Страница:
«МАСОНЫ» И ТОРГОВЛЯ СЕКРЕТАМИ
Говорят, что утверждение либерализма в идеологии и политике Великобритании резко ограничило деятельность английской разведки. Однако дело было не столько в идеологии, сколько в целесообразности. Те же причины, которые привели к победе либерализма, нередко требовали использования других средств для осуществления поставленных внешнеполитических целей. У Англии, ставшей промышленной мастерской мира, таких средств и методов было в избытке.
Идеологи британской буржуазии, опьяненные промышленной монополией Англии, ставили своей целью свободу торговли (фритред) — беспрепятственное движение капитала, освобожденного от всяких политических, национальных и религиозных пут, и устранение всех необязательных издержек производства. К таким издержкам фритредеры относили и пышный королевский двор, и палату лордов, и государственную церковь, и архаичную, громоздкую судебную систему. К излишним издержкам фритредеры относили также постоянную армию и дорогостоящие колониальные войны. В основе всего этого лежало убеждение, что Англия с помощью одних экономических средств сможет эксплуатировать чужие страны. Понятно, что при таком строе мыслей лидеры фритредеров Р. Кобден и Л. Брайт были готовы обличать секретную дипломатию и другие формы тайной войны как воплощение устаревших, негодных методов ведения дел английской буржуазией, унаследованных из арсенала феодальной эпохи. Эти и другие подобные крайности, до которых доходили в запальчивости фритредеры, никогда не становились принципами практической политики, тем не менее правящим кругам приходилось, по крайней мере внешне, учитывать критику, которую вызывало безотчетное расходование денег на секретную службу, объявлять о прекращении деятельности «черных кабинетов» и т. д.
Следует учесть, что в эпоху побед и утверждения в экономически передовых странах капитализма и буржуазной демократии сужался круг политических вопросов, считавшихся государственной тайной. Это вполне касалось и военной тайны.
После 1815 года Англия только раз в течение целого столетия воевала против великой державы, участвуя в Крымской войне 1853—1856 годов. Однако и этот вооруженный конфликт был столкновением, в котором стороны ставили сравнительно ограниченные цели, и тем самым резко отличался от борьбы против Наполеона I, когда на карту было поставлено колониальное, торговое и морское господство Великобритании. Политика «блестящей изоляции», которую проводила английская буржуазия в период расцвета своего могущества, была основана на предположении, что Лондону удастся сохранять роль арбитра и гаранта «равновесия сил» между европейскими державами без участия в их войнах. Правда, в нескольких случаях английская дипломатия прибегала к угрозе вооруженного вмешательства ( например, во время русско-турецкой войны 1877—1878 годов), но в конечном счете соглашалась на улаживание разногласий политическими средствами. При этом даже возможное участие Англии в европейских конфликтах мыслилось в Лондоне как ограниченное почти исключительно действиями Английского флота, обладавшего подавляющим превосходством над любым возможным противником. Армия была ориентирована на ведение колониальных войн, нередко являвшихся просто кровавым истреблением по существу безоружных туземцев. Все это не могло не наложить отпечаток и на английскую разведку, определяя круг информации, которая интересовала Лондон, окрашивало характер заданий, которые возлагались на секретную дипломатию.
Если некоторые «традиционные» формы тайной войны за ненадобностью (или из-за неэффективности с точки зрения преследовавшихся тогда внешнеполитических целей, были временно отставлены в сторону в Европе, они находили тем большее применение в Азии (а отчасти в Латинской Америке и Африке). Политическое развитие там ещё не привело к разграничению дипломатии и разведки. Это облегчало английским колонизаторам использовать дипломатию как легальное прикрытие для тайной войны.
В первой половине XIX в. пост британского посла в Константинополе неоднократно занимал сэр Стрэтфорд Каннинг (двоюродный брат известного государственного деятеля Джорджа Каннинга). Английский дипломат постоянно прибегал к методам тайной войны, включая создание шпионской сети, наблюдавшей за русским посольством. Это позволило Каннингу оказывать большое воздействие на политику оттоманского правительства. Конечно, влияние Стрэтфорда Каннинга опиралось главным образом на помощь английского флота, но ему способствовала эффективно действовавшая секретная служба.
Тайная война сыграла немалую роль в завоевании Англией ее многочисленных колоний, но это особая тема.
Сорок лет, которые отделяют окончание наполеоновских войн от Крымской войны, в целом были периодом, когда рутина и консерватизм полностью господствовали в английской армии, прикрываемые непререкаемым тогда авторитетом Веллингтона.
Крымская война выявила скандальное состояние всех отраслей военного управления. Однако опыт Крымской войны почти не пошел на пользу. Когда улеглось возмущение, которое вызвало разоблачение халатности и некомпетентности военного министерства, там постарались по возможности оставить все по-старому. Что же касается разведки, то в 1855 году был создан отдел топографии и статистики, который, если верить свидетельствам очевидцев, занимался преимущественно составлением художественно выполненных карт и не имел сколько-нибудь обстоятельных сведений о менявшейся военной организации других держав. Вряд ли подобное положение дел было следствием только косности и равнодушия военных руководителей или скупости министра финансов, не желавших тратить деньги на непроверенные новшества. Само это равнодушие нуждается в объяснении, и найти его нетрудно. Это были десятилетия, когда английское могущество достигло зенита, британский флот обладал никем не оспариваемым господством на море. Зачем в таком случае, считали в Лондоне, нужно собирать подробную и быстро устаревавшую информацию об иностранных армиях? Ведь если Англии придется все же воевать, то можно воевать, как и прежде, чужими руками.
Самодовольное убеждение в собственном совершенстве, которое царило в английском военном министерстве, было нарушено победами Пруссии сначала над Австрией, а потом над Францией. Эти успехи, во многом связанные с преимуществами в организации армии, в быстрой мобилизации, были настолько очевидными, что пробудили от летаргии даже отдел топографии и статистики. 1 апреля 1873 года был образован самостоятельный разведывательный отдел, подчинявшийся генерал-адъютанту армии. Через некоторое время разведка была передана в ведение генерал-квартирмейстера. В состав отдела были включены энергичные и подготовленные офицеры, некоторые из них впоследствии сделали большую карьеру на военной и гражданской службе.
Вначале для нового отдела отвели… конюшню и каретный сарай. Потом разведывательное ведомство кочевало из одного дома в другой. И только в 1884 году ему выделили удобное здание на Куин-Эннис-гейт. Как отмечают авторы мемуаров, отсюда даже открывался вид на Бекингемский дворец. Впрочем, любознательность нового отдела была направлена совсем в другую сторону. Во второй половине 80-х годов XIX в. разведку возглавлял Г. Брекенбери, при котором одно время на отдел возлагалась подготовка планов мобилизации. Кстати сказать, обязанности отдела то расширялись, то снова сужались, иногда включая функции, явно выходившие за рамки разведки. Должность начальника разведывательного отдела в 90-х годах стала одним из важнейших постов в военной иерархии.
Об английском шпионаже тех лет дают представление похождения Роберта Баден-Поуэлла, тогда молодого офицера, а впоследствии, в годы англо-бурской войны, крупного военачальника и основателя международной организации бойскаутов. В августе 1886 года Баден-Поуэлл, прихватив с собой младшего брата, отправился на континент, чтобы тайно наблюдать за осенними маневрами русской армии. Остановившись по дороге в Берлине, он собирался присмотреться к опытам по использованию аэростатов в военных целях. Кроме того, его заинтересовал военный лагерь в Шпандау. Он быстро обнаружил интересовавший его полигон, но никак не мог попасть на него. Полигон был окружен деревьями и забором, вдоль которого прохаживались часовые. Тогда Баден-Поуэлл улегся неподалеку на траву и притворился спящим. Он имел возможность слышать, наблюдать и засекать время по часам и таким образом установил скорость стрельбы из нового стрелкового оружия и даже определил ее точность, так как ясно слышал характерное гудение, когда пули попадали в металлическую цель. Разведчик решил рассмотреть новое оружие. Он заметил дырку в заборе, выждал момент, когда часовой удалился от этого места, и заглянул в нее. Однако дозорный, не дойдя до конца забора, неожиданно обернулся, увидел незнакомца, нарушающего строгий запрет приближаться к полигону, и быстро двинулся назад. Англичанин учел и такую возможность. Он неспешно повернулся спиной к приближавшемуся солдату, вытащил из кармана бутылку бренди и вылил половину ее содержимого на костюм. Когда солдат подошел ближе, перед ним предстал шатающийся субъект, от которого несло вином и который назойливо предлагал караульному разделить с ним остаток спиртного. Солдат подтолкнул пьяницу в спину и рекомендовал убираться подобру-поздорову. Баден-Поуэлл с готовностью последовал такому совету.
После этой интермедии в немецкой столице разведчик и его брат прибыли в Петербург. Несколько дней они бродили в районе маневров, проходивших в Царском Селе. Убедившись, что к месту, где проводились опыты с воздушными шарами и прожекторами, не допускают посторонних, Баден-Поуэлл решил, что, если он обойдет часовых, у него уже никто не будет требовать документов. Так оно и случилось. Однако в последний день маневров охрана была усилена в связи с прибытием царя. Подозрительных иностранцев сразу же задержали. Они изобразили путешественников, не понимающих, в чем их обвиняют, и их отослали в Петербург, взяв подписку о невыезде. Конечно, Баден-Поуэлл не собирался выполнять это обещание. Братья вышли из отеля, сообщив, что отправляются на прогулку, уехали в Кронштадт и взошли на борт парохода «Уильям Бейли». Кронштадтская полиция, не получив никаких указаний из Петербурга, не чинила препятствий их отъезду…
В начале 90-х годов Баден-Поуэлл занимал должность офицера военной разведки на острове Мальта, ответственного за район Средиземноморья. В его обязанности входило снабжение военного министерства информацией о дислокации войск и кораблей различных стран, о военных гаванях в этом районе и др. Особенно интересовались в Лондоне данными о французских армии и флоте — это было время серьезного ухудшения отношений между Англией и Францией, особенно в связи с борьбой за раздел Африки. Под предлогом охоты на вальдшнепов Баден-Поуэлл появился в тунисском порту Бизерта (Тунис был французским протекторатом) и составил подробное представление о характере работ, производившихся в гавани. Французские власти явно стремились превратить Бизерту в крупную военно-морскую базу, во что долгое время отказывались верить в Лондоне. Баден-Поуэлл заделался заядлым охотником и объездил чуть ли не все побережье французских владений в Северной Африке: Оран, Алжир, Константину и многие другие города, снова вернулся в Бизерту, потом перебрался в Ливию, являвшуюся тогда провинцией Оттоманской империи. В Лондон была отправлена целая серия отчетов, схем и карт.
Конечно, охотничий костюм помогал далеко не всюду. В разных странах Баден-Поуэлл принимал различное обличье. Несколько раз он выдавал себя за энтомолога, увлеченного ловлей бабочек. Его знания в этой области были вполне достаточны, чтобы ввести в заблуждение местных полицейских чиновников или офицеров. Именно в такой роли появился разведчик в районе крепости Каттаро в Далмации (тогда провинции Австро-Венгерской монархии). Красивые разноцветные рисунки экзотических насекомых, которые англичанин показывал своим знакомым — офицерам гарнизона, были на самом деле ловко замаскированными схемами укреплений с точным указанием расположения и калибра установленных на них артиллерийских орудий. На осенние маневры австрийской армии в 1891 году Баден-Поуэлл прибыл уже под видом военного корреспондента лондонской газеты «Дейли кроникл». Он сумел определить место, где было намечено провести в присутствии императора Франца-Иосифа и его гостя — германского императора Вильгельма II главное «сражение» и куда не пускали корреспондентов, пробрался в этот район, приняв обличье обычного туриста. Осенью 1892 года он на этот раз под маской художника проник в район маневров итальянской армии в Альпах. Англичанина вскоре заметили. Его рисунки оказались лучшими визитными карточками для итальянских офицеров. И чем меньше Баден-Поуэлл проявлял интереса к маневрам, тем больше рассказывали о них его словоохотливые итальянские знакомые. В конечном счете они сами нарисовали нужные ему детальные схемы и карты. Когда раздался сигнал к походу, разведчик взобрался на соседнюю гору и очень внимательно следил за дорогой и всем, что по ней перевозилось.
Не оставил своим вниманием Баден-Поуэлл и Турцию. Там он познакомился с американкой, которая свела его с комендантом одного из фортов Босфора Хамид-пашой. Тот с восточным гостеприимством пригласил англичанина посетить форт. Когда они подошли к зачехленным орудиям, направленным в сторону пролива, разведчик едва мог сдержать нетерпение. Любезный хозяин без колебаний велел снять брезент и показал пушки — они были старого образца и сравнительно маломощные. Турок с обезоруживающей откровенностью объяснил причины секретности: «Это старые пушки, которые стоят здесь долгие годы, но мы сочли полезным, учитывая действия одной соседней державы, заставить ее предполагать, что мы произвели перевооружение и обладаем какими-то новыми и могучими орудиями».
Не более сложным оказалось изучение укреплений Дарданелл. Из Константинополя Баден-Поуэлл отбыл на пароходе «Валахия», шедшем с грузом зерна. Корабль остановился около Чанаккале, где проводилась проверка судовых документов. Баден-Поуэлл велел спустить лодку, прихватил с собой удочки и принял вид завзятого рыболова. Несколько патрульных катеров, посылавшихся командирами фортов, приказывали капитану поднять якорь, но в ответ с парохода раздавался лишь грохот в машинном отделении. Капитан уверял, что пароход двинется, как только будет закончена починка испортившихся механизмов, и просил посоветовать его «племяннику» в лодке, на какую наживу лучше всего клюет рыба в здешних местах. Баден-Поуэлл сумел тем временем «поймать в мутной воде» все, что интересовало его начальство в Лондоне.
Почти неправдоподобная наглость, с которой действовал британский разведчик, была следствием того, что он хорошо учел «местные условия» — полуколониальное положение тогдашней Оттоманской империи и боязнь турецких властей вызвать недовольство английского посольства в Константинополе.
В течение ста лет, со времени победы Нельсона при Трафальгаре в 1805 году, британский флот не имел себе равных в мире. Английская военная стратегия неизменно основывалась на принципе, сформулированном еще участником разгрома «Непобедимой армады» Уолтером Ролеем, который гласил, что неприятельским десантным армиям надо навязать бой на море до того, как они «набьют свои желудки нашими кентскими каплунами». Этот принцип был несколько поколеблен в 60-х годах XIX в. в связи с изобретением парового двигателя, так как предполагалось, что возможность «перехвата» вражеского десанта теперь исключается и что следует заняться усилением береговых укреплений. Однако это мнение продержалось только до 80-х годов.
Развитие британской военно-морской разведки в XIX в. отставало от разведки военной. В качестве самостоятельного отдела в составе адмиралтейства военно-морская разведка конституировалась в феврале 1887 года. Предшественником этого отдела был комитет иностранной разведки, во главе которого стоял капитан В. Холл — отец адмирала Реджиналда Холла, известного руководителя военно-морской разведки и контрразведки в годы первой мировой войны. В целом же до середины 80-х годов заботы, связанные с составлением навигационных карт, по-видимому, преобладали над вялым интересом, который проявляли в адмиралтействе к сведениям об иностранных военных флотах и береговой обороне. Убеждение в английском превосходстве на море было настолько непоколебимым, что порождало сомнение в том, так ли уж нужны детали и подробности, касающиеся флотов других держав. Более того, это сознание превосходства приводило к тому, что иностранцам позволяли без помех получать сведения, которые позже сочли бы сугубо секретными.
Офицеры нового отдела стали посещать иностранные военные гавани и базы. Один из таких разведчиков — Д. Астон объехал, например, французские порты. Профессиональному моряку часто и не требовалось слишком приближаться к военным объектам для определения всего главного, что занимало разведывательный отдел адмиралтейства. Слабость французской контрразведки позволяла осуществлять это почти беспрепятственно: свои записи Астон сознательно держал в незапертом саквояже, делая вид, что они не имеют серьезного значения. Лишь изредка он прятал секретные бумаги в патроны вместо дроби.
Разведывательный отдел выполнял и обязанности контрразведки. Так, например, он контролировал хранение секретных материалов. Печатание их разрешалось только в типографии «Форин офиса», где можно было проследить за тем, чтобы были уничтожены все экземпляры корректурных листов и набор. Между 1892—1895 годами собственным разведывательным отделом обзавелась британская средиземноморская эскадра. Постепенно такие же отделы были созданы при штабах большинства ( но не всех) соединений английского военно-морского флота.
Впрочем, даже самые скромные начинания наталкивались на непреодолимую стену косности. Л. Астон рассказывает характерный случай. Он изучал методы, применявшиеся Нельсоном для получения информации о передвижении неприятельских кораблей. Знаменитый флотоводец использовал для этой цели фрегаты, наблюдавшие за гаванями, где находились вражеские суда. Фрегат передавал сведения либо непосредственно, либо сигнализировал находившимся поблизости кораблям, которые передавали эти сообщения дальше, как по эстафете. Астон сообразил, что нелепо было рисковать для подобного наблюдения крейсерами, если их обязанности могут успешно выполнить быстроходные яхты или даже рыбачьи шхуны. В случае же нападения они могли спастись бегством, послав сообщение голубиной почтой. Не рискнув сам выдвинуть эту идею, Астон попросил выступить с этим предложением своих более влиятельных друзей из «Форин офиса» и военного министерства. Тем не менее чиновник в адмиралтействе наложил категорическую резолюцию: «Оставить без внимания. Эти птицы могут доставить неверную информацию». Астон добавлял: «Я до сих пор не могу понять, что смутило этого чиновника. Неужели он думал, что враг может поймать голубя, летящего над морем, и заменить дезинформацией отправленное сообщение?»
…Многочисленные поклонники Шерлока Холмса вывели знаменитого детектива из круга литературных героев, представляя его живым человеком, реально проживавшим в доме 221-Б на Бейкер-стрит. Удовлетворяя этот читательский интерес, появилось немало книг, посвященных выяснению биографии Холмса во всех ее деталях, датировке раскрытых им дел и подробно изложенных, и лишь упомянутых Артуром Конан Дойлом. В этих необычных биографиях должны занять свое место и случаи, когда Холмс выступал в роли контрразведчика. Такая роль была вполне естественна для «отшельника с Бейкер-стрит», начинавшего действовать, когда оказывался бессильным Скотланд-Ярд, которому была доверена в то время борьба против иностранных шпионов. А. Конан Дойл рассказывает два случая шпионажа, очень характерных для того времени — конца 80-х и 90-х годов прошлого столетия. В рассказе «Морской договор» из «Форин офиса» похищен оригинал тайного договора между Англией и Италией, сведения о котором, впрочем, уже просочились в печать. «Французское и русское посольства, — заявляет министр иностранных дел, — заплатили бы огромные деньги, чтобы узнать содержание этого документа». Однако вором был вовсе не иностранный разведчик, а брат невесты одного из чиновников министерства. Он зашел к своему будущему родственнику в служебный кабинет, не застал его в комнате и, бросив взгляд на лежавший на столе документ, мигом понял, что может получить за бумагу большие деньги, сунул ее в карман и поспешил незаметно исчезнуть. Преступник запрятал украденную добычу в тайник, но случайность, а потом проницательность Холмса помешали ему изъять свое сокровище и отнести во французское посольство.
В другом рассказе — «Второе пятно» — речь идет о похищении письма одного иностранного монарха, обеспокоенного расширением колоний Англии (явный намек на германского императора Вильгельма II). Письмо было написано в припадке раздражения, его опубликование могло привести к войне. Это письмо исчезло из дома министра, боявшегося оставлять его на службе и хранившего в собственной спальне в закрытой на ключ шкатулке. Холмсу с самого начала ясно, что вором мог быть только кто-то из домашних, который и должен был передать бумагу одному из международных шпионов. Было три человека, которые возглавляли эту компанию. Шпион наверняка не собирался передать похищенное письмо иностранным дипломатам — такие агенты находятся в довольно натянутых отношениях с посольствами. Дело осложняется. В него оказываются втянутыми многие люди. Но, как и следовало ожидать, стараниями Шерлока Холмса письмо снова возвращается в шкатулку, где его находит пораженный министр.
В обоих случаях, о которых повествует Конан Дойл, как будто сознательно подчеркивается, что в роли шпионов выступают добровольцы — будь то джентльмен, не брезгующий случайно подвернувшейся возможностью украсть документ, за который можно сорвать крупный куш, или профессиональный мошенник, занимающийся кражей и торговлей государственными секретами. Оба преступника не связаны ни с каким правительством,, ни с какой иностранной разведкой.
Представление о тайной войне, которое создает своими рассказами Конан Дойл, лишь в определенной степени соответствовало действительности. Однако им правильно отмечен несколько кустарный характер, который отчасти приобрел шпионаж в то время и который он быстро потерял в наступившую империалистическую эпоху.
Еше в конце XVIII в. с легкой руки дворян-эмигрантов родились и получили хождение вздорные толки, будто английская секретная служба с помощью просветителей и масонов подготовила и спровоцировала французскую революцию. Легенда о всемирном масонском заговоре пришлась очень кстати крайней реакции в ряде стран, не способной и не желавшей осознать подлинные социальные причины и неотвратимость революции, стала неизменной составной частью идеологии клерикально-монархических кругов во Франции. Сами же масоны объявлялись орудием исконного врага — Англии, а точнее, британской секретной службы и дипломатии. Так, анонимный автор книги «Тайны франкмасонства» — его открытия сразу же были пересказаны российскими черносотенцами и в журнальных статьях, и в книге «Франкмасонство как орудие английской внешней политики» (СПб., 1905) — начинает издалека. Человеком, начертавшим планы английской секретной войны против народов мира, он считает Фрэнсиса Бэкона ( как много бы дали сочинители этих опусов, чтобы узнать о существовании его брата Энтони Бэкона, который был действительно главой секретной службы графа Эссекса!). Ведь Фрэнсис Бэкон в разных сочинениях, особенно в известной утопии «Новая Атлантида», рассказывал об острове Бенсалеме, управляемом монархом и парламентом, а на деле подчинявшемся тайному ордену. Этот орден добивается для своего отечества всемирного владычества. Он стремится уничтожить у других народов чувства чести и патриотизма, религию, что и является программой франкмасонства. На деле Ф. Бэкон в своем фрагменте «Новая Атлантида» (произведение осталось незаконченным) отводит тайному ордену, который именует Соломоновым домом, роль центра научных опытов и изобретений. Его цель — расширение господства человека над природой («Новая Атлантида» — прежде всего научная утопия), хотя он занимается также промышленной деятельностью, включая производство военного снаряжения. 12 членам Соломонова дома поручается объезжать другие страны, разузнавая о всех полезных открытиях и усовершенствованиях, привозить книги и образцы новых инструментов. Другим же жителям острова запрещено посещать иностранные государства, а чужеземцам — Бенсалем, чтобы не выдать тайну местонахождения этой счастливой страны. Таким образом, ни масоны, ни планы всемирного владычества здесь явно ни при чем.
Монархисты в разных странах стали утверждать, будто герцог Брауншвейгский, как ярый масон пособник Англии, сознательно «спас» французскую революцию. «Если бы Фридрих Великий был Наполеоном, он расстрелял бы герцога Брауншвейгского», — патетически добавляет автор книги «Франкмасонство как орудие английской внешней политики». Уже самому читателю предоставляется догадаться, как прусский король Фридрих II, даже если бы он был Наполеоном, мог, скончавшись в 1786 году, расстрелять герцога Брауншвейгского за отступление после битвы при Вальми в сентябре 1792 года. Но это мелочи. Оказывается, Англии нужна была революция, чтобы уничтожить французский флот — и тот действительно потерпел ряд поражений, особенно при Абукире и Трафальгаре. Наполеон был врагом Англии, поэтому против него ополчилось масонство. «Ни Людовик XVII, ни Карл X не были вполне послушными орудиями английской политики, и против них началась та же подпольная, но всесильная интрига, которая закончилась революцией 1830 года и низвержением Карла X». Луи-Филипп, сменивший их на престоле, был вполне покорен Англии. «Но эта покорность его не спасла: масоны возвели его на престол, и они же низвергли его, когда увидели, что он неспособен осуществить политические планы Англии». Та же Англия руками масонов подготовила поражение Франции в войне против Пруссии в 1870—1871 годах. Английская разведка через таинственную личность некоего Ренье, француза, проживавшего в Англии и женатого на англичанке, вела переговоры с маршалом Базеном, который в результате капитулировал в Меце со 160-тысячной армией (на деле монархист Базен, сдавая крепость пруссакам, хотел сохранить эту армию для борьбы с победившей республикой). Англия якобы стояла за спиной французских республиканцев, когда они препятствовали планам «патриотов» (т. е. монархистов и клерикалов). Таким путем Англия перехватила у Франции Египет, заставила ее пойти на невыгодный французам раздел колоний в Африке. Чтобы обессилить Францию, англичане руками «масонского правительства» отделили католическую церковь от государства и вместе с тем лицемерно изображают себя друзьями католиков, и т. п. Подобным вздором были заполнены сотни книг и статей в реакционной печати Франции, Германии, царской России и других стран.
Идеологи британской буржуазии, опьяненные промышленной монополией Англии, ставили своей целью свободу торговли (фритред) — беспрепятственное движение капитала, освобожденного от всяких политических, национальных и религиозных пут, и устранение всех необязательных издержек производства. К таким издержкам фритредеры относили и пышный королевский двор, и палату лордов, и государственную церковь, и архаичную, громоздкую судебную систему. К излишним издержкам фритредеры относили также постоянную армию и дорогостоящие колониальные войны. В основе всего этого лежало убеждение, что Англия с помощью одних экономических средств сможет эксплуатировать чужие страны. Понятно, что при таком строе мыслей лидеры фритредеров Р. Кобден и Л. Брайт были готовы обличать секретную дипломатию и другие формы тайной войны как воплощение устаревших, негодных методов ведения дел английской буржуазией, унаследованных из арсенала феодальной эпохи. Эти и другие подобные крайности, до которых доходили в запальчивости фритредеры, никогда не становились принципами практической политики, тем не менее правящим кругам приходилось, по крайней мере внешне, учитывать критику, которую вызывало безотчетное расходование денег на секретную службу, объявлять о прекращении деятельности «черных кабинетов» и т. д.
Следует учесть, что в эпоху побед и утверждения в экономически передовых странах капитализма и буржуазной демократии сужался круг политических вопросов, считавшихся государственной тайной. Это вполне касалось и военной тайны.
После 1815 года Англия только раз в течение целого столетия воевала против великой державы, участвуя в Крымской войне 1853—1856 годов. Однако и этот вооруженный конфликт был столкновением, в котором стороны ставили сравнительно ограниченные цели, и тем самым резко отличался от борьбы против Наполеона I, когда на карту было поставлено колониальное, торговое и морское господство Великобритании. Политика «блестящей изоляции», которую проводила английская буржуазия в период расцвета своего могущества, была основана на предположении, что Лондону удастся сохранять роль арбитра и гаранта «равновесия сил» между европейскими державами без участия в их войнах. Правда, в нескольких случаях английская дипломатия прибегала к угрозе вооруженного вмешательства ( например, во время русско-турецкой войны 1877—1878 годов), но в конечном счете соглашалась на улаживание разногласий политическими средствами. При этом даже возможное участие Англии в европейских конфликтах мыслилось в Лондоне как ограниченное почти исключительно действиями Английского флота, обладавшего подавляющим превосходством над любым возможным противником. Армия была ориентирована на ведение колониальных войн, нередко являвшихся просто кровавым истреблением по существу безоружных туземцев. Все это не могло не наложить отпечаток и на английскую разведку, определяя круг информации, которая интересовала Лондон, окрашивало характер заданий, которые возлагались на секретную дипломатию.
Если некоторые «традиционные» формы тайной войны за ненадобностью (или из-за неэффективности с точки зрения преследовавшихся тогда внешнеполитических целей, были временно отставлены в сторону в Европе, они находили тем большее применение в Азии (а отчасти в Латинской Америке и Африке). Политическое развитие там ещё не привело к разграничению дипломатии и разведки. Это облегчало английским колонизаторам использовать дипломатию как легальное прикрытие для тайной войны.
В первой половине XIX в. пост британского посла в Константинополе неоднократно занимал сэр Стрэтфорд Каннинг (двоюродный брат известного государственного деятеля Джорджа Каннинга). Английский дипломат постоянно прибегал к методам тайной войны, включая создание шпионской сети, наблюдавшей за русским посольством. Это позволило Каннингу оказывать большое воздействие на политику оттоманского правительства. Конечно, влияние Стрэтфорда Каннинга опиралось главным образом на помощь английского флота, но ему способствовала эффективно действовавшая секретная служба.
Тайная война сыграла немалую роль в завоевании Англией ее многочисленных колоний, но это особая тема.
Сорок лет, которые отделяют окончание наполеоновских войн от Крымской войны, в целом были периодом, когда рутина и консерватизм полностью господствовали в английской армии, прикрываемые непререкаемым тогда авторитетом Веллингтона.
Крымская война выявила скандальное состояние всех отраслей военного управления. Однако опыт Крымской войны почти не пошел на пользу. Когда улеглось возмущение, которое вызвало разоблачение халатности и некомпетентности военного министерства, там постарались по возможности оставить все по-старому. Что же касается разведки, то в 1855 году был создан отдел топографии и статистики, который, если верить свидетельствам очевидцев, занимался преимущественно составлением художественно выполненных карт и не имел сколько-нибудь обстоятельных сведений о менявшейся военной организации других держав. Вряд ли подобное положение дел было следствием только косности и равнодушия военных руководителей или скупости министра финансов, не желавших тратить деньги на непроверенные новшества. Само это равнодушие нуждается в объяснении, и найти его нетрудно. Это были десятилетия, когда английское могущество достигло зенита, британский флот обладал никем не оспариваемым господством на море. Зачем в таком случае, считали в Лондоне, нужно собирать подробную и быстро устаревавшую информацию об иностранных армиях? Ведь если Англии придется все же воевать, то можно воевать, как и прежде, чужими руками.
Самодовольное убеждение в собственном совершенстве, которое царило в английском военном министерстве, было нарушено победами Пруссии сначала над Австрией, а потом над Францией. Эти успехи, во многом связанные с преимуществами в организации армии, в быстрой мобилизации, были настолько очевидными, что пробудили от летаргии даже отдел топографии и статистики. 1 апреля 1873 года был образован самостоятельный разведывательный отдел, подчинявшийся генерал-адъютанту армии. Через некоторое время разведка была передана в ведение генерал-квартирмейстера. В состав отдела были включены энергичные и подготовленные офицеры, некоторые из них впоследствии сделали большую карьеру на военной и гражданской службе.
Вначале для нового отдела отвели… конюшню и каретный сарай. Потом разведывательное ведомство кочевало из одного дома в другой. И только в 1884 году ему выделили удобное здание на Куин-Эннис-гейт. Как отмечают авторы мемуаров, отсюда даже открывался вид на Бекингемский дворец. Впрочем, любознательность нового отдела была направлена совсем в другую сторону. Во второй половине 80-х годов XIX в. разведку возглавлял Г. Брекенбери, при котором одно время на отдел возлагалась подготовка планов мобилизации. Кстати сказать, обязанности отдела то расширялись, то снова сужались, иногда включая функции, явно выходившие за рамки разведки. Должность начальника разведывательного отдела в 90-х годах стала одним из важнейших постов в военной иерархии.
Об английском шпионаже тех лет дают представление похождения Роберта Баден-Поуэлла, тогда молодого офицера, а впоследствии, в годы англо-бурской войны, крупного военачальника и основателя международной организации бойскаутов. В августе 1886 года Баден-Поуэлл, прихватив с собой младшего брата, отправился на континент, чтобы тайно наблюдать за осенними маневрами русской армии. Остановившись по дороге в Берлине, он собирался присмотреться к опытам по использованию аэростатов в военных целях. Кроме того, его заинтересовал военный лагерь в Шпандау. Он быстро обнаружил интересовавший его полигон, но никак не мог попасть на него. Полигон был окружен деревьями и забором, вдоль которого прохаживались часовые. Тогда Баден-Поуэлл улегся неподалеку на траву и притворился спящим. Он имел возможность слышать, наблюдать и засекать время по часам и таким образом установил скорость стрельбы из нового стрелкового оружия и даже определил ее точность, так как ясно слышал характерное гудение, когда пули попадали в металлическую цель. Разведчик решил рассмотреть новое оружие. Он заметил дырку в заборе, выждал момент, когда часовой удалился от этого места, и заглянул в нее. Однако дозорный, не дойдя до конца забора, неожиданно обернулся, увидел незнакомца, нарушающего строгий запрет приближаться к полигону, и быстро двинулся назад. Англичанин учел и такую возможность. Он неспешно повернулся спиной к приближавшемуся солдату, вытащил из кармана бутылку бренди и вылил половину ее содержимого на костюм. Когда солдат подошел ближе, перед ним предстал шатающийся субъект, от которого несло вином и который назойливо предлагал караульному разделить с ним остаток спиртного. Солдат подтолкнул пьяницу в спину и рекомендовал убираться подобру-поздорову. Баден-Поуэлл с готовностью последовал такому совету.
После этой интермедии в немецкой столице разведчик и его брат прибыли в Петербург. Несколько дней они бродили в районе маневров, проходивших в Царском Селе. Убедившись, что к месту, где проводились опыты с воздушными шарами и прожекторами, не допускают посторонних, Баден-Поуэлл решил, что, если он обойдет часовых, у него уже никто не будет требовать документов. Так оно и случилось. Однако в последний день маневров охрана была усилена в связи с прибытием царя. Подозрительных иностранцев сразу же задержали. Они изобразили путешественников, не понимающих, в чем их обвиняют, и их отослали в Петербург, взяв подписку о невыезде. Конечно, Баден-Поуэлл не собирался выполнять это обещание. Братья вышли из отеля, сообщив, что отправляются на прогулку, уехали в Кронштадт и взошли на борт парохода «Уильям Бейли». Кронштадтская полиция, не получив никаких указаний из Петербурга, не чинила препятствий их отъезду…
В начале 90-х годов Баден-Поуэлл занимал должность офицера военной разведки на острове Мальта, ответственного за район Средиземноморья. В его обязанности входило снабжение военного министерства информацией о дислокации войск и кораблей различных стран, о военных гаванях в этом районе и др. Особенно интересовались в Лондоне данными о французских армии и флоте — это было время серьезного ухудшения отношений между Англией и Францией, особенно в связи с борьбой за раздел Африки. Под предлогом охоты на вальдшнепов Баден-Поуэлл появился в тунисском порту Бизерта (Тунис был французским протекторатом) и составил подробное представление о характере работ, производившихся в гавани. Французские власти явно стремились превратить Бизерту в крупную военно-морскую базу, во что долгое время отказывались верить в Лондоне. Баден-Поуэлл заделался заядлым охотником и объездил чуть ли не все побережье французских владений в Северной Африке: Оран, Алжир, Константину и многие другие города, снова вернулся в Бизерту, потом перебрался в Ливию, являвшуюся тогда провинцией Оттоманской империи. В Лондон была отправлена целая серия отчетов, схем и карт.
Конечно, охотничий костюм помогал далеко не всюду. В разных странах Баден-Поуэлл принимал различное обличье. Несколько раз он выдавал себя за энтомолога, увлеченного ловлей бабочек. Его знания в этой области были вполне достаточны, чтобы ввести в заблуждение местных полицейских чиновников или офицеров. Именно в такой роли появился разведчик в районе крепости Каттаро в Далмации (тогда провинции Австро-Венгерской монархии). Красивые разноцветные рисунки экзотических насекомых, которые англичанин показывал своим знакомым — офицерам гарнизона, были на самом деле ловко замаскированными схемами укреплений с точным указанием расположения и калибра установленных на них артиллерийских орудий. На осенние маневры австрийской армии в 1891 году Баден-Поуэлл прибыл уже под видом военного корреспондента лондонской газеты «Дейли кроникл». Он сумел определить место, где было намечено провести в присутствии императора Франца-Иосифа и его гостя — германского императора Вильгельма II главное «сражение» и куда не пускали корреспондентов, пробрался в этот район, приняв обличье обычного туриста. Осенью 1892 года он на этот раз под маской художника проник в район маневров итальянской армии в Альпах. Англичанина вскоре заметили. Его рисунки оказались лучшими визитными карточками для итальянских офицеров. И чем меньше Баден-Поуэлл проявлял интереса к маневрам, тем больше рассказывали о них его словоохотливые итальянские знакомые. В конечном счете они сами нарисовали нужные ему детальные схемы и карты. Когда раздался сигнал к походу, разведчик взобрался на соседнюю гору и очень внимательно следил за дорогой и всем, что по ней перевозилось.
Не оставил своим вниманием Баден-Поуэлл и Турцию. Там он познакомился с американкой, которая свела его с комендантом одного из фортов Босфора Хамид-пашой. Тот с восточным гостеприимством пригласил англичанина посетить форт. Когда они подошли к зачехленным орудиям, направленным в сторону пролива, разведчик едва мог сдержать нетерпение. Любезный хозяин без колебаний велел снять брезент и показал пушки — они были старого образца и сравнительно маломощные. Турок с обезоруживающей откровенностью объяснил причины секретности: «Это старые пушки, которые стоят здесь долгие годы, но мы сочли полезным, учитывая действия одной соседней державы, заставить ее предполагать, что мы произвели перевооружение и обладаем какими-то новыми и могучими орудиями».
Не более сложным оказалось изучение укреплений Дарданелл. Из Константинополя Баден-Поуэлл отбыл на пароходе «Валахия», шедшем с грузом зерна. Корабль остановился около Чанаккале, где проводилась проверка судовых документов. Баден-Поуэлл велел спустить лодку, прихватил с собой удочки и принял вид завзятого рыболова. Несколько патрульных катеров, посылавшихся командирами фортов, приказывали капитану поднять якорь, но в ответ с парохода раздавался лишь грохот в машинном отделении. Капитан уверял, что пароход двинется, как только будет закончена починка испортившихся механизмов, и просил посоветовать его «племяннику» в лодке, на какую наживу лучше всего клюет рыба в здешних местах. Баден-Поуэлл сумел тем временем «поймать в мутной воде» все, что интересовало его начальство в Лондоне.
Почти неправдоподобная наглость, с которой действовал британский разведчик, была следствием того, что он хорошо учел «местные условия» — полуколониальное положение тогдашней Оттоманской империи и боязнь турецких властей вызвать недовольство английского посольства в Константинополе.
В течение ста лет, со времени победы Нельсона при Трафальгаре в 1805 году, британский флот не имел себе равных в мире. Английская военная стратегия неизменно основывалась на принципе, сформулированном еще участником разгрома «Непобедимой армады» Уолтером Ролеем, который гласил, что неприятельским десантным армиям надо навязать бой на море до того, как они «набьют свои желудки нашими кентскими каплунами». Этот принцип был несколько поколеблен в 60-х годах XIX в. в связи с изобретением парового двигателя, так как предполагалось, что возможность «перехвата» вражеского десанта теперь исключается и что следует заняться усилением береговых укреплений. Однако это мнение продержалось только до 80-х годов.
Развитие британской военно-морской разведки в XIX в. отставало от разведки военной. В качестве самостоятельного отдела в составе адмиралтейства военно-морская разведка конституировалась в феврале 1887 года. Предшественником этого отдела был комитет иностранной разведки, во главе которого стоял капитан В. Холл — отец адмирала Реджиналда Холла, известного руководителя военно-морской разведки и контрразведки в годы первой мировой войны. В целом же до середины 80-х годов заботы, связанные с составлением навигационных карт, по-видимому, преобладали над вялым интересом, который проявляли в адмиралтействе к сведениям об иностранных военных флотах и береговой обороне. Убеждение в английском превосходстве на море было настолько непоколебимым, что порождало сомнение в том, так ли уж нужны детали и подробности, касающиеся флотов других держав. Более того, это сознание превосходства приводило к тому, что иностранцам позволяли без помех получать сведения, которые позже сочли бы сугубо секретными.
Офицеры нового отдела стали посещать иностранные военные гавани и базы. Один из таких разведчиков — Д. Астон объехал, например, французские порты. Профессиональному моряку часто и не требовалось слишком приближаться к военным объектам для определения всего главного, что занимало разведывательный отдел адмиралтейства. Слабость французской контрразведки позволяла осуществлять это почти беспрепятственно: свои записи Астон сознательно держал в незапертом саквояже, делая вид, что они не имеют серьезного значения. Лишь изредка он прятал секретные бумаги в патроны вместо дроби.
Разведывательный отдел выполнял и обязанности контрразведки. Так, например, он контролировал хранение секретных материалов. Печатание их разрешалось только в типографии «Форин офиса», где можно было проследить за тем, чтобы были уничтожены все экземпляры корректурных листов и набор. Между 1892—1895 годами собственным разведывательным отделом обзавелась британская средиземноморская эскадра. Постепенно такие же отделы были созданы при штабах большинства ( но не всех) соединений английского военно-морского флота.
Впрочем, даже самые скромные начинания наталкивались на непреодолимую стену косности. Л. Астон рассказывает характерный случай. Он изучал методы, применявшиеся Нельсоном для получения информации о передвижении неприятельских кораблей. Знаменитый флотоводец использовал для этой цели фрегаты, наблюдавшие за гаванями, где находились вражеские суда. Фрегат передавал сведения либо непосредственно, либо сигнализировал находившимся поблизости кораблям, которые передавали эти сообщения дальше, как по эстафете. Астон сообразил, что нелепо было рисковать для подобного наблюдения крейсерами, если их обязанности могут успешно выполнить быстроходные яхты или даже рыбачьи шхуны. В случае же нападения они могли спастись бегством, послав сообщение голубиной почтой. Не рискнув сам выдвинуть эту идею, Астон попросил выступить с этим предложением своих более влиятельных друзей из «Форин офиса» и военного министерства. Тем не менее чиновник в адмиралтействе наложил категорическую резолюцию: «Оставить без внимания. Эти птицы могут доставить неверную информацию». Астон добавлял: «Я до сих пор не могу понять, что смутило этого чиновника. Неужели он думал, что враг может поймать голубя, летящего над морем, и заменить дезинформацией отправленное сообщение?»
…Многочисленные поклонники Шерлока Холмса вывели знаменитого детектива из круга литературных героев, представляя его живым человеком, реально проживавшим в доме 221-Б на Бейкер-стрит. Удовлетворяя этот читательский интерес, появилось немало книг, посвященных выяснению биографии Холмса во всех ее деталях, датировке раскрытых им дел и подробно изложенных, и лишь упомянутых Артуром Конан Дойлом. В этих необычных биографиях должны занять свое место и случаи, когда Холмс выступал в роли контрразведчика. Такая роль была вполне естественна для «отшельника с Бейкер-стрит», начинавшего действовать, когда оказывался бессильным Скотланд-Ярд, которому была доверена в то время борьба против иностранных шпионов. А. Конан Дойл рассказывает два случая шпионажа, очень характерных для того времени — конца 80-х и 90-х годов прошлого столетия. В рассказе «Морской договор» из «Форин офиса» похищен оригинал тайного договора между Англией и Италией, сведения о котором, впрочем, уже просочились в печать. «Французское и русское посольства, — заявляет министр иностранных дел, — заплатили бы огромные деньги, чтобы узнать содержание этого документа». Однако вором был вовсе не иностранный разведчик, а брат невесты одного из чиновников министерства. Он зашел к своему будущему родственнику в служебный кабинет, не застал его в комнате и, бросив взгляд на лежавший на столе документ, мигом понял, что может получить за бумагу большие деньги, сунул ее в карман и поспешил незаметно исчезнуть. Преступник запрятал украденную добычу в тайник, но случайность, а потом проницательность Холмса помешали ему изъять свое сокровище и отнести во французское посольство.
В другом рассказе — «Второе пятно» — речь идет о похищении письма одного иностранного монарха, обеспокоенного расширением колоний Англии (явный намек на германского императора Вильгельма II). Письмо было написано в припадке раздражения, его опубликование могло привести к войне. Это письмо исчезло из дома министра, боявшегося оставлять его на службе и хранившего в собственной спальне в закрытой на ключ шкатулке. Холмсу с самого начала ясно, что вором мог быть только кто-то из домашних, который и должен был передать бумагу одному из международных шпионов. Было три человека, которые возглавляли эту компанию. Шпион наверняка не собирался передать похищенное письмо иностранным дипломатам — такие агенты находятся в довольно натянутых отношениях с посольствами. Дело осложняется. В него оказываются втянутыми многие люди. Но, как и следовало ожидать, стараниями Шерлока Холмса письмо снова возвращается в шкатулку, где его находит пораженный министр.
В обоих случаях, о которых повествует Конан Дойл, как будто сознательно подчеркивается, что в роли шпионов выступают добровольцы — будь то джентльмен, не брезгующий случайно подвернувшейся возможностью украсть документ, за который можно сорвать крупный куш, или профессиональный мошенник, занимающийся кражей и торговлей государственными секретами. Оба преступника не связаны ни с каким правительством,, ни с какой иностранной разведкой.
Представление о тайной войне, которое создает своими рассказами Конан Дойл, лишь в определенной степени соответствовало действительности. Однако им правильно отмечен несколько кустарный характер, который отчасти приобрел шпионаж в то время и который он быстро потерял в наступившую империалистическую эпоху.
Еше в конце XVIII в. с легкой руки дворян-эмигрантов родились и получили хождение вздорные толки, будто английская секретная служба с помощью просветителей и масонов подготовила и спровоцировала французскую революцию. Легенда о всемирном масонском заговоре пришлась очень кстати крайней реакции в ряде стран, не способной и не желавшей осознать подлинные социальные причины и неотвратимость революции, стала неизменной составной частью идеологии клерикально-монархических кругов во Франции. Сами же масоны объявлялись орудием исконного врага — Англии, а точнее, британской секретной службы и дипломатии. Так, анонимный автор книги «Тайны франкмасонства» — его открытия сразу же были пересказаны российскими черносотенцами и в журнальных статьях, и в книге «Франкмасонство как орудие английской внешней политики» (СПб., 1905) — начинает издалека. Человеком, начертавшим планы английской секретной войны против народов мира, он считает Фрэнсиса Бэкона ( как много бы дали сочинители этих опусов, чтобы узнать о существовании его брата Энтони Бэкона, который был действительно главой секретной службы графа Эссекса!). Ведь Фрэнсис Бэкон в разных сочинениях, особенно в известной утопии «Новая Атлантида», рассказывал об острове Бенсалеме, управляемом монархом и парламентом, а на деле подчинявшемся тайному ордену. Этот орден добивается для своего отечества всемирного владычества. Он стремится уничтожить у других народов чувства чести и патриотизма, религию, что и является программой франкмасонства. На деле Ф. Бэкон в своем фрагменте «Новая Атлантида» (произведение осталось незаконченным) отводит тайному ордену, который именует Соломоновым домом, роль центра научных опытов и изобретений. Его цель — расширение господства человека над природой («Новая Атлантида» — прежде всего научная утопия), хотя он занимается также промышленной деятельностью, включая производство военного снаряжения. 12 членам Соломонова дома поручается объезжать другие страны, разузнавая о всех полезных открытиях и усовершенствованиях, привозить книги и образцы новых инструментов. Другим же жителям острова запрещено посещать иностранные государства, а чужеземцам — Бенсалем, чтобы не выдать тайну местонахождения этой счастливой страны. Таким образом, ни масоны, ни планы всемирного владычества здесь явно ни при чем.
Монархисты в разных странах стали утверждать, будто герцог Брауншвейгский, как ярый масон пособник Англии, сознательно «спас» французскую революцию. «Если бы Фридрих Великий был Наполеоном, он расстрелял бы герцога Брауншвейгского», — патетически добавляет автор книги «Франкмасонство как орудие английской внешней политики». Уже самому читателю предоставляется догадаться, как прусский король Фридрих II, даже если бы он был Наполеоном, мог, скончавшись в 1786 году, расстрелять герцога Брауншвейгского за отступление после битвы при Вальми в сентябре 1792 года. Но это мелочи. Оказывается, Англии нужна была революция, чтобы уничтожить французский флот — и тот действительно потерпел ряд поражений, особенно при Абукире и Трафальгаре. Наполеон был врагом Англии, поэтому против него ополчилось масонство. «Ни Людовик XVII, ни Карл X не были вполне послушными орудиями английской политики, и против них началась та же подпольная, но всесильная интрига, которая закончилась революцией 1830 года и низвержением Карла X». Луи-Филипп, сменивший их на престоле, был вполне покорен Англии. «Но эта покорность его не спасла: масоны возвели его на престол, и они же низвергли его, когда увидели, что он неспособен осуществить политические планы Англии». Та же Англия руками масонов подготовила поражение Франции в войне против Пруссии в 1870—1871 годах. Английская разведка через таинственную личность некоего Ренье, француза, проживавшего в Англии и женатого на англичанке, вела переговоры с маршалом Базеном, который в результате капитулировал в Меце со 160-тысячной армией (на деле монархист Базен, сдавая крепость пруссакам, хотел сохранить эту армию для борьбы с победившей республикой). Англия якобы стояла за спиной французских республиканцев, когда они препятствовали планам «патриотов» (т. е. монархистов и клерикалов). Таким путем Англия перехватила у Франции Египет, заставила ее пойти на невыгодный французам раздел колоний в Африке. Чтобы обессилить Францию, англичане руками «масонского правительства» отделили католическую церковь от государства и вместе с тем лицемерно изображают себя друзьями католиков, и т. п. Подобным вздором были заполнены сотни книг и статей в реакционной печати Франции, Германии, царской России и других стран.