Страница:
Секретная служба короля тщетно пыталась изменить ход событий в пользу «кавалеров», а после того, как король попал в руки неприятеля, помочь ему вырваться из плена. В ноябре и декабре 1647 года Карл I содержался под стражей во дворце Хемптон-корт. Заключение не было строгим, и «кавалерам» удалось увезти короля на остров Уайт, но там его снова взяли под арест. Шифрованные письма, которые направлял Карл своим сторонникам, без труда прочитывались парламентской секретной службой. Поэтому все попытки «кавалеров» снова организовать бегство Карла окончились провалом.
В 1649 году король Карл 1 был казнен. Англия стала республикой.
Немного найдется в истории процессов, которые оказали бы столь сильное влияние не только на современников, но и на последующие поколения, как суд над английским королем Карлом I.
…Когда через 11 лет после этого процесса судили оставшихся в живых «цареубийц», юристы короны долго ломали голову над сложной правовой проблемой: считать ли день казни 30 января 1649 года последним днем царствования Карла I или первым днем правления его сына Карла II? По закону не должно быть разрыва даже в один день. Часть судей считали, что можно выйти из непредвиденного затруднения, отнеся этот роковой день к обоим царствованиям, другие выражали сомнение в правильности такого толкования законов. В результате, чтобы обойти столь непреодолимую преграду, обвиняемым было инкриминировано не убийство 30 января Карла I, а злоумышление против жизни короля 29 января 1649 года.
А ведь в этот, никак не умещающийся ни в одно царствование день 30 января приказ о приведении в исполнение смертного приговора прямо указывал, что подлежит казни «король Англии». И палач уже на эшафоте именовал Карла не иначе, как Ваше Величество. Как ошибся бы тот, кто увидел здесь неизжитую рабскую психологию, инерцию почтения перед священной особой помазанника Божьего. Нет, это был поистине революционный разрыв с прошлым: меч народного правосудия карал не частного человека, а монарха. Как говорил прокурор Джон Кук, суд «вынес приговор не только одному тирану, но и самой тирании».
Монархов и до этого нередко насильственно свергали с трона, немало их кончало жизнь под топором палача, но всегда при этом они объявлялись узурпаторами престола. Их лишали жизни, но по приказу другого, объявленного законным государя. Когда судили бабку Карла I Марию Стюарт, невозможно было подыскать подходящие судебные прецеденты, хотя речь шла не о царствующей королеве, которую к тому же судили в другой стране и по повелению монарха страны, где она провела в тюрьме почти два десятилетия. Во время английской революции парламент настоял вопреки сопротивлению Карла I, на казни двух его главных советников, осуществлявших политику королевского абсолютизма, — графа Страффорда и архиепископа Лода.
Их процессы произвели сильное впечатление, но и они не могли идти ни в какое сравнение с судом над королем. Исключительность процесса Карла I подчеркнула сама история — только через полтора века, в годы другой, еще большей по масштабам народной революции снова бывшие подданные судили своего монарха. Но и тогда это стало событием, эхо которого отозвалось по всей Европе.
Процесс Карла I поражал воображение также силой характера врагов, столкнувшихся в этом деле. Во многом можно было обвинить Карла: и в стремлении утвердить на английской почве королевский абсолютизм иноземного типа, и в полной неразборчивости в средствах, и в готовности на любые клятвопреступления, на циничное попрание самых торжественных обещаний, на сговор с врагами страны и на предательство, если это было в его интересах, своих наиболее верных сторонников, на отречение от исполнителей своих приказаний и на то, что, если нужно, он пролил бы реки крови своих подданных. Но нельзя отказать Карлу и в неукротимой энергии, в убежденности в справедливости своего дела, в том, что используемые им дурные средства служат благой цели. Уже в предсмертной речи с эшафота он заявил собравшейся толпе: «Я должен сказать вам, что ваши вольности и свобода заключены в наличии правительства, в тех законах, которые наилучше обеспечивают вам жизнь и сохранность имущества. Это проистекает не из участия в управлении, которое никак вам не надлежит. Подданный и государь — это совершенно различные понятия». За несколько минут до казни Карл продолжал отстаивать абсолютизм с таким же упрямством, как и в годы наибольшего расцвета своего могущества.
Революционерам надо было созреть для борьбы и для торжества над таким убежденным противником, за которым стояли столетние традиции, привычки и обычаи многих поколений. Надо помнить еще об одной характерной черте тогдашней политической обстановки и общественной атмосферы. Несомненно, что только давление снизу, со стороны народа, побудило руководителей парламентской армии — Оливера Кромвеля и его единомышленников — пойти на углубление революции, на ликвидацию монархии и провозглашение республики. Это, однако, не исключало того, что лондонская толпа была раздражена своекорыстной политикой парламента. Недовольство вызывалось растущим бременем налогов, разорением, связанным с многолетней гражданской войной. Стоит ли удивляться, что порой это недовольство окрашивалось в монархические тона? С другой стороны, большое число парламентских политиков боялось народа и готово было цепляться за монархию как возможного союзника. Карьеристский расчет заставлял этих людей сомневаться в прочности порядка, который будет создан без привычной монархической формы власти, страшиться ответственности в случае реставрации Стюартов, что все время оставалось реальной политической возможностью.
Нельзя было найти юриста, который составил бы обвинительный акт против короля. Палата лордов отказалась принять решение о предании Карла суду. Палата общин, подвергнутая «чистке» от сторонников соглашения с королем, назначила в качестве судей 135 лиц. На их верность, как считали, можно положиться. Но 50 из них сразу отказались от назначения, большинство остальных под разными предлогами не поставили своей подписи под приговором.
Нужна была поистине железная воля Кромвеля и его ближайшего окружения, а также тех демократически настроенных офицеров-левеллеров (уравнителей), которые по своим политическим взглядам стояли левее руководителей армии, чтобы преодолеть страхи одних, возражения других, интриги и эгоистические расчеты третьих и решиться на чрезвычайную меру, поразившую Европу.
Делая этот дерзкий революционный шаг, верхушка армии стремилась внешне сохранить связь с английской конституционной традицией, по крайней мере с теми ее положениями, которые не были ликвидированы самой логикой развития революции. Однако провести процесс над королем в соответствии с конституционными принципами, как раз включавшими безотчетность монарха перед подданными за свои поступки, было заранее безнадежным делом. Более того, для Карла I, тоже пытавшегося по существу изменить форму правления в Англии по примеру континентального абсолютизма, конституционная почва была наиболее удобной для оспаривания правомочности суда.
Именно в этой плоскости и началась 20 января словесная дуэль между председателем суда Брейдшоу и Карлом в Вестминстер-холле, где происходил процесс короля. Черные камзолы пуританских судей, многочисленная стража с мушкетами и алебардами, внимательно наблюдавшая за зрителями на галереях, подчеркивали суровую торжественность происходившего. Брейдшоу объявил «Карлу Стюарту, королю Англии», что его будут судить по решению английского народа и его парламента по обвинению в государственной измене.
Карл обвинялся в том, что, будучи признанным в качестве короля Англии и наделенным поэтому ограниченной властью и правом управлять согласно законам страны, злоумышленно стремился к неограниченной и тиранической власти и ради этой цели изменнически повел войну против парламента.
Со своей стороны Карл потребовал разъяснить, какой законной власти он обязан давать отчет в своих действиях (отлично зная, что такой власти не существует по конституции). Иначе он отказывается отвечать на вопросы суда. «Вспомните, что я ваш король, законный король», — настойчиво твердил Карл. Брейдшоу повторил, обращаясь к Карлу, выдвинутые обвинения, призвав его к ответу за содеянное «от имени английского народа, королем которого вы были избраны».
Таково было действительное представление пуритан о предназначении короля, но оно имело мало общего с традиционным конституционным правом Англии. Карл снова возразил: «Англия никогда не была государством с выборным королем. В течение почти тысячи лет она являлась наследственной монархией». Король объявил далее, что он стоит за «правильно понятое» право палаты общин, но что она без палаты лордов не образует парламента. «Предъявите мне, — добавил король, — законные полномочия, подтверждаемые словом Божьим, Священным Писанием или конституцией королевства, и я буду отвечать». Карл пытался всю конституционную аргументацию и все доводы от Священного Писания, которыми оперировали его противники, обратить против них самих. Он апеллировал к зрителям, присутствовавшим в Вестминстер-холле. Среди них было немало его сторонников — «кавалеров», даже кричавших «Боже, спаси короля» при удачном для Карла повороте в словопрениях. Брейдшоу был вынужден отдать приказ увести арестованного.
Результаты словесного поединка в первый день были не очень обнадеживающими. «Конституционная» аргументация обвинения сразу же обнаружила свои слабые стороны, и это дало дополнительные основания колеблющимся выразить свои сомнения. Но это же усиливало решимость таких людей, как прокурор Кук, заявивший: «Он должен умереть, а с ним должна умереть монархия».
На следующий день было воскресенье, пуританские судьи слушали три проповеди. Впрочем, и проповедники не сошлись во мнениях, как поступить с королем. Утром в понедельник 62 судьи собрались на частное заседание: обсуждался вопрос, как реагировать на оспаривание королем полномочий суда. И снова было решено соблюдать фикцию конституционности его действий, соответствия традиционному праву. Дальнейший отказ короля отвечать на вопрос, признает ли он себя виновным, было решено считать за утвердительный ответ. Хотя это ускорило вынесение приговора, но в значительной степени лишало процесс его пропагандистской ценности. Ведь в таком случае механически отпадала необходимость вызывать свидетелей, которые своими показаниями сделали бы очевидной виновность короля; прокурор лишался повода для произнесения обвинительной речи. Признание обвиняемым инкриминируемого ему преступления требовала судебная процедура, чему в пределах возможного стремился следовать революционный трибунал.
После полудня открылось второе регулярное заседание суда. Брейдшоу заявил королю, что суд не позволит ставить под сомнение свои полномочия. Карл снова выдвинул возражения конституционного характера: по закону монарх не может быть преступником, палата общин не имеет судебной власти. Опять начались дебаты. Во вторник снова частное заседание и снова решение еще раз дать королю возможность ответить на обвинение, если он согласится признать полномочия суда. В противном случае утром 24 января будет вынесен приговор.
Последовал еще день словесной перепалки. Лишь когда Брейдшоу сбрасывал сковывавшие его путы конституционного крючкотворства, когда он по существу говорил о преступлениях короля — инициатора кровавой войны против народа, все становилось на свое место и Карл представал перед судьями и зрителями тем, чем он был в действительности, — поборником реакции и тирании. Конечно, речи Брейдшоу менее всего могли поколебать уверенного в своей правоте Карла.
Политическая обстановка не позволяла суду и стоявшему за ним индепендентскому руководству армии пренебрегать возможностью доказать вину короля. Для этой цели было проведено — в отсутствие подсудимого — заслушивание свидетелей, выявивших роль Карла в ведении гражданской войны, нарушение им заключенных соглашений, приводилась перехваченная переписка короля, свидетельствовавшая о его намерении при первом же удобном случае расправиться со своими противниками (эти показания были напечатаны и в лондонских газетах).
27 января Карл был снова приведен в зал суда. Король, отлично зная, что все было подготовлено для вынесения приговора, попытался сорвать намеченный ход заседания речью, обращенной к судьям. Брейдшоу запретил ему говорить. Но как только председатель суда произнес несколько слов о том, что обвинение поддерживается от имени английского народа, с галереи раздался женский голос: «Не от имени половины, не от четверти английского народа. Оливер Кромвель — изменник». Кричала какая-то важная дама в маске. Потом выяснилось, что это была леди Ферфакс, жена номинального командующего парламентской армией, который, несмотря на все настояния своего заместителя Кромвеля, уклонялся от участия в процессе короля. После того как наконец воцарилась тишина, Брейдшоу продолжил свою речь. Поскольку, заявил он, обвиняемый отказывается ответить на вопрос, признает ли он себя виновным, суду остается вынести приговор. Обвиняемому может быть дано слово, если он не возобновит спора о полномочиях суда. Не вступая в дискуссию, король, однако, подтвердил, что отрицает право судить его. Опять часть судей усомнилась в правомочности своих действий. Один из них, Джон Даунс, вполголоса выразил сомнение. Сидевший впереди него Кромвель круто повернулся:
— Что тебя беспокоит? Ты что, спятил? Не можешь сидеть тихо и вести себя спокойно?
Но и после этого окрика Дауне громко произнес, что он не удовлетворен ходом дела. Брейдшоу неожиданно объявил перерыв, и суд удалился на совещание.
Что происходило в эти полчаса? Впоследствии, уже после реставрации, не только Дауне, но и несколько других членов суда уверяли, что они требовали в последнюю минуту достигнуть соглашения с королем и что все их соображения были гневно отвергнуты Кромвелем. Он напомнил им о нарушениях Карлом прежних обязательств. Кромвелю удалось сплотить подавляющее большинство членов суда.
При возобновлении заседания Карл, учитывая обстановку, потребовал, чтобы парламент выслушал его новые предложения. Брейдшоу отверг этот последний маневр короля. В своей заключительной речи председатель суда снова напомнил о преступлениях Карла перед английским народом, о нарушении им договора, который связывает монарха с его подданными, разжигании гражданской войны. Брейдшоу объяснил, игнорируя протесты Карла, почему короля нужно считать тираном, изменником и убийцей в полном смысле этого слова. Приговор, зачитанный секретарем суда, гласил: «Указанный Карл Стюарт как тиран, изменник, убийца и враг общества будет предан смерти посредством отсечения головы от туловища».
Те немногие дни, которые отделяли вердикт суда от казни, были заполнены лихорадочной активностью роялистов и иностранных дипломатов, пытавшихся добиться отсрочки или пересмотра приговора. В Лондоне распространялись слухи, что даже палач отказался выполнять свои обязанности и что его роль будет играть сам Кромвель. Палач и его помощник действительно были в маске, очевидно, чтобы потом иметь возможность, если потребуется, отрицать свое участие в цареубийстве, а пока чтобы избежать удара кинжалом, который всегда ведь мог быть нанесен из-за угла рукой какого-нибудь «кавалера». 30 января Карл I взошел на эшафот.
Парламент немедля принял закон, запрещавший провозглашение королем наследника казненного монарха. Как указывалось в парламентском решении, принятом через неделю после казни, «было доказано на опыте, что должность короля Англии и принадлежность власти над нею какому-либо одному лицу не обязательны, обременительны и опасны для свободы, безопасности и общественных интересов народа и, следовательно, должны быть уничтожены». Однако победившие классы — буржуазия и обуржуазившаяся часть дворянства — боялись народных масс, с помощью которых они одержали победу над королем. Они мечтали о твердой власти, которая гарантировала бы их завоевания от опасности как слева — со стороны трудящихся масс, так и справа — со стороны побежденных, но мечтавших вернуть утерянное роялистами («кавалеры» сплотились вокруг находившегося в эмиграции Карла II, сына казненного короля).
В стране была установлена диктатура генерала Оливера Кромвеля, объявившего себя лорд-протектором Англии. Кромвель должен был бороться с деятельным роялистским подпольем. «Кавалеры» пытались поднимать восстания, вести переговоры со всеми группировками, недовольными режимом протектората, готовили покушения на лорд-протектора. В борьбе против «кавалеров» не меньшее значение, чем армия — знаменитые «железнобокие», — имела кромвелевская разведка. Кромвель лично разработал некоторые принципы построения своей разведывательной службы, например, ввел правило, что ни один агент не должен знать ничего сверх того, что ему необходимо для его действия, и в особенности не быть посвященным без крайней необходимости в работу других агентов. Лорд-протектор любил порой приглашать к себе за стол друзей и лиц, казавшихся ему подозрительными, чтобы изумлять первых и ужасать вторых степенью своей осведомленности о связях и действиях каждого из них.
Еще в 1649 году руководство разведкой было возложено на Томаса Скотта — одного из «цареубийц», голосовавших за вынесение смертного приговора королю Карлу I. Роялист Клемент Уокер, вспоминая библейский миф о египетском пленении, жаловался, что агентами Скотта «вся Англия кишела, как Египет кишел вшами и лягушками». Скотт использовал не только шпионов, но и агентов, провоцировавших плохо организованные выступления «кавалеров».
Энергичным помощником Скотта вскоре стал капитан Джордж Бишоп, занявшийся организацией шпионажа внутри страны. Другим сотрудником начальника кромвелевской разведки был профессор геометрии Оксфордского университета Джон Уоллис, достойный наследник Фелиппеса, утверждавший, что он является основателем новой науки — криптографии. Уоллис расшифровал многие коды роялистов. Утверждали, что не было шифра, который ему не удалось бы раскрыть. При этом, в отличие от Бишопа, ярого сторонника Кромвеля, Уоллис изображал человека не от мира сего, ученого, готового лишь в интересах науки разгадывать передаваемые ему шифры. Гайд, канцлер жившего в эмиграции Карла II, долгое время не мог поверить, что Уоллис раскрывает роялистские шифры. Гайд считал, что ключи к шифрам были выданы кем-то из «кавалеров». Лишь после реставрации, получив в свои руки образцы работы Уоллиса, Гайд должен был сознаться, что недооценил таланты оксфордского геометра. Наряду с Уоллисом опытным криптографом зарекомендовал себя Джон Уилкинс, епископ Честера, который впоследствии раскрыл свой метод Карлу II.
Роялисты скоро почувствовали эффективность системы, созданной Скоттом. Приближенный короля маркиз Ньюкасл признал это в разговоре с одним из «кавалеров», который, между прочим, тоже был агентом Бишопа. Тот писал своим начальникам: «Они думают, что вы в сговоре с дьяволом. Стоит им только подумать о чем-нибудь, как вы уже узнаете об этом».
В 1653 году общее управление разведкой перешло от Скотта и Бишопа к Джону Терло. Этот до революции скромный адвокат из графства Эссекс стал при Кромвеле государственным министром, министром внутренних дел, министром иностранных дел, военным министром, членом государственного совета и, наконец, главой полиции и разведки, что едва ли не более всего способствовало его влиянию. В период после смерти Кромвеля Скотт на некоторое время опять стал во главе разведывательного ведомства.
Терло был, несомненно, самым способным руководителем секретной службы, которого Англия имела со времен Уолсингема. Подобно Уолсингему, Терло предпочитал создавать свою сеть, нередко минуя английские миссии и посольства. Среди агентов Терло были роялисты, готовые перебежать в лагерь Кромвеля, и экзальтированные проповедники наступления «царства Божьего» на земле, мужчины и женщины, старики и молодежь. Глава тайной службы спасал от виселицы приговоренных к смерти, при условии, что они станут шпионами лорд-протектора. Недавно были проданы с аукциона и стали известны ученым донесения агентов Терло из Франции, Бельгии, Голландии, Германии, Португалии, составившие целый том. Даже такой мастер тайной войны, как фактический правитель Франции кардинал Мазарини, жаловался, что его секреты похищены людьми Терло. Кстати, Кромвель пытался использовать Фронду, острую внутриполитическую борьбу во Франции. Осенью 1650 года он тайно послал в Париж в качестве своего представителя Генри Вэна-младшего для тайных переговоров с Рецем — одним из лидеров Фронды, в те месяцы временно помирившимся с Мазарини. Однако попытки сговориться с Рецем, по крайней мере, если верить его знаменитым «Мемуарам», не удались, так как он опасался быть обвиненным в связи с английскими «цареубийцами».
Английская разведка старалась установить контакты и с Фрондой в Бордо. Интересно, что здесь одним из их противников был д'Артаньян — прототип знаменитого героя «Трех мушкетеров» А. Дюма. По поручению Мазарини д'Артаньян прибыл в армию, осаждавшую Бордо, который находился в руках фрондеров. Д'Артаньян переодетым посетил город и завязал связи с лицами, готовыми перейти на сторону правительства.
Во время первой англо-голландской войны (1652 — 1654 годы) Терло узнавал о секретных решениях Генеральных штатов Голландии чуть ли не на следующий день после их принятия.
Английские путешественники, даже симпатизировавшие роялистам, боялись встречаться с находившимся в Париже в 1654 году Карлом II, так как об этих посещениях немедленно узнавали в Лондоне. Один аристократ, державший в годы войны сторону парламента, попросил у Кромвеля разрешение съездить за границу. Лорд-протектор дал согласие при условии не видеться с Карлом, в это время переехавшим в Кёльн. После возвращения этот дворянин был вызван к Кромвелю:
— Точно ли вы соблюдали мой приказ?
— Да.
— Это верно, — заметил, усмехнувшись, протектор, — вы не видели Карла Стюарта, чтобы сдержать обещание, данное мне. Вы встретились с ним в темноте, для этого из комнаты были вынесены свечи.
И Кромвель точно изложил остолбеневшему от изумления и страха собеседнику содержание его переговоров с Карлом II.
Терло имел своих людей в ближайшем окружении Карла II: новый государственный секретарь любил получать секретные новости из первоисточников. Впрочем, немало полезного сообщали Терло и его агенты, не принадлежавшие к числу доверенных лиц короля, но вращавшиеся среди «кавалеров», которые часто не умели держать язык за зубами. В числе шпионов Терло был Джозеф Бэмфилд, которому роялисты поручали выполнение многих секретных миссий. Агенты шефа кромвелевской разведки известили его о всех подробностях подготовки роялистского восстания весной 1655 года. Это было одной из причин, почему действительно начавшееся в марте восстание было без труда подавлено «железнобокими».
Широко применял Терло и старую уловку, подсылая к арестованным своих людей. Немалое число роялистов, постепенно отчаявшись в возможности успеха, стали предлагать свои услуги Терло. Один из них, сэр Джон Гендерсон, был в 1654 году послан в Кёльн, где находился двор Карла. Гендерсон сумел выудить много важных сведений у королевского министра Питера Мессонетта. Однако еще большее значение имел другой агент Терло — Генри Меннинг, в прошлом активный роялист, вкравшийся в доверие к Карлу. Меннинг был разоблачен и казнен приближенными короля.
На службе Терло находились и женщины-разведчицы. В мае 1655 года в роялистских кругах Антверпена появилась молодая, красивая Диана Дженнингс. Она выдавала себя за вдову недавно убитого на дуэли роялиста. Диана произвела сильное впечатление на полковника Роберта Фелипса, который с готовностью взял на себя заботы об интересной леди. Немало смеялись приятели Фелипса, когда вскоре выяснилось, что мнимая вдова была явной обманщицей. Однако они зубоскалили бы значительно меньше, узнав, что Диана Дженнингс за время своего флирта с Фелипсом сумела узнать у него все детали подготовлявшегося им и несколькими другими «кавалерами» покушения на Кромвеля. Заговорщики намеревались застрелить лорд-протектора и бежать под прикрытием вооруженного отряда в 50 человек. Диана Дженнингс быстро села в Дюнкерке на корабль, идущий в Англию, и вскоре передала Терло список участников заговора, а также адрес «почтового ящика», через который они вели переписку со своими сообщниками.
Некоторые честолюбцы из партии «кавалеров», потерпевшие неудачу в интригах, кипевших вокруг Карла II, решались отомстить, нанимаясь на службу к Терло. Так поступил сэр Джон Марлей, бывший роялистский губернатор Ньюкасла. Ричард Палмер, служивший при дворе Карла II, сам принес в ведомство Терло письма, которые ему было поручено доставить роялистам в Англию из Кёльна, предложив свои услуги и на будущее. Палмер явно руководствовался желанием получить побольше денег. Терло позднее послал его в Голландию в качестве разведчика при английском после в Гааге.
В 1649 году король Карл 1 был казнен. Англия стала республикой.
Немного найдется в истории процессов, которые оказали бы столь сильное влияние не только на современников, но и на последующие поколения, как суд над английским королем Карлом I.
…Когда через 11 лет после этого процесса судили оставшихся в живых «цареубийц», юристы короны долго ломали голову над сложной правовой проблемой: считать ли день казни 30 января 1649 года последним днем царствования Карла I или первым днем правления его сына Карла II? По закону не должно быть разрыва даже в один день. Часть судей считали, что можно выйти из непредвиденного затруднения, отнеся этот роковой день к обоим царствованиям, другие выражали сомнение в правильности такого толкования законов. В результате, чтобы обойти столь непреодолимую преграду, обвиняемым было инкриминировано не убийство 30 января Карла I, а злоумышление против жизни короля 29 января 1649 года.
А ведь в этот, никак не умещающийся ни в одно царствование день 30 января приказ о приведении в исполнение смертного приговора прямо указывал, что подлежит казни «король Англии». И палач уже на эшафоте именовал Карла не иначе, как Ваше Величество. Как ошибся бы тот, кто увидел здесь неизжитую рабскую психологию, инерцию почтения перед священной особой помазанника Божьего. Нет, это был поистине революционный разрыв с прошлым: меч народного правосудия карал не частного человека, а монарха. Как говорил прокурор Джон Кук, суд «вынес приговор не только одному тирану, но и самой тирании».
Монархов и до этого нередко насильственно свергали с трона, немало их кончало жизнь под топором палача, но всегда при этом они объявлялись узурпаторами престола. Их лишали жизни, но по приказу другого, объявленного законным государя. Когда судили бабку Карла I Марию Стюарт, невозможно было подыскать подходящие судебные прецеденты, хотя речь шла не о царствующей королеве, которую к тому же судили в другой стране и по повелению монарха страны, где она провела в тюрьме почти два десятилетия. Во время английской революции парламент настоял вопреки сопротивлению Карла I, на казни двух его главных советников, осуществлявших политику королевского абсолютизма, — графа Страффорда и архиепископа Лода.
Их процессы произвели сильное впечатление, но и они не могли идти ни в какое сравнение с судом над королем. Исключительность процесса Карла I подчеркнула сама история — только через полтора века, в годы другой, еще большей по масштабам народной революции снова бывшие подданные судили своего монарха. Но и тогда это стало событием, эхо которого отозвалось по всей Европе.
Процесс Карла I поражал воображение также силой характера врагов, столкнувшихся в этом деле. Во многом можно было обвинить Карла: и в стремлении утвердить на английской почве королевский абсолютизм иноземного типа, и в полной неразборчивости в средствах, и в готовности на любые клятвопреступления, на циничное попрание самых торжественных обещаний, на сговор с врагами страны и на предательство, если это было в его интересах, своих наиболее верных сторонников, на отречение от исполнителей своих приказаний и на то, что, если нужно, он пролил бы реки крови своих подданных. Но нельзя отказать Карлу и в неукротимой энергии, в убежденности в справедливости своего дела, в том, что используемые им дурные средства служат благой цели. Уже в предсмертной речи с эшафота он заявил собравшейся толпе: «Я должен сказать вам, что ваши вольности и свобода заключены в наличии правительства, в тех законах, которые наилучше обеспечивают вам жизнь и сохранность имущества. Это проистекает не из участия в управлении, которое никак вам не надлежит. Подданный и государь — это совершенно различные понятия». За несколько минут до казни Карл продолжал отстаивать абсолютизм с таким же упрямством, как и в годы наибольшего расцвета своего могущества.
Революционерам надо было созреть для борьбы и для торжества над таким убежденным противником, за которым стояли столетние традиции, привычки и обычаи многих поколений. Надо помнить еще об одной характерной черте тогдашней политической обстановки и общественной атмосферы. Несомненно, что только давление снизу, со стороны народа, побудило руководителей парламентской армии — Оливера Кромвеля и его единомышленников — пойти на углубление революции, на ликвидацию монархии и провозглашение республики. Это, однако, не исключало того, что лондонская толпа была раздражена своекорыстной политикой парламента. Недовольство вызывалось растущим бременем налогов, разорением, связанным с многолетней гражданской войной. Стоит ли удивляться, что порой это недовольство окрашивалось в монархические тона? С другой стороны, большое число парламентских политиков боялось народа и готово было цепляться за монархию как возможного союзника. Карьеристский расчет заставлял этих людей сомневаться в прочности порядка, который будет создан без привычной монархической формы власти, страшиться ответственности в случае реставрации Стюартов, что все время оставалось реальной политической возможностью.
Нельзя было найти юриста, который составил бы обвинительный акт против короля. Палата лордов отказалась принять решение о предании Карла суду. Палата общин, подвергнутая «чистке» от сторонников соглашения с королем, назначила в качестве судей 135 лиц. На их верность, как считали, можно положиться. Но 50 из них сразу отказались от назначения, большинство остальных под разными предлогами не поставили своей подписи под приговором.
Нужна была поистине железная воля Кромвеля и его ближайшего окружения, а также тех демократически настроенных офицеров-левеллеров (уравнителей), которые по своим политическим взглядам стояли левее руководителей армии, чтобы преодолеть страхи одних, возражения других, интриги и эгоистические расчеты третьих и решиться на чрезвычайную меру, поразившую Европу.
Делая этот дерзкий революционный шаг, верхушка армии стремилась внешне сохранить связь с английской конституционной традицией, по крайней мере с теми ее положениями, которые не были ликвидированы самой логикой развития революции. Однако провести процесс над королем в соответствии с конституционными принципами, как раз включавшими безотчетность монарха перед подданными за свои поступки, было заранее безнадежным делом. Более того, для Карла I, тоже пытавшегося по существу изменить форму правления в Англии по примеру континентального абсолютизма, конституционная почва была наиболее удобной для оспаривания правомочности суда.
Именно в этой плоскости и началась 20 января словесная дуэль между председателем суда Брейдшоу и Карлом в Вестминстер-холле, где происходил процесс короля. Черные камзолы пуританских судей, многочисленная стража с мушкетами и алебардами, внимательно наблюдавшая за зрителями на галереях, подчеркивали суровую торжественность происходившего. Брейдшоу объявил «Карлу Стюарту, королю Англии», что его будут судить по решению английского народа и его парламента по обвинению в государственной измене.
Карл обвинялся в том, что, будучи признанным в качестве короля Англии и наделенным поэтому ограниченной властью и правом управлять согласно законам страны, злоумышленно стремился к неограниченной и тиранической власти и ради этой цели изменнически повел войну против парламента.
Со своей стороны Карл потребовал разъяснить, какой законной власти он обязан давать отчет в своих действиях (отлично зная, что такой власти не существует по конституции). Иначе он отказывается отвечать на вопросы суда. «Вспомните, что я ваш король, законный король», — настойчиво твердил Карл. Брейдшоу повторил, обращаясь к Карлу, выдвинутые обвинения, призвав его к ответу за содеянное «от имени английского народа, королем которого вы были избраны».
Таково было действительное представление пуритан о предназначении короля, но оно имело мало общего с традиционным конституционным правом Англии. Карл снова возразил: «Англия никогда не была государством с выборным королем. В течение почти тысячи лет она являлась наследственной монархией». Король объявил далее, что он стоит за «правильно понятое» право палаты общин, но что она без палаты лордов не образует парламента. «Предъявите мне, — добавил король, — законные полномочия, подтверждаемые словом Божьим, Священным Писанием или конституцией королевства, и я буду отвечать». Карл пытался всю конституционную аргументацию и все доводы от Священного Писания, которыми оперировали его противники, обратить против них самих. Он апеллировал к зрителям, присутствовавшим в Вестминстер-холле. Среди них было немало его сторонников — «кавалеров», даже кричавших «Боже, спаси короля» при удачном для Карла повороте в словопрениях. Брейдшоу был вынужден отдать приказ увести арестованного.
Результаты словесного поединка в первый день были не очень обнадеживающими. «Конституционная» аргументация обвинения сразу же обнаружила свои слабые стороны, и это дало дополнительные основания колеблющимся выразить свои сомнения. Но это же усиливало решимость таких людей, как прокурор Кук, заявивший: «Он должен умереть, а с ним должна умереть монархия».
На следующий день было воскресенье, пуританские судьи слушали три проповеди. Впрочем, и проповедники не сошлись во мнениях, как поступить с королем. Утром в понедельник 62 судьи собрались на частное заседание: обсуждался вопрос, как реагировать на оспаривание королем полномочий суда. И снова было решено соблюдать фикцию конституционности его действий, соответствия традиционному праву. Дальнейший отказ короля отвечать на вопрос, признает ли он себя виновным, было решено считать за утвердительный ответ. Хотя это ускорило вынесение приговора, но в значительной степени лишало процесс его пропагандистской ценности. Ведь в таком случае механически отпадала необходимость вызывать свидетелей, которые своими показаниями сделали бы очевидной виновность короля; прокурор лишался повода для произнесения обвинительной речи. Признание обвиняемым инкриминируемого ему преступления требовала судебная процедура, чему в пределах возможного стремился следовать революционный трибунал.
После полудня открылось второе регулярное заседание суда. Брейдшоу заявил королю, что суд не позволит ставить под сомнение свои полномочия. Карл снова выдвинул возражения конституционного характера: по закону монарх не может быть преступником, палата общин не имеет судебной власти. Опять начались дебаты. Во вторник снова частное заседание и снова решение еще раз дать королю возможность ответить на обвинение, если он согласится признать полномочия суда. В противном случае утром 24 января будет вынесен приговор.
Последовал еще день словесной перепалки. Лишь когда Брейдшоу сбрасывал сковывавшие его путы конституционного крючкотворства, когда он по существу говорил о преступлениях короля — инициатора кровавой войны против народа, все становилось на свое место и Карл представал перед судьями и зрителями тем, чем он был в действительности, — поборником реакции и тирании. Конечно, речи Брейдшоу менее всего могли поколебать уверенного в своей правоте Карла.
Политическая обстановка не позволяла суду и стоявшему за ним индепендентскому руководству армии пренебрегать возможностью доказать вину короля. Для этой цели было проведено — в отсутствие подсудимого — заслушивание свидетелей, выявивших роль Карла в ведении гражданской войны, нарушение им заключенных соглашений, приводилась перехваченная переписка короля, свидетельствовавшая о его намерении при первом же удобном случае расправиться со своими противниками (эти показания были напечатаны и в лондонских газетах).
27 января Карл был снова приведен в зал суда. Король, отлично зная, что все было подготовлено для вынесения приговора, попытался сорвать намеченный ход заседания речью, обращенной к судьям. Брейдшоу запретил ему говорить. Но как только председатель суда произнес несколько слов о том, что обвинение поддерживается от имени английского народа, с галереи раздался женский голос: «Не от имени половины, не от четверти английского народа. Оливер Кромвель — изменник». Кричала какая-то важная дама в маске. Потом выяснилось, что это была леди Ферфакс, жена номинального командующего парламентской армией, который, несмотря на все настояния своего заместителя Кромвеля, уклонялся от участия в процессе короля. После того как наконец воцарилась тишина, Брейдшоу продолжил свою речь. Поскольку, заявил он, обвиняемый отказывается ответить на вопрос, признает ли он себя виновным, суду остается вынести приговор. Обвиняемому может быть дано слово, если он не возобновит спора о полномочиях суда. Не вступая в дискуссию, король, однако, подтвердил, что отрицает право судить его. Опять часть судей усомнилась в правомочности своих действий. Один из них, Джон Даунс, вполголоса выразил сомнение. Сидевший впереди него Кромвель круто повернулся:
— Что тебя беспокоит? Ты что, спятил? Не можешь сидеть тихо и вести себя спокойно?
Но и после этого окрика Дауне громко произнес, что он не удовлетворен ходом дела. Брейдшоу неожиданно объявил перерыв, и суд удалился на совещание.
Что происходило в эти полчаса? Впоследствии, уже после реставрации, не только Дауне, но и несколько других членов суда уверяли, что они требовали в последнюю минуту достигнуть соглашения с королем и что все их соображения были гневно отвергнуты Кромвелем. Он напомнил им о нарушениях Карлом прежних обязательств. Кромвелю удалось сплотить подавляющее большинство членов суда.
При возобновлении заседания Карл, учитывая обстановку, потребовал, чтобы парламент выслушал его новые предложения. Брейдшоу отверг этот последний маневр короля. В своей заключительной речи председатель суда снова напомнил о преступлениях Карла перед английским народом, о нарушении им договора, который связывает монарха с его подданными, разжигании гражданской войны. Брейдшоу объяснил, игнорируя протесты Карла, почему короля нужно считать тираном, изменником и убийцей в полном смысле этого слова. Приговор, зачитанный секретарем суда, гласил: «Указанный Карл Стюарт как тиран, изменник, убийца и враг общества будет предан смерти посредством отсечения головы от туловища».
Те немногие дни, которые отделяли вердикт суда от казни, были заполнены лихорадочной активностью роялистов и иностранных дипломатов, пытавшихся добиться отсрочки или пересмотра приговора. В Лондоне распространялись слухи, что даже палач отказался выполнять свои обязанности и что его роль будет играть сам Кромвель. Палач и его помощник действительно были в маске, очевидно, чтобы потом иметь возможность, если потребуется, отрицать свое участие в цареубийстве, а пока чтобы избежать удара кинжалом, который всегда ведь мог быть нанесен из-за угла рукой какого-нибудь «кавалера». 30 января Карл I взошел на эшафот.
Парламент немедля принял закон, запрещавший провозглашение королем наследника казненного монарха. Как указывалось в парламентском решении, принятом через неделю после казни, «было доказано на опыте, что должность короля Англии и принадлежность власти над нею какому-либо одному лицу не обязательны, обременительны и опасны для свободы, безопасности и общественных интересов народа и, следовательно, должны быть уничтожены». Однако победившие классы — буржуазия и обуржуазившаяся часть дворянства — боялись народных масс, с помощью которых они одержали победу над королем. Они мечтали о твердой власти, которая гарантировала бы их завоевания от опасности как слева — со стороны трудящихся масс, так и справа — со стороны побежденных, но мечтавших вернуть утерянное роялистами («кавалеры» сплотились вокруг находившегося в эмиграции Карла II, сына казненного короля).
В стране была установлена диктатура генерала Оливера Кромвеля, объявившего себя лорд-протектором Англии. Кромвель должен был бороться с деятельным роялистским подпольем. «Кавалеры» пытались поднимать восстания, вести переговоры со всеми группировками, недовольными режимом протектората, готовили покушения на лорд-протектора. В борьбе против «кавалеров» не меньшее значение, чем армия — знаменитые «железнобокие», — имела кромвелевская разведка. Кромвель лично разработал некоторые принципы построения своей разведывательной службы, например, ввел правило, что ни один агент не должен знать ничего сверх того, что ему необходимо для его действия, и в особенности не быть посвященным без крайней необходимости в работу других агентов. Лорд-протектор любил порой приглашать к себе за стол друзей и лиц, казавшихся ему подозрительными, чтобы изумлять первых и ужасать вторых степенью своей осведомленности о связях и действиях каждого из них.
Еще в 1649 году руководство разведкой было возложено на Томаса Скотта — одного из «цареубийц», голосовавших за вынесение смертного приговора королю Карлу I. Роялист Клемент Уокер, вспоминая библейский миф о египетском пленении, жаловался, что агентами Скотта «вся Англия кишела, как Египет кишел вшами и лягушками». Скотт использовал не только шпионов, но и агентов, провоцировавших плохо организованные выступления «кавалеров».
Энергичным помощником Скотта вскоре стал капитан Джордж Бишоп, занявшийся организацией шпионажа внутри страны. Другим сотрудником начальника кромвелевской разведки был профессор геометрии Оксфордского университета Джон Уоллис, достойный наследник Фелиппеса, утверждавший, что он является основателем новой науки — криптографии. Уоллис расшифровал многие коды роялистов. Утверждали, что не было шифра, который ему не удалось бы раскрыть. При этом, в отличие от Бишопа, ярого сторонника Кромвеля, Уоллис изображал человека не от мира сего, ученого, готового лишь в интересах науки разгадывать передаваемые ему шифры. Гайд, канцлер жившего в эмиграции Карла II, долгое время не мог поверить, что Уоллис раскрывает роялистские шифры. Гайд считал, что ключи к шифрам были выданы кем-то из «кавалеров». Лишь после реставрации, получив в свои руки образцы работы Уоллиса, Гайд должен был сознаться, что недооценил таланты оксфордского геометра. Наряду с Уоллисом опытным криптографом зарекомендовал себя Джон Уилкинс, епископ Честера, который впоследствии раскрыл свой метод Карлу II.
Роялисты скоро почувствовали эффективность системы, созданной Скоттом. Приближенный короля маркиз Ньюкасл признал это в разговоре с одним из «кавалеров», который, между прочим, тоже был агентом Бишопа. Тот писал своим начальникам: «Они думают, что вы в сговоре с дьяволом. Стоит им только подумать о чем-нибудь, как вы уже узнаете об этом».
В 1653 году общее управление разведкой перешло от Скотта и Бишопа к Джону Терло. Этот до революции скромный адвокат из графства Эссекс стал при Кромвеле государственным министром, министром внутренних дел, министром иностранных дел, военным министром, членом государственного совета и, наконец, главой полиции и разведки, что едва ли не более всего способствовало его влиянию. В период после смерти Кромвеля Скотт на некоторое время опять стал во главе разведывательного ведомства.
Терло был, несомненно, самым способным руководителем секретной службы, которого Англия имела со времен Уолсингема. Подобно Уолсингему, Терло предпочитал создавать свою сеть, нередко минуя английские миссии и посольства. Среди агентов Терло были роялисты, готовые перебежать в лагерь Кромвеля, и экзальтированные проповедники наступления «царства Божьего» на земле, мужчины и женщины, старики и молодежь. Глава тайной службы спасал от виселицы приговоренных к смерти, при условии, что они станут шпионами лорд-протектора. Недавно были проданы с аукциона и стали известны ученым донесения агентов Терло из Франции, Бельгии, Голландии, Германии, Португалии, составившие целый том. Даже такой мастер тайной войны, как фактический правитель Франции кардинал Мазарини, жаловался, что его секреты похищены людьми Терло. Кстати, Кромвель пытался использовать Фронду, острую внутриполитическую борьбу во Франции. Осенью 1650 года он тайно послал в Париж в качестве своего представителя Генри Вэна-младшего для тайных переговоров с Рецем — одним из лидеров Фронды, в те месяцы временно помирившимся с Мазарини. Однако попытки сговориться с Рецем, по крайней мере, если верить его знаменитым «Мемуарам», не удались, так как он опасался быть обвиненным в связи с английскими «цареубийцами».
Английская разведка старалась установить контакты и с Фрондой в Бордо. Интересно, что здесь одним из их противников был д'Артаньян — прототип знаменитого героя «Трех мушкетеров» А. Дюма. По поручению Мазарини д'Артаньян прибыл в армию, осаждавшую Бордо, который находился в руках фрондеров. Д'Артаньян переодетым посетил город и завязал связи с лицами, готовыми перейти на сторону правительства.
Во время первой англо-голландской войны (1652 — 1654 годы) Терло узнавал о секретных решениях Генеральных штатов Голландии чуть ли не на следующий день после их принятия.
Английские путешественники, даже симпатизировавшие роялистам, боялись встречаться с находившимся в Париже в 1654 году Карлом II, так как об этих посещениях немедленно узнавали в Лондоне. Один аристократ, державший в годы войны сторону парламента, попросил у Кромвеля разрешение съездить за границу. Лорд-протектор дал согласие при условии не видеться с Карлом, в это время переехавшим в Кёльн. После возвращения этот дворянин был вызван к Кромвелю:
— Точно ли вы соблюдали мой приказ?
— Да.
— Это верно, — заметил, усмехнувшись, протектор, — вы не видели Карла Стюарта, чтобы сдержать обещание, данное мне. Вы встретились с ним в темноте, для этого из комнаты были вынесены свечи.
И Кромвель точно изложил остолбеневшему от изумления и страха собеседнику содержание его переговоров с Карлом II.
Терло имел своих людей в ближайшем окружении Карла II: новый государственный секретарь любил получать секретные новости из первоисточников. Впрочем, немало полезного сообщали Терло и его агенты, не принадлежавшие к числу доверенных лиц короля, но вращавшиеся среди «кавалеров», которые часто не умели держать язык за зубами. В числе шпионов Терло был Джозеф Бэмфилд, которому роялисты поручали выполнение многих секретных миссий. Агенты шефа кромвелевской разведки известили его о всех подробностях подготовки роялистского восстания весной 1655 года. Это было одной из причин, почему действительно начавшееся в марте восстание было без труда подавлено «железнобокими».
Широко применял Терло и старую уловку, подсылая к арестованным своих людей. Немалое число роялистов, постепенно отчаявшись в возможности успеха, стали предлагать свои услуги Терло. Один из них, сэр Джон Гендерсон, был в 1654 году послан в Кёльн, где находился двор Карла. Гендерсон сумел выудить много важных сведений у королевского министра Питера Мессонетта. Однако еще большее значение имел другой агент Терло — Генри Меннинг, в прошлом активный роялист, вкравшийся в доверие к Карлу. Меннинг был разоблачен и казнен приближенными короля.
На службе Терло находились и женщины-разведчицы. В мае 1655 года в роялистских кругах Антверпена появилась молодая, красивая Диана Дженнингс. Она выдавала себя за вдову недавно убитого на дуэли роялиста. Диана произвела сильное впечатление на полковника Роберта Фелипса, который с готовностью взял на себя заботы об интересной леди. Немало смеялись приятели Фелипса, когда вскоре выяснилось, что мнимая вдова была явной обманщицей. Однако они зубоскалили бы значительно меньше, узнав, что Диана Дженнингс за время своего флирта с Фелипсом сумела узнать у него все детали подготовлявшегося им и несколькими другими «кавалерами» покушения на Кромвеля. Заговорщики намеревались застрелить лорд-протектора и бежать под прикрытием вооруженного отряда в 50 человек. Диана Дженнингс быстро села в Дюнкерке на корабль, идущий в Англию, и вскоре передала Терло список участников заговора, а также адрес «почтового ящика», через который они вели переписку со своими сообщниками.
Некоторые честолюбцы из партии «кавалеров», потерпевшие неудачу в интригах, кипевших вокруг Карла II, решались отомстить, нанимаясь на службу к Терло. Так поступил сэр Джон Марлей, бывший роялистский губернатор Ньюкасла. Ричард Палмер, служивший при дворе Карла II, сам принес в ведомство Терло письма, которые ему было поручено доставить роялистам в Англию из Кёльна, предложив свои услуги и на будущее. Палмер явно руководствовался желанием получить побольше денег. Терло позднее послал его в Голландию в качестве разведчика при английском после в Гааге.