Страница:
Джек, разинув рот, зачарованно смотрел, как мама ссорится с чужой тетей, уже забыл про Дика и дал Бет себя увести. За ними ушел лорд Августин — присмотреть, как он сказал, чтобы они вовремя легли спать. В зале остались Нейгал, леди Консанс, Кассандра, Дик и Рэй.
— А вот это вот как раз то, о чем я тебе говорил, Касси, — Нейгал кивнул на Рэя. — Ты думаешь, что можно предоставить гемам немножко прав. Черта с два: или все, или никаких. Нельзя дать кому-то почувствовать себя чуть-чуть человеком.
— Оставим наш старый спор в стороне, — раздраженно бросила Кассандра. — Что ты собираешься делать в данном случае?
— А что тут сделаешь, если он сам решил? Или махнуть на это дело рукой, или застрелить его.
— Я не дам застрелить Рэя, — сказал Дик. — Мы так не договаривались.
— Успокойся, парень. Я правильно понял, что он был чем-то вроде твоего лейтенанта?
— Не вроде, а исполняющим обязанности старшего помощника капитана, — буркнул Дик.
— Ну, тогда… Тогда у нас тут должен состояться чисто мужской разговор, так что я попрошу тебя, Касси, и вас, мадам, пойти либо в нижнюю гостиную, либо спать. Желаю приятно провести остаток вечера.
Женщины попрощались и вышли. Потом жестом Нейгал отослал сервов. Дик сел за стол — снова напряженный, вот-вот заискрит.
— Выпей еще, — хозяин сам налил Дику той желтоватой огненной настойки и Дик выпил не без удовольствия — от этой штуки согревалось горло, и он почти забывал о простуде, которую уже изрядно потеснили с ее позиций баня и принятый антибиотик.
— Прежде чем говорить о деле твоего… старпома, я хочу задать тебе один вопрос, парень.
Черные глаза Нейгала были теперь как глаза феникса, нататуированного на его спине — в них пылал скрытый огонь.
— Скажи, я похож на бабу?
— Сэр? — не понял Дик.
— На бабу. Женщину. Знаешь, есть такие — у них вот тут две сиськи, а вместо стручка — щелочка. Ну, ты сам видел в бане. Так что?
Дик молчал, не понимая, что он должен сказать на это.
— Отвечай, похож я или нет, на одну из них. В чем дело? Неужели такой сложный вопрос?
— Нет, сэр… — ответил юноша.
— «Нет, сэр» — что?
— Не похожи.
— А если я не похож на бабу, то почему ты думаешь, будто меня можно поиметь?
— Я… не понимаю, о чем вы, — проговорил Дик, покачав головой.
— Правда не понимаешь? Ладно, вскроем наши карты. Человек, которого ты описал мне как Сандро Мориту, довольно широко известен в узких кругах. Я в эти круги входил когда-то, так что знаю его. Это Морихэй Лесан, синоби-но микото, некогда правая рука Экхарта Бона, а сейчас — Рихарда Шнайдера. Точнее, Лорел Шнайдер, его сестры, Лунного Сёгуна, Хранительницы мира — по тону Нейгала Дик понял, что он назвал титул. — Этот человек много мотается, но никогда — по пустякам. Но даже если бы я не узнал его с твоих слов, я бы сильно подивился тому, что вы прошли планетарную оборону. Вас должны были испепелить еще там, возле входа в дискрет, после отклика на запрос ДИВ. Сам я не пилот, но кое-что знаю о пилотских делах. В сказочку о том, что ты случайно свалился именно в ту дырку, в какую надо — позволь не поверить. Ты был инициирован, и именно Лесаном. Он совершил государственное преступление, делая это, и если я позволю тебе уйти — он будет казнен, как бы Шнайдеры ему ни благоволили. Он сейчас землю носом роет, чтобы вас найти, и теперь я думаю: ради чего он пошел на такой риск? Я вижу перед собой женщину средних лет, судовладелицу, ее братца-раздолбая и больного ребенка, ее приемную дочку — фема — и тебя. Ради кого же вся катавасия? Ты, извини, отпадаешь. Твоя хозяйка на самом деле — кто она?
Дик молчал.
— Парень, морлок назвал себя и тебя ее вассалами. Что ты смотришь тупо в стол? Она доминатрикс? Что за Доминион?
— Она — леди Мак-Интайр и Ван-Вальден, — тихо сказал Дик. — Джек — сын лорда Якоба Ван-Вальдена.
Рэй был готов откусить себе свой дурацкий язык. Он поднял глаза на Нейгала и увидел, что тот выглядит озадаченным.
— Чего-то я не понимаю, — качнул головой старик. — Мелкий Доминион у черта на рогах…
— Это правда, — вмешался Рэй. — Поверьте на этот раз! Леди Констанс спасалась от Брюсов, потому и полетела на левиафаннере, а нас они подобрали…
— Тебя никто пока ни о чем не спрашивал, — осадил его Нейгал. — Сеу Эрикардас, есть у тебя какие-то соображения на этот счет? Почему Морихэй Лесан гоняется за владетельницей третьеразрядного Доминиона?
— Я не могу вам ничего сказать, мастер Нейгал. К сожалению.
— «Не могу вам ничего сказать…» Хорошая формулировка, обтекаемая. Врать не любишь. Видишь вон там, на стенке, обруч? Как ты думаешь, почему я еще не надел его на тебя и не вытянул из тебя все, как из гема? Потому что я не хочу тебя унижать! Парень, я из-за тебя собираюсь вступить во вражду с одним из самых могущественных в доме Рива людей. С самого начала, как ты мне рассказал о своем дружке Морите, я знал, кто это. И я хочу знать, чего ему нужно — чтобы защитить тебя и твоих друзей. Я не возьму назад ни одного своего слова, но я должен знать!
— Скажите ему, капитан. Скажите, — попросил Рэй.
— Мы думаем, это Бет, — глухо сказал Дик. — Ее нашли маленькой на Тайросе, в питомнике клонов… Она, наверное, клон какой-то знатной дамы…
Нейгал задумался и почесал шею. Он не отрывал взгляда от Дика, и мальчику казалось, что он видит мысли, быстрые, как птицы, проносящиеся в тени глазниц вавилонянина.
— Хорошо, — сказал Нейгал. — Ты был честен. Как… имя твоего старпома?
Дик промолчал и Рэй понял, что должен ответить сам.
— Порше Раэмон, — сказал он.
— Тебя взяли в плен десантники Синдэна и крестили в честь корабля?
— Да, туртан.
— Ладно. Ты можешь остаться здесь, Порше, и защищать своего капитана, если ему будет что-то угрожать. А теперь иди и отдыхай. И ты, Тень, иди и отдыхай тоже.
Гемы ушли. Старик и мальчик остались вдвоем. Нейгал громко скомандовал погасить верхний свет — то ли сантору, управляющему системами дома, то ли рабу. Теперь стол освещался только четырьмя лампадками. Даже сквозь плотные окна было слышно, как снаружи воет ветер.
— Заканчивай валять дурака и начинай есть, — сказал Нейгал. — Не то тебя вытошнит.
— Я не буду больше пить, — заспорил Дик.
— Будешь, — уверенным голосом сказал Нейгал и налил ему еще. — Тебе это нужно сейчас, иначе нервы не выдержат.
Дик выпил еще — и наконец сдался чувству голода. Напиток теперь уже не казался таким жгучим, как в первые два раза, он смог даже различить оттенки аромата трав, когда выдохнул пары спирта. Главным блюдом на столе был рис с тушеным мясом и какими-то овощами — есть его вилкой, а не палочками, было непривычно.
— Дай мне еще одно обещание, — сказал Нейгал.
— М-м?
— Обещай, что не будешь крестить моих гемов.
Дик проглотил то, что держал во рту и уставился в стол, вертя вилку в руках.
— Не могу, сэр. Если меня попросят, я должен буду это сделать.
— У тебя совесть есть? — Нейгал поставил свою чашку на стол со стуком. — Ты мой гость! Я прошу тебя уважить мой обычай. Тебе что, трудно?
— Мастер Нейгал, — Дик отодвинул от себя тарелку. — Вы просите о таком, чего я исполнить не смогу.
— Засранец, — как-то печально сказал вавилонянин. — Морду тебе набить? Или лучше задницу, чтобы оно не так героично выглядело?
— Вы можете делать что хотите, сэр. А я буду делать то, что велит мне долг. Я могу только пообещать вам, что ни к кому не подойду с этим первый. Но если меня попросят… я не откажу никому.
— Полоумные, — прорычал Нейгал, налил и выпил. Дик взял свою чашку в ладонь — золотистая жидкость, похожая на сакэ, была слишком холодной на его вкус, и он попробовал согреть ее так.
— Вы так ненавидите Христа? — спросил он.
— Ненавижу? — Нейгал фыркнул. — Да нет. При чем тут твой Христос. Черт, с какого же конца взяться, чтобы тебе объяснить… Ты же небось считаешь, что оказываешь этим гемам огромную услугу…
— Нет, — покачал головой Дик. — Не думаю. Это слишком мало… Почти ничего…
Его передернуло — вспомнилась темнота и вонь подземелья. Нейгал был так удивлен, что не обратил на это внимания.
— То есть, как ничего? Ведь если бы ты их не крестил, твой Бог отправил бы их в ад, так?
— Нет, — уверенно сказал Дик, продолжая глядеть в дно чашки. — Они достаточно мучились на этом свете, чтобы Господь не дал им страдать и на том.
— Ну так в чем смысл?
Дик напряг память, стараясь восстановить в точности одну из проповедей коммандера Сагары. Она ведь была как раз на эту тему… Вот, поймал!
— Пока человек не крещен, он чувствует себя обнадеженным, но не уверенным. Он как девушка, которой улыбается любимый парень, но ни слова не говорит. А человек, который уже прошел через воду — как обрученная невеста.
— Это все ошень поэтишно, сынок, но суть от меня как-то ускользает.
— С человека смываются грехи. Все.
— Ф-ф! Что такое грех? Я ни разу не видел его в глаза. Боль видел, и видел ложь, зло, недолжное страдание. Ничто из этого не исчезает, если человека или гема полить водичкой. А грех… — Нейгал сделал неопределенный жест рукой. — И если даже говорить о зле — гемы делают его гораздо меньше, чем мы, потому что… Ты давеча обиделся, что я называл их крысами — а между тем знающий человек почел бы такое сравнение за честь. Ни у каких животных нет такой дружбы, как у крыс. Вспомни тех гемов — они всегда ухаживают за самыми слабыми и больными. Если даже их там двое — тот, в ком еще остались силы, помогает другому до конца. Я зову их крысами, потому что крысы в этом смысле лучше людей… Когда я разбирался в вашем учении, я часто задавался вопросом: почему же это всемогущий Бог не мог сделать то, что так просто сделали люди: посадить нам на подкорку это сострадание…
Дик прервал его ударом пустой чашки о стол, а потом по сложной траектории прошел к стене, на которой висел обруч — облегченный вариант наношлема. Дик взял его в руки и понял, что пьян. То, что он сейчас собирался сделать, выходило за рамки всех приличий — а ему было все равно, у него грудь была наполнена не воздухом, а раскаленным паром, и этот пар вот-вот пойдет из ушей…
— Возьмите! — крикнул он, прошатавшись обратно к столу и бросая обруч на стол. — Сделайте себя безгрешным, раз вы можете то, чего не может Бог. Сотрите все, что было и станьте новым человеком. Ешьте то, что приготовили для них.
Он упал в кресло и облокотился о стол, подпирая сжатыми кулаками лоб.
— Простите меня, мастер Нейгал… Я напился… У вас очень крепкое сакэ.
— Обижаешь, — усмехнулся вавилонянин. — Какое там сакэ? Это водка на травах.
Он поднял обруч со стола и повертел в руках.
— Ты меня не понял, сынок. Мне дорога моя свобода. То, что я таков, каков я есть… Временами я собой недоволен — но с этим я сам как-то разбираюсь…
Он вдруг бросил на Дика долгий взгляд — снова тот самый, каким смотрит человек, вынужденный терпеть, скрывая, сильную боль.
— И если я кому-то что-то по-крупному задолжал… То я не побегу к длиннорясому вымаливать прощения. Я постараюсь отдать свой долг тому, кому еще можно его отдать.
— И много вы… задолжали? — спросил Дик, поднимая на сотрапезника глаза. Он не знал, что со стороны его настойчивые попытки удерживать взгляд в фокусе выглядят как колдовская поволока и не понял, почему Нейгал отодвинулся от стола и слегка оскалился.
— Достаточно много, сынок. Одному уже не разгрести. Но твоего Бога я на помощь не позову. Он не может, понимаешь ты, помочь и тихо убраться. Он влезает в душу и занимает ее целиком. А мне моя душа дорога. Самость вот эта, которую вы ругаете на все корки.
— Как смешно, — сказал Дик, снова подперев голову ладонями, — гемы просили крестить их, чтобы получить эту самую самость, а вы — боитесь ее потерять.
— Видать, не очень смешно, раз ты не смеешься.
— А я не умею.
— Как? — изумился Нейгал. Дик пожал плечами.
— Ну, просто не умею и все. Мне сразу делается плохо.
— Это с рождения или с войны?
— С войны.
— Понятно…
Он помолчал, побарабанив пальцами по столу, и промурлыкал себе под нос несколько тактов какой-то песенки.
— А чего я, собственно, боюсь? — сказал он вдруг, как будто бы сам себе. — Что мои гемы перебунтуются, получив имена? Чепуха. А боюсь я, парень, вот чего: оказаться скотиной и нарушить клятву, которая меня обязывает не понижать планку. Что, не понял? Черт, как тебе это растолковать… Помнишь эту притчу, про помещика, который заплатил работникам девятого часа по динарию? Так вот, представь себе, что на следующий день он сказал: лафа кончилась, теперь все будут получать по выработке. Понимаешь, само по себе плохого в этом ничего нет — если бы у него с самого начала было «что потопаешь, то и полопаешь», это было бы правильно и справедливо. Но раз уж ты однажды назначил планку — один динарий в день — то держись ее. Понижение планки — против клятвы. По клятве христиане — чужие для меня. Ничего я против любого из христиан не имею лично, все личные завязки у меня здесь… с единоверцами, хе-хе… но в моем доме мне не нужно римское безумие. А выгонять их из дому нельзя. Купить новых недолго, но я не прогоню и мышь, если она ела с моих рук. И придется мне придумывать какие-то новые основы для отношений… А я уже старый, и такие трюки мне даются нелегко.
Он умолк — наконец заметил, что аудитория его покинула. Дик спал, опустив голову на руки.
Нейгал двинул было руку к звонку — позвать прислугу, чтобы перенесли парня в постель — но на полпути его рука переменила направление и потянулась к кувшинчику с водкой. В конце концов, Ричард Суна будет не первым застольным другом, которого он дотащил до кровати, а прислуга уберет со стола утром. А ему нужно подумать. О многом нужно подумать.
Нейгал встал и подошел к окну. Бронированное стекло, глубоко утопленное в стену дома и закрытое довольно крепким «намордником», все же было слегка залеплено снегом. Снаружи мело со страшной силой. На глайдере в Лагаш ехать нельзя — это сюда можно было перебрасывать гемов в кузове, а до Лагаша два дня пути. Значит, нужно из Ниппура вызвать Шастара с катером. А если Моро уже в поселке? Черт… Если он в поселке, он давно взломал коммерческую сеть и увидел заказ, сделанный Кассандрой. Он знает, кто и где. Значит… Значит, нужно для начала куда-то потихоньку отправить гостей. К Дарси? Дарси не выдаст. У него последние волосы станут дыбом при виде свободных гемов и этого юного «сохэя» — но он не выдаст.
В конце концов, слово есть слово, и к черту все эти генетические проекты и прочие безумства… А то порой так и думается: боги, если вы есть, то сделайте так, чтобы Империя прикончила нас прежде, чем мы окончательно перестанем быть людьми.
На шорох ткани в дверях он повернул голову. Леди Констанс…
— Мастер Нейгал, вы здесь? — она, прищурившись, искала его взглядом в тени.
— Да, — он выступил на свет. — Что случилось, мадам?
— У малыша начался приступ. Я ввела ретровирус, но его может не хватить. Понядобятся препараты крови… и средства поддержания иммунитета.
— Я понял. Завтра из поселка привезут. Конечно, жаль, что нам придется задержаться — я собирался переправить вас в другое место… Но вы не волнуйтесь, мадам, с вашим мальчиком все будет хорошо.
— С которым из?
— Вот, значит, как… Что ж, после всего этого он вам и должен быть как сын. Я бы очень плохо о вас подумал, если бы было иначе. Сударыня, я старый уже человек, и ничего не боюсь, потому что все видел. Я могу вам пообещать только одно: защищать его, пока я жив. У меня есть на то много причин.
— Я, кажется, догадываюсь, какая главная. Вы были там?
Нейгал сверкнул зубами из бороды.
— Был, не был… Какая разница? Замараны все. Все знают, что мы заключили договор не с планетой, а с олигархами-станционниками. И не надо мне объяснять, что Маэда хотел лишь одного: чтобы дети перестали голодать из-за наших солдат. Я это знаю. И я не собираюсь оправдываться. Я просто сделаю, что смогу для тех, для кого смогу.
— Скажите, в это «все, что смогу» входить «напоить вусмерть»?
Вавилонянин хохотнул.
— Считайте это лечением, сударыня. Парню требовалось расслабиться — а никак не получалось. Я немного помог — хотя и не думал, что он вырубится так рано.
— Вы рассчитывали, что он скажет вам больше, чем собирался?
— Последней мразью я был бы, если бы поил ребенка только затем, чтобы допросить. Вы просто мало общались с пилотами, сударыня, и не понимаете кое— чего. Вы не понимаете, что это такое для пилота — знать, что он больше никогда не выйдет в межпространство. Это никогда висело на парне гирей. А сейчас он про него забыл. Утром он будет блевать, страдать от головной боли — и опять забудет про свою тоску. А потом я его подключу к перевозке вас всех в Лагаш, и он опять о ней забудет на время…
— А потом мы расстанемся — и вы снова подсунете ему водку?
— Никак нет, мэм. Я не люблю этого вашего блаженного Гилберта, но в одном с ним согласен: пить с горя нельзя. Я вот пил — и спился. Просто потом у него будет уже больше душевных сил. Сейчас на нем слишком много всего сразу. Часть груза надо куда-то девать.
Леди Констанс легонько погладила Дика по голове.
— Нужно отнести его в постель.
— Это я сам, сударыня. Перед вами ему будет стыдно, что напился. Вы знаете, почему мы, мужчины, с таким упорством стремимся исключить женщин из наших компаний? Нас часто тянет делать и говорить такое, за что перед вами было бы стыдно.
Леди Констанс улыбнулась — показать, что оценила шутку. А потом опять посерьезнела.
— Так вы вините себя не в гибели тысяч невинных, а в том, что приговор им был вынесен противозаконно?
Нейгал глухо рыкнул себе в бороду.
— Сударыня, я говорю на плохой латыни? Я виню себя и в том, и в другом. Думаете, мне было бы легче выполнять законный приговор? Крик боли — это всегда крик боли.
— Простите, а вам не приходило в голову, что можно и не выполнять? В конце концов, есть понятие «преступного приказа».
— Это у вас оно есть, — поморщился Нейгал. — Поймите, с тех пор, как мы решили опереться на Сунасаки в войне с Кенаном, было поздно что-либо менять. Мы рискнули и проиграли: на нас обрушилась Империя. К тому моменту, как мы проголосовали за уничтожение города-заложника Курогава, десятки тысяч вавилонских женщин и детей уже погибли на других планетах во время орбитальных бомбежек — и что-то я не слышал об офицерах, отказавшихся бомбить города. Не вижу разницы между теми убийствами и этим. Разве что — ваши пилоты не смотрели жертвам в глаза. Но это не милосердие, а трусость.
— Честно говоря, я не вижу особой смелости и в том, что совершили ваши солдаты.
— Я тоже. Но оставим этот бесполезный разговор: иногда можно выбирать только между злом и злом. Если бы мы ушли с Сунасаки просто так, всякая мелкая сволочь думала бы, что можно вести против Рива партизанскую войну, всаживая нам ножи в спину, пока мы сражаемся с другими — и остаться после этого в выигрыше. Мы проиграли, но и Маэда, умирая, не мог сказать, что победил.
— Как он умер? — Леди Констанс опустилась в одно из кресел, завернувшись в накидку.
— Хорошо. Правда, у нас разные представления о том, что такое хорошо умереть. Ведь для канонизации нужно без сопроотивления и в твердом исповедании веры? Насчет веры можете быть спокойны, а вот сопротивлялся Маэда будь здоров. Мне бы так. Он успел свалить одного из морлоков и сломал бы ему шею, но другие, спасая товарища, быстро разбили Маэде голову. Так что долгой потехи, на которую рассчитывало быдло, не получилось.
— Скажите, вы и такую… потеху находите чем-то… законным?
— Я ее нахожу полным дерьмом — это развращает и людей, и морлоков. Но тут уж я ничего не могу поделать — такие, как я, в меньшинстве.
— Такие, как вы — это, простите, кто? Мне показалось, что вы с леди Кассандрой — своего рода аболиционисты…
Нейгал задрал бороду и беззвучно расхохотался.
— Нет, сударыня, мы не аболиционисты. Во всяком случае, мы не те аболиционисты, кто с огнем в глазах вещает о равных правах для людей и гемов. Касси думает, что можно дать гемам какую-то часть прав, чтобы предотвратить злоупотребления — вроде тех же самых боев. Я думаю, что это чушь. Гем-рабство плохо не потому, что с кем-то из зелененьких обращаются жестоко. Оно плохо вообще, в целом, как явление — потому что оно размывает понятие о том, что такое «человек», и ваш спор с Касси за ужином тут очень много показал. Наши предки не устояли перед соблазном иметь дармовую и безусловно верную рабочую силу — и это была измена духу Вавилона, верность лишь букве взаимной клятвы. Кто же такие «мы», к кому я себя отношу? Мы — люди, верные духу Вавилона.
— Так вы стоите за то, чтобы дать гемам полные права?
— Сударыня, я стою за то, чтобы гемов вообще не было. Я — элиминист, слышали?
Констанс кивнула.
— Еще бы вы не слышали, — проворчал Нейгал. — Ведь Крестовый поход был против нас.
— Против геноцида.
— Чушь. Геноцид был вам нужен как повод. Вы знаете и я знаю, что по ту сторону Периметра полно людей, которые думают и чувствуют как я.
— Догмат последнего Собора запрещает им действовать как вы.
Нейгал энергично фыркнул.
— Ну-ка, ну-ка, это как же я действовал? И где? Если на Сунасаки — то я бы действовал также и будучи аболиционистом. А если здесь — то я ни одного гема не обидел.
— Почему? Разве они не исключеныиз вашей Клятвы?
— Кошки тоже исключены, но я и кошек не обижаю. Кстати о кошках — как там ваш серый?
— Он с Джеком. Простите, мастер Нейгал, но мне неясен наш статус. Разве самим фактом того, что вы приютили имперцев, вы не ставите себя вне Клятвы?
— Что значит «я приютил»? Перед лицом нашего закона вы — мои частные пленники. Я первым наложил на вас руку, и Морита может утереться. А что я с вами сделаю — отпущу или съем на завтрак — никого не колеблет. Единственное, на что я не имею права — это отпускать инициированного пилота. Ну так я его и не отпущу.
— Морита обладает полномочиями?
— Его полномочия касаются только служивых людей. Я — лицо частное.
— И вы уверены, что он… как вы сказали — утрется?
— Вот уж нет. Наоборот. Именно поэтому я, как только получу лекарство, постараюсь вас отправить в такое место, о котором Морита не знает, и уладить это дело с ним.
— Как уладить? — приподняла брови леди Констанс.
— Как это принято между мужчинами Рива. Идите спать, леди — а уложу пацана.
— Есть, — этим тихим возгласом Моро вывел задремавшего было Джориана из оцепенения.
Жутковато было наблюдать, как он подключается без сантора к местной сети — просто кладет ладонь на разъем, и сидит с закрытыми глазами, будто грезит. Так что, когда он закончил, Джориан обрадовался не только тому, что скука ожидания переходит в действие.
— В местную фармакологию поступил заказ на специфический комплекс очистки крови. Заказ оплачен со счета сеу Кассандры Кэлхун и должен быть готов к завтрашнему утру. Надо думать, сеу Кассандра лично явится его получать…
— И тогда мы узнаем, где они?
— Я и так знаю где они: в маноре Нейгала.
— Так какого хрена нам ждать?
— Остынь. Мы не можем так просто ворваться в манор и потребовать их выдачи.
— Почему? Это же имперцы!
— Раз Нейгал первым наложил на них лапу — то они личные пленники Нейгала.
— Ни хрена себе. Это что ж получается — плакали наши денежки? Что я ребятам скажу?
— Джориан, как раз сейчас я думаю, что нам делать в связи со всем этим. И чем меньше ты будешь отвлекать меня, тем быстрее я придумаю.
Джориан посопел и пошел из комнаты, где разместили его и Моро, в комнату, отданную братьям Мело. Братцы смотрели по сантору какую-то местную программу, которая крутила старые эротические патроны. Джориан не особенно любил порнуху — что за интерес смотреть на голую бабу, которой нельзя впендюрить? — но остался здесь: любая экранная жопа приятнее, чем лицо Моро. Никакие деньги не стоят того, чтобы терпеть этот снисходительный тон.
Когда он вернулся, Моро уже спал, и Джориан не решился будить его, чтобы тот поделился своими соображениями. Он разделся и лег в свою постель, проклиная тот день и час, когда решил подобрать Мориту на вельботе.
Наутро за завтраком он спросил.
— Ну, что ты надумал?
— Для начала мы побеседуем с сеу Касси Кэлхун, которая прибыла за медикаментами на глайдере господина Нейгала.
— Она уже здесь? — Джориан чуть не подавился. — А ты спокойно сидишь и жуешь?
— Да, и призываю тебя последовать моему примеру. В отличие от своего отца, Мосс Нейгал — лицо официальное и должен подчиняться моим полномочиям. К тому же, он и сам бы не отказал себе в удовольствии пообщаться с любимой женщиной.
— То есть? Ты это о чем?
— Он задержал Касси Кэлхун по моей просьбе. Так что нам незачем гнать лошадей. Знаешь анекдот — «Мы пойдем медленно-медленно и перетрахаем всех телочек»? Так вот, мы поедим не спеша, и отправимся на свидание с прекрасной дамой.
Прекрасная дама оказалась высокой, статной женщиной с длинными прямыми волосами и кожей цвета темного шоколада. Она действительно была хороша собой и разгневана как богиня Тиамат в храме Гнева. Двое пожилых морлоков класса «Аякс» аккуратно, но твердо держали ее за руки, а она орала на Мосса Нейгала, требуя ответить, почему ее задержали.
Врезать бы ей сейчас по почкам, подумал Джориан. Люди, которые орут про права, всегда быстро ломаются.
— А вот это вот как раз то, о чем я тебе говорил, Касси, — Нейгал кивнул на Рэя. — Ты думаешь, что можно предоставить гемам немножко прав. Черта с два: или все, или никаких. Нельзя дать кому-то почувствовать себя чуть-чуть человеком.
— Оставим наш старый спор в стороне, — раздраженно бросила Кассандра. — Что ты собираешься делать в данном случае?
— А что тут сделаешь, если он сам решил? Или махнуть на это дело рукой, или застрелить его.
— Я не дам застрелить Рэя, — сказал Дик. — Мы так не договаривались.
— Успокойся, парень. Я правильно понял, что он был чем-то вроде твоего лейтенанта?
— Не вроде, а исполняющим обязанности старшего помощника капитана, — буркнул Дик.
— Ну, тогда… Тогда у нас тут должен состояться чисто мужской разговор, так что я попрошу тебя, Касси, и вас, мадам, пойти либо в нижнюю гостиную, либо спать. Желаю приятно провести остаток вечера.
Женщины попрощались и вышли. Потом жестом Нейгал отослал сервов. Дик сел за стол — снова напряженный, вот-вот заискрит.
— Выпей еще, — хозяин сам налил Дику той желтоватой огненной настойки и Дик выпил не без удовольствия — от этой штуки согревалось горло, и он почти забывал о простуде, которую уже изрядно потеснили с ее позиций баня и принятый антибиотик.
— Прежде чем говорить о деле твоего… старпома, я хочу задать тебе один вопрос, парень.
Черные глаза Нейгала были теперь как глаза феникса, нататуированного на его спине — в них пылал скрытый огонь.
— Скажи, я похож на бабу?
— Сэр? — не понял Дик.
— На бабу. Женщину. Знаешь, есть такие — у них вот тут две сиськи, а вместо стручка — щелочка. Ну, ты сам видел в бане. Так что?
Дик молчал, не понимая, что он должен сказать на это.
— Отвечай, похож я или нет, на одну из них. В чем дело? Неужели такой сложный вопрос?
— Нет, сэр… — ответил юноша.
— «Нет, сэр» — что?
— Не похожи.
— А если я не похож на бабу, то почему ты думаешь, будто меня можно поиметь?
— Я… не понимаю, о чем вы, — проговорил Дик, покачав головой.
— Правда не понимаешь? Ладно, вскроем наши карты. Человек, которого ты описал мне как Сандро Мориту, довольно широко известен в узких кругах. Я в эти круги входил когда-то, так что знаю его. Это Морихэй Лесан, синоби-но микото, некогда правая рука Экхарта Бона, а сейчас — Рихарда Шнайдера. Точнее, Лорел Шнайдер, его сестры, Лунного Сёгуна, Хранительницы мира — по тону Нейгала Дик понял, что он назвал титул. — Этот человек много мотается, но никогда — по пустякам. Но даже если бы я не узнал его с твоих слов, я бы сильно подивился тому, что вы прошли планетарную оборону. Вас должны были испепелить еще там, возле входа в дискрет, после отклика на запрос ДИВ. Сам я не пилот, но кое-что знаю о пилотских делах. В сказочку о том, что ты случайно свалился именно в ту дырку, в какую надо — позволь не поверить. Ты был инициирован, и именно Лесаном. Он совершил государственное преступление, делая это, и если я позволю тебе уйти — он будет казнен, как бы Шнайдеры ему ни благоволили. Он сейчас землю носом роет, чтобы вас найти, и теперь я думаю: ради чего он пошел на такой риск? Я вижу перед собой женщину средних лет, судовладелицу, ее братца-раздолбая и больного ребенка, ее приемную дочку — фема — и тебя. Ради кого же вся катавасия? Ты, извини, отпадаешь. Твоя хозяйка на самом деле — кто она?
Дик молчал.
— Парень, морлок назвал себя и тебя ее вассалами. Что ты смотришь тупо в стол? Она доминатрикс? Что за Доминион?
— Она — леди Мак-Интайр и Ван-Вальден, — тихо сказал Дик. — Джек — сын лорда Якоба Ван-Вальдена.
Рэй был готов откусить себе свой дурацкий язык. Он поднял глаза на Нейгала и увидел, что тот выглядит озадаченным.
— Чего-то я не понимаю, — качнул головой старик. — Мелкий Доминион у черта на рогах…
— Это правда, — вмешался Рэй. — Поверьте на этот раз! Леди Констанс спасалась от Брюсов, потому и полетела на левиафаннере, а нас они подобрали…
— Тебя никто пока ни о чем не спрашивал, — осадил его Нейгал. — Сеу Эрикардас, есть у тебя какие-то соображения на этот счет? Почему Морихэй Лесан гоняется за владетельницей третьеразрядного Доминиона?
— Я не могу вам ничего сказать, мастер Нейгал. К сожалению.
— «Не могу вам ничего сказать…» Хорошая формулировка, обтекаемая. Врать не любишь. Видишь вон там, на стенке, обруч? Как ты думаешь, почему я еще не надел его на тебя и не вытянул из тебя все, как из гема? Потому что я не хочу тебя унижать! Парень, я из-за тебя собираюсь вступить во вражду с одним из самых могущественных в доме Рива людей. С самого начала, как ты мне рассказал о своем дружке Морите, я знал, кто это. И я хочу знать, чего ему нужно — чтобы защитить тебя и твоих друзей. Я не возьму назад ни одного своего слова, но я должен знать!
— Скажите ему, капитан. Скажите, — попросил Рэй.
— Мы думаем, это Бет, — глухо сказал Дик. — Ее нашли маленькой на Тайросе, в питомнике клонов… Она, наверное, клон какой-то знатной дамы…
Нейгал задумался и почесал шею. Он не отрывал взгляда от Дика, и мальчику казалось, что он видит мысли, быстрые, как птицы, проносящиеся в тени глазниц вавилонянина.
— Хорошо, — сказал Нейгал. — Ты был честен. Как… имя твоего старпома?
Дик промолчал и Рэй понял, что должен ответить сам.
— Порше Раэмон, — сказал он.
— Тебя взяли в плен десантники Синдэна и крестили в честь корабля?
— Да, туртан.
— Ладно. Ты можешь остаться здесь, Порше, и защищать своего капитана, если ему будет что-то угрожать. А теперь иди и отдыхай. И ты, Тень, иди и отдыхай тоже.
Гемы ушли. Старик и мальчик остались вдвоем. Нейгал громко скомандовал погасить верхний свет — то ли сантору, управляющему системами дома, то ли рабу. Теперь стол освещался только четырьмя лампадками. Даже сквозь плотные окна было слышно, как снаружи воет ветер.
— Заканчивай валять дурака и начинай есть, — сказал Нейгал. — Не то тебя вытошнит.
— Я не буду больше пить, — заспорил Дик.
— Будешь, — уверенным голосом сказал Нейгал и налил ему еще. — Тебе это нужно сейчас, иначе нервы не выдержат.
Дик выпил еще — и наконец сдался чувству голода. Напиток теперь уже не казался таким жгучим, как в первые два раза, он смог даже различить оттенки аромата трав, когда выдохнул пары спирта. Главным блюдом на столе был рис с тушеным мясом и какими-то овощами — есть его вилкой, а не палочками, было непривычно.
— Дай мне еще одно обещание, — сказал Нейгал.
— М-м?
— Обещай, что не будешь крестить моих гемов.
Дик проглотил то, что держал во рту и уставился в стол, вертя вилку в руках.
— Не могу, сэр. Если меня попросят, я должен буду это сделать.
— У тебя совесть есть? — Нейгал поставил свою чашку на стол со стуком. — Ты мой гость! Я прошу тебя уважить мой обычай. Тебе что, трудно?
— Мастер Нейгал, — Дик отодвинул от себя тарелку. — Вы просите о таком, чего я исполнить не смогу.
— Засранец, — как-то печально сказал вавилонянин. — Морду тебе набить? Или лучше задницу, чтобы оно не так героично выглядело?
— Вы можете делать что хотите, сэр. А я буду делать то, что велит мне долг. Я могу только пообещать вам, что ни к кому не подойду с этим первый. Но если меня попросят… я не откажу никому.
— Полоумные, — прорычал Нейгал, налил и выпил. Дик взял свою чашку в ладонь — золотистая жидкость, похожая на сакэ, была слишком холодной на его вкус, и он попробовал согреть ее так.
— Вы так ненавидите Христа? — спросил он.
— Ненавижу? — Нейгал фыркнул. — Да нет. При чем тут твой Христос. Черт, с какого же конца взяться, чтобы тебе объяснить… Ты же небось считаешь, что оказываешь этим гемам огромную услугу…
— Нет, — покачал головой Дик. — Не думаю. Это слишком мало… Почти ничего…
Его передернуло — вспомнилась темнота и вонь подземелья. Нейгал был так удивлен, что не обратил на это внимания.
— То есть, как ничего? Ведь если бы ты их не крестил, твой Бог отправил бы их в ад, так?
— Нет, — уверенно сказал Дик, продолжая глядеть в дно чашки. — Они достаточно мучились на этом свете, чтобы Господь не дал им страдать и на том.
— Ну так в чем смысл?
Дик напряг память, стараясь восстановить в точности одну из проповедей коммандера Сагары. Она ведь была как раз на эту тему… Вот, поймал!
— Пока человек не крещен, он чувствует себя обнадеженным, но не уверенным. Он как девушка, которой улыбается любимый парень, но ни слова не говорит. А человек, который уже прошел через воду — как обрученная невеста.
— Это все ошень поэтишно, сынок, но суть от меня как-то ускользает.
— С человека смываются грехи. Все.
— Ф-ф! Что такое грех? Я ни разу не видел его в глаза. Боль видел, и видел ложь, зло, недолжное страдание. Ничто из этого не исчезает, если человека или гема полить водичкой. А грех… — Нейгал сделал неопределенный жест рукой. — И если даже говорить о зле — гемы делают его гораздо меньше, чем мы, потому что… Ты давеча обиделся, что я называл их крысами — а между тем знающий человек почел бы такое сравнение за честь. Ни у каких животных нет такой дружбы, как у крыс. Вспомни тех гемов — они всегда ухаживают за самыми слабыми и больными. Если даже их там двое — тот, в ком еще остались силы, помогает другому до конца. Я зову их крысами, потому что крысы в этом смысле лучше людей… Когда я разбирался в вашем учении, я часто задавался вопросом: почему же это всемогущий Бог не мог сделать то, что так просто сделали люди: посадить нам на подкорку это сострадание…
Дик прервал его ударом пустой чашки о стол, а потом по сложной траектории прошел к стене, на которой висел обруч — облегченный вариант наношлема. Дик взял его в руки и понял, что пьян. То, что он сейчас собирался сделать, выходило за рамки всех приличий — а ему было все равно, у него грудь была наполнена не воздухом, а раскаленным паром, и этот пар вот-вот пойдет из ушей…
— Возьмите! — крикнул он, прошатавшись обратно к столу и бросая обруч на стол. — Сделайте себя безгрешным, раз вы можете то, чего не может Бог. Сотрите все, что было и станьте новым человеком. Ешьте то, что приготовили для них.
Он упал в кресло и облокотился о стол, подпирая сжатыми кулаками лоб.
— Простите меня, мастер Нейгал… Я напился… У вас очень крепкое сакэ.
— Обижаешь, — усмехнулся вавилонянин. — Какое там сакэ? Это водка на травах.
Он поднял обруч со стола и повертел в руках.
— Ты меня не понял, сынок. Мне дорога моя свобода. То, что я таков, каков я есть… Временами я собой недоволен — но с этим я сам как-то разбираюсь…
Он вдруг бросил на Дика долгий взгляд — снова тот самый, каким смотрит человек, вынужденный терпеть, скрывая, сильную боль.
— И если я кому-то что-то по-крупному задолжал… То я не побегу к длиннорясому вымаливать прощения. Я постараюсь отдать свой долг тому, кому еще можно его отдать.
— И много вы… задолжали? — спросил Дик, поднимая на сотрапезника глаза. Он не знал, что со стороны его настойчивые попытки удерживать взгляд в фокусе выглядят как колдовская поволока и не понял, почему Нейгал отодвинулся от стола и слегка оскалился.
— Достаточно много, сынок. Одному уже не разгрести. Но твоего Бога я на помощь не позову. Он не может, понимаешь ты, помочь и тихо убраться. Он влезает в душу и занимает ее целиком. А мне моя душа дорога. Самость вот эта, которую вы ругаете на все корки.
— Как смешно, — сказал Дик, снова подперев голову ладонями, — гемы просили крестить их, чтобы получить эту самую самость, а вы — боитесь ее потерять.
— Видать, не очень смешно, раз ты не смеешься.
— А я не умею.
— Как? — изумился Нейгал. Дик пожал плечами.
— Ну, просто не умею и все. Мне сразу делается плохо.
— Это с рождения или с войны?
— С войны.
— Понятно…
Он помолчал, побарабанив пальцами по столу, и промурлыкал себе под нос несколько тактов какой-то песенки.
— А чего я, собственно, боюсь? — сказал он вдруг, как будто бы сам себе. — Что мои гемы перебунтуются, получив имена? Чепуха. А боюсь я, парень, вот чего: оказаться скотиной и нарушить клятву, которая меня обязывает не понижать планку. Что, не понял? Черт, как тебе это растолковать… Помнишь эту притчу, про помещика, который заплатил работникам девятого часа по динарию? Так вот, представь себе, что на следующий день он сказал: лафа кончилась, теперь все будут получать по выработке. Понимаешь, само по себе плохого в этом ничего нет — если бы у него с самого начала было «что потопаешь, то и полопаешь», это было бы правильно и справедливо. Но раз уж ты однажды назначил планку — один динарий в день — то держись ее. Понижение планки — против клятвы. По клятве христиане — чужие для меня. Ничего я против любого из христиан не имею лично, все личные завязки у меня здесь… с единоверцами, хе-хе… но в моем доме мне не нужно римское безумие. А выгонять их из дому нельзя. Купить новых недолго, но я не прогоню и мышь, если она ела с моих рук. И придется мне придумывать какие-то новые основы для отношений… А я уже старый, и такие трюки мне даются нелегко.
Он умолк — наконец заметил, что аудитория его покинула. Дик спал, опустив голову на руки.
Нейгал двинул было руку к звонку — позвать прислугу, чтобы перенесли парня в постель — но на полпути его рука переменила направление и потянулась к кувшинчику с водкой. В конце концов, Ричард Суна будет не первым застольным другом, которого он дотащил до кровати, а прислуга уберет со стола утром. А ему нужно подумать. О многом нужно подумать.
Нейгал встал и подошел к окну. Бронированное стекло, глубоко утопленное в стену дома и закрытое довольно крепким «намордником», все же было слегка залеплено снегом. Снаружи мело со страшной силой. На глайдере в Лагаш ехать нельзя — это сюда можно было перебрасывать гемов в кузове, а до Лагаша два дня пути. Значит, нужно из Ниппура вызвать Шастара с катером. А если Моро уже в поселке? Черт… Если он в поселке, он давно взломал коммерческую сеть и увидел заказ, сделанный Кассандрой. Он знает, кто и где. Значит… Значит, нужно для начала куда-то потихоньку отправить гостей. К Дарси? Дарси не выдаст. У него последние волосы станут дыбом при виде свободных гемов и этого юного «сохэя» — но он не выдаст.
В конце концов, слово есть слово, и к черту все эти генетические проекты и прочие безумства… А то порой так и думается: боги, если вы есть, то сделайте так, чтобы Империя прикончила нас прежде, чем мы окончательно перестанем быть людьми.
На шорох ткани в дверях он повернул голову. Леди Констанс…
— Мастер Нейгал, вы здесь? — она, прищурившись, искала его взглядом в тени.
— Да, — он выступил на свет. — Что случилось, мадам?
— У малыша начался приступ. Я ввела ретровирус, но его может не хватить. Понядобятся препараты крови… и средства поддержания иммунитета.
— Я понял. Завтра из поселка привезут. Конечно, жаль, что нам придется задержаться — я собирался переправить вас в другое место… Но вы не волнуйтесь, мадам, с вашим мальчиком все будет хорошо.
— С которым из?
— Вот, значит, как… Что ж, после всего этого он вам и должен быть как сын. Я бы очень плохо о вас подумал, если бы было иначе. Сударыня, я старый уже человек, и ничего не боюсь, потому что все видел. Я могу вам пообещать только одно: защищать его, пока я жив. У меня есть на то много причин.
— Я, кажется, догадываюсь, какая главная. Вы были там?
Нейгал сверкнул зубами из бороды.
— Был, не был… Какая разница? Замараны все. Все знают, что мы заключили договор не с планетой, а с олигархами-станционниками. И не надо мне объяснять, что Маэда хотел лишь одного: чтобы дети перестали голодать из-за наших солдат. Я это знаю. И я не собираюсь оправдываться. Я просто сделаю, что смогу для тех, для кого смогу.
— Скажите, в это «все, что смогу» входить «напоить вусмерть»?
Вавилонянин хохотнул.
— Считайте это лечением, сударыня. Парню требовалось расслабиться — а никак не получалось. Я немного помог — хотя и не думал, что он вырубится так рано.
— Вы рассчитывали, что он скажет вам больше, чем собирался?
— Последней мразью я был бы, если бы поил ребенка только затем, чтобы допросить. Вы просто мало общались с пилотами, сударыня, и не понимаете кое— чего. Вы не понимаете, что это такое для пилота — знать, что он больше никогда не выйдет в межпространство. Это никогда висело на парне гирей. А сейчас он про него забыл. Утром он будет блевать, страдать от головной боли — и опять забудет про свою тоску. А потом я его подключу к перевозке вас всех в Лагаш, и он опять о ней забудет на время…
— А потом мы расстанемся — и вы снова подсунете ему водку?
— Никак нет, мэм. Я не люблю этого вашего блаженного Гилберта, но в одном с ним согласен: пить с горя нельзя. Я вот пил — и спился. Просто потом у него будет уже больше душевных сил. Сейчас на нем слишком много всего сразу. Часть груза надо куда-то девать.
Леди Констанс легонько погладила Дика по голове.
— Нужно отнести его в постель.
— Это я сам, сударыня. Перед вами ему будет стыдно, что напился. Вы знаете, почему мы, мужчины, с таким упорством стремимся исключить женщин из наших компаний? Нас часто тянет делать и говорить такое, за что перед вами было бы стыдно.
Леди Констанс улыбнулась — показать, что оценила шутку. А потом опять посерьезнела.
— Так вы вините себя не в гибели тысяч невинных, а в том, что приговор им был вынесен противозаконно?
Нейгал глухо рыкнул себе в бороду.
— Сударыня, я говорю на плохой латыни? Я виню себя и в том, и в другом. Думаете, мне было бы легче выполнять законный приговор? Крик боли — это всегда крик боли.
— Простите, а вам не приходило в голову, что можно и не выполнять? В конце концов, есть понятие «преступного приказа».
— Это у вас оно есть, — поморщился Нейгал. — Поймите, с тех пор, как мы решили опереться на Сунасаки в войне с Кенаном, было поздно что-либо менять. Мы рискнули и проиграли: на нас обрушилась Империя. К тому моменту, как мы проголосовали за уничтожение города-заложника Курогава, десятки тысяч вавилонских женщин и детей уже погибли на других планетах во время орбитальных бомбежек — и что-то я не слышал об офицерах, отказавшихся бомбить города. Не вижу разницы между теми убийствами и этим. Разве что — ваши пилоты не смотрели жертвам в глаза. Но это не милосердие, а трусость.
— Честно говоря, я не вижу особой смелости и в том, что совершили ваши солдаты.
— Я тоже. Но оставим этот бесполезный разговор: иногда можно выбирать только между злом и злом. Если бы мы ушли с Сунасаки просто так, всякая мелкая сволочь думала бы, что можно вести против Рива партизанскую войну, всаживая нам ножи в спину, пока мы сражаемся с другими — и остаться после этого в выигрыше. Мы проиграли, но и Маэда, умирая, не мог сказать, что победил.
— Как он умер? — Леди Констанс опустилась в одно из кресел, завернувшись в накидку.
— Хорошо. Правда, у нас разные представления о том, что такое хорошо умереть. Ведь для канонизации нужно без сопроотивления и в твердом исповедании веры? Насчет веры можете быть спокойны, а вот сопротивлялся Маэда будь здоров. Мне бы так. Он успел свалить одного из морлоков и сломал бы ему шею, но другие, спасая товарища, быстро разбили Маэде голову. Так что долгой потехи, на которую рассчитывало быдло, не получилось.
— Скажите, вы и такую… потеху находите чем-то… законным?
— Я ее нахожу полным дерьмом — это развращает и людей, и морлоков. Но тут уж я ничего не могу поделать — такие, как я, в меньшинстве.
— Такие, как вы — это, простите, кто? Мне показалось, что вы с леди Кассандрой — своего рода аболиционисты…
Нейгал задрал бороду и беззвучно расхохотался.
— Нет, сударыня, мы не аболиционисты. Во всяком случае, мы не те аболиционисты, кто с огнем в глазах вещает о равных правах для людей и гемов. Касси думает, что можно дать гемам какую-то часть прав, чтобы предотвратить злоупотребления — вроде тех же самых боев. Я думаю, что это чушь. Гем-рабство плохо не потому, что с кем-то из зелененьких обращаются жестоко. Оно плохо вообще, в целом, как явление — потому что оно размывает понятие о том, что такое «человек», и ваш спор с Касси за ужином тут очень много показал. Наши предки не устояли перед соблазном иметь дармовую и безусловно верную рабочую силу — и это была измена духу Вавилона, верность лишь букве взаимной клятвы. Кто же такие «мы», к кому я себя отношу? Мы — люди, верные духу Вавилона.
— Так вы стоите за то, чтобы дать гемам полные права?
— Сударыня, я стою за то, чтобы гемов вообще не было. Я — элиминист, слышали?
Констанс кивнула.
— Еще бы вы не слышали, — проворчал Нейгал. — Ведь Крестовый поход был против нас.
— Против геноцида.
— Чушь. Геноцид был вам нужен как повод. Вы знаете и я знаю, что по ту сторону Периметра полно людей, которые думают и чувствуют как я.
— Догмат последнего Собора запрещает им действовать как вы.
Нейгал энергично фыркнул.
— Ну-ка, ну-ка, это как же я действовал? И где? Если на Сунасаки — то я бы действовал также и будучи аболиционистом. А если здесь — то я ни одного гема не обидел.
— Почему? Разве они не исключеныиз вашей Клятвы?
— Кошки тоже исключены, но я и кошек не обижаю. Кстати о кошках — как там ваш серый?
— Он с Джеком. Простите, мастер Нейгал, но мне неясен наш статус. Разве самим фактом того, что вы приютили имперцев, вы не ставите себя вне Клятвы?
— Что значит «я приютил»? Перед лицом нашего закона вы — мои частные пленники. Я первым наложил на вас руку, и Морита может утереться. А что я с вами сделаю — отпущу или съем на завтрак — никого не колеблет. Единственное, на что я не имею права — это отпускать инициированного пилота. Ну так я его и не отпущу.
— Морита обладает полномочиями?
— Его полномочия касаются только служивых людей. Я — лицо частное.
— И вы уверены, что он… как вы сказали — утрется?
— Вот уж нет. Наоборот. Именно поэтому я, как только получу лекарство, постараюсь вас отправить в такое место, о котором Морита не знает, и уладить это дело с ним.
— Как уладить? — приподняла брови леди Констанс.
— Как это принято между мужчинами Рива. Идите спать, леди — а уложу пацана.
* * *
— Есть, — этим тихим возгласом Моро вывел задремавшего было Джориана из оцепенения.
Жутковато было наблюдать, как он подключается без сантора к местной сети — просто кладет ладонь на разъем, и сидит с закрытыми глазами, будто грезит. Так что, когда он закончил, Джориан обрадовался не только тому, что скука ожидания переходит в действие.
— В местную фармакологию поступил заказ на специфический комплекс очистки крови. Заказ оплачен со счета сеу Кассандры Кэлхун и должен быть готов к завтрашнему утру. Надо думать, сеу Кассандра лично явится его получать…
— И тогда мы узнаем, где они?
— Я и так знаю где они: в маноре Нейгала.
— Так какого хрена нам ждать?
— Остынь. Мы не можем так просто ворваться в манор и потребовать их выдачи.
— Почему? Это же имперцы!
— Раз Нейгал первым наложил на них лапу — то они личные пленники Нейгала.
— Ни хрена себе. Это что ж получается — плакали наши денежки? Что я ребятам скажу?
— Джориан, как раз сейчас я думаю, что нам делать в связи со всем этим. И чем меньше ты будешь отвлекать меня, тем быстрее я придумаю.
Джориан посопел и пошел из комнаты, где разместили его и Моро, в комнату, отданную братьям Мело. Братцы смотрели по сантору какую-то местную программу, которая крутила старые эротические патроны. Джориан не особенно любил порнуху — что за интерес смотреть на голую бабу, которой нельзя впендюрить? — но остался здесь: любая экранная жопа приятнее, чем лицо Моро. Никакие деньги не стоят того, чтобы терпеть этот снисходительный тон.
Когда он вернулся, Моро уже спал, и Джориан не решился будить его, чтобы тот поделился своими соображениями. Он разделся и лег в свою постель, проклиная тот день и час, когда решил подобрать Мориту на вельботе.
Наутро за завтраком он спросил.
— Ну, что ты надумал?
— Для начала мы побеседуем с сеу Касси Кэлхун, которая прибыла за медикаментами на глайдере господина Нейгала.
— Она уже здесь? — Джориан чуть не подавился. — А ты спокойно сидишь и жуешь?
— Да, и призываю тебя последовать моему примеру. В отличие от своего отца, Мосс Нейгал — лицо официальное и должен подчиняться моим полномочиям. К тому же, он и сам бы не отказал себе в удовольствии пообщаться с любимой женщиной.
— То есть? Ты это о чем?
— Он задержал Касси Кэлхун по моей просьбе. Так что нам незачем гнать лошадей. Знаешь анекдот — «Мы пойдем медленно-медленно и перетрахаем всех телочек»? Так вот, мы поедим не спеша, и отправимся на свидание с прекрасной дамой.
Прекрасная дама оказалась высокой, статной женщиной с длинными прямыми волосами и кожей цвета темного шоколада. Она действительно была хороша собой и разгневана как богиня Тиамат в храме Гнева. Двое пожилых морлоков класса «Аякс» аккуратно, но твердо держали ее за руки, а она орала на Мосса Нейгала, требуя ответить, почему ее задержали.
Врезать бы ей сейчас по почкам, подумал Джориан. Люди, которые орут про права, всегда быстро ломаются.