Где-то перед полночью к Деминой постучалась Софья Георгиевна Головчанская, одетая совсем легко, в темной юбке и белой кофточке с короткими рукавчиками. Она передала Евдокии Федоровне ключ от своего дома и попросила Демину пойти туда, покараулить, чтобы спящий Руслан - если проснется - не испугался. Была при этом Софья Георгиевна будто бы не в себе: очень взволнованная. На вопрос Деминой - что, Сонечка, случилось? только рукой махнула. Евдокия Федоровна пришла в особняк к Головчанским, заглянула в детскую - мальчик спокойно спал. Не включая электричества, она прикорнула на диване.
Софья Георгиевна заявилась уже под утро, мокрешенькая насквозь, и попросила Евдокию Федоровну никому не говорить о ее ночной "прогулке". Выпытывать Демина ничего не стала, хотела тут же отправиться домой, но на улице лил такой сильный ливень, что пришлось остаться у Головчанских до рассвета. Утречком Евдокия Федоровна слегка позавтракала с Софьей Георгиевной, которая молчала словно онемевшая, заглянула на часик домой и отправилась в кооператив. Вскоре после того, как она туда пришла, подкатила милиция с прокуратурой. Когда же Демина увидала, как из дачи Тумановых вынесли мертвого Александра Васильевича, она сразу подумала, что беду эту сотворила ночью Софья Георгиевна, но никому о своей страшной думке не сказала ни словечка.
- Видишь, насколько круто повернулись обстоятельства, - закончив пересказ показаний Деминой, сказал Бирюкову следователь.
Антон побарабанил пальцами по столу:
- Похоже, подбираемся к конечному результату.
- Что "Лапушка" говорит?
Бирюков пересказал содержание разговора с Огнянниковой. Лимакин недоверчиво усмехнулся:
- Не сочиняет?
- Возможно, по инерции где-то и приукрашивает свое поведение, но главное, Петя, мне, кажется, удалось доказать Анне Леонидовне бесперспективность лжи.
- Вообще-то теперь понятен импульс, толкнувший Софью Георгиевну на преступление. Не позвони ей Огнянникова и не подбрось ключ на крыльцо... Слава Голубев сейчас в больнице, с минуты на минуту доставит Головчанскую сюда.
- Психиатрическую экспертизу провел?
Следователь утвердительно кивнул:
- Врачи дали заключение, что Софья Георгиевна здорова и никогда не страдала психическими заболеваниями.
- Демина где?
- В соседнем кабинете. Думаю, очная ставка потребуется.
- В этом можно не сомневаться.
За дверью послышались шаги. Легок напомине, Голубев заглянул в кабинет и доложил:
- Прибыли...
Тотчас в дверях показалась Софья Георгиевна. В ярком, огненного цвета платье, она, казалось, полыхала гневом. Не поздоровавшись и словно не заметив сидящего за столом следователя, Головчанская резко обратилась к Бирюкову:
- Когда прекратятся издевательства надо мной?
- Здесь, Софья Георгиевна, вопросы задает следователь, - ответил Антон и показал на стул около следовательского стола. - Садитесь, пожалуйста.
Головчанская послушно села. Руки ее затряслись мелкой дрожью, а лицо покрылось нервными пятнами, как будто она с великим трудом сдерживала негодование. Сорвавшимся голосом сказала:
- Позовите прокурора.
Бирюков взглядом показал на Лимакина:
- Это следователь, здесь он командует.
- Мне необходимо видеть прокурора, сейчас же, - по-прежнему глядя Бирюкову в глаза, почти по слогам проговорила Головчанская.
Лимакин посмотрел на молчаливо застывшего у двери Голубева и коротко бросил:
- Пригласи Семена Трофимовича.
Минуты через две в кабинет грузно вошел районный прокурор Белоносов, и Антон заметил, как лицо Софьи Георгиевны мгновенно изменилось. Чуть не со слезами она торопливо заговорила:
- Семен Трофимович, вы меня знаете. Неужели я преступница? Что происходит? Почему творится беззаконие? Почему...
- Здравствуйте, Софья Георгиевна, - ровным, несколько даже флегматичным голосом перебил прокурор. - В чем, по-вашему, это "беззаконие" выражается?
- Здравствуйте... - осеклась Головчанская. - То есть как в чем?.. На каком основании меня из больницы как преступницу под конвоем сотрудника уголовного розыска привели сюда?..
Прокурор передвинул у стола стул и сел рядом со следователем.
- Сотрудник уголовного розыска не конвоир, - сказал он. - А пригласили вас сюда потому, что сейчас вам будет предъявлено очень серьезное обвинение...
Бледные губы Головчанской желчно скривились:
- Вы отдаете отчет своим словам?
- Да, я полностью в курсе дела. Скажите, Софья Георгиевна, куда и с какой целью вы отлучались из дома в ночь, когда скончался ваш муж?
- Никуда не отлучалась.
- Кто это может подтвердить?
- Домработница Евдокия Федоровна Демина. Она в ту ночь ночевала у меня.
Прокурор глянул на Голубева:
- Пригласи Демину.
Евдокия Федоровна явилась в кабинет с таким видом, словно шла на смертную казнь. Проведя необходимые при очной ставке формальности, прокурор спросил ее:
- Вы можете в присутствии Софьи Георгиевны повторить то, что рассказывали нам со следователем на допросе?
- Отчего же правду не повторить, - потупясь, ответила Демина. Едва только она начала сбивчивый рассказ, Головчанская побледнела как мел и громко крикнула:
- Ложь! Ложь!!!
Прокурор строго повернулся к ней:
- Спокойно. Вы свое скажете после.
- Это она отравила Сашу! Это у нее гранозан хранился! - опять закричала Головчанская.
Демина растерянно прижала к груди скрещенные руки:
- Голубушка, опомнись. Какой резон мне на старости лет грех на душу брать?
- Софья Георгиевна, вы сами себе противоречите, - укоризненно проговорил прокурор. - Каким образом Евдокия Федоровна могла отравить Александра Васильевича, если ночевала у вас?
- Утром она ко мне пришла! Промокшая...
Демина всплеснула руками:
- Голубушка, зачем с больной головы на здоровую валишь! Русланчик ведь может следователям сказать, что на мне ни единой ниточки мокрой не было, когда мы утром втроем завтракали. Да и ночью дитенок просыпался, на горшочек вставал. Спрашивал: "Где мама?" Я успокоила: "Спи, милок, спокойно. Мама ушла провожать папу, скоро придет". Выходит, пророческими мои слова оказались. Проводила ты, Сонечка, Александра Васильевича навсегда...
Прокурор болезненно провел ладонью по лицу. Посмотрев в растерянные глаза Софьи Георгиевны, тихо спросил:
- Неужели ребенка придется впутывать?..
Головчанская будто лишилась рассудка. Сгорбившись, она вдруг прижала ко лбу сжатые до побеления кулачки, зажмурилась и шепотом выдохнула:
- Ради бога... не надо...
- Будете говорить правду?
- Буду... Я никого не хотела отравлять...
Прокурор поднялся. Сказал Голубеву и Деминой:
- Идемте, товарищи. Здесь теперь и без нас разберутся с Софьей Георгиевной.
Допрос Головчанской продолжался больше трех часов. Тихим, бесцветным голосом, часто путаясь и повторяясь она подтвердила показания Огнянниковой о телефонном звонке и подброшенном на крыльцо ключе. Потом призналась, как подслушала под дверью дачи Тумановых смутный разговор мужа с какой-то женщиной. По голосу эту женщину так и не узнала, потому что та почти не говорила. После голос мужа удалился из кухни в комнату. Софья Георгиевна сунулась к окну, но, сообразив, что ее белую кофточку видно в темноте, мгновенно вспомнила: на даче у Деминой постоянно висит черный рабочий халат. Тотчас на память пришла совсем недавняя благодарность Евдокии Федоровны за гранозан, "чуток" которого Демина оставила на полке для будущей весны.
- В этот момент и возник у вас замысел преступления? - спросил Головчанскую следователь Лимакин.
- Не знаю, - тихо ответила Софья Георгиевна. - Я не отдавала отчета своим поступкам. Что-то ужасное, как... черное пламя помутило рассудок... Помню, хотела войти к Тумановым и швырнуть гранозан в глаза Сашиной любовнице, чтобы она ослепла...
- Но прежде, чем открыть дверь дачи, вы долго стояли на крыльце под карнизом, - сказал следователь.
- Вначале хотела уловить смысл разговора. Потом ждала, чтобы Саша заснул, иначе он скрутил бы мне руки.
- А разувались зачем?
- Чтобы неслышно войти.
- Вошли. Дальше что?
Головчанская вытерла смятым в комочек носовым платком красные от слез глаза:
- На кухонном столе приметила бутылку... По ее форме поняла коньячная... Я знала, что гранозан хорошо растворяется в спирте, но не предполагала, что доза окажется смертельной...
- Пробку на бутылке завернули, когда высыпали туда порошок? - уточняя достоверность показаний Головчанской, снова спросил Лимакин.
- Кажется, нет... В тот момент мне не до пробки стало... Я уверена была, что Сашина любовница, опохмелившись утром, или ослепнет, или до конца жизни станет инвалидкой...
- Почему любовница, а не ваш муж?
- Потому, что Саша никогда не опохмелялся, тем более утром. У него был железный закон - не опохмеляться. На этот раз, кажется, случилось что-то невероятное.
- Да, невероятное... - многозначительно сказал Лимакин и задал очередной вопрос: - От кого вы узнали о Наде Тумановой?
- Это уже на третий день после смерти Саши мне рассказала по телефону Огнянникова, и тут, по-моему, я стала сходить с ума...
Записав в протоколе еще около десятка уточняющих вопросов и ответов, Лимакин передал протокольные листы Головчанской. Софья Георгиевна подписала их, почти не читая. Следователь внимательно посмотрел каждую страницу, словно хотел убедиться, не вкралась ли какая ошибка, свернул листы трубочкой и хмуро пошел к прокурору, как понял Бирюков, за санкцией на арест.
В кабинете наступила гнетущая тишина, нарушаемая частыми всхлипами Софьи Георгиевны. Лимакин не возвращался долго. Видимо, прокурор, прежде чем дать санкцию, тщательно изучал протокол допроса.
- Меня арестуют? - не вытерпев длительного молчания, спросила Софья Георгиевна.
- Вероятно, - ответил Антон.
Головчанская умоляюще посмотрела на него покрасневшими от слез глазами:
- Помогите спасти Руслана. Можно что-либо сделать, чтобы мальчик не узнал этой грязи?
- Кто за ним сейчас присматривает?
- Моя сестра.
Бирюков задумался:
- Где она живет?
- В Томске. У нее прекрасный муж, порядочная семья...
- Постараюсь сегодня же уговорить ее как можно скорее забрать Руслана в Томск.
- Буду очень благодарна... - Софья Георгиевна скомканным платком вытерла глаза. - Скажите откровенно, что мне грозит?
- Лишение свободы от трех до десяти лет.
- Ужас... А точнее?..
- Точнее решит суд.
- Господи!.. Что ж я, дура, наделала...
Как и предполагал Бирюков, Лимакин вернулся от прокурора с санкционированным постановлением на арест. Чтобы не вести Головчанскую по райцентру до изолятора, ее отправили на прокурорской машине.
За приоткрытым окном кабинета догорал полыхающий разноцветьем осенних красок светлый сентябрьский день. В безоблачном синем небе, готовясь к отлету на юг, с неумолкаемым гомоном стремительно кружились черные стаи скворцов.
Лимакин невесело посмотрел на Бирюкова, подошел к столу и устало сел. Хмуро перебирая протокольные листы, тяжело вздохнул:
- Страшно подумать, сколько неустранимых последствий накрутилось вокруг одного непорядочного человека...
Бирюков промолчал.
Софья Георгиевна заявилась уже под утро, мокрешенькая насквозь, и попросила Евдокию Федоровну никому не говорить о ее ночной "прогулке". Выпытывать Демина ничего не стала, хотела тут же отправиться домой, но на улице лил такой сильный ливень, что пришлось остаться у Головчанских до рассвета. Утречком Евдокия Федоровна слегка позавтракала с Софьей Георгиевной, которая молчала словно онемевшая, заглянула на часик домой и отправилась в кооператив. Вскоре после того, как она туда пришла, подкатила милиция с прокуратурой. Когда же Демина увидала, как из дачи Тумановых вынесли мертвого Александра Васильевича, она сразу подумала, что беду эту сотворила ночью Софья Георгиевна, но никому о своей страшной думке не сказала ни словечка.
- Видишь, насколько круто повернулись обстоятельства, - закончив пересказ показаний Деминой, сказал Бирюкову следователь.
Антон побарабанил пальцами по столу:
- Похоже, подбираемся к конечному результату.
- Что "Лапушка" говорит?
Бирюков пересказал содержание разговора с Огнянниковой. Лимакин недоверчиво усмехнулся:
- Не сочиняет?
- Возможно, по инерции где-то и приукрашивает свое поведение, но главное, Петя, мне, кажется, удалось доказать Анне Леонидовне бесперспективность лжи.
- Вообще-то теперь понятен импульс, толкнувший Софью Георгиевну на преступление. Не позвони ей Огнянникова и не подбрось ключ на крыльцо... Слава Голубев сейчас в больнице, с минуты на минуту доставит Головчанскую сюда.
- Психиатрическую экспертизу провел?
Следователь утвердительно кивнул:
- Врачи дали заключение, что Софья Георгиевна здорова и никогда не страдала психическими заболеваниями.
- Демина где?
- В соседнем кабинете. Думаю, очная ставка потребуется.
- В этом можно не сомневаться.
За дверью послышались шаги. Легок напомине, Голубев заглянул в кабинет и доложил:
- Прибыли...
Тотчас в дверях показалась Софья Георгиевна. В ярком, огненного цвета платье, она, казалось, полыхала гневом. Не поздоровавшись и словно не заметив сидящего за столом следователя, Головчанская резко обратилась к Бирюкову:
- Когда прекратятся издевательства надо мной?
- Здесь, Софья Георгиевна, вопросы задает следователь, - ответил Антон и показал на стул около следовательского стола. - Садитесь, пожалуйста.
Головчанская послушно села. Руки ее затряслись мелкой дрожью, а лицо покрылось нервными пятнами, как будто она с великим трудом сдерживала негодование. Сорвавшимся голосом сказала:
- Позовите прокурора.
Бирюков взглядом показал на Лимакина:
- Это следователь, здесь он командует.
- Мне необходимо видеть прокурора, сейчас же, - по-прежнему глядя Бирюкову в глаза, почти по слогам проговорила Головчанская.
Лимакин посмотрел на молчаливо застывшего у двери Голубева и коротко бросил:
- Пригласи Семена Трофимовича.
Минуты через две в кабинет грузно вошел районный прокурор Белоносов, и Антон заметил, как лицо Софьи Георгиевны мгновенно изменилось. Чуть не со слезами она торопливо заговорила:
- Семен Трофимович, вы меня знаете. Неужели я преступница? Что происходит? Почему творится беззаконие? Почему...
- Здравствуйте, Софья Георгиевна, - ровным, несколько даже флегматичным голосом перебил прокурор. - В чем, по-вашему, это "беззаконие" выражается?
- Здравствуйте... - осеклась Головчанская. - То есть как в чем?.. На каком основании меня из больницы как преступницу под конвоем сотрудника уголовного розыска привели сюда?..
Прокурор передвинул у стола стул и сел рядом со следователем.
- Сотрудник уголовного розыска не конвоир, - сказал он. - А пригласили вас сюда потому, что сейчас вам будет предъявлено очень серьезное обвинение...
Бледные губы Головчанской желчно скривились:
- Вы отдаете отчет своим словам?
- Да, я полностью в курсе дела. Скажите, Софья Георгиевна, куда и с какой целью вы отлучались из дома в ночь, когда скончался ваш муж?
- Никуда не отлучалась.
- Кто это может подтвердить?
- Домработница Евдокия Федоровна Демина. Она в ту ночь ночевала у меня.
Прокурор глянул на Голубева:
- Пригласи Демину.
Евдокия Федоровна явилась в кабинет с таким видом, словно шла на смертную казнь. Проведя необходимые при очной ставке формальности, прокурор спросил ее:
- Вы можете в присутствии Софьи Георгиевны повторить то, что рассказывали нам со следователем на допросе?
- Отчего же правду не повторить, - потупясь, ответила Демина. Едва только она начала сбивчивый рассказ, Головчанская побледнела как мел и громко крикнула:
- Ложь! Ложь!!!
Прокурор строго повернулся к ней:
- Спокойно. Вы свое скажете после.
- Это она отравила Сашу! Это у нее гранозан хранился! - опять закричала Головчанская.
Демина растерянно прижала к груди скрещенные руки:
- Голубушка, опомнись. Какой резон мне на старости лет грех на душу брать?
- Софья Георгиевна, вы сами себе противоречите, - укоризненно проговорил прокурор. - Каким образом Евдокия Федоровна могла отравить Александра Васильевича, если ночевала у вас?
- Утром она ко мне пришла! Промокшая...
Демина всплеснула руками:
- Голубушка, зачем с больной головы на здоровую валишь! Русланчик ведь может следователям сказать, что на мне ни единой ниточки мокрой не было, когда мы утром втроем завтракали. Да и ночью дитенок просыпался, на горшочек вставал. Спрашивал: "Где мама?" Я успокоила: "Спи, милок, спокойно. Мама ушла провожать папу, скоро придет". Выходит, пророческими мои слова оказались. Проводила ты, Сонечка, Александра Васильевича навсегда...
Прокурор болезненно провел ладонью по лицу. Посмотрев в растерянные глаза Софьи Георгиевны, тихо спросил:
- Неужели ребенка придется впутывать?..
Головчанская будто лишилась рассудка. Сгорбившись, она вдруг прижала ко лбу сжатые до побеления кулачки, зажмурилась и шепотом выдохнула:
- Ради бога... не надо...
- Будете говорить правду?
- Буду... Я никого не хотела отравлять...
Прокурор поднялся. Сказал Голубеву и Деминой:
- Идемте, товарищи. Здесь теперь и без нас разберутся с Софьей Георгиевной.
Допрос Головчанской продолжался больше трех часов. Тихим, бесцветным голосом, часто путаясь и повторяясь она подтвердила показания Огнянниковой о телефонном звонке и подброшенном на крыльцо ключе. Потом призналась, как подслушала под дверью дачи Тумановых смутный разговор мужа с какой-то женщиной. По голосу эту женщину так и не узнала, потому что та почти не говорила. После голос мужа удалился из кухни в комнату. Софья Георгиевна сунулась к окну, но, сообразив, что ее белую кофточку видно в темноте, мгновенно вспомнила: на даче у Деминой постоянно висит черный рабочий халат. Тотчас на память пришла совсем недавняя благодарность Евдокии Федоровны за гранозан, "чуток" которого Демина оставила на полке для будущей весны.
- В этот момент и возник у вас замысел преступления? - спросил Головчанскую следователь Лимакин.
- Не знаю, - тихо ответила Софья Георгиевна. - Я не отдавала отчета своим поступкам. Что-то ужасное, как... черное пламя помутило рассудок... Помню, хотела войти к Тумановым и швырнуть гранозан в глаза Сашиной любовнице, чтобы она ослепла...
- Но прежде, чем открыть дверь дачи, вы долго стояли на крыльце под карнизом, - сказал следователь.
- Вначале хотела уловить смысл разговора. Потом ждала, чтобы Саша заснул, иначе он скрутил бы мне руки.
- А разувались зачем?
- Чтобы неслышно войти.
- Вошли. Дальше что?
Головчанская вытерла смятым в комочек носовым платком красные от слез глаза:
- На кухонном столе приметила бутылку... По ее форме поняла коньячная... Я знала, что гранозан хорошо растворяется в спирте, но не предполагала, что доза окажется смертельной...
- Пробку на бутылке завернули, когда высыпали туда порошок? - уточняя достоверность показаний Головчанской, снова спросил Лимакин.
- Кажется, нет... В тот момент мне не до пробки стало... Я уверена была, что Сашина любовница, опохмелившись утром, или ослепнет, или до конца жизни станет инвалидкой...
- Почему любовница, а не ваш муж?
- Потому, что Саша никогда не опохмелялся, тем более утром. У него был железный закон - не опохмеляться. На этот раз, кажется, случилось что-то невероятное.
- Да, невероятное... - многозначительно сказал Лимакин и задал очередной вопрос: - От кого вы узнали о Наде Тумановой?
- Это уже на третий день после смерти Саши мне рассказала по телефону Огнянникова, и тут, по-моему, я стала сходить с ума...
Записав в протоколе еще около десятка уточняющих вопросов и ответов, Лимакин передал протокольные листы Головчанской. Софья Георгиевна подписала их, почти не читая. Следователь внимательно посмотрел каждую страницу, словно хотел убедиться, не вкралась ли какая ошибка, свернул листы трубочкой и хмуро пошел к прокурору, как понял Бирюков, за санкцией на арест.
В кабинете наступила гнетущая тишина, нарушаемая частыми всхлипами Софьи Георгиевны. Лимакин не возвращался долго. Видимо, прокурор, прежде чем дать санкцию, тщательно изучал протокол допроса.
- Меня арестуют? - не вытерпев длительного молчания, спросила Софья Георгиевна.
- Вероятно, - ответил Антон.
Головчанская умоляюще посмотрела на него покрасневшими от слез глазами:
- Помогите спасти Руслана. Можно что-либо сделать, чтобы мальчик не узнал этой грязи?
- Кто за ним сейчас присматривает?
- Моя сестра.
Бирюков задумался:
- Где она живет?
- В Томске. У нее прекрасный муж, порядочная семья...
- Постараюсь сегодня же уговорить ее как можно скорее забрать Руслана в Томск.
- Буду очень благодарна... - Софья Георгиевна скомканным платком вытерла глаза. - Скажите откровенно, что мне грозит?
- Лишение свободы от трех до десяти лет.
- Ужас... А точнее?..
- Точнее решит суд.
- Господи!.. Что ж я, дура, наделала...
Как и предполагал Бирюков, Лимакин вернулся от прокурора с санкционированным постановлением на арест. Чтобы не вести Головчанскую по райцентру до изолятора, ее отправили на прокурорской машине.
За приоткрытым окном кабинета догорал полыхающий разноцветьем осенних красок светлый сентябрьский день. В безоблачном синем небе, готовясь к отлету на юг, с неумолкаемым гомоном стремительно кружились черные стаи скворцов.
Лимакин невесело посмотрел на Бирюкова, подошел к столу и устало сел. Хмуро перебирая протокольные листы, тяжело вздохнул:
- Страшно подумать, сколько неустранимых последствий накрутилось вокруг одного непорядочного человека...
Бирюков промолчал.