Страница:
По раздолью Красной площади прохаживались, как положено, иностранные туристы с камерами. Редкие одиночные российские граждане изображали броуновское движение молекул газа в том самом любом объёме. Не очень широко, но была представлена и трезвая отечественная молодёжь, чему-то радующаяся с жестяными цилиндрическими баночками в руках.
Напротив крылечка Мавзолея, перед оградой-цепью, стояли двое – мужчина и женщина. Повинуясь чутью, Мария направилась к ним, не имея ни темы для беседы, ни вообще каких-либо намерений.
Приблизившись, она увидела, что мужчина держит в руке коробочку, похожую на портативный радиоприёмник. Двойной проводок: через один наушник что-то слушает женщина, через другой – мужчина. Внимают очень сосредоточенно. Музыка? Вряд ли. Слишком серьёзные лица. Интересная ночная радиопрограмма? Но почему бы им не слушать радио дома, в тепле? Чудаки? Или тоже любят эту площадь странною любовью?
Женщина заметила Марию и выключила прибор. Сняв наушник, она вопросительно посмотрела на мужчину, потом на Марию и сказала:
– Здравствуйте. Вы здешняя?
– Пока – да, – улыбнулась Мария как можно приветливее, болезненно резко вспомнив причину своего ночного пребывания вне дома. – Я… Мне пришлось погулять по городу. А вообще я очень люблю это место.
– Мавзолей? – осведомился мужчина.
– Мавзолей… – призадумалась Мария. – Давненько я не думала о нём. И курсантов на карауле уже нет, жаль. Красиво было… А где они?
– Да уж, действительно давненько! – рассмеялась женщина.
У неё было круглое лицо без морщин, короткая стрижка с остатками химзавивки, небогатое драповое пальтецо с кроличьим воротником. Поношенные серые сапоги выпуска прошлого века выдавали её безразличие ко всему внешнему, дамскому, спецэффектному.
Мужчина был подстать: круглый беретик тусклого темно-синего сукна, кое-как подстриженная бородка с проседью, толстые роговые очки, чёрные грубые ботинки того же вида, что и сапоги его спутницы.
Прямо скажем, пара контрастировала с примоднённой дамочкой, в которую Мария превратилась вчера стараниями Аристарха Удодовича.
Тем не менее какой-то флюид протянулся, и общение продолжилось.
– Если у вас есть время… – медленно сказала женщина. – Хотите послушать? – Она посмотрела на коробочку.
– Хочу, – ответила Мария, действительно заинтригованная событием.
– Возьмите мой наушник, – распорядилась женщина. – Я это всё уже слушала много раз, только в другом городе. А сегодня вот удалось и здесь постоять. Вместе с ним послушать…
Мария поначалу решила, что с ним — это про мужчину в берете. Но…
«…По мере раскрытия своих лепестков человек становится тем самым цветком невообразимой красоты, который ещё не появился на Земле, но он обязательно появится, – сообщил голос в наушнике. – Этот цветок будет прекрасен. Этот цветок – тот самый лотос, о котором говорится, что у него тысяча лепестков. Нет! У него миллионы лепестков! И каждый лепесток сияет своей необыкновенной, сказочной красотой… Ваши уникальные, непередаваемые краски – и земные, и космические… Есть планеты, по которым Солнце только скользит… Ваша планета, благодаря тому, что имеет тончайшую сетку… она пропускает смягченное Солнце… нестремительное Солнце… Ваша планета в конце концов освободится от бед и несчастий…»
– Кто это говорит? – не удержалась Мария.
Женщина выключила диктофон и просто ответила:
– Ленин.
Вернёмся в квартиру Ужовых, осаждённую журналистами, общественниками, индивидуально-любопытствующими, компетентными, профанами, – словом, весь мир вздыбился и ежесекундно втягивал в судорожную охоту за истиной, или хотя бы правдой, всё новых поисковиков.
К ночи охотники разделились на отряды по интересам и принялись разрабатывать стратегию и тактику. Доминировала мотивация, предложенная журналистами: простое интервью и поподробнее. Если всё это был трюк вроде копперфилдовского, то зачем пугать невинных женщин и детей средь бела дня? Нехорошо. Падать с десятого этажа следует мотивированно.
Если мальчик вопреки докладу ясновидцев и магов Москвы и Подмосковья всё-таки биоробот, то какое право имеет хозяин квартиры скрывать это в принципе? Ведь это должен знать каждый! И вообще: вдруг соседи – а дом громадный – не желают соседствовать с таинственными существами? Даже если оно всего одно, таинственное, десяти лет, привычный Вася и так далее.
А если ещё что-то? Что именно? И зачем?
Естественно, прибежали Васькины одноклассники, крайне взволнованные близостью приключения. Всех детей порасспросили с пристрастием. Общий глас был таков: Васька хороший малый, с юмором, любознательный, в чём-то вундеркинд, но по физкультуре всегда имел твёрдую тройку. В основном, из-за природной ненависти к сильным телесным движениям, особенно если маршем, строем, как все и вместе со всеми. «Телесный индивидуалист», – как выразилась одна девочка, брезгливо поморщившись.
– Девочка, ты очень забавно выразилась, – подбодрил её журналист Сунько, телевизионщик. – Что ты имеешь в виду?
– Мне всегда хотелось убить Ваську, – откровенно сообщила девочка.
– Да разве так можно? За что? Это же грех! – со всех сторон посыпались реплики народа.
– Он – мой сосед по парте. Он всё время думает. Я и кнопки ему на стул подкладывала, и циркулем колола, а он всё думает! – продолжала маленькая агрессорша.
– Да ведь в школе и подумать бывает надо, не правда ли? – подбодрил её Сунько, тихонько кивнув оператору – включай камеру!
– Думать! Только взрослые могут столько думать! А детям вредно! – Девочка была невероятно уверена в себе.
– Он думал как взрослый? – подкрадывался к главному вопросу Сунько.
– Да. Я очень жалею, что он прыгнул в окно и остался жив! – Девочка чуть не плакала с досады.
– А тебя не удивляет это самое обстоятельство?
– Нисколько. Очень жалко, – подтвердила свою позицию девочка.
– Скажи, пожалуйста, может быть, он чем-то обидел тебя? Ну, ещё чем-то, кроме задумчивости? – продолжал Сунько.
– Я же вам русским языком говорю: он не задумчивый. Он – думает. Вы что, не понимаете разницу? Он – ду-ма-ет!!! – разозлилась девочка.
– Ну хорошо, не волнуйся, не надо. А что ты там говорила про кнопку?
– Кнопки. Это ерунда. А вот на днях я циркулем его! Он хотел поднять руку, чтобы ответить на вопрос по математике, я – раз! – и воткнула ему прямо в ладонь! – Девочка светло улыбнулась приятному воспоминанию.
– Так это же больно, а? Кровь опять же… И ты могла испачкаться, и учебники, тетрадки. – Сунько тянул удовольствие, впервые встретив такого юного и пушистого монстра в бантиках.
– Не было ничего. Я сделала очень заметную дырку, а она взяла и сразу пропала! – Девочка опять посуровела.
– Не может быть! – притворно удивился Сунько. Оператор, сообразительнейший малый, взял девочку самым крупным планом.
Все свидетели этой беседы затаили дыхание. Девочка, ощутив прилив торжества – сколько внимания к ее персоне! – выпалила:
– Честное божественное!
Зрители подавились хохотом.
– Вот уж действительно – шли годы…
– Ай да сучонка!
– Смешались в кучке… Щепки полетели…
Реплики посыпались из толпы, как разнокалиберный горох, заглушая голос тележурналиста, который, заканчивая вещание с лестницы, отвёл девочкино интервью следующей фразой:
– Я надеюсь, следующий репортаж о невероятном полёте Васи Ужова с десятого этажа мы проведём с участием самого Васи, а также его родителей, пока недоступных для интервью. До скорой встречи!
Раскрасневшаяся от удовольствия девочка огляделась по сторонам, ища ещё какого-нибудь интервьюера. Ей жутко понравилось болтать с прессой. Сейчас она была готова рассказать всем даже самые интимные подробности своих отношений с треклятым Васькой. Даже как она капнула ему в клюквенный компот – он очень любит все компоты! – канцелярского клея, а он выпил.
Васька, лично наблюдавший всю сцену через специальный дверной глазок-слушок, усмехнулся и сказал:
– Пап, я думаю, что эта стерва с кнопками сейчас оказывает нам громадную помощь.
– Какую? – не понял Иван Иванович, тоже всё слушавший.
– Отвлекает внимание. У неё, гадины, у единственной есть хоть какая-то информация. Сейчас её всю, по самые бантики, всосёт пресса и остальные штурмовики, а мы смоемся.
– Куда? – печально спросил Иван Иванович.
– К ней же. На дачу. У них зимняя дача тут неподалёку. И адрес я знаю… Мы успеем на последнюю электричку.
– Ничего не понимаю, – огорчился Иван Иванович.
– Слушай. Я, когда понял, что Муська в меня втюрилась, сразу решил пересесть на другую парту и попросил у классной, чтобы мне помогли. Свободных мест для обмена не нашлось. Сидеть с моей… здесь цензура… никто не хотел. Но сведения просочились. Она стала меня тиранить. Я спёр у неё ключи. Она мне ещё раньше показывала, идиотка, сколько ключей носит с собой. Дескать, какая она великая и как ей доверяют родители. Сделал копии, а потом ей подбросил. Ну, когда она уже вдоволь нахлюпалась носом от страха, что наврать родителям. Я как бы нашёл её ключи где-то в проходе между рядами в классе.
– Ну ты и фрукт! – заметил Иван Иванович. – Зачем всё это? И как ты сделал копии? На это ведь и время, и деньги нужны, а?
– Только профессор языкознания может в упор не знать, что его сын давно владеет любым слесарным инструментом, паяет, пилит, конструирует и многое другое. Я, папа, слегка вундеркинд. Меня учитель по труду просто на руках носит, отчего я имею допуск в его кабинет в любое время. Ты никогда не читал, например, мой школьный дневник? Там записи есть. Хорошие. Для тебя.
– Кажется, нет, – задумался Иван Иванович.
– Покажу при случае, – пообещал Васька. – Ты свет везде выключил?
– Да. Кроме кухни.
– Правильно. Вроде мы ужинаем. Вот уже несколько часов подряд. Аппетит разыгрался, так?
– Васька! Давай сначала маме позвоним, – по привычке к семейным совещаниям сказал Иван Иванович.
– Я понимаю: стресс и прочее. Пап, а пап? – Васька пощелкал пальцами у родительского лица.
– А что? Ну, засекут, но мы же не скажем прямо!
– Пап, можно подумать, будто у вас с мамой есть свои тайные коды хоть на какой-нибудь случай жизни! Вы же – вот! Всё на ладони! Вся семья! – с досадой сказал Васька, протянув ладонь.
– Да, но я всё равно хочу убедиться, что с ней всё в порядке! – возвысил голос Иван Иванович, твёрдо решив на прощание поговорить с женой.
Он вдруг чётко и панорамно представил себе всё возможное ближайшее будущее: лихорадочные сборы, отслеживание ситуации во дворе на предмет – когда можно будет выйти в окно незамеченными, поездку в ночной электричке, тайное вскрытие Муськиной дачи, затем поиск ещё какого-нибудь укрытия, – но должна же Маша знать, куда подевались остальные Ужовы.
И вдруг он вспомнил! Когда они были молодожёнами, а Маша всегда трепетно относилась к его работе и сама очень легко впитывала всё новое, в том числе иностранные языки, он в шутку обучил её одному из аустроазиатских – хо. Она радовалась, как дитя, и всё просила научить её ещё какому-нибудь вроде ха-ха или хи-хи. А он, целуя свою ненаглядную умницу, горячо обещал раскопать в мировой сокровищнице языков что-нибудь особенное, для неё лично, что подходило бы красивой женщине, как парфюм или бельё.
Сердце сжалось от нежных воспоминаний – и тут же заныло от горя. Когда это всё было!.. Что дальше-то будет!
– Я уверен, что мама в полном порядке, – прервал его чувствования сын.
– Я позвоню ей на мобильный, я вспомнил, что у нас с ней всё-таки есть один код, если она не забыла. А ты проследи за двором, – встряхнулся Иван Иванович.
Васька обежал тёмную квартиру, осторожно посмотрел на двор и окрестности и радостно доложил отцу, что обстановка благоприятная: как он и предвидел, интервью с его соклассницей на время оттянуло общее внимание от ужовских окон. Публика изголодалась без информации, часть пошла спать, а часть впиталась в подъезд, чтобы ещё и ещё послушать интересные байки про циркуль и дырку в ладони.
Иван Иванович набрал номер, весь дрожа, и, услышав голос жены, сразу перешёл на язык хо.
– Привет, любимая, мы убегаем.
– Хорошо.
– Ты одна?
– Нет.
– На улице?
– На площади.
Ужов сразу понял, что на Красной, поскольку частенько слышал от жены, как ей хочется там погулять. Любимое место.
– С тобой на площади хорошие люди?
– Да.
– Ты любишь меня?
– Да.
– Ты разговаривала с кем-нибудь… неожиданным? – Ужов хотел спросить что-то другое, про безопасность, но забыл, как это на языке хо.
– Сейчас я слушаю Ленина. Раньше он был Спартаком, а потом Галилеем. При встрече расскажу. Успеха вам, ребята!.. – И она отключилась.
Ужов, побелев, выронил трубку.
– Папа, нам пора! – Васька уже побросал в сумку необходимые вещи и нетерпеливо подпрыгивал, словно разминаясь перед полётом.
– Она сошла с ума, – с трудом перешёл на русский язык Ужов-старший.
– Это не может изменить наши планы, – здраво заметил Васька и потянул отца к балкону.
Привыкший покидать свою квартиру через основную, входную, дверь, Иван Иванович забыл, что обыкновенно проверял все краны, состояние холодильника и мусорки. Газ, вода, электричество – всё это было под неусыпным контролем. Но сейчас он впопыхах всё перепутал: почему-то выключил телефон вместе с автоответчиком, оставил свет на кухне…
Из головы не шёл дикий диалог с Марией. Мелькнуло ироничное: если даже кто-то из охотников подслушал их разговор, что вероятно, и понял содержание, что невероятно, но вдруг, – то хотел бы сейчас Иван Иванович видеть лицо этого человека.
– Папа, прыгать старайся потише, – инструктировал его Васька, – мы должны слинять абсолютно незаметно. Папа!
– Да-да, – вздрогнул отец. – Потише, конечно.
И они полетели в снег, бросив балконную дверь нараспашку…
Ночные знакомцы рассказали Марии, что несколько лет назад, путешествуя обычным поездом из Москвы в Новосибирск, случайно купили на какой-то станции обычную кассету с весьма необычным названием: «Россия перед рассветом. 10 бесед с В.И. Лениным». Поначалу они решили, что это что-то архивное, малоизвестное, а им обоим интересно всё такое, поскольку сильно интересуются историей России. Но ясным утром (а покупка состоялась вечером, на полутёмном перроне, вместе с горячей картошкой) они вдруг заметили еще одну надпись, мелким шрифтом: май – август 1997 г. И еще мельче: copyright. Перепись запрещена.
Преодолев жгучее нетерпение – у них с собой не было никакой техники, – добрались до дому и сели слушать.
Это было современное интервью. Вопросы задавал московский писатель Н.С., отвечал Ленин, а посредницей служила женщина-контактёр Г. К.
Беседа записывалась на Красной площади, близ Мавзолея. Живая сущность давно покойного и забальзамированного тела, оказывается, всё время была на посту: анализировала события мировой истории, всматривалась в запредельно далёкое будущее и вообще обладала такой полнотой осведомлённости, что только держись.
Слушая этот рассказ, Мария Ионовна, разумеется, вспомнила свои школьные годы и, конечно, исторический стих-слоган: «Ленин и теперь живее всех живых».
Будучи в данную минуту лицом, бескрайне озабоченным вопросами жизни и смерти, Мария утроила внимание к каждой детали и своего знакомства с сибирскими историками, и к плёнке, которую они так легко и доверчиво дали ей прослушать.
Видимо, эта её погружённость во внезапный, неслыханный, невероятный аудиоматериал и сыграла злую шутку, когда позвонил муж и на языке хо стал отчитываться. Мария, к счастью, мигом вспомнила упомянутый язык, но, к несчастью, забыла, в каком состоянии находятся муж и его способность к пониманию с полуслова.
Мария запомнила, что сообщил ей Иван. Однако что сообщила ему она – вылетело напрочь.
Трясясь в холодной электричке, Иван Иванович машинально гладил по голове Ваську и периодически смахивал слезу. Конечно, всякий учёный, работающий со словами, в той или иной степени мистик. Но когда этот учёный, да ещё перед очередным прыжком с десятого этажа, услышал от жены Спартак – Галилей – Ленин, он впал в отчаяние похуже того, в которое впал, узнав о собственном бессмертии.
Васька, дремавший вполглаза, чувствовал себя намного лучше. В сумасшествие матери он не поверил ни на секунду. Может быть, потому, что наука генетика, доктором которой была она, всегда казалась ему чуть-чуть более научной, чем отцовское языкознание. Тут уж ничего не поделаешь: дитя своей эпохи.
В ту же ночь, когда семья Ужовых столкнулась с социумом и временно раскололась, в институте генетики был организован специальный пост милиции и прочих инстанций. Кроме обычной охраны, там теперь должны были дежурить спецы из компетентных сфер, до зубов вооружённые поисковой техникой, всевозможной связью, а также крепкие ребята, которым очень трудно вытянуть руки по швам, поскольку мешают твёрдые могучие мышцы.
Информация о полёте Васьки в окно донеслась мгновенно не только до явных организаций, но и до неявных. Конкуренты из параллельных научных скоплений без труда догадались, что в этом институте проблема супериммунитета, а может, даже бессмертия – как минимум для сотрудников – решена. А что какой-то Васька обрёл искомые особенности, так на то он и сын директрисы, чтобы иметь привилегии по блату. Никому из конкурентов и никому из соглядатаев даже в голову не пришло, что всё это произошло почти случайно и без волеизъявления Ужовой.
Рабочая версия для прессы пока выглядела так: директор института Мария Ионовна Ужова сбежала вместе с бесценным научным материалом. Куда сбежала шпионка Ужова?
Часть бесценного научного материала дремала в её сумочке, укутанная в носовой платок, и не подозревала, сколь она бесценна. А госслужащие, получившие задание разыскать Ужову с семьёй, не подозревали, что на свете есть бессмертный Петрович. Они полагали, что Ужова прихватила какие-нибудь склянки или капсулы, словом, что-то продаваемое и упакованное.
Допрос сотрудников отнесли на утро, а ночь посвятили осмотру помещений института. Службистам активно помогал Аристарх Удодович, открывал все двери, отвечал на все вопросы, изображая полнейшую неосведомлённость в научной стороне дела. Когда он видел госпожу Ужову в последний раз? Вчера. Никаких особенных обстоятельств. Так, заходил подписать бумаги. Накладные. Никого не видел. А что это за пустые комнаты? (Службисты добрались до бывшего помещения секретной лаборатории.) А так, говорит Аристарх Удодович, готовились к плановому ремонту. Видите, уже и новые окна сделали. (Уж он постарался, чтобы окна вмиг стали новыми – после столкновения с Дуниной шваброй.)
К утру один полковник решил, что лучше всего завести какое-нибудь уголовное дело. Тогда можно будет искать всех Ужовых на основе какого-нибудь закона.
Стали фантазировать. Например, имела ли она право покинуть рабочее место без оснований? Вообще-то имела… Она отсутствует всего-то несколько часов, если трезво разобраться.
Так. Дома её нет, за квартирой следят в сотню глаз, да и публика – опять же – вся трепещет во дворе и на лестнице. Если бы хоть что-нибудь заметное произошло, информация прилетела бы быстрее ветра.
Всю эту суету подогрели слухи, отчётливо пущенные из конкурирующей организации: Ужова украла стратегически ценный реагент. Это шпионаж. «Мы не можем вот так прямо всё объяснить, но это сопоставимо с кражей сверхсекретной бомбы…»
К четырём часам утра спецы с неспецами дошушукались до принятия решения о штурме квартиры Ужовых через балкон одиннадцатого этажа. Нужную бумагу без труда получили у перепуганного прокурора: и на обыск, и на поиск.
Свет в кухне Ужовых, как вы помните, остался включённым. Посему штурмовики сначала позвонили в дверь. Получив тот же результат, что получали весь вечер и всю ночь, то есть отсутствие всякой реакции, они пошли к соседям на одиннадцатый этаж и предъявили свои пожелания.
Соседи, мучительно сгоравшие от любопытства, естественно, тут же впустили гостей в квартиру, открыли запечатанный на зиму балкон и даже пытались предложить ребятам чаю. Те отказались и со всеми предосторожностями полезли через перила.
Вздох разочарования: в квартире никого, свет горит на кухне, балкон издевательски открыт (будто специально для внешних гостей), телефон выключен. Никакого особого беспорядка, говорящего о поспешных сборах. Всё как-то очень тихо, уютно.
Командир доложил по инстанции о результатах, выслушал семиэтажный ответ, получил приказ произвести осторожный обыск, но вот с целью обнаружения чего именно – не понял.
Подразделение шаталось по ужовским комнатам, разглядывая книжные корешки. Собственно, больше в этой квартире разглядывать было нечего. Можно было только скользнуть взором по аскетичному интерьеру, в коем всего было по чуть-чуть и никаких безделушек. Даже очень тупая голова сразу понимала, что здесь экономили место для книжных полок. Всё пространство, что можно было занять фолиантами, уже было занято. Даже компьютер был вправлен в нишу, образованную книжными полками.
Производство обыска в таком доме требовало особых навыков, которые не всегда соединяются с навыком ночного лазания через балкон.
Вызвали подкрепление из числа обученных. До рассвета перебирали странички, из которых половина была на нерусских языках, и копошились в компьютере, где не обнаружили ни одного файла, хотя бы косвенно связанного с генетикой. Похоже, к компьютеру никогда не подходила хозяйка дома, а только её муж и сын. Первый – для сочинения языковедческих статей совершенно недоступного содержания, второй – для игр, абсолютно понятных каждому современному подростку: как спасти красавицу, как уничтожить чудовище, шахматы, нарды, три стрелялки с погонями, пасьянсы. Всё.
Покидая территорию, не открывшую специалистам ни одной тайны, обратили внимание на качество входной двери. Да, действительно вещь! И тут один молоденький, осматривая прихожую, аж вскрикнул:
– Смотрите! Ключи!
Старший снял с крючка связку ключей, осмотрел и доложил по инстанции, что семья Ужовых любезно оставила внутри квартиры ключи от этой самой квартиры. Видимо, чтобы никому из посторонних не пришло в голову бросить дверь распахнутой.
– Ну, значит, они всё-таки сбежали через балкон, а ваши… их там ухитрились проморгать. На глазах у собравшихся, – издевательски отреагировала инстанция. – А ещё это означает, что прыгать с балкона умеет не только десятилетний Васька, но и его папаша.
Добавив несколько непечатных выражений, инстанция рявкнула в рацию:
– Закройте квартиру её родными ключами, закройте балкон, включите телефон с автоответчиком. Свет на кухне погасите. И валите оттуда. Ключи – сюда.
В это утро отец и сын Ужовы проснулись в непривычных условиях и ощущениях. Тайно пробравшиеся на территорию соклассницевой дачи, они от одного этого обстоятельства почувствовали себя изгоями, поскольку нарушили закон. А были ещё и другие известные обстоятельства. И без Марии невесело.
Спали на высокой кровати без постельного белья, закутавшись в свои куртки. Заснули быстро, но проснулись рано. Умывались лихорадочно, старший брился напряжённо, изо всех сил стараясь не порезаться. Он очень боялся оставить где-нибудь хоть каплю крови. Щетина не поддавалась. Выбриться не удалось.
Безотчётная аутогемофобия стремительно развилась и у Васьки: он даже ходить стал какой-то особой походкой, словно каждую секунду готовился взлететь. Васька огибал все предметы, даже округлые. Боялся вилок и ножей. Завтракал руками. Собирая ночью вещи, он взял только безопасные предметы и мягкую пищу: хлеб, короткие сардельки в натуральной оболочке, небольшие бананчики.
Выполнив утренние ритуалы, Ужовы сели в гостиной, включили телевизор и стали ждать новостей.
В первом же выпуске им сообщили, что в Институте генетики произошла крупная кража бесценного материала и подозревается бесследно исчезнувшая директриса. В доме, где она законопослушно и тихо проживала с мужем и сыном, установлено, что ничего не установлено, кроме одного-единственного факта, полученного от Васькиной соклассницы: мальчишка болен какой-то странной хворью, от которой нет спасения. Здесь всплыли циркуль и Муська, но всё было так ловко перемонтировано с ног на голову, что Васька застонал.
– Пап, а почему никто ни звука про прыжок с балкона? Это, кажись, поинтереснее циркуля.
– Вот именно поэтому, – мрачно ответил Иван Иванович.
– И что нам делать теперь? Маму разыскивают явно, нас с тобой вроде как заодно с ней, но не так подают материал, как всё оно было.
Напротив крылечка Мавзолея, перед оградой-цепью, стояли двое – мужчина и женщина. Повинуясь чутью, Мария направилась к ним, не имея ни темы для беседы, ни вообще каких-либо намерений.
Приблизившись, она увидела, что мужчина держит в руке коробочку, похожую на портативный радиоприёмник. Двойной проводок: через один наушник что-то слушает женщина, через другой – мужчина. Внимают очень сосредоточенно. Музыка? Вряд ли. Слишком серьёзные лица. Интересная ночная радиопрограмма? Но почему бы им не слушать радио дома, в тепле? Чудаки? Или тоже любят эту площадь странною любовью?
Женщина заметила Марию и выключила прибор. Сняв наушник, она вопросительно посмотрела на мужчину, потом на Марию и сказала:
– Здравствуйте. Вы здешняя?
– Пока – да, – улыбнулась Мария как можно приветливее, болезненно резко вспомнив причину своего ночного пребывания вне дома. – Я… Мне пришлось погулять по городу. А вообще я очень люблю это место.
– Мавзолей? – осведомился мужчина.
– Мавзолей… – призадумалась Мария. – Давненько я не думала о нём. И курсантов на карауле уже нет, жаль. Красиво было… А где они?
– Да уж, действительно давненько! – рассмеялась женщина.
У неё было круглое лицо без морщин, короткая стрижка с остатками химзавивки, небогатое драповое пальтецо с кроличьим воротником. Поношенные серые сапоги выпуска прошлого века выдавали её безразличие ко всему внешнему, дамскому, спецэффектному.
Мужчина был подстать: круглый беретик тусклого темно-синего сукна, кое-как подстриженная бородка с проседью, толстые роговые очки, чёрные грубые ботинки того же вида, что и сапоги его спутницы.
Прямо скажем, пара контрастировала с примоднённой дамочкой, в которую Мария превратилась вчера стараниями Аристарха Удодовича.
Тем не менее какой-то флюид протянулся, и общение продолжилось.
– Если у вас есть время… – медленно сказала женщина. – Хотите послушать? – Она посмотрела на коробочку.
– Хочу, – ответила Мария, действительно заинтригованная событием.
– Возьмите мой наушник, – распорядилась женщина. – Я это всё уже слушала много раз, только в другом городе. А сегодня вот удалось и здесь постоять. Вместе с ним послушать…
Мария поначалу решила, что с ним — это про мужчину в берете. Но…
«…По мере раскрытия своих лепестков человек становится тем самым цветком невообразимой красоты, который ещё не появился на Земле, но он обязательно появится, – сообщил голос в наушнике. – Этот цветок будет прекрасен. Этот цветок – тот самый лотос, о котором говорится, что у него тысяча лепестков. Нет! У него миллионы лепестков! И каждый лепесток сияет своей необыкновенной, сказочной красотой… Ваши уникальные, непередаваемые краски – и земные, и космические… Есть планеты, по которым Солнце только скользит… Ваша планета, благодаря тому, что имеет тончайшую сетку… она пропускает смягченное Солнце… нестремительное Солнце… Ваша планета в конце концов освободится от бед и несчастий…»
– Кто это говорит? – не удержалась Мария.
Женщина выключила диктофон и просто ответила:
– Ленин.
Вернёмся в квартиру Ужовых, осаждённую журналистами, общественниками, индивидуально-любопытствующими, компетентными, профанами, – словом, весь мир вздыбился и ежесекундно втягивал в судорожную охоту за истиной, или хотя бы правдой, всё новых поисковиков.
К ночи охотники разделились на отряды по интересам и принялись разрабатывать стратегию и тактику. Доминировала мотивация, предложенная журналистами: простое интервью и поподробнее. Если всё это был трюк вроде копперфилдовского, то зачем пугать невинных женщин и детей средь бела дня? Нехорошо. Падать с десятого этажа следует мотивированно.
Если мальчик вопреки докладу ясновидцев и магов Москвы и Подмосковья всё-таки биоробот, то какое право имеет хозяин квартиры скрывать это в принципе? Ведь это должен знать каждый! И вообще: вдруг соседи – а дом громадный – не желают соседствовать с таинственными существами? Даже если оно всего одно, таинственное, десяти лет, привычный Вася и так далее.
А если ещё что-то? Что именно? И зачем?
Естественно, прибежали Васькины одноклассники, крайне взволнованные близостью приключения. Всех детей порасспросили с пристрастием. Общий глас был таков: Васька хороший малый, с юмором, любознательный, в чём-то вундеркинд, но по физкультуре всегда имел твёрдую тройку. В основном, из-за природной ненависти к сильным телесным движениям, особенно если маршем, строем, как все и вместе со всеми. «Телесный индивидуалист», – как выразилась одна девочка, брезгливо поморщившись.
– Девочка, ты очень забавно выразилась, – подбодрил её журналист Сунько, телевизионщик. – Что ты имеешь в виду?
– Мне всегда хотелось убить Ваську, – откровенно сообщила девочка.
– Да разве так можно? За что? Это же грех! – со всех сторон посыпались реплики народа.
– Он – мой сосед по парте. Он всё время думает. Я и кнопки ему на стул подкладывала, и циркулем колола, а он всё думает! – продолжала маленькая агрессорша.
– Да ведь в школе и подумать бывает надо, не правда ли? – подбодрил её Сунько, тихонько кивнув оператору – включай камеру!
– Думать! Только взрослые могут столько думать! А детям вредно! – Девочка была невероятно уверена в себе.
– Он думал как взрослый? – подкрадывался к главному вопросу Сунько.
– Да. Я очень жалею, что он прыгнул в окно и остался жив! – Девочка чуть не плакала с досады.
– А тебя не удивляет это самое обстоятельство?
– Нисколько. Очень жалко, – подтвердила свою позицию девочка.
– Скажи, пожалуйста, может быть, он чем-то обидел тебя? Ну, ещё чем-то, кроме задумчивости? – продолжал Сунько.
– Я же вам русским языком говорю: он не задумчивый. Он – думает. Вы что, не понимаете разницу? Он – ду-ма-ет!!! – разозлилась девочка.
– Ну хорошо, не волнуйся, не надо. А что ты там говорила про кнопку?
– Кнопки. Это ерунда. А вот на днях я циркулем его! Он хотел поднять руку, чтобы ответить на вопрос по математике, я – раз! – и воткнула ему прямо в ладонь! – Девочка светло улыбнулась приятному воспоминанию.
– Так это же больно, а? Кровь опять же… И ты могла испачкаться, и учебники, тетрадки. – Сунько тянул удовольствие, впервые встретив такого юного и пушистого монстра в бантиках.
– Не было ничего. Я сделала очень заметную дырку, а она взяла и сразу пропала! – Девочка опять посуровела.
– Не может быть! – притворно удивился Сунько. Оператор, сообразительнейший малый, взял девочку самым крупным планом.
Все свидетели этой беседы затаили дыхание. Девочка, ощутив прилив торжества – сколько внимания к ее персоне! – выпалила:
– Честное божественное!
Зрители подавились хохотом.
– Вот уж действительно – шли годы…
– Ай да сучонка!
– Смешались в кучке… Щепки полетели…
Реплики посыпались из толпы, как разнокалиберный горох, заглушая голос тележурналиста, который, заканчивая вещание с лестницы, отвёл девочкино интервью следующей фразой:
– Я надеюсь, следующий репортаж о невероятном полёте Васи Ужова с десятого этажа мы проведём с участием самого Васи, а также его родителей, пока недоступных для интервью. До скорой встречи!
Раскрасневшаяся от удовольствия девочка огляделась по сторонам, ища ещё какого-нибудь интервьюера. Ей жутко понравилось болтать с прессой. Сейчас она была готова рассказать всем даже самые интимные подробности своих отношений с треклятым Васькой. Даже как она капнула ему в клюквенный компот – он очень любит все компоты! – канцелярского клея, а он выпил.
Васька, лично наблюдавший всю сцену через специальный дверной глазок-слушок, усмехнулся и сказал:
– Пап, я думаю, что эта стерва с кнопками сейчас оказывает нам громадную помощь.
– Какую? – не понял Иван Иванович, тоже всё слушавший.
– Отвлекает внимание. У неё, гадины, у единственной есть хоть какая-то информация. Сейчас её всю, по самые бантики, всосёт пресса и остальные штурмовики, а мы смоемся.
– Куда? – печально спросил Иван Иванович.
– К ней же. На дачу. У них зимняя дача тут неподалёку. И адрес я знаю… Мы успеем на последнюю электричку.
– Ничего не понимаю, – огорчился Иван Иванович.
– Слушай. Я, когда понял, что Муська в меня втюрилась, сразу решил пересесть на другую парту и попросил у классной, чтобы мне помогли. Свободных мест для обмена не нашлось. Сидеть с моей… здесь цензура… никто не хотел. Но сведения просочились. Она стала меня тиранить. Я спёр у неё ключи. Она мне ещё раньше показывала, идиотка, сколько ключей носит с собой. Дескать, какая она великая и как ей доверяют родители. Сделал копии, а потом ей подбросил. Ну, когда она уже вдоволь нахлюпалась носом от страха, что наврать родителям. Я как бы нашёл её ключи где-то в проходе между рядами в классе.
– Ну ты и фрукт! – заметил Иван Иванович. – Зачем всё это? И как ты сделал копии? На это ведь и время, и деньги нужны, а?
– Только профессор языкознания может в упор не знать, что его сын давно владеет любым слесарным инструментом, паяет, пилит, конструирует и многое другое. Я, папа, слегка вундеркинд. Меня учитель по труду просто на руках носит, отчего я имею допуск в его кабинет в любое время. Ты никогда не читал, например, мой школьный дневник? Там записи есть. Хорошие. Для тебя.
– Кажется, нет, – задумался Иван Иванович.
– Покажу при случае, – пообещал Васька. – Ты свет везде выключил?
– Да. Кроме кухни.
– Правильно. Вроде мы ужинаем. Вот уже несколько часов подряд. Аппетит разыгрался, так?
– Васька! Давай сначала маме позвоним, – по привычке к семейным совещаниям сказал Иван Иванович.
– Я понимаю: стресс и прочее. Пап, а пап? – Васька пощелкал пальцами у родительского лица.
– А что? Ну, засекут, но мы же не скажем прямо!
– Пап, можно подумать, будто у вас с мамой есть свои тайные коды хоть на какой-нибудь случай жизни! Вы же – вот! Всё на ладони! Вся семья! – с досадой сказал Васька, протянув ладонь.
– Да, но я всё равно хочу убедиться, что с ней всё в порядке! – возвысил голос Иван Иванович, твёрдо решив на прощание поговорить с женой.
Он вдруг чётко и панорамно представил себе всё возможное ближайшее будущее: лихорадочные сборы, отслеживание ситуации во дворе на предмет – когда можно будет выйти в окно незамеченными, поездку в ночной электричке, тайное вскрытие Муськиной дачи, затем поиск ещё какого-нибудь укрытия, – но должна же Маша знать, куда подевались остальные Ужовы.
И вдруг он вспомнил! Когда они были молодожёнами, а Маша всегда трепетно относилась к его работе и сама очень легко впитывала всё новое, в том числе иностранные языки, он в шутку обучил её одному из аустроазиатских – хо. Она радовалась, как дитя, и всё просила научить её ещё какому-нибудь вроде ха-ха или хи-хи. А он, целуя свою ненаглядную умницу, горячо обещал раскопать в мировой сокровищнице языков что-нибудь особенное, для неё лично, что подходило бы красивой женщине, как парфюм или бельё.
Сердце сжалось от нежных воспоминаний – и тут же заныло от горя. Когда это всё было!.. Что дальше-то будет!
– Я уверен, что мама в полном порядке, – прервал его чувствования сын.
– Я позвоню ей на мобильный, я вспомнил, что у нас с ней всё-таки есть один код, если она не забыла. А ты проследи за двором, – встряхнулся Иван Иванович.
Васька обежал тёмную квартиру, осторожно посмотрел на двор и окрестности и радостно доложил отцу, что обстановка благоприятная: как он и предвидел, интервью с его соклассницей на время оттянуло общее внимание от ужовских окон. Публика изголодалась без информации, часть пошла спать, а часть впиталась в подъезд, чтобы ещё и ещё послушать интересные байки про циркуль и дырку в ладони.
Иван Иванович набрал номер, весь дрожа, и, услышав голос жены, сразу перешёл на язык хо.
– Привет, любимая, мы убегаем.
– Хорошо.
– Ты одна?
– Нет.
– На улице?
– На площади.
Ужов сразу понял, что на Красной, поскольку частенько слышал от жены, как ей хочется там погулять. Любимое место.
– С тобой на площади хорошие люди?
– Да.
– Ты любишь меня?
– Да.
– Ты разговаривала с кем-нибудь… неожиданным? – Ужов хотел спросить что-то другое, про безопасность, но забыл, как это на языке хо.
– Сейчас я слушаю Ленина. Раньше он был Спартаком, а потом Галилеем. При встрече расскажу. Успеха вам, ребята!.. – И она отключилась.
Ужов, побелев, выронил трубку.
– Папа, нам пора! – Васька уже побросал в сумку необходимые вещи и нетерпеливо подпрыгивал, словно разминаясь перед полётом.
– Она сошла с ума, – с трудом перешёл на русский язык Ужов-старший.
– Это не может изменить наши планы, – здраво заметил Васька и потянул отца к балкону.
Привыкший покидать свою квартиру через основную, входную, дверь, Иван Иванович забыл, что обыкновенно проверял все краны, состояние холодильника и мусорки. Газ, вода, электричество – всё это было под неусыпным контролем. Но сейчас он впопыхах всё перепутал: почему-то выключил телефон вместе с автоответчиком, оставил свет на кухне…
Из головы не шёл дикий диалог с Марией. Мелькнуло ироничное: если даже кто-то из охотников подслушал их разговор, что вероятно, и понял содержание, что невероятно, но вдруг, – то хотел бы сейчас Иван Иванович видеть лицо этого человека.
– Папа, прыгать старайся потише, – инструктировал его Васька, – мы должны слинять абсолютно незаметно. Папа!
– Да-да, – вздрогнул отец. – Потише, конечно.
И они полетели в снег, бросив балконную дверь нараспашку…
* * *
Когда я вбежал в комнату Ильича, заставленную лекарствами, полную докторов, – Ильич делал последний вздох. Его лицо откинулось назад, страшно побелело, раздался хрип, руки повисли – Ильича, Ильича не стало.В это же время на Красной площади продолжалось прослушивание кассеты с пророчествами покойного Ленина.
Точно время остановилось. Точно сердца перестали биться у всех. Точно на мгновение прекратился бег истории, и весь мир застонал мучительным стоном. Милый, прощай!
Н.И. Бухарин. «Памяти Ильича». Газета «Правда», 1925 г. 21 января
Ночные знакомцы рассказали Марии, что несколько лет назад, путешествуя обычным поездом из Москвы в Новосибирск, случайно купили на какой-то станции обычную кассету с весьма необычным названием: «Россия перед рассветом. 10 бесед с В.И. Лениным». Поначалу они решили, что это что-то архивное, малоизвестное, а им обоим интересно всё такое, поскольку сильно интересуются историей России. Но ясным утром (а покупка состоялась вечером, на полутёмном перроне, вместе с горячей картошкой) они вдруг заметили еще одну надпись, мелким шрифтом: май – август 1997 г. И еще мельче: copyright. Перепись запрещена.
Преодолев жгучее нетерпение – у них с собой не было никакой техники, – добрались до дому и сели слушать.
Это было современное интервью. Вопросы задавал московский писатель Н.С., отвечал Ленин, а посредницей служила женщина-контактёр Г. К.
Беседа записывалась на Красной площади, близ Мавзолея. Живая сущность давно покойного и забальзамированного тела, оказывается, всё время была на посту: анализировала события мировой истории, всматривалась в запредельно далёкое будущее и вообще обладала такой полнотой осведомлённости, что только держись.
Слушая этот рассказ, Мария Ионовна, разумеется, вспомнила свои школьные годы и, конечно, исторический стих-слоган: «Ленин и теперь живее всех живых».
Будучи в данную минуту лицом, бескрайне озабоченным вопросами жизни и смерти, Мария утроила внимание к каждой детали и своего знакомства с сибирскими историками, и к плёнке, которую они так легко и доверчиво дали ей прослушать.
Видимо, эта её погружённость во внезапный, неслыханный, невероятный аудиоматериал и сыграла злую шутку, когда позвонил муж и на языке хо стал отчитываться. Мария, к счастью, мигом вспомнила упомянутый язык, но, к несчастью, забыла, в каком состоянии находятся муж и его способность к пониманию с полуслова.
Мария запомнила, что сообщил ей Иван. Однако что сообщила ему она – вылетело напрочь.
Трясясь в холодной электричке, Иван Иванович машинально гладил по голове Ваську и периодически смахивал слезу. Конечно, всякий учёный, работающий со словами, в той или иной степени мистик. Но когда этот учёный, да ещё перед очередным прыжком с десятого этажа, услышал от жены Спартак – Галилей – Ленин, он впал в отчаяние похуже того, в которое впал, узнав о собственном бессмертии.
Васька, дремавший вполглаза, чувствовал себя намного лучше. В сумасшествие матери он не поверил ни на секунду. Может быть, потому, что наука генетика, доктором которой была она, всегда казалась ему чуть-чуть более научной, чем отцовское языкознание. Тут уж ничего не поделаешь: дитя своей эпохи.
В ту же ночь, когда семья Ужовых столкнулась с социумом и временно раскололась, в институте генетики был организован специальный пост милиции и прочих инстанций. Кроме обычной охраны, там теперь должны были дежурить спецы из компетентных сфер, до зубов вооружённые поисковой техникой, всевозможной связью, а также крепкие ребята, которым очень трудно вытянуть руки по швам, поскольку мешают твёрдые могучие мышцы.
Информация о полёте Васьки в окно донеслась мгновенно не только до явных организаций, но и до неявных. Конкуренты из параллельных научных скоплений без труда догадались, что в этом институте проблема супериммунитета, а может, даже бессмертия – как минимум для сотрудников – решена. А что какой-то Васька обрёл искомые особенности, так на то он и сын директрисы, чтобы иметь привилегии по блату. Никому из конкурентов и никому из соглядатаев даже в голову не пришло, что всё это произошло почти случайно и без волеизъявления Ужовой.
Рабочая версия для прессы пока выглядела так: директор института Мария Ионовна Ужова сбежала вместе с бесценным научным материалом. Куда сбежала шпионка Ужова?
Часть бесценного научного материала дремала в её сумочке, укутанная в носовой платок, и не подозревала, сколь она бесценна. А госслужащие, получившие задание разыскать Ужову с семьёй, не подозревали, что на свете есть бессмертный Петрович. Они полагали, что Ужова прихватила какие-нибудь склянки или капсулы, словом, что-то продаваемое и упакованное.
Допрос сотрудников отнесли на утро, а ночь посвятили осмотру помещений института. Службистам активно помогал Аристарх Удодович, открывал все двери, отвечал на все вопросы, изображая полнейшую неосведомлённость в научной стороне дела. Когда он видел госпожу Ужову в последний раз? Вчера. Никаких особенных обстоятельств. Так, заходил подписать бумаги. Накладные. Никого не видел. А что это за пустые комнаты? (Службисты добрались до бывшего помещения секретной лаборатории.) А так, говорит Аристарх Удодович, готовились к плановому ремонту. Видите, уже и новые окна сделали. (Уж он постарался, чтобы окна вмиг стали новыми – после столкновения с Дуниной шваброй.)
К утру один полковник решил, что лучше всего завести какое-нибудь уголовное дело. Тогда можно будет искать всех Ужовых на основе какого-нибудь закона.
Стали фантазировать. Например, имела ли она право покинуть рабочее место без оснований? Вообще-то имела… Она отсутствует всего-то несколько часов, если трезво разобраться.
Так. Дома её нет, за квартирой следят в сотню глаз, да и публика – опять же – вся трепещет во дворе и на лестнице. Если бы хоть что-нибудь заметное произошло, информация прилетела бы быстрее ветра.
Всю эту суету подогрели слухи, отчётливо пущенные из конкурирующей организации: Ужова украла стратегически ценный реагент. Это шпионаж. «Мы не можем вот так прямо всё объяснить, но это сопоставимо с кражей сверхсекретной бомбы…»
К четырём часам утра спецы с неспецами дошушукались до принятия решения о штурме квартиры Ужовых через балкон одиннадцатого этажа. Нужную бумагу без труда получили у перепуганного прокурора: и на обыск, и на поиск.
Свет в кухне Ужовых, как вы помните, остался включённым. Посему штурмовики сначала позвонили в дверь. Получив тот же результат, что получали весь вечер и всю ночь, то есть отсутствие всякой реакции, они пошли к соседям на одиннадцатый этаж и предъявили свои пожелания.
Соседи, мучительно сгоравшие от любопытства, естественно, тут же впустили гостей в квартиру, открыли запечатанный на зиму балкон и даже пытались предложить ребятам чаю. Те отказались и со всеми предосторожностями полезли через перила.
Вздох разочарования: в квартире никого, свет горит на кухне, балкон издевательски открыт (будто специально для внешних гостей), телефон выключен. Никакого особого беспорядка, говорящего о поспешных сборах. Всё как-то очень тихо, уютно.
Командир доложил по инстанции о результатах, выслушал семиэтажный ответ, получил приказ произвести осторожный обыск, но вот с целью обнаружения чего именно – не понял.
Подразделение шаталось по ужовским комнатам, разглядывая книжные корешки. Собственно, больше в этой квартире разглядывать было нечего. Можно было только скользнуть взором по аскетичному интерьеру, в коем всего было по чуть-чуть и никаких безделушек. Даже очень тупая голова сразу понимала, что здесь экономили место для книжных полок. Всё пространство, что можно было занять фолиантами, уже было занято. Даже компьютер был вправлен в нишу, образованную книжными полками.
Производство обыска в таком доме требовало особых навыков, которые не всегда соединяются с навыком ночного лазания через балкон.
Вызвали подкрепление из числа обученных. До рассвета перебирали странички, из которых половина была на нерусских языках, и копошились в компьютере, где не обнаружили ни одного файла, хотя бы косвенно связанного с генетикой. Похоже, к компьютеру никогда не подходила хозяйка дома, а только её муж и сын. Первый – для сочинения языковедческих статей совершенно недоступного содержания, второй – для игр, абсолютно понятных каждому современному подростку: как спасти красавицу, как уничтожить чудовище, шахматы, нарды, три стрелялки с погонями, пасьянсы. Всё.
Покидая территорию, не открывшую специалистам ни одной тайны, обратили внимание на качество входной двери. Да, действительно вещь! И тут один молоденький, осматривая прихожую, аж вскрикнул:
– Смотрите! Ключи!
Старший снял с крючка связку ключей, осмотрел и доложил по инстанции, что семья Ужовых любезно оставила внутри квартиры ключи от этой самой квартиры. Видимо, чтобы никому из посторонних не пришло в голову бросить дверь распахнутой.
– Ну, значит, они всё-таки сбежали через балкон, а ваши… их там ухитрились проморгать. На глазах у собравшихся, – издевательски отреагировала инстанция. – А ещё это означает, что прыгать с балкона умеет не только десятилетний Васька, но и его папаша.
Добавив несколько непечатных выражений, инстанция рявкнула в рацию:
– Закройте квартиру её родными ключами, закройте балкон, включите телефон с автоответчиком. Свет на кухне погасите. И валите оттуда. Ключи – сюда.
В это утро отец и сын Ужовы проснулись в непривычных условиях и ощущениях. Тайно пробравшиеся на территорию соклассницевой дачи, они от одного этого обстоятельства почувствовали себя изгоями, поскольку нарушили закон. А были ещё и другие известные обстоятельства. И без Марии невесело.
Спали на высокой кровати без постельного белья, закутавшись в свои куртки. Заснули быстро, но проснулись рано. Умывались лихорадочно, старший брился напряжённо, изо всех сил стараясь не порезаться. Он очень боялся оставить где-нибудь хоть каплю крови. Щетина не поддавалась. Выбриться не удалось.
Безотчётная аутогемофобия стремительно развилась и у Васьки: он даже ходить стал какой-то особой походкой, словно каждую секунду готовился взлететь. Васька огибал все предметы, даже округлые. Боялся вилок и ножей. Завтракал руками. Собирая ночью вещи, он взял только безопасные предметы и мягкую пищу: хлеб, короткие сардельки в натуральной оболочке, небольшие бананчики.
Выполнив утренние ритуалы, Ужовы сели в гостиной, включили телевизор и стали ждать новостей.
В первом же выпуске им сообщили, что в Институте генетики произошла крупная кража бесценного материала и подозревается бесследно исчезнувшая директриса. В доме, где она законопослушно и тихо проживала с мужем и сыном, установлено, что ничего не установлено, кроме одного-единственного факта, полученного от Васькиной соклассницы: мальчишка болен какой-то странной хворью, от которой нет спасения. Здесь всплыли циркуль и Муська, но всё было так ловко перемонтировано с ног на голову, что Васька застонал.
– Пап, а почему никто ни звука про прыжок с балкона? Это, кажись, поинтереснее циркуля.
– Вот именно поэтому, – мрачно ответил Иван Иванович.
– И что нам делать теперь? Маму разыскивают явно, нас с тобой вроде как заодно с ней, но не так подают материал, как всё оно было.