Страница:
– Вот здесь ножки, а здесь ручки, – радовался Яцусь. – Хмелевская собственной персоной, это я вам говорю. Посмотрим, что эта холерная баба тут делала, и оставим наконец ее в покое.
– Это еще почему?
– А потому, что не она спала на этом царском ложе, а совсем другой человек. И я знаю кто. Глядите, вот пальчик, а вот еще пальчик, а вот и вся ручка целиком. И если это не ваш паршивый Доминик, можете плюнуть мне в рожу.
– И себе тоже! – пробормотал глава следственной группы… – Где мы только этого Доминика не искали… Ну вы у меня и орлы…
Закуток за первым помещением оказался еще интереснее. Там кто-то основательно потревожил пыль и паутину, пробираясь в угол за поломанной этажеркой. И что-то в этом углу искал, переворошив горку старых цветочных горшков с остатками земли в них. С лупой в руках Яцусь долго изучал оставленные неизвестным следы и наконец поставил диагноз: племянница.
– Здесь копалась ваша распрекрасная Кася. Видно, любит рыться в грязи, вот и тут рылась. Это я вам говорю. А если очень попросите, могу сказать и больше: они тут были не вместе.
– Кто не вместе?
– Кася и Доминик. Каждый из них по отдельности посещал чердак. Кася раньше, Доминик позже.
Сообщение о Касе не сразило наповал сотрудников полиции, ибо они знали о том, что девушка забрала с чердака свои вещи, еще раньше припрятанные здесь из-за тетки. Теперь узнали, что прятала она их в цветочных горшках. Коллеги как-то забыли о своем пари и сразу поверили в то, что Кася с Домиником не имела ничего общего, их взаимный контакт ограничился битвой бутылками.
В данной ситуации, естественно, больше всего внимания посвятили логову Доминика. Яцусь упорно твердил, что бандит провел на чердаке лишь три ночи. Из этого следовало: он покинул свою малину и переселился на чердак после того, как прикончил библиотекаря. А до тех пор не паниковал, жил спокойно, возможно, у какой-нибудь отзывчивой девушки.
К сожалению, Доминик не оставил после себя ничего достойного внимания, ничего, что могло бы навести полицию на его след, подсказало бы, где он теперь может затаиться. Только под самый конец обыска следственной группе наконец улыбнулась удача: на скомканном обрывке пачки от сигарет обнаружили накарябанные карандашом семь цифр.
– Телефон, – безапелляционно заявил Яцусь. – Кореша или запасной малины. Это я вам говорю!
Поиски владельца телефона велись в таком невероятном темпе (сказались и сделанные на Яцуся ставки), что буквально через десять минут выяснилось: это телефон гражданина Романа Брузды. Еще полчаса понадобилось, чтобы установить: упомянутый гражданин уже более года пребывает в тюрьме за вооруженное нападение. Правда, сам он не нападал и оружия в руках не держал. Роман Брузда работал охранником при складах с оружием, и следствием неопровержимо была доказана его связь с вооруженными грабителями, напавшими на склады и похитившими оружие. Роман Брузда получил пять лет строгой изоляции, что несомненно весьма затрудняло ему контакты с Домиником. А между тем найденный на чердаке обрывок пачки из-под сигарет с телефоном Брузды не производил впечатления очень уж старого, наверняка ему и полугода не было.
С другой стороны, выкурив сигареты, пачку обычно выбрасывают, а тут этот клочок с телефоном хранили целых полгода. Спрашивается, зачем?
– Сейчас Брузда в тюрьме, – рассуждал поручик Болек, – но ведь до этого он жил в квартире вот с этим телефоном. Кто там теперь живет? Жена? Да нет, Брузда не женат.
Недолго думая, Болек поднял трубку и набрал номер телефона Романа Брузды. К телефону никто не подходил, с каждым гудком улетучивалась надежда, Болек собирался уже положить трубку, как вдруг в ней отозвался заспанный женский голос.
Слегка опешив от неожиданности, поручик быстро взял себя в руки и, конспиративно понизив голос, поинтересовался, застал ли он Доминика. Заспанный дамский голос явно оживился и сообщил, что Доминика уже давно не было. А хотелось бы знать, что вообще происходит.
– Ничего! – строго ответил поручик невидимой собеседнице. – А когда появится, пусть меня дождется. Дело есть!
Очень довольный собой, поручик Пегжа швырнул трубку и помчался вниз. Обладая кое-каким жизненным опытом, поручик не сомневался, что внезапно разбуженной особе женского пола ни в жизнь не покинуть дом в считанные секунды, что бы ни случилось, даже пожар.
И в самом деле, когда через десять минут поручик позвонил в дверь квартиры на четвертом этаже одного из обшарпанных домов в Нижнем Мокотове, ему открыли сразу же, не поинтересовавшись даже, кто там. Распахнула дверь молодая, очень полная и очень растрепанная блондинка в дезабилье. Сопровождаемый двумя оперативниками поручик беспрепятственно вошел в квартиру. Одного взгляда было достаточно, чтобы оценить ситуацию. Велев оперативникам подождать снаружи, поручик приступил к делу.
Даму повергло в шок сообщение, что перед ней – представитель исполнительной власти. Она тут же рухнула на неубранную постель и, живописно раскинувшись, залилась горючими слезами.
Сначала Болек решил набраться терпения и переждать первый приступ истерики, но скоро понял, что ждать придется до судного дня, если не дольше.
Пришлось принимать меры. Ласковые слова действия не оказали, гневные лишь усилили потоки слез.
«Откуда в бабе столько воды берется?» – удивился поручик и рявкнул официальным тоном:
– Немедленно прекратить истерику!
– А ведь мамуля говорила-а-а-а-а, – завыла в ответ красотка и закрыла голову подушкой.
Почесав в затылке, поручик огляделся, увидел на столе недопитые пол-литра и, действуя по вдохновению, щедро, не жалея, плеснул в стакан изрядную порцию. Подступивши к даме, он убедил се принять, как он выразился, «успокоительное средство», ловко ввернув при этом доброе слово о мамуле, которая наверняка желала дочке добра. Вот интересно бы узнать, что именно мамуля говорила?
Лекарство и мамуля подействовали на удивление быстро. Выяснилось, что умная мамуля предупреждала свою непутевую дочь о том, какие опасности подстерегают в этой проклятой Варшаве неопытную деревенскую девушку, как там ничего не стоит влипнуть в неприятности, и вот она таки влипла. И хоть бы знала, во что!
Подкрепившись остатками «лекарства», девица совсем успокоилась, оставила в покое мамулю, села на постели и принялась давать показания.
Оказалось, Роман Брузда – ее родной дядя. Из своей Соколовки Марыся приехала сразу же, как его посадили, чтобы постеречь квартиру. На вопрос о трудовой деятельности девица слегка смешалась и, запинаясь, объяснила, что пока нигде не работает, ей добрые люди помогают, то один, то другой, так просто, по доброте сердечной…
Что касается Доминика, так она его, почитай, и не знает совсем. Увидела в здешней забегаловке четыре дня назад и с первого же взгляда влюбилась! Да, с первого взгляда! И уж так старалась ему понравиться, а тот ни в какую! Она его к себе приглашала, ведь и выпить и закусить найдется, да и она сама ведь не урод, правда? А тот уперся, как бык. Хорошо, товарка подключилась, у нее хаза рядом с забегаловкой, уговорила, и он пошел с обеими девушками. Минуты, которые Марыся провела с любимым, останутся в ее памяти на всю жизнь! А он только потому упирался, что, как выяснилось, неприятности у него. Да нет, какие неприятности – не говорил, только признался, что к себе домой пока вернуться не может и временно надо где-то укрыться. Марыся, ясное дело, стала уговаривать у нее и укрыться, никто не дознается, и дело уже было на мази, да по глупости брякнула, что живет в квартире дяди, который сидит, ну и Доминик сразу ей от ворот поворот. Забудь обо мне, сказал, расстанемся навеки. А уж как ей не хотелось навеки! И когда он отвернулся, написала на сигаретной пачке свой телефон, на всякий случай, авось придет все-таки. А сама поклялась ему страшной клятвой, что будет любить до гроба, что бы ни случилось. А он ушел и больше не появлялся. А она не знает почему.
Как раз это Болек очень хорошо знал. Доминик любил худых и рыжих, а тут перед ним сидела очень пухлая, чтобы не сказать жирная, дева, от природы черноволосая, хотя на вид и блондинка: выдавали волосы, отросшие у корней. Молодая и даже миловидная, ничего не скажешь, но уж очень толстая. Во всех местах. А у представителей мужского пола, независимо от профессий, могут быть общие вкусы, вот и Болек прекрасно понимал Доминика, которого просто отталкивал такой избыток бабьего тела.
Так что дядя за решеткой наверняка был лишь предлогом…
Нет, она, Марыся, не сидела сложа руки, пыталась разыскать свою любовь. Разыскивала, ясное дело, главным образом по злачным местам. Наконец одна из приятельниц ее товарки призналась, что вроде бы знает Доминика. Из жалости призналась, уж очень Марыся убивалась. По словам той приятельницы, Доминик не так давно связался с одной такой, из их братии, и обитали они с ним за городом. Дача не дача, а вроде бы недостроенная вилла по шоссе на Ляски, туда даже из Марымонта автобус ходит. А от шоссе – рукой подать, хоть и в лесу. Вилла большая, трехэтажная, считай, дворец, но хозяину пока денег не хватило, строительство заморозили, но жить в доме можно. Так рассказывала приятельница, Марыся там еще не была, только собиралась, так что своими глазами не видела, приятельница рассказывала. Там еще при вилле сад большой, вернее не то чтобы сад, а кусок леса отгорожен – то ли забором, то ли прочной решеткой, а на участке, кроме недостроенной виллы, стоит бытовка, в ней строители жили, теперь уже не живут. Так что Доминик со своей лахудрой скорее всего не в вилле устроился, а в такой бытовке, там и вода есть, и плита газовая, газ в баллонах привозили, и отопить такой вагончик легче. Она, Марыся, собиралась туда, ей приятельница намекнула, что той лахудры уже нет, вроде ее кто пристукнул. Она, Марыся, прямо сегодня и собиралась туда поехать, а тут полиция, видно, судьба ее такая, правильно мамуля говорила…
Поручик снова стал официальным и строго-настрого запретил влюбленной толстухе ехать на поиски возлюбленного. Оставив ее оплакивать свою горестную судьбу, он выбежал из дома.
– А на другое место есть надежда? – поинтересовался Януш.
– Откровенно говоря, особой надежды нет. Все известные нам малины перетряхнули, со всеми дружками и знакомыми пообщались. Они, в общем-то, и не отпирались, с Домиником знакомы, да вот где он сейчас обретается, никто не знает. Залег на дно, говорят, вернее всего, у одной из своих девушек, девушки его любят, говорят, вот он в каком теплом гнездышке приютился и носа не высовывает. Интересно, сколько можно просидеть в таком гнездышке?
Вопрос риторический, но я на него ответила:
– Две недели. Если девушка профессионалка, да еще во вкусе Доминика, вполне возможна взаимность.
Девица ходит за покупками, не задает глупых вопросов. Но долго не может пренебрегать своими прямыми обязанностями, это в их деле недопустимо. Не станет же приводить клиентов для того, чтобы создать Доминику компанию…
– А это мысль! – оживился Болек. – Надо приглядеться к девицам. Может, выясним, которая из них взяла отпуск за свой счет. Причем такая, у которой есть собственная квартира и чтобы не было ни родичей, ни соседей по квартире.
– Такому не трудно найти, – задумчиво произнес Януш. – Он свой человек в криминальной среде, если не профессионал, то, судя по всему, далеко и не любитель…
Болек, как ужаленный, вскочил с места.
– Вот-вот! – воскликнул он возбужденно. – Хуже всего иметь дело с любителями, никогда не знаешь, чего от них ожидать. А в нашей истории с самого начала просматривается вторая линия, и, голову даю на отсечение, – любительская! Одна линия – можно сказать, самая что ни на есть типичная: преступная среда, уголовники или близкие к ним мошенники и проститутки, в общем, криминальные, блатные элементы. Вторая же – эта самая Кася, вроде бы нормальный человек, а сколько всего вокруг нее наверчено, у меня уже и руки опускаются. Из двух зол я уж предпочитаю Доминика…
– Ну и ловите Доминика, – раздраженно отозвалась я, помешивая мясо на огне, чтобы не пригорело. – Вот я еще подбросила вам идею, проверяйте на здоровье. Доминик тоже человек, начал он с самого простого, с той самой блондинки, но долго не выдержал.
Его можно понять, жирные блондинки по вкусу лишь восточным людям, а он, возможно, нашел в своем вкусе – рыжую и тощую, ну и притаился у нее.
– А участковые в принципе знают свой контингент, – подхватил поручик. – Доминик сейчас при деньгах, рыжей вовсе не обязательно работать, может взять отпуск.
И кинулся к телефону (это уже стало хорошей традицией), чтобы дать соответствующие распоряжения. Можно сказать, с самого начала расследования преступления на Вилловой квартира Януша стала своего рода военным штабом. Смею надеяться, и мое угощение действовало на поручика самым вдохновляющим образом. Горшочек с мясом под укропным соусом я сняла с огня в тот момент, когда Болек покончил с распоряжениями.
Опять же по традиции, с расспросами к Болеку мы приступили лишь тогда, когда он немного подкрепился. Болек рассказывал охотно.
Недостроенную виллу он осмотрел издалека, но, по его словам, более безобразную постройку трудно представить. Видимо, вкусы у какого-то разбогатевшего спекулянта не совпадали с Болековыми.
Бесформенная громадина, этакая глыба с идиотской надстройкой сбоку в виде башни. Но участок великолепный, считай, совсем в лесу, да и на самом участке много зелени, деревьев и кустов. Вагончик для рабочих стоит в гуще кустов, правда, в настоящее время листья пооблетали и пожухли. Там Доминик мог скрываться совершенно незамеченным, вблизи никакого другого жилья нет.
– А сейчас там не живет? – заинтересовался Януш. – Что говорит Яцусь?
– Нет, постоянно Доминик там не живет, но недавно был. И я уверен – теперь появится. Если мы его со всех сторон обложим. Тиран тоже убежден, что он появится там в самое ближайшее время.
– Даже если его кто-то спугнет и он расстанется со своей красоткой, совсем необязательно ему скрываться на недостроенной вилле, – заметил Януш. – Если отрастил бороду и запасся новыми документами, хоть в отеле может жить.
Я возразила:
– В отеле не может. Борода еще не выросла, он только отращивает ее и выглядит, по словам Каси, как настоящий уголовник. Или как люмпен, такого в гостиницу не пустят.
– А это зависит от того, какая гостиница, – сказал Болек. – Знаю я парочку таких, где и вампир может жить совершенно спокойно.
– А что вы знаете о парне Каси? – спросил вдруг Януш. – Кто-нибудь из вас видел его?
Болек немного смешался:
– Откровенно говоря, никто так и не видел. Мы и не расспрашивали ее.
– Ну так вот, у меня тоже есть идея: пошлите своих людей к ней на квартиру. Я имею в виду квартиру не на Вилловой, а на Граничной. Если у Каси есть парень, он там наверняка оставил следы своего пребывания. Пусть проверят отпечатки пальцев, не в перчатках же он сидит в доме любимой девушки. А потом порасспросить Касю о тех, кто бывает у нее, и побеседовать с ними. Снять у них отпечатки пальцев. И тогда или один из них окажется ее хлопцем, или им окажется тот единственный, о котором она вам не скажет.
– Сделать это не так уж трудно, – ответил Болек, – только не понимаю, с чего ты так к этому ее парню привязался?
– А потому, что в вашем деле явно чувствуется второе дно, или вторая линия, не знаю, что тебе предпочтительнее. И с этой второй линией у вас полная неизвестность. Я и то удивляюсь, как Тиран оставляет столько аспектов невыясненными.
– Наверное, рассчитывает, что ему прояснит их Доминик, когда мы его поймаем.
– Может, и прояснит. Ну да ваше дело, ловите Доминика. Только уверен я – к делу, которое вы расследуете, не он один руку приложил…
Традиционная вечерняя рассказка поручика Болека на сей раз была захватывающе интересной, динамичной и яркой. Поручик полностью заслужил роскошный ужин: салат с карри и любовно приготовленные настоящие свиные отбивные. И представьте, он начал рассказ, еще не притронувшись к ним, так что мне не пришлось раньше времени снимать их с огня.
Как мы и предполагали, Доминик обнаружился у девицы на Охоте. Участковый этого не очень отдаленного района Варшавы знал своих подопечных как облупленных, ему не составило труда выделить среди них тощих и рыжих. А как раз одна из таких уже третий день как запустила свои профессиональные обязанности, о чем проговорились ее легкомысленные товарки, не подозревая о том, какую свинью подкладывают рыжей и тощей. Глупо хихикая, они даже прошлись насчет того, что она не совсем уж разленилась, продолжает работать, только делает это с удовольствием, повезло девке, и деньги, и удовольствие, а ее опекун не препятствует, он тоже свое получает. Хахаль девке попался не жмот, платит зелеными, все довольны. Везет же некоторым…
Получив эту бесценную информацию, Болек уже через две минуты помчался со своими орлами по указанному адресу.
К сожалению, квартира девицы находилась на первом этаже, а Доминик оказался парень не промах.
Полицейские еще звонили в дверь, а он уже сиганул в окно. Болек тоже не совсем дурак, у окна он поставил часового, и тот страшным голосом заорал: «Стой, стрелять буду!» Да только Доминика это не смутило, он знал – стрелять не будут, ну и не подумал остановиться. За ним гнались, да не догнали.
В квартиру девицы ворвалась группа полицейских во главе с Яцусем. И их восхищенным взорам предстала во всей красе старинная охотничья сумка, тот самый потрепанный ягдташ. Яцусь без помощи лупы разглядел на ней пыль веков и тайника в ветеринарной клинике. Золота в сумке не обнаружили, она была битком набита денежными купюрами, отечественными и иностранными, уложенными тесными рядами. Сумка была в отличном состоянии, купюры в значительно худшем, к тому же они давно вышли из употребления: довоенные польские злотые, французские франки, немного долларов.
– А драгоценности? – поинтересовалась я, на минуту оторвавшись от скворчащих на огне отбивных.
– Никаких драгоценностей. А Яцусь с пеной у рта уверял: их там никогда и не было. И Доминик наверняка здорово разочаровался, когда заглянул в сумку.
Одни лишь доллары и пригодились, а сколько их там было, никто не знает. Золота в квартире никакого не обнаружили, кроме колечка и сережек, представляющих личную собственность и в самом деле тощей и рыжей девицы. Вот я и опять засомневался в том, что это Доминик похитил золото, обнаруженное Райчиком в тайнике дома покойной Наймовой.
– Странно, что Доминик не прихватил ягдташ, когда смывался от своей рыжей красотки.
– Он просто не успел, ведь сумка была хорошо запрятана в самой глубине огромного шкафа, битком набитого вещами девицы. А ему пришлось спешно покидать помещение, отпирать шкаф и извлекать сумку не было времени. Да и с сумкой он вряд ли убежал бы от погони.
– А кроме сумки, ничего из его вещей не осталось?
– Осталось, как же: трусы да майка и еще пара драных носков. Влюбленная девица закупила ему все новенькое, а спал Доминик в шелковой пижаме ее альфонса. Кстати, этого альфонса она куда больше, чем нас, боится. Нам она сразу же все как на духу рассказала, решительно заявив, что никакого преступления не совершала, что полиции нет никакого дела до того, кого она у себя дома держит. Кого хочет, того и любит, иметь любовника не запрещается законом. И она, в общем-то, права. Ни о каком преступлении, совершенном Домиником, она ничего не знала, он с ней не делился. Поделились мы, и только тут девица жутко испугалась. И как вы думаете, что именно ее испугало?
Погасив газ под сковородой с отбивными, я спохватилась, зажгла снова, отбивные переложила на блюдо, а в жире на сковороде принялась поджаривать очищенные и нарезанные четвертинками яблоки.
Болек прервал рассказ, с умилением наблюдая за моими действиями.
– Так кого же она испугалась? – спросила я, поставив на стол угощение.
– Своего альфонса. Боже, какой аромат… На коленях умоляла нас не говорить ему правды о Доминике, иначе ей не жить.
Я удивилась.
– Почему? Ведь он же получал свою долю с клиента.
– Получал, но она обязана была знать, с каким клиентом имеет дело. Скрывать в доме убийцу не имела права, это опасно для бизнеса, такого девке не простят. А как девка определит, убийца или нет клиент, – это уж ее забота, у нее свои методы, альфонс же осуществляет лишь ее внешнюю охрану да защиту от конкуренции. Вот она и умоляла нас скрыть от него правду. Поскольку это было в наших интересах, я пообещал не распространяться насчет того, почему мы разыскиваем Доминика, а она взамен рассказала без утайки все, что знала. Ну, например о том, что всю свою наличность Доминик держал в большом бумажнике, битком набитом, и бумажник этот всегда при нем. Приклеил к животу лейкопластырем, так и спит с ним. А мелочь на текущие расходы в карманах держал. Идея с лейкопластырем неплохая, любой проснется, когда начнут ему с живота сдирать пластырь.
Глядя на сияющего Болека, Януш недоверчиво заметил:
– Упустили бандита с денежками, а ты сияешь, как медный грош перед получкой. Не может быть, чтобы вы все-таки чего-то там не нашли.
– Ты прав! – расплылся в улыбке Болек и положил на свою тарелку отбивную с блюда, выбрав самую большую. – Нашли, но не скажу, что я так уж радуюсь этому, потому как возникает новое осложнение. Ведь этот паршивец Яцусь уверяет…
Нам с Янушем пришлось довольно долго ждать, чтобы узнать о новом открытии паршивца Яцуся.
Болек отрезал кусочек отбивной, положил в рот и принялся жевать. Даже не дал остыть мясу! Но, похоже, не обжегся, проглотил благополучно и даже глаза закрыл от наслаждения.
– Поэзия! – выдохнул он. – Ничего подобного мне и во сне не снилось!
Отбивные у меня и в самом деле получились замечательные, сама не знаю почему. Долгие годы свиные отбивные были для меня камнем преткновения и неосуществимой мечтой. С ними связана целая история. Когда-то, на заре туманной юности, я на короткое время оказалась в Катовицах. Обедали мы там в закусочной, хозяйка которой славилась на весь город своими отбивными. Мне и в самом деле ни до, ни после не доводилось отведывать таких шедевров кулинарии. На всю жизнь запомнились, и сколько я впоследствии ни прилагала усилий, мне ни на шаг не удалось приблизиться к этим вершинам кулинарного искусства. Сегодня, похоже, я сделала-таки шаг вперед, сама не ведаю, каким образом, а благодарный потребитель Болек сумел по достоинству оценить результаты моих трудов. Блаженное выражение его лица привело на память еще одну историю моей, увы, далекой молодости.
– Капуста! – невольно вырвалось у меня.
– А что с капустой? – живо заинтересовался Болек.
– Молодую капусту тушила в котле кухарка у нас в харцерском лагере, мне лет пятнадцать было. Так, скажу я вам, это была не капуста, а чистая амброзия!
И мы все, как один человек, набивались к кухарке в помощники, чтобы она разрешила нам потом вымыть котел, тот, кто мыл, имел право его вылизать.
И вот тоже, потом мне уже никогда не удалось приготовить такой капусты…
– А жаль! – искренне пожалел Болек.
Януш попытался отвлечь нас от кулинарных тем, но ему это не сразу удалось. Наконец он раздраженно поинтересовался у поручика:
– Ты и в самом деле ешь только раз в день?
– А когда мне еще есть? – удивился поручик. – Вот только у вас вечерком… Интересно, сколько человек вообще может выдержать без пищи?
– Говорят, вроде бы сорок дней, – сказала я.
– Может, сорок и выдержит, но уже на десятый день, сдается мне, будет ни на что не годен. Что касается меня, так даже двое суток поста очень отрицательно сказываются на моей умственной деятельности.
Признаюсь честно, никакое расследование на ум не идет, все мысли в голове – только о котлетах или, к примеру, вместо вещдоков или подозреваемых вижу только огромную гору макарон с яичницей.
– Сейчас тебе грех жаловаться, жрешь каждый день, и вчера, вот и сегодня, что видно на прилагаемом снимке. Так что на двое суток сваливать у тебя нет оснований. Может, все-таки вернемся к Доминику?
Болек возмутился.
– Есть у тебя совесть? Отрываешь меня от таких котлет из-за какого-то паршивого Доминика!
Мы позволили поручику спокойно насладиться отбивной, но когда он принялся, не делая паузы, за третью, не выдержали. В конце концов, может есть и рассказывать! Пришлось бедняге подчиниться. Уж очень не терпелось нам узнать о новом открытии паршивого щенка.
– Это еще почему?
– А потому, что не она спала на этом царском ложе, а совсем другой человек. И я знаю кто. Глядите, вот пальчик, а вот еще пальчик, а вот и вся ручка целиком. И если это не ваш паршивый Доминик, можете плюнуть мне в рожу.
– И себе тоже! – пробормотал глава следственной группы… – Где мы только этого Доминика не искали… Ну вы у меня и орлы…
Закуток за первым помещением оказался еще интереснее. Там кто-то основательно потревожил пыль и паутину, пробираясь в угол за поломанной этажеркой. И что-то в этом углу искал, переворошив горку старых цветочных горшков с остатками земли в них. С лупой в руках Яцусь долго изучал оставленные неизвестным следы и наконец поставил диагноз: племянница.
– Здесь копалась ваша распрекрасная Кася. Видно, любит рыться в грязи, вот и тут рылась. Это я вам говорю. А если очень попросите, могу сказать и больше: они тут были не вместе.
– Кто не вместе?
– Кася и Доминик. Каждый из них по отдельности посещал чердак. Кася раньше, Доминик позже.
Сообщение о Касе не сразило наповал сотрудников полиции, ибо они знали о том, что девушка забрала с чердака свои вещи, еще раньше припрятанные здесь из-за тетки. Теперь узнали, что прятала она их в цветочных горшках. Коллеги как-то забыли о своем пари и сразу поверили в то, что Кася с Домиником не имела ничего общего, их взаимный контакт ограничился битвой бутылками.
В данной ситуации, естественно, больше всего внимания посвятили логову Доминика. Яцусь упорно твердил, что бандит провел на чердаке лишь три ночи. Из этого следовало: он покинул свою малину и переселился на чердак после того, как прикончил библиотекаря. А до тех пор не паниковал, жил спокойно, возможно, у какой-нибудь отзывчивой девушки.
К сожалению, Доминик не оставил после себя ничего достойного внимания, ничего, что могло бы навести полицию на его след, подсказало бы, где он теперь может затаиться. Только под самый конец обыска следственной группе наконец улыбнулась удача: на скомканном обрывке пачки от сигарет обнаружили накарябанные карандашом семь цифр.
– Телефон, – безапелляционно заявил Яцусь. – Кореша или запасной малины. Это я вам говорю!
Поиски владельца телефона велись в таком невероятном темпе (сказались и сделанные на Яцуся ставки), что буквально через десять минут выяснилось: это телефон гражданина Романа Брузды. Еще полчаса понадобилось, чтобы установить: упомянутый гражданин уже более года пребывает в тюрьме за вооруженное нападение. Правда, сам он не нападал и оружия в руках не держал. Роман Брузда работал охранником при складах с оружием, и следствием неопровержимо была доказана его связь с вооруженными грабителями, напавшими на склады и похитившими оружие. Роман Брузда получил пять лет строгой изоляции, что несомненно весьма затрудняло ему контакты с Домиником. А между тем найденный на чердаке обрывок пачки из-под сигарет с телефоном Брузды не производил впечатления очень уж старого, наверняка ему и полугода не было.
С другой стороны, выкурив сигареты, пачку обычно выбрасывают, а тут этот клочок с телефоном хранили целых полгода. Спрашивается, зачем?
– Сейчас Брузда в тюрьме, – рассуждал поручик Болек, – но ведь до этого он жил в квартире вот с этим телефоном. Кто там теперь живет? Жена? Да нет, Брузда не женат.
Недолго думая, Болек поднял трубку и набрал номер телефона Романа Брузды. К телефону никто не подходил, с каждым гудком улетучивалась надежда, Болек собирался уже положить трубку, как вдруг в ней отозвался заспанный женский голос.
Слегка опешив от неожиданности, поручик быстро взял себя в руки и, конспиративно понизив голос, поинтересовался, застал ли он Доминика. Заспанный дамский голос явно оживился и сообщил, что Доминика уже давно не было. А хотелось бы знать, что вообще происходит.
– Ничего! – строго ответил поручик невидимой собеседнице. – А когда появится, пусть меня дождется. Дело есть!
Очень довольный собой, поручик Пегжа швырнул трубку и помчался вниз. Обладая кое-каким жизненным опытом, поручик не сомневался, что внезапно разбуженной особе женского пола ни в жизнь не покинуть дом в считанные секунды, что бы ни случилось, даже пожар.
И в самом деле, когда через десять минут поручик позвонил в дверь квартиры на четвертом этаже одного из обшарпанных домов в Нижнем Мокотове, ему открыли сразу же, не поинтересовавшись даже, кто там. Распахнула дверь молодая, очень полная и очень растрепанная блондинка в дезабилье. Сопровождаемый двумя оперативниками поручик беспрепятственно вошел в квартиру. Одного взгляда было достаточно, чтобы оценить ситуацию. Велев оперативникам подождать снаружи, поручик приступил к делу.
Даму повергло в шок сообщение, что перед ней – представитель исполнительной власти. Она тут же рухнула на неубранную постель и, живописно раскинувшись, залилась горючими слезами.
Сначала Болек решил набраться терпения и переждать первый приступ истерики, но скоро понял, что ждать придется до судного дня, если не дольше.
Пришлось принимать меры. Ласковые слова действия не оказали, гневные лишь усилили потоки слез.
«Откуда в бабе столько воды берется?» – удивился поручик и рявкнул официальным тоном:
– Немедленно прекратить истерику!
– А ведь мамуля говорила-а-а-а-а, – завыла в ответ красотка и закрыла голову подушкой.
Почесав в затылке, поручик огляделся, увидел на столе недопитые пол-литра и, действуя по вдохновению, щедро, не жалея, плеснул в стакан изрядную порцию. Подступивши к даме, он убедил се принять, как он выразился, «успокоительное средство», ловко ввернув при этом доброе слово о мамуле, которая наверняка желала дочке добра. Вот интересно бы узнать, что именно мамуля говорила?
Лекарство и мамуля подействовали на удивление быстро. Выяснилось, что умная мамуля предупреждала свою непутевую дочь о том, какие опасности подстерегают в этой проклятой Варшаве неопытную деревенскую девушку, как там ничего не стоит влипнуть в неприятности, и вот она таки влипла. И хоть бы знала, во что!
Подкрепившись остатками «лекарства», девица совсем успокоилась, оставила в покое мамулю, села на постели и принялась давать показания.
Оказалось, Роман Брузда – ее родной дядя. Из своей Соколовки Марыся приехала сразу же, как его посадили, чтобы постеречь квартиру. На вопрос о трудовой деятельности девица слегка смешалась и, запинаясь, объяснила, что пока нигде не работает, ей добрые люди помогают, то один, то другой, так просто, по доброте сердечной…
Что касается Доминика, так она его, почитай, и не знает совсем. Увидела в здешней забегаловке четыре дня назад и с первого же взгляда влюбилась! Да, с первого взгляда! И уж так старалась ему понравиться, а тот ни в какую! Она его к себе приглашала, ведь и выпить и закусить найдется, да и она сама ведь не урод, правда? А тот уперся, как бык. Хорошо, товарка подключилась, у нее хаза рядом с забегаловкой, уговорила, и он пошел с обеими девушками. Минуты, которые Марыся провела с любимым, останутся в ее памяти на всю жизнь! А он только потому упирался, что, как выяснилось, неприятности у него. Да нет, какие неприятности – не говорил, только признался, что к себе домой пока вернуться не может и временно надо где-то укрыться. Марыся, ясное дело, стала уговаривать у нее и укрыться, никто не дознается, и дело уже было на мази, да по глупости брякнула, что живет в квартире дяди, который сидит, ну и Доминик сразу ей от ворот поворот. Забудь обо мне, сказал, расстанемся навеки. А уж как ей не хотелось навеки! И когда он отвернулся, написала на сигаретной пачке свой телефон, на всякий случай, авось придет все-таки. А сама поклялась ему страшной клятвой, что будет любить до гроба, что бы ни случилось. А он ушел и больше не появлялся. А она не знает почему.
Как раз это Болек очень хорошо знал. Доминик любил худых и рыжих, а тут перед ним сидела очень пухлая, чтобы не сказать жирная, дева, от природы черноволосая, хотя на вид и блондинка: выдавали волосы, отросшие у корней. Молодая и даже миловидная, ничего не скажешь, но уж очень толстая. Во всех местах. А у представителей мужского пола, независимо от профессий, могут быть общие вкусы, вот и Болек прекрасно понимал Доминика, которого просто отталкивал такой избыток бабьего тела.
Так что дядя за решеткой наверняка был лишь предлогом…
Нет, она, Марыся, не сидела сложа руки, пыталась разыскать свою любовь. Разыскивала, ясное дело, главным образом по злачным местам. Наконец одна из приятельниц ее товарки призналась, что вроде бы знает Доминика. Из жалости призналась, уж очень Марыся убивалась. По словам той приятельницы, Доминик не так давно связался с одной такой, из их братии, и обитали они с ним за городом. Дача не дача, а вроде бы недостроенная вилла по шоссе на Ляски, туда даже из Марымонта автобус ходит. А от шоссе – рукой подать, хоть и в лесу. Вилла большая, трехэтажная, считай, дворец, но хозяину пока денег не хватило, строительство заморозили, но жить в доме можно. Так рассказывала приятельница, Марыся там еще не была, только собиралась, так что своими глазами не видела, приятельница рассказывала. Там еще при вилле сад большой, вернее не то чтобы сад, а кусок леса отгорожен – то ли забором, то ли прочной решеткой, а на участке, кроме недостроенной виллы, стоит бытовка, в ней строители жили, теперь уже не живут. Так что Доминик со своей лахудрой скорее всего не в вилле устроился, а в такой бытовке, там и вода есть, и плита газовая, газ в баллонах привозили, и отопить такой вагончик легче. Она, Марыся, собиралась туда, ей приятельница намекнула, что той лахудры уже нет, вроде ее кто пристукнул. Она, Марыся, прямо сегодня и собиралась туда поехать, а тут полиция, видно, судьба ее такая, правильно мамуля говорила…
Поручик снова стал официальным и строго-настрого запретил влюбленной толстухе ехать на поиски возлюбленного. Оставив ее оплакивать свою горестную судьбу, он выбежал из дома.
* * *
– Ну и пришлось посадить двух наших людей на том самом участке, – рассказывал вечером поручик Болек, косясь на горшочек с тушеным мясом под укропным соусом. – Конечно, сначала там побывала бригада наших экспертов в составе Яцуся и еще одного оперативника, как видите, состав минимальный, и прокрадывались они на участок как можно незаметнее, на манер индейцев, уж очень боялись спугнуть возможных наблюдателей. Все правильно, Доминик там бывал. Тиран вышел из себя и заявил: хоть людей не хватает, двое будут сидеть там до победного конца, с него, Тирана, достаточно, тут уж он не упустит этого холерного Доминика, разве что его в другом каком месте перехватят.– А на другое место есть надежда? – поинтересовался Януш.
– Откровенно говоря, особой надежды нет. Все известные нам малины перетряхнули, со всеми дружками и знакомыми пообщались. Они, в общем-то, и не отпирались, с Домиником знакомы, да вот где он сейчас обретается, никто не знает. Залег на дно, говорят, вернее всего, у одной из своих девушек, девушки его любят, говорят, вот он в каком теплом гнездышке приютился и носа не высовывает. Интересно, сколько можно просидеть в таком гнездышке?
Вопрос риторический, но я на него ответила:
– Две недели. Если девушка профессионалка, да еще во вкусе Доминика, вполне возможна взаимность.
Девица ходит за покупками, не задает глупых вопросов. Но долго не может пренебрегать своими прямыми обязанностями, это в их деле недопустимо. Не станет же приводить клиентов для того, чтобы создать Доминику компанию…
– А это мысль! – оживился Болек. – Надо приглядеться к девицам. Может, выясним, которая из них взяла отпуск за свой счет. Причем такая, у которой есть собственная квартира и чтобы не было ни родичей, ни соседей по квартире.
– Такому не трудно найти, – задумчиво произнес Януш. – Он свой человек в криминальной среде, если не профессионал, то, судя по всему, далеко и не любитель…
Болек, как ужаленный, вскочил с места.
– Вот-вот! – воскликнул он возбужденно. – Хуже всего иметь дело с любителями, никогда не знаешь, чего от них ожидать. А в нашей истории с самого начала просматривается вторая линия, и, голову даю на отсечение, – любительская! Одна линия – можно сказать, самая что ни на есть типичная: преступная среда, уголовники или близкие к ним мошенники и проститутки, в общем, криминальные, блатные элементы. Вторая же – эта самая Кася, вроде бы нормальный человек, а сколько всего вокруг нее наверчено, у меня уже и руки опускаются. Из двух зол я уж предпочитаю Доминика…
– Ну и ловите Доминика, – раздраженно отозвалась я, помешивая мясо на огне, чтобы не пригорело. – Вот я еще подбросила вам идею, проверяйте на здоровье. Доминик тоже человек, начал он с самого простого, с той самой блондинки, но долго не выдержал.
Его можно понять, жирные блондинки по вкусу лишь восточным людям, а он, возможно, нашел в своем вкусе – рыжую и тощую, ну и притаился у нее.
– А участковые в принципе знают свой контингент, – подхватил поручик. – Доминик сейчас при деньгах, рыжей вовсе не обязательно работать, может взять отпуск.
И кинулся к телефону (это уже стало хорошей традицией), чтобы дать соответствующие распоряжения. Можно сказать, с самого начала расследования преступления на Вилловой квартира Януша стала своего рода военным штабом. Смею надеяться, и мое угощение действовало на поручика самым вдохновляющим образом. Горшочек с мясом под укропным соусом я сняла с огня в тот момент, когда Болек покончил с распоряжениями.
Опять же по традиции, с расспросами к Болеку мы приступили лишь тогда, когда он немного подкрепился. Болек рассказывал охотно.
Недостроенную виллу он осмотрел издалека, но, по его словам, более безобразную постройку трудно представить. Видимо, вкусы у какого-то разбогатевшего спекулянта не совпадали с Болековыми.
Бесформенная громадина, этакая глыба с идиотской надстройкой сбоку в виде башни. Но участок великолепный, считай, совсем в лесу, да и на самом участке много зелени, деревьев и кустов. Вагончик для рабочих стоит в гуще кустов, правда, в настоящее время листья пооблетали и пожухли. Там Доминик мог скрываться совершенно незамеченным, вблизи никакого другого жилья нет.
– А сейчас там не живет? – заинтересовался Януш. – Что говорит Яцусь?
– Нет, постоянно Доминик там не живет, но недавно был. И я уверен – теперь появится. Если мы его со всех сторон обложим. Тиран тоже убежден, что он появится там в самое ближайшее время.
– Даже если его кто-то спугнет и он расстанется со своей красоткой, совсем необязательно ему скрываться на недостроенной вилле, – заметил Януш. – Если отрастил бороду и запасся новыми документами, хоть в отеле может жить.
Я возразила:
– В отеле не может. Борода еще не выросла, он только отращивает ее и выглядит, по словам Каси, как настоящий уголовник. Или как люмпен, такого в гостиницу не пустят.
– А это зависит от того, какая гостиница, – сказал Болек. – Знаю я парочку таких, где и вампир может жить совершенно спокойно.
– А что вы знаете о парне Каси? – спросил вдруг Януш. – Кто-нибудь из вас видел его?
Болек немного смешался:
– Откровенно говоря, никто так и не видел. Мы и не расспрашивали ее.
– Ну так вот, у меня тоже есть идея: пошлите своих людей к ней на квартиру. Я имею в виду квартиру не на Вилловой, а на Граничной. Если у Каси есть парень, он там наверняка оставил следы своего пребывания. Пусть проверят отпечатки пальцев, не в перчатках же он сидит в доме любимой девушки. А потом порасспросить Касю о тех, кто бывает у нее, и побеседовать с ними. Снять у них отпечатки пальцев. И тогда или один из них окажется ее хлопцем, или им окажется тот единственный, о котором она вам не скажет.
– Сделать это не так уж трудно, – ответил Болек, – только не понимаю, с чего ты так к этому ее парню привязался?
– А потому, что в вашем деле явно чувствуется второе дно, или вторая линия, не знаю, что тебе предпочтительнее. И с этой второй линией у вас полная неизвестность. Я и то удивляюсь, как Тиран оставляет столько аспектов невыясненными.
– Наверное, рассчитывает, что ему прояснит их Доминик, когда мы его поймаем.
– Может, и прояснит. Ну да ваше дело, ловите Доминика. Только уверен я – к делу, которое вы расследуете, не он один руку приложил…
* * *
Доминика схватили на следующий день.Традиционная вечерняя рассказка поручика Болека на сей раз была захватывающе интересной, динамичной и яркой. Поручик полностью заслужил роскошный ужин: салат с карри и любовно приготовленные настоящие свиные отбивные. И представьте, он начал рассказ, еще не притронувшись к ним, так что мне не пришлось раньше времени снимать их с огня.
Как мы и предполагали, Доминик обнаружился у девицы на Охоте. Участковый этого не очень отдаленного района Варшавы знал своих подопечных как облупленных, ему не составило труда выделить среди них тощих и рыжих. А как раз одна из таких уже третий день как запустила свои профессиональные обязанности, о чем проговорились ее легкомысленные товарки, не подозревая о том, какую свинью подкладывают рыжей и тощей. Глупо хихикая, они даже прошлись насчет того, что она не совсем уж разленилась, продолжает работать, только делает это с удовольствием, повезло девке, и деньги, и удовольствие, а ее опекун не препятствует, он тоже свое получает. Хахаль девке попался не жмот, платит зелеными, все довольны. Везет же некоторым…
Получив эту бесценную информацию, Болек уже через две минуты помчался со своими орлами по указанному адресу.
К сожалению, квартира девицы находилась на первом этаже, а Доминик оказался парень не промах.
Полицейские еще звонили в дверь, а он уже сиганул в окно. Болек тоже не совсем дурак, у окна он поставил часового, и тот страшным голосом заорал: «Стой, стрелять буду!» Да только Доминика это не смутило, он знал – стрелять не будут, ну и не подумал остановиться. За ним гнались, да не догнали.
В квартиру девицы ворвалась группа полицейских во главе с Яцусем. И их восхищенным взорам предстала во всей красе старинная охотничья сумка, тот самый потрепанный ягдташ. Яцусь без помощи лупы разглядел на ней пыль веков и тайника в ветеринарной клинике. Золота в сумке не обнаружили, она была битком набита денежными купюрами, отечественными и иностранными, уложенными тесными рядами. Сумка была в отличном состоянии, купюры в значительно худшем, к тому же они давно вышли из употребления: довоенные польские злотые, французские франки, немного долларов.
– А драгоценности? – поинтересовалась я, на минуту оторвавшись от скворчащих на огне отбивных.
– Никаких драгоценностей. А Яцусь с пеной у рта уверял: их там никогда и не было. И Доминик наверняка здорово разочаровался, когда заглянул в сумку.
Одни лишь доллары и пригодились, а сколько их там было, никто не знает. Золота в квартире никакого не обнаружили, кроме колечка и сережек, представляющих личную собственность и в самом деле тощей и рыжей девицы. Вот я и опять засомневался в том, что это Доминик похитил золото, обнаруженное Райчиком в тайнике дома покойной Наймовой.
– Странно, что Доминик не прихватил ягдташ, когда смывался от своей рыжей красотки.
– Он просто не успел, ведь сумка была хорошо запрятана в самой глубине огромного шкафа, битком набитого вещами девицы. А ему пришлось спешно покидать помещение, отпирать шкаф и извлекать сумку не было времени. Да и с сумкой он вряд ли убежал бы от погони.
– А кроме сумки, ничего из его вещей не осталось?
– Осталось, как же: трусы да майка и еще пара драных носков. Влюбленная девица закупила ему все новенькое, а спал Доминик в шелковой пижаме ее альфонса. Кстати, этого альфонса она куда больше, чем нас, боится. Нам она сразу же все как на духу рассказала, решительно заявив, что никакого преступления не совершала, что полиции нет никакого дела до того, кого она у себя дома держит. Кого хочет, того и любит, иметь любовника не запрещается законом. И она, в общем-то, права. Ни о каком преступлении, совершенном Домиником, она ничего не знала, он с ней не делился. Поделились мы, и только тут девица жутко испугалась. И как вы думаете, что именно ее испугало?
Погасив газ под сковородой с отбивными, я спохватилась, зажгла снова, отбивные переложила на блюдо, а в жире на сковороде принялась поджаривать очищенные и нарезанные четвертинками яблоки.
Болек прервал рассказ, с умилением наблюдая за моими действиями.
– Так кого же она испугалась? – спросила я, поставив на стол угощение.
– Своего альфонса. Боже, какой аромат… На коленях умоляла нас не говорить ему правды о Доминике, иначе ей не жить.
Я удивилась.
– Почему? Ведь он же получал свою долю с клиента.
– Получал, но она обязана была знать, с каким клиентом имеет дело. Скрывать в доме убийцу не имела права, это опасно для бизнеса, такого девке не простят. А как девка определит, убийца или нет клиент, – это уж ее забота, у нее свои методы, альфонс же осуществляет лишь ее внешнюю охрану да защиту от конкуренции. Вот она и умоляла нас скрыть от него правду. Поскольку это было в наших интересах, я пообещал не распространяться насчет того, почему мы разыскиваем Доминика, а она взамен рассказала без утайки все, что знала. Ну, например о том, что всю свою наличность Доминик держал в большом бумажнике, битком набитом, и бумажник этот всегда при нем. Приклеил к животу лейкопластырем, так и спит с ним. А мелочь на текущие расходы в карманах держал. Идея с лейкопластырем неплохая, любой проснется, когда начнут ему с живота сдирать пластырь.
Глядя на сияющего Болека, Януш недоверчиво заметил:
– Упустили бандита с денежками, а ты сияешь, как медный грош перед получкой. Не может быть, чтобы вы все-таки чего-то там не нашли.
– Ты прав! – расплылся в улыбке Болек и положил на свою тарелку отбивную с блюда, выбрав самую большую. – Нашли, но не скажу, что я так уж радуюсь этому, потому как возникает новое осложнение. Ведь этот паршивец Яцусь уверяет…
Нам с Янушем пришлось довольно долго ждать, чтобы узнать о новом открытии паршивца Яцуся.
Болек отрезал кусочек отбивной, положил в рот и принялся жевать. Даже не дал остыть мясу! Но, похоже, не обжегся, проглотил благополучно и даже глаза закрыл от наслаждения.
– Поэзия! – выдохнул он. – Ничего подобного мне и во сне не снилось!
Отбивные у меня и в самом деле получились замечательные, сама не знаю почему. Долгие годы свиные отбивные были для меня камнем преткновения и неосуществимой мечтой. С ними связана целая история. Когда-то, на заре туманной юности, я на короткое время оказалась в Катовицах. Обедали мы там в закусочной, хозяйка которой славилась на весь город своими отбивными. Мне и в самом деле ни до, ни после не доводилось отведывать таких шедевров кулинарии. На всю жизнь запомнились, и сколько я впоследствии ни прилагала усилий, мне ни на шаг не удалось приблизиться к этим вершинам кулинарного искусства. Сегодня, похоже, я сделала-таки шаг вперед, сама не ведаю, каким образом, а благодарный потребитель Болек сумел по достоинству оценить результаты моих трудов. Блаженное выражение его лица привело на память еще одну историю моей, увы, далекой молодости.
– Капуста! – невольно вырвалось у меня.
– А что с капустой? – живо заинтересовался Болек.
– Молодую капусту тушила в котле кухарка у нас в харцерском лагере, мне лет пятнадцать было. Так, скажу я вам, это была не капуста, а чистая амброзия!
И мы все, как один человек, набивались к кухарке в помощники, чтобы она разрешила нам потом вымыть котел, тот, кто мыл, имел право его вылизать.
И вот тоже, потом мне уже никогда не удалось приготовить такой капусты…
– А жаль! – искренне пожалел Болек.
Януш попытался отвлечь нас от кулинарных тем, но ему это не сразу удалось. Наконец он раздраженно поинтересовался у поручика:
– Ты и в самом деле ешь только раз в день?
– А когда мне еще есть? – удивился поручик. – Вот только у вас вечерком… Интересно, сколько человек вообще может выдержать без пищи?
– Говорят, вроде бы сорок дней, – сказала я.
– Может, сорок и выдержит, но уже на десятый день, сдается мне, будет ни на что не годен. Что касается меня, так даже двое суток поста очень отрицательно сказываются на моей умственной деятельности.
Признаюсь честно, никакое расследование на ум не идет, все мысли в голове – только о котлетах или, к примеру, вместо вещдоков или подозреваемых вижу только огромную гору макарон с яичницей.
– Сейчас тебе грех жаловаться, жрешь каждый день, и вчера, вот и сегодня, что видно на прилагаемом снимке. Так что на двое суток сваливать у тебя нет оснований. Может, все-таки вернемся к Доминику?
Болек возмутился.
– Есть у тебя совесть? Отрываешь меня от таких котлет из-за какого-то паршивого Доминика!
Мы позволили поручику спокойно насладиться отбивной, но когда он принялся, не делая паузы, за третью, не выдержали. В конце концов, может есть и рассказывать! Пришлось бедняге подчиниться. Уж очень не терпелось нам узнать о новом открытии паршивого щенка.