Черникова Елена. Вишнёвый луч

   - Понятно. Это из древности пришло, это естественно, это в крови, в подсознании. Ну а если мы поговорим об обычном современном горожанине? Ну вот самый обычный в своих стремлениях бабник (тут возможен для ряд синонимов, известных каждому русскоговорящему человеку)... Это что - у него то же самое играет?
   - Да, - не без удивления отвечает Александр. - Это на генетическом уровне. Окружив себя многочисленными моральными принципами, мы постоянно вынуждены думать: что нравственно, а что не нравственно...
   - А думать об этом не надо?
   - Надо. Но тут мы подходим к теме свободы. Один умный человек однажды сказал: "Помни, что твоя свобода всегда заканчивается у кончика твоего носа". Нельзя, например, возжелать жену ближнего твоего - но не потому, что тебе Бог так сказал, а потому что так ты совершаешь предательство по отношению с своему другу.
   - А когда возжелать жену друга - не предательство? Когда она сама пришла и говорит?..
   - Да. Когда вы оба понимаете, что просто созданы друг для друга.
   - Созданы, не созданы - кто его разберет. Вот давайте я вам расскажу короткую историю, а вы мне ее прокомментируете. Ладно?
   - Попробую.
   - Минувшей зимой на мою подругу напали, избили, покалечили, и пока она отлёживалась с контузией, украшенная швами, её официальный жених завел себе что-то вроде гаремчика, а сейчас вообще с одной из новеньких в круиз по Волге отправился. Что - тоже охотничек попался?
   - Да, инстинкт, инстинкт... - помолчав, отозвался Александр. - Вот поэтому, живя в обществе, настоящий мужик, настоящий воин, охотник, он все равно возвращался домой - и приносил добычу. Для всех племён культ семьи был всегда святым, всегда. Я не хотел бы выглядеть ханжой; но если ты дал человеку слово, если ты обязался, - и раз вы живёте в мире, тогда жена ни в коем случае не должна знать - что где-то там у тебя что-то. Не должна. Конечно, я не говорю о тех случаях, когда люди буквально через месяц понимают, что ну не по дороге им вместе, и для этого не обязательно ходить налево или попадать в больницы. Но это особый случай.
   - А если она всё-таки узнала и причём от него самого, тогда...
   - ... тогда это точка. Всё. Узнала от него и продолжают общаться? Нет, тогда это не мужик. Не мужик.
   - У вас лично была драматичная история, из которой именно вы выбирались с болью, с кровью души, с потерями?
   - Была, конечно. Но - о женщинах либо хорошо, либо ничего.
 
   Выяснив, как надо говорить о женщинах, я попросила Александра посмотреть на список терминов, уместных - с моей точки зрения - в современном разговоре о настоящем мужике, а также - отдельный список табу. Последнее стремительно актуализировалось.
 
   Он прочитал оба списка и сказал:
   - Вы совершенно правы. В системе Станиславского существует такое актёрское понятие: "пристройка". Она делится на три подразделения: пристройка снизу, пристройка сверху и пристройка на равных. Так вот мы часто, увы, встречаемся с такой аудиторией, когда даже если пытаешься общаться на равных, то бываешь вынужден сваливаться в так называемую современную манеру общения. В обществе нормальных серьёзных людей, в хороших залах, в компании хорошо воспитанных (это бывает) новых русских, - актёр или ведущий может иметь право общаться на равных. Во всех остальных случаях - только "пристройка сверху". Особенно это касается молодежных сборищ. А настоящий мужик - это не социальный тип, а характер. Он не может позволить себе никакой иной пристройки, кроме "на равных". Поэтому и его речь должна быть соответствующей, достойной высокого понятия мужик.
   - Давайте вернемся к первому слогану. "Он любит женщин". Ну и в ответ, конечно, любят его...
   - Давайте я расскажу вам великолепную историю. Про любовь. Жил-был у нас в стране один великий режиссер Б-т. Помимо громадных успехов в кино, он прославился еще и тем, что трёх или четырёх своих жён подарил другим великим режиссёрам. И вот одна из его супруг, потрясающая женщина, впоследствии ставшая женой Козинцева, однажды получила странное письмо. Надо сказать, что о Б-те ходил слух: он никогда ни в чем таком не признавался и другим не советовал. Вот что бы ни случилось с какой-то новой женщиной, даже если тебя застали буквально на месте действия, - надо всё отрицать и говорить жене, что ничего не было.
   Я решил проверил этот слух и спросил у Валентины Г-ны: правда или нет?
   Она и говорит: не знаю, что меня заставило вскрыть не мне адресованное письмо. Нехорошо, конечно, но вот... Словом, читаю про прогулки при луне, про незабываемые объятия Б-та, - всё свежайшие события, судя по дате.
   Приходит Б-т, я подаю ему письмо, он открывает, читает, складывает, подходит к окну, рвёт письмо на мелкие кусочки и выбрасывает в окно.
   Супруга спрашивает: "Ну и что ты по этому поводу думаешь?"
   "По какому поводу?"
   "По поводу письма!"
   "Какого письма?"
   "Которое ты прочитал!"
   "Я ничего не читал!"
   Через два дня, вспоминала Валентина Г-на, я на самом деле стала думать: не приснилось ли мне всё это...
 
   Так, ещё раз попробуем написать красиво.
 
   Поговорив о мужиках и бабах, мы перешли на лошадей. То есть Александр - в седло, а я принялась ловить его перемещения по лугу в фотообъектив. Шла репетиция программы для закрытия чемпионата на приз газеты "Россия" по конкуру.
   В сценарии этой программы - древняя битва. Мечи, звенящие будто колокольным звоном... Пики, доспехи, ветер, трава, палящее солнце, оглушительные запахи. Всё это мигом перенесло меня в старину, в которой мне почему-то было всё понятно и даже уютно, хотя на моих глазах репетировали весьма кровопролитное действо, даже с "завалом" лошади.
   - А что это такое - завал? - спросила я у симпатичной девушки, возлежавшей в траве неподалеку от места сражения и безмятежно осматривавшей белоснежные кучевые облака.
   Не очень удивляясь моему невежеству, она доходчиво объяснила, что все лошади этого театра умеют делать завал, то есть прикидываться ну абсолютно мёртвыми, ежели это нужно для кадра. Тут же всё и было продемонстрировано.
   На прекрасном белом коне летал по полю Александр.
   Я - опять к девушке на траве.
   - Это, - спрашиваю, - его лошадь? Приученная именно к нему?
   Тут девушка всё-таки приподнялась из ромашек и клевера, посмотрела мне в глаза и тихо сказала:
   "Он на любой всё может..."
 
   Милое кино, всё мило, страшно мило, но не для газеты.
 
   Переслушав плёнку тридцать три раза, я отчаялась и добросовестно расшифровала её буквально, без уловок драматургии.
   Потом написала десяток текстов, намонтировав их из осколков, а также из незаданных вопросов и непрозвучавших ответов. То есть совершила два непрофессиональных шага. Так работают над интервью только желторотые, трусящие и себя, и начальника. Профессионалы экстра-класса, к коим я доселе относила себя без сомнений, пишут... хм... драматургическое полотно, извлекая, так сказать, жемчуг из случайной словесной массы. Чёткий портрет - из праха и тлена обстоятельств. Вот!
 
   Совсем плохая: за учебники хватаюсь. И это делает автор учебника...
 
   Профессионал передаёт живую интонацию интервьируемого; профессионал не цепляется за глупую правду формального документа. И профессионал никогда не получает по шапке за таковое творчество, потому что по выходе лестного текста былой собеседник никогда не возражает, что, дескать, я не то и не так говорил.
   У меня не получалось ничего. Рекламный портрет, ясное дело, не складывался. А тот, что сложился в моей душе, нельзя было публиковать: я увидела не преуспевающего каскадёра, а беззащитного мальчишку, заигравшегося в солдатики.
   Он до крови рвётся из пут прилипшего амплуа. Он уже перестал играть. Он не знает, как объяснить миру, что он уже не играет, да и что он вообще никогда не играл. Он - это уже всерьёз, ему скоро сорок пять лет, он должен что-то очень важное сообщить миру, то, что он узнал, лёжа в настоящем окопе в настоящем фильме про настоящую войну. Все былые зрители того фильма думали, что кадр, в котором танк вертится на песке, втирая бойца в Родину, - склеен. Ни один каскадёр на свете не полез бы под настоящий танк, чтобы, пересидев под гусеницами собственную смерть, вынырнуть и бросить гранату вслед условному противнику. Александр сидел в песке под танком вживую. Сам. Кадр вышел такой силы, что даже из съёмочной группы ему говорили, что нельзя так играть. Нельзя так жить. А что можно? Этого, конечно, никто не объяснил. Так, тихо крестились по углам. Игра становилась жизнью.
   Ничего из этого не могло быть в интервью для газеты. Даже в качественных журналах, много писавших об Александре в том году, разрабатывались только остропопулярные, жёлтые подходы: сколько жён, сколько детей, кому от этого холодно или жарко и так далее. Сам он ёжился от сплетен и всё понимал. Возможно, и мой визит в конный театр вызвал у него аллергию. Возможно, он слишком хорошо знал, что такое жанр. Поболтать-то он со мной поболтал. Ссылка на Дашу и на её интересы по "Мужику" покамест работала бесперебойно: он дал слово. Он хотел правды, даже от прессы. Но контракт упорно шил ему новое липкое амплуа, которое содрать удастся - только с кожей...
   Словом, всё это его мужикование была большая и неуместная ложь, изменить которой, даже просто нос ей показать, - было невозможно: контракт с фирмой и слово, данное женщине. Два параграфа, обязывающие его абсолютно. Особенно слово.
   Оба параграфа очевидно зашатались, как плохие протезы, но пока незримо. Нужно было сказать ему об этом тогда же! но я не нашла слов и повела себя как адепт корпоративной культуры, то есть пошло.
   На плёнке был ещё один, уже совсем личный, пассаж о женщинах, но такой целомудренный, что даже для уездной стенгазеты не годился.
   Итак. Живой символ мужика, по креативной мысли агентства, должен быть мужественным на любой вкус и бесспорным, как экспонат из Оружейной палаты. Национальным, как достояние республики, но без шовинизма. В меру интернациональным, интертекстуальным, подходящим. Живой Александр, возможно, таким и был, но на газетной бумаге царят законы журналистики, а один из главных, если помните, касается поезда и собаки... Не помните? Напоминаю. Поезд, прибывающий по расписанию, это не новость. Собака укусила человека - это не новость, а вот если человек укусил собаку, это новость. Это формула сенсации от американца Херста. ХХ век. Прописи. Все знают, даже кто на журфаке не учился.
   Истерзалась я с этим текстом донельзя и заплакала. Бесполезно. Его нельзя курить! "Не будет этого бренда!", - упорно кричало интервью. Никогда.
 
   НОВЫЙ СТИЛЬ: ВСЁ РАДИ МОЛОДОСТИ
 
   Бродя по улицам, я страстно считывала со стен судьбины знаки, указания, приветы: может, хоть стационарные средства массовой информации что-то подскажут! Заборы, помойки, стены, лифты...
   В баре. Сидят две козы. Ногти - от Тулы до Иркутска, со сваровскими инкрустациями. Каждый пальчик - состояние. Ресницы кутюрные, на роговицах голубые линзы. Что в лифчиках лежит - тоже всё из денег. В трусах, под глазами, на коже, - везде. Я искала-искала что-нибудь личное - не нашла. Слушаю их диалог.
   - Мы запускаем в моду новый стиль, - говорит одна заговорщически.
   - Какой? - равнодушно спрашивает вторая, давая понять, что всё схвачено.
   - Суши - уши.
   - Чево? - теряет лоск вторая. - Суши уже вся Москва кушает. Это мы сделали.
   - Ага! Задело! Смотри. Сейчас все сидят в инете. Грамотность на нуле. В школе двойки, в институт не берут. Никто не понимает, зачем "ща-ча" писать с буквой "а". В Сети давно отменена грамматика, абзацы, связность и прочее. Наш директор, доктор филологических наук, сказал... извини, я тут записала, это нельзя выговорить... вот: что в постсекулярном обществе, и пока слово временно десакрализовано...
   - Чево? - опять возмутилась вторая.
   - Ладно, - сжалилась первая. - Щас что главное? Молодость. Успех. Если молодость есть, а успеха нет и не предвидится, у человека развиваются комплексы. С некоторыми комплексами может бороться доктор-психоаналитик и прочая братва. Но это стоит бабок. А с неграмотностью бороться невозможно даже с бабками. Как с беременностью. Даже хуже. А времени учить всё сначала ни у кого нет. Значит, нужна новая мода, чтобы не было комплексов и был успех. Сечёшь?
   - Ну... и чево?
   - На всех бильбордах делаем специальные ошибки. Это первое. Чистый двоЛ, руСКая рулетка... На полгода возмущение, потом привыкают. Потом запускаем сплошной текст про кАрову, которая ИСЧО не доИная и мычит. Вроде как исправишь все ошибки - будет молоко, не исправишь - пей что дадут. Невинный ход вроде борьбы за грамотность и чистоту. Ясно?
   - Нет. А чево дальше?
   - А дальше - дефиле, кино, вечеринки, новый клуб на Арбате и так далее. И всё для тех, кто никогда уже не отличит кОрову от кАровы, но зато теперь будет и гордиться своими знаниями-уж-какие-есть, и знакомиться с коллегами по бывшему несчастью, ныне - счастью. Как в анекдоте про старого еврея...
   - Ну...
   - Ну. Пну. Когда трое заболели, а француз взял бабу, русский выпил ящик водки, а еврей...
   В этот момент у неё завибрировала сумочка, и девушка извлекла игрушечку в камушках и нашептала ей что-то ласковое. Подруга, которая оживилась было, обмякла. Длительные мыслительные не давались ей. Геном покосился.
   Положив трубу в сумочку, первая выпалила:
   - А еврей пошёл к другому врачу!
   Разрыв между началом анекдота и финалом оказался неподъёмно громадным для второй девушки, и она обиженно сказала:
   - И чево?
   - Мать, ты наш первый клиент. Новый стиль - просто весь для тебя. Людоедка Эллочка по сравнению с тобой - Аристотель.
   - Ты гонишь! - ответила вторая и расслабленно закурила. - Тьфу, что за...
   Я с изумлением обнаружила, что немногословная вторая курит из нашей фирменной тёмно-синей пачки. Откуда? Сигареты ещё не продавались.
   Зрелище было достойно пера. Сидит это резиновое изделие с метровыми ногтями, окончательный продукт цивилизации, курит своими неправдоподобными пальчиками нашего "Мужика", крепкие мужские сигареты, и говорит "чево". Без комментариев.
   Я решила, что мне следует успокоиться и не мучить Дашу морализированием. Она права; общество пало ниже плинтуса. Ничего святого. Всем надо дать по потребностям. Немедленно. Им это семьдесят лет обещали. Мужика из страны давно выкурили, так пусть хоть в мелкой расфасовке... Пусть курят что хотят и под любую философию. Зря я тут ёрзаю со своими антикварными представлениями.
   Дослушав, как девушки будут собирать гостей на презентацию нового стиля "суши-уши" в новый ночной клуб "Вёсла-чаво", я встала и вышла, прихватив полученный тут золотой запас оптимизма.
   На ближайшем заборе я прочитала "Адинокий москвичь с семёй снимет бес пасредников честоту гораньтирует" и успокоилась окончательно. По крайней мере, один вид бизнеса сможет теперь долго, чисто и конкретно получать реальные бабки. А я в крайнем случае смогу наняться к его апологетам на роль фрилансера-консультанта. У меня сохранилась тетрадка с шедеврами моих студентов. Там - золотая жила. Стилисты суши-уши сомлеют, обзавидуются, купят мои залежи за любые бабки, поскольку родить эдакое можно только искренне, от всей души. Например.
   С громадным отрывом от ближайших соперников лидирует неологизм потомуч-то. Я присутствовала при его рождении.
   Когда я пришла на свой самый первый курс, я провела с детьми журфака диктант. Просто чтобы познакомиться. Познакомилась.
   Великий чародей по имени Потомуч выпал из нежных дланей девушки с пепельными ресницами, волосами цвета льна и тонкой талией современной куклы. Я так и поняла ситуацию: если бы Барби писала диктант по русскому языку, в её тексте и произошло бы нечто подобное. И её родной американский, случись ей учиться грамоте, тоже обрёл бы десятки алмазных неологизмов, о которых все говорили бы: великолепно! можно! и так можно! настоящий постмодернизм!
   О великий Потомуч! Ты с нами. Мы молоды и сильны. Нам сопутствует успех! Бодрость вливается в наши молодые здоровые сердца! Сила и мощь - это мы!
   Мы сделаем из него человека!.. Это я уже вполне серьёзно.
   Я пошла в бюрократическую организацию и запатентовала Потомуча. Отныне он принадлежит мне и только мне. Мы спим в одной люле, мы ходим в рестораны, мы вместе чаёвничаем и зарабатываем деньги одним тем обстоятельством, что мы вместе. Познакомьтесь.
   Потомуч - это милейшее пушистое существо с маленькими остренькими ушками, с округлыми формами тела, особенно в расширенной середине, где у других обычно небольшое пузцо и у некоторых - талия. "У Потомуча нету талии, у Потомуча нету талии..."
   Навершия ушек украшены кисточками. Мохнатенькими. У Потомуча прекрасные миндалевидные глазищи, опушённые длиннющими ресницами.
   У Потомуча очень радостное выражение мордашки: он избавлен ото всех правил, почему-то принятых у людей. Потомуч альтернативен Почемуту.
   Он символизирует высшую степень оторванности от действительности; он живая виртуальность наших дней. Ему реально всё по барабанчику. Он постмодернист номер один. Он символ безграничной отвязанности; он в таком кайфе, что все наркоманы мира дохнут от зависти, но потомучево зелье не купишь даже в Колумбии.
   Барабанчик он таскает с собой. Через округлое плечико перебросит плетёный ремешок и таскает. Чуть приблизится к нему правильная жизнь, Потомуч хватает палочки, стучит изо всех силёнок по барабанчику и все понимают. Всё понимают. Особенно то, что если не принять меры, Потомуч придёт и к вам, сядет на кровать и постучит в барабанчиково темя. И у вас очень громко загудит пустота в голове.
   Копирайт.
 
   ДАШЕННОЕ ПИСАНИЕ
 
   Слезоточивая работёнка - журналистика. Особенно если кто-нибудь стоит над тобой, помахивая дубинкой абсолютного знания: нужен вот такой мужик, а ему - вот такая реклама; и вообще такова жизнь.
   Принеся первый проект интервью в офис, я села за свой стол и принялась мокро дрожать. Вот-вот придёт выспавшаяся, озарённая новыми идеями Даша (ей одной разрешено приходить когда вздумается) и строго спросит меня, сверкая чёрными глазищами. Она ждёт от моего текста чуда и сияния. А я обязана отрабатывать доверие и зарплату, которую мне уже выплатили авансом. Тут была очень добродушная бухгалтерия: "Тебе сколько денег надо? Понятно. Сейчас дадим".
   На этой стадии, наверно, ещё можно было встать и уйти, вернув аванс. Ну и что? Немного нищеты, новая порция отчаяния, - но жизнь сказала бы своё слово... ещё раз. Сапфировый француз, надеюсь, не единственный человек на Земле, у которого есть сердце.
   Я вспомнила обещание моих инопланетных друзей впредь "не допустить бреда свободы" и исправить ошибку первого проекта Всевышнего в части предоставления людям свободы воли. Да-с, такое исправление напрашивается. Не надо путать свободу воли с бредом свободы. Но в офисе рекламного агентства А&М эта путаница была дежурное блюдо.
   Поджидая Дашу, я перебирала всё хорошее из достижений моей жизни, всё, что могло бы сейчас подтвердить моё право на эту жизнь в бизнесе, оправдать и профессионально, и человечески. Выходило, что всё былое очень слабо подкрепляет мой новый статус PR-менеджера, предназначенного мужику а ля рюс. В агентстве работали дети очень разных народов, прибывшие из таких удалённых дыр от Калькутты до Бирмингема, что русская Даша для них была просто высший свет и богиня креатива. Личная мать "Мужика". А я была большая сушёная букашка, мазохистски притащившая с собой супермикроскоп: дескать, разглядывайте мои лапки, прожилки, крылышки, ничего не поделаешь, попала на булавочку так попала.
   Даша пришла и сразу схватилась за текст. Я затаила дыхание, чтобы не выдернуть из сердца чеку.
   Она читала моё убогое интервью, как новую редакцию Писания. Она вглядывалась в каждую букву на просвет. Она пробовала на звук-вкус-вид каждый оборот. Мой черновик явно не заслуживал такого глубокого изучения; но я по-новому увидела Дашу.
   Отличный редактор. Умеет читать по-мужски, схватывая общее. Чувствует деталь. Имеет врождённый вкус к слову. Эх, всё бы это да в мирные цели...
   "Да, - вяло отзываюсь я на её критику, - всё переработаем, перепишем и успеем". До конца света...
   Её трепет и лютая страсть, изгибы тела и переливы голоса, когда она говорила и думала о пропаганде "Мужика", - всё это было так сильно и настолько больше разумного, что я, сама истрёпанная, вдруг начала безотчётно переживать за неё.
   - Надо показать Александру, - сказала Даша, в корне перемарав мой черновик. - Чтобы он посмотрел сам.
   "Показать, чтобы посмотрел..."! Милая девочка, что с тобой?
   - Надо сформулировать нашу философию коротко. Нужен классный текст философии, - сказал Даша, свято уверенная, что где-то над облаками воздушно витает эта самая философия, вроде космического мусора, и нам остаётся лишь закинуть гигантский бредень и поймать всё, что требуется для выполнения контракта.
   Я пошла формулировать философию "Мужика" в раздумьях над типологическими параметрами классного текста. Это, видимо, что-то столь же всеобъемлющее, как русские выражения типа п....ц и х...о *. Даша почти не материлась, но её приливы и переливы, как девятый вал, накрывали всё и всех окрест, когда она хотела классности. По высшему разряду. Во всём. И тогда всему наступал п....ц. Потому что:
 
   ей лично требовался этот "Мужик",
   как Моцарту - Сальери.
   Бетховену - глухота.
   Макиавелли - герцог Борджа.
   Монтекки - Капулетти. Как Шекспиру - "Глобус".
   Как значению - смысл.
 
   -----------------------------------
   * Справка для иностранцев: эти слова полноценно передают все человеческие эмоции, примерно до пятисот оттенков каждое.
   -----------------------------------
 
   Джованни вытер лицо.
   Камин остыл, кровь на руке подсохла. Рукопись цела-невредима. Мария умерла. Амур улетел, скорчив рожицу.
   Пора собираться. Какое одиночество...
 
   ВИШНЁВЫЙ ЛУЧ. ВТОРОЙ ВЫХОД
 
   Чу! Прочь, уйди, беспомощная любовь к себе, ко мнению и молве! Уйди. Унеси с собой иллюзию, которую сейчас продают на всех базарах: именно ту, что можно верить в себя.
   Нельзя верить в себя. Сие опасно, бездарно, тупиково и не по-людски. Во всяком случае - смешно. Верить надо в Бога. В себе надо - разбираться.
   Как ты режешь меня, о вишнёвый луч!.. Ты всю дорогу светишь в меня болью.
   Ты, сияющий меч, и ты, столб вишнёвого света, стоишь в мире трёх мер - как дорога в космос, небесная шахта, на боевом дежурстве солнца. Обещаешь четвёртую меру. Навек - твоя. "Против солнца - фиолетовый..."
   Я не уйду иначе: только по столбу. Ты и меч, ты и столб, ты обещание, ты беда. Я хочу написать картину, как на зелёном лугу стоят стога, вечереет окрестный лес и вишнёвый луч погладил всех и погас. Всё очень просто: вечер и луч. Садись и пиши. Бумагу? Перо? В чём проблема?
   Я говорю себе: "Этот мир и лучших заставляет смотреть на себя глазами этого мира, - так учись у него, дура, у мира, учись каждую секунду, учись любить так, как любит себя он, этот мир, заставляющий читать свои правила и бежать за следующей страницей: дай, ну дай же мне инструкцию, как жить, о мир, по твоим правилам!"
   Творческое волнение! Ха! Как же! Нет, мы любим себя в искусстве...
 
   Разволновавшись, я пошарила под подушкой и вытащила что-то пушистое. Оно хихикало.
   - Ты кто?
   - Я Потомуч.
   - Ты что?
   - Я пришёл.
   - Это неуместная цитата из анекдота про п....ц. То есть конец всему.
   - Аз есмь супернеуместная цитата, - напищал мне в ухо Потомуч.
   - Ты надолго?
   - А как ты думаешь?
   - Ты ответил вопросом на вопрос. Некрасиво.
   - Я есть супернекрасивость. Хочешь мороженого?
   - Спасибо. Не люблю мороженое.
   - Отлично. На, ешь. - Он прямо из воздуха извлёк мороженый торт. Обычный, с кремом торт, но промёрзлый насквозь.
   - А!.. Понятно. И все остальные твои предложения тоже надо понимать в таком паралингвистическом ключе?
   - Ну, как хочешь, - надулся Потомуч и выбросил торт в окно. Раздался громовой шмяк.
   Когда помалкивал, он был милейшее создание. Шёрстка была шёлковая, круглое брюшко беленькое до ослепительности, будто из химчистки. Малиновые кисточки на вытянутых до полузайчатости ушках трепетали, словно их овевал тонкий ветерок, направленный специально на Потомуча из незримого источника. Носик был синеват, кругловат и крупноват: сантиметров десять. Баклажанчик.
   - Ты очень мил, - не удержалась я.
   - Ты полагаешь, я игрушка? Нет. Я не игрушка. - И Потомуч промчался по моей комнате сначала вприсядку, потом лезгинкой, а в завершение построился в линию и сбацал сиртаки. Во всех остронациональных парадигмах он презентовался абсолютно гармонично, будто родился для философских танцев и ночного увеселения мастеров словесности.
   - Я, часом, не брежу? - уточнила я у Потомуча.
   - Только в самую меру, - успокоил он меня. - Только вместе со всей страной. Ты олицетворяешь поколение...
   - А ты - болтун, - успокоила его я и запрятала под подушку.
   С тех пор ошибка спит у меня под подушкой. Собственно, у всех нас есть свой Потомуч, но не все его любят. Как-нибудь подумайте над этим обстоятельством.
   - Знаешь, почему нельзя пить из копытца? - донеслось из-под подушки.
   - Знаю. Козлёночком будешь. - Я подумала, что с Потомучем надо разговаривать много и обо всём: пусть выбалтывает мне тайны своего, ошибочного мира.