Ранних покупателей в магазине было мало. Хрипунова прежде, чем стать в очередь, прошлась вдоль прилавка, словно присматриваясь, чего бы такое купить. Сделанный ею выбор озадачил Славу. Агния Семеновна взяла две булки хлеба, большую банку растворимого кофе, две упаковки германского кекса, по нескольку банок сгущенного молока, рыбных консервов и мясной тушенки. После этого стала набирать продукты, продающиеся на разновес. В их числе оказались копченая колбаса, сосиски, сыр, шоколадные конфеты и импортная карамель в обертках. Все это бралось из расчета явно не на одного человека и по общей стоимости превышало, пожалуй, три или четыре минимальные пенсии. Столь роскошный выбор могла позволить лишь хозяйка из хорошо обеспеченной семьи.
Расплатившись с продавщицей десятитысячными купюрами, Хрипунова уложила продукты в сумку, подсунула под ремень правое плечо и, скособочась от тяжести, вышла из магазина. Стараясь не привлекать внимание старушки, Голубев пошел следом. Неторопливо шагая, они через сквер миновали общежитие и по узкому переулочку свернули на улицу Шанхайскую.
Небольшой пятистенок Хрипуновой находился в самом начале улицы, где когда-то стояла китайская «фанза». Агния Семеновна отворила калитку и вошла в тесный чистенький дворик. Из-за угла тотчас выбежала мохнатая болонка. С веселым лаем она запрыгала вокруг хозяйки. Старушка поставила на крыльцо под продолговатым карнизом увесистую сумку. Поводив уставшим плечом, достала карамельку, освободила ее от обертки и бросила собачке. Та, мигом изжевав конфету, запрыгала вновь.
– Хватит, Жулька, не цыгань! – строго прикрикнула Агния Семеновна.
Болонка послушно скрылась за углом.
Когда Хрипунова, подслеповато щурясь, стала вставлять в замочную скважину ключ, Голубев решил, что дальнейший «маскарад» не имеет смысла. Он сдернул с головы кепочку и снял очки. Подойдя к калитке, громко поздоровался. Старушка, вздрогнув, обернулась:
– Кого еще Бог принес?..
– Все тот же сотрудник угрозыска в гости пожаловал, – с улыбкой сказал Слава.
– Устала я за ночь, не до гостей, – хмуро ответила Агния Семеновна. – Зайди, дружок, попозднее.
– Позднее мне нельзя. Боюсь, квартирантки ваши еще дальше скроются.
– Какие квартирантки?
– Вы же знаете, кого я ищу…
Хрипунова, придерживаясь за стену дома, словно у нее внезапно стали подкашиваться ноги, медленно села на крыльцо. Огорченно спросила:
– Ну что ты ко мне прилип как банный лист?
– Служба обязывает, извините.
– Я ж вчера русским языком тебе все объяснила.
– Не все, Агния Семеновна, – возразил Слава. – Вчера вы ни словом не обмолвились, что Кавазашвили и Солнышкина живут у вас.
– Чего бредишь?
– Это не бред. Своими глазами видел, как вы продукты закупали. Очень богато отоварились. Сколько своих пенсий и зарплат враз ухлопали?
– Чужие деньги грешно считать.
– И тратить их не жалко, да?..
– Я и своих не жалею, когда они есть.
– С чего так круто разбогатели?
– Не с воровства, конечно…
Краем глаза Голубев наблюдал за выходившим во дворик окном с горшочком пышной герани. Нижняя половина окна была прикрыта белой занавеской. Кончик занавески вдруг чуть-чуть приподнялся, будто из комнаты кто-то хотел увидеть, что за пришелец разговаривает во дворе. Заметив это, Слава заговорил громче:
– Короче, Агния Семеновна, скажите девушкам, чтобы они вышли ко мне. Если не выйдут добровольно, вызову оперативную машину и увезу их в милицию.
Хрипунова удивилась:
– Кто тебе такое право дал?
– Районный прокурор.
– Чего он против девок имеет?
– Хочет узнать, почему прячутся, как партизанки.
– Скажи ему, мол, не нашел…
– Прокурора запрещено обманывать. Можно в тюрьму за это сесть. – Голубев вздохнул и, словно рассуждая вслух, заговорил: – Не знаю, что лучше: сразу вызвать милицейскую машину или сначала в присутствии понятых провести обыск?..
– Угомонись, ретивый. Не позорь меня перед соседями… – Агния Семеновна с трудом поднялась на ноги, открыла дверь дома и вроде бы шутливо крикнула: – Девки, подъем! Выходите строиться!..
Первой на крыльце появилась в джинсах и в ажурной белой кофточке Вика Солнышкина. Шею ее прикрывала синяя газовая косынка, повязанная будто пионерский галстук. Лицо было бледным, глаза припухшие то ли от слез, то ли от бессонницы. Следом из двери выглянула в длинном розовом халате похожая на купчиху Нино Кавазашвили и уставилась на Голубева черными испуганными глазами.
– Ну, девочки, вы даете дрозда! – с упреком сказал Слава. – Так круто запрятались, что, разыскивая вас, ботинки вдребезги разбил. От кого прячетесь?
– От Абасова, – тихо ответила Вика.
– Абасов давно в следственном изоляторе сидит. Пересидеть его вам не удастся.
– Без шуток говорю.
– Я тоже не затейник, чтобы шутки шутить. – Голубев встретился взглядом с Кавазашвили. – А ты, Нино, от кого ушла в подполье? Тебе ведь Абасов не угрожал.
– Я… Я – за компанию…
– Почему не передала Вике мою просьбу, что ее милиция бережет?
– Забыла.
– Ох, не сносить тебе, дева, головы за такую забывчивость. Собирайтесь быстренько обе. Провожу вас к прокурору.
– Мы еще не завтракали, – растерянно проговорила Кавазашвили.
Слава глянул на часы:
– Даю тридцать минут на прием пищи и наведение дамского камуфляжа. Устраивает такой срок?
Солнышкина миловидно улыбнулась:
– Я уже готова.
Кавазашвили уставилась на нее:
– Вика, не гони лошадей! Давай хоть по чашке кофе выпьем. Да и собраться мне надо. Не могу же я в таком виде, как лохмотница, в люди выходить.
– Иди собирайся и пей свой кофе.
– А ты?..
– Не хочу.
Глава XXIII
Глава XXIV
Расплатившись с продавщицей десятитысячными купюрами, Хрипунова уложила продукты в сумку, подсунула под ремень правое плечо и, скособочась от тяжести, вышла из магазина. Стараясь не привлекать внимание старушки, Голубев пошел следом. Неторопливо шагая, они через сквер миновали общежитие и по узкому переулочку свернули на улицу Шанхайскую.
Небольшой пятистенок Хрипуновой находился в самом начале улицы, где когда-то стояла китайская «фанза». Агния Семеновна отворила калитку и вошла в тесный чистенький дворик. Из-за угла тотчас выбежала мохнатая болонка. С веселым лаем она запрыгала вокруг хозяйки. Старушка поставила на крыльцо под продолговатым карнизом увесистую сумку. Поводив уставшим плечом, достала карамельку, освободила ее от обертки и бросила собачке. Та, мигом изжевав конфету, запрыгала вновь.
– Хватит, Жулька, не цыгань! – строго прикрикнула Агния Семеновна.
Болонка послушно скрылась за углом.
Когда Хрипунова, подслеповато щурясь, стала вставлять в замочную скважину ключ, Голубев решил, что дальнейший «маскарад» не имеет смысла. Он сдернул с головы кепочку и снял очки. Подойдя к калитке, громко поздоровался. Старушка, вздрогнув, обернулась:
– Кого еще Бог принес?..
– Все тот же сотрудник угрозыска в гости пожаловал, – с улыбкой сказал Слава.
– Устала я за ночь, не до гостей, – хмуро ответила Агния Семеновна. – Зайди, дружок, попозднее.
– Позднее мне нельзя. Боюсь, квартирантки ваши еще дальше скроются.
– Какие квартирантки?
– Вы же знаете, кого я ищу…
Хрипунова, придерживаясь за стену дома, словно у нее внезапно стали подкашиваться ноги, медленно села на крыльцо. Огорченно спросила:
– Ну что ты ко мне прилип как банный лист?
– Служба обязывает, извините.
– Я ж вчера русским языком тебе все объяснила.
– Не все, Агния Семеновна, – возразил Слава. – Вчера вы ни словом не обмолвились, что Кавазашвили и Солнышкина живут у вас.
– Чего бредишь?
– Это не бред. Своими глазами видел, как вы продукты закупали. Очень богато отоварились. Сколько своих пенсий и зарплат враз ухлопали?
– Чужие деньги грешно считать.
– И тратить их не жалко, да?..
– Я и своих не жалею, когда они есть.
– С чего так круто разбогатели?
– Не с воровства, конечно…
Краем глаза Голубев наблюдал за выходившим во дворик окном с горшочком пышной герани. Нижняя половина окна была прикрыта белой занавеской. Кончик занавески вдруг чуть-чуть приподнялся, будто из комнаты кто-то хотел увидеть, что за пришелец разговаривает во дворе. Заметив это, Слава заговорил громче:
– Короче, Агния Семеновна, скажите девушкам, чтобы они вышли ко мне. Если не выйдут добровольно, вызову оперативную машину и увезу их в милицию.
Хрипунова удивилась:
– Кто тебе такое право дал?
– Районный прокурор.
– Чего он против девок имеет?
– Хочет узнать, почему прячутся, как партизанки.
– Скажи ему, мол, не нашел…
– Прокурора запрещено обманывать. Можно в тюрьму за это сесть. – Голубев вздохнул и, словно рассуждая вслух, заговорил: – Не знаю, что лучше: сразу вызвать милицейскую машину или сначала в присутствии понятых провести обыск?..
– Угомонись, ретивый. Не позорь меня перед соседями… – Агния Семеновна с трудом поднялась на ноги, открыла дверь дома и вроде бы шутливо крикнула: – Девки, подъем! Выходите строиться!..
Первой на крыльце появилась в джинсах и в ажурной белой кофточке Вика Солнышкина. Шею ее прикрывала синяя газовая косынка, повязанная будто пионерский галстук. Лицо было бледным, глаза припухшие то ли от слез, то ли от бессонницы. Следом из двери выглянула в длинном розовом халате похожая на купчиху Нино Кавазашвили и уставилась на Голубева черными испуганными глазами.
– Ну, девочки, вы даете дрозда! – с упреком сказал Слава. – Так круто запрятались, что, разыскивая вас, ботинки вдребезги разбил. От кого прячетесь?
– От Абасова, – тихо ответила Вика.
– Абасов давно в следственном изоляторе сидит. Пересидеть его вам не удастся.
– Без шуток говорю.
– Я тоже не затейник, чтобы шутки шутить. – Голубев встретился взглядом с Кавазашвили. – А ты, Нино, от кого ушла в подполье? Тебе ведь Абасов не угрожал.
– Я… Я – за компанию…
– Почему не передала Вике мою просьбу, что ее милиция бережет?
– Забыла.
– Ох, не сносить тебе, дева, головы за такую забывчивость. Собирайтесь быстренько обе. Провожу вас к прокурору.
– Мы еще не завтракали, – растерянно проговорила Кавазашвили.
Слава глянул на часы:
– Даю тридцать минут на прием пищи и наведение дамского камуфляжа. Устраивает такой срок?
Солнышкина миловидно улыбнулась:
– Я уже готова.
Кавазашвили уставилась на нее:
– Вика, не гони лошадей! Давай хоть по чашке кофе выпьем. Да и собраться мне надо. Не могу же я в таком виде, как лохмотница, в люди выходить.
– Иди собирайся и пей свой кофе.
– А ты?..
– Не хочу.
Глава XXIII
От просмотра только что поступившей корреспонденции Бирюкова оторвал следователь Лимакин. Войдя к прокурору, он доложил:
– Разыскал, Антон Игнатьевич, наконец Голубев Солнышкину и Кавазашвили. Сейчас балагурит с ними в моем кабинете.
– Как девушки себя чувствуют? – спросил Бирюков.
– Вика вроде бы невыспавшаяся, чуть заторможена, но совершенно спокойна, а Нино – как на иголках.
– Вот с нее и начнем. Возьми все материалы следствия и заходите ко мне. Голубев пусть «побалагурит» с Солнышкиной на отвлеченную тему.
Разговор Бирюкова с Кавазашвили в присутствии следователя начался с того, что на школьном языке называется «повторением пройденного». Прикрывая сплетенными в пальцах руками плотно сжатые колени и смущенно опустив глаза, Нино рассказывала о своей связи с Теплоуховым даже меньше, чем от нее узнал после экзамена Слава Голубев. Основной упор ее монотонного повествования свелся к тому, что ни у Теплоухова к ней, ни у нее к Теплоухову никаких серьезных чувств не было и встречались они только ради того, чтобы убить свободное время. В райцентр Теплоухов ей ни разу не звонил и приезжать сюда не собирался. О смерти Николая Валентиновича Нино узнала от Вики и абсолютно ничего по этому поводу сказать не может.
– Ну, а что Вика об этом говорит? – спросил Бирюков.
Кавазашвили, вскинув на секунду глаза, опять потупилась:
– Ничего. Который день с ней вместе соображаем и сообразить не можем, кто устроил такой жуткий кошмар. Вика уже извелась от отчаяния.
– Ей вроде бы нечего отчаиваться.
– Вы не знаете Вику. Она пока до сути не доскребется, спать не может. А тут еще маньяк Азер… простите, Абасов на нее буром наехал. Совсем у девчонки жизнь невмоготу стала. Чтобы хоть маленько ее успокоить, я договорилась с вахтершей Хрипуновой насчет укромной квартиры и сама во время ее дежурства тайком из общежития с чемоданом ушла. Всячески уговариваю Вику – бесполезно. Как от стенки горох мои уговоры отскакивают. Сегодня ночью, сумасшедшая, вообще чуть не… – Нино внезапно осеклась.
– Чуть не отравилась? – сразу спросил Бирюков.
– Нет.
– А что?..
– Ну, в общем, это… Повеситься хотела. Если бы упавшая из-под нее табуретка не разбудила меня, кончилась бы Викина жизнь. На шее такая ссадина от веревки осталась, что пришлось косынку повязать, чтобы не видно было.
Бирюков переглянулся с Лимакиным и опять спросил Кавазашвили:
– Что так сильно на Вику подействовало?
– Все вместе. Она очень впечатлительная. И характер имеет экстремистский. Середины не знает. Бросается в крайности. А мысль о самоубийстве втемяшилась Вике с того времени, когда Абасов пытался ее изнасиловать. Я, например, давно бы про это забыла.
– Значит, ты не такая, как Вика?
Нино, покраснев, усмехнулась:
– Нет, не такая. По мнению Вики, я – заурядная телка. Звезд с неба не хватаю. Живу, как получится.
– Ну и как получается?
– По-разному. Иногда – ничего, а иногда – вспоминать стыдно. Если бы все принимала к сердцу так близко, как Вика, давно бы десять раз можно было повеситься.
Бирюков покачал головой:
– Так много неприятностей?
– Хватает. Хотя плохого людям никогда не делаю.
– А люди тебе?..
– Бывает, пакостят. Сплетни грязные плетут. Я на все разговоры смотрю сквозь пальцы. И ни о чем не жалею. Жизнь такая короткая, что не успеешь оглянуться и – старуха.
– О старости тебе еще рано думать.
– Я и не думаю. К слову сказала.
По мере разговора Кавазашвили успокоилась, стала даже чуточку кокетничать. Теперь можно было приступать к серьезным вопросам. Бирюков отыскал в материалах следствия расписку о получении от Теплоухова пяти миллионов. Показав ее Нино, попросил:
– Посмотри внимательно. Это твой почерк?
Реакция Кавазашвили была странной. Будто удивившись, она тут же усмехнулась и ответила флегматично:
– По глупости написала. Могла бы и не писать. Эти деньги Теплоухов дал мне без возврата.
– Объясни подробнее.
– Когда Вика стала меня сговаривать поступить в медучилище, я сказала, что родители категорически отказались финансировать мою учебу и заставляют устраиваться на работу. Она говорит: «Попроси денег у Теплоухова. Николай Валентинович – добрый дядька, не откажет. Откроешь в Сбербанке депозитный счет и будешь жить на проценты». Мне это предложение понравилось. На всякий случай сочинили с Викой расписку на пять миллионов, рассчитывая, что, если такую сумму Теплоухов пожалеет, то хотя бы миллиончик даст. При последней встрече с Николаем Валентиновичем я завела жалостливый разговор, мол, Алене Волосюк вы, можно сказать, ни за что каждый месяц платите хорошую зарплату. Я же от вас никогда копейки не брала, только перед импортными шмотками иногда не могла устоять. Сейчас хочу учиться, а денег нет. Одолжите разовую спонсорскую помощь – век буду благодарить. Он спрашивает: «Сколько для полного счастья надо?» Молча подала ему расписку. Прочитал, засмеялся: «Своим умом такой документ состряпала?» – «Подруга помогла». – «О, святая простота! Тебе невозможно отказать!» Открыл сейф и с улыбочкой положил на стол упакованную сотню пятидесятитысячных кредиток. Мне бы с этой пачкой и ненужную расписку забрать, а я, дура, на радостях сгребла деньги, чмокнула Теплоухова в щеку и убежала. Больше мы с ним не виделись.
– Зачем же ты говорила сотруднику угрозыска, будто родители тебя финансировали? – спросил Бирюков.
Кавазашвили пожала плечами:
– Не знаю. Со школьных лет привыкла выкручиваться. Да, откровенно сказать, еще и испугалась, что из-за этих денег мне привяжут смерть Теплоухова.
– Вика Солнышкина вместе с тобой расписку писала?
– Какую?
– О том, что тоже получила от Теплоухова пять миллионов.
– Да вы что?! – удивилась Нино. – Ничего она от Николая Валентиновича не получала. Вика всего лишь написала образец расписки со своей фамилией, а я переписала и вместо Викиной свою фамилию поставила.
– Без образца не могла написать?
– С грамматикой у меня плохо. Привыкла в школе у Вики сочинения списывать. Ну и попросила, чтобы она черновик набросала.
– Каким образом этот черновик попал к Теплоухову?
– Никаким. Вика себе его забрала.
Бирюков показал ксерокопию расписки Солнышкиной:
– А это что?..
Кавазашвили долго вглядывалась в текст. Ответила растерянно:
– Не знаю. В черновике Вика не расписывалась, а тут подпись стоит.
– Но ведь пять миллионов она где-то взяла…
– Ну, взяла.
– Где? У кого?
– Не знаю. На эту тему мы с ней не говорили.
– Почему же сотруднику угрозыска ты сказала, будто у Черемисина она одолжила эту сумму?
– Черемисин давно на Вику глаз положил, подмасливался к ней. Вот мне и подумалось, что она у Ярослава могла, перехватить деньги, как я у Теплоухова.
– Говорят, Теплоухов на Вику тоже засматривался…
– Врут. Николай Валентинович с девственницами не связывался. Считал их малолетками, за развращение которых могут быть большие неприятности.
– Перед тем, как Вика попыталась кончить жизнь, какой у вас разговор был?
– Вчера, что ли?
– Да.
– Вика весь день промолчала. Не в настроении была. Вечером долго в окно смотрела. Потом достала из моего чемодана портативный магнитофон и поставила кассету про девчонку-хулиганку. Там есть куплет:
– Неужели у вас с Викой даже предположения нет, к кому и ради чего Теплоухов сюда приезжал? – настойчиво спросил Бирюков.
Нино вроде бы хотела перекреститься, но передумала:
– Ей-Богу, нет.
– И о том, как Николай Валентинович попал в дом, ничего не знаете?
– Совершенно.
– Сколько у Вики было ключей от внутреннего замка?
Кавазашвили опустила глаза:
– Кажется, два.
– И оба она потеряла?
– Нет, не оба. Один я посеяла, другой – она.
– А Теплоухову не ты отдала ключ?
Нино будто вздрогнула:
– С какой стати я стала бы подводить подругу?
– Но ведь с Казбеком ты в Викином доме тайком встречалась…
– Ну и что, Казбек умер от этих встреч?
– Не умер. Он пять миллионов тебе не давал?
– Клянусь, Теплоухов по-спонсорски дал мне денег, без отдачи. И вовсе не в деньгах тут дело.
– А в чем?
– Не знаю.
Бирюков показал два ключа:
– Мы нашли оба ключика. Посмотри внимательно, какой из них твой?
Кавазашвили расширенными повлажневшими глазами уставилась на ключи:
– Они оба одинаковые. Где нашли?
– Один подбросили в ограду Викиного дома после случившегося. Другой лежал в кармане кожаного пиджака Теплоухова.
– Вика говорила, никаких вещей Николая Валентиновича в доме не было.
– Правильно. Вещи мы достали из озера, которое за Викиным огородом.
– Это вообще… какая-то сказка.
– Сказки сами не рождаются. Люди их сочиняют. Не скажешь, кто сочинил эту?
Нино кончиками мизинцев убрала из уголков глаз навернувшиеся слезинки и молча покрутила головой. Бирюков нажал клавишу селектора:
– Голубев…
– Слушаю, Игнатьич! – бойко ответил Слава.
– Зайдите с Викой ко мне.
– Один момент!
Бирюков ожидал увидеть Солнышкину, как сказал ему следователь Лимакин, «невыспавшейся и чуть заторможенной», однако Вика вошла в прокурорский кабинет с таким видом, будто силилась удержать смех. Пропустивший ее в дверях впереди себя Голубев тоже был весел.
– Чем, балагур, рассмешил девушку? – шутливо спросил Бирюков.
Слава, вроде оправдываясь, зачастил скороговоркой:
– Об экзаменах, Антон Игнатьич, с Викой разговорились. Пересказал ей медниковскую байку, как Павел Иванович, играя на баяне, принимал зачет у студента.
Солнышкина едва не прыснула от смеха, но, увидев, что Кавазашвили кончиками мизинцев вытирает уголки глаз, мгновенно изменилась в лице. Она села на услужливо предложенный Голубевым стул, поправила на шее косынку и растерянно спросила Нино:
– Ты, кажется, плачешь?..
Та стыдливо отвернулась. Вика широко открытыми голубыми глазами уставилась на Бирюкова:
– Почему она плачет?
– С ключами не можем разобраться, – сказал Антон.
– С какими?
Бирюков показал два ключа:
– Вот с этими. От твоего дома.
На лице Солнышкиной появилось неподдельное удивление. Какое-то время она, словно завороженная, смотрела на ключи, потом повернулась к Кавазашвили и тихо спросила:
– Ты ведь потеряла запасной ключ, да?..
– Потеряла, – еще тише ответила Нино.
– Как же он к прокурору попал?
– Кто-то подбросил в ограду дома.
– Кто? Зачем?
– Не знаю.
– Ты ведь не умеешь убедительно врать, да?
– Не умею.
– А чего выкручиваешься? Ты же, как говорил Теплоухов, святая простота…
– Вика, клянусь, не виновата я в смерти Теплоухова! – с отчаянием взмолилась Кавазашвили.
Лицо Солнышкиной заалело нервными пятнами, глаза сузились:
– Оставим Николая Валентиновича в покое. Я не прокурор, чтобы передо мной оправдываться. Давай разберемся с ключом. Подбросила его, чтобы на меня тень навести?
– Какую чушь ты несешь, Вика! – с ужасом прошептала Нино. – О какой тени говоришь? Я тебя от верной смерти спасла…
– Зря старалась!
– Вика!..
– Не выкручивайся! Говори правду…
Бирюков сознательно не вмешивался в резкий диалог подруг. Обескураженная стремительным и жестким напором Вики Кавазашвили довольно быстро призналась, что солгала, будто потеряла ключ, рассчитывая хотя бы изредка встречаться в доме с Казбеком. Когда же узнала о смерти Теплоухова и о пропавшем другом ключе, пришла в ужас. Чтобы избавиться от возможного подозрения, темным вечером, накануне приезда Солнышкинои из Новосибирска, по недомыслию бросила ключ в ограду.
Добившись признания Нино, Вика победоносно глянула на Бирюкова. Встретившись с его пристальным взглядом, сразу сникла, как будто внезапно задалась вопросом: «А ради чего я так лихо выдала подругу?» Кавазашвили сидела с удрученным видом, словно ее приговорили к высшей мере наказания.
– Вот теперь, девушки, расскажите, к кому из вас и с какой целью приезжал Теплоухов, – спокойно попросил Бирюков.
Кавазашвили сделала вид, что не услышала просьбу. Солнышкина нахмуренно свела брови. Какое-то время она вроде бы мучительно боролась с противоречием обуревающих ее сомнений и вдруг, словно набравшись смелости, сказала подруге:
– Выйди, пожалуйста. При тебе не могу говорить.
Нино вздрогнула:
– Вика, прошу…
– Не беспокойся, я в своем уме, – перебила Солнышкина. – Тебя поливать грязью не буду, но правды не утаю.
Бирюков посмотрел на следователя:
– Оформи в своем кабинете показания Кавазашвили протоколом допроса.
– Разыскал, Антон Игнатьевич, наконец Голубев Солнышкину и Кавазашвили. Сейчас балагурит с ними в моем кабинете.
– Как девушки себя чувствуют? – спросил Бирюков.
– Вика вроде бы невыспавшаяся, чуть заторможена, но совершенно спокойна, а Нино – как на иголках.
– Вот с нее и начнем. Возьми все материалы следствия и заходите ко мне. Голубев пусть «побалагурит» с Солнышкиной на отвлеченную тему.
Разговор Бирюкова с Кавазашвили в присутствии следователя начался с того, что на школьном языке называется «повторением пройденного». Прикрывая сплетенными в пальцах руками плотно сжатые колени и смущенно опустив глаза, Нино рассказывала о своей связи с Теплоуховым даже меньше, чем от нее узнал после экзамена Слава Голубев. Основной упор ее монотонного повествования свелся к тому, что ни у Теплоухова к ней, ни у нее к Теплоухову никаких серьезных чувств не было и встречались они только ради того, чтобы убить свободное время. В райцентр Теплоухов ей ни разу не звонил и приезжать сюда не собирался. О смерти Николая Валентиновича Нино узнала от Вики и абсолютно ничего по этому поводу сказать не может.
– Ну, а что Вика об этом говорит? – спросил Бирюков.
Кавазашвили, вскинув на секунду глаза, опять потупилась:
– Ничего. Который день с ней вместе соображаем и сообразить не можем, кто устроил такой жуткий кошмар. Вика уже извелась от отчаяния.
– Ей вроде бы нечего отчаиваться.
– Вы не знаете Вику. Она пока до сути не доскребется, спать не может. А тут еще маньяк Азер… простите, Абасов на нее буром наехал. Совсем у девчонки жизнь невмоготу стала. Чтобы хоть маленько ее успокоить, я договорилась с вахтершей Хрипуновой насчет укромной квартиры и сама во время ее дежурства тайком из общежития с чемоданом ушла. Всячески уговариваю Вику – бесполезно. Как от стенки горох мои уговоры отскакивают. Сегодня ночью, сумасшедшая, вообще чуть не… – Нино внезапно осеклась.
– Чуть не отравилась? – сразу спросил Бирюков.
– Нет.
– А что?..
– Ну, в общем, это… Повеситься хотела. Если бы упавшая из-под нее табуретка не разбудила меня, кончилась бы Викина жизнь. На шее такая ссадина от веревки осталась, что пришлось косынку повязать, чтобы не видно было.
Бирюков переглянулся с Лимакиным и опять спросил Кавазашвили:
– Что так сильно на Вику подействовало?
– Все вместе. Она очень впечатлительная. И характер имеет экстремистский. Середины не знает. Бросается в крайности. А мысль о самоубийстве втемяшилась Вике с того времени, когда Абасов пытался ее изнасиловать. Я, например, давно бы про это забыла.
– Значит, ты не такая, как Вика?
Нино, покраснев, усмехнулась:
– Нет, не такая. По мнению Вики, я – заурядная телка. Звезд с неба не хватаю. Живу, как получится.
– Ну и как получается?
– По-разному. Иногда – ничего, а иногда – вспоминать стыдно. Если бы все принимала к сердцу так близко, как Вика, давно бы десять раз можно было повеситься.
Бирюков покачал головой:
– Так много неприятностей?
– Хватает. Хотя плохого людям никогда не делаю.
– А люди тебе?..
– Бывает, пакостят. Сплетни грязные плетут. Я на все разговоры смотрю сквозь пальцы. И ни о чем не жалею. Жизнь такая короткая, что не успеешь оглянуться и – старуха.
– О старости тебе еще рано думать.
– Я и не думаю. К слову сказала.
По мере разговора Кавазашвили успокоилась, стала даже чуточку кокетничать. Теперь можно было приступать к серьезным вопросам. Бирюков отыскал в материалах следствия расписку о получении от Теплоухова пяти миллионов. Показав ее Нино, попросил:
– Посмотри внимательно. Это твой почерк?
Реакция Кавазашвили была странной. Будто удивившись, она тут же усмехнулась и ответила флегматично:
– По глупости написала. Могла бы и не писать. Эти деньги Теплоухов дал мне без возврата.
– Объясни подробнее.
– Когда Вика стала меня сговаривать поступить в медучилище, я сказала, что родители категорически отказались финансировать мою учебу и заставляют устраиваться на работу. Она говорит: «Попроси денег у Теплоухова. Николай Валентинович – добрый дядька, не откажет. Откроешь в Сбербанке депозитный счет и будешь жить на проценты». Мне это предложение понравилось. На всякий случай сочинили с Викой расписку на пять миллионов, рассчитывая, что, если такую сумму Теплоухов пожалеет, то хотя бы миллиончик даст. При последней встрече с Николаем Валентиновичем я завела жалостливый разговор, мол, Алене Волосюк вы, можно сказать, ни за что каждый месяц платите хорошую зарплату. Я же от вас никогда копейки не брала, только перед импортными шмотками иногда не могла устоять. Сейчас хочу учиться, а денег нет. Одолжите разовую спонсорскую помощь – век буду благодарить. Он спрашивает: «Сколько для полного счастья надо?» Молча подала ему расписку. Прочитал, засмеялся: «Своим умом такой документ состряпала?» – «Подруга помогла». – «О, святая простота! Тебе невозможно отказать!» Открыл сейф и с улыбочкой положил на стол упакованную сотню пятидесятитысячных кредиток. Мне бы с этой пачкой и ненужную расписку забрать, а я, дура, на радостях сгребла деньги, чмокнула Теплоухова в щеку и убежала. Больше мы с ним не виделись.
– Зачем же ты говорила сотруднику угрозыска, будто родители тебя финансировали? – спросил Бирюков.
Кавазашвили пожала плечами:
– Не знаю. Со школьных лет привыкла выкручиваться. Да, откровенно сказать, еще и испугалась, что из-за этих денег мне привяжут смерть Теплоухова.
– Вика Солнышкина вместе с тобой расписку писала?
– Какую?
– О том, что тоже получила от Теплоухова пять миллионов.
– Да вы что?! – удивилась Нино. – Ничего она от Николая Валентиновича не получала. Вика всего лишь написала образец расписки со своей фамилией, а я переписала и вместо Викиной свою фамилию поставила.
– Без образца не могла написать?
– С грамматикой у меня плохо. Привыкла в школе у Вики сочинения списывать. Ну и попросила, чтобы она черновик набросала.
– Каким образом этот черновик попал к Теплоухову?
– Никаким. Вика себе его забрала.
Бирюков показал ксерокопию расписки Солнышкиной:
– А это что?..
Кавазашвили долго вглядывалась в текст. Ответила растерянно:
– Не знаю. В черновике Вика не расписывалась, а тут подпись стоит.
– Но ведь пять миллионов она где-то взяла…
– Ну, взяла.
– Где? У кого?
– Не знаю. На эту тему мы с ней не говорили.
– Почему же сотруднику угрозыска ты сказала, будто у Черемисина она одолжила эту сумму?
– Черемисин давно на Вику глаз положил, подмасливался к ней. Вот мне и подумалось, что она у Ярослава могла, перехватить деньги, как я у Теплоухова.
– Говорят, Теплоухов на Вику тоже засматривался…
– Врут. Николай Валентинович с девственницами не связывался. Считал их малолетками, за развращение которых могут быть большие неприятности.
– Перед тем, как Вика попыталась кончить жизнь, какой у вас разговор был?
– Вчера, что ли?
– Да.
– Вика весь день промолчала. Не в настроении была. Вечером долго в окно смотрела. Потом достала из моего чемодана портативный магнитофон и поставила кассету про девчонку-хулиганку. Там есть куплет:
После этого куплета Вика выключила песню и говорит: «Зря я не послушалась Алену. Надо было в прошлом году отравить Азера. Сейчас бы не прятались мы с тобой». – «Ты совсем чокнулась? – говорю. – В „дом родимый“ захотела?» Вика вздохнула: «Ничего страшного. Отсидела бы, как в монастыре». – «Женская тюрьма – не монастырь. В ней порядки развратнее, чем в публичном доме». – «Откуда ты знаешь?» – «Девки, которые там побывали, рассказывали». – «Тогда надо было мне самой отравиться». – «Не балдей! Выкинь Азера из головы. Сюда он не приедет». – «Теплоухов же приехал». – «Ну это вообще какое-то чудо, а чудеса часто не повторяются»… – Кавазашвили робко взглянула на Бирюкова. – Вот, можно сказать, и весь разговор.
«Вернись домой», – мамаша мне шептала.
Орал отец: «Ты, девка, без ума!»,
А я своим кормильцам отвечала:
«Мой дом родимый – женская тюрьма».
– Неужели у вас с Викой даже предположения нет, к кому и ради чего Теплоухов сюда приезжал? – настойчиво спросил Бирюков.
Нино вроде бы хотела перекреститься, но передумала:
– Ей-Богу, нет.
– И о том, как Николай Валентинович попал в дом, ничего не знаете?
– Совершенно.
– Сколько у Вики было ключей от внутреннего замка?
Кавазашвили опустила глаза:
– Кажется, два.
– И оба она потеряла?
– Нет, не оба. Один я посеяла, другой – она.
– А Теплоухову не ты отдала ключ?
Нино будто вздрогнула:
– С какой стати я стала бы подводить подругу?
– Но ведь с Казбеком ты в Викином доме тайком встречалась…
– Ну и что, Казбек умер от этих встреч?
– Не умер. Он пять миллионов тебе не давал?
– Клянусь, Теплоухов по-спонсорски дал мне денег, без отдачи. И вовсе не в деньгах тут дело.
– А в чем?
– Не знаю.
Бирюков показал два ключа:
– Мы нашли оба ключика. Посмотри внимательно, какой из них твой?
Кавазашвили расширенными повлажневшими глазами уставилась на ключи:
– Они оба одинаковые. Где нашли?
– Один подбросили в ограду Викиного дома после случившегося. Другой лежал в кармане кожаного пиджака Теплоухова.
– Вика говорила, никаких вещей Николая Валентиновича в доме не было.
– Правильно. Вещи мы достали из озера, которое за Викиным огородом.
– Это вообще… какая-то сказка.
– Сказки сами не рождаются. Люди их сочиняют. Не скажешь, кто сочинил эту?
Нино кончиками мизинцев убрала из уголков глаз навернувшиеся слезинки и молча покрутила головой. Бирюков нажал клавишу селектора:
– Голубев…
– Слушаю, Игнатьич! – бойко ответил Слава.
– Зайдите с Викой ко мне.
– Один момент!
Бирюков ожидал увидеть Солнышкину, как сказал ему следователь Лимакин, «невыспавшейся и чуть заторможенной», однако Вика вошла в прокурорский кабинет с таким видом, будто силилась удержать смех. Пропустивший ее в дверях впереди себя Голубев тоже был весел.
– Чем, балагур, рассмешил девушку? – шутливо спросил Бирюков.
Слава, вроде оправдываясь, зачастил скороговоркой:
– Об экзаменах, Антон Игнатьич, с Викой разговорились. Пересказал ей медниковскую байку, как Павел Иванович, играя на баяне, принимал зачет у студента.
Солнышкина едва не прыснула от смеха, но, увидев, что Кавазашвили кончиками мизинцев вытирает уголки глаз, мгновенно изменилась в лице. Она села на услужливо предложенный Голубевым стул, поправила на шее косынку и растерянно спросила Нино:
– Ты, кажется, плачешь?..
Та стыдливо отвернулась. Вика широко открытыми голубыми глазами уставилась на Бирюкова:
– Почему она плачет?
– С ключами не можем разобраться, – сказал Антон.
– С какими?
Бирюков показал два ключа:
– Вот с этими. От твоего дома.
На лице Солнышкиной появилось неподдельное удивление. Какое-то время она, словно завороженная, смотрела на ключи, потом повернулась к Кавазашвили и тихо спросила:
– Ты ведь потеряла запасной ключ, да?..
– Потеряла, – еще тише ответила Нино.
– Как же он к прокурору попал?
– Кто-то подбросил в ограду дома.
– Кто? Зачем?
– Не знаю.
– Ты ведь не умеешь убедительно врать, да?
– Не умею.
– А чего выкручиваешься? Ты же, как говорил Теплоухов, святая простота…
– Вика, клянусь, не виновата я в смерти Теплоухова! – с отчаянием взмолилась Кавазашвили.
Лицо Солнышкиной заалело нервными пятнами, глаза сузились:
– Оставим Николая Валентиновича в покое. Я не прокурор, чтобы передо мной оправдываться. Давай разберемся с ключом. Подбросила его, чтобы на меня тень навести?
– Какую чушь ты несешь, Вика! – с ужасом прошептала Нино. – О какой тени говоришь? Я тебя от верной смерти спасла…
– Зря старалась!
– Вика!..
– Не выкручивайся! Говори правду…
Бирюков сознательно не вмешивался в резкий диалог подруг. Обескураженная стремительным и жестким напором Вики Кавазашвили довольно быстро призналась, что солгала, будто потеряла ключ, рассчитывая хотя бы изредка встречаться в доме с Казбеком. Когда же узнала о смерти Теплоухова и о пропавшем другом ключе, пришла в ужас. Чтобы избавиться от возможного подозрения, темным вечером, накануне приезда Солнышкинои из Новосибирска, по недомыслию бросила ключ в ограду.
Добившись признания Нино, Вика победоносно глянула на Бирюкова. Встретившись с его пристальным взглядом, сразу сникла, как будто внезапно задалась вопросом: «А ради чего я так лихо выдала подругу?» Кавазашвили сидела с удрученным видом, словно ее приговорили к высшей мере наказания.
– Вот теперь, девушки, расскажите, к кому из вас и с какой целью приезжал Теплоухов, – спокойно попросил Бирюков.
Кавазашвили сделала вид, что не услышала просьбу. Солнышкина нахмуренно свела брови. Какое-то время она вроде бы мучительно боролась с противоречием обуревающих ее сомнений и вдруг, словно набравшись смелости, сказала подруге:
– Выйди, пожалуйста. При тебе не могу говорить.
Нино вздрогнула:
– Вика, прошу…
– Не беспокойся, я в своем уме, – перебила Солнышкина. – Тебя поливать грязью не буду, но правды не утаю.
Бирюков посмотрел на следователя:
– Оформи в своем кабинете показания Кавазашвили протоколом допроса.
Глава XXIV
Разговор Бирюкова с Солнышкиной продолжался около двух часов. Чтобы досконально выяснить истину, пришлось углубиться в прошлое. Вика говорила спокойно и рассудительно. На вопросы отвечала конкретно, без уверток. Рассказанная ею житейская история поражала трагизмом сложившейся ситуации, когда необдуманные эмоциональные поступки в общем-то порядочных людей заканчиваются непоправимыми страшными последствиями.
…Первый в своей жизни шоковый удар Вика Солнышкина получила от глупой, по ее мнению, женитьбы эстрадного кумира, в которого была романтически влюблена. Одаренная природой девушка не рассчитывала на ответную любовь и не строила радужных иллюзий насчет собственного брака с популярным певцом. Ей было просто хорошо, что существует такой обаятельный и талантливый парень. Она гордилась своим выбором. Брезгливо смотрела на бездарных эстрадников, не столько поющих, сколько кривляющихся с микрофоном в окружении длинноногих полураздетых девиц. Все это рухнуло одним махом. Возвышенная романтика, лопнув как мыльный пузырь, открыла глаза на скучную прозу окружающей действительности. Словно очнувшись от долгого сна, Вика с изумлением увидела, что ее собственная мамочка в открытую крутит любовь с азербайджанцем Абасовым, годящимся ей в сыновья. Впервые в жизни Вика нагрубила матери. С трудом сдерживая негодование, она спросила:
– Как тебе не стыдно, будто последней шлюхе, трепаться с Азером?
Алла Аркадьевна вспылила:
– Замолчи, соплячка! Поживешь столько, сколько я, без мужа, может, сама последней шлюхой станешь.
– Да?.. – изумилась Вика.
– Да! – в сердцах рубанула Алла Аркадьевна.
Больше месяца они не разговаривали. Абасов продолжал появляться в их квартире, как в своей собственной. Как-то вечером он застал Вику одну и нахально стал уговаривать полежать с ним в постели. Вика взорвалась:
– Пошел вон, козел!
Абасов, расхохотавшись, повалил девушку на диван и озверело стал срывать с нее джинсы. Онемев от страха, Вика вцепилась насильнику в волосы, несколько раз укусила наглеца, но силы были неравные. Печальный финал предупредила внезапно ворвавшаяся в квартиру Алла Аркадьевна.
От пережитого стресса Вика долго не могла прийти в себя и возненавидела всех молодых мужчин. Жить стало невмоготу. Появилась мысль о самоубийстве. Отговорила ее от несусветной глупости решительная Алена Волосюк, предложившая отравить ненавистного Азера. Возникла навязчивая идея. За стодолларовую купюру, тайком взятую у матери, Вика через устроившуюся после школы на фармацевтическую фабрику одноклассницу раздобыла японскую пластмассовую ампулку с ядом и стала постоянно носить отраву в кармане джинсов. Она тщательно обдумала коварный план, как при первой же встрече с Абасовым наедине предложит ему помириться, выпить на брудершафт и тайком подсунет бокал с отравленным вином. Однако Абасов перестал появляться в их квартире даже с Аллой Аркадьевной, которая после случившегося стала необычайно внимательна к дочери. Чем больше мать старалась загладить свою вину, тем больший протест она вызывала у Вики. Выход оставался один – разъехаться. Вика хотела уйти жить к отцу, однако, увидев его перенаселенную двухкомнатную квартирку, отказалась от этого намерения.
Однажды по какому-то делу к Солнышкиным заехал Теплоухов. Аллы Аркадьевны не было дома, и Николай Валентинович решил дождаться ее. Измученная безысходностью Вика так обрадовалась появлению всегда доброжелательного к ней человека, что совершенно спонтанно отважилась на отчаянный шаг. Усевшись в кресло напротив Теплоухова, она, подражая матери, когда та разговаривала с деловыми партнерами, осторожно сказала:
– Николай Валентинович, у меня есть деловое предложение, но прежде хочу узнать ваше мнение обо мне.
Теплоухов улыбнулся:
– По моему мнению, ты умна, обаятельна и очень красива.
– Значит, я вам нравлюсь?
– Больше того, я давно люблю тебя, Виктория.
– Прекрасно! Женитесь, пожалуйста, на мне.
– Ты же совсем еще девочка.
– Это не проблема. Сделайте меня женщиной.
Николай Валентинович посерьезнел:
– Тебе сколько лет?
– Через три месяца будет восемнадцать.
– А мне уже под сорок…
– Ничего страшного. Двадцатипятилетние парни без страха женятся на пятидесятилетних старухах, а вы – совсем еще не старик – боитесь жениться на девушке?
– Я боюсь испортить твою жизнь. Давай дождемся восемнадцати. Если к тому времени не изменишь своего намерения, самым искренним образом предложу тебе руку и сердце.
– Обещайте, что, кроме меня, ни на ком не женитесь.
– Обещаю. Кроме тебя, ни на ком не женюсь.
– Спасибо.
В тот же день за ужином Вика сказала матери:
– Через три месяца я выхожу замуж.
– За кого? – удивилась Алла Аркадьевна.
– За очень богатого и достойного мужчину. Он старше меня на столько, на сколько Азер младше тебя.
– Не могла найти парня?
– В отличие от стареющих дам, молодыми козлами не интересуюсь.
– Не ехидничай. Такое замужество к добру не приведет.
– Это, мамочка, не твоя проблема.
Алла Аркадьевна хитро сменила тему:
– Вика, тебе надо пожить самостоятельно. Вместо медицинского института поступай-ка ты в районное медучилище. Недавно читала в «Вечерке», что там объявили прием на фельдшерское отделение.
– Хочешь избавиться от меня, чтобы вольготно крутить с Азером?
– Перестань злословить. Получишь диплом фельдшера и продолжишь учебу в институте. Согласна?
– Согласна! От тебя готова хоть к черту на кулички уехать, не только в районную дыру.
– От себя, доча, никуда не уедешь. Не пори горячку. Будь терпимее, приспосабливайся к жизни. Время сейчас очень трудное. Вот раньше…
– Раньше все было лучше, даже воздушные замки, которые вы строили. Развитой социализм возвели, к коммунизму примерялись. Где теперь эти светлые мечты народа? Поколение приспособленцев! Привыкли бессовестно врать: «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью». Ну и что сделали?.. Не сказку – жуть! Обалдели от безумия. У всех на языке одно: деньги, деньги, деньги!..
…Первый в своей жизни шоковый удар Вика Солнышкина получила от глупой, по ее мнению, женитьбы эстрадного кумира, в которого была романтически влюблена. Одаренная природой девушка не рассчитывала на ответную любовь и не строила радужных иллюзий насчет собственного брака с популярным певцом. Ей было просто хорошо, что существует такой обаятельный и талантливый парень. Она гордилась своим выбором. Брезгливо смотрела на бездарных эстрадников, не столько поющих, сколько кривляющихся с микрофоном в окружении длинноногих полураздетых девиц. Все это рухнуло одним махом. Возвышенная романтика, лопнув как мыльный пузырь, открыла глаза на скучную прозу окружающей действительности. Словно очнувшись от долгого сна, Вика с изумлением увидела, что ее собственная мамочка в открытую крутит любовь с азербайджанцем Абасовым, годящимся ей в сыновья. Впервые в жизни Вика нагрубила матери. С трудом сдерживая негодование, она спросила:
– Как тебе не стыдно, будто последней шлюхе, трепаться с Азером?
Алла Аркадьевна вспылила:
– Замолчи, соплячка! Поживешь столько, сколько я, без мужа, может, сама последней шлюхой станешь.
– Да?.. – изумилась Вика.
– Да! – в сердцах рубанула Алла Аркадьевна.
Больше месяца они не разговаривали. Абасов продолжал появляться в их квартире, как в своей собственной. Как-то вечером он застал Вику одну и нахально стал уговаривать полежать с ним в постели. Вика взорвалась:
– Пошел вон, козел!
Абасов, расхохотавшись, повалил девушку на диван и озверело стал срывать с нее джинсы. Онемев от страха, Вика вцепилась насильнику в волосы, несколько раз укусила наглеца, но силы были неравные. Печальный финал предупредила внезапно ворвавшаяся в квартиру Алла Аркадьевна.
От пережитого стресса Вика долго не могла прийти в себя и возненавидела всех молодых мужчин. Жить стало невмоготу. Появилась мысль о самоубийстве. Отговорила ее от несусветной глупости решительная Алена Волосюк, предложившая отравить ненавистного Азера. Возникла навязчивая идея. За стодолларовую купюру, тайком взятую у матери, Вика через устроившуюся после школы на фармацевтическую фабрику одноклассницу раздобыла японскую пластмассовую ампулку с ядом и стала постоянно носить отраву в кармане джинсов. Она тщательно обдумала коварный план, как при первой же встрече с Абасовым наедине предложит ему помириться, выпить на брудершафт и тайком подсунет бокал с отравленным вином. Однако Абасов перестал появляться в их квартире даже с Аллой Аркадьевной, которая после случившегося стала необычайно внимательна к дочери. Чем больше мать старалась загладить свою вину, тем больший протест она вызывала у Вики. Выход оставался один – разъехаться. Вика хотела уйти жить к отцу, однако, увидев его перенаселенную двухкомнатную квартирку, отказалась от этого намерения.
Однажды по какому-то делу к Солнышкиным заехал Теплоухов. Аллы Аркадьевны не было дома, и Николай Валентинович решил дождаться ее. Измученная безысходностью Вика так обрадовалась появлению всегда доброжелательного к ней человека, что совершенно спонтанно отважилась на отчаянный шаг. Усевшись в кресло напротив Теплоухова, она, подражая матери, когда та разговаривала с деловыми партнерами, осторожно сказала:
– Николай Валентинович, у меня есть деловое предложение, но прежде хочу узнать ваше мнение обо мне.
Теплоухов улыбнулся:
– По моему мнению, ты умна, обаятельна и очень красива.
– Значит, я вам нравлюсь?
– Больше того, я давно люблю тебя, Виктория.
– Прекрасно! Женитесь, пожалуйста, на мне.
– Ты же совсем еще девочка.
– Это не проблема. Сделайте меня женщиной.
Николай Валентинович посерьезнел:
– Тебе сколько лет?
– Через три месяца будет восемнадцать.
– А мне уже под сорок…
– Ничего страшного. Двадцатипятилетние парни без страха женятся на пятидесятилетних старухах, а вы – совсем еще не старик – боитесь жениться на девушке?
– Я боюсь испортить твою жизнь. Давай дождемся восемнадцати. Если к тому времени не изменишь своего намерения, самым искренним образом предложу тебе руку и сердце.
– Обещайте, что, кроме меня, ни на ком не женитесь.
– Обещаю. Кроме тебя, ни на ком не женюсь.
– Спасибо.
В тот же день за ужином Вика сказала матери:
– Через три месяца я выхожу замуж.
– За кого? – удивилась Алла Аркадьевна.
– За очень богатого и достойного мужчину. Он старше меня на столько, на сколько Азер младше тебя.
– Не могла найти парня?
– В отличие от стареющих дам, молодыми козлами не интересуюсь.
– Не ехидничай. Такое замужество к добру не приведет.
– Это, мамочка, не твоя проблема.
Алла Аркадьевна хитро сменила тему:
– Вика, тебе надо пожить самостоятельно. Вместо медицинского института поступай-ка ты в районное медучилище. Недавно читала в «Вечерке», что там объявили прием на фельдшерское отделение.
– Хочешь избавиться от меня, чтобы вольготно крутить с Азером?
– Перестань злословить. Получишь диплом фельдшера и продолжишь учебу в институте. Согласна?
– Согласна! От тебя готова хоть к черту на кулички уехать, не только в районную дыру.
– От себя, доча, никуда не уедешь. Не пори горячку. Будь терпимее, приспосабливайся к жизни. Время сейчас очень трудное. Вот раньше…
– Раньше все было лучше, даже воздушные замки, которые вы строили. Развитой социализм возвели, к коммунизму примерялись. Где теперь эти светлые мечты народа? Поколение приспособленцев! Привыкли бессовестно врать: «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью». Ну и что сделали?.. Не сказку – жуть! Обалдели от безумия. У всех на языке одно: деньги, деньги, деньги!..