Страница:
В упомянутом путешествии на остров были неизбежными встреча и нелегкий разговор с Греттрупом. В Бляйхероде я был для него «царь, бог и воинский начальник». С момента погрузки в вагон для отбытия в Союз он понял, что моя власть кончилась, и общение при наших встречах в Подлипках и на Селигере обычно проходило довольно сухо и формально.
Но на этот раз Греттруп очень обрадовался моему приезду и заявил, что, хочу я того или нет, он должен сказать мне много неприятных вещей. Смысл довольно длинной речи, которую он на меня обрушил, заключался в том, что, несмотря на благоприятное решение НТС по его проекту, ни одно пожелание, записанное в перечне этого документа, не может быть выполнено.
Ни на острове, ни в Подлипках в самом НИИ-88, ни в Химках у Глушко не начаты и даже не запланированы те экспериментальные работы, в отсутствии которых их так упрекали. Они продолжают в своем маленьком замкнутом коллективе, оторванные и искусственно отгороженные от советской науки и советских ОКБ, работать над проектом, который снова будет подвергнут критике за то, что ни одно из принципиально новых предложений не прошло экспериментальной проверки.
«Нам не дают возможности пользоваться вашими аэродинамическими трубами. Мы хотим, но не можем поставить эксперименты на стенде для проверки новой схемы двигательной установки. А как мы можем доказать, что привод турбины за счет отбора газов прямо из камеры – это реальное дело? Расчетами такие схемы не подтверждают. Нужен эксперимент. По радиосистеме нужны полигонные и самолетные испытания. Но мы здесь сделать современную аппаратуру не способны».
Я теперь уже не помню всех упреков, но перечень был достаточно убедительный. Затем Греттруп перешел на спокойный доверительный тон. Он попросил, чтобы я, советский человек, которому он доверяет, хотя он все больше убеждается, что его обманывают, откровенно сказал, какую будущность имеет их работа.
Мог ли я откровенно в 1948 году сказать все, что я думал? Конечно, того, что я говорил Победоносцеву, Ветошкину, Гонору – о перспективе работы немцев – высказать Греттрупу я не смел ни по формально-служебным, ни по чисто человеческим соображениям.
Я считал, что не имею права убивать у него надежду на хотя бы частичную реализацию задуманного. Греттруп был по-настоящему увлеченным работой инженером. Он потерял, по крайней мере надолго, так он полагал, свою родину. Теперь, кроме семьи, в жизни была единственная услада и цель – интересная, рискованная, на грани возможного, но чертовски увлекательная задача: создать ракету, которую не могли, не успели придумать в Пенемюнде. Пусть для русских. Черт с ними. Но это творение его, Греттрупа, и его коллектива. Половина Германии все равно подвластна сталинской России. Значит, такая ракета может пригодиться не только русским, но и немцам. Так, мне представляется, рассуждал Греттруп. Честно должен признать, что и как человек, и как талантливый инженер он мне нравился. Была у него эта самая «искра Божия».
В это зимнее и еще одно последующее посещение «немецкого острова» я детально знакомился с работами по системе управления. Кроме Сергеева, который сам был активным участником разработки системы радиоуправления, со мной работал Калашников, мой заместитель по отделу в институте и руководитель разработок электрогидравлических рулевых машин.
Мы убедились, что, несмотря на весьма примитивное производственное оборудование, были изготовлены и проходили испытания основные новые приборы системы: суммирующий гироскоп с шаровым ротором и электрической пружиной, предложенный докторами Магнусом и Хохом, усилитель-преобразователь на магнитных усилителях вместо электронных ламп, которые стояли в «мишгерете» ракеты А-4, программный механизм и пневматическая рулевая машинка. Из наземного оборудования заканчивалось изготовление стартового пульта и пульта испытаний системы управления перед стартом.
Пневматическую рулевую машинку разрабатывал инженер Блазиг, имевший опыт работы на фирме «Аскания». Эта работа вызывала наибольшую критику с нашей стороны. Особенно любил спорить с Блазигом Калашников. Будучи убежденным сторонником гидравлических приводов, он не допускал даже мысли о применении на ракетах пневматических рулевых машин.
Стоит напомнить, что последующее развитие нашей и зарубежной техники рулевых приводных механизмов подтвердило нашу правоту. Во всех больших ракетах, наших и американских, использовались различные схемы и конструкции только гидравлических приводов. И для этого было много оснований.
К концу 1948 года проект Г-1 был доведен по всем показателям до требований к эскизному проекту. Мы к этому времени вернулись из Капъяра, обогащенные опытом полигонных испытаний первой серии ракет Р-1.
Под самый Новый год, 28 декабря 1948 года, вновь собрался большой НТС НИИ-88 для обсуждения проекта Г-1.
Вел заседание на этот раз уже не Гонор, а и.о. директора НИИ-88 Спиридонов. В команду Греттрупа, приехавшую на защиту, вошли доктора Вольф, Умпфенбах, Альбринг, Хох, Бласс, Мюллер и Рудольф.
Рецензентами проекта были Бушуев, Лапшин, Исаев, Глушко и я.
Греттруп в самом начале решил «взять быка за рога» и заявил: «Большинство элементов конструкции можно будет назвать годными лишь после тщательной проверки и испытаний…»
Новая ракета в своем эскизном проекте получила дополнительные преимущества по сравнению с качествами, доложенными более года назад. Основным показателем была дальность – уже не 600, а 810 км! Максимальные ошибки у цели: ±2 км по азимуту и ±3 км по дальности.
Значительно более детально и тщательно были проработаны отдельные наиболее оригинальные элементы конструкции. В частности, отделение боевой головки происходило без всякого механизма – за счет различия аэродинамических сил, и для надежности на корпусе включались две тормозящие твердотопливные ракеты. Для обоих компонентов использовался один несущий бак, разделенный на две емкости промежуточным днищем.
Стоит сказать, что это конструктивное предложение так и не было затем принято в ракетах конструкции Королева. Им много лет спустя воспользовался В.Н. Челомей.
Новым было предложение использовать отработанный газ после турбины для наддува спиртового бака.
Переходя к доработкам проекта двигательной установки, Греттруп не упустил возможности сказать с упреком в адрес критиков: «Мы произвели теоретические расчеты намного подробнее, чем это делалось в Пенемюнде, но, конечно, было бы намного лучше, если бы вместо излишне подробных теоретических исследований были бы произведены эксперименты на стенде».
Несмотря на критику, которая была на первом НТС в адрес системы радиоуправления, Греттруп, получавший в течение последнего года реальную помощь и консультации Сергеева, заявил: «Чисто автономная система управления – нерентабельна. Мы предусмотрели применение на земле приборов, которые уже прошли многочисленные испытания, а именно радиолокаторов». Немцы не имели материалов по нашим радиолокаторам, и всю основную наземную радиочасть разработки проекта проделал отдел управления, которым я руководил.
Предлагались дальнейшие упрощения в наземном пусковом и заправочном оборудовании.
«Мне кажется, – сказал в заключение доклада Греттруп, – можно признать, что решение поставленной задачи найдено и что у ракеты Р-10, кроме увеличения дальности, есть еще и другие значительные преимущества по сравнению с А-4: технологичность и дешевизна производства, простота обслуживания и надежность в эксплуатации… Даже если бы ракета не вызывала никакого интереса как оружие, она была бы необходима в качестве объекта для испытаний названных выше нововведений (отделяющаяся головка, несущие баки, усовершенствованная турбина ЖРД, новое управление), которые имеют очень большое значение для дальнейшего развития БРДД…»
По порядку обсуждения докладывались заключения всех секций, предварительно рассматривавших проект. Все заключения в основном были положительными и доброжелательными. Наибольшее число замечаний выпало на долю секции управления, которые я вынужден был огласить. Наиболее серьезными из них я считал наличие в системе таких уязвимых мест: надежность пневматических рулевых машин при низких температурах, передача с автомата человеку последних электрических операций перед стартом, отсутствие в автоматике подготовки схемы защиты от ошибок оператора, увеличение по сравнению с А-4 числа пневматических связей земля – борт. Тем не менее секция управления, так же как и четыре другие, одобряла эскизный проект. Все отмечали, что по объему он превосходит требования, предъявляемые к эскизным проектам, и пора от проектов переходить к реализации всех предусмотренных экспериментальных работ.
Одним из принципиально новых приемов в методике проектирования систем управления было использование «банмодели» – модели траектории. Это, по современной терминологии, была первая в нашей практике электромеханическая аналоговая моделирующая установка. Эта установка была, конечно, далека от современных электронных машин, но она впервые позволяла моделировать уравнения движения ракеты относительно центра масс с переменными коэффициентами и получать решения этих уравнений с учетом характеристик отдельных приборов, подключаемых к модели. Автор модели доктор Хох заявил, что теперь есть возможность проводить предварительную проверку аппаратуры ракет А-4 до пусков. Такой модели не было в Пенемюнде. Тогда немцы, а затем и мы пользовались элементарным моделированием с помощью «маятника Хойзермана» – простого прибора, названного так по имени его автора.
Теперь для инженера, проектирующего систему управления движением ракеты, моделирование является основным методом выбора параметров системы в начале и контрольной проверкой реальных приборов в конце процесса создания системы. Электронные моделирующие аналоговые и цифровые установки достигли такого совершенства, что результатам решения с их помощью систем дифференциальных уравнений самых высоких порядков доверяют больше, чем аналитическим выкладкам самых выдающихся математиков. Моделирование рассматривается ныне не как желательный, а как необходимый и обязательный процесс проектирования и последующей отработки систем управления ракетой любого класса. В этом смысле ракетная техника способствовала развитию нового прогрессивного метода создания сложных систем, оказала существенное влияние на многие другие области науки и техники.
Доктору Хоху, безусловно, принадлежат по крайней мере две доведенные им до инженерной реализации и экспериментальной проверки идеи: одна из первых в нашей стране электронно-механическая модель и суммирующий гироскоп. Последняя разработка была им сделана совместно с доктором Магнусом.
К сожалению, очень плодотворная деятельность доктора Хоха была непродолжительной. Слава о его работах вышла за пределы нашего НИИ и докатилась до организации, где создавались системы управления ракетами противовоздушной обороны. Главным конструктором там был назначен Сергей Берия – сын всесильного Лаврентия Павловича. Руководители этой организации могли, не спрашивая согласия, переводить к себе на работу кого угодно и откуда угодно. Доктора Хоха перевели к молодому Берии. По слухам, дошедшим до нас, он там хорошо прижился, на работе делал большие успехи и попросил права перейти полностью в советское подданство. Но неожиданно попал в больницу, где скончался после операции по поводу гнойного аппендицита.
Не обошлось в процессе обсуждения на НТС без курьезного конфликта. Возмутителем спокойного обсуждения оказался консультант НИИ-88 по вопросам устойчивости движения, заведующий кафедрой небесной механики МГУ, профессор математики из академии имени Жуковского, инженер-полковник Н.Д. Моисеев. Он был незаурядным полемистом, блестящим лектором и проявлял воинствующую нетерпимость к «инакомыслящим» в науке.
На этот раз он бросился в полемический бой сначала с рецензентом проекта по автомату стабилизации, а затем и с доктором Хохом в связи с похвалами в адрес новой моделирующей установки. То, что делала моделирующая установка за часы, математики-теоретики должны были бы вычислять месяцами, и даже через годы невероятной по сложности работы их результаты были бы менее достоверны.
Рецензент по этому поводу в своем отзыве написал: «… элементы системы управления представлены в металле. Предлагаемая в проекте система управления является новой и оригинальной».
Моисеев по этому же разделу проекта заявил: «Раздел, посвященный анализу устойчивости на активном и пассивном участках, разработан неудовлетворительно… Методика, используемая в немецких исследованиях путем замораживания переменных коэффициентов и анализа знаков вещественных частей корней характеристических уравнений недопустима, как показали исследования советских ученых».
Здесь шла речь не о советских ученых вообще, а конкретно о разработках самого Моисеева по так называемой «теории технической устойчивости».
Далее он сказал: «Мною был предложен доктору Хоху один пример линейных дифференциальных уравнений с переменными коэффициентами. Прошло уже около недели с тех пор, как я дал этот пример, однако по настоящее время мы еще не имеем от доктора Хоха решения этого простого примера с помощью „банмодели“…Я как специалист по теории устойчивости считаю, что… методика замораживания коэффициентов, все это суть такие вещи, о которых в наше время в 1948 году просто не стоит писать в научных отчетах, представляемых серьезному научному учреждению».
По поводу такой позиции Виктор Кузнецов, хорошо познавший в работе с гироскопическими системами опасность переоценки значимости многоэтажных теоретических выкладок, не удержался от иронического заявления: «Профессор Моисеев говорил, что недостаточны теоретические обоснования. Для нас, конструкторов, наоборот, важен экспериментальный метод, который не может быть заменен ни одним расчетом, и наличие такого метода является большим достижением».
Сергеев, много дней проработавший на острове при разработке проекта, выступил более резко: «Я думаю, лучше быть с „банмоделью“, чем писать очень сложные уравнения образца 1948 года и остаться без ракеты».
Другой именитый московский профессор из другой военной академии – артиллерийской – Шапиро поддержал противников Моисеева: «Учитывая, что сотни аэродинамических коэффициентов снимаются нами недостаточно точно, я думаю, нужно иметь чувство меры и понимать, что математические приемы должны соответствовать точностям тех параметров, в частности аэродинамических, которые известны нам».
Доктора Хоха не смутили выпады Моисеева. От ответил, что уже в своем докладе на секции он привел пример решения системы уравнений, который позволял убедиться в несущественном влиянии переменности коэффициентов. Но главное, что давало преимущество его методу, – использование реальной аппаратуры, которая при теоретических исследованиях не может быть описана точными уравнениями: «Если вы посмотрите на любой электрический прибор, вы увидите на всех его сопротивлениях величины допусков. Я не могу предписать производству изготовить сопротивления абсолютно точно».
А что касается примеров, предложенных профессором Моисеевым для решения на «банмодели», то: «К сожалению, этот точный измерительный прибор транспортировали, как мешок с гвоздями, поэтому сейчас он не может дать прежней точности… Я хотел бы напомнить случай, когда однажды Гельмгольц теоретически доказал обществу „Отто Лилиенталь“, что полет человека вообще невозможен».
После многословных взаимных препирательств в своем последнем пространном выступлении профессор Моисеев решил разделить обвинения между своими советскими и немецкими оппонентами: «Доктор Хох – безусловно умный работник, безусловно честно относится к своему делу. Это ясно чувствуется из его старательности, с которой он отнесся к решению задачи… Пропагандировать здесь с этой кафедры упрощенческое отношение к теории, амнистирование теоретической слабости является грубой ошибкой, и ошибка эта имеет свое политическое значение… Глубоко и принципиально заблуждается товарищ Шапиро, демонстрируя свою полную неосведомленность в элементах теории устойчивости… Плоды упрощенческих усилий товарищей Кузнецова, Сергеева и Шапиро сказались сразу же. Авторы проекта подхватили их упрощенческие одобрения и начали защищать также то, что они вынуждены были признать на секциях НТС».
Столь подробно я описываю полемику на НТС потому, что в те годы даже самые далекие от политики и идеологии научные проблемы, вот такие, как вопросы устойчивости ракет, могли приобрести политическую окраску.
И вдруг такой пассаж… Немецкий ученый в новом секретном ракетном институте не только спорит с русским профессором-полковником, но еще получает поддержку советских ученых и в том числе профессора еврея Шапиро, тоже полковника. Обвинение, которое выдвинул Моисеев («ошибка эта имеет политическое значение»), могло в то время запросто превратиться в дело, грозившее не только потерей работы, но и расследованием со стороны органов безопасности: а нет ли тут чего-либо вроде заговора.
Но в целом коллектив инженеров и ученых института не поддерживал линию Моисеева и аналогичные попытки политической идеологизации чисто инженерных проблем. Общий ход дискуссии был доброжелательным, но Глушко, Победоносцев, Бушуев и Мишин предварительно посоветовались с Королевым и чувствовали настроения в министерстве. Они были уверены, что проект ракеты в целом не может быть реализован.
В заключительном слове Греттруп высказался однозначно: «Дальше разрабатывать данный проект без экспериментов невозможно… Эксперименты не являются простыми, так как в некоторых случаях речь идет об испытаниях конструкций, базирующихся на совершенно новых принципах. Поэтому я прошу, если проведение этих экспериментов будет сейчас форсировано, чего я и все специалисты, работающие над этим проектом, очень желаем, чтобы была соответственно увеличена доставка материалов и оборудования для проведения этих экспериментов… Сейчас следует полностью изменить тот метод, которым мы разрабатывали данную ракету до сих пор, и перейти от теоретических и конструкторских работ к широкому экспериментированию».
Формально последующее решение совета было весьма благоприятным, в нем были записаны все необходимые пожелания для экспериментальной отработки и форсирования всех работ.
Хорошее решение совета было слабым утешением. Забраковать двухлетнюю работу – составную часть плана НИИ-88 – было невозможно ни по существу, ни по формальным основаниям. На разработку проекта Г-1 (Р-10), являвшуюся основой для филиала № 1, было затрачено много средств. В то же время для реализации проекта параллельно с планами, которые выполнялись под руководством Королева, не хватало ни инженерных, ни производственных сил.
Для дальнейшего развития ракетной техники требовалась концентрация усилий на одном решающем направлении. Условия, которые были созданы в то время, заранее делали проект Р-10 неосуществимым. Однако работа над проектом продолжалась еще в течение 1949 года.
В октябре 1949 года уже были проведены полигонные испытания разработанной ОКБ Королева ракеты Р-2Э – экспериментального варианта ракеты Р-2 – на дальность 600 км. Работы в филиале № 1 над проектом, в который вложили столько сил, постепенно сворачивались. Немецкие специалисты слышали еще много обещаний начать эксперименты, но теряли веру и начинали понимать бесплодность такой деятельности.
Некоторое место в тематике работы немецких специалистов занимали зенитные управляемые ракеты. Целью этих работ была попытка модернизации ракет «Вассерфаль» и «Шметтерлинк». В Подлипках – на основной базе – эту работу вели главные конструкторы Синильщиков и Рашков.
Однако с переходом зенитной тематики в Министерство авиационной промышленности, в котором разработка ракет была поручена известному главному конструктору С.А. Лавочкину, а всего комплекса управления – новой организации КБ-1, продолжение этих работ в Министерстве вооружения теряло смысл.
В этот же период и тоже под руководством Греттрупа на острове прорабатывались идеи создания ракеты Р-12 (Г-2) с дальностью стрельбы 2500 км и массой боевой части не менее 1 т. Имелось в виду, что разработка такой ракеты должна быть развернута сразу же после запуска в производство Р-10. Двигательную установку для такой ракеты предлагалось сделать в виде блока из трех двигателей Р-10 и получить таким образом общую тягу свыше 100 т. В этом проекте впервые предусматривался отказ от газоструйных рулей.
Это избавляло двигательную установку от потери тяги за счет газодинамического сопротивления рулей, стоящих в потоке горячих газов, и повышало надежность управления. Следует отметить, что до этого в процессе наших работ в Германии таких предложений не было.
Полный отказ от газоструйных графитовых рулей был нами осуществлен спустя восемь лет на знаменитой межконтинентальной ракете Р-7. Немцы в проекте Р-12 предлагали осуществлять управление изменением тяги двигателей, расположенных по периферии хвостовой части под углом 120°.
Подобная идея была нами впервые реализована на «лунной» ракете Н-1 спустя более чем 20 лет. Это, если не ошибаюсь, были единственные примеры управления тяжелой ракетой таким методом. Но Г-12 не пошла далее бумажного отчета, а работы по Н-1 были прекращены в 1974 году после четырех неудачных пусков. Все современные жидкостные ракеты управляются либо специальными рулевыми двигателями, либо реактивными соплами, либо поворотами основных двигателей относительно корпуса ракеты с помощью гидравлических приводов.
Кроме детального эскизного проекта ракеты Р-10 на дальность 800 км, отчета-предложения по ракете Р-12 на 2500 км проводились предварительные расчеты более перспективных проектов (ракета Р-13 (Г-1М) с корпусом Р-10 и форсированной двигательной установкой от А-4, баллистическая ракета Г-4 (Р-14) и крылатая ракета Г-5 (Р-15) с дальностью 3000 км и полезным грузом 3 т). Все эти разработки находились на уровне прорисовок схемы и расчета основных параметров. По глубине проработки они уступали пенемюндовским проектам А-9/А-10 и зенгеровскому межконтинентальному ракетному бомбардировщику.
Немцы вели эти работы, не имея возможности консультироваться с советскими специалистами. Наши аналогичные работы по перспективным планам были строго засекречены, и мы не имели права даже дискуссировать с немцами на эти темы.
Уже в конце 1947 года под руководством Королева начались работы по плану Р-3.
Имелось в виду провести широкомасштабные исследования по созданию ракеты на дальность не менее 3000 км. При этом к рассмотрению были приняты четыре основные конструктивные схемы ракет: БН – баллистическая нормальная (одноступенчатая), БС – баллистическая составная, КН – крылатая нормальная, КС – крылатая составная.
Основное внимание уделялось работе по схеме БН. Что касается крылатых схем, то параллельно с НИИ-88 работы по ним были начаты в значительной мере под влиянием отчета Зенгера еще в 1945 году в НИИ-1 при Болховитинове и широко развернуты с приходом к руководству НИИ-1 Келдыша.
Работы над проектом Р-3 велись в уже сформированной в течение 1947 года кооперации. Головным по разработке эскизного проекта было КБ Королева.
Двигатели разрабатывались параллельно в двух организациях: в ОКБ-456 – главным конструктором Глушко и в НИИ-1 авиационной промышленности – Полярным.
Проектирование системы управления в целом было поручено НИИ-885, во главе которого стояли Рязанский и Пилюгин. Конкурентный вариант системы радиоуправления с использованием гиростабилизированной платформы параллельно выполнялся под руководством Коноплева в НИИ-20 (в радиочасти) и в НИИ-49 (в гироскопической части).
Всеми работами по плану Р-3 руководил лично Королев. Он взял на себя ответственность за содержание первого тома эскизного проекта «Принципы и методы проектирования ракет большой дальности». Весь проект, содержавший 20 томов, не считая десятков томов и отчетов смежных организаций, был завершен в июне 1949 года.
Я много внимания уделял разработке по этой теме системы звездной навигации – астрокоррекции для автономных систем управления и, прежде всего, крылатых вариантов, требовавших управления по всей трассе полета. Об этом подробнее я пишу ниже.
7 декабря 1949 года состоялось заседание научно-технического совета НИИ-88, на котором рассматривался эскизный проект ракеты Р-3, двигателей и системы управления. Это заседание проводилось через год после обсуждения греттруповского проекта Р-10 и окончательно перекрывало перспективу разработки немецкого варианта.
Эскизный проект Р-3 в целом был одобрен, но одновременно была отмечена большая сложность поставленной задачи и ее «необычайные для нашей области масштабы». Эти слова Королева из его докладной записки показывают понимание им необходимости системного подхода и сосредоточения больших сил на единой целевой задаче. Касаясь организации работ, Королев в связи с окончанием эскизного проекта Р-3 в докладной записке четко сформулировал организационные принципы для работ такого масштаба:
«Провести комплекс крупных мероприятий в различных областях промышленности, в итоге которых был бы в кратчайший срок осуществлен значительный качественный подъем в области техники, связанной с созданием Р-3.
Но на этот раз Греттруп очень обрадовался моему приезду и заявил, что, хочу я того или нет, он должен сказать мне много неприятных вещей. Смысл довольно длинной речи, которую он на меня обрушил, заключался в том, что, несмотря на благоприятное решение НТС по его проекту, ни одно пожелание, записанное в перечне этого документа, не может быть выполнено.
Ни на острове, ни в Подлипках в самом НИИ-88, ни в Химках у Глушко не начаты и даже не запланированы те экспериментальные работы, в отсутствии которых их так упрекали. Они продолжают в своем маленьком замкнутом коллективе, оторванные и искусственно отгороженные от советской науки и советских ОКБ, работать над проектом, который снова будет подвергнут критике за то, что ни одно из принципиально новых предложений не прошло экспериментальной проверки.
«Нам не дают возможности пользоваться вашими аэродинамическими трубами. Мы хотим, но не можем поставить эксперименты на стенде для проверки новой схемы двигательной установки. А как мы можем доказать, что привод турбины за счет отбора газов прямо из камеры – это реальное дело? Расчетами такие схемы не подтверждают. Нужен эксперимент. По радиосистеме нужны полигонные и самолетные испытания. Но мы здесь сделать современную аппаратуру не способны».
Я теперь уже не помню всех упреков, но перечень был достаточно убедительный. Затем Греттруп перешел на спокойный доверительный тон. Он попросил, чтобы я, советский человек, которому он доверяет, хотя он все больше убеждается, что его обманывают, откровенно сказал, какую будущность имеет их работа.
Мог ли я откровенно в 1948 году сказать все, что я думал? Конечно, того, что я говорил Победоносцеву, Ветошкину, Гонору – о перспективе работы немцев – высказать Греттрупу я не смел ни по формально-служебным, ни по чисто человеческим соображениям.
Я считал, что не имею права убивать у него надежду на хотя бы частичную реализацию задуманного. Греттруп был по-настоящему увлеченным работой инженером. Он потерял, по крайней мере надолго, так он полагал, свою родину. Теперь, кроме семьи, в жизни была единственная услада и цель – интересная, рискованная, на грани возможного, но чертовски увлекательная задача: создать ракету, которую не могли, не успели придумать в Пенемюнде. Пусть для русских. Черт с ними. Но это творение его, Греттрупа, и его коллектива. Половина Германии все равно подвластна сталинской России. Значит, такая ракета может пригодиться не только русским, но и немцам. Так, мне представляется, рассуждал Греттруп. Честно должен признать, что и как человек, и как талантливый инженер он мне нравился. Была у него эта самая «искра Божия».
В это зимнее и еще одно последующее посещение «немецкого острова» я детально знакомился с работами по системе управления. Кроме Сергеева, который сам был активным участником разработки системы радиоуправления, со мной работал Калашников, мой заместитель по отделу в институте и руководитель разработок электрогидравлических рулевых машин.
Мы убедились, что, несмотря на весьма примитивное производственное оборудование, были изготовлены и проходили испытания основные новые приборы системы: суммирующий гироскоп с шаровым ротором и электрической пружиной, предложенный докторами Магнусом и Хохом, усилитель-преобразователь на магнитных усилителях вместо электронных ламп, которые стояли в «мишгерете» ракеты А-4, программный механизм и пневматическая рулевая машинка. Из наземного оборудования заканчивалось изготовление стартового пульта и пульта испытаний системы управления перед стартом.
Пневматическую рулевую машинку разрабатывал инженер Блазиг, имевший опыт работы на фирме «Аскания». Эта работа вызывала наибольшую критику с нашей стороны. Особенно любил спорить с Блазигом Калашников. Будучи убежденным сторонником гидравлических приводов, он не допускал даже мысли о применении на ракетах пневматических рулевых машин.
Стоит напомнить, что последующее развитие нашей и зарубежной техники рулевых приводных механизмов подтвердило нашу правоту. Во всех больших ракетах, наших и американских, использовались различные схемы и конструкции только гидравлических приводов. И для этого было много оснований.
К концу 1948 года проект Г-1 был доведен по всем показателям до требований к эскизному проекту. Мы к этому времени вернулись из Капъяра, обогащенные опытом полигонных испытаний первой серии ракет Р-1.
Под самый Новый год, 28 декабря 1948 года, вновь собрался большой НТС НИИ-88 для обсуждения проекта Г-1.
Вел заседание на этот раз уже не Гонор, а и.о. директора НИИ-88 Спиридонов. В команду Греттрупа, приехавшую на защиту, вошли доктора Вольф, Умпфенбах, Альбринг, Хох, Бласс, Мюллер и Рудольф.
Рецензентами проекта были Бушуев, Лапшин, Исаев, Глушко и я.
Греттруп в самом начале решил «взять быка за рога» и заявил: «Большинство элементов конструкции можно будет назвать годными лишь после тщательной проверки и испытаний…»
Новая ракета в своем эскизном проекте получила дополнительные преимущества по сравнению с качествами, доложенными более года назад. Основным показателем была дальность – уже не 600, а 810 км! Максимальные ошибки у цели: ±2 км по азимуту и ±3 км по дальности.
Значительно более детально и тщательно были проработаны отдельные наиболее оригинальные элементы конструкции. В частности, отделение боевой головки происходило без всякого механизма – за счет различия аэродинамических сил, и для надежности на корпусе включались две тормозящие твердотопливные ракеты. Для обоих компонентов использовался один несущий бак, разделенный на две емкости промежуточным днищем.
Стоит сказать, что это конструктивное предложение так и не было затем принято в ракетах конструкции Королева. Им много лет спустя воспользовался В.Н. Челомей.
Новым было предложение использовать отработанный газ после турбины для наддува спиртового бака.
Переходя к доработкам проекта двигательной установки, Греттруп не упустил возможности сказать с упреком в адрес критиков: «Мы произвели теоретические расчеты намного подробнее, чем это делалось в Пенемюнде, но, конечно, было бы намного лучше, если бы вместо излишне подробных теоретических исследований были бы произведены эксперименты на стенде».
Несмотря на критику, которая была на первом НТС в адрес системы радиоуправления, Греттруп, получавший в течение последнего года реальную помощь и консультации Сергеева, заявил: «Чисто автономная система управления – нерентабельна. Мы предусмотрели применение на земле приборов, которые уже прошли многочисленные испытания, а именно радиолокаторов». Немцы не имели материалов по нашим радиолокаторам, и всю основную наземную радиочасть разработки проекта проделал отдел управления, которым я руководил.
Предлагались дальнейшие упрощения в наземном пусковом и заправочном оборудовании.
«Мне кажется, – сказал в заключение доклада Греттруп, – можно признать, что решение поставленной задачи найдено и что у ракеты Р-10, кроме увеличения дальности, есть еще и другие значительные преимущества по сравнению с А-4: технологичность и дешевизна производства, простота обслуживания и надежность в эксплуатации… Даже если бы ракета не вызывала никакого интереса как оружие, она была бы необходима в качестве объекта для испытаний названных выше нововведений (отделяющаяся головка, несущие баки, усовершенствованная турбина ЖРД, новое управление), которые имеют очень большое значение для дальнейшего развития БРДД…»
По порядку обсуждения докладывались заключения всех секций, предварительно рассматривавших проект. Все заключения в основном были положительными и доброжелательными. Наибольшее число замечаний выпало на долю секции управления, которые я вынужден был огласить. Наиболее серьезными из них я считал наличие в системе таких уязвимых мест: надежность пневматических рулевых машин при низких температурах, передача с автомата человеку последних электрических операций перед стартом, отсутствие в автоматике подготовки схемы защиты от ошибок оператора, увеличение по сравнению с А-4 числа пневматических связей земля – борт. Тем не менее секция управления, так же как и четыре другие, одобряла эскизный проект. Все отмечали, что по объему он превосходит требования, предъявляемые к эскизным проектам, и пора от проектов переходить к реализации всех предусмотренных экспериментальных работ.
Одним из принципиально новых приемов в методике проектирования систем управления было использование «банмодели» – модели траектории. Это, по современной терминологии, была первая в нашей практике электромеханическая аналоговая моделирующая установка. Эта установка была, конечно, далека от современных электронных машин, но она впервые позволяла моделировать уравнения движения ракеты относительно центра масс с переменными коэффициентами и получать решения этих уравнений с учетом характеристик отдельных приборов, подключаемых к модели. Автор модели доктор Хох заявил, что теперь есть возможность проводить предварительную проверку аппаратуры ракет А-4 до пусков. Такой модели не было в Пенемюнде. Тогда немцы, а затем и мы пользовались элементарным моделированием с помощью «маятника Хойзермана» – простого прибора, названного так по имени его автора.
Теперь для инженера, проектирующего систему управления движением ракеты, моделирование является основным методом выбора параметров системы в начале и контрольной проверкой реальных приборов в конце процесса создания системы. Электронные моделирующие аналоговые и цифровые установки достигли такого совершенства, что результатам решения с их помощью систем дифференциальных уравнений самых высоких порядков доверяют больше, чем аналитическим выкладкам самых выдающихся математиков. Моделирование рассматривается ныне не как желательный, а как необходимый и обязательный процесс проектирования и последующей отработки систем управления ракетой любого класса. В этом смысле ракетная техника способствовала развитию нового прогрессивного метода создания сложных систем, оказала существенное влияние на многие другие области науки и техники.
Доктору Хоху, безусловно, принадлежат по крайней мере две доведенные им до инженерной реализации и экспериментальной проверки идеи: одна из первых в нашей стране электронно-механическая модель и суммирующий гироскоп. Последняя разработка была им сделана совместно с доктором Магнусом.
К сожалению, очень плодотворная деятельность доктора Хоха была непродолжительной. Слава о его работах вышла за пределы нашего НИИ и докатилась до организации, где создавались системы управления ракетами противовоздушной обороны. Главным конструктором там был назначен Сергей Берия – сын всесильного Лаврентия Павловича. Руководители этой организации могли, не спрашивая согласия, переводить к себе на работу кого угодно и откуда угодно. Доктора Хоха перевели к молодому Берии. По слухам, дошедшим до нас, он там хорошо прижился, на работе делал большие успехи и попросил права перейти полностью в советское подданство. Но неожиданно попал в больницу, где скончался после операции по поводу гнойного аппендицита.
Не обошлось в процессе обсуждения на НТС без курьезного конфликта. Возмутителем спокойного обсуждения оказался консультант НИИ-88 по вопросам устойчивости движения, заведующий кафедрой небесной механики МГУ, профессор математики из академии имени Жуковского, инженер-полковник Н.Д. Моисеев. Он был незаурядным полемистом, блестящим лектором и проявлял воинствующую нетерпимость к «инакомыслящим» в науке.
На этот раз он бросился в полемический бой сначала с рецензентом проекта по автомату стабилизации, а затем и с доктором Хохом в связи с похвалами в адрес новой моделирующей установки. То, что делала моделирующая установка за часы, математики-теоретики должны были бы вычислять месяцами, и даже через годы невероятной по сложности работы их результаты были бы менее достоверны.
Рецензент по этому поводу в своем отзыве написал: «… элементы системы управления представлены в металле. Предлагаемая в проекте система управления является новой и оригинальной».
Моисеев по этому же разделу проекта заявил: «Раздел, посвященный анализу устойчивости на активном и пассивном участках, разработан неудовлетворительно… Методика, используемая в немецких исследованиях путем замораживания переменных коэффициентов и анализа знаков вещественных частей корней характеристических уравнений недопустима, как показали исследования советских ученых».
Здесь шла речь не о советских ученых вообще, а конкретно о разработках самого Моисеева по так называемой «теории технической устойчивости».
Далее он сказал: «Мною был предложен доктору Хоху один пример линейных дифференциальных уравнений с переменными коэффициентами. Прошло уже около недели с тех пор, как я дал этот пример, однако по настоящее время мы еще не имеем от доктора Хоха решения этого простого примера с помощью „банмодели“…Я как специалист по теории устойчивости считаю, что… методика замораживания коэффициентов, все это суть такие вещи, о которых в наше время в 1948 году просто не стоит писать в научных отчетах, представляемых серьезному научному учреждению».
По поводу такой позиции Виктор Кузнецов, хорошо познавший в работе с гироскопическими системами опасность переоценки значимости многоэтажных теоретических выкладок, не удержался от иронического заявления: «Профессор Моисеев говорил, что недостаточны теоретические обоснования. Для нас, конструкторов, наоборот, важен экспериментальный метод, который не может быть заменен ни одним расчетом, и наличие такого метода является большим достижением».
Сергеев, много дней проработавший на острове при разработке проекта, выступил более резко: «Я думаю, лучше быть с „банмоделью“, чем писать очень сложные уравнения образца 1948 года и остаться без ракеты».
Другой именитый московский профессор из другой военной академии – артиллерийской – Шапиро поддержал противников Моисеева: «Учитывая, что сотни аэродинамических коэффициентов снимаются нами недостаточно точно, я думаю, нужно иметь чувство меры и понимать, что математические приемы должны соответствовать точностям тех параметров, в частности аэродинамических, которые известны нам».
Доктора Хоха не смутили выпады Моисеева. От ответил, что уже в своем докладе на секции он привел пример решения системы уравнений, который позволял убедиться в несущественном влиянии переменности коэффициентов. Но главное, что давало преимущество его методу, – использование реальной аппаратуры, которая при теоретических исследованиях не может быть описана точными уравнениями: «Если вы посмотрите на любой электрический прибор, вы увидите на всех его сопротивлениях величины допусков. Я не могу предписать производству изготовить сопротивления абсолютно точно».
А что касается примеров, предложенных профессором Моисеевым для решения на «банмодели», то: «К сожалению, этот точный измерительный прибор транспортировали, как мешок с гвоздями, поэтому сейчас он не может дать прежней точности… Я хотел бы напомнить случай, когда однажды Гельмгольц теоретически доказал обществу „Отто Лилиенталь“, что полет человека вообще невозможен».
После многословных взаимных препирательств в своем последнем пространном выступлении профессор Моисеев решил разделить обвинения между своими советскими и немецкими оппонентами: «Доктор Хох – безусловно умный работник, безусловно честно относится к своему делу. Это ясно чувствуется из его старательности, с которой он отнесся к решению задачи… Пропагандировать здесь с этой кафедры упрощенческое отношение к теории, амнистирование теоретической слабости является грубой ошибкой, и ошибка эта имеет свое политическое значение… Глубоко и принципиально заблуждается товарищ Шапиро, демонстрируя свою полную неосведомленность в элементах теории устойчивости… Плоды упрощенческих усилий товарищей Кузнецова, Сергеева и Шапиро сказались сразу же. Авторы проекта подхватили их упрощенческие одобрения и начали защищать также то, что они вынуждены были признать на секциях НТС».
Столь подробно я описываю полемику на НТС потому, что в те годы даже самые далекие от политики и идеологии научные проблемы, вот такие, как вопросы устойчивости ракет, могли приобрести политическую окраску.
И вдруг такой пассаж… Немецкий ученый в новом секретном ракетном институте не только спорит с русским профессором-полковником, но еще получает поддержку советских ученых и в том числе профессора еврея Шапиро, тоже полковника. Обвинение, которое выдвинул Моисеев («ошибка эта имеет политическое значение»), могло в то время запросто превратиться в дело, грозившее не только потерей работы, но и расследованием со стороны органов безопасности: а нет ли тут чего-либо вроде заговора.
Но в целом коллектив инженеров и ученых института не поддерживал линию Моисеева и аналогичные попытки политической идеологизации чисто инженерных проблем. Общий ход дискуссии был доброжелательным, но Глушко, Победоносцев, Бушуев и Мишин предварительно посоветовались с Королевым и чувствовали настроения в министерстве. Они были уверены, что проект ракеты в целом не может быть реализован.
В заключительном слове Греттруп высказался однозначно: «Дальше разрабатывать данный проект без экспериментов невозможно… Эксперименты не являются простыми, так как в некоторых случаях речь идет об испытаниях конструкций, базирующихся на совершенно новых принципах. Поэтому я прошу, если проведение этих экспериментов будет сейчас форсировано, чего я и все специалисты, работающие над этим проектом, очень желаем, чтобы была соответственно увеличена доставка материалов и оборудования для проведения этих экспериментов… Сейчас следует полностью изменить тот метод, которым мы разрабатывали данную ракету до сих пор, и перейти от теоретических и конструкторских работ к широкому экспериментированию».
Формально последующее решение совета было весьма благоприятным, в нем были записаны все необходимые пожелания для экспериментальной отработки и форсирования всех работ.
Хорошее решение совета было слабым утешением. Забраковать двухлетнюю работу – составную часть плана НИИ-88 – было невозможно ни по существу, ни по формальным основаниям. На разработку проекта Г-1 (Р-10), являвшуюся основой для филиала № 1, было затрачено много средств. В то же время для реализации проекта параллельно с планами, которые выполнялись под руководством Королева, не хватало ни инженерных, ни производственных сил.
Для дальнейшего развития ракетной техники требовалась концентрация усилий на одном решающем направлении. Условия, которые были созданы в то время, заранее делали проект Р-10 неосуществимым. Однако работа над проектом продолжалась еще в течение 1949 года.
В октябре 1949 года уже были проведены полигонные испытания разработанной ОКБ Королева ракеты Р-2Э – экспериментального варианта ракеты Р-2 – на дальность 600 км. Работы в филиале № 1 над проектом, в который вложили столько сил, постепенно сворачивались. Немецкие специалисты слышали еще много обещаний начать эксперименты, но теряли веру и начинали понимать бесплодность такой деятельности.
Некоторое место в тематике работы немецких специалистов занимали зенитные управляемые ракеты. Целью этих работ была попытка модернизации ракет «Вассерфаль» и «Шметтерлинк». В Подлипках – на основной базе – эту работу вели главные конструкторы Синильщиков и Рашков.
Однако с переходом зенитной тематики в Министерство авиационной промышленности, в котором разработка ракет была поручена известному главному конструктору С.А. Лавочкину, а всего комплекса управления – новой организации КБ-1, продолжение этих работ в Министерстве вооружения теряло смысл.
В этот же период и тоже под руководством Греттрупа на острове прорабатывались идеи создания ракеты Р-12 (Г-2) с дальностью стрельбы 2500 км и массой боевой части не менее 1 т. Имелось в виду, что разработка такой ракеты должна быть развернута сразу же после запуска в производство Р-10. Двигательную установку для такой ракеты предлагалось сделать в виде блока из трех двигателей Р-10 и получить таким образом общую тягу свыше 100 т. В этом проекте впервые предусматривался отказ от газоструйных рулей.
Это избавляло двигательную установку от потери тяги за счет газодинамического сопротивления рулей, стоящих в потоке горячих газов, и повышало надежность управления. Следует отметить, что до этого в процессе наших работ в Германии таких предложений не было.
Полный отказ от газоструйных графитовых рулей был нами осуществлен спустя восемь лет на знаменитой межконтинентальной ракете Р-7. Немцы в проекте Р-12 предлагали осуществлять управление изменением тяги двигателей, расположенных по периферии хвостовой части под углом 120°.
Подобная идея была нами впервые реализована на «лунной» ракете Н-1 спустя более чем 20 лет. Это, если не ошибаюсь, были единственные примеры управления тяжелой ракетой таким методом. Но Г-12 не пошла далее бумажного отчета, а работы по Н-1 были прекращены в 1974 году после четырех неудачных пусков. Все современные жидкостные ракеты управляются либо специальными рулевыми двигателями, либо реактивными соплами, либо поворотами основных двигателей относительно корпуса ракеты с помощью гидравлических приводов.
Кроме детального эскизного проекта ракеты Р-10 на дальность 800 км, отчета-предложения по ракете Р-12 на 2500 км проводились предварительные расчеты более перспективных проектов (ракета Р-13 (Г-1М) с корпусом Р-10 и форсированной двигательной установкой от А-4, баллистическая ракета Г-4 (Р-14) и крылатая ракета Г-5 (Р-15) с дальностью 3000 км и полезным грузом 3 т). Все эти разработки находились на уровне прорисовок схемы и расчета основных параметров. По глубине проработки они уступали пенемюндовским проектам А-9/А-10 и зенгеровскому межконтинентальному ракетному бомбардировщику.
Немцы вели эти работы, не имея возможности консультироваться с советскими специалистами. Наши аналогичные работы по перспективным планам были строго засекречены, и мы не имели права даже дискуссировать с немцами на эти темы.
Уже в конце 1947 года под руководством Королева начались работы по плану Р-3.
Имелось в виду провести широкомасштабные исследования по созданию ракеты на дальность не менее 3000 км. При этом к рассмотрению были приняты четыре основные конструктивные схемы ракет: БН – баллистическая нормальная (одноступенчатая), БС – баллистическая составная, КН – крылатая нормальная, КС – крылатая составная.
Основное внимание уделялось работе по схеме БН. Что касается крылатых схем, то параллельно с НИИ-88 работы по ним были начаты в значительной мере под влиянием отчета Зенгера еще в 1945 году в НИИ-1 при Болховитинове и широко развернуты с приходом к руководству НИИ-1 Келдыша.
Работы над проектом Р-3 велись в уже сформированной в течение 1947 года кооперации. Головным по разработке эскизного проекта было КБ Королева.
Двигатели разрабатывались параллельно в двух организациях: в ОКБ-456 – главным конструктором Глушко и в НИИ-1 авиационной промышленности – Полярным.
Проектирование системы управления в целом было поручено НИИ-885, во главе которого стояли Рязанский и Пилюгин. Конкурентный вариант системы радиоуправления с использованием гиростабилизированной платформы параллельно выполнялся под руководством Коноплева в НИИ-20 (в радиочасти) и в НИИ-49 (в гироскопической части).
Всеми работами по плану Р-3 руководил лично Королев. Он взял на себя ответственность за содержание первого тома эскизного проекта «Принципы и методы проектирования ракет большой дальности». Весь проект, содержавший 20 томов, не считая десятков томов и отчетов смежных организаций, был завершен в июне 1949 года.
Я много внимания уделял разработке по этой теме системы звездной навигации – астрокоррекции для автономных систем управления и, прежде всего, крылатых вариантов, требовавших управления по всей трассе полета. Об этом подробнее я пишу ниже.
7 декабря 1949 года состоялось заседание научно-технического совета НИИ-88, на котором рассматривался эскизный проект ракеты Р-3, двигателей и системы управления. Это заседание проводилось через год после обсуждения греттруповского проекта Р-10 и окончательно перекрывало перспективу разработки немецкого варианта.
Эскизный проект Р-3 в целом был одобрен, но одновременно была отмечена большая сложность поставленной задачи и ее «необычайные для нашей области масштабы». Эти слова Королева из его докладной записки показывают понимание им необходимости системного подхода и сосредоточения больших сил на единой целевой задаче. Касаясь организации работ, Королев в связи с окончанием эскизного проекта Р-3 в докладной записке четко сформулировал организационные принципы для работ такого масштаба:
«Провести комплекс крупных мероприятий в различных областях промышленности, в итоге которых был бы в кратчайший срок осуществлен значительный качественный подъем в области техники, связанной с созданием Р-3.