Черненок Михаил. Иллюзия жизни

   …Свершилось! Вечером Янке захотелось на дискотеку в бар. Я отказался, сел за стихи. Ушла одна. Вернулась за полночь злая, будто ведьма, с хрустящими баксами в руке. На вопрос – где так долго была? – огрызнулась: «Пиво пила!» и стала в умывальной раковине отмывать красное пятно на белой юбке. Забавно: то ли Кацо лишил Яночку невинности, то ли у нее такой критический день, что даже прокладки с крылышками не помогают?…
   …Долго трепались о сексе. Мое мнение: «Минздрав предупреждает: левые связи опасны для здоровья». Яна, напротив, считает, что хороший левак укрепляет брак. Ни то, ни другое лично меня не касается. Передающийся половым путем СПИД мне не угрожает. Как говорит Софа, что-то у меня с головой… Из интереса спросил Яну: «Если бы муж застукал тебя с любовником в постели, ты бы выкрутилась?». Захохотала: «Сказала бы, я – не я, или, в крайнем случае, шла мимо, запнулась и упала в постель». Ну, Янка – оторви да выбрось! Давно бьюсь над вопросом: с какой целью Софочка подсадила мне такую «оторву»?… Чтобы соблазнить меня? Какой смысл?… Мы с Софой давно не стыкуемся, и я не запрещаю ей леваков. Напрямую говорил: «Если невтерпеж, заведи ”Милого друга” и – по Нойнбергу: хочешь, становись Буденным, хочешь – лошадью его». Обиженно надула губки: «Циник». Не понимаю, что в этом циничного?… Жизнь есть жизнь, а люди – не ангелы.
   …Ха-ха-ха! Выяснилась причина красного пятна на белой юбке. Оказывается, вдрызг набравшийся Кацо опрокинул на подол Яночки фужер с остатками кагора. Хорошо, что не наблевал даме в колени. На возмещение морального и материального ущерба отстегнул 500 новеньких долларов. Новая юбка стоит максимум 400 российских рэ. Сорит армянин баксами. Видать, легко они ему достаются. Опять я ошибся в Яне. Не надо думать о людях хуже, чем они есть.
   …Плыли, плыли и наконец приплыли в Новосибирск. Настроились ехать с речного вокзала на железнодорожный, чтобы добраться до райцентра в электричке. Неожиданно к Яне подвалил бородатый верзила с букетиком из трех гвоздичек. Яна вроде бы чуть растерялась, но быстро представила его, как своего мужа, Валентина, и назвала меня: «А это – Гоша, муж моей хозяйки». Верзила сказал: «Г-гы, очень приятно» и чмокнул Яну в щечку. Она почему-то его не поцеловала, только погладила по бороде. Валентин усадил нас в новейший серебристо-белый «Мерседес» и сразу повез в райцентр. Всю дорогу безостановочно травил анекдоты. Мне запомнился только один… Идет игра «Кто хочет стать миллионером?», последний вопрос перед миллионом. Новый русский не может сообразить, а ведущий говорит: «У вас две подсказки: помощь друга и помощь зала». Новый русский выбирает помощь друга, звонит ему: «Вован, пришли пару пацанов, тут мужик миллион отдавать не хочет». Янка расхохоталась пуще некуда. Я промолчал. Валентин мне не понравился с первого взгляда. Вроде бы рубаха-парень, но есть в нем что-то отталкивающее. Похож на человека сомнительной серьезности. Не понимаю, какие достоинства нашла в нем Янка, чтобы выходить за него замуж. После трагической гибели Игоря она мужиков в упор не видела, а тут вдруг… появился муж. Для меня это загадка без разгадки. Ну, да Бог с ними. Как говорится, у них своя свадьба, у нас своя.
   Эти строки пишу задним числом, дома. Холодильник затарен продуктами, в кухне и на письменном столе чистота, ни пылинки. Софа позаботилась о моем возвращении, но душу мою по-прежнему гложет вопрос: зачем она отправила меня в турне с балдежной Янкой? Честно говоря, мне это путешествие было не очень-то и нужно. Показал Софе объявление в газете о продаже путевок на предстоящий круиз, мол, неплохо бы посмотреть северные города, где не бывал. Софочка мгновенно ухватилась: «Завтра куплю путевки тебе и Яне. Боюсь одного отправлять. Вдруг с тобой в пути что-то случится». А что, спрашивается, со мной могло случиться? За борт с теплохода упаду или в заложники бандиты захватят?… Во-первых, я не ребенок, во-вторых, кому нужен нищий поэт, из которого выжать деньги труднее, чем из козла – молоко. Нет, что-то здесь не так… Спроста такие штучки-дрючки не делаются. По логике напрашивается вывод, что Софа избавилась на месяц от Яны, чтобы беспрепятственно встречаться с ее мужем-анекдотчиком. Валентин без сомнения – половой гангстер и нахал. Только вряд ли романтичная Софочка клюнет на такого хохмача… Но почему Янка после месячной разлуки не поцеловала мужа?… Наверно, тоже заприметила что-то недоброе. Вопросы, вопросы, вопросы… Мне бы сейчас писать стихи, а я сижу за письменным столом баран-бараном. Нет, не из ревности напрягаю голову – из любопытства. Собственно, а ради чего раздуваю дым без огня? Какое мне дело, кто из них с кем забавляется? Моя песенка спета. Зачем изобретать самолет, когда аэропорт уже закрыт. Все! О путешествии ставлю точку. Надо заниматься серьезным делом, а не бредить пустяками. Дай им Бог счастья, а мне – творческого вдохновения.
   Дальнейшие записи в дневнике носили хаотический характер. Касались они, в основном, творческих мук, дальнейших планов и рассуждений о жизни. Вместо конкретных дат Царьков использовал упрощенную «хронологию»: вчера, сегодня, завтра, на прошлой неделе, месяц назад, а чаще всего вообще не указывал, когда сделана запись.
   Антон Бирюков, пропуская «творческие муки и замыслы», стал останавливать внимание лишь на тех записях, которые касались отношения Царькова с окружавшими его людьми. На третьей странице после «Путевых заметок» Царьков написал:
   «Вчера приезжали афганские друзья Серега, Женька и Шурка. Выпили по три рюмки. Бог троицу любит! Помянули наших мальчиков, вернувшихся домой в цинковых гробах. Всплакнули. Шурка мастерски играет на гитаре. Сочинил несколько песен на мои стихи. Вчетвером спели их. Отъезжая, парни взяли на реализацию мои книги. Заплатили сразу по-королевски: три тысячи рэ. Я – богатый! Презренные бумажки пришлись как нельзя ко времени. Сегодня Софе исполняется 32 года. Купил огромный букет роз, дорогой торт и 32 свечки. Софочка опешила. Со слезами сказала: „Спасибо, милый. – И вспомнила слова из моей любимой песни: Ведь были же мы счастливы когда-то, любили, ну а разве это мало?“. Я хотел продолжить в рифму: „Пришел другой, и ты не виновата, что тосковать и ждать меня устала“. Глянул в ее грустные глаза и не стал намекать на Валентина. От предложенного бокала шампанского отказался. Поцеловал Софе ручку и уехал. Этот аэропорт для меня закрыт навсегда».
   Перелистнув несколько страниц, Бирюков заинтересовался другой записью:
   «Умер адвокат Арон Моментович. Энергичный был старик. Всю жизнь защищал в суде правых и виноватых. Многих спас от тюрьмы. Некоторые из его подзащитных теперь стали „богатенькими Буратино“. А их заступник ушел из жизни нищим. Любил щедро угощать друзей. Его фраза: „Друзья уходят – грязная посуда остается“. Имел зоркий глаз и острый язык. Назвал меня „Непризнанным гением, Теодором Драйзером“. Насмешка, но я не в обиде. Сравнение с американским классиком – не худшее из сравнений. Люблю драйзеровскую трилогию о финансисте, пришедшем к осознанию бесплодия стяжательства; в восторге от его романа „Гений“ о мертвящей власти денег над искусством. Они подтверждают мое кредо: „Деньги – зло“.
   На поминках Моментовича Андриян Петрович Пахомов сказал: «Арон был беден деньгами, но богат душой. Он жил иллюзиями, но не падал духом». Жил иллюзиями… Разве не так живут все «дорогие россияне»? На какое чудо мы надеемся?… Моментович писал роман о царской семье. Надеялся стать знаменитым. Не вышло. А он до конца жизни был в движении. Кому-то помогал, куда-то бежал. Казалось, останови старика, и он, как велосипед, упадет. Упал Арон от инфаркта. Вместе с ним канул в небытие весь его духовный мир. Что осталось на грешной земле от старика? Ничего! Буду писать новый цикл стихов под названием «Иллюзия жизни»…»
   В одной из записей упоминался участковый Кухнин:
   «Хотел прочитать Толику Кухнину новый стих, а он сразу назвал меня дураком. На следующий день извинился, мол, пошутил. Шутить можно, но не до такой же степени. И вообще отношения с Кухниным у меня не складываются. Изображает Толян ретивого блюстителя порядка. То ему не нравятся мои друзья, то начинает выяснять, почему у меня разладилась жизнь с Софой. Я сдуру ляпнул частушку про жену-изменщицу. После переживал весь день. Стараясь уменьшить душевную боль, рассказал о дурном поступке Пахомову. Андриян Петрович погрозил пальцем: „Гоша, не болтай об измене направо и налево. Иначе твоя жизнь станет хитом „Сарафанного радио“ и любимой темой злопыхателей“. Мудрый старик!..»
   Бегло пролистав дневник, Бирюков сосредоточил внимание на последней записи:
   «Утром звонила Яна. Спросила: не голодаю ли? Ответил: „Пока держусь“. Софа перед отъездом утрамбовала холодильник продуктами под завязку. Жаль, деньги у меня на нуле, а до пенсии – неделя. Но об этом говорить не стал, чтобы не нарваться на подначку. Поболтали о том, о сем. Поинтересовался, как у Янки жизнь с Валентином. Весело прощебетала: „Давно не видалась с Валей, укатил суженый в командировку“. Хорошее дельце! Чему веселится Яночка? Знаем мы эти командировки. Софа за границей, и Валентин наверняка там. Дай Бог им острых ощущений, а мне – покоя.
   Завтра день рождения у Валеры Кузурова. Уезжали со школьным дружком в Афган вместе. Мечтали вернуться домой с победой. Не вышло. Валера вернулся в цинковом ящике, а я с титаном в затылке. Ночью завершу поэму, посвященную светлой памяти друга, и завтра обязательно съезжу к его могилке. Помяну по христианскому обычаю. Проблема-в бутылке. У соседей не одалживаюсь из принципа. У Янки брать в долг стыдно. Выход один: перехвачу сотенку у Вити Синякова. Познакомился с ним, когда вместе с Софой покупали усадьбу под коттедж. Загадочный парень Витя. По слухам, бывший карманник-виртуоз. Перелицевался в удачливого игрока. Шулер – пробу ставить негде! Чтобы не растренировать пальцы, постоянно тасует колоду карт. Пробовал играть с ним в подкидного дурака. Не выиграл ни разу, хотя с другими играю на уровне. По моей просьбе Витя три раза подряд набрал из колоды «очко». И всегда набирает тройку, семерку, туза. Каким способом получается этот стандарт, одному Вите известно. Говорит, карма у него такая. Стихи слушает внимательно, но не понимает их. Не может отличить ямба от хорея. Видимо, в школе учился плохо.
   Синоптики пообещали на завтра дождь с грозой. Но я поеду к Валере – хоть камни с неба. Люблю грозу в начале мая, когда весенний первый гром, как бы резвяся и играя, грохочет в небе голубом… Умели же классики писать стихи на века! А что станет с моей поэзией, когда уйду в вечность?»…
   На этом запись обрывалась. До «ухода в вечность» ее автору предстояло прожить всего одни сутки.
   В комнату вошел следователь Лимакин и сказал, что на кухне ничего не обнаружили. Бирюков передал ему дневник:
   – Изучи, Петр, эти записи самым тщательным образом. После обсудим. Сейчас оформляй с понятыми акт осмотра и протокол выемки. Вместе с дневником изымем по одному экземпляру каждой книги Царькова.

Глава IX

   Приступив к выполнению прокурорского поручения, Голубев прежде всего отправил в областное Управление уголовного розыска факс с просьбой выяснить через Информцентр личности Виктора Синякова, Валентина Сапунцова и Яны Золовкиной, а также сообщить, чем занимается фирма «Эталон-плюс». Убедившись, что запрос принят адресатом, Слава отправился разыскивать Максима-толстого. Казавшийся поначалу пустяк на самом деле оказался совсем не пустяковым. Ни в магазине «Книги», ни продавцы, торгующие литературой на уличных лотках, о толстом книжнике по имени Максим ничего не знали. О местном поэте Георгии Царькове некоторым из них было известно, но книг на реализацию они у него не брали. В том, что у районных читателей поэзия не в почете, Голубев убедился по книжному ассортименту. Прилавки заполняли, в основном, переводные и отечественные женские романы да детективы, на ярких обложках которых в разных вариациях были изображены обнаженные до неприличия красотки, качковые «шварценеггеры», разномастные пистолеты и летящие в пропасть или взрывающиеся роскошные лимузины.
   Голубев стал уже терять надежду на успех, когда пожилая киоскерша «Роспечати» посоветовала ему побывать на рынке, куда, по ее словам, часто приезжает книготорговец из Новосибирска. До рынка было, что называется, всего ничего, и минут через десять Слава отыскал молодого, по-спортивному одетого мужчину. Выслушав словесный портрет похожего на Фантомаса Максима-толстого, мужчина сказал:
   – Обращался ко мне не так давно лысый толстяк с предложением купить у него поэтические сборники, но я отказался. Фамилию автора, к сожалению, не запомнил.
   – Плохие стихи? – спросил Слава.
   – Не в стихах дело – в имени. У меня знаменитый Евтушенко больше месяца лежит нереализованный. А тут какой-то «самиздатовский» пиит. Такие книжки покупатели даром не берут.
   – Фамилии своей толстяк не назвал?
   – Я его об этом не просил. Странный какой-то чудак. О книжной торговле представления не имеет. За неходовую книжку заломил по пятьдесят рублей; Это не лезет даже в необъятные российские ворота.
   Хотя большего от книготорговца Голубев не узнал, однако тот факт, что Максим-толстый – не миф, уже обнадежил Славу. Народная мудрость гласит: беда в одиночку не ходит. Но бывает и так, когда удача следует за удачей. Шагая к выходу с рынка, вдоль продуктовых рядов, Слава мимоходом увидел на прилавке перевязанные нитками лопушистые пучки черемши с пожелтевшими кончиками листьев. На память сразу пришел Витя Синяков, собиравший черемшу возле кладбища в роковой для Царькова день. Голубев остановился, потрогал на ощупь один из пучков и спросил стоявшего за прилавком пожилого мужчину:
   – Где собирали подножный корм?
   Мужчина, мыкнув что-то нечленораздельное, ткнул пальцем в бумажку, на которой была написана цена.
   – Спрашиваю, где собирали? – повторил вопрос Слава.
   Мужчина опять указал на цену. Торговавшая рядом кудрявая молодка подсказала:
   – Это Захар Герасимов, глухонемой.
   «Без сурдопереводчика мне с тургеневским героем не домумукаться», – досадливо подумал Голубев и спросил молодку:
   – Вы можете с ним потолковать?
   – Я плохо Захара понимаю, – ответила та. – Здесь неподалеку его дочь Вера мужские сорочки продает. Если хотите, могу пригласить ее.
   – Пригласите, пожалуйста.
   Примерно двадцатилетняя шатенка Вера, выслушав Голубева, заговорила с отцом жестами и мимикой так бойко, что Слава едва поспевал следить за манипуляциями ее наманикюренных пальчиков. В считанные минуты она перевела рассказ отца. Собирал он черемшу в подлеске за кладбищем в тот день, когда внезапно разразилась трескучая гроза. Ездил туда на велосипеде и видел там красного «Запорожца» с белыми полосками на заднем стекле. Еще он видел, как к стоявшей за кладбищенской оградой черной иномарке подъехала другая иномарка тоже чёрного цвета, похожая на «Ниву», но размером больше «Нивы». В ней сидели два здоровенных парня или мужчины. Один – лысый в кожаном пиджаке, другой – бородатый в камуфляжной форме. Они вроде бы кого-то поджидали. Чтобы не попасться им на глаза, Герасимов незаметно скрылся в лесочке. Когда начался ливень, он хотел укрыться в кладбищенской сторожке. Иномарки стояли на прежнем месте. Объезжая их стороной на велосипеде, увидел, как с кладбища прибежал стройный парень в джинсовом костюме. Тут его встретили те двое. У лысого толстяка в руке был пистолет, а бородатый из-за спины ударил парня чем-то тяжелым, как ломик, и парень сразу упал. Испугавшись, Герасимов, несмотря на бушующую грозу, заторопился домой. В пути, обдав с ног до головы грязью, его обогнала похожая на «Ниву» черная иномарка. Через десяток минут промчался красный «Запорожец» с белыми полосками на заднем стекле.
   – Вы где живете? – спросил «переводчицу» Голубев.
   – На улице Светлой, – Вера назвала номер дома. – А что?…
   – У кладбища совершено серьезное преступление, – не стал вдаваться в подробности Слава. – Если следствию понадобится зафиксировать рассказанное вашим отцом, поможете?
   – Конечно, помогу. Только имейте в виду, что первую половину дня я провожу на рынке.
   – Спасибо, Верочка, поимею…
   На этом полоса удачи для Голубева не кончилась. На платной стоянке возле рынка среди прочих машин Слава приметил красный «Запорожец». Хотя на его заднем стекле не было белых полосок, но за рулем сидел элегантно одетый, при галстуке, Витя Синяков и задумчиво тасовал колоду карт. Слава, подойдя к нему, сказал:
   – Привет, Витюшка. Везет мне на встречи с тобой.
   Синяков спрятал карты в карман искрящегося пиджака и усмехнулся:
   – Кто-то возит, а кому-то везет.
   – Решаешь гамлетовский вопрос: быть или не быть?
   – Вы это о чем, Вячеслав Дмитрич?
   – Да все о том же, о карманах.
   – Выбросьте из головы навязчивую идею. Мамку на рынок привез. Жду, когда отоварится.
   – Сам почему с ней не пошел?
   – Избегаю скопления беспечных лохов.
   – Тянет все-таки поработать пальчиками?
   – Тянет не тянет, а береженого, говорят, Бог бережет.
   – Зря не скажут, – Слава открыл дверцу «Запорожца». – Можно посидеть рядом?
   – Садитесь.
   Усевшись поудобнее, Голубев спросил:
   – Починил проколотое колесо?
   – Починил, – односложно ответил Синяков.
   – А «юморные» надписи где?
   – Отклеил, чтобы лишний раз не засвечиваться с ними.
   – Невиновные света не боятся.
   – Их и не допрашивают менты по пустякам, как меня.
   – А тебя кто допрашивал?
   – Кто, кто… Прошлый раз вон сколько пытали и еще хотите вытянуть из меня такое, чего я не знаю.
   – Времена пыток, Витюшка, прошли. Разговор с глазу на глаз – это не пытка и не допрос. Ты почему прошлый раз утаил, что Гошу Царькова поджидали у кладбища два амбала, приехавшие туда в черном джипе?
   – Потому, что не видел их.
   – А вот велосипедист, собиравший в одно время с тобой черемшу в подлеске, видел.
   – Почему со мной?… В разных местах мы собирали. Я, как увидел велосипедиста, сразу уехал дальше в лес, чтобы не топтаться по его следам. Из леса кладбища не видно. Поверьте, Вячеслав Дмитрич, не темнил я прошлый раз. Ну, нет у меня необходимости тюльку гнать!
   – Если так, будь ласков, скажи откровенно, чем занимается Максим-толстый? – наугад закинул удочку Голубев.
   – Ширинкин, что ли? – неуверенно спросил Синяков.
   Слава, чтобы не сплоховать, увильнул от конкретного ответа:
   – Как угадал?
   – Тут и гадать нечего. Только у Ширинкина такая кликуха.
   – Кто он?
   – Прощенный негодяй. В ноябре прошлого года по амнистии вышел из колонии.
   – За какое преступление отбывал срок?
   – С какой-то артистки снял норковую шубу и, как последний фраер, засыпался с поличным.
   – Теперь, говорят, перешел на книжный бизнес…
   Синяков ухмыльнулся:
   – Не смешите, Вячеслав Дмитрич. Максим даже букварь толком не прочитал. Шестеркой был до колонии, шестеркой и остался.
   – Перед кем шестерит?
   – Перед всеми, кто водкой угостит.
   – А какая нечистая сила занесла его в наш райцентр?
   – Крест святой, не знаю, какие черти и где Максима носят.
   – У тебя с ним какие отношения?
   – Никаких нет. Знаю пузана только понаслышке.
   – От кого слышал?
   – От путанки, которая под одной крышей с Максимом живет.
   – Что она о нем говорит?
   – Что Максим, когда трезвый, просто дурак. А если выпьет, становится дураком в квадрате.
   – На убийство Ширинкин способен?
   – От дурака всего можно ожидать.
   – Витюшка, охарактеризуй телохранительницу Царьковой Яну Золовкину, – внезапно попросил Голубев.
   Синяков посмотрел на него с упреком:
   – Вячеслав Дмитрич, я не секретарь парторганизации и не профорг, чтобы выдавать людям аттестации.
   – Не коси над глупенького. Парень ты – ухо с глазом. Классным специалистом по обману людей нельзя стать без знания психологии.
   – Обманывают мошенники, а я – игрок. В моем увлечении, чтобы не проиграться до нитки, важно не впадать в азарт и вовремя отскочить. Какой тут обман?…
   – Не ускользай в сторону.
   – Ну, крест святой, ничего о Золовкиной не знаю. Я же с ней никогда никаких дел не имел.
   – И мужа ее не знаешь?
   – Разве Яна замужем? – удивился Синяков.
   – Приезжает к ней из Новосибирска бородач баскетбольного роста.
   – Мамкой могу поклясться, ни разу не видел такого богатыря вблизи царьковской усадьбы.

Глава X

   Завершив необходимые формальности по изъятию книг и дневника, следователь обратился к Бирюкову:
   – Антон Игнатьевич, не побеседовать ли нам теперь с Яной Золовкиной?
   – Обязательно побеседуем, – ответил Бирюков и посмотрел на эксперта-криминалиста Тимохину: – Лена, тебя подвезти к райотделу?
   – Спасибо, – отказалась эксперт, – пройдусь пешочком, чтобы не отнимать у вас время.
   Двухэтажный из красного кирпича коттедж с овальными окнами и остекленным мезонином выделялся среди прочих домов на улице Гражданской величественностью и красотой. За ажурной металлической оградой просматривался ухоженный просторный двор. Бетонированные дорожки, ведущие ко входу в коттедж и к надворным постройкам, с обеих сторон украшали цветочные полосы. От широких ворот с массивным накладным замком тянулась бетонка к кирпичному гаражу. Рядом с воротами располагалась тоже запирающаяся на замок калитка с предупреждающей табличкой «Осторожно! Злая собака» и кнопкой электрического звонка. Едва Бирюков нажал на кнопку, в коттедже раздался отрывистый собачий лай. Минуту спустя на каменное крыльцо вышла пышнотелая, опрятно одетая женщина, державшая перед собой на поводке рослую дальневосточную овчарку. Следом за рвущейся вперед собакой она подошла к калитке и вроде бы иронично спросила:
   – Вам, господа или граждане, кого?…
   – Нам надо поговорить с госпожой Золовкиной, – в тон ей ответил Бирюков.
   – Из какой вы организации?
   – Из районной прокуратуры.
   Женщина замялась, будто раздумывая: говорить – не говорить. После затяжной паузы все-таки сказала:
   – Извините, Яна Золовкина утром уехала на автомобиле в магазин «Три мушкетера». Хозяйка наша в отъезде. Яна замещает ее по работе, а я дом сторожу. – И показала взглядом на собаку. – Это мой защитник Индус. Ученый пес. Если скомандую, в клочья разорвет любого обидчика.
   Овчарка, словно демонстрируя свою мощь, угрожающе зарычала. Бирюков улыбнулся:
   – Не беспокойтесь, мы вас не обидим.
   – Это я к слову сказала. Народ очень нервный стал, хулиганистый. А у нас весь персонал женский.
   – Мужчин в доме не держите? – с прежней улыбкой спросил Антон.
   – С мужчинами нынче проблема. Мой муженек уже три года как помер. Хозяйка – в разводе. Глядя на нас, безмужних, и Яна запретила своему мужу приезжать сюда.
   – Кто у Яны муж?
   – Новосибирский бизнесмен. Валентином зовут. Веселый и общительный великан.
   – Давно он последний раз здесь был?
   – С прошлого года носа не кажет. Видно, Яна своим запретом его обидела.
   – Золовкина когда домой вернется?
   – Она всегда поздно вечером приезжает. Днем ее только в магазине можно увидеть.
   У «Трех мушкетеров» Бирюков припарковал «Жигули» возле серебристо-белого «Мерседеса» и вместе с Лимакиным вошел в светлый торговый зал магазина. Одну из стен в зале занимало красочное панно, на котором за столом с обильной снедью и нарядными бутылками весело пировали, судя по шпагам, ботфортам и широкопалым шляпам с перьями, легендарные Атос, Портос и Арамис. От заполнявших зеркальные полки магазина бутылок с яркими этикетками рябило в глазах, а стоявшая за прилавком молоденькая продавщица в белом передничке и высоком кружевном кокошнике походила на новогоднюю Снегурочку. В ответ на просьбу Бирюкова пригласить Золовкину «Снегурочка» скосила подведенные тушью глаза на полированную дверь и приветливо сказала:
   – Заходите в кабинет, Яна Болеславна сейчас там.
   Золовкина оказалась из той категории привлекательных женщин, в которых азартные ловеласы влюбляются с первого взгляда. В меру декольтированное летнее платье изящно облегало классическую, будто у олимпийской гимнастки, фигуру, а короткая стрижка уложенных в модную прическу волнистых волос молодила слегка загоревшее без единой морщинки лицо, похоже, никогда не знавшее косметики. Особенно привлекали по-детски любопытные голубые глаза и обворожительная улыбка.