– Сынок, пойми сейчас и крепко запомни: так называемая правда в прессе всегда была, есть и будет, очень мягко выражаясь, относительной. Ловить будут нас всех троих, но повод обязан быть понятно доложен телезрителям. Если ловят нарушителей закона – все всё понимают. Если ловят законопослушных граждан только из-за их заражённости бессмертием, тут в один простой репортаж не уложишься. Я не журналист, но и не идиот. И тебе советую: на всё, что ты с этого дня будешь слышать по телевизору, по радио или читать о нас, реагируй, прежде всего, одним главным вопросом: зачем?
– В каком смысле?
– Зачем тот или иной вещательный прибор даёт тебе именно ту информацию, которую ты должен принять как правдивую.
– А как я буду отвечать себе на этот вопрос, если в чудесном мире взрослых всё очень и очень подозрительно? – Васька был умный ребенок.
– Это не сразу, но придёт. Главное – первый шаг. То есть побольше этого самого зачем. Понял?
– Да. Я хочу есть.
– Зачем? – усмехнулся Иван Иванович. – Мы только что позавтракали. И в любом случае мы от голода не умрём.
– Ну, пап, ну ты чего… – заныл Васька.
– Мы же бессмертны, сынок. Зачем нам тратить время и деньги на еду?
– Пап!!! – крикнул Васька. – Я привык есть. И я хочу капризничать!
– Ну-ну, ладно, это я так. Шутки у меня теперь такие. Своеобразные. Покапризничай. В холодильнике я видел сосиски.
Из телевизора донеслась музыка, резкая и тревожная. Ужовы даже вздрогнули от неожиданности.
– В эфире «Криминальная хроника», – сообщил ведущий. – Вчера жители одного из домов… стали свидетелями падения с десятого этажа ребёнка…
– Ну-ка, давай, давай. – Ужовы впились в экран.
– Мальчик выбросился или был сброшен с балкона квартиры, где проживал вместе с родителями… Если вам известно местонахождение его родителей, – на экране вы видите их фотографии, – сообщите, пожалуйста, по телефонам…
Даже при большой фантазии ни один зритель не связал бы первое новостное сообщение про кражу с вот этим фрагментом «Криминальной хроники». Как будто два разных события произошли чуть ли не в разных районах города.
– О! Понял, Васёк? – Ужов ткнул пальцем в экран. – И ни звука правды!
– Понял, пап, – зевнул Васька. – И даже понятно – зачем… Нас ищут, но найти хотят так тихо и ловко, чтобы никто не знал о наших… особенностях. И о родстве.
– Интересно, где сегодня ночевала мама? – проговорил Иван Иванович.
– Тебе жалко маму? – спокойно осведомился Васька. – Ведь всё это из-за неё, между прочим.
– Да. Мне её жалко. Я ведь ещё и люблю её, к твоему сведению.
– Зачем? – спросил Васька.
Иван Иванович не ответил. Он выключил телевизор, уложил вещи в сумку и пошёл в разведку – осмотреть окрестности. Он не хотел задерживаться на этой даче, весьма, кстати, уютной и теплой. Его угнетал статус разыскиваемого беглеца, но остановить свой бег он уже не мог. Телевидение всё разъяснило ему вполне доходчиво.
Мария провела ночь на Красной площади, в сверхъестественных беседах с сибирскими историками, а под утро они пригласили её поспать в арендуемой ими комнатке близ метро «Кропоткинская». Мария согласилась, побоявшись признаться, что не хочет спать вовсе.
Это было что-то новенькое. Раньше она очень любила покемарить. В любой обстановке она прежде всего изыскивала возможность прикорнуть минут на пять – десять. Это превосходно освежало душу и тело, и её фирменное, вечно радостное и ровное настроение, которому она была обязана большей половиной своей карьеры, – оно тоже было продуктом её чудесного умения спать. Даже с открытыми глазами. Даже на важных заседаниях и научных симпозиумах. И никто ничего не замечал. Один лишь Иван Иванович Ужов знал об этом удобном умении жены краткосрочно отключаться по собственному желанию и легко возвращаться в бодрствование неуличённой.
Втроем двинулись к «Кропоткинской». Сибиряки, утомлённые ночной прогулкой, приумолкли, а Мария получила возможность поразмышлять над новой информацией, которая была столь оглушительна, что на время затмила горестные думы об оставленных домочадцах.
Ленин с аудиокассеты был презабавнейший тип. Он знал, например, когда должна рассыпаться Земля. Он сообщил, что человек, со своей неуёмной жаждой власти над себе подобными и, естественно, над природой, уже тысячи раз мог погибельно расковырять родную планету, но есть космические сущности, не позволяющие этого. И что помощь от незримых, но сильных и мудрых учителей идёт к землянам ежесекундно. И что есть также вполне зримые, во плоти, светлые учителя, живущие среди людей с одной главнейшей задачей: направлять безумство человеков на созидание и сохранение. В то время как человеки всё спорят: есть ли Бог…
Последнее – про Бога – Мария додумала сама. Ленин мыслил другими категориями. Но как ни верти, всё равно получалось так: люди живут, не ведая, что творят, а чуткие неземные руководители зачем-то их регулярно спасают. Наверное, сама Земля всё ещё нужна космическому сообществу. Да, кстати, а на Земле именно Россия есть главная страна, которая и спасёт человечество, сообщил покойный вождь.
Там было ещё много интригующего, однако Марию пока особенно заинтересовали рассказанные Лениным сюжеты про Россию, революцию, Крупскую, Горького и других. Всё не по учебнику, всё иначе. Будто кто-то лет сто держал над страной мощные витражи-светофильтры, а потом убрал, открылась иная географическая карта, и новый мир пока неописуем.
Ох ты, родимая сторонка. Любимая и ненаглядная. Мария на время даже забыла, что в столице её любимой страны в данный момент идёт интенсивная охота на неё лично, её мужа и сына.
Пришли в комнатку. Оказалось, ещё живы громадные коммуналки с велосипедами в коридоре, общими ванными, ароматами кухни с двумя плитами, на вечно рабочем пространстве которых днём и ночью соединяются летучие фракции пяти-шести борщей и старого белья, кипящего в бочках из толстого алюминия прошлого века.
«Здесь не меньше семи комнат», – подумала Мария, тщетно пытаясь пересчитать двери. За каждым поворотом коридора открывались всё новые горы барахла – и двери, двери. Почему подумала, что не меньше семи? Сама себе она ответила фразой, невозможной ранее: «Я слышу не менее семи тонов утренней тишины…» Так изысканно выражаться мог, будучи в хорошем расположении духа, только Иван Иванович. Теперь, лишенная поддержки мужа, Мария начала пользоваться его богатствами заочно.
Осматриваясь, она чувствовала на себе взгляды обоих сибиряков, с легкой улыбкой оценивавших контраст между интерьером общего жилища и внешностью Марии.
– Давайте, может, вашу сумку? – Женщина протянула руку, но Мария безотчётно уклонилась от помощи, будто сросшись в одно целое со всеми своими новыми вещами.
Кроме того, она заметила громадного рыжего кота, дремавшего на кованом сундуке, и вспомнила о Петровиче, а крысик, в свою очередь, шевельнулся в сумочке. Мария покрепче прижала её к себе.
Женщина удивлённо посмотрела на мужчину; тот покачал головой. Он давно ощутил необычность их встречи на площади, уловил странное поле, окружавшее Марию. И хотя он никогда не метил в экстрасенсы, первичный вывод всё же сделал: дама непростая, обстоятельства у неё редкостные. Нуждается в экстренной помощи.
Ввиду раннего часа в коридоре было безлюдно. Из живых обитателей пока предстал только вышеупомянутый рыжий кот, не проявивший любознательности. Лишь ушками да кончиком хвоста что-то пробормотал и уснул покрепче.
Открывая комнату, мужчина спохватился:
– Я – Николай, а моя супруга – Галина.
– О Господи, – рассмеялась Мария, – а ведь всю ночь проговорили!.. Очень приятно, я – Маша.
– Здесь одна кровать, одна раскладушка и одно большущее кресло, весьма продавленное жизнью. Что предпочтёте? – спросила Галина.
– Конечно, кресло. Я умею спать сидя, стоя, даже лёжа, но это не обязательно, – разъяснила Мария.
Галина, не споря о гостеприимстве, кивнула, разобрала кровать, сбегала в ванную и через пять минут уже мирно спала. Её муж посмотрел в окно, словно проверяя – на месте ли Храм Христа Спасителя, потом посмотрел на Марию, обустраивающуюся в недрах кресла, подумал-подумал и решился:
– Извините, Маша, я не вправе любопытствовать сейчас, когда мы так своеобразно познакомились и сразу стали разговаривать о вещах необычных…
– Но вы чувствуете, что мне нужна помощь, да? – спокойно подхватила Мария.
– Даже элементарная логика подсказывает… Но и ещё что-то, не знаю как выразить.
– Спасибо, Николай. Логика в моём случае действительно может лишь подсказывать. Давайте чуток поспим, а я подумаю, как рассказать вам мою историю. – И она даже зевнула для убедительности, хотя сна по-прежнему не было ни в одном глазу.
– Хорошо, – согласился Николай, пристроился возле жены и закрыл глаза.
Мария тоже закрыла глаза, но спать было невозможно. Она никогда не ощущала такой свежести, бодрости, силы в теле – и такого смятения в душе. Она не чувствовала никакой усталости! Ни одно из потрясающих событий прошедшего дня не потрясло, скажем так, её физического тела. Оно словно законсервировалось на распрекрасном градусе и давлении. Прислушиваясь к своим внутренностям, Мария обнаружила, что они полностью подчиняются её командам: сердцу – биться ровно, желудку – молчать о голоде. Словом, всем подразделениям приказ – отдохнуть, омолодиться и быть как новенькие.
Убедившись, что супруги уснули, Мария расстегнула сумочку и погладила послушного сонного Петровича. Крыс лукаво зыркнул и обнял передними лапками указательный палец Марии.
– Не бойся, – прошептала ему она, – я тебя никому не отдам. А в коридоре – кот. Постарайся не думать о коте. Если он учует и захочет познакомиться с тобой… Даже думать об этом не могу.
Мария вытащила Петровича из сумки, устроила у себя за пазухой, а крыс опять уснул, еще более потеплевший, присмиревший, довольный. Казалось, он, ещё не разучившийся спать, отдаёт дань Морфею за них обоих, беглецов науки. Словно Петрович отсыпается впрок, предвидя бурное будущее, которого пока не видит Мария. Крысы давно известны своей интуицией.
Пока все наши герои спят или просыпаются, служащие соответствующих учреждений разрабатывают план «Восток – Запад». Кому первому пришло это название, никто не уловил, но почему-то утвердилось мгновенно. В нём звенело что-то модное, глобальное.
«Восток – Запад» пока содержал два основных направления: собственно поиск семьи Ужовых и освещение этого поиска в прессе. И одно суперсекретное приложение.
Благо – февраль. Холода. Перепады, ветер, лёд. Беглецы не могут просто забомжевать в каких-нибудь лесах-полях. Погода вынуждает к поиску крыши, следовательно, надо протрясти знакомых и так далее.
Что до прессы, то опять же – февраль. Тоже благо. Разгар сезона, все творческие коллективы на местах, все главреды на постах. Со всеми провести разъяснительную работу. Особенно о профессиональной этике журналиста в части права граждан на истину.
Создали штаб. Купили хорошего пресс-секретаря. Наладили связь всех видов. Пустили дезу – кража секретов и международный шпионаж – по дипломатическим каналам, на радио и телевидение. Строго предупредили Интерпол и всех городских дворников. Хотели сделать ещё что-нибудь, но для первых часов работы не смогли придумать ничего оригинального, но смутно понимали, что это остро необходимо. Так, кто у нас тут оригинальный?
Начальником штаба был назначен очень умный генерал Сидоров, специалист по секретам экономического и промышленного толка. В послужном списке Сидорова Кузьмы Африкановича значилось многозначное число распознанных и благополучно арестованных шпионов, негодяйски покушавшихся на изобретения и открытия наших голозадых умников. К чести генерала надо сказать, что он ни разу не перепутал изобретение с открытием, своего шпиона с чужим, науку со лженаукой, сертификат с патентом и хрен с пальцем.
Он был молод и умеренно честолюбив. Расспросив абсолютно всех, кого предусматривала законная процедура поиска, он закрылся в кабинете, выключил свет, сел и стал думать.
Через полчаса он сделал следующий вывод: кто-то из разыскиваемых (прыгающий Васька – это понятно: подопытный кролик, видимый эффект, нежелательная утечка) является носителем незаконного супериммунитета, а кто-то является автором этого полезного и вожделенного, тоже незаконного, конечно, свойства. Если генерал поймает кого-то из них, а в идеале – всех, то Родина не забудет своего героя. Главного героя – Сидорова. В единственном числе. Сидоров отчётливо понимал, что не он один такой умный, но делиться лаврами не желал априори.
Лёгкая склонность к романтике тут же заставила его вспомнить отечественную Конституцию в следующем ключе: у главы государства скоро выборы, и он настолько здоров, молод и горяч, что вряд ли эти выборы – последние. У него, конечно, и своего иммунитета – вагон и маленькая тележка. Но.
Есть конкуренты, есть неприятные случайности, есть неописуемый народ, поныне не понятый Западом, потратившим на описание данного народа миллионы тонн бумаги разного качества.
Есть многое на свете, друг Горацио, в свете чего можно помочь главе государства.
Если поймать Ужовых и убедиться в только что сделанном выводе, то заодно можно будет реально перейти от медицины лечения к медицине управления. А это и есть новый век! Об медицину управления сейчас бьются лучшие умы человечества… Православные, правда, против такого управления, но кто их будет слушать, когда генерал поймает Ужовых!
Сидоров вспомнил забавную картинку. На днях он, переодевшись, отпустил водителя и спустился в метро. Редкий случай, но по делу надо было. В переходе стояла молодая мамаша в нормальном чистом пальто, с плакатом в руках – помогите ребёнку на пропитание. Сцена, ставшая привычной даже для тех граждан, которые очень редко бывают в метро. Но Сидоров отчего-то забеспокоился, подошёл поближе и вдруг заметил особенность: в прогулочной коляске рядом с женщиной действительно находился ребёнок – максимум полутора лет от роду. Он сидел тихо, как и все нищенствующие, и внимательно читал (!) «Задачник для дошкольников», книжищу в глянцевом переплёте.
Сидоров и так и сяк вертелся, чтобы заглянуть дитятке в глаза, но безуспешно. Юное дарование, полностью сосредоточенное на себе и задачках, время от времени перелистывало страницы и ничуть не интересовалось обстановкой окрест.
Генерал, придя в себя, вспомнил политическую шутку одной знакомой американской журналистки: «Народ, который в такие зимы с наслаждением ест мороженое, непобедим». Журналистка сделала свой вывод после многократных наблюдений над русским народом зимой.
Подпрыгивая вместе с вагоном, Сидоров неотвязно думал о младенце с задачником, осматривал пассажиров метро и предчувствовал что-то очень необычное.
И вот оно пришло. Совсем необычное. Супериммунитетом обладают граждане России – Ужовы. Это – власть. И покруче любой мировой закулисы, о кознях которой ему все уши прожужжал сосед по лестничной площадке, большой любитель оппозиционных газет.
Осталось только поймать этих граждан и надёжно изолировать. Блеск! Шанс! Вперёд.
Счастливый Сидоров вызвал соратников, ещё раз уточнил план розыска Ужовых, после чего позвонил жене и сгоряча пообещал подарить ей на 8 Марта французские духи. Жена премного удивилась, но поблагодарила. Сидоров захотел вздремнуть и положил голову на руки. Руки – на стол. Задремал. Увидел нежно-розовый, как рассвет в степи, бессюжетный сон с цветами, грибами, ягодами… И только началась было вторая серия прекрасного сна, уже с пушистыми кроликами, вдруг замычал телефон.
«Ну и пусть…» – в самодельной благости подумал Сидоров.
Телефон звякнул погромче, слегка удивив генерала способностью к саморегуляции.
– Сидоров слушает, – размягчённо сказал генерал трубке. – Кто говорит?
– Владимир Ильич. Ленин.
– Ага, – усмехнулся начитанный Сидоров. – «На все вопросы отвечает Ленин». Который и теперь живее всех живых.
– Зря вы, батенька, грубите.
– Помилуйте, – подхватывая тон собеседника, воскликнул недопроснувшийся генерал, – я только школу вспомнил! И всё. А в школе я, как вы изволили повелеть, учился, учился и учился! Кстати, почему три повтора?
– Это я ручку расписывал.
– Как так? Ведь тогда ещё не было шариковых ручек, а перьевые не надо расписывать, – развлекался исторической логикой генерал.
– Я, видите ли, в будущее смотрел, – пояснил голос в трубке.
Окончательно встряхнувшись, Сидоров посмотрел на телефон, оглядел кабинет и рявкнул:
– Отставить! Кто говорит? Доложите обстановку!
– Вы, господин-товарищ генерал, сделали неверные выводы относительно семейства Ужовых. Я хотел бы предупредить вас об ошибке. Да, и ещё: вы их не найдёте.
– Прекратить! Не время для шуток! Кто это? – Генерал посмотрел на запертую дверь, хотел вызвать помощников, но очень жаль было бросать разговор, а шнур именно этого аппарата не дотянулся бы до двери. А определитель номера почему-то не сработал. И вообще чушь какая-то.
– Ленин я, Ленин, – спокойно повторил голос. – Всего доброго.
Отбой.
Сидоров расстроился. Не успел он начать лучшее в своей жизни расследование, как уже шутки пошли. Ишь ты! Ленин! Ручку расписывал. И ведь как расписал!
И вдруг до генерала дошло – как туман развеялся, – что неведомый собеседник с абсолютно незнакомым Сидорову голосом произнёс запрещённую в телефонных и прочих внутренних переговорах фамилию Ужовых. Любой из своих, кто бы сделал это, крупно пострадал бы. А из посторонних никто не знал этого номера, только что установленного в штабе для прямой связи с начальником. Да и вообще: сам Сидоров ещё не выучил свой новый номер, а ему уже звонят пророчествующие хулиганы.
Помощника он, естественно, вызвал и велел проверить последний звонок. И очень оперативно получил справку, что по этому номеру пока состоялся один-единственный разговор: Сидоров беседовал с Сидоровой о подарке на женский день.
– Булгаковщина какая-то, – рассердился Сидоров.
– Не могу знать, товарищ генерал, – щёлкнул помощник.
– И не надо. Иди с Богом, – отдал странную команду Сидоров.
– Не понял, товарищ генерал, – хлопнул ресницами помощник.
– Пошёл на …! – рявкнул Сидоров.
– Есть, – ответил помощник.
Иван Иванович и Васька Ужовы сидели на дачной кухне и беседовали о своей новой жизни. Уже было принято первое решение: не задерживаться на чужой территории. Изыскивалось второе: куда податься?
Проинвентаризировали всех близких и дальних родственников, кого сумели вспомнить, но сразу поняли, что это не выход; ну, понятно.
Старший Ужов доложил результаты разведки: окрестные дачи пусты, но большинство под приличной электронной охраной. Есть и собаки, громадные, злые, громкоголосые, но вполне живые, что говорит о посещаемости посёлка домовладельцами.
Дача Васькиной соклассницы Муськи, не обеспеченная ни электроникой, ни зверюгами, вообще оказалась единственной в этом своём роде. Ужовы согласились, что это благоприятный знак на грани чуда, но тем более решили покинуть её. В любую минуту хозяева могли появиться с целью устранения последней недоработки. Дом был обжитой, тёплый; работал холодильник, в нём хранились непросроченные продукты; словом, здесь Ужовых ждали неминуемые неприятности, причём в обозримом будущем. Васька, человек начитанный, даже попытался протереть все поверхности, на коих могли остаться отпечатки пальцев, но быстро заметил, что заодно стирает легчайший слой пыли, чем выдаёт себя ещё очевиднее. Загрустил, сел и сказал:
– У нас есть загранпаспорта.
– Молодец. Двойка с плюсом. Ты хоть подумал, что сказал?
– Ах да. Ну почему ты, пап, не Штирлиц какой-нибудь… Было бы и у тебя окно на границе.
– Граница на замке, – усмехнулся отец. – Ищем дальше. Маме больше не звоним.
– Я не соображаю, пап, – заныл Васька.
– Ладно, давай ещё какие-нибудь новости посмотрим, – решил Иван Иванович и включил тщательно вытертый телевизор.
Там забастовка, сям голодовка, вертолёт пропал, зарплаты нет. Отопление, энергетика, закон о языке – всё одно и то же. В каком-то провинциальном городке учителя, ещё не решившиеся на открытый бунт, но уже подумывающие о какой-нибудь акции против негодяйской местной администрации, выдвинули женщину-лидера, а она, преподаватель словесности, разволновалась и сказала репортёру:
– Они относятся к нам чисто неуважительно!
Хохотали до слёз оба – и отец, и сын.
Успокоившись, они перешли на выражения типа «чисто конкретные овчарки у чисто конкретного соседа», заболтались и чуть не пропустили чисто конкретный звук мощного двигателя: у ворот остановилась машина.
Васька замер. Потом подкрался к окну и осторожно выглянул на улицу.
– Хозяева? – шепнул Иван Иванович.
– Нет. У моей кикиморы другой номер. Но тоже джип.
– Что делают?
– Сюда идут, пап. Ворота открыли какой-то железкой. Давай линять через огород. – И Васька, схватив сумку и куртку, потянул отца к выходу на веранду.
Иван Иванович на бегу выключил телевизор и быстро осмотрел кухню: всё вроде бы чисто.
Ужовы покинули дом, заперли веранду, забежали за сарай и притаились. Не прошло и пяти минут, как внутри дома что-то стеклянно треснуло, ухнуло и – пламя взвилось под самые небеса. Васька зажмурился. Иван Иванович как-то очень быстро, интуитивно, без мук анализа понял, что на их глазах только что произошёл поджог. Никаких несчастных случаев вроде неосторожного обращения с огнём там, в доме, сейчас быть не могло. Слишком упорядочен был быт этой дачи, и слишком хорошо он сам лично всё проверил уходя.
Ещё несколько секунд – и догадка подтвердилась: группа крепких ребят в чёрных куртках спокойно погрузилась в джип, будто, знаете ли, почтальон заходил, телеграмму оставил.
Машина уже развернулась и напряглась перед рывком, как вдруг из передней двери выпрыгнул крепкий гражданин, низкорослый, в чёрной шапочке на глаза, постоял, подумал, понюхал и направился чисто конкретно к сараю, за которым притаились Ужовы. Видимо, у этого товарища тоже разыгралась интуиция: он шёл по снегу, наступая точно в свежие следы Ивана Ивановича. В пяти шагах ровно горела дача. Крепыш, казалось, уже забыл о ней. Его интересовали только следы на снегу.
Васька с отцом переглянулись. До неминуемой встречи оставалось около десяти секунд.
– Пап, это – бандит… – шепнул Васька.
– Конечно, – довольно громко ответил Ужов, – сейчас нам решат проблему ночлега.
Крепыш завернул за сарай, бесстрастно осмотрел сидящих на снегу и сообщил:
– Едем.
Ужовы без разговоров поднялись, подхватили вещи, бодро пошли за крепышом к машине, и со стороны вся сцена выглядела самой мирной на земле.
На просторах джипова салона их ожидал вполне добрососедский приём: четыре пары ничего не выражающих глаз и два дула, направленных на вновь прибывших. Крепыш кивнул, и Ужовы как-то сразу оказались на полу, тихо и без напряжения. Джип наконец рванулся, будто заскучав тут ждать вас всех на пожаре.
Летели молча. Васька от нечего делать разглядывал крутомордые башмаки своего конвоира: толстенные подошвы с металлом на носу, зеркально надраенный кожаный верх. Серьёзная обувь, выразительная. Васька почему-то представил себе, как этот ботиночек легким движением носовой части разбивает телевизор на Муськиной даче. И холодильник. На множество частей. Осколки хрустят, соусы и сосиски глупо катаются по стёклышкам. Жалко сосиски.
Иван Иванович, лёжа рядом, старался представить себе грядущее объяснение с начальством: ведь ясно, что обжигать горшки не боги были направлены. Языкознание языкознанием, но по фене Ужов не ботал, и вообще – какая она сейчас, феня-то?
И как только Иван Иванович принял решение выражаться исключительно вежливо, с применением московской литературной нормы, джип затормозил, ребятки ожили, крепыш опять кивнул. Затемнение.
Следующий кадр: Ужовы сидят в уютных велюровых креслах, забранных полиэтиленовыми чехлами.
В некотором отдалении, у большого огнедышащего камина сидит, потягивая томатный сок, крупный лысый мужик с абсолютно круглым животом, смиренно отдыхающим на коленях владельца.
– Здравствуйте, – приветливо сказал круглобрюхий. – Я сожалею, что моим друзьям пришлось нарушить ваши планы.
– Здравствуйте, – приветливо ответили Ужовы. – Ничего страшного.
– Ничего? В самом деле? – Круглый живот чуть повернулся в сторону Васьки, которому показалось, что подвинулись все стены гостиной. – Тебя как зовут?
– Василий, – с достоинством сообщил тот. – А вас?
– Мар Марыч, – ответил живот. – И в каком классе ты учишься, Василий?
– А вы? – поинтересовался Васька.
Живот колыхнулся. Хозяин с еле заметным удивлением взглянул на старшего Ужова и поставил томатный стакан на тёмно-красный столик с резными ножками.
– Понятно. Слушайте. Я не даю и не беру обещаний. Вы оказались не в то время и не в том месте. Избавиться от ваших трупов – пять минут работы. Но пока вы ехали ко мне в гости, я случайно посмотрел новости. Вы Ужовы?
– Из чего следует, – вежливо улыбнулся Иван Иванович, – что мы всё-таки оказались в нужном месте в нужное время. Не так ли, Мар Марыч?
– Конечно. А проверить всё-таки надо. – Хозяин чуть приподнял ближайший к лицу подбородок.
В дверях показался крепыш, уже без шапочки, но с пистолетом. Кивнул. Щёлк, хлоп! Пуля пробила Васькину шею. Иван Иванович вздрогнул – и в следующий миг схватился за своё продырявленное плечо.
Кровь из обеих ран, слегка побрызгав на полиэтилен, предохранявший обивку кресел, остановилась. Дырки затянулись свежей плотью.
У хозяина пропали все восемь подбородков, а крепыш, нарушая субординацию, произнёс десять – двенадцать коротких ненормативных слов.
Исчерпав лексикон, крепыш осмотрел и обнюхал своё оружие, после чего повторно прицелился в Ваську, очевидно, полагая, что осечки бывают разные.
– Убери, – выдохнул хозяин. – Иди. Ты теперь – слепоглухонемой. Понял?
Крепыш кивнул и спрятал пистолет.
Пока Галина готовила завтрак, Николай рассказывал Марии о своих исторических находках. Он любил архивы, книжную пыль и потемневшие зеркала. Ему казалось, что всё былое он видит намного чётче, нежели актуальное современное. Он давно не обращал внимания на прессу, жил своим умом, уважал жену за крепость духа, путешествовал по России при любом удобном случае. А то, что в родном сибирском городке ему ещё и учительствовать разрешали, воспринимал как милость. Как ни странно, в этой провинциальной школе даже зарплату давали вовремя – в отличие от остальных российских школ начала двадцать первого века.
Мария с облегчением в душе слушала его плавную речь, правильно построенную по-русски, а Галина разливала чай с травами, ненавязчиво подхватывая фразы Николая, и такая гармония царила за этим утренним столом, что передать её можно было бы только хорошей музыкой.
Галина тоже учила детей истории, но почитывала и фантастику, и модную эзотерику, собирала конфессиональную прессу и листовки от всевозможных сект, мечтала купить домик в лесу с большим телескопом на крыше, варить малиновое варенье и написать книгу сказок для современных малышей, ушибленных прогрессом.
Они оба настолько выпадали из обоймы человеческих стереотипов столицы, насколько и было уникальным сегодняшнее состояние души Марии, то есть насколько и нуждалась она в чём-то совсем незнакомом, из другого мира, в котором – по крайней мере здесь и сейчас – её никто не разыскивал.
По счастью, в их комнатке не было телевизора. Мария могла успеть рассказать своим знакомцам свою правду – прежде чем телеохотники что-нибудь соврут. Слушая Николая, она тщательно перебирала выражения, но всё никак не могла придумать начало.
– В каком смысле?
– Зачем тот или иной вещательный прибор даёт тебе именно ту информацию, которую ты должен принять как правдивую.
– А как я буду отвечать себе на этот вопрос, если в чудесном мире взрослых всё очень и очень подозрительно? – Васька был умный ребенок.
– Это не сразу, но придёт. Главное – первый шаг. То есть побольше этого самого зачем. Понял?
– Да. Я хочу есть.
– Зачем? – усмехнулся Иван Иванович. – Мы только что позавтракали. И в любом случае мы от голода не умрём.
– Ну, пап, ну ты чего… – заныл Васька.
– Мы же бессмертны, сынок. Зачем нам тратить время и деньги на еду?
– Пап!!! – крикнул Васька. – Я привык есть. И я хочу капризничать!
– Ну-ну, ладно, это я так. Шутки у меня теперь такие. Своеобразные. Покапризничай. В холодильнике я видел сосиски.
Из телевизора донеслась музыка, резкая и тревожная. Ужовы даже вздрогнули от неожиданности.
– В эфире «Криминальная хроника», – сообщил ведущий. – Вчера жители одного из домов… стали свидетелями падения с десятого этажа ребёнка…
– Ну-ка, давай, давай. – Ужовы впились в экран.
– Мальчик выбросился или был сброшен с балкона квартиры, где проживал вместе с родителями… Если вам известно местонахождение его родителей, – на экране вы видите их фотографии, – сообщите, пожалуйста, по телефонам…
Даже при большой фантазии ни один зритель не связал бы первое новостное сообщение про кражу с вот этим фрагментом «Криминальной хроники». Как будто два разных события произошли чуть ли не в разных районах города.
– О! Понял, Васёк? – Ужов ткнул пальцем в экран. – И ни звука правды!
– Понял, пап, – зевнул Васька. – И даже понятно – зачем… Нас ищут, но найти хотят так тихо и ловко, чтобы никто не знал о наших… особенностях. И о родстве.
– Интересно, где сегодня ночевала мама? – проговорил Иван Иванович.
– Тебе жалко маму? – спокойно осведомился Васька. – Ведь всё это из-за неё, между прочим.
– Да. Мне её жалко. Я ведь ещё и люблю её, к твоему сведению.
– Зачем? – спросил Васька.
Иван Иванович не ответил. Он выключил телевизор, уложил вещи в сумку и пошёл в разведку – осмотреть окрестности. Он не хотел задерживаться на этой даче, весьма, кстати, уютной и теплой. Его угнетал статус разыскиваемого беглеца, но остановить свой бег он уже не мог. Телевидение всё разъяснило ему вполне доходчиво.
Мария провела ночь на Красной площади, в сверхъестественных беседах с сибирскими историками, а под утро они пригласили её поспать в арендуемой ими комнатке близ метро «Кропоткинская». Мария согласилась, побоявшись признаться, что не хочет спать вовсе.
Это было что-то новенькое. Раньше она очень любила покемарить. В любой обстановке она прежде всего изыскивала возможность прикорнуть минут на пять – десять. Это превосходно освежало душу и тело, и её фирменное, вечно радостное и ровное настроение, которому она была обязана большей половиной своей карьеры, – оно тоже было продуктом её чудесного умения спать. Даже с открытыми глазами. Даже на важных заседаниях и научных симпозиумах. И никто ничего не замечал. Один лишь Иван Иванович Ужов знал об этом удобном умении жены краткосрочно отключаться по собственному желанию и легко возвращаться в бодрствование неуличённой.
Втроем двинулись к «Кропоткинской». Сибиряки, утомлённые ночной прогулкой, приумолкли, а Мария получила возможность поразмышлять над новой информацией, которая была столь оглушительна, что на время затмила горестные думы об оставленных домочадцах.
Ленин с аудиокассеты был презабавнейший тип. Он знал, например, когда должна рассыпаться Земля. Он сообщил, что человек, со своей неуёмной жаждой власти над себе подобными и, естественно, над природой, уже тысячи раз мог погибельно расковырять родную планету, но есть космические сущности, не позволяющие этого. И что помощь от незримых, но сильных и мудрых учителей идёт к землянам ежесекундно. И что есть также вполне зримые, во плоти, светлые учителя, живущие среди людей с одной главнейшей задачей: направлять безумство человеков на созидание и сохранение. В то время как человеки всё спорят: есть ли Бог…
Последнее – про Бога – Мария додумала сама. Ленин мыслил другими категориями. Но как ни верти, всё равно получалось так: люди живут, не ведая, что творят, а чуткие неземные руководители зачем-то их регулярно спасают. Наверное, сама Земля всё ещё нужна космическому сообществу. Да, кстати, а на Земле именно Россия есть главная страна, которая и спасёт человечество, сообщил покойный вождь.
Там было ещё много интригующего, однако Марию пока особенно заинтересовали рассказанные Лениным сюжеты про Россию, революцию, Крупскую, Горького и других. Всё не по учебнику, всё иначе. Будто кто-то лет сто держал над страной мощные витражи-светофильтры, а потом убрал, открылась иная географическая карта, и новый мир пока неописуем.
Ох ты, родимая сторонка. Любимая и ненаглядная. Мария на время даже забыла, что в столице её любимой страны в данный момент идёт интенсивная охота на неё лично, её мужа и сына.
Пришли в комнатку. Оказалось, ещё живы громадные коммуналки с велосипедами в коридоре, общими ванными, ароматами кухни с двумя плитами, на вечно рабочем пространстве которых днём и ночью соединяются летучие фракции пяти-шести борщей и старого белья, кипящего в бочках из толстого алюминия прошлого века.
«Здесь не меньше семи комнат», – подумала Мария, тщетно пытаясь пересчитать двери. За каждым поворотом коридора открывались всё новые горы барахла – и двери, двери. Почему подумала, что не меньше семи? Сама себе она ответила фразой, невозможной ранее: «Я слышу не менее семи тонов утренней тишины…» Так изысканно выражаться мог, будучи в хорошем расположении духа, только Иван Иванович. Теперь, лишенная поддержки мужа, Мария начала пользоваться его богатствами заочно.
Осматриваясь, она чувствовала на себе взгляды обоих сибиряков, с легкой улыбкой оценивавших контраст между интерьером общего жилища и внешностью Марии.
– Давайте, может, вашу сумку? – Женщина протянула руку, но Мария безотчётно уклонилась от помощи, будто сросшись в одно целое со всеми своими новыми вещами.
Кроме того, она заметила громадного рыжего кота, дремавшего на кованом сундуке, и вспомнила о Петровиче, а крысик, в свою очередь, шевельнулся в сумочке. Мария покрепче прижала её к себе.
Женщина удивлённо посмотрела на мужчину; тот покачал головой. Он давно ощутил необычность их встречи на площади, уловил странное поле, окружавшее Марию. И хотя он никогда не метил в экстрасенсы, первичный вывод всё же сделал: дама непростая, обстоятельства у неё редкостные. Нуждается в экстренной помощи.
Ввиду раннего часа в коридоре было безлюдно. Из живых обитателей пока предстал только вышеупомянутый рыжий кот, не проявивший любознательности. Лишь ушками да кончиком хвоста что-то пробормотал и уснул покрепче.
Открывая комнату, мужчина спохватился:
– Я – Николай, а моя супруга – Галина.
– О Господи, – рассмеялась Мария, – а ведь всю ночь проговорили!.. Очень приятно, я – Маша.
– Здесь одна кровать, одна раскладушка и одно большущее кресло, весьма продавленное жизнью. Что предпочтёте? – спросила Галина.
– Конечно, кресло. Я умею спать сидя, стоя, даже лёжа, но это не обязательно, – разъяснила Мария.
Галина, не споря о гостеприимстве, кивнула, разобрала кровать, сбегала в ванную и через пять минут уже мирно спала. Её муж посмотрел в окно, словно проверяя – на месте ли Храм Христа Спасителя, потом посмотрел на Марию, обустраивающуюся в недрах кресла, подумал-подумал и решился:
– Извините, Маша, я не вправе любопытствовать сейчас, когда мы так своеобразно познакомились и сразу стали разговаривать о вещах необычных…
– Но вы чувствуете, что мне нужна помощь, да? – спокойно подхватила Мария.
– Даже элементарная логика подсказывает… Но и ещё что-то, не знаю как выразить.
– Спасибо, Николай. Логика в моём случае действительно может лишь подсказывать. Давайте чуток поспим, а я подумаю, как рассказать вам мою историю. – И она даже зевнула для убедительности, хотя сна по-прежнему не было ни в одном глазу.
– Хорошо, – согласился Николай, пристроился возле жены и закрыл глаза.
Мария тоже закрыла глаза, но спать было невозможно. Она никогда не ощущала такой свежести, бодрости, силы в теле – и такого смятения в душе. Она не чувствовала никакой усталости! Ни одно из потрясающих событий прошедшего дня не потрясло, скажем так, её физического тела. Оно словно законсервировалось на распрекрасном градусе и давлении. Прислушиваясь к своим внутренностям, Мария обнаружила, что они полностью подчиняются её командам: сердцу – биться ровно, желудку – молчать о голоде. Словом, всем подразделениям приказ – отдохнуть, омолодиться и быть как новенькие.
Убедившись, что супруги уснули, Мария расстегнула сумочку и погладила послушного сонного Петровича. Крыс лукаво зыркнул и обнял передними лапками указательный палец Марии.
– Не бойся, – прошептала ему она, – я тебя никому не отдам. А в коридоре – кот. Постарайся не думать о коте. Если он учует и захочет познакомиться с тобой… Даже думать об этом не могу.
Мария вытащила Петровича из сумки, устроила у себя за пазухой, а крыс опять уснул, еще более потеплевший, присмиревший, довольный. Казалось, он, ещё не разучившийся спать, отдаёт дань Морфею за них обоих, беглецов науки. Словно Петрович отсыпается впрок, предвидя бурное будущее, которого пока не видит Мария. Крысы давно известны своей интуицией.
Пока все наши герои спят или просыпаются, служащие соответствующих учреждений разрабатывают план «Восток – Запад». Кому первому пришло это название, никто не уловил, но почему-то утвердилось мгновенно. В нём звенело что-то модное, глобальное.
«Восток – Запад» пока содержал два основных направления: собственно поиск семьи Ужовых и освещение этого поиска в прессе. И одно суперсекретное приложение.
Благо – февраль. Холода. Перепады, ветер, лёд. Беглецы не могут просто забомжевать в каких-нибудь лесах-полях. Погода вынуждает к поиску крыши, следовательно, надо протрясти знакомых и так далее.
Что до прессы, то опять же – февраль. Тоже благо. Разгар сезона, все творческие коллективы на местах, все главреды на постах. Со всеми провести разъяснительную работу. Особенно о профессиональной этике журналиста в части права граждан на истину.
Создали штаб. Купили хорошего пресс-секретаря. Наладили связь всех видов. Пустили дезу – кража секретов и международный шпионаж – по дипломатическим каналам, на радио и телевидение. Строго предупредили Интерпол и всех городских дворников. Хотели сделать ещё что-нибудь, но для первых часов работы не смогли придумать ничего оригинального, но смутно понимали, что это остро необходимо. Так, кто у нас тут оригинальный?
Начальником штаба был назначен очень умный генерал Сидоров, специалист по секретам экономического и промышленного толка. В послужном списке Сидорова Кузьмы Африкановича значилось многозначное число распознанных и благополучно арестованных шпионов, негодяйски покушавшихся на изобретения и открытия наших голозадых умников. К чести генерала надо сказать, что он ни разу не перепутал изобретение с открытием, своего шпиона с чужим, науку со лженаукой, сертификат с патентом и хрен с пальцем.
Он был молод и умеренно честолюбив. Расспросив абсолютно всех, кого предусматривала законная процедура поиска, он закрылся в кабинете, выключил свет, сел и стал думать.
Через полчаса он сделал следующий вывод: кто-то из разыскиваемых (прыгающий Васька – это понятно: подопытный кролик, видимый эффект, нежелательная утечка) является носителем незаконного супериммунитета, а кто-то является автором этого полезного и вожделенного, тоже незаконного, конечно, свойства. Если генерал поймает кого-то из них, а в идеале – всех, то Родина не забудет своего героя. Главного героя – Сидорова. В единственном числе. Сидоров отчётливо понимал, что не он один такой умный, но делиться лаврами не желал априори.
Лёгкая склонность к романтике тут же заставила его вспомнить отечественную Конституцию в следующем ключе: у главы государства скоро выборы, и он настолько здоров, молод и горяч, что вряд ли эти выборы – последние. У него, конечно, и своего иммунитета – вагон и маленькая тележка. Но.
Есть конкуренты, есть неприятные случайности, есть неописуемый народ, поныне не понятый Западом, потратившим на описание данного народа миллионы тонн бумаги разного качества.
Есть многое на свете, друг Горацио, в свете чего можно помочь главе государства.
Если поймать Ужовых и убедиться в только что сделанном выводе, то заодно можно будет реально перейти от медицины лечения к медицине управления. А это и есть новый век! Об медицину управления сейчас бьются лучшие умы человечества… Православные, правда, против такого управления, но кто их будет слушать, когда генерал поймает Ужовых!
Сидоров вспомнил забавную картинку. На днях он, переодевшись, отпустил водителя и спустился в метро. Редкий случай, но по делу надо было. В переходе стояла молодая мамаша в нормальном чистом пальто, с плакатом в руках – помогите ребёнку на пропитание. Сцена, ставшая привычной даже для тех граждан, которые очень редко бывают в метро. Но Сидоров отчего-то забеспокоился, подошёл поближе и вдруг заметил особенность: в прогулочной коляске рядом с женщиной действительно находился ребёнок – максимум полутора лет от роду. Он сидел тихо, как и все нищенствующие, и внимательно читал (!) «Задачник для дошкольников», книжищу в глянцевом переплёте.
Сидоров и так и сяк вертелся, чтобы заглянуть дитятке в глаза, но безуспешно. Юное дарование, полностью сосредоточенное на себе и задачках, время от времени перелистывало страницы и ничуть не интересовалось обстановкой окрест.
Генерал, придя в себя, вспомнил политическую шутку одной знакомой американской журналистки: «Народ, который в такие зимы с наслаждением ест мороженое, непобедим». Журналистка сделала свой вывод после многократных наблюдений над русским народом зимой.
Подпрыгивая вместе с вагоном, Сидоров неотвязно думал о младенце с задачником, осматривал пассажиров метро и предчувствовал что-то очень необычное.
И вот оно пришло. Совсем необычное. Супериммунитетом обладают граждане России – Ужовы. Это – власть. И покруче любой мировой закулисы, о кознях которой ему все уши прожужжал сосед по лестничной площадке, большой любитель оппозиционных газет.
Осталось только поймать этих граждан и надёжно изолировать. Блеск! Шанс! Вперёд.
Счастливый Сидоров вызвал соратников, ещё раз уточнил план розыска Ужовых, после чего позвонил жене и сгоряча пообещал подарить ей на 8 Марта французские духи. Жена премного удивилась, но поблагодарила. Сидоров захотел вздремнуть и положил голову на руки. Руки – на стол. Задремал. Увидел нежно-розовый, как рассвет в степи, бессюжетный сон с цветами, грибами, ягодами… И только началась было вторая серия прекрасного сна, уже с пушистыми кроликами, вдруг замычал телефон.
«Ну и пусть…» – в самодельной благости подумал Сидоров.
Телефон звякнул погромче, слегка удивив генерала способностью к саморегуляции.
– Сидоров слушает, – размягчённо сказал генерал трубке. – Кто говорит?
– Владимир Ильич. Ленин.
– Ага, – усмехнулся начитанный Сидоров. – «На все вопросы отвечает Ленин». Который и теперь живее всех живых.
– Зря вы, батенька, грубите.
– Помилуйте, – подхватывая тон собеседника, воскликнул недопроснувшийся генерал, – я только школу вспомнил! И всё. А в школе я, как вы изволили повелеть, учился, учился и учился! Кстати, почему три повтора?
– Это я ручку расписывал.
– Как так? Ведь тогда ещё не было шариковых ручек, а перьевые не надо расписывать, – развлекался исторической логикой генерал.
– Я, видите ли, в будущее смотрел, – пояснил голос в трубке.
Окончательно встряхнувшись, Сидоров посмотрел на телефон, оглядел кабинет и рявкнул:
– Отставить! Кто говорит? Доложите обстановку!
– Вы, господин-товарищ генерал, сделали неверные выводы относительно семейства Ужовых. Я хотел бы предупредить вас об ошибке. Да, и ещё: вы их не найдёте.
– Прекратить! Не время для шуток! Кто это? – Генерал посмотрел на запертую дверь, хотел вызвать помощников, но очень жаль было бросать разговор, а шнур именно этого аппарата не дотянулся бы до двери. А определитель номера почему-то не сработал. И вообще чушь какая-то.
– Ленин я, Ленин, – спокойно повторил голос. – Всего доброго.
Отбой.
Сидоров расстроился. Не успел он начать лучшее в своей жизни расследование, как уже шутки пошли. Ишь ты! Ленин! Ручку расписывал. И ведь как расписал!
И вдруг до генерала дошло – как туман развеялся, – что неведомый собеседник с абсолютно незнакомым Сидорову голосом произнёс запрещённую в телефонных и прочих внутренних переговорах фамилию Ужовых. Любой из своих, кто бы сделал это, крупно пострадал бы. А из посторонних никто не знал этого номера, только что установленного в штабе для прямой связи с начальником. Да и вообще: сам Сидоров ещё не выучил свой новый номер, а ему уже звонят пророчествующие хулиганы.
Помощника он, естественно, вызвал и велел проверить последний звонок. И очень оперативно получил справку, что по этому номеру пока состоялся один-единственный разговор: Сидоров беседовал с Сидоровой о подарке на женский день.
– Булгаковщина какая-то, – рассердился Сидоров.
– Не могу знать, товарищ генерал, – щёлкнул помощник.
– И не надо. Иди с Богом, – отдал странную команду Сидоров.
– Не понял, товарищ генерал, – хлопнул ресницами помощник.
– Пошёл на …! – рявкнул Сидоров.
– Есть, – ответил помощник.
Иван Иванович и Васька Ужовы сидели на дачной кухне и беседовали о своей новой жизни. Уже было принято первое решение: не задерживаться на чужой территории. Изыскивалось второе: куда податься?
Проинвентаризировали всех близких и дальних родственников, кого сумели вспомнить, но сразу поняли, что это не выход; ну, понятно.
Старший Ужов доложил результаты разведки: окрестные дачи пусты, но большинство под приличной электронной охраной. Есть и собаки, громадные, злые, громкоголосые, но вполне живые, что говорит о посещаемости посёлка домовладельцами.
Дача Васькиной соклассницы Муськи, не обеспеченная ни электроникой, ни зверюгами, вообще оказалась единственной в этом своём роде. Ужовы согласились, что это благоприятный знак на грани чуда, но тем более решили покинуть её. В любую минуту хозяева могли появиться с целью устранения последней недоработки. Дом был обжитой, тёплый; работал холодильник, в нём хранились непросроченные продукты; словом, здесь Ужовых ждали неминуемые неприятности, причём в обозримом будущем. Васька, человек начитанный, даже попытался протереть все поверхности, на коих могли остаться отпечатки пальцев, но быстро заметил, что заодно стирает легчайший слой пыли, чем выдаёт себя ещё очевиднее. Загрустил, сел и сказал:
– У нас есть загранпаспорта.
– Молодец. Двойка с плюсом. Ты хоть подумал, что сказал?
– Ах да. Ну почему ты, пап, не Штирлиц какой-нибудь… Было бы и у тебя окно на границе.
– Граница на замке, – усмехнулся отец. – Ищем дальше. Маме больше не звоним.
– Я не соображаю, пап, – заныл Васька.
– Ладно, давай ещё какие-нибудь новости посмотрим, – решил Иван Иванович и включил тщательно вытертый телевизор.
Там забастовка, сям голодовка, вертолёт пропал, зарплаты нет. Отопление, энергетика, закон о языке – всё одно и то же. В каком-то провинциальном городке учителя, ещё не решившиеся на открытый бунт, но уже подумывающие о какой-нибудь акции против негодяйской местной администрации, выдвинули женщину-лидера, а она, преподаватель словесности, разволновалась и сказала репортёру:
– Они относятся к нам чисто неуважительно!
Хохотали до слёз оба – и отец, и сын.
Успокоившись, они перешли на выражения типа «чисто конкретные овчарки у чисто конкретного соседа», заболтались и чуть не пропустили чисто конкретный звук мощного двигателя: у ворот остановилась машина.
Васька замер. Потом подкрался к окну и осторожно выглянул на улицу.
– Хозяева? – шепнул Иван Иванович.
– Нет. У моей кикиморы другой номер. Но тоже джип.
– Что делают?
– Сюда идут, пап. Ворота открыли какой-то железкой. Давай линять через огород. – И Васька, схватив сумку и куртку, потянул отца к выходу на веранду.
Иван Иванович на бегу выключил телевизор и быстро осмотрел кухню: всё вроде бы чисто.
Ужовы покинули дом, заперли веранду, забежали за сарай и притаились. Не прошло и пяти минут, как внутри дома что-то стеклянно треснуло, ухнуло и – пламя взвилось под самые небеса. Васька зажмурился. Иван Иванович как-то очень быстро, интуитивно, без мук анализа понял, что на их глазах только что произошёл поджог. Никаких несчастных случаев вроде неосторожного обращения с огнём там, в доме, сейчас быть не могло. Слишком упорядочен был быт этой дачи, и слишком хорошо он сам лично всё проверил уходя.
Ещё несколько секунд – и догадка подтвердилась: группа крепких ребят в чёрных куртках спокойно погрузилась в джип, будто, знаете ли, почтальон заходил, телеграмму оставил.
Машина уже развернулась и напряглась перед рывком, как вдруг из передней двери выпрыгнул крепкий гражданин, низкорослый, в чёрной шапочке на глаза, постоял, подумал, понюхал и направился чисто конкретно к сараю, за которым притаились Ужовы. Видимо, у этого товарища тоже разыгралась интуиция: он шёл по снегу, наступая точно в свежие следы Ивана Ивановича. В пяти шагах ровно горела дача. Крепыш, казалось, уже забыл о ней. Его интересовали только следы на снегу.
Васька с отцом переглянулись. До неминуемой встречи оставалось около десяти секунд.
– Пап, это – бандит… – шепнул Васька.
– Конечно, – довольно громко ответил Ужов, – сейчас нам решат проблему ночлега.
Крепыш завернул за сарай, бесстрастно осмотрел сидящих на снегу и сообщил:
– Едем.
Ужовы без разговоров поднялись, подхватили вещи, бодро пошли за крепышом к машине, и со стороны вся сцена выглядела самой мирной на земле.
На просторах джипова салона их ожидал вполне добрососедский приём: четыре пары ничего не выражающих глаз и два дула, направленных на вновь прибывших. Крепыш кивнул, и Ужовы как-то сразу оказались на полу, тихо и без напряжения. Джип наконец рванулся, будто заскучав тут ждать вас всех на пожаре.
Летели молча. Васька от нечего делать разглядывал крутомордые башмаки своего конвоира: толстенные подошвы с металлом на носу, зеркально надраенный кожаный верх. Серьёзная обувь, выразительная. Васька почему-то представил себе, как этот ботиночек легким движением носовой части разбивает телевизор на Муськиной даче. И холодильник. На множество частей. Осколки хрустят, соусы и сосиски глупо катаются по стёклышкам. Жалко сосиски.
Иван Иванович, лёжа рядом, старался представить себе грядущее объяснение с начальством: ведь ясно, что обжигать горшки не боги были направлены. Языкознание языкознанием, но по фене Ужов не ботал, и вообще – какая она сейчас, феня-то?
И как только Иван Иванович принял решение выражаться исключительно вежливо, с применением московской литературной нормы, джип затормозил, ребятки ожили, крепыш опять кивнул. Затемнение.
Следующий кадр: Ужовы сидят в уютных велюровых креслах, забранных полиэтиленовыми чехлами.
В некотором отдалении, у большого огнедышащего камина сидит, потягивая томатный сок, крупный лысый мужик с абсолютно круглым животом, смиренно отдыхающим на коленях владельца.
– Здравствуйте, – приветливо сказал круглобрюхий. – Я сожалею, что моим друзьям пришлось нарушить ваши планы.
– Здравствуйте, – приветливо ответили Ужовы. – Ничего страшного.
– Ничего? В самом деле? – Круглый живот чуть повернулся в сторону Васьки, которому показалось, что подвинулись все стены гостиной. – Тебя как зовут?
– Василий, – с достоинством сообщил тот. – А вас?
– Мар Марыч, – ответил живот. – И в каком классе ты учишься, Василий?
– А вы? – поинтересовался Васька.
Живот колыхнулся. Хозяин с еле заметным удивлением взглянул на старшего Ужова и поставил томатный стакан на тёмно-красный столик с резными ножками.
– Понятно. Слушайте. Я не даю и не беру обещаний. Вы оказались не в то время и не в том месте. Избавиться от ваших трупов – пять минут работы. Но пока вы ехали ко мне в гости, я случайно посмотрел новости. Вы Ужовы?
– Из чего следует, – вежливо улыбнулся Иван Иванович, – что мы всё-таки оказались в нужном месте в нужное время. Не так ли, Мар Марыч?
– Конечно. А проверить всё-таки надо. – Хозяин чуть приподнял ближайший к лицу подбородок.
В дверях показался крепыш, уже без шапочки, но с пистолетом. Кивнул. Щёлк, хлоп! Пуля пробила Васькину шею. Иван Иванович вздрогнул – и в следующий миг схватился за своё продырявленное плечо.
Кровь из обеих ран, слегка побрызгав на полиэтилен, предохранявший обивку кресел, остановилась. Дырки затянулись свежей плотью.
У хозяина пропали все восемь подбородков, а крепыш, нарушая субординацию, произнёс десять – двенадцать коротких ненормативных слов.
Исчерпав лексикон, крепыш осмотрел и обнюхал своё оружие, после чего повторно прицелился в Ваську, очевидно, полагая, что осечки бывают разные.
– Убери, – выдохнул хозяин. – Иди. Ты теперь – слепоглухонемой. Понял?
Крепыш кивнул и спрятал пистолет.
Пока Галина готовила завтрак, Николай рассказывал Марии о своих исторических находках. Он любил архивы, книжную пыль и потемневшие зеркала. Ему казалось, что всё былое он видит намного чётче, нежели актуальное современное. Он давно не обращал внимания на прессу, жил своим умом, уважал жену за крепость духа, путешествовал по России при любом удобном случае. А то, что в родном сибирском городке ему ещё и учительствовать разрешали, воспринимал как милость. Как ни странно, в этой провинциальной школе даже зарплату давали вовремя – в отличие от остальных российских школ начала двадцать первого века.
Мария с облегчением в душе слушала его плавную речь, правильно построенную по-русски, а Галина разливала чай с травами, ненавязчиво подхватывая фразы Николая, и такая гармония царила за этим утренним столом, что передать её можно было бы только хорошей музыкой.
Галина тоже учила детей истории, но почитывала и фантастику, и модную эзотерику, собирала конфессиональную прессу и листовки от всевозможных сект, мечтала купить домик в лесу с большим телескопом на крыше, варить малиновое варенье и написать книгу сказок для современных малышей, ушибленных прогрессом.
Они оба настолько выпадали из обоймы человеческих стереотипов столицы, насколько и было уникальным сегодняшнее состояние души Марии, то есть насколько и нуждалась она в чём-то совсем незнакомом, из другого мира, в котором – по крайней мере здесь и сейчас – её никто не разыскивал.
По счастью, в их комнатке не было телевизора. Мария могла успеть рассказать своим знакомцам свою правду – прежде чем телеохотники что-нибудь соврут. Слушая Николая, она тщательно перебирала выражения, но всё никак не могла придумать начало.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента