как погляжу на окружающую анархию, сердце сжимается от боли. Сам посуди, какого-то выбившегося в миллионеры мужичка-замухрышку хоронят с царскими почестями. В церкви отпевают, чтобы боженька ему грехи простил. Поминки – в роскошном ресторане. А мы с тобой впроголодь поруганную справедливость восстанавливаем. Кому она нужна, справедливость? Новоявленным богатеям, которые по-звериному уничтожают друг друга? Или родному правительству нашему, сулящему из года в год обалдевшему народу светлое будущее в виде стабилизации?..
   Лимакин засмеялся:
   – Ого, куда тебя занесло! Надо срочно создавать совместное предприятие «ГопСтоп-Консалтинг», которое ты предлагал начальнику районной ГАИ. Будем прорываться в Государственную Думу и наводить в России порядок.
   – Пока мы собираемся, там ни одного свободного места не останется. Бизнесмены, колдуны да фокусники все руководящие кресла расхватают, – словно извиняясь за свою внезапную вспыльчивость, виновато улыбнулся Слава.
   – Тогда давай говорить спокойно. Какое у тебя сложилось впечатление о Теплоухове? Как о замухрышке?
   – Замухрышкой Николай Валентинович казался только с виду. На самом деле он был из тех, кого теперь называют «хозяевами жизни». У этих людей ничего не отражается ни на лице, ни в голосе. Ноль чувств, ноль сомнений, ноль переживаний. Они не шумят и не горячатся. Так сказать, предпочитают задний план. Поэтому разобраться в их мудрых замыслах не так-то просто. Под предлогом коммерческой тайны у них замаскированы не только финансовые манипуляции, но и моральные поступки.
   – В моральном плане Теплоухов, кажется, был вполне порядочным мужиком, – сказал Лимакин.
   – Но на молодых блондинок засматривался. Да и от пухлых брюнеток, типа Нино Кавазашвили, стыдливо глаз не отводил. Может, как раз преподобная Нино и завлекла Теплоухова в райцентр.
   – И отравила его в доме своей подруги?
   – Вот тут неувязочка получается. Не дебильная же она, чтобы так грубо подставлять подругу. Да и Теплоухов вроде бы не из тех сексуально озабоченных самцов, которые ради одной ночи сломя голову мчатся к черту на кулички и готовы переспать с вожделенной пассией хоть в лопухах, хоть на сеновале. Николай Валентинович жил комфортно. При желании поиграть с молодкой он без труда мог пригласить Нино к себе на дачу, где грузиночка бывала не один раз.
   – Опять же, и алиби у Кавазашвили надежное: ночевала в общежитии в одной комнате с Викой… – Лимакин задумался. – Хотя, в общем-то, чтобы не вляпаться в грязную историю, Вика могла и не выдать подругу. Как считаешь?..
   – Черт их разберет, помешавшихся на спонсорах современных девушек. Тут, Петя, еще один нюанс имеется. После смерти Лискерова Черемисин мне заявил, будто Теплоухов перед поездкой снял со своего счета во Внешэкономбанке пять тысяч долларов. Зачем ему валюта понадобилась, никто в «Лебеде» не знает. Как мы с Черемисиным ни прикидывали, ничего разумного не придумали. Ни в Омске, куда Николай Валентинович собирался ехать, ни в райцентре, где он оказался никаких валютных операций не предполагалось. Потратить же такую сумму на девочек мог только безумный транжира…
   – Да, на пять тысяч зеленых в райцентре можно скупить всех гулящих девиц и женщин.
   – Впридачу с бабушками, которые гуляли на заре социализма, – добавил Слава. – Короче, куда ни кинь – всюду клин; Интересно, куда же Вика скрылась?
   – Завтра у нее последний экзамен в медучилище. Если девочка не причастна к смерти Теплоухова, то она наверняка укатила в райцентр.
   Голубев подозрительно прищурился:
   – А если, допустим, причастна?..
   – Тогда, как говорится, ищи ветра в поле, – Лимакин развел руками. – Что предлагаешь?
   – Не знаю, Петя, чего предложить. Решай сам.
   Молча стали укладываться спать. Несмотря на позднее время, жизнь в гостинице не замирала. Из коридора доносились гортанные голоса. Кто-то с кем-то вроде бы горячо спорил. Откуда-то издали слышалась приглушенная музыка: то ли телевизор работал, то ли магнитофон крутили в подгулявшей компании. На путях железнодорожного вокзала повизгивали тормоза останавливающихся поездов, изредка гукали маневровые тепловозы и непонятно бормотали радиодинамики диспетчеров.
   – Не спишь, Слава? – тихим голосом внезапно спросил Лимакин.
   – Нет.
   – Сделаем так… Я останусь в Новосибирске еще на день, чтобы узнать результаты экспертиз по Саблиной и по смерти главбуха Лискерова. А ты первой электричкой в шесть утра отправляйся домой и начинай отрабатывать версию по Нино Кавазашвили. Возможно, и Вику в училище встретишь, побеседуешь с ней основательно после экзамена.
   – Понятно.
   – Еще попытаюсь официально допросить Аллу Аркадьевну. Она, похоже, знает не только о проделках Сурена Абасова.
   – Тоже так думаю… – Голубев помолчал. – Слушай, Петь, а майор Солнышкин не прикроет свою бывшую супругу?
   – Не должен бы… Почему у тебя такая мысль возникла?
   – Вроде бы любит он ее. Вон как хлестко Абасова нокаутировал, когда тот сдуру хвастанул, что спит с его бабой… Не от ревности ли сдали у майора нервы?
   – Сурен слишком нагло хамил. На месте Солнышкина, любой крепкий мужик не сдержался бы, чтобы образумить наглеца. – Лимакин вздохнул. – А вообще-то, как ты говоришь, черт их разберет…

Глава XVII

   В девять утра Голубев сидел уже в прокурорском кабинете и докладывал Антону Бирюкову результаты поездки в Новосибирск. Хотя особо похвалиться было нечем, но, отдохнув за ночь и продремав в электричке почти три часа, Слава набрался бодрости и говорил со свойственным ему оптимизмом. Когда он выговорился, Бирюков, задумавшись, сказал:
   – Круто дело пошло. Уже четыре трупа…
   – Нашей подследственности – один Теплоухов. С остальными пусть разбираются новосибирцы, – быстро выпалил Голубев.
   – Я не о том говорю, кто и с кем должен разбираться. Опасаюсь, как бы еще смертей не добавилось. Вот и Алла Аркадьевна занервничала, и Вика из дому убежала. Тебе не кажется, что неспроста все это?
   – Конечно, Игнатьич, какая-то гнилая изюминка тут есть. Но у меня мозгов пока не хватает, чтобы опередить события, – честно признался Слава. – Такое противное чувство, как в страшном сне. Вроде бы вот оно, все на виду, а я, будто слепой, ничего не вижу и плетусь в хвосте за поводырем. Лимакин тоже, за что ни ухватится, все – впустую.
   Бирюков улыбнулся:
   – Для поправки зрения могу подбросить информацию к размышлению. Поинтересовался я в Сбербанке, как Виктория Игоревна Солнышкина пользуется деньгами на срочном депозите, который открыла ей Алла Аркадьевна. Вика с него не взяла ни рубля. Проценты растут.
   – На какие ж средства она живет? – удивился Голубев. – Если на одну стипешку, то можно быстро ноги протянуть.
   – Слушай дальше. Зато у Нины Эдуардовны Кавазашвили со дня поступления в училище открыт в Сбербанке депозитный счет на десять миллионов, и она ежемесячно снимает хороший навар.
   – Интересно, откуда у Нино такие деньжищи?
   – Задай этот вопрос лично ей.
   – Задам, конечно. Наверно, очень богатого спонсора заимела грузиночка в Новосибирске. Не Теплоухов ли ее финансировал?
   – Может, и Теплоухов, а может, как говорится, собрала с миру по нитке. Словом, начинай работать по этой версии. Со старухой Саблиной и с итальянским гарнитуром, чувствую, мы ушли в сторону.
   Голубев досадливо щелкнул пальцами:
   – Жалко впустую потраченного времени.
   – Почему впустую?.. Клубок-то ведь один. После смерти Теплоухова, смотри, как быстро стали развиваться события.
   – Вот это, Игнатьич, верно. Неприятности замелькали настолько шустро, что я никак не могу избавиться от мысли, что заварил кашу с отравлением Николая Валентиновича гениальный мудрец, которому надо было избавиться разом от Сурена Абасова, от Аллы Аркадьевны и от главбуха Лискерова. На роль такого «злого гения» прямо-таки напрашивается коммерческий директор «Лебедя» Ярослав Анатольевич Черемисин. Скажи, не так?..
   – Нет, Слава, по-моему, здесь совсем другое.
   – Что, Игнатьич? Ну, отговори меня, ради Бога, от навязчивой идеи. Умом понимаю, что вместо арифметики лезу в алгебру, но сделать с собой ничего не могу. Скажи, что ты думаешь о Черемисине?
   – По моим предположениям, Черемисин всего лишь ловко воспользовался случаем, чтобы избавиться от зануды-главбуха. Кстати, независимо от того, каким будет заключение судебно-медицинской экспертизы, смерть Лискерова – на совести Ярослава.
   – Даже если инфаркт?..
   – Конечно. Черемисин, скорее всего, сознательно довел главбуха до стрессового состояния, и у старика не выдержало сердце. Ветераны очень болезненно переживают, когда их бесцеремонно выгоняют с работы.
   – Выходит, тогда и Алла Аркадьевна воспользовалась моментом, чтобы выдать с потрохами Сурена Абасова…
   – С Аллой Аркадьевной сложнее. Судя по всему, она металась между двух огней. С одной стороны – ершистая дочь, с другой – нечистоплотный любовник. В конце концов материнское чувство, видимо, пересилило. Детей легко предают обычно алкоголички. У них психика нарушена. У Аллы Аркадьевны, насколько я к ней пригляделся, с психикой все в норме.
   – Почему же она только после смерти Теплоухова отважилась расстаться с Суреном?
   – Потому, что поняла, если не сделает этого, то потеряет дочь окончательно и навсегда. Здесь ситуация: или – или. Третьего не дано.
   – Но ведь знала же, коммерсантка, о преступлениях Абасова…
   – Скорее всего, догадывалась, – уточнил Бирюков. – И молчала до поры до времени.
   – Такое молчание, Игнатьич, соучастием попахивает.
   – Криминальная обстановка сейчас, Слава, очень сложная. Для коммерсантов – особенно. Для тебя ведь не секрет, как цинично наезжают эти рэкетиры. За любое неосторожное слово можно схлопотать смертный приговор. Вот и теперь, если сообщники Абасова, узнав о его провале, не скроются из Новосибирска, жизнь Аллы Аркадьевны повиснет на волоске. Да и Вика может в эту мясорубку угодить. Тем более, что в задержании Сурена принимал активное участие ее отец, майор Солнышкин. Поэтому и опасаюсь, как бы еще не пролилась кровь.
   – Мстительные земляки Абасова могут и на самого майора накатить. Игорь Сергеевич классически вломил распоясавшемуся по пьяни Сурену пару горячих оплеух. На вид вроде бы сдержанный мужик, а нервишки, видать, срываются с тормозов.
   – Все мы человеки. Постоянно работаем, как говорят ученые в области отрицательных эмоций. Нет-нет, да и сорвемся. Будучи начальником уголовного розыска, я сам нередко оказывался на грани срыва.
   – Но ни разу ведь не опустился до рукоприкладства.
   – Время тогда было другое.
   – Показушное?
   – Наряду с показухой и ответственность существовала. Начальство рьяно строжилось. Помнишь, приказ МВД, которым в милицейских помещениях даже курить запрещалось…
   – Помню. Нам-то с тобой, некурящим, такие строгости были до лампочки. А курящие сотрудники, словно школяры, в туалет с цигарками бегали. – Голубев лукаво прищурился: – Теперь, Игнатьич, оказавшись на месте Солнышкина, ты тоже не удержался бы от мордобоя?
   Бирюков улыбнулся:
   – Теперь на мне – прокурорский мундир. – И сразу сменил тему: – Ну что, избавился от навязчивой идеи?
   – Спасибо, убедил. Сейчас полегче будет врубиться в новую версию. Хорошо, когда умный прокурор.
   – Иди, подхалим, работай.
   – Слушаюсь! – шутливо отчеканил Слава и поднялся. – Пойду к девочкам, которые ищут спонсоров.
   Не успел он сделать и шага к двери, как в прокурорский кабинет заглянул участковый инспектор милиции Дубков:
   – Разрешите, Антон Игнатьевич?..
   – Заходи, Владимир Евгеньевич, – ответил Бирюков.
   Участковый вразвалочку подошел к прокурорскому столу и вынул из кармана форменного пиджака длинный никелированный ключ с двумя фигурными бородками на конце. Протянув его Бирюкову, сказал:
   – Сегодня утром обнаружил во дворе дома Вики Солнышкиной. Это от внутреннего замка входной двери. Вика мне жаловалась, будто утеряла этот ключ, а потому, дескать, замкнула дверь навесным замочком. Стало быть, нашлась потеря.
   – Во дворе?! – удивился Голубев. – Не может быть! Когда выезжали на происшествие, я всю травку-муравку возле дома лучше, чем с лупой, обшарил. Никакого ключа там не было.
   Дубков повернулся к нему:
   – Согласен с вами, Вячеслав Дмитриевич. Я тоже неоднократно присматривался и ничего раньше не замечал. Сегодня же вот обнаружил. По пути сюда заходил в райотдел милиции к эксперту-криминалисту Тимохиной, чтобы Лена исследовала ключ на предмет наличия на нем отпечатков пальцев. Тимохина говорит, что ключик чист, словно вымытый.
   – Присаживайся, Владимир Евгеньевич, и рассказывай все подробно, – предложил Бирюков.
   Участковый неторопливо сел возле стола. Вздохнув, стал рассказывать. Получив от следователя поручение приглядывать за домом, он, можно сказать, не спускал глаз с Викиной усадьбы. Три раза в день – утром, в обед и вечером – заходил туда, чтобы убедиться, не повреждена ли на двери сургучная печать. Вчера в восьмом часу вечера, возвращаясь из отдела милиции домой, тоже заглянул. Все было, как обычно. А сегодня едва зашел за ограду – на глаза сразу попался лежавший в мураве ключ.
   – Игнатьич, это ж наверняка подкинули! – запальчиво сказал Голубев. – Не пойму, зачем? Чтобы напустить тумана на Вику?..
   – Насчет тумана не сомневаюсь, но с какой целью его напускают, тоже пока не могу понять, – нахмуренно проговорил Бирюков и обратился к участковому: – Вчера или сегодня Вика появлялась возле дома?
   – Как уехала с опергруппой, больше ее не видел, – ответил Дубков. – Для подстраховки я на всякий пожарный случай дал «боевое задание» своему внучонку Алексею и его дружку Кирилке – внуку Викиной соседки Анфисы Мокрецовой. Приказал пострелятам, чтобы немедленно докладывали мне, если кто-то зайдет в усадьбу или станет расспрашивать о Вике. Мальчишки – зоркие часовые, однако и они ничего не видели.
   – Ну, а что люди говорят?
   – Люди, Антон Игнатьевич, безмолвствуют. Огородно-посевная кампания всех увлекла. Некогда балясы разводить.
   – Наверняка какой-то злодей ночью посетил Викину усадьбу. А может, днем мимоходом исподтишка кинул ключ в ограду дома, – высказал предположение Голубев.
   – Вероятно, именно так, Вячеслав Дмитриевич, – согласился с ним участковый.
   – Но для чего это, Евгеньич?..
   – Трудно сказать.
   Бирюков посмотрел на часы:
   – Давай-ка, Слава, срочно – в медучилище, чтобы экзамены там не проворонить.
   – Бегу, Игнатьич, бегу…

Глава XVIII

   Вдохновившись после разговора с Бирюковым, Голубев примчался в медицинское училище, словно на крыльях. Экзамены начались всего час назад, но Вика Солнышкина самая первая из группы уже успела ответить на пятерку. Куда после этого она исчезла, нервно тусующиеся в коридоре сокурсницы не знали.
   – А Нино Кавазашвили где? – спросил Слава.
   Дрожавшая, будто в ознобе, синеглазая бледная девушка показала рукой на дверь аудитории с крупным призывом: «Тихо! Идут экзамены».
   – Там.
   – Давно зашла?
   – Только что.
   Чтобы не тратить время в пустом ожидании, Голубев решил заглянуть в общежитие. Знакомая Славе по предыдущей встрече старенькая вахтерша видела Солнышкину совсем недавно, когда Вика с грузиночкой Нино отправилась сдавать экзамен. После экзамена еще не вернулась.
   – Значит, она здесь ночевала? – уточнил Слава.
   – Наверное, здесь.
   – Почему неуверенно говорите?
   – Да потому, милый, что не видела, в какое время Солнышкина сюда прошла. Сегодня, кажется, не входила.
   – А вчера?
   – Вчера не моя смена была. В восемь утра сегодня заступила.
   – Со сменщицей не разговаривали?
   – Особо-то нам с ней не об чем говорить. Все на десять рядов уже переговорено. Сказала она, что дежурство прошло спокойно. Ночью, когда после одиннадцати замыкаем изнутри дверь, никто не стучался.
   – Бывает, стучатся?
   – Сколько угодно. Весна на дворе. Девчата молодые, загуливаются без меры. Сплошь и рядом за полночь приходят ночевать. Экзамены вот только в последние дни удерживают их в комнатах. Сутками напролет зубрят учебники.
   «На каждом шагу загадки!» – сердито подумал Голубев и помчался назад в училище, опасаясь, как бы еще и Нино не проморгать. Вики по-прежнему не было. Кавазашвили, по мнению Славы, отвечала на экзамене очень долго, но вышла она из аудитории веселая и показала тотчас окружившим ее сокурсницам три растопыренных пальца. В ответ раздался завистливый вздох: «С тебя – бутылка».
   – Новое поколение выбирает пепси, – игриво ответила Нино и заторопилась к выходу.
   Слава перехватил ее у дверей:
   – Привет, счастливая.
   Кавазашвили будто споткнулась:
   – Здравствуйте.
   – Чего пугаешься?
   – Ничего.
   – Где Вика?
   – Я откуда знаю, где.
   – Она в общежитии ночевала?
   – Не знаю.
   – У тебя что, красавица, память девичья? – с упреком спросил Слава и предложил выйти в скверик возле училища, чтобы поговорить без свидетелей.
   Тихий майский день был солнечным и теплым. В сквере буйно цвела сирень. Хорохорились в весеннем экстазе задиристо чирикающие воробьи. По утоптанной песчаной дорожке Голубев и Кавазашвили подошли к подновленной недавно скамейке. Не сговариваясь, сели поодаль друг от друга. Слава быстрым взглядом окинул плотную фигуру Нино в укороченном выше колен ярком платье с глубоким вырезом на красивой пышной груди и посмотрел в подведенные тенями жгуче-черные глаза.
   – Договоримся сразу о беседе без лукавства? – спросил он.
   – Я и в прошлый раз с вами не лукавила, – тихо ответила Кавазашвили. – И вообще никогда не лукавлю.
   – Никогда не лукавят только малолетние дети да простофили. Насколько понимаю, ты ведь не из них?
   – Как хотите, так и понимайте.
   – Что случилось с Викой?
   – Ничего. Сдала экзамен и, наверно, уехала домой в Новосибирск.
   Слава укоризненно покачал головой:
   – А говорила, что не лукавишь…
   Кавазашвили, опустив глаза, сосредоточенно стала изучать носки своих красных туфель. Помолчав, неуверенно проговорила:
   – Не понимаю, что с Викой могло случиться…
   – Почему она из дому убежала?
   – Убежала?.. Первый раз слышу.
   – Опять хитришь. Выходит, уголовному розыску это известно, а ты – подруга Вики, с которой сегодня ночевала в одной комнате, лишь от меня об этом услышала, – наугад выпалил Голубев.
   Смугловатые, без косметики щеки Нина зарозовели.
   – Азер по телефону Вике угрожал в Новосибирске.
   – Сурен Абасов?
   – Да.
   – Чем грозил разбойник?
   – Сказал, что если не отдастся ему добровольно, то они с Ильясом вдвоем изнасилуют ее и убьют. Вика сгоряча обозвала Азера козлом и послала… по-русски, куда надо. Потом ей страшно стало.
   – Под горячую руку она может даже матом завернуть?
   – Когда разозлится, Вика все может.
   – Как Сурен узнал, что она приехала в Новосибирск?
   – Звонил Алле Аркадьевне, а той дома не было.
   – Где теперь Вика скрывается?