Страница:
Дик ел бустер, лежа на спине. Усилия, которые он совершил только что, страшно утомили его, кроме того, болела голова, и он знал, почему — нехватка кислорода. Наверняка системы жизнеобеспечения работают, надрываясь, и рабские загоны снабжаются воздухом и водой по остаточному признаку. Он вспомнил один из рейдов к Ядру — самый удачный, они привезли восемь левиафанов, но подзадержались на охоте и обнаружили, что химикатов для очистки воздуха им хватит только при условии строжайшей экономии и движения к Мауи самым полным ходом. Восемь недель пути были адом: двойная тяжесть из-за того, что ускорение превышало возможности компенсаторов — и нехватка кислорода. Так почему же теперь кажется, что тогда было легче? Ведь двойной тяжести нет, и тогда Дик работал наравне со всеми, а сейчас он может просто лежать и ничего не делать. Дураку понятно: тогда он был свободен, и полон решимости держаться не хуже всех, а сейчас устал и упал духом. Он проиграл и потерял все, что у него было. Кроме, разве что, жизни — но как раз ею он не дорожил. Дик пустил свою память в дрейф, и сейчас она странствовала среди легенд о проклятых людях, поневоле сеявших вокруг себя гибель. Они теряли друзей, возлюбленных, детей — но сами оставались в живых, а жестокие языческие боги смеялись над ними.
«Зато теперь можно не думать ни о ком, кроме себя», — сказала какая-то часть его. — «То есть, вообще ни о ком не думать. Ведь я больше ничего не могу и ничего не решаю…»
Эта мысль принесла страшный покой отчаяния. Дик закрыл глаза, дожевывая последний кусок бустера. Он не наелся, только немножко заморил червячка — но знал, что если съест то, что оставил себе на утро, то до вечера ему станет совсем плохо. Нужно постараться заснуть — так легче терпеть голод.
И Дик заснул — вернее, поначалу он просто грезил, не давая ни одной мысли завязаться в узел рассуждения, постепенно усилием воли заставляя рассудок умолкнуть — а потом это сменилось настоящим сном без сновидений.
Он проснулся от того, что его схватили за запястья и протащили немного по полу клетки, вытянув руки через прутья наружу. На запястьях сомкнулись наручники. Дик рванулся было обратно, но цепь не пускала.
— Так, что у нас тут? — спросил охранник, вытаскивая из клетки сверток и встряхивая.
Кусок бустера выпал из майки, охранник ухмыльнулся.
— Перехитрить меня хотел, а? Выходит, что сам себя перехитрил. Без завтрака я тебя оставил, половины ужина ты сам себя лишил. Спокойной ночи.
Он расстегнул наручники и бросил Дику скомканную майку. Кусок бустера так и остался валяться на полу, в зоне видимости, но за пределами досягаемости. Ну нет, решил Дик, дудки. Не дождетесь, чтобы я тянулся к нему как обезьяна.
Он снова лег — теперь лицом вниз — и начал читать Розарий, загибая пальцы по одному. Пятница сегодня или нет, он не знал, но выбрал Скорбные тайны — потому что его грызла скорбь. Он вспоминал Моление о Чаше — и думал о погибших. О команде «Паломника», о Нейгале, которого он оплакал бы, если бы мог плакать, о его морлоках и Рэе. Он обращался мыслями к моменту бичевания — и думал о тех, кто обречен на жестокую судьбу раба, о криках, доносившихся снизу в этот день. И когда он переходил к глумлению солдат и возложению Тернового Венца, он не мог не вспоминать о рабских обручах, о шипах, которые входят прямо в мозг и парализуют разум. Несение Креста заставило его испытать стыд. Как он мог забыть, что капитанских обязанностей никто с него не снимал? Как он посмел впасть в отчаяние, если он жив, не ранен и даже не очень сильно болен — так, немного побился, чуть-чуть обжегся и слегка простыл? Святой Брайан говорил — все ерунда по сравнению с Голгофой. Кто позволил дезертировать?
Дик дочитал Розарий и снова приказал себе спать. Хоть так — но набраться каких-то сил. Потому что предстояла тяжелая борьба, на износ.
Наутро разносчики дали ему только воды. Потом всех рабов начали водить на оправку — по одной клетке за раз. Дик смотрел в оба глаза — не покажутся ли друзья? — но не заметил ни одного знакомого лица — тэка, братья-близнецы по сотворению, слились в однородную массу, а одежду у них отобрали почти всю. Он все гадал, с какой из клеток заодно поведут и его, но удостоился особого внимания — гемов водили два морлока, ростом пониже, чем Геркулес, бесхвостые и какие-то обезьяноподобные, а за Диком пришел человек — другой, не вчерашний надзиратель. Видимо, у того закончилась смена. Этот был поменьше ростом, с длинными волосами, которыми он пытался скрыть уродливый шрам, проходивший через лоб, висок и то место, где прежде была мочка уха.
Проходя по пандусам вверх, Дик убедился окончательно, что станция переделана из корабля, скорее всего — линейного. Охранник позволил Дику напиться из-под крана, но предупредил, что в ближайшие пять часов нечего рассчитывать на то, что его выведут, так что наливаться до ушей не нужно. Дик воспользовался и его великодушием, и его советом, в то же время досадуя на то, что он не сможет хотя бы нацарапать на стене весточку для друзей.
Охранник вернул его в клетку — и ушел. Потом вернулся.
— Тебя без еды оставили? На, — он сунул Дику сэндвич, явно свой, из пайка. Тот растерянно поблагодарил.
— Почему вы мне помогаете?
— Из-за Эспады, — ухмыльнулся работорговец и потрогал свой шрам. — Терпеть его не мог. Как ты умудрился его зарубить? Он хвастал, что он первый флордсман рейдерского Братства.
— А, — сообразил Дик. — Ну… Он был без шлема…
Снизу снова послышался вопль и кусок застрял у Дика в горле. Охранник явно благоволил ему, и он решился спросить:
— Что там делают?
— Мозги зелененьким промывают, — поморщился охранник. — Чтобы забыли, кто они и откуда.
— Симатта! — прошипел Дик.
— Да, дерьмово, — кивнул охранник. — Терпеть не могу. Когда на мою смену приходится — этот вой потом в ушах стоит. Сколько раз говорили — поставить звуконепроницаемые перегородки, только кому это надо…
Тут он сообразил, что разоткровенничался не с тем и отошел от клетки, бросив напоследок:
— Жуй быстрее. Мне неприятности не нужны.
Прошел еще один такой же однообразный день. Дик много молился о своих друзьях и просил о встрече с ними. Он вообще много молился — ничего другого не оставалось. Охранник со шрамом еще раз сводил его в туалет, пока всех гемов гоняли куда-то ниже, и Дик снова никого из своих не смог различить в клетках, хоть и пытался. Он решился попросить охранника о помощи, но тот решительно отказал.
— Нет, пацан. Твою жизнь сделать чуть полегче — это пожалуйста, а с зелененькими я связываться не буду.
Наступила ночь — Дик решил считать промежуток времени, когда криков не слышно и не раздают еды «ночью». Пришел еще один сон без сновидений, а за ним — еще один день в клетке. Дик заставил себя сделать пятьдесят отжиманий после «завтрака» и пятьдесят после «ужина». Добрый охранник сменился третьим, маленьким афро-малайцем. Он не заговаривал с Диком и тот не пытался установить с ним контакт. Охранники сменялись сутки через двое, понял юноша, когда утром, проснувшись, увидел первого, «злого». Тот попробовал высмеять Дика, когда паренек отжимался, но Дик проигнорировал его с его насмешками. Он должен пытаться сохранить хоть какую-то форму, даже если ему придется провести несколько месяцев в этой тесноте. Это — осада, это сражение на измор. Дик разгадал хитрость Мориты: переждать, пока экзальтация сменится усталостью, а ярость — унынием. Нет, этот трюк не пройдет. Он выдержит осаду. Он выдержит все. Ему есть еще зачем жить…
Но, как только он изготовился к марафону, как судьба снова изменилась. За ним пришли.
Случилось это в смену «доброго» охранника — обычные крики снизу вдруг смерились громким, почти истошным воплем, в котором юноша различил:
— Сэнтио-сама! Сэнтио-са-а-ама-а-а! — и одновременно — нестройным пением. Дик, лежавший на полу клетки, вскочил и вцепился в решетку обеими руками. Там, внизу, пели псалом:
О, прославляйте Его, все народы!
Превозносите Его, все люди!
Его любовь к нам границы не знает,
А Его верность пребудет во веки…
О, аллилуйя, аллилуйя!
— Том! — заорал Дик радостно. — Остин! Бат! Актеон! — а потом подхватил песню.
Но через секунду песня захлебнулась, и радость Дика сменилась яростью. Ну да, они же пели не просто так… Что там с ними делают? Что им готовят? В чем заключается эта промывка мозгов? Одно Дик знал твердо: его друзья не дадут себе забыть, кто они и откуда… Он сжал пальцы на решетке, как на рукоятках станкового плазмомета и срывающимся то и дело голосом — чертова простуда! — заорал песню синдэн-сэнси, которая считалась чуть ли не гимном сохэев:
Умерший и воскресший, хочешь домой?
Душу свою вознесший, хочешь домой?
Ноги изранишь, силы истратишь, сердце разобьешь.
И тело твое будет в крови, когда до дома дойдешь.
Но голос зовет сквозь годы: «Кто еще хочет свободы?
Кто еще хочет победы? Идите домой!»
Пока он допел, прибежал «добрый» охранник, и по тому, как тот прятал глаза, отпирая клетку, Дик понял, что его ждет что-то нехорошее.
Его ждал Джориан и двое рейдеров, один из них — тот, большой и лысый, что издевался над ним на борту катера. Он шагнул вперед и схватил Дика за руки, заведя их за спину, Джориан защелкнул наручники и сказал:
— Пошли.
Они двинулись вниз. Сердце у Дика колотилось, в горле было тесно и ноги чуть подкашивались то ли от страха, то ли от того, что он столько времени провел сидя и лежа.
«Сейчас…» — металось у него в голове. — «Это будет сейчас! Наверное… Может быть…»
Его тащили вниз по лестничным пролетам и уже ближе к концу пути Джориан сказал:
— Несколько гемов артачатся и сопротивляются программеру. Из-за тебя, щенка. Из-за того, что ты им своим крещением задурил голову. Так вот, сейчас скажешь им, что все это чушь и прикажешь подчиняться, или пожалеешь, что родился на свет…
Дик закусил губы, чтобы не брякнуть глупости, не растратить гнева на такую мелочь пузатую. Открылась железная дверь, его втолкнули внутрь.
Эта комната была просто дном глубокого колодца, который образовался из-за того, что к стенам трюма приварили несущие балки с клетками. Теперь Дик понял почему крики снизу были слышны так хорошо: стены трюма отражали и усиливали их.
В одном из углов комнаты сидели на полу гемы из манора Нейгала, все скованные наручниками попарно. Посередине возвышалось какое-то сооружение, помесь голопроектора и пилотского кресла — Дик опознал в нем орудие пытки, по наитию, но безошибочно. И в этом сооружении, привязанная ремнями, сидела Нанду, крещеная Эстер, серв Нейгала.
Хоть зеленозадые и думали, что сопротивляться прогаммированию невозможно, а все-таки приходилось их подхлестывать током, чтобы было больше желания верить в то, что у них нет ни имени, ни прошлого. Новой партии пришлось дожидаться своей очереди два дня — машина работала с перегрузками, да и спец на Тэссе был всего один. И вот, когда все уже было вроде как на мази, первая же рабыня заартачилась. Уперлась рогом — нет, я Эстер Нейгал из дома Нейгала и хоть ты тресни. Току подбавили — без толку. Будь она помоложе, Джориан приказал бы бить ее током, пока не перестанет дурить, но ей было уже за сорок. По-хорошему, не стоит возни, такую за хорошую цену не продашь — пристрелить, и вся недолга, но дело же на принцип пошло. Этак все они начнут думать, что могут поставить на своем не мытьем, так катаньем — а все из-за паршивого богомольного мальчишки. Моро придумал хорошую шутку, и Джориан подхватил ее: Апостол крыс. Эй, вы в курсе, что в «детском ящике» у меня сидит крысиный апостол? Да-да, самый настоящий. Проповедовал крысам и крестил их. Смешно — живот надорвешь.
— Сейчас он сам тебе скажет, что все это полная хрень, — сказал Джориан, поставив малого перед креслом. — Ты его звала? Ну, вот он, слушай. Давай, излагай, малый. Права, что Нейгал не сможет быть с ними на этих ваших небесах? Он же не верил в Бога, он попадет в ад.
Мальчишку заколотило крупной дрожью, и он бросился бы на Джориана, не удержи его Сканк. Когда он понял, что дело дохлое, он перестал дергаться и чирикнул что-то гемке на их птичьем языке, и та улыбнулась прокушенными губами. Джориан несильно ударил малого по щеке ладонью.
— Говори по-человечески, — сказал он. — Что ты ей выдал?
— Я сказал, — грудь у пацана ходила, как кузнечный мех, — что мастер Нейгал будет в раю с Господом нашим, потому что он, как Господь, отдал жизнь за друзей.
Дерьмо, подумал Джориан. И ведь ничего с ним не сделаешь, Моро с ботинками схавает…
— Эй, вы, — сказал оператор. — Мой рабочий день не бесконечен. Или мы сейчас заканчиваем с этой телкой, или вынимай ее из кресла, попробуем после смены — только сверхурочные заплатишь мне ты.
Ничего не сделаешь? Что, вот так и позволить ему над собой издеваться?
— А ну-ка, прикуй его к вон той трубе, — велел Джориан. От ярости он сам еле сдерживал дрожь. Когда его приказ был выполнен, он развернулся к рабыне.
— Это в последний раз, слышишь? Не будешь сотрудничать — сдохнешь здесь. Ты никому не нужна, ты не стоишь столько, чтобы на тебя тратить еще полчаса. Так что забудь всю эту херню и сотрудничай.
Гемка бросила на мальчишку взгляд тонущего котенка.
— Кими ва нинген да[39], — прохрипел сопляк и закашлялся. Рабыня почему-то улыбнулась.
Оператор включил наношлем и она перестала улыбаться. Над видеопанелью перед ней затанцевали в бешеном ритме какие-то символы, слишком быстро мелькающие, чтобы Джориан мог их разобрать.
— Не грузится, — сквозь зубы сказал оператор. — Что хотите делайте, не грузится.
— Отключай, — велел Джориан. — Тис, вынимай телку из машины.
Рабыню вытащили, она тут же упала. После пытки электротоком не держали ноги.
Джориан вынул пулевик из кобуры и выстрелил ей в затылок. Двое гемов — помощники оператора — оттащили труп к утилизатору, третий замыл кровь, идя за ними. Пацан упал на колени и уронил голову.
— Смотри, — Джориан взял его за волосы и заставил поднять лицо. — Смотри, чего ты добился.
— Я убью тебя, — сухо всхлипнул парень — и тут его скрутил приступ рвоты.
— Следующий, — сказал Джориан. Нашел взглядом молодого и крепкого тэка со сломанной рукой. — Этот.
Два морлока отсоединили тэка от общей цепи и посадили в кресло. Он не отбивался, как это иногда делают гемы в панике, только посмотрел на мальчишку, когда его пристегивали ремнями, и сказал:
— Не бойтесь за меня, сэнтио-сама. Все будет хорошо.
— Конечно, будет, Бат, — пацан попытался вытереть рот о плечо и улыбнуться, вместе вышло довольно жалко, и терпеть эту бодягу у Джориана сил уже не было.
— Врубай, — сказал он оператору. — Выбей из него это дерьмо.
Тот кивнул и надвинул гему визор на глаза. Потом подвел электроды к голове и к ноге и щелкнул тумблером. Зеленомордый взвыл. Оператор отключил ток и сказал ему:
— Будешь сопротивляться загрузке — повторим.
— Ты трус! — крикнул мальчишка. — Ты никто! Все вы никто! Снимите эти наручники и деритесь со мной! Почему вы мучаете тех, кто не может вам ответить!?
— Заткни ему пасть, — велел Джориан Сканку. Тот отцепил от пояса свою резиновую дубинку, сунул ее мальчишке в рот, как удила, и примотал изолентой.
Машина заработала. Джориан не знал, что конкретно там грузят, но знал общий принцип: рабу внушается безразличие к своему прошлому, его ожидания перенаправляются на будущее, на нового хозяина, которого он должен будет любить. Этологи специально разработали какой-то комплекс внушения, и сейчас он грузился полным ходом.
Черта с два!
— Кто ты? — через десять минут приподняв визор на геме, оператор задал контрольный вопрос.
— Батлер Аквилас, — ответил гем, исходя потом. — Марана та.
— Нет, я так работать не могу, — оператор ударил с досады по корпусу аппарата. — Что он с ними сделал?
— Что он с вами сделал? — рявкнул Джориан рабам Нейгала.
— Сэнтио-сама крестил рабов дома Нейгала, — сказал пожилой тэка. — Мы видим теперь, правильно он сделал. Мы не пойдем к чужим господам, и нашего господина будем сопровождать в смерти.
— Джориан, давай заканчивать эту комедию, — сказал оператор. — Толку не будет.
— Да подожди ты, дай подумать! — Джориан и мысли не мог допустить, чтобы потерять эту часть прибыли, его же на смех подымут! И зачем он всем растрындел про «крысиного апостола», боги, он уже прямо-таки слышал, как над ним подшучивают, называя римским императором или этим, как его — Иродом? О, да. Наплодил мучеников…
— Вот что, — решил он наконец. — Занимайся пока гемами из других партий. Я сейчас совета спрошу у умного человека.
Он вышел из операторской, подсоединился к станционной инфосети и набрал номер Моро. Ему ответил автоответчик:
— Простите, но я сейчас занят. Попытайтесь соединиться со мной через два часа.
Что ты будешь делать! Джориан вернулся в операторскую и сел верхом на стул, положив руки на спинку, а голову на руки. Мальчишка сидел на полу ровно напротив, обжигал своими глазищами. Джориан тихо выругался. Он мешал, он отвлекал гемов одним своим видом, но убрать его теперь означало признать свое поражение. Остальные гемы, из других партий, не пробовали сопротивляться, и, напуганные судьбой старой коровы, не пытались цепляться за свои воспоминания о добрых хозяевах и красивых планетах. Но в том углу, где сидели гемы Нейгала, не прекращался чуть слышный ропот. Время от времени один из морлоков бил стрекалом-шокером того, кто разевал рот — без толку: через несколько минут бубнение начиналось снова. Молились, наверное.
Джориан не смог выждать два часа, уже через час с небольшим он снова выскочил в узел связи, подсоединился и вызвал Моро. На этот раз ему повезло: синоби оказался в своей каюте и, судя по его виду, только что принял душ. Джориан почесался поневоле: сам он на воде экономил и только обтирался.
— Ну, наконец-то! — сказал он, увидев Моро. — Слушай, тут такое делается…
Выслушав его рассказ, Моро рассмеялся — и почему-то именно так его реакцию и представлял себе Джориан.
— Значит, вы током уговариваете их, а он храбро увещевает их к мученичеству? «Наиболее же достойна удивления и славной памяти мать, которая, видя, как семь ее сыновей умерщвлены в течение одного дня, благодушно переносила это в надежде на Господа».
— Ты мне не шути! — разозлился Джориан. — Это же получается, мы взяли у Нейгала гнилой товар! Это же колдовство какое-то, я прямо не знаю…
— Никакого колдовства, обычные издержки производства, — хмыкнул Моро. — Гемы создаются внушаемыми, легко поддаются внушению, и в данном случае им с успехом внушили, что внушению они больше не поддадутся.
— А делать-то что? Мне деньги нужны! А ты запретил пацана даже пальцем трогать! А он же просто сидит там, они смотрят на него… И убрать я его не могу — выйдет, что за ним и вправду какая-то сила, которой я боюсь! Моро, разреши мне один раз его поучить. Не сильно, не бойся. Я его не испорчу.
— Не разрешаю, — сказал Моро. — И вопрос закрыт. Джориан, ты пытаешься применить в психологии лом. Ничего у тебя не выйдет.
— Да перестань ты грузить! — не выдержал Джориан. — Знаешь, что делать — скажи. Не знаешь — приходи сам, забирай щенка и делай с ним что хочешь.
Моро посуровел.
— Напомни, который из гемов демонстрирует геройство?
— Этот, со сломанной рукой.
— А-а, Бат… Ладно, я оплачу тебе и эти расходы. Слушай внимательно… — и Моро объяснил что делать. Это было так просто, что Джориан просто диву дался: как он сам не додумался?
…Мальчишка отбивался, пока на него надевали шлем, и даже чуть не сломал Джориану ногу, со всей дури врезав по коленке ребром стопы. Но под шлемом, само собой, присмирел. Джориан вложил ему в руку пулевик, тщательно проследив за тем, чтобы в кассете осталась лишь одна пуля. Сканк снял наручники и кляп, взял пацана за загривок и подвел его к гемам. К этому, со сломанной рукой, который лежал на руках у товарищей.
— Поднимите его, — приказал Джориан морлокам.
Те выполнили приказ и поставили раба против пленника.
Сканк взял Дика за запястье и поднял его руку так, чтобы ствол пулевика уперся в оливково-золотистый лоб.
— Я знаю, что вы не виноваты, сэнтио-сама, — улыбнулся гем.
— Нажми пальцем на спусковой крючок, — приказал Джориан.
Мальчишка повиновался. Морлоки отнесли труп к утилизатору.
— Вот и все, — сказал Джориан, обращаясь к гемам. — Вот и вся хваленая свобода воли. Вот и все крещение, и весь вам Бог. Вон ваш Бог, — он показал большим пальцем за спину, на аппарат. Потом глазами выбрал гема — кажись, оружейника.
— Ты. Иди и садись туда. Сканк, прикуй мальчишку обратно к трубе, пусть смотрит.
И все прошло как по маслу. Когда Сканк снял с капитана-недоделка шлем, тот рванулся несколько раз так, словно руки готов был себе оборвать, лишь бы освободиться, а потом, как Моро и предсказывал, в нем словно что-то надломилось и он осел на пол. С гемами теперь не было никаких проблем: они проходили через операцию как шелковые, подстегивать приходилось совсем немногих. За этого порченого Моро обещал заплатить. Джориан попробовал раскрутить его на то, чтобы он заплатил и за старуху, но тот ответил, что старуха — собственная глупость Джориана. Ладно, все равно она пошла бы задешево. Гемов, которые протянут еще лет десять от силы, покупают или такие же старики, или люди, которым нужен наставник для молодняка — и те, и другие табунами не ходят и ищут подешевле.
Смена закончилась. Сканк отстегнул пленника от трубы и отвел наверх, передав Саймону. Парень шагал и смотрел так, словно шлема с него и не снимали.
— Все-таки Моро — сам дьявол, — сказал Джориан вечером Дэлве. — Знает, где у человека слабина и как в нее ткнуть.
— Поэтому держись от него подальше, — посоветовала она. — Плюнь на этот выкуп. Ты и так много потерял. Вернул свое — и ладно.
— Что? И не попробовать взять прибыль? Ну уж нет, не на того он напал, — Джориан покончил с ужином и потащил Дэлву в постель.
«Это — я?»
На Бет смотрела из зеркала чужая, незнакомая девица с рыжевато-золотыми волосами и теплыми карими глазами. Если присмотреться поближе, становились различимы крохотные веснушки, разбросанные по переносице и под глазами. Глаза были зареванными и испуганными. Когда к ней пришли с инъектором, она решила, что уже все — сейчас ей загонят в мозги спрута и он выжрет ее память, наполнив ее другим человеком.
Но она проснулась здесь, все в той же просторной каюте на каком-то корабле или станции, куда ее привел Моро, когда катер пришвартовался. Она не знала, сколько времени прошло с момента падения манора — всю дорогу Моро продержал ее под шлемом. Самое меньшее — два дня, столько нужно было, чтоб дойти от Картаго до дискретной зоны. Но сколько они шли после того, как вынырнули из дискрета? Даже если неделю — Бет не могла бы сказать этого точно. Однообразные дни сливались в один в ее сознании. Она проводила их, лежа на койке в каюте Моро. Он входил, выходил, сидел перед терминалом, что-то делал, приносил пленнице еду или водил ее в туалет, и все это повторялось, и нельзя было отличить сутки от суток. Несколько раз входили чужие люди, одним из них был Джориан, но она не слышала никаких разговоров — сначала он приказывал ей спать. Шлем с нее впервые сняли здесь, и она провела два дня, дрожа от ужаса. Конечо, Кассандра говорила, что ее не смогут превратить в другого человека, но все-таки??? Потом пришли с инъектором — человек и двое гемов-медтехов. Они думали, что она спит и хотели застать ее врасплох, но она начала сопротивляться. В конце концов после инъекции она потеряла сознание и пришла в себя все в той же каюте.
А когда она подняла руку, чтобы убедиться, что жива — эта рука была белой.
Сначала ужас ледяной волной прошелся по ней от затылка до пяток. Неужели ее уже скормили «заказчице»? Неужели она — больше не она? И тут же она поняла: чушь, чепуха, если бы она была не она, то она бы не испугалась. Она бы проснулась с мыслью: ура, я снова юная и красивая!
Еще одна вещь окончательно убедила ее в том, что ей ничего плохого не сделали: четки-браслет Дика. Они по-прежнему были на ее запястье. Вряд ли их сохранили бы, если бы хотели уничтожить личность Бет.
«Кто я?» — спросила себя она и ответила вслух, чтобы услышать собственный голос:
— Я — Элисабет О’Либерти Ван-Вальден Мак-Интайр де Риос-и-Риордан
Это ее немножко успокоило. Она поискала следы чужого присутствия в себе — и не нашла. В ней не было посторонней личности, злой тетки, которая решила произвести ее на свет, чтобы вселиться в ее тело.
Она встала с постели, включила свет и подошла к зеркалу. Рассмотрела свое изображение. Нет, это была все-таки она, Бет узнавала свои черты — нужно только мысленно перекрасить кожу и волосы.
В комнате что-то было не так. Все та же большая кровать, все тот же откидной столик, все тот же пустой стенной шкаф…
Ой, нет! Не пустой!
Когда ее здесь помыли (Бет обжигал запоздалый стыд — всеми вопросами ее гигиены, пока она была под шлемом, занимался лично Моро, и теперь она вздрогнула, вспомнив его руки на себе), у нее отобрали старую одежду, а новой не дали. Два дня она провела голой, заворачиваясь в покрывало с постели. Теперь же шкаф был набит одеждой.
«Зато теперь можно не думать ни о ком, кроме себя», — сказала какая-то часть его. — «То есть, вообще ни о ком не думать. Ведь я больше ничего не могу и ничего не решаю…»
Эта мысль принесла страшный покой отчаяния. Дик закрыл глаза, дожевывая последний кусок бустера. Он не наелся, только немножко заморил червячка — но знал, что если съест то, что оставил себе на утро, то до вечера ему станет совсем плохо. Нужно постараться заснуть — так легче терпеть голод.
И Дик заснул — вернее, поначалу он просто грезил, не давая ни одной мысли завязаться в узел рассуждения, постепенно усилием воли заставляя рассудок умолкнуть — а потом это сменилось настоящим сном без сновидений.
Он проснулся от того, что его схватили за запястья и протащили немного по полу клетки, вытянув руки через прутья наружу. На запястьях сомкнулись наручники. Дик рванулся было обратно, но цепь не пускала.
— Так, что у нас тут? — спросил охранник, вытаскивая из клетки сверток и встряхивая.
Кусок бустера выпал из майки, охранник ухмыльнулся.
— Перехитрить меня хотел, а? Выходит, что сам себя перехитрил. Без завтрака я тебя оставил, половины ужина ты сам себя лишил. Спокойной ночи.
Он расстегнул наручники и бросил Дику скомканную майку. Кусок бустера так и остался валяться на полу, в зоне видимости, но за пределами досягаемости. Ну нет, решил Дик, дудки. Не дождетесь, чтобы я тянулся к нему как обезьяна.
Он снова лег — теперь лицом вниз — и начал читать Розарий, загибая пальцы по одному. Пятница сегодня или нет, он не знал, но выбрал Скорбные тайны — потому что его грызла скорбь. Он вспоминал Моление о Чаше — и думал о погибших. О команде «Паломника», о Нейгале, которого он оплакал бы, если бы мог плакать, о его морлоках и Рэе. Он обращался мыслями к моменту бичевания — и думал о тех, кто обречен на жестокую судьбу раба, о криках, доносившихся снизу в этот день. И когда он переходил к глумлению солдат и возложению Тернового Венца, он не мог не вспоминать о рабских обручах, о шипах, которые входят прямо в мозг и парализуют разум. Несение Креста заставило его испытать стыд. Как он мог забыть, что капитанских обязанностей никто с него не снимал? Как он посмел впасть в отчаяние, если он жив, не ранен и даже не очень сильно болен — так, немного побился, чуть-чуть обжегся и слегка простыл? Святой Брайан говорил — все ерунда по сравнению с Голгофой. Кто позволил дезертировать?
Дик дочитал Розарий и снова приказал себе спать. Хоть так — но набраться каких-то сил. Потому что предстояла тяжелая борьба, на износ.
Наутро разносчики дали ему только воды. Потом всех рабов начали водить на оправку — по одной клетке за раз. Дик смотрел в оба глаза — не покажутся ли друзья? — но не заметил ни одного знакомого лица — тэка, братья-близнецы по сотворению, слились в однородную массу, а одежду у них отобрали почти всю. Он все гадал, с какой из клеток заодно поведут и его, но удостоился особого внимания — гемов водили два морлока, ростом пониже, чем Геркулес, бесхвостые и какие-то обезьяноподобные, а за Диком пришел человек — другой, не вчерашний надзиратель. Видимо, у того закончилась смена. Этот был поменьше ростом, с длинными волосами, которыми он пытался скрыть уродливый шрам, проходивший через лоб, висок и то место, где прежде была мочка уха.
Проходя по пандусам вверх, Дик убедился окончательно, что станция переделана из корабля, скорее всего — линейного. Охранник позволил Дику напиться из-под крана, но предупредил, что в ближайшие пять часов нечего рассчитывать на то, что его выведут, так что наливаться до ушей не нужно. Дик воспользовался и его великодушием, и его советом, в то же время досадуя на то, что он не сможет хотя бы нацарапать на стене весточку для друзей.
Охранник вернул его в клетку — и ушел. Потом вернулся.
— Тебя без еды оставили? На, — он сунул Дику сэндвич, явно свой, из пайка. Тот растерянно поблагодарил.
— Почему вы мне помогаете?
— Из-за Эспады, — ухмыльнулся работорговец и потрогал свой шрам. — Терпеть его не мог. Как ты умудрился его зарубить? Он хвастал, что он первый флордсман рейдерского Братства.
— А, — сообразил Дик. — Ну… Он был без шлема…
Снизу снова послышался вопль и кусок застрял у Дика в горле. Охранник явно благоволил ему, и он решился спросить:
— Что там делают?
— Мозги зелененьким промывают, — поморщился охранник. — Чтобы забыли, кто они и откуда.
— Симатта! — прошипел Дик.
— Да, дерьмово, — кивнул охранник. — Терпеть не могу. Когда на мою смену приходится — этот вой потом в ушах стоит. Сколько раз говорили — поставить звуконепроницаемые перегородки, только кому это надо…
Тут он сообразил, что разоткровенничался не с тем и отошел от клетки, бросив напоследок:
— Жуй быстрее. Мне неприятности не нужны.
Прошел еще один такой же однообразный день. Дик много молился о своих друзьях и просил о встрече с ними. Он вообще много молился — ничего другого не оставалось. Охранник со шрамом еще раз сводил его в туалет, пока всех гемов гоняли куда-то ниже, и Дик снова никого из своих не смог различить в клетках, хоть и пытался. Он решился попросить охранника о помощи, но тот решительно отказал.
— Нет, пацан. Твою жизнь сделать чуть полегче — это пожалуйста, а с зелененькими я связываться не буду.
Наступила ночь — Дик решил считать промежуток времени, когда криков не слышно и не раздают еды «ночью». Пришел еще один сон без сновидений, а за ним — еще один день в клетке. Дик заставил себя сделать пятьдесят отжиманий после «завтрака» и пятьдесят после «ужина». Добрый охранник сменился третьим, маленьким афро-малайцем. Он не заговаривал с Диком и тот не пытался установить с ним контакт. Охранники сменялись сутки через двое, понял юноша, когда утром, проснувшись, увидел первого, «злого». Тот попробовал высмеять Дика, когда паренек отжимался, но Дик проигнорировал его с его насмешками. Он должен пытаться сохранить хоть какую-то форму, даже если ему придется провести несколько месяцев в этой тесноте. Это — осада, это сражение на измор. Дик разгадал хитрость Мориты: переждать, пока экзальтация сменится усталостью, а ярость — унынием. Нет, этот трюк не пройдет. Он выдержит осаду. Он выдержит все. Ему есть еще зачем жить…
Но, как только он изготовился к марафону, как судьба снова изменилась. За ним пришли.
Случилось это в смену «доброго» охранника — обычные крики снизу вдруг смерились громким, почти истошным воплем, в котором юноша различил:
— Сэнтио-сама! Сэнтио-са-а-ама-а-а! — и одновременно — нестройным пением. Дик, лежавший на полу клетки, вскочил и вцепился в решетку обеими руками. Там, внизу, пели псалом:
О, прославляйте Его, все народы!
Превозносите Его, все люди!
Его любовь к нам границы не знает,
А Его верность пребудет во веки…
О, аллилуйя, аллилуйя!
— Том! — заорал Дик радостно. — Остин! Бат! Актеон! — а потом подхватил песню.
Но через секунду песня захлебнулась, и радость Дика сменилась яростью. Ну да, они же пели не просто так… Что там с ними делают? Что им готовят? В чем заключается эта промывка мозгов? Одно Дик знал твердо: его друзья не дадут себе забыть, кто они и откуда… Он сжал пальцы на решетке, как на рукоятках станкового плазмомета и срывающимся то и дело голосом — чертова простуда! — заорал песню синдэн-сэнси, которая считалась чуть ли не гимном сохэев:
Умерший и воскресший, хочешь домой?
Душу свою вознесший, хочешь домой?
Ноги изранишь, силы истратишь, сердце разобьешь.
И тело твое будет в крови, когда до дома дойдешь.
Но голос зовет сквозь годы: «Кто еще хочет свободы?
Кто еще хочет победы? Идите домой!»
Пока он допел, прибежал «добрый» охранник, и по тому, как тот прятал глаза, отпирая клетку, Дик понял, что его ждет что-то нехорошее.
Его ждал Джориан и двое рейдеров, один из них — тот, большой и лысый, что издевался над ним на борту катера. Он шагнул вперед и схватил Дика за руки, заведя их за спину, Джориан защелкнул наручники и сказал:
— Пошли.
Они двинулись вниз. Сердце у Дика колотилось, в горле было тесно и ноги чуть подкашивались то ли от страха, то ли от того, что он столько времени провел сидя и лежа.
«Сейчас…» — металось у него в голове. — «Это будет сейчас! Наверное… Может быть…»
Его тащили вниз по лестничным пролетам и уже ближе к концу пути Джориан сказал:
— Несколько гемов артачатся и сопротивляются программеру. Из-за тебя, щенка. Из-за того, что ты им своим крещением задурил голову. Так вот, сейчас скажешь им, что все это чушь и прикажешь подчиняться, или пожалеешь, что родился на свет…
Дик закусил губы, чтобы не брякнуть глупости, не растратить гнева на такую мелочь пузатую. Открылась железная дверь, его втолкнули внутрь.
Эта комната была просто дном глубокого колодца, который образовался из-за того, что к стенам трюма приварили несущие балки с клетками. Теперь Дик понял почему крики снизу были слышны так хорошо: стены трюма отражали и усиливали их.
В одном из углов комнаты сидели на полу гемы из манора Нейгала, все скованные наручниками попарно. Посередине возвышалось какое-то сооружение, помесь голопроектора и пилотского кресла — Дик опознал в нем орудие пытки, по наитию, но безошибочно. И в этом сооружении, привязанная ремнями, сидела Нанду, крещеная Эстер, серв Нейгала.
* * *
Хоть зеленозадые и думали, что сопротивляться прогаммированию невозможно, а все-таки приходилось их подхлестывать током, чтобы было больше желания верить в то, что у них нет ни имени, ни прошлого. Новой партии пришлось дожидаться своей очереди два дня — машина работала с перегрузками, да и спец на Тэссе был всего один. И вот, когда все уже было вроде как на мази, первая же рабыня заартачилась. Уперлась рогом — нет, я Эстер Нейгал из дома Нейгала и хоть ты тресни. Току подбавили — без толку. Будь она помоложе, Джориан приказал бы бить ее током, пока не перестанет дурить, но ей было уже за сорок. По-хорошему, не стоит возни, такую за хорошую цену не продашь — пристрелить, и вся недолга, но дело же на принцип пошло. Этак все они начнут думать, что могут поставить на своем не мытьем, так катаньем — а все из-за паршивого богомольного мальчишки. Моро придумал хорошую шутку, и Джориан подхватил ее: Апостол крыс. Эй, вы в курсе, что в «детском ящике» у меня сидит крысиный апостол? Да-да, самый настоящий. Проповедовал крысам и крестил их. Смешно — живот надорвешь.
— Сейчас он сам тебе скажет, что все это полная хрень, — сказал Джориан, поставив малого перед креслом. — Ты его звала? Ну, вот он, слушай. Давай, излагай, малый. Права, что Нейгал не сможет быть с ними на этих ваших небесах? Он же не верил в Бога, он попадет в ад.
Мальчишку заколотило крупной дрожью, и он бросился бы на Джориана, не удержи его Сканк. Когда он понял, что дело дохлое, он перестал дергаться и чирикнул что-то гемке на их птичьем языке, и та улыбнулась прокушенными губами. Джориан несильно ударил малого по щеке ладонью.
— Говори по-человечески, — сказал он. — Что ты ей выдал?
— Я сказал, — грудь у пацана ходила, как кузнечный мех, — что мастер Нейгал будет в раю с Господом нашим, потому что он, как Господь, отдал жизнь за друзей.
Дерьмо, подумал Джориан. И ведь ничего с ним не сделаешь, Моро с ботинками схавает…
— Эй, вы, — сказал оператор. — Мой рабочий день не бесконечен. Или мы сейчас заканчиваем с этой телкой, или вынимай ее из кресла, попробуем после смены — только сверхурочные заплатишь мне ты.
Ничего не сделаешь? Что, вот так и позволить ему над собой издеваться?
— А ну-ка, прикуй его к вон той трубе, — велел Джориан. От ярости он сам еле сдерживал дрожь. Когда его приказ был выполнен, он развернулся к рабыне.
— Это в последний раз, слышишь? Не будешь сотрудничать — сдохнешь здесь. Ты никому не нужна, ты не стоишь столько, чтобы на тебя тратить еще полчаса. Так что забудь всю эту херню и сотрудничай.
Гемка бросила на мальчишку взгляд тонущего котенка.
— Кими ва нинген да[39], — прохрипел сопляк и закашлялся. Рабыня почему-то улыбнулась.
Оператор включил наношлем и она перестала улыбаться. Над видеопанелью перед ней затанцевали в бешеном ритме какие-то символы, слишком быстро мелькающие, чтобы Джориан мог их разобрать.
— Не грузится, — сквозь зубы сказал оператор. — Что хотите делайте, не грузится.
— Отключай, — велел Джориан. — Тис, вынимай телку из машины.
Рабыню вытащили, она тут же упала. После пытки электротоком не держали ноги.
Джориан вынул пулевик из кобуры и выстрелил ей в затылок. Двое гемов — помощники оператора — оттащили труп к утилизатору, третий замыл кровь, идя за ними. Пацан упал на колени и уронил голову.
— Смотри, — Джориан взял его за волосы и заставил поднять лицо. — Смотри, чего ты добился.
— Я убью тебя, — сухо всхлипнул парень — и тут его скрутил приступ рвоты.
— Следующий, — сказал Джориан. Нашел взглядом молодого и крепкого тэка со сломанной рукой. — Этот.
Два морлока отсоединили тэка от общей цепи и посадили в кресло. Он не отбивался, как это иногда делают гемы в панике, только посмотрел на мальчишку, когда его пристегивали ремнями, и сказал:
— Не бойтесь за меня, сэнтио-сама. Все будет хорошо.
— Конечно, будет, Бат, — пацан попытался вытереть рот о плечо и улыбнуться, вместе вышло довольно жалко, и терпеть эту бодягу у Джориана сил уже не было.
— Врубай, — сказал он оператору. — Выбей из него это дерьмо.
Тот кивнул и надвинул гему визор на глаза. Потом подвел электроды к голове и к ноге и щелкнул тумблером. Зеленомордый взвыл. Оператор отключил ток и сказал ему:
— Будешь сопротивляться загрузке — повторим.
— Ты трус! — крикнул мальчишка. — Ты никто! Все вы никто! Снимите эти наручники и деритесь со мной! Почему вы мучаете тех, кто не может вам ответить!?
— Заткни ему пасть, — велел Джориан Сканку. Тот отцепил от пояса свою резиновую дубинку, сунул ее мальчишке в рот, как удила, и примотал изолентой.
Машина заработала. Джориан не знал, что конкретно там грузят, но знал общий принцип: рабу внушается безразличие к своему прошлому, его ожидания перенаправляются на будущее, на нового хозяина, которого он должен будет любить. Этологи специально разработали какой-то комплекс внушения, и сейчас он грузился полным ходом.
Черта с два!
— Кто ты? — через десять минут приподняв визор на геме, оператор задал контрольный вопрос.
— Батлер Аквилас, — ответил гем, исходя потом. — Марана та.
— Нет, я так работать не могу, — оператор ударил с досады по корпусу аппарата. — Что он с ними сделал?
— Что он с вами сделал? — рявкнул Джориан рабам Нейгала.
— Сэнтио-сама крестил рабов дома Нейгала, — сказал пожилой тэка. — Мы видим теперь, правильно он сделал. Мы не пойдем к чужим господам, и нашего господина будем сопровождать в смерти.
— Джориан, давай заканчивать эту комедию, — сказал оператор. — Толку не будет.
— Да подожди ты, дай подумать! — Джориан и мысли не мог допустить, чтобы потерять эту часть прибыли, его же на смех подымут! И зачем он всем растрындел про «крысиного апостола», боги, он уже прямо-таки слышал, как над ним подшучивают, называя римским императором или этим, как его — Иродом? О, да. Наплодил мучеников…
— Вот что, — решил он наконец. — Занимайся пока гемами из других партий. Я сейчас совета спрошу у умного человека.
Он вышел из операторской, подсоединился к станционной инфосети и набрал номер Моро. Ему ответил автоответчик:
— Простите, но я сейчас занят. Попытайтесь соединиться со мной через два часа.
Что ты будешь делать! Джориан вернулся в операторскую и сел верхом на стул, положив руки на спинку, а голову на руки. Мальчишка сидел на полу ровно напротив, обжигал своими глазищами. Джориан тихо выругался. Он мешал, он отвлекал гемов одним своим видом, но убрать его теперь означало признать свое поражение. Остальные гемы, из других партий, не пробовали сопротивляться, и, напуганные судьбой старой коровы, не пытались цепляться за свои воспоминания о добрых хозяевах и красивых планетах. Но в том углу, где сидели гемы Нейгала, не прекращался чуть слышный ропот. Время от времени один из морлоков бил стрекалом-шокером того, кто разевал рот — без толку: через несколько минут бубнение начиналось снова. Молились, наверное.
Джориан не смог выждать два часа, уже через час с небольшим он снова выскочил в узел связи, подсоединился и вызвал Моро. На этот раз ему повезло: синоби оказался в своей каюте и, судя по его виду, только что принял душ. Джориан почесался поневоле: сам он на воде экономил и только обтирался.
— Ну, наконец-то! — сказал он, увидев Моро. — Слушай, тут такое делается…
Выслушав его рассказ, Моро рассмеялся — и почему-то именно так его реакцию и представлял себе Джориан.
— Значит, вы током уговариваете их, а он храбро увещевает их к мученичеству? «Наиболее же достойна удивления и славной памяти мать, которая, видя, как семь ее сыновей умерщвлены в течение одного дня, благодушно переносила это в надежде на Господа».
— Ты мне не шути! — разозлился Джориан. — Это же получается, мы взяли у Нейгала гнилой товар! Это же колдовство какое-то, я прямо не знаю…
— Никакого колдовства, обычные издержки производства, — хмыкнул Моро. — Гемы создаются внушаемыми, легко поддаются внушению, и в данном случае им с успехом внушили, что внушению они больше не поддадутся.
— А делать-то что? Мне деньги нужны! А ты запретил пацана даже пальцем трогать! А он же просто сидит там, они смотрят на него… И убрать я его не могу — выйдет, что за ним и вправду какая-то сила, которой я боюсь! Моро, разреши мне один раз его поучить. Не сильно, не бойся. Я его не испорчу.
— Не разрешаю, — сказал Моро. — И вопрос закрыт. Джориан, ты пытаешься применить в психологии лом. Ничего у тебя не выйдет.
— Да перестань ты грузить! — не выдержал Джориан. — Знаешь, что делать — скажи. Не знаешь — приходи сам, забирай щенка и делай с ним что хочешь.
Моро посуровел.
— Напомни, который из гемов демонстрирует геройство?
— Этот, со сломанной рукой.
— А-а, Бат… Ладно, я оплачу тебе и эти расходы. Слушай внимательно… — и Моро объяснил что делать. Это было так просто, что Джориан просто диву дался: как он сам не додумался?
…Мальчишка отбивался, пока на него надевали шлем, и даже чуть не сломал Джориану ногу, со всей дури врезав по коленке ребром стопы. Но под шлемом, само собой, присмирел. Джориан вложил ему в руку пулевик, тщательно проследив за тем, чтобы в кассете осталась лишь одна пуля. Сканк снял наручники и кляп, взял пацана за загривок и подвел его к гемам. К этому, со сломанной рукой, который лежал на руках у товарищей.
— Поднимите его, — приказал Джориан морлокам.
Те выполнили приказ и поставили раба против пленника.
Сканк взял Дика за запястье и поднял его руку так, чтобы ствол пулевика уперся в оливково-золотистый лоб.
— Я знаю, что вы не виноваты, сэнтио-сама, — улыбнулся гем.
— Нажми пальцем на спусковой крючок, — приказал Джориан.
Мальчишка повиновался. Морлоки отнесли труп к утилизатору.
— Вот и все, — сказал Джориан, обращаясь к гемам. — Вот и вся хваленая свобода воли. Вот и все крещение, и весь вам Бог. Вон ваш Бог, — он показал большим пальцем за спину, на аппарат. Потом глазами выбрал гема — кажись, оружейника.
— Ты. Иди и садись туда. Сканк, прикуй мальчишку обратно к трубе, пусть смотрит.
И все прошло как по маслу. Когда Сканк снял с капитана-недоделка шлем, тот рванулся несколько раз так, словно руки готов был себе оборвать, лишь бы освободиться, а потом, как Моро и предсказывал, в нем словно что-то надломилось и он осел на пол. С гемами теперь не было никаких проблем: они проходили через операцию как шелковые, подстегивать приходилось совсем немногих. За этого порченого Моро обещал заплатить. Джориан попробовал раскрутить его на то, чтобы он заплатил и за старуху, но тот ответил, что старуха — собственная глупость Джориана. Ладно, все равно она пошла бы задешево. Гемов, которые протянут еще лет десять от силы, покупают или такие же старики, или люди, которым нужен наставник для молодняка — и те, и другие табунами не ходят и ищут подешевле.
Смена закончилась. Сканк отстегнул пленника от трубы и отвел наверх, передав Саймону. Парень шагал и смотрел так, словно шлема с него и не снимали.
— Все-таки Моро — сам дьявол, — сказал Джориан вечером Дэлве. — Знает, где у человека слабина и как в нее ткнуть.
— Поэтому держись от него подальше, — посоветовала она. — Плюнь на этот выкуп. Ты и так много потерял. Вернул свое — и ладно.
— Что? И не попробовать взять прибыль? Ну уж нет, не на того он напал, — Джориан покончил с ужином и потащил Дэлву в постель.
* * *
«Это — я?»
На Бет смотрела из зеркала чужая, незнакомая девица с рыжевато-золотыми волосами и теплыми карими глазами. Если присмотреться поближе, становились различимы крохотные веснушки, разбросанные по переносице и под глазами. Глаза были зареванными и испуганными. Когда к ней пришли с инъектором, она решила, что уже все — сейчас ей загонят в мозги спрута и он выжрет ее память, наполнив ее другим человеком.
Но она проснулась здесь, все в той же просторной каюте на каком-то корабле или станции, куда ее привел Моро, когда катер пришвартовался. Она не знала, сколько времени прошло с момента падения манора — всю дорогу Моро продержал ее под шлемом. Самое меньшее — два дня, столько нужно было, чтоб дойти от Картаго до дискретной зоны. Но сколько они шли после того, как вынырнули из дискрета? Даже если неделю — Бет не могла бы сказать этого точно. Однообразные дни сливались в один в ее сознании. Она проводила их, лежа на койке в каюте Моро. Он входил, выходил, сидел перед терминалом, что-то делал, приносил пленнице еду или водил ее в туалет, и все это повторялось, и нельзя было отличить сутки от суток. Несколько раз входили чужие люди, одним из них был Джориан, но она не слышала никаких разговоров — сначала он приказывал ей спать. Шлем с нее впервые сняли здесь, и она провела два дня, дрожа от ужаса. Конечо, Кассандра говорила, что ее не смогут превратить в другого человека, но все-таки??? Потом пришли с инъектором — человек и двое гемов-медтехов. Они думали, что она спит и хотели застать ее врасплох, но она начала сопротивляться. В конце концов после инъекции она потеряла сознание и пришла в себя все в той же каюте.
А когда она подняла руку, чтобы убедиться, что жива — эта рука была белой.
Сначала ужас ледяной волной прошелся по ней от затылка до пяток. Неужели ее уже скормили «заказчице»? Неужели она — больше не она? И тут же она поняла: чушь, чепуха, если бы она была не она, то она бы не испугалась. Она бы проснулась с мыслью: ура, я снова юная и красивая!
Еще одна вещь окончательно убедила ее в том, что ей ничего плохого не сделали: четки-браслет Дика. Они по-прежнему были на ее запястье. Вряд ли их сохранили бы, если бы хотели уничтожить личность Бет.
«Кто я?» — спросила себя она и ответила вслух, чтобы услышать собственный голос:
— Я — Элисабет О’Либерти Ван-Вальден Мак-Интайр де Риос-и-Риордан
Это ее немножко успокоило. Она поискала следы чужого присутствия в себе — и не нашла. В ней не было посторонней личности, злой тетки, которая решила произвести ее на свет, чтобы вселиться в ее тело.
Она встала с постели, включила свет и подошла к зеркалу. Рассмотрела свое изображение. Нет, это была все-таки она, Бет узнавала свои черты — нужно только мысленно перекрасить кожу и волосы.
В комнате что-то было не так. Все та же большая кровать, все тот же откидной столик, все тот же пустой стенной шкаф…
Ой, нет! Не пустой!
Когда ее здесь помыли (Бет обжигал запоздалый стыд — всеми вопросами ее гигиены, пока она была под шлемом, занимался лично Моро, и теперь она вздрогнула, вспомнив его руки на себе), у нее отобрали старую одежду, а новой не дали. Два дня она провела голой, заворачиваясь в покрывало с постели. Теперь же шкаф был набит одеждой.