Страница:
Дик опустил бритву и отбросил волосы с лица, чтобы посмотреть Рэю в глаза. В полутьме пещеры, еле рассеиваемой умирающим люминофором, расширенные зрачки морлока отсвечивали бутылочной зеленью.
— Ты боишься умереть как они, Рэй? — спросил юноша, когда морлок, не выдержав его взгляда, опустил глаза.
— Да, — с неохотой признался Рэй. — С-симатта! Я думал, что ничего на свете не боюсь.
Дик опустил голову и сполоснул бритву.
— Наш настоятель в приюте, отец Арима, говорил, что важны намерения. Вопрос в том, чего ты боишься — жить или умереть.
Они снова занялись каждый своим делом. Дик выбрил виски и шею — настал момент переходить к самому неприятному.
Динго дважды тревожно пролаял.
— Зараза! — полным отчаяния голосом сказал морлок. Юноша отнес это на счет продолжения беседы, поднял лицо к Рэю — и увидел, что ошибся. Морлок смотрел не на него, а куда-то ему за спину, и оскал его на сей раз был не улыбкой, а боевой маской, маской ненависти. Только ненависть эта была бессильна: левой рукой Рэй крепко сжимал ошейник Динго, не решаясь послать коса в атаку.
— Зачем портить такую красоту, монашек? — раздался низкий голос за спиной Дика. — Ты и так хорош.
Сказано это было на астролате, но уж с очень странным акцентом. Дик сделал движение — оглянуться, но в свежевыбритый затылок ему уперся холодный ствол какого-то оружия.
Динго глухо зарычал.
— Да, серенький, пусть тебя держат покрепче, — спокойно сказал обладатель оружия. — Иначе может выйти несчастный случай…
— Что у него? — спросил Дик, косясь на орриу.
— Пулевик, — горько оскалился Рэй.
— А хоть бы и импульсник, — почти весело сказал неизвестный. — В упор я развалю тебе голову, и ты дотронуться до своего меча не успеешь — не то что им махнуть.
— Но тогда я тебя убью, — Рэй подобрался, изготовившись к прыжку. — Подумай как следует, туртан: если ты причинишь капитану хоть какой-то вред, мы тебя убьем. Ты знаешь, что пуля меня не остановит.
— Тебя и очередь не остановит, «геркулес». Но я вижу, что мальчик тебе дорог. Так что ситуация у нас патовая, верно? Может, посидим и поговорим спокойно — кто вы, что делаете на моей земле?
— А это ваша земля? — спросил Дик.
— Чья же еще. И я не люблю, когда в мои владения впираются без спросу.
— Мы потерпели крушение… — внутренне Дика просто переворачивало от страха, досады и стыда — сидеть под дулом пулевика, с намыленной башкой, как идиот! — И нам некуда больше было идти…
— Видел я ваше крушение. Вас сажали гравилучом с «Гэнбу», и хотел бы я знать, почему поисковые отряды Дарсеса еще не прочесывают все побережье… А поскольку я хочу это знать, ты сейчас вымоешь голову, монашек, оденешься и все мне расскажешь.
Ловким движением ноги неизвестный подгреб орриу к себе и, поддев стопой, подкинул и поймал на лету. Дик сполоснул голову, вытер ее прихваченными салфетками и снова надел свитер и куртку.
Тем временем в коридоре «туалета» послышалось шевеление — и в «колбу» пролез из-за спины неизвестного Николай, вчерашний Киянка.
— Что ж ты не предупредил, срань, — даже не зло, а как-то печально упрекнул его Рэй.
— Морлок плохой, — Киянка присел перед неизвестным и начал просительно теребить пальцами его штанину. — Рики хороший. Господин-человек Нейгал не убивает пусть Рики. Рики сказал, Киянка — Николай теперь.
— Ты, стало быть, Рики, — в голосе неизвестного послышалась усмешка. — Брысь! — это было сказано Киянке и сопровождалось легким пинком. — И ты даешь крысам имена. А самого-то тебя как величать?
Дик уже не мог больше терпеть этого унижения. Он развернулся — пусть стреляет, черт с ним! — и, глядя противнику прямо в лицо, выпалил:
— Я Ричард Суна, родом с планеты Сунасаки, из сожженного города Курогава! Я не сохэй и не послушник, но я сын десантного корабля «Ричард Львиное Сердце», и если ты ненавидишь сохэев и Синдэн — то я принимаю твою ненависть, Рива, потому что и сам я тебя ненавижу! Ты называешь гемов крысами — но ты хуже, ты шныряешь по пещерам за беззащитными стариками, у которых хочешь отобрать их последние минуты! Стреляй в меня сейчас, или уходи откуда пришел, потому что смотреть на тебя мне противно!
Неизвестный секунду-другую был ошарашен этой речью. Дик не мог рассмотреть его как следует из-за темноты, но различил крючковатый нос и густую, аккуратно подстриженную бороду — черную, с обильной сединой. Остальное скрывал ветрозащитный шлем.
— Надо же, — сказал нежданный гость, и совершенно неожиданно для Дика опустил свой пулевик. — А ты не робкого десятка, хоть и моложе, чем я думал. Я — Эктор Нейгал, хозяин этой земли. Ни за кем я здесь не шнырял, и вообще крысы мне безразличны, Ричард Суна с планеты Сунасаки. Я здесь ради одной женщины, которая, потащилась сюда в буран. Так что давай каждый забудет о том, что другой сказал, и попробуем переиграть сначала.
Глава 12
— Ты боишься умереть как они, Рэй? — спросил юноша, когда морлок, не выдержав его взгляда, опустил глаза.
— Да, — с неохотой признался Рэй. — С-симатта! Я думал, что ничего на свете не боюсь.
Дик опустил голову и сполоснул бритву.
— Наш настоятель в приюте, отец Арима, говорил, что важны намерения. Вопрос в том, чего ты боишься — жить или умереть.
Они снова занялись каждый своим делом. Дик выбрил виски и шею — настал момент переходить к самому неприятному.
Динго дважды тревожно пролаял.
— Зараза! — полным отчаяния голосом сказал морлок. Юноша отнес это на счет продолжения беседы, поднял лицо к Рэю — и увидел, что ошибся. Морлок смотрел не на него, а куда-то ему за спину, и оскал его на сей раз был не улыбкой, а боевой маской, маской ненависти. Только ненависть эта была бессильна: левой рукой Рэй крепко сжимал ошейник Динго, не решаясь послать коса в атаку.
— Зачем портить такую красоту, монашек? — раздался низкий голос за спиной Дика. — Ты и так хорош.
Сказано это было на астролате, но уж с очень странным акцентом. Дик сделал движение — оглянуться, но в свежевыбритый затылок ему уперся холодный ствол какого-то оружия.
Динго глухо зарычал.
— Да, серенький, пусть тебя держат покрепче, — спокойно сказал обладатель оружия. — Иначе может выйти несчастный случай…
— Что у него? — спросил Дик, косясь на орриу.
— Пулевик, — горько оскалился Рэй.
— А хоть бы и импульсник, — почти весело сказал неизвестный. — В упор я развалю тебе голову, и ты дотронуться до своего меча не успеешь — не то что им махнуть.
— Но тогда я тебя убью, — Рэй подобрался, изготовившись к прыжку. — Подумай как следует, туртан: если ты причинишь капитану хоть какой-то вред, мы тебя убьем. Ты знаешь, что пуля меня не остановит.
— Тебя и очередь не остановит, «геркулес». Но я вижу, что мальчик тебе дорог. Так что ситуация у нас патовая, верно? Может, посидим и поговорим спокойно — кто вы, что делаете на моей земле?
— А это ваша земля? — спросил Дик.
— Чья же еще. И я не люблю, когда в мои владения впираются без спросу.
— Мы потерпели крушение… — внутренне Дика просто переворачивало от страха, досады и стыда — сидеть под дулом пулевика, с намыленной башкой, как идиот! — И нам некуда больше было идти…
— Видел я ваше крушение. Вас сажали гравилучом с «Гэнбу», и хотел бы я знать, почему поисковые отряды Дарсеса еще не прочесывают все побережье… А поскольку я хочу это знать, ты сейчас вымоешь голову, монашек, оденешься и все мне расскажешь.
Ловким движением ноги неизвестный подгреб орриу к себе и, поддев стопой, подкинул и поймал на лету. Дик сполоснул голову, вытер ее прихваченными салфетками и снова надел свитер и куртку.
Тем временем в коридоре «туалета» послышалось шевеление — и в «колбу» пролез из-за спины неизвестного Николай, вчерашний Киянка.
— Что ж ты не предупредил, срань, — даже не зло, а как-то печально упрекнул его Рэй.
— Морлок плохой, — Киянка присел перед неизвестным и начал просительно теребить пальцами его штанину. — Рики хороший. Господин-человек Нейгал не убивает пусть Рики. Рики сказал, Киянка — Николай теперь.
— Ты, стало быть, Рики, — в голосе неизвестного послышалась усмешка. — Брысь! — это было сказано Киянке и сопровождалось легким пинком. — И ты даешь крысам имена. А самого-то тебя как величать?
Дик уже не мог больше терпеть этого унижения. Он развернулся — пусть стреляет, черт с ним! — и, глядя противнику прямо в лицо, выпалил:
— Я Ричард Суна, родом с планеты Сунасаки, из сожженного города Курогава! Я не сохэй и не послушник, но я сын десантного корабля «Ричард Львиное Сердце», и если ты ненавидишь сохэев и Синдэн — то я принимаю твою ненависть, Рива, потому что и сам я тебя ненавижу! Ты называешь гемов крысами — но ты хуже, ты шныряешь по пещерам за беззащитными стариками, у которых хочешь отобрать их последние минуты! Стреляй в меня сейчас, или уходи откуда пришел, потому что смотреть на тебя мне противно!
Неизвестный секунду-другую был ошарашен этой речью. Дик не мог рассмотреть его как следует из-за темноты, но различил крючковатый нос и густую, аккуратно подстриженную бороду — черную, с обильной сединой. Остальное скрывал ветрозащитный шлем.
— Надо же, — сказал нежданный гость, и совершенно неожиданно для Дика опустил свой пулевик. — А ты не робкого десятка, хоть и моложе, чем я думал. Я — Эктор Нейгал, хозяин этой земли. Ни за кем я здесь не шнырял, и вообще крысы мне безразличны, Ричард Суна с планеты Сунасаки. Я здесь ради одной женщины, которая, потащилась сюда в буран. Так что давай каждый забудет о том, что другой сказал, и попробуем переиграть сначала.
Глава 12
Нейгал
Кассандра Кэлхун не принадлежала к знати Вавилона, и это ей не мешало: в доме Рива можно было отмыть любое происхождение, кроме рабского. Этолог в третьем поколении, она любила свою работу; можно даже сказать, что она любила гемов — как ветеринары любят лошадей и собак. Ей было сорок три года, и в Аратте она работала уже семь лет — по контракту, заключенному ее кланом, Сэйта, с владетелями Аратты, кланом Дусс. Клан Дусс испытывал недостаток в этологах. Ему принадлежали шахты на юго-западном побережье материка Илу, и подготовить достаточное количество квалифицированных этологов клан не успевал. Кассандру наняли, вписав в контракт условие, что она воспитает ученика. Она нашла одного, отвергнув нескольких: у них был один общий недостаток, им были неинтересны гемы; никто не хотел их понимать — хотели только заставить их эффективно работать.
На шахтах была высокая текучка. У клана Дусс не хватало мощностей, чтобы выращивать специализированных шахтеров — он покупал рабов у рейдеров, которые собирали их по всей Галактике. Но даже после форсированного обучения под наношлемом из сельскохозяйственного или заводского рабочего не сделаешь майна, специализированного шахтера. Бывало и так, что бедняги погибали через неделю-другую после адаптации — и Кассандре приходилось начинать по-новой, со свежей партией рабов.
Это было скверно, но Кассандра смирилась, потому что другого выхода не предвиделось. И одно в этом бардаке было хорошо: имея дело с рабами с разных планет, она получала материал для своей научной работы — псевдорелигии гемов.
Попытки создать для гемов стройную и четкую систему верований неизменно проваливались, хотя многие из них предпринимались до войны настоящими художниками своего дела. Исключением было псевдо-бусидо, которое прививали боевым морлокам -скорее этическое, нежели религиозное учение. Зато неизменно процветали два культа: примитивный анимизм — одушевление машин, кораблей, котлов, население шахт и канализаций духами умерших (всегда гемов), разветвленная система примет и суеверий — с одной стороны; с другой — разнообразные вариации на христианскую тему. Последнее было особенно любопытно. Многие этологи ломали над этим головы, Кассандра же, проведя несколько лет в Аратте, в конце концов решила, что это объясняется просто: христиане проповедуют рабам то, во что верят сами, и эта проповедь падает на благодатную почву старательно взращиваемых комплексов — в частности, комплекса первичного, априорного доверия господину. Да, гемы животные — но это необычайно чуткие и наблюдательные животные. Они наивны — но не слепы, не глухи и не тупы. Они видят, что господа сами не держатся того, чему учат их, и это вызывает стресс.
Многие думали, что ложь нестерпима только между людьми — в таком случае они были еще наивнее, чем гемы. Человека, привыкшего полагаться на свой разум, можно обмануть постановкой голоса и позой — гема с его животным чутьем удается провести гораздо реже.
Для себя свободнорожденные считали обязательной максиму отвержения всякого сверхценничества: «нет, не было и не будет и не может быть совершенной истины, не подлежащей сомнению». Каждый из вавилонян, переступая порог совершеннолетия, присягал, что признает эту максиму для себя. Приводить к такой присяге гемов никто и не думал — право размышлять над тем, что есть истина — точнее, над тем, чем истина быть не может — безраздельно принадлежало свободным.
Но ненавидимая на словах ложь пронизала Вавилон насквозь, и началось все отсюда, с самого низа, где люди пытались привить своим зверушкам то, что решительно отторгали сами. Говоря о неприятии конечных истин — навязывали гемам себя в виде такой истины. Говоря о максимизации радости и минимизации боли — пользовались гемами как клоакой, куда сливают свои отрицательные эмоции.
Программой-максимум Кассандра Кэлхун считала включение гемов в общественную Клятву. Работа, которую она писала уже четыре года, должна была убедить дом Рива именно в этом. Гемы, не будучи людьми, тем не менее, могут быть субъектами клятвы — как животные в ряде стран древнего мира считались субъектами права.
Поэтому Кассандра всячески боролась с проявлениями неэтичного отношения к гемам. В Аратте никто из рабов не голодал и не подвергался жестоким наказаниям. Тем удивительнее были случаи побегов от эвтаназии. Это был феномен, и она принялась его исследовать.
Первым делом, нужно было иметь поле для исследований. Кассандра смогла настоять на том, чтобы беглецов не искали (впрочем, это и так делалось не особо тщательно: весной бежать было некуда, пещеры заполнялись водой; зимой беглецов нередко убивал буран, летом — пыльная буря). Она нашла их тайное укрытие и носила туда пищу, постели и теплую одежду — так получилось то, что она про себя не без иронии называла хосписом. Это было древнее, очень древнее слово — так в старину назывались госпитали для неизлечимо больных. Римское безумие запрещало самоубийства, в том числе эвтаназию — и люди, пораженные смертельными болезнями, вынуждены были отходить в муках. Кассандра находила такое принуждение отвратительным — тем удивительнее было наблюдать в рабах стремление умереть именно так, тяжело и без всякого достоинства. Она не выдержала роли холодного наблюдателя — каждому из беглецов она предлагала безболезненную смерть, инъектор у нее всегда был наготове. За три года никто из них — а всего было около полусотни — не согласился. Ее убеждения не действовали, хотя она была совершенно искренна: между отвратительным распадом тела и эвтаназией она сама выбирала для себя эвтаназию и твердо знала, что ни при каких обстоятельствах не пойдет на пересадку личности в клона, даже не будь риска сойти с ума. Она пыталась объяснить рабам бессмысленность этого самоумерщвления. Бесполезно.
Буран улегся, и Кассандра решила поехать в Убежище. Ее снайк был рассчитан максимум на две персоны, и плохо защищен от ветра — фактически, одним экраном, прикрывающим руль. Ездить на нем в буран означало серьезно рисковать, но несколько раз ей приходилось, когда она слышала об очередном побеге, носиться туда-сюда в снежном месиве, отыскивая следы.
Снег валил по-прежнему густо, но ветер стих. Он мог подняться снова в любой момент — сезон преломления отличался непостоянством погоды. Но, к счастью, не поднялся — до убежища Кассандра доехала без приключений.
У самого входа в пещеру она увидела наполовину занесенный снегом глайдер-антиграв, и улыбнулась. Она хорошо знала эту старую, обшарпанную машину.
Нейгал относился к ее «хоспису» как к необъяснимому капризу любимой женщины. Мосс был бы не в силах смотреть на это дело так: он человек совсем иного склада. По сравнению с отцом он был как разбавленное вино. Когда Эктор Нейгал приехал в свой манор, Кассандра вкусила крепленого вина.
Она знала, какие слухи ходят в поселке: старик переманил ее богатством, обещая завещать после себя манор. Глупость двойная: во-первых, Нейгал никогда не обидел бы сына, лишив его наследства, во-вторых, ее не интересовал манор — она вообще не собиралась оставаться на побережье дольше, чем потребует работа. Она была с Нейгалом просто потому, что он был Нейгалом.
У них не было будущего. Нейгал оказался первым мужчиной, которого Кассандра готова была видеть отцом своих детей — но детей у них, похоже, не могло быть. Эктор происходил из незнатной и бедной семьи, потомственной босоты, которая никогда не могла позволить себе дорогостоящую генную модификацию — инсталляцию генов шедайин, продлевающую плодотворную жизнь до ста и более лет. Возраст уже брал свое: фиаско в постели случалось не так уж часто, но забеременеть Касси не могла. Когда она заикнулась об искусственном оплодотворении, Эктор рассмеялся: «Девочка, ты можешь себе вообразить, как я спускаю в пробирку? Нет, Шоколадка, давай оставим эту затею. Не будем ничего красть у жизни из подсобки — будем радоваться, что нам налили за стойкой». Хорошо ему говорить, у него есть шестеро детей от двух жен, старшие — ее ровесники! Впрочем, у него были свои завиральные идеи — один раз он заикнулся, чтобы она после его смерти вышла замуж за Мосса. Может быть, это казалось ему удачной мыслью — что после смерти он каким-то образом, через ту часть, что есть в сыне, все же будет с ней, и бла-бла-бла… Но лично ей это казалось просто отвратительным. Мужчина, который покорно ждет, пока отец дотрахает его любимую женщину — это «типичное не то».
Эктор ждал ее в одном из коридоров неподалеку от укрытия — видно, не мог усидеть там (он был страшно брезглив) и ходил взад-вперед, согреваясь.
— А у меня сюрприз, Шоколадка, — он улыбался как мальчишка, приготовивший какую-то каверзу.
— Новенький? Странно, я еще ничего не слышала о побеге.
— Не угадала. Гости.
— Гости?
— Угу.
Кассандра ожидала чего угодно — в принципе, от Эктора можно было ожидать чего угодно; но такого поворота событий она не ждала даже от него.
Он пригрел имперцев. Официально пригласил в гости экипаж и пассажиров разбившегося на ледяной равнине левиафаннера.
— Ты с ума сошел! — ахнула она. — Их же наверняка ищут! Как они могли проскочить?
— Да, меня тоже это занимает, — спокойно отозвался он. — Касси, ты сейчас сама их увидишь, и поймешь, почему я пригласил их в манор. Честное слово, иначе было никак.
Кассандра прошла за ним в пещеру, сообщавшуюся с убежищем извилистым и узким ходом. Она знала эту пещеру и знала, что оттуда есть путь наверх — но сама этим путем не пользовалась, не любила ездить по леднику. Когда она увидела этих нарушителей границ, она признала правоту Нейгала: иначе нельзя было поступить.
Трое из них были детьми: двое мальчиков, пяти и пятнадцати лет, одна девочка-подросток — фем, вполне развитый и, что очень странно — без клейма. Как правило, фемам клеймо не инсталлируют — просто маркируют лоб пигментным знаком, по которому можно определить имя хозяина. С годами знак выцветает, к двадцати годам сходит полностью — но кто из фемов доживает до двадцати лет? Тот, кто освобожден имперцами… Касси присмотрелась поближе — и не увидела даже бледных следов знака.
Пятеро были гемы: четверо тэка и боевой морлок. Подчинялись все женщине, примерно тех же лет, что и Кассандра — а может, моложе или старше, плюс-минус пять: трудно точно назвать возраст людей с примесью крови шедайин. Девочка-фем держалась с ней не как служанка, а как дочь. Темноволосая и сероглазая, женщина представляла ярко выраженный гэльский тип, без примеси азиатских или африканских генов, но для потомка шедайин — низковата; значит, росла на планете с повышенной гравитацией. К тому же типу относился и ее брат — но он был выше сестры, а из-за худобы казался вообще длинным: видимо, период интенсивного роста провел на другой планете, с нормальной или даже пониженной тяжестью.
«Тир-Нан-Ог или Бран», — подумала она, протягивая имперке руку для пожатия и представляясь.
— Констанс Мак-Интайр, — ее приветственный короткий поклон отличала врожденная грация аристократки. Кассандра слегка позавидовала.
Она была владетельницей небольшого левиафаннерского флота, и, отправляясь по делам с одной планеты на другую, воспользовалась одним из своих кораблей, чтобы не тратиться на имперский транспорт. Но в пути случилось несчастье: в охоте на левиафана погибла вся неполная команда корабля. На судне остались только двое тех, кто мог бы его куда-то привести: юный ученик пилота и бортмеханик, по несчастному совпадению, оказавшийся пиратом и польстившимся на выкуп, который можно было бы выручить за жену, сына и шурина владельца левиафаннерской компании. Он завел корабль в рейдерскую зону, и там, спасаясь от бандитов, юный пилот совершил прыжок наугад — и этот прыжок привел его на Картаго.
Почему не уничтожили корабль — оставалось полной загадкой для самих потерпевших крушение. Касси заподозрила какой-то подвох, но, поймав взгляд Нейгала, не стала ни о чем расспрашивать. В конце концов, подумала она, покровительство Нейгала — это одновременно и охрана Нейгала. В маноре он будут заперты так же надежно, как и в Аратте. Если Эктор сочтет нужным уведомить власти — он это сделает.
Они договорились, что Кассандра поможет ему отвезти гостей в манор: так не придется делать две ходки.
— Я возьму на заднее сиденье малыша и девочку, — сказала Касси.
— Нет, — возразила ей Констанс. — Малыша и Дика.
Кассандра окинула юношу взглядом — полудоспех, пулевик на одном бедре и меч на другом — и согласилась, что это более удачный выбор. Дорога до манора легкой не была, от пассажиров там местами требовались определенные усилия, чтобы удержаться в седле — и мальчик, с виду цепкий и смелый, лучше мог справиться с этим.
Кассандра велела им перетаскивать вещи к выходу, а сама пошла проведать подопечных.
Киянка и Ботинок были еще вполне здоровы, у Пузыря начали проявляться признаки старческой пневмонии, у ЭО-57 был жар и почти непрерывные боли. Анальгетик он принял, от эвтаназии отказался. Счет для него пошел на часы. Кассандра хотела оставить еще одну упаковку анальгетика, но ЭсТ-11 достал из тайника и показал целую аптечку, оставленную имперцами.
ШеМ-68 умерла, и Ботинок показал, где они ее положили. Ее большое тело было укрыто старым одеялом, а на стене над ней кто-то нацарапал крест и написал: «RIP.Blanca».
Так, подумала Касси. Надо было догадаться, что этим закончится.
Она переговорила с гемами, и все оказалось так, как она и подозревала.
— У Киянки имя теперь есть, — лемур от гордости даже почесывал себе живот. — Николай теперь Киянка. Нравится Касси-госпоже?
Касси-госпоже это совсем не нравилось, но Киянка был слишком стар и безнадежно болен, чтобы имело смысл что-то исправлять. Она просто потрепала лемура по спине и улыбнулась.
Разговор с Эктором и с его имперскими гостями она решила отложить до прибытия в манор: это было дело не на пять минут. Но он отложился на еще более отдаленный момент: уже во дворе манора, перед въездом в глайдер-порт, Нейгал подошел к ней — имперцы тем временем выгружались из глайдера — и тихо попросил сделать в медцентре Аратты заказ на препараты крови вот этому, — он дал ей бумажку — рецепту. На свое имя.
Касси кивнула. Да, если Нейгал закажет сам — немедля пойдет слух, что он допился, что он при смерти. А она уже не раз заказывала самые разные медикаменты. Что там притворяться перед собой — наверное, половина Аратты знает, чем она занимается в свободное время…
Она посмотрела на Нейгала и сказала:
— Хорошо.
— Я приготовлю баню к твоему возвращению, — пообещал он.
Дик не знал, как себя вести и куда деваться, когда фрей Кэлхун вошла прямо в парилку и, размотав на себе полотенце, подстелила его и села на полку, скрестив ноги. Сначала юноша подумал, что она его просто не заметила — немудрено, он лежал в купальне, откинув голову на бортик. Вода там была прекрасная. Сорок пять градусов как минимум; но по сравнению с раскаленным воздухом парилки это была почти прохлада. Дик расслабился. И лежал неподвижно, даже мысли не шевелились — он бы не удивился, если бы открыл глаза и увидел, что понемножку растворился в воде. Ну ладно, его она не заметила — но ведь лорда Гуса, растянувшегося на одной из каменных лавок, нельзя было не заметить! И все же она села рядом, на соседнюю лавку. Дик глубже погрузился в маленькую круглую купальню, его смутил этот скользящий взгляд женщины, находящейся в самом расцвете своей зрелой красоты: а может, ни его, ни лорда Гуса и за мужчин-то не посчитали? С нее станется.
— Вы купили лекарства? — спросил он, стараясь говорить самым нейтральным тоном из возможных, не выдавая нетерпеливого беспокойства и одновременно не давая фразе скатиться в требовательность.
— Я их заказала, — ответила женщина, отвинчивая крышку флакончика с какими-то маслами и натираясь содержимым. — Работа будет сделана завтра.
А тут как раз вошел и Нейгал, всем своим видом показывая, что так и надо. Сел рядом с Кассандрой, взял у нее флакон и принялся втирать масла ей в спину.
Спину самого Нейгала украшала замысловатая татуировка с инсталляцией, которую Дик знал — по картинкам. Красная птица распростерла крылья по плечам пожилого воина, и два черных камня, ее глаза, горели внутри алым, если свет падал на них под углом. Феникс, эмблема Бессмертных, гвардейского десантного корпуса Рива. Нейгал был не просто врагом — а врагом из врагов, потому что именно Бессмертные уничтожили Курогава. Но, несмотря на все это, Нейгал нравился ему гораздо больше, чем милосердная госпожа Касси, встречи, с которой он так ждал.
Все оказалось очень просто и обидно. Касси помогала гемам вовсе не из милосердия. Фрей Кассандра была этологом этого городка, Аратты, и позволяла умирающим умирать свободными вовсе не потому, что ей было их жаль — она сама делала смертельный укол другим рабам! — а потому, что хотела разобраться получше в их психологии, или, как она сказала, «поведенческих комплексах». Она сама призналась во всем этом перед отъездом из пещер, и тон ее был резок. Как видно, она поняла, что Дик крестил ее подопечных. Ну и пусть. Стерва. Сам Бог прислал туда Нейгала раньше, чем ее: она выдала бы их группу запросто.
Что самое забавное — Дик не мог ответить на вопрос, почему этого не сделает Нейгал, если захочет. Он просто чувствовал к старику доверие. И, если трезво смотреть на вещи, у них опять не было другого выхода. А Дик уже устал бояться и беспокоиться. С ними могут сделать, что захотят — так пусть уж лучше делают после горячей ванной.
— Завтра — это хорошо, — сказал Нейгал. — Ведь самое главное — жизнь малыша. Вы же ради этого садились, верно?
Дик встретил его взгляд — пронзительный, испытующий.
— Да, — ответил он. — Конечно.
— Мы друг друга понимаем, и это славно, — вавилонянин поцеловал Касси в щеку и спустился к бассейну. — Давай, вылезай, уступи старику место. Сколько можно вариться? Или… — Нейгал усмехнулся, — ты боишься, что у тебя встанет на Касси, а я обижусь? Не бойся. В этой жаре ни у кого не встает.
Дик не покраснел только потому, что краснеть было некуда: вся кровь, какая есть, и так прилила к коже. Он встал из купальни — и Нейгал тут же плюхнулся в воду. Сквозь черно-серебряную бороду проглянула блаженная улыбка. На груди у него была целая сеть шрамов — такие бывают, когда граната взрывается прямо на человеке, и врезает в тело плиты доспеха, принявшего на себя удар. Кроме шрамов, там была еще одна цветная татуировка с инсталляцией — что-то вроде маленькой пекторали, переплетения которой вились над линией седых волос, покрывавших грудь обильно, как будто туда пересадили кожу с головы. Впрочем, на голове Нейгала творилось вообще что-то невообразимое. Короткие жесткие волосы росли густо и вились туго, казалось — ударь его по голове, и кулак отскочит, как от пружинной сетки.
Статью и манерой поведения Нейгал напоминал капитана Хару — только был черной масти, и более раскован. Капитан Хару ни за что не стал бы отпускать такие откровенные шутки в присутствии женщины.
На сухом жару кожа Дика высохла почти мгновенно, а потом опять покрылась влагой — выступил пот. Который по счету? Он, наверное, галлон влаги пропустил через себя…
— Мастер Нейгал, я пойду одеваться, — сказал он.
— Чего так скоро? Посиди еще, пива выпей. Ужин будет только через час, куда спешить?
— Нет, сэр. Я… устал, — у него действительно слегка кружилась голова.
— Слабак, — ухмыльнулся вавилонянин.
Оказавшись в соседнем помещении, Дик вздохнул наконец полной грудью, смыл пот, вытерся и начал одеваться. Вавилонянин явно велел приготовить ему свою одежду: просторные штаны, туника прямого покроя и накидка без застежек — все по росту, но широко. Его собственная одежда сейчас была в стирке.
Когда он закончил одеваться и начал шнуровать сандалии, в предбаннике появился лорд Августин.
— Я решил присоединиться к тебе, — сказал он, заходя в душ. — Наш гостеприимный хозяин велел добавить жару и я понял, что мой порог выносливости позади.
Дик подождал, пока он вытрется и оденется. Между ним и Нейгалом было условлено, что все важные вещи они обсудят за ужином с леди Констанс, а самые важные — после ужина, наедине. Оставшееся до ужина время он собирался потратить на сон.
Он прошел в свою комнату — манор Нейгала имел несколько гостевых покоев — и лег на высокую кровать, не расстилая. Голова казалась тяжелой, а тело — легким, мысли текли как-то сами собой, и были темными и вязкими, как соус-терияки.
На шахтах была высокая текучка. У клана Дусс не хватало мощностей, чтобы выращивать специализированных шахтеров — он покупал рабов у рейдеров, которые собирали их по всей Галактике. Но даже после форсированного обучения под наношлемом из сельскохозяйственного или заводского рабочего не сделаешь майна, специализированного шахтера. Бывало и так, что бедняги погибали через неделю-другую после адаптации — и Кассандре приходилось начинать по-новой, со свежей партией рабов.
Это было скверно, но Кассандра смирилась, потому что другого выхода не предвиделось. И одно в этом бардаке было хорошо: имея дело с рабами с разных планет, она получала материал для своей научной работы — псевдорелигии гемов.
Попытки создать для гемов стройную и четкую систему верований неизменно проваливались, хотя многие из них предпринимались до войны настоящими художниками своего дела. Исключением было псевдо-бусидо, которое прививали боевым морлокам -скорее этическое, нежели религиозное учение. Зато неизменно процветали два культа: примитивный анимизм — одушевление машин, кораблей, котлов, население шахт и канализаций духами умерших (всегда гемов), разветвленная система примет и суеверий — с одной стороны; с другой — разнообразные вариации на христианскую тему. Последнее было особенно любопытно. Многие этологи ломали над этим головы, Кассандра же, проведя несколько лет в Аратте, в конце концов решила, что это объясняется просто: христиане проповедуют рабам то, во что верят сами, и эта проповедь падает на благодатную почву старательно взращиваемых комплексов — в частности, комплекса первичного, априорного доверия господину. Да, гемы животные — но это необычайно чуткие и наблюдательные животные. Они наивны — но не слепы, не глухи и не тупы. Они видят, что господа сами не держатся того, чему учат их, и это вызывает стресс.
Многие думали, что ложь нестерпима только между людьми — в таком случае они были еще наивнее, чем гемы. Человека, привыкшего полагаться на свой разум, можно обмануть постановкой голоса и позой — гема с его животным чутьем удается провести гораздо реже.
Для себя свободнорожденные считали обязательной максиму отвержения всякого сверхценничества: «нет, не было и не будет и не может быть совершенной истины, не подлежащей сомнению». Каждый из вавилонян, переступая порог совершеннолетия, присягал, что признает эту максиму для себя. Приводить к такой присяге гемов никто и не думал — право размышлять над тем, что есть истина — точнее, над тем, чем истина быть не может — безраздельно принадлежало свободным.
Но ненавидимая на словах ложь пронизала Вавилон насквозь, и началось все отсюда, с самого низа, где люди пытались привить своим зверушкам то, что решительно отторгали сами. Говоря о неприятии конечных истин — навязывали гемам себя в виде такой истины. Говоря о максимизации радости и минимизации боли — пользовались гемами как клоакой, куда сливают свои отрицательные эмоции.
Программой-максимум Кассандра Кэлхун считала включение гемов в общественную Клятву. Работа, которую она писала уже четыре года, должна была убедить дом Рива именно в этом. Гемы, не будучи людьми, тем не менее, могут быть субъектами клятвы — как животные в ряде стран древнего мира считались субъектами права.
Поэтому Кассандра всячески боролась с проявлениями неэтичного отношения к гемам. В Аратте никто из рабов не голодал и не подвергался жестоким наказаниям. Тем удивительнее были случаи побегов от эвтаназии. Это был феномен, и она принялась его исследовать.
Первым делом, нужно было иметь поле для исследований. Кассандра смогла настоять на том, чтобы беглецов не искали (впрочем, это и так делалось не особо тщательно: весной бежать было некуда, пещеры заполнялись водой; зимой беглецов нередко убивал буран, летом — пыльная буря). Она нашла их тайное укрытие и носила туда пищу, постели и теплую одежду — так получилось то, что она про себя не без иронии называла хосписом. Это было древнее, очень древнее слово — так в старину назывались госпитали для неизлечимо больных. Римское безумие запрещало самоубийства, в том числе эвтаназию — и люди, пораженные смертельными болезнями, вынуждены были отходить в муках. Кассандра находила такое принуждение отвратительным — тем удивительнее было наблюдать в рабах стремление умереть именно так, тяжело и без всякого достоинства. Она не выдержала роли холодного наблюдателя — каждому из беглецов она предлагала безболезненную смерть, инъектор у нее всегда был наготове. За три года никто из них — а всего было около полусотни — не согласился. Ее убеждения не действовали, хотя она была совершенно искренна: между отвратительным распадом тела и эвтаназией она сама выбирала для себя эвтаназию и твердо знала, что ни при каких обстоятельствах не пойдет на пересадку личности в клона, даже не будь риска сойти с ума. Она пыталась объяснить рабам бессмысленность этого самоумерщвления. Бесполезно.
Буран улегся, и Кассандра решила поехать в Убежище. Ее снайк был рассчитан максимум на две персоны, и плохо защищен от ветра — фактически, одним экраном, прикрывающим руль. Ездить на нем в буран означало серьезно рисковать, но несколько раз ей приходилось, когда она слышала об очередном побеге, носиться туда-сюда в снежном месиве, отыскивая следы.
Снег валил по-прежнему густо, но ветер стих. Он мог подняться снова в любой момент — сезон преломления отличался непостоянством погоды. Но, к счастью, не поднялся — до убежища Кассандра доехала без приключений.
У самого входа в пещеру она увидела наполовину занесенный снегом глайдер-антиграв, и улыбнулась. Она хорошо знала эту старую, обшарпанную машину.
Нейгал относился к ее «хоспису» как к необъяснимому капризу любимой женщины. Мосс был бы не в силах смотреть на это дело так: он человек совсем иного склада. По сравнению с отцом он был как разбавленное вино. Когда Эктор Нейгал приехал в свой манор, Кассандра вкусила крепленого вина.
Она знала, какие слухи ходят в поселке: старик переманил ее богатством, обещая завещать после себя манор. Глупость двойная: во-первых, Нейгал никогда не обидел бы сына, лишив его наследства, во-вторых, ее не интересовал манор — она вообще не собиралась оставаться на побережье дольше, чем потребует работа. Она была с Нейгалом просто потому, что он был Нейгалом.
У них не было будущего. Нейгал оказался первым мужчиной, которого Кассандра готова была видеть отцом своих детей — но детей у них, похоже, не могло быть. Эктор происходил из незнатной и бедной семьи, потомственной босоты, которая никогда не могла позволить себе дорогостоящую генную модификацию — инсталляцию генов шедайин, продлевающую плодотворную жизнь до ста и более лет. Возраст уже брал свое: фиаско в постели случалось не так уж часто, но забеременеть Касси не могла. Когда она заикнулась об искусственном оплодотворении, Эктор рассмеялся: «Девочка, ты можешь себе вообразить, как я спускаю в пробирку? Нет, Шоколадка, давай оставим эту затею. Не будем ничего красть у жизни из подсобки — будем радоваться, что нам налили за стойкой». Хорошо ему говорить, у него есть шестеро детей от двух жен, старшие — ее ровесники! Впрочем, у него были свои завиральные идеи — один раз он заикнулся, чтобы она после его смерти вышла замуж за Мосса. Может быть, это казалось ему удачной мыслью — что после смерти он каким-то образом, через ту часть, что есть в сыне, все же будет с ней, и бла-бла-бла… Но лично ей это казалось просто отвратительным. Мужчина, который покорно ждет, пока отец дотрахает его любимую женщину — это «типичное не то».
Эктор ждал ее в одном из коридоров неподалеку от укрытия — видно, не мог усидеть там (он был страшно брезглив) и ходил взад-вперед, согреваясь.
— А у меня сюрприз, Шоколадка, — он улыбался как мальчишка, приготовивший какую-то каверзу.
— Новенький? Странно, я еще ничего не слышала о побеге.
— Не угадала. Гости.
— Гости?
— Угу.
Кассандра ожидала чего угодно — в принципе, от Эктора можно было ожидать чего угодно; но такого поворота событий она не ждала даже от него.
Он пригрел имперцев. Официально пригласил в гости экипаж и пассажиров разбившегося на ледяной равнине левиафаннера.
— Ты с ума сошел! — ахнула она. — Их же наверняка ищут! Как они могли проскочить?
— Да, меня тоже это занимает, — спокойно отозвался он. — Касси, ты сейчас сама их увидишь, и поймешь, почему я пригласил их в манор. Честное слово, иначе было никак.
Кассандра прошла за ним в пещеру, сообщавшуюся с убежищем извилистым и узким ходом. Она знала эту пещеру и знала, что оттуда есть путь наверх — но сама этим путем не пользовалась, не любила ездить по леднику. Когда она увидела этих нарушителей границ, она признала правоту Нейгала: иначе нельзя было поступить.
Трое из них были детьми: двое мальчиков, пяти и пятнадцати лет, одна девочка-подросток — фем, вполне развитый и, что очень странно — без клейма. Как правило, фемам клеймо не инсталлируют — просто маркируют лоб пигментным знаком, по которому можно определить имя хозяина. С годами знак выцветает, к двадцати годам сходит полностью — но кто из фемов доживает до двадцати лет? Тот, кто освобожден имперцами… Касси присмотрелась поближе — и не увидела даже бледных следов знака.
Пятеро были гемы: четверо тэка и боевой морлок. Подчинялись все женщине, примерно тех же лет, что и Кассандра — а может, моложе или старше, плюс-минус пять: трудно точно назвать возраст людей с примесью крови шедайин. Девочка-фем держалась с ней не как служанка, а как дочь. Темноволосая и сероглазая, женщина представляла ярко выраженный гэльский тип, без примеси азиатских или африканских генов, но для потомка шедайин — низковата; значит, росла на планете с повышенной гравитацией. К тому же типу относился и ее брат — но он был выше сестры, а из-за худобы казался вообще длинным: видимо, период интенсивного роста провел на другой планете, с нормальной или даже пониженной тяжестью.
«Тир-Нан-Ог или Бран», — подумала она, протягивая имперке руку для пожатия и представляясь.
— Констанс Мак-Интайр, — ее приветственный короткий поклон отличала врожденная грация аристократки. Кассандра слегка позавидовала.
Она была владетельницей небольшого левиафаннерского флота, и, отправляясь по делам с одной планеты на другую, воспользовалась одним из своих кораблей, чтобы не тратиться на имперский транспорт. Но в пути случилось несчастье: в охоте на левиафана погибла вся неполная команда корабля. На судне остались только двое тех, кто мог бы его куда-то привести: юный ученик пилота и бортмеханик, по несчастному совпадению, оказавшийся пиратом и польстившимся на выкуп, который можно было бы выручить за жену, сына и шурина владельца левиафаннерской компании. Он завел корабль в рейдерскую зону, и там, спасаясь от бандитов, юный пилот совершил прыжок наугад — и этот прыжок привел его на Картаго.
Почему не уничтожили корабль — оставалось полной загадкой для самих потерпевших крушение. Касси заподозрила какой-то подвох, но, поймав взгляд Нейгала, не стала ни о чем расспрашивать. В конце концов, подумала она, покровительство Нейгала — это одновременно и охрана Нейгала. В маноре он будут заперты так же надежно, как и в Аратте. Если Эктор сочтет нужным уведомить власти — он это сделает.
Они договорились, что Кассандра поможет ему отвезти гостей в манор: так не придется делать две ходки.
— Я возьму на заднее сиденье малыша и девочку, — сказала Касси.
— Нет, — возразила ей Констанс. — Малыша и Дика.
Кассандра окинула юношу взглядом — полудоспех, пулевик на одном бедре и меч на другом — и согласилась, что это более удачный выбор. Дорога до манора легкой не была, от пассажиров там местами требовались определенные усилия, чтобы удержаться в седле — и мальчик, с виду цепкий и смелый, лучше мог справиться с этим.
Кассандра велела им перетаскивать вещи к выходу, а сама пошла проведать подопечных.
Киянка и Ботинок были еще вполне здоровы, у Пузыря начали проявляться признаки старческой пневмонии, у ЭО-57 был жар и почти непрерывные боли. Анальгетик он принял, от эвтаназии отказался. Счет для него пошел на часы. Кассандра хотела оставить еще одну упаковку анальгетика, но ЭсТ-11 достал из тайника и показал целую аптечку, оставленную имперцами.
ШеМ-68 умерла, и Ботинок показал, где они ее положили. Ее большое тело было укрыто старым одеялом, а на стене над ней кто-то нацарапал крест и написал: «RIP.Blanca».
Так, подумала Касси. Надо было догадаться, что этим закончится.
Она переговорила с гемами, и все оказалось так, как она и подозревала.
— У Киянки имя теперь есть, — лемур от гордости даже почесывал себе живот. — Николай теперь Киянка. Нравится Касси-госпоже?
Касси-госпоже это совсем не нравилось, но Киянка был слишком стар и безнадежно болен, чтобы имело смысл что-то исправлять. Она просто потрепала лемура по спине и улыбнулась.
Разговор с Эктором и с его имперскими гостями она решила отложить до прибытия в манор: это было дело не на пять минут. Но он отложился на еще более отдаленный момент: уже во дворе манора, перед въездом в глайдер-порт, Нейгал подошел к ней — имперцы тем временем выгружались из глайдера — и тихо попросил сделать в медцентре Аратты заказ на препараты крови вот этому, — он дал ей бумажку — рецепту. На свое имя.
Касси кивнула. Да, если Нейгал закажет сам — немедля пойдет слух, что он допился, что он при смерти. А она уже не раз заказывала самые разные медикаменты. Что там притворяться перед собой — наверное, половина Аратты знает, чем она занимается в свободное время…
Она посмотрела на Нейгала и сказала:
— Хорошо.
— Я приготовлю баню к твоему возвращению, — пообещал он.
* * *
Дик не знал, как себя вести и куда деваться, когда фрей Кэлхун вошла прямо в парилку и, размотав на себе полотенце, подстелила его и села на полку, скрестив ноги. Сначала юноша подумал, что она его просто не заметила — немудрено, он лежал в купальне, откинув голову на бортик. Вода там была прекрасная. Сорок пять градусов как минимум; но по сравнению с раскаленным воздухом парилки это была почти прохлада. Дик расслабился. И лежал неподвижно, даже мысли не шевелились — он бы не удивился, если бы открыл глаза и увидел, что понемножку растворился в воде. Ну ладно, его она не заметила — но ведь лорда Гуса, растянувшегося на одной из каменных лавок, нельзя было не заметить! И все же она села рядом, на соседнюю лавку. Дик глубже погрузился в маленькую круглую купальню, его смутил этот скользящий взгляд женщины, находящейся в самом расцвете своей зрелой красоты: а может, ни его, ни лорда Гуса и за мужчин-то не посчитали? С нее станется.
— Вы купили лекарства? — спросил он, стараясь говорить самым нейтральным тоном из возможных, не выдавая нетерпеливого беспокойства и одновременно не давая фразе скатиться в требовательность.
— Я их заказала, — ответила женщина, отвинчивая крышку флакончика с какими-то маслами и натираясь содержимым. — Работа будет сделана завтра.
А тут как раз вошел и Нейгал, всем своим видом показывая, что так и надо. Сел рядом с Кассандрой, взял у нее флакон и принялся втирать масла ей в спину.
Спину самого Нейгала украшала замысловатая татуировка с инсталляцией, которую Дик знал — по картинкам. Красная птица распростерла крылья по плечам пожилого воина, и два черных камня, ее глаза, горели внутри алым, если свет падал на них под углом. Феникс, эмблема Бессмертных, гвардейского десантного корпуса Рива. Нейгал был не просто врагом — а врагом из врагов, потому что именно Бессмертные уничтожили Курогава. Но, несмотря на все это, Нейгал нравился ему гораздо больше, чем милосердная госпожа Касси, встречи, с которой он так ждал.
Все оказалось очень просто и обидно. Касси помогала гемам вовсе не из милосердия. Фрей Кассандра была этологом этого городка, Аратты, и позволяла умирающим умирать свободными вовсе не потому, что ей было их жаль — она сама делала смертельный укол другим рабам! — а потому, что хотела разобраться получше в их психологии, или, как она сказала, «поведенческих комплексах». Она сама призналась во всем этом перед отъездом из пещер, и тон ее был резок. Как видно, она поняла, что Дик крестил ее подопечных. Ну и пусть. Стерва. Сам Бог прислал туда Нейгала раньше, чем ее: она выдала бы их группу запросто.
Что самое забавное — Дик не мог ответить на вопрос, почему этого не сделает Нейгал, если захочет. Он просто чувствовал к старику доверие. И, если трезво смотреть на вещи, у них опять не было другого выхода. А Дик уже устал бояться и беспокоиться. С ними могут сделать, что захотят — так пусть уж лучше делают после горячей ванной.
— Завтра — это хорошо, — сказал Нейгал. — Ведь самое главное — жизнь малыша. Вы же ради этого садились, верно?
Дик встретил его взгляд — пронзительный, испытующий.
— Да, — ответил он. — Конечно.
— Мы друг друга понимаем, и это славно, — вавилонянин поцеловал Касси в щеку и спустился к бассейну. — Давай, вылезай, уступи старику место. Сколько можно вариться? Или… — Нейгал усмехнулся, — ты боишься, что у тебя встанет на Касси, а я обижусь? Не бойся. В этой жаре ни у кого не встает.
Дик не покраснел только потому, что краснеть было некуда: вся кровь, какая есть, и так прилила к коже. Он встал из купальни — и Нейгал тут же плюхнулся в воду. Сквозь черно-серебряную бороду проглянула блаженная улыбка. На груди у него была целая сеть шрамов — такие бывают, когда граната взрывается прямо на человеке, и врезает в тело плиты доспеха, принявшего на себя удар. Кроме шрамов, там была еще одна цветная татуировка с инсталляцией — что-то вроде маленькой пекторали, переплетения которой вились над линией седых волос, покрывавших грудь обильно, как будто туда пересадили кожу с головы. Впрочем, на голове Нейгала творилось вообще что-то невообразимое. Короткие жесткие волосы росли густо и вились туго, казалось — ударь его по голове, и кулак отскочит, как от пружинной сетки.
Статью и манерой поведения Нейгал напоминал капитана Хару — только был черной масти, и более раскован. Капитан Хару ни за что не стал бы отпускать такие откровенные шутки в присутствии женщины.
На сухом жару кожа Дика высохла почти мгновенно, а потом опять покрылась влагой — выступил пот. Который по счету? Он, наверное, галлон влаги пропустил через себя…
— Мастер Нейгал, я пойду одеваться, — сказал он.
— Чего так скоро? Посиди еще, пива выпей. Ужин будет только через час, куда спешить?
— Нет, сэр. Я… устал, — у него действительно слегка кружилась голова.
— Слабак, — ухмыльнулся вавилонянин.
Оказавшись в соседнем помещении, Дик вздохнул наконец полной грудью, смыл пот, вытерся и начал одеваться. Вавилонянин явно велел приготовить ему свою одежду: просторные штаны, туника прямого покроя и накидка без застежек — все по росту, но широко. Его собственная одежда сейчас была в стирке.
Когда он закончил одеваться и начал шнуровать сандалии, в предбаннике появился лорд Августин.
— Я решил присоединиться к тебе, — сказал он, заходя в душ. — Наш гостеприимный хозяин велел добавить жару и я понял, что мой порог выносливости позади.
Дик подождал, пока он вытрется и оденется. Между ним и Нейгалом было условлено, что все важные вещи они обсудят за ужином с леди Констанс, а самые важные — после ужина, наедине. Оставшееся до ужина время он собирался потратить на сон.
Он прошел в свою комнату — манор Нейгала имел несколько гостевых покоев — и лег на высокую кровать, не расстилая. Голова казалась тяжелой, а тело — легким, мысли текли как-то сами собой, и были темными и вязкими, как соус-терияки.