Я подошла к нему, откинула первую страницу переплета избранной им книги, вытащила длинную узкую бумажку, сверху которой фигурировали автор и название книги, и жестом велела ему вписаться. Молча, раз он запретил нам говорить. Просто ткнула пальцем в нужную графу.
   – Что ж, очень хорошо, – сказал нотариус и поставил книгу на место.
   Очень скуп был на похвалы этот нотариус. Вроде бы уже убедился – поработали мы на совесть, но все никак не мог успокоиться, ходил по библиотеке, читал надписи на полках, рассматривал номера и кивал головой. Кажется, с одобрением.
   – Говорить уже можно? – вежливо поинтересовалась Кристина.
   – Разумеется! – ответил чрезвычайно удивленный вопросом нотариус, словно не он строжайше запретил нам что-либо разъяснять и несколько раз невежливо крикнул: «Молчать!» – Только мне бы хотелось ещё взглянуть на то, каким образом вот из этого, – тут он широким жестом обвел все библиотечные шкафы и полки, – вы извлекли сведения о лечебных растениях и в какой форме их суммировали.
   Тяжело вздохнув, Кристина подошла к отдельному столику у окна, на котором лежал толстенный том с записями по названной теме. Очень внушительно выглядел этот фолиант, не хуже средневековых гигантов, только что не в переплете из телячьей кожи.
   – Следовательно, пожелания завещательницы выполнены, – констатировал нотариус. – Осталась последняя формальность. Прошу следовать за мной. Замок я знаю.
   Мы непонимающе переглянулись. Что ещё за формальность и при чем тут знакомство с расположением помещений в замке? Станет проверять, не украли ли мы чего?
   Нотариус же решительно двинулся вперед, не ожидая нашего согласия и не делая тайны из последней формальности.
   – Просто я обязан проверить, все ли книги, имеющиеся в замке, включены в составленные вами каталоги, – разъяснил он на ходу. – Ведь вы могли чего-то не заметить, а обитатели замка Нуармон всегда были большими любителями чтения. Могли бросить книгу в любой комнате… Вот, скажем, в этой столовой… Или в этой гостиной… Или в кабинете…
   Я сочла нужным сделать замечание:
   – Вы правы, и сразу предупреждаю – в наших спальнях обнаружите две книги, читаем с сестрой перед сном. Тоже любим читать. Но они уже записаны в каталог.
   – Эх, надо было вписать на карточке, что взяты из библиотеки тогда-то и тем-то. И подписаться, – заметила Кристина в пространство.
   Я ответила громко, возможно, демонстративно громко:
   – И вовсе нет. Записывают лишь те книги, которые выносят из замка. Наши книги замка не покидали, так что незачем было их записывать. Впрочем, если хочешь, сбегай запиши.
   Кристина развернулась на сто восемьдесят градусов и молча бросилась вниз по лестнице.
   Господин Терпильон не отреагировал на наш разговор. Он методично раскрывал одну дверь за другой и окидывал взглядом одну комнату за другой. Особое внимание уделял столам, столикам, этажеркам и темным углам. Вот мы уже проследовали через анфиладу жилых помещений, вот осмотрели помещения, предназначенные для гостей, где мебель стояла в чехлах, вот прошлись по вспомогательным комнатам – буфетным и гардеробным. Потом пробормотал, что следует осмотреть спальню прабабки, куда никто никогда не совался. На этом этапе нашего следования нас догнала запыхавшаяся Кристина.
   – Холера, забыла, какую книгу ты читаешь, пришлось искать промежутки между книгами на полках! – пожаловалась она шепотом. – Не волнуйся, нашла и тоже вписала. Хорошо, когда книги стоят вплотную друг к дружке.
   Тем временем господин Терпильон немного опередил меня и в прабабкину спальню вошел один. Тут же послышался его недовольный голос:
   – Безобразие, такой беспорядок! Что это значит?
   Мы с Кристиной подхватились и бросились к нему, с налету слегка подтолкнули в спину, пытаясь разглядеть, что же его так возмутило. При этом ни у Кристины, ни у меня не было абсолютно никаких злых предчувствий.
   Езус-Мария!!!
   На полу прабабкиной спальни у камина лежал наш престарелый камердинер, лежал неподвижно, лицо его покрывала смертельная бледность, а на полу у виска расплылась и уже успела застыть узкая полоска темной жидкости…
* * *
   Нам повезло, что преступление оказалось совершенным в то время, когда в замке был нотариус. Он прекрасно знал, как следует поступать в подобных случаях, и немедля запустил в ход следственно-медицинскую машину. Первым в спальню, куда принесли камердинера, был допущен срочно вызванный врач. И тут выяснилось – преступник совершил промах, старый Гастон только выглядел покойником, а на самом деле был жив.
   Упомянутое выше обстоятельство чрезвычайно взбодрило полицейских, они страшно засуетились, проявили невероятную расторопность, мы и глазом не успели моргнуть, как Гастона отправили в больницу на завывающей машине «скорой помощи». Нам сообщили – с переломом основания черепа, вернее, с подозрением на перелом, так предположил врач, осмотревший пострадавшего. А чего тут подозревать, причина перелома этого самого основания бросалась в глаза. Поскольку голова несчастного камердинера оказалась на каменном обрамлении камина, вывод напрашивался сам собой: падая назад, стукнулся о камень затылком – и привет! Вроде бы все указывало на несчастный случай: старик поскользнулся на скользком от мастики полу или за что-то зацепился и грохнулся навзничь. Странным казалось лишь то, что у камина были обнаружены сразу две кочерги. Одна торчала там, где ей и положено находиться, – в декоративно оформленном комплекте вместе с другими причиндалами к камину, а другая валялась на полу у правой руки несчастного. И еще, естественно, возникал вопрос: что, черт возьми, делал старик в ночной пижаме в спальне графини?
   Мы с Кристиной заранее решили говорить правду, и только правду.
   – Уж я этому паршивцу задам! – мстительно заявила Кристина. – А ты – как знаешь. И если это не Хьюстон отколол, то считай, я – английский король. Наверняка, скотина, опять к нам пробрался, а Гастон его и застукал.
   – Согласна с тобой и присоединяюсь к намерению вывести скотину на чистую воду, только давай хорошенько продумаем свою версию. Что могла эта скотина тут искать?
   – А у меня уже готов детектив! – похвасталась сестра. – Нет ничего проще: преступник искал в спальне прабабки её драгоценности. Он ведь, бедняга, не мог знать, что хранятся они в банковских сейфах. Фарфор его не интересовал, его он не трогал, ведь ты сама демонстрировала его американцу, сообразил, паскуда, что в случае чего подумают сразу на него. Знал – мы все время торчим в библиотеке, заняты лишь книгами, о драгоценностях не думали, ничего для их безопасности не сделали, впрочем, можем даже не знать, есть ли они где в замке. Вот и искал…
   В принципе версию сестры я одобрила, хотя не преминула подкинуть и свои соображения:
   – Тем более что сама лично информировала его о непременном требовании завещательницы: пока не закончим упорядочение библиотеки, не имеем права ни к чему в замке прикасаться. А поскольку мы девушки честные, не суем носа, куда запрещено. А ты не думаешь, что в замок он заявился не ради кражи, а ради… одной из нас? Влюбился, и все тут?
   – Спятила! – скривилась Кристина. – Влюбился и ночами шастает по замку, вместо того чтобы хотя бы полюбоваться на свой предмет? Хотя бы повздыхать, я уж и не говорю о другом. Такой робкий влюбленный?
   – Так кто же знал, что он будет каждую ночь пробираться в замок? – отстаивала я свою концепцию.
   Кристине хватило одной секунды на взвешивание моей версии.
   – Нет, – решительно возразила она. – Не согласна я на преступление по любовным мотивам. Они тут к таким относятся снисходительно, отнесутся с пониманием к чувствам влюбленного… Нет, не согласна я! Отделается ещё условным наказанием, а я крови жажду!
   – Да и не поверят, – согласилась я, отметая собственную версию. – Зачем, спросят, залез в прабабкину спальню, а не в наши? Заблудился, сиротинка? Впрочем, заблудиться нетрудно, замок большой, помещений достаточно…
   Тут из больницы позвонили с сообщением о состоянии здоровья бедного камердинера. Жив он; череп, конечно, разбитый, но никаких переломов, а сознание потерял от сильного удара. Уже понемногу начинает приходить в себя, так что вскоре сможет рассказать о том, что же приключилось.
   С больницей говорил месье Терпильон. Засевшая в нашем замке полиция тут же подхватилась и помчалась в больницу в надежде на общение с жертвой преступления. Пьяретта перестала плакать, а кухарка, приободрившись, приступила наконец к своим профессиональным обязанностям. Благодаря последнему нам удалось пообедать вовремя и очень вкусно.
   Месье Терпильон проявил бездну такта и доброй воли. Сначала терпеливо и покорно пережил первые минуты расследования, без возражения согласился с первой полицейской версией о несчастном случае, затем столь же безропотно воспринял наличие сомнений у полиции. Внимательно и терпеливо выслушал и наши с Кристиной подозрения, о которых мы сообщили нотариусу с глазу на глаз, не посвящая пока в них полицейских. Еще успеем донести ей на Хьюстона…
   За обедом нотариус сам затронул животрепещущую тему.
   – А что касается приобретения недвижимости, – внезапно заявил он безо всяких вступлений, – то госпожа графиня под конец жизни получила множество предложений, весьма схожих с теми, что сделали вам. Дословно: замок со всем содержимым. Еще шутила – дескать, содержимое – она сама. И как-то упомянула, что кто-то без её ведома проникал в замок и что-то в нем искал. Именно по этой причине она и переместила в банковский сейф остатки фамильных драгоценностей, которые до этого легкомысленно держала в ящике столика, что стоял в изголовье кровати. Нет, я не осуждаю клиентку, боже избави, и тогда ни слова осуждения не сказал, позволил себе лишь слегка удивиться, не более того.
   Договорив до этого места, нотариус замолк и внимательно поглядел на нас, желая убедиться, что мы отнеслись с надлежащим вниманием к его сообщению. Мог не беспокоиться, мы поняли, насколько важным было это сообщение. Если уж старый, опытный нотариус удивился – значит, дело нешуточное, значит, из ряда вон выходящее. Поэтому мы обе уставились на старика с таким захватывающим, с таким непритворным интересом, который удовлетворил бы самые завышенные требования.
   Нотариус явно удовлетворился и продолжил рассказ.
   – Само предложение купить недвижимость, пусть даже и по завышенной цене, ещё не преследуется законом. Американцы располагают средствами, и им часто приходят в голову… гм… неординарные идеи. Мне представляется логичным предположение, что данный американец, когда вы ему отказали, решил проникнуть в замок ночью и обыскать. Ведь известно, что в старинных замках, которые многие поколения находились в руках одного дворянского рода, которые не ремонтировались веками, не перестраивались и из которых ничего не вывозилось, – в таких замках могут оказаться старинные предметы, ценности которых даже хозяева не знают. Хозяева, как правило, не являются специалистами в области антиквариата, а молодой человек мог им оказаться. К тому же общая сумма, в которую по завещанию оценен замок, названа весьма приблизительно, лишь для того чтобы можно было вычислить процент налога с наследства. Если уважаемые дамы пожелают иметь осложнения с полицией, их право сообщить ей о своих подозрениях…
   Нет, нет, уважаемые дамы отнюдь не желали никаких осложнений, ни в коем случае. О чем мы и не преминули заверить уважаемого нотариуса. Тот по-прежнему внимательно наблюдал за нашей реакцией, и она его, похоже, вполне удовлетворила.
   – Так я и полагал, – заметил он бесцветным голосом. – Следовательно, оставил бы при себе ваши подозрения. И весьма этому рад. Должен признаться – госпожу графиню я обожал и почитал с детства, более очаровательной дамы мне не довелось встретить за всю мою жизнь, и я уверен – она не пожелала бы, чтобы к фамильным ценностям прикоснулись чужие руки…
   Если нотариусу захотелось нас огорошить, ему это удалось. Признаться в огромной любви, пронесенной через всю жизнь, столь бесцветным, деревянным голосом – нет, такое в голове просто не укладывалось. К тому же он наверняка знал или хотя бы догадывался о существовании алмаза и деликатно дал понять, что лишний шум ни к чему. Хьюстона следовало оставить в покое.
   Я нерешительно произнесла:
   – Наверняка вы правы…
   Нотариус не дал мне докончить фразы.
   – Послушаем, что скажет камердинер. Полагаю, ждать придется недолго. А потом и примем решение.
   Кристина встревожилась:
   – Надеюсь, вы до тех пор останетесь у нас? Распоряжусь, чтобы для вас приготовили комнату.
   – Если можно, две комнаты, – сухим скрипучим голосом поправил её нотариус. – Я приехал на взятой напрокат машине с водителем. Считаю своим святым долгом довести до конца дело, порученное мне покойной графиней, обстоятельства же принимают весьма серьезный оборот.
   – Должно быть, по уши влюбился в прабабку, света белого за ней не видел, – заметила Кристина, когда мы остались одни, а месье Терпильон обустраивался в отведенной ему комнате для гостей. – Так сказать, верность до гробовой доски!
   – Скорей бы уж Гастон пришел в себя! – вздохнула я. – И жутко хочется заняться поисками, аж руки чешутся. Хочется знать, чем же мы, в конце концов, владеем! Увидеть своими глазами…
   – …например, бальные платья! – вскричала Кристина. – Представляешь все эти роскошные туалеты наших прабабок! Должны же они где-то здесь висеть! А? Ты как думаешь?
   – Думаю, должны. Мне тоже хочется их примерить.
* * *
   Камердинер окончательно пришел в себя поздним вечером и дал показания. К сожалению, полиция не спешила нас осчастливить, о показаниях старика-камердинера мы узнали лишь утром. Возможно, французские менты просто сочли неудобным беспокоить нас после полуночи.
   Итак, Гастон внезапно проснулся среди ночи. Что-то его разбудило. Старик не мог уточнить, что именно, просто, по его словам, он испытал такое ощущение, будто в замок пробрался посторонний. Нет, и раньше тишину ночного замка нарушали непривычные звуки, ну, скажем, когда обе уважаемые мадемуазели работали в библиотеке, ведь они то и дело спускались в подвал, бегом бежали, каблучки постукивали, он, Гастон, уже привык. Но на сей раз его разбудили другие, непривычные звуки, а какие – сказать не может. И почувствовал…
   Это место показаний старого камердинера немного сконфуженная Кристина прокомментировала так:
   – Голову даю на отсечение – старый зануда подсчитал все бутылки, что мы с тобой выдули.
   – Ну и что? – беззаботно отмахнулась я. – Уважаемые мадемуазели имеют право распоряжаться своим вином.
   …И что-то ему говорило – дело нечисто. Долг заставил старого слугу встать с постели. Прихватив на всякий случай кочергу от камина, камердинер вышел в коридор и прислушался. А на слух он никогда не жаловался. Шум вроде бы доносился из спальни покойной графини. Нет, сначала он не мог точно локализовать место необычного шума, но понял – доносится сверху. И уже поднявшись наверх и послушав у замочных скважин покоев прежних владельцев замка, камердинер определил – встревожившие его звуки доносились из спальни графини. Старик открыл дверь и вошел в комнату. И тут на него набросился какой-то незнакомый человек. Про взломщика камердинер мог сказать лишь одно – мужчина крепкого телосложения. Когда он, камердинер, вошел в спальню графини, незнакомец стоял у туалетного столика покойной графини, спиной к двери, и копался в ящиках туалетного столика. Ну, того самого, с тройным зеркалом, в нем множество ящичков. Лица грабителя слуга не видел, обратил внимание лишь на его руки, совсем черные. Он, камердинер, из ума ещё не выжил, понял, что тот был в перчатках. А как же, замахнулся на него своей кочергой, но злоумышленник его опередил. Еще не поворачиваясь, ногой пнул, ну словно жеребец копытом, так что слуга повалился навзничь, обо что-то больно стукнулся головой и больше ничего не помнит. Божий свет вновь увидел лишь в больнице, где его привели в сознание. И ещё увидел очаровательную девушку, сестричку, такую прелестную, что даже подумал – не умер ли он и не ангел ли небесный перед ним.
   – Вот интересно, – заметила я, – в любой больнице обязательно найдется красавица-сестрица, я давно это заметила. Наверное, в больнице хоть одну подбирают, специально для поднятия духа больных пациентов. А слух у него что надо. Послушай, у кого самый острый слух? Самый лучший на свете?
   Кристина резонно предположила:
   – Наверное, у такого зверя, у которого очень плохо со зрением. Не помню, кажется, у змей. Но в данном случае скорее всего Гастон действовал инстинктивно. Замок он знает как свой карман, так что без труда определил, откуда именно могут доноситься посторонние звуки. Да наверняка и не посторонние тоже расслышит и сразу поймет, где скребется мышь, а где пируют жучки-древоточцы.
   – И еще. Гастон мог страдать бессонницей. Такое часто случается со старыми людьми. Впрочем, неважно. Читай дальше.
   Заключительная часть полицейского протокола состояла из вопросов и ответов, связанных с внешним видом злоумышленника. Впрочем, ничего нового: крупный мужчина, наверняка молодой, волосы скрыты под капюшоном или чем-то вроде того. Одет в черную широкую куртку, скрывающую фигуру, брюки тоже такие… вроде как на вырост. Так что даже со спины ему, камердинеру, ни за что не опознать незнакомца.
   Что ж, все говорит о намеренном проникновении в дом, какая уж тут случайность. Кристина наверняка поделилась бы с полицией своими соображениями о Хьюстоне, не предупреди нас нотариус о необходимости держать язык за зубами. Пришлось дружно заявить, мы ни о чем не знаем, никого не подозреваем, взломщик появился в замке впервые, и, похоже, ничего не украдено. Камердинер спугнул негодяя, тот сбежал, опасаясь, что шум привлечет остальных обитателей замка. Полиция была того же мнения, хотя и удивлялась, как это никто больше никакого шума не слышал. Пришлось ей разъяснить причину. Комнаты горничной и кухарки расположены ещё дальше, чем комната камердинера, а мы обе после утомительного рабочего дня спали каменным сном. Разумеется, ни словечка не проронили о вине, которое скрасило нам вечер.
   Полиция решила прекратить расследование, учитывая тот факт, что пострадавший был застрахован и к тому же мы с Кристиной, воспользовавшись присутствием нотариуса, лица официального, в один голос пообещали щедро вознаградить верного слугу, пострадавшего на посту. Покидая нас, полиция посоветовала все-таки установить сигнализацию и вообще позаботиться о безопасности замка.
   – Лучше всего завести хорошую злую собаку, приученную есть лишь из рук хозяина, – решительно заявила Кристина. – Все прочие сигнальные установки можно отключить, а собаку нельзя.
   – Зато в неё можно выстрелить усыпляющей пулей, – печально возразила я. – С глушителем, мы ничего и не услышим.
   Разумеется, Кристина нашла что возразить.
   – Ну, во-первых, пес может сидеть в укрытии, не лезть на глаза громиле. А во-вторых, можно завести двух собак, тогда вторая подключится и сделает свое дело.
   – Интересно, как она его сделает? Лай поднимет? – вскинулась я, да опомнилась. – О глупостях говорим, ещё не хватает из-за мифических псов ссориться, когда тут столько дела.
   И в самом деле, скрыв от полиции Хьюстона, мы сами очень встревожились. Только теперь должным образом оценили тот самый сигаретный пепел, которому в свое время не придали значения. К тому же месье Терпильон поведал нам, что и во времена прабабки кто-то пробирался в замок, так что было от чего забеспокоиться. Кто такой этот Хьюстон? Судя по акценту, наверняка американец, ну и что из этого? А прабабка тоже не сообщала в полицию…
   Что именно Хьюстон разыскивал в замке? Не алмаз же. Надо быть полным идиотом, чтобы надеяться найти столь маленький предмет в столь большом замке методом кратких ночных визитов. Разве что об алмазе он знал что-то конкретное, знал больше нас…
   – Будь у нас побольше денег, наняли бы мы с тобой частного сыщика, чтобы подстерег и застукал на месте негодяя, – мрачно рассуждала Кристина. – Нервирует он меня! Но что об этом мечтать, денег у нас кот наплакал, да и жалко расходовать их на подонка.
   Я попыталась успокоить сестру и себя:
   – Может, у нас появится немного времени, когда тут все успокоится. И сами что-нибудь… или разыщем, или узнаем. Ведь время – те же деньги.
   Крыська сердито фыркнула, однако вынуждена была согласиться со мной. Конечно, интересно знать, что именно известно подлецу Хьюстону.
   После отъезда полицейских месье Терпильон поспешил закончить с нами все дела. Дел оставалось немного, к тому же старик не стал тянуть бюрократическую волынку.
   Попытавшись придать торжественность своему сухому, скрипучему голосу, нотариус объявил:
   – Отныне вы становитесь полноправными владелицами наследия графини де Нуармон. Налог на наследство будет уплачен мною из специально предназначенной для этой цели суммы, выделенной мне завещательницей. Желаю счастья.
   После чего позавтракал, так же сухо откланялся и уехал. Мы остались одни.
* * *
   Ни у меня, ни у Крыськи не хватило духу немедленно отправляться в Кале с остановкой в Париже, для того чтобы до конца расследовать дело об алмазе и мадемуазель Антуанетте. Наследие прабабок притягивало нас со страшной силой. В конце концов, алмаз не заяц, не сбежит от нас, нет такой уж необходимости гнаться за ним во всю прыть, а в замок, брошенный на произвол судьбы, опять может вломиться Хьюстон или какая другая гангрена. Теперь он, замок, стал нашей собственностью и мы могли легально присвоить себе все, что пожелаем. Разве что поссоримся, а то и подеремся из-за чего-нибудь. Наученные горьким опытом, заранее договорились с сестрой – в случае чего станем бросать жребий.
   Поиски решили вести согласно намеченному плану – начать с самых старинных спален. Прапрапрапрабабка Клементина имела спальню, общую с мужем, разумеется, до тех пор, пока последний был жив, после чего спала в ней уже одна. Однако их совместные апартаменты остались в неприкосновенности и в таком состоянии простояли целые века. Никто их не трогал, никто не перестраивал. И похоже, пыль тоже не вытирал.
   Торжественно, дрожа от волнения, сняли мы вместе с сестрой выцветшие от времени пыльные чехлы с мебели в апартаменте предков. Глянула я на эту мебель, и у меня дух захватило.
   – Крыська, вот, гляди, что значит, когда в семье заведется баба скупая и алчная. Права оказалась бабка Людвика. Еще до войны это было огромным состоянием. Скупость – та же глупость. Правильно мы сделали, что прогнали Хьюстона.
   – А что? – заинтересовалась Кристина. – Эта мебель и в самом деле такая ценная?
   – Несомненно подлинный Людовик Пятнадцатый, и даже остатки Четырнадцатого. Обивка немного потерлась, но погляди на эти розочки! Ручная вышивка. Дерево же в прекрасном состоянии. Крыська, да это просто музейные экспонаты!!!
   Крыська не была бы Крыськой, если бы не нашла что возразить:
   – Однако до войны она была моложе на полвека. Холера! Собралась присесть на диванчик, а теперь засомневалась. Неловко как-то…
   – Точно, это было бы кощунством, – согласилась я. – Да ладно уж, присядь, но осторожненько, как мотылек… К тому же ты в столовой и так сидишь на Генрихе Четвертом, так что какая разница?
   Копаться в наследии предков оказалось просто неземным наслаждением. Перебирали всякую муру: какие-то шкатулочки, коробочки, флакончики, шали и пелеринки, обшитые лебяжьим пухом. Правда, лебяжий пух пообтрепался за века, но издали и в слабом освещении все это выглядело весьма, весьма эффектно. Нас привели в восторг домашние туфельки на изящных каблучках и неисчислимое количество слежавшихся, но все равно прелестных перчаток из тончайшей кожи, отделанной ручной вышивкой, или же атласных, расшитых мелким жемчугом. Лучше всего испытания временем выдержали кружева.
   С уважением разглядывали мы ночной колпак прадеда, по очереди примеряя его и удивляясь:
   – Как они могли в этом спать? Неудобно. И голове жарко. Я бы не могла. А ты?
   – Еще чего! И всегда удивляюсь, как люди в прежние века непременно надевали нечто подобное на головы. Привыкли, должно быть. Гляди, а вот это жабо ещё старше, наверняка дореволюционное.
   – До Великой французской революции? – с почтением удивлялась Кристина.
   Сколько радости доставили нам находки! Мы пытались втиснуться в корсет какой-то из прабабок. Упорства нам не занимать. Крыська заявила – с места не сдвинется, а зашнурует-таки меня! С трудом удалось вырваться от неё в последнюю минуту, когда мне уже грозило удушение. Сестра меня раскритиковала:
   – Верх и низ у тебя ещё так-сяк, а вот талия ни к черту не годится. Позор!
   – Значит, и у тебя то же самое, – огрызнулась я.
   – Боюсь, ты права.
   – Слушай, наконец я поняла, почему они не могли сами одеваться, всегда нуждались в услугах горничных. Все крючки сзади!
   – А вот мне помнится, у куртизанок петельки и крючки были спереди. Выходит, умнее были аристократок. Жутко неудобная эпоха.
   Время летело незаметно, мы с неохотой оторвались от увлекательнейшего занятия, когда пришло время спускаться на обед. Проглотили его в спешке, даже не разобрали, что ели, и поспешили опять в прабабушкины апартаменты. Мы уже добрались до её роскошных вееров, и тут мне в голову пришла наконец умная мысль.
   – Я молода, – проинформировала я сестру. – Не знаю, как ты.