Страница:
Не очень уверенно я высказала предположение, что отпечатки принадлежали ее парню. Вроде бы первое приходит в голову, тут и ломать ее нечего, но очень уж громко звучали фанфары в голосе Болека.
Очень уж громко. С чего бы?
Наморщив лоб, Януш глядел на Болека и вдруг сообразил:
– О холера! Никак нашелся четвертый?
Не в силах произнести ни слова от распиравшей его радости, Болек принялся молча кивать и так энергично кивал, что того и гляди голова у человека оторвется. Как же так? Ведь я изначально была уверена – Кася и ее парень ни в чем нехорошем не замешаны, а тут получается… Что, собственно, получается?
– Интересно, на вилле в Константине он побывал сам по себе или с ведома Каси? Неудивительно, что она так его скрывает. Нет, теперь уж Тиран в нее вопьется, не отстанет. Уже начал?
– Нет, – ответил Болек, по инерции продолжая энергично кивать. Сообразив, что кивки головой теперь противоречат смыслу слов, кивать наконец перестал и от жестов перешел к словам.
– Нет, пока Тиран еще не принялся за нее, потому что с утра мы не застали Касю, чуть свет уже куда-то умотала, но повестку ей в почтовый ящик бросили. На завтра вызывает бедняжку. Теперь уж ей не отвертеться, разве что и в самом деле парень был в ветеринарной клинике по собственной инициативе, а Кася ничего об этом не знает. Ведь и это возможно.
Я кинулась на защиту Каси, осуждающе заметив:
– Ведь если честно, вы о Касе ничего толком не знаете. Старая жмотина, ее убиенная тетка, заслонила вам весь свет, а о девушке вы никого и не порасспрашивали…
– Не было необходимости! – горячо возразил поручик. – Пани Пищевская одна с успехом всю общественность заменит.
– Может, и заменит, а вот о ее парне ничего не знала. Кася учится и подрабатывает в рекламе, вот и все, что вы узнали от пани Крыси. И больше ничего о девушке не знаете.
– А вот и знаем! – опять возразил поручик. – С тех пор, как ушла от тетки, вела и до сей поры ведет очень насыщенную жизнь. Играет в теннис чуть ли не каждый день, почти целый год ездила к шести утра на ипподром в Служевце, там училась верховой езде в секции Хуберта. Оказалось, что у девушки просто талант, и лошади ее любят. Три месяца посещала школу танцев, куда, для разнообразия, ходила на вечерние занятия…
– Ну и что? Плясала там сольные партии? Классическим балетом занималась?
– Нет, там танцевала с партнером, у них в школе есть такие. Их специально приставляют к ученицам.
Сначала у нее каждый раз был другой партнер, потом один при ней закрепился, растолкав конкурентов.
И тут Кася как-то быстро закончила курс обучения, прекратила ходить на уроки танцев. Похоже, из-за того, что хотела отвязаться от надоедливого партнера. Он потом рассказывал направо и налево, что к девушке со всем своим вниманием, а она нос воротит. Ни разу домой не пригласила, ни разу с ним в кафе не побывала, вечно у нее нет времени.
– Надо же, как интересно. А что вы еще о Касе узнали?
– Посещала бассейн через день, научилась очень хорошо плавать. Тут к ней привязался инструктор по плаванию и тоже остался очень недоволен. Правда, этот не из болтливых, только и ответил нашему человеку – я не трутень, на лету не привык за девушками ухаживать. Все понятно, у Каси опять не было для него времени. Она жить спешила, торопилась наверстать то, чего была лишена из-за тетки.
И наверстала, похоже. А вот подруг не завела. И не потому, что у Каси неуживчивый характер, нет, девушки любили ее, но у них хватило ума на то, чтобы не появляться в ее обществе. Да и суховатая она была какая-то – ни посплетничать с ней, ни посоветоваться. Нет, посоветоваться можно было, но только в одной области давала советы Кася – как поизящнее и покрасивее одеться. У девушки был безошибочный вкус и действительно золотые руки.
Что ж, пришлось признать, полиция и в самом деле знала о Касе немало. И все равно…
– И все равно, ее парня вы так и не вычислили! – с удовлетворением констатировала я.
– Как вычислишь, если у девушки нет подруг, а ее контакты с людьми сведены до минимума? – оправдывался Болек. – И к тому же этот ее парень мог появиться недавно. Мы в самом деле не знаем, откуда он взялся. Может, прослышал о прадедушкином наследстве и обольстил девушку? Может, был в одной шайке с Райчиком?
– Владька знала бы о нем, – не поверил Януш в эту версию. – Хотя всякое бывает… Ладно, а теперь расскажи нам снова и во всех подробностях об открытиях, сделанных Яцусем в Константине. Надо связать концы с концами.
– Значит, по отпечаткам пальцев установлено, что четвертым неизвестным нам до сих пор участником драмы в ветеринарной клинике был Касин парень.
По словам Яцуся, он: в разрушении стены участие принимал, к шкафчику с лекарствами прикасался, к лекарствам тоже, многие двери в клинике открывал, его следы остались на многих дверных ручках.
Яцусь уверен: в клинике этот парень был не один раз, потому что некоторые оставленные им следы покрыты другими. И еще паркетины пола отдирал…
– А не работает ли он вообще в ветеринарной клинике? – вдруг пришло мне в голову.
– Нет, мы проверяли. Может, в клинике и бывал на законном основании, но среди ее сотрудников не значится, сотрудников мы всех проверили. Да и сотрудники в принципе не сдирают паркет в месте работы. Последнее доказательство получим, когда сможем взять у него кровь на анализ, ведь Яцусь считает, что это он лежал раненый и истекающий кровью на куче строительного мусора, вынутого из стены.
Но пока нам не с чем сравнить анализы той крови, а вот когда сравним, когда они совпадут – не останется сомнений, именно он! Лежал и кровью истекал, потому что его ударил Доминик, «защищаясь». А так этот парень, в случае чего, может заявить: да, бывал я в клинике, но раньше и ни о чем не знаю. Жаль, у Каси в квартире не обнаружено капелек его крови!
– Да, жаль, что она не попыталась его зарезать, была бы вам тогда кровь! – насмешливо заметила я.
– Да, жаль! – на полном серьезе согласился Болек. – И еще одно: убийство библиотекаря не можем ему приписать, тут, во-первых, Доминик дал свои показания, во-вторых, найден обломок кирпича, которым библиотекарь был убит, а на обломке – отпечатки пальцев Доминика. Видите, опять оказался прав этот чертов щенок! Так что убийцей Касин парень вряд ли является, зато очень может быть не только свидетелем убийства, но и соучастником преступления. И мы просто обязаны его разыскать!
Прежде всего, поняла причины ненависти ко мне тетки и всю глубину этой ненависти. А ведь я иногда упрекала себя: нет никакой ненависти, она лишь плод моего воображения. Нет, оказывается, была и самая что ни на есть настоящая. И к тому же с каждым годом росла и увеличивалась, возможно, потому, что с каждым, годом я все более делалась похожей на свою мать. И служила постоянным, ежедневным напоминанием тетке о ее жизненной катастрофе. Вот почему она систематически, изо дня в день измывалась над этим живым напоминанием, самыми изощренными способами стараясь отравить мне жизнь.
Паранойя? Сумасшествие? В какой-то степени несомненно. И садизм чистой воды. Охотней всего она совсем сжила бы меня со света, отравила, но тем самым лишила бы себя удовольствия измываться надо мной. И над кем измывалась? Над слабым, беззащитным ребенком, ни в чем не повинным, оставленным ей сестрою под опеку со всем имуществом этого ребенка. Теперь-то я знаю истинные размеры состояния, оставленного бабушкой сестре. Самое удивительное в том, что ребенок выжил и остался более или менее нормальным… Говорю «более или менее», потому что, разумеется, жизнь с теткой отразилась на моей психике и чертах характера. И если бы не Бартек, не знаю, чем бы это кончилось…
Проникнуть в квартиру соседей оказалось легче, чем я предполагала. Заехала к слесарю на Ружаную за ключами и прямо от него – на Фильтровую. Перед домом что-то подсказало мне один из ключей испробовать у входа в подъезд дома. И в самом деле, один оказался от замка в подъезде, не пришлось звонить пани Бернацкой, чтобы она по домофону открыла входную дверь. Слесарь оказался на высоте, ключи сделал отличные, да, наверное, и мои слепки получились удачными. Вот и лестничная площадка, рядом две квартиры: пани Бернацкой и бывшая бабушкина.
И опять я не стала звонить в квартиру, чтобы предварительно убедиться, что она пустая, что никто из жильцов, например, не заболел гриппом и не остался дома в неурочное время. А вдруг пани Бернацкая из своей квартиры услышит звонок в соседнюю дверь?
Мне повезло, квартира оказалась пустой. Тот самый шкафчик в кухне оказался битком набит: посуда, кастрюли, вазочки и миллион других вещей. У меня дрожали руки, когда я принялась все это вытаскивать из шкафа, стараясь складывать в том же порядке, в каком стояло в шкафу, чтобы потом положить, как лежало и стояло раньше. Вот наконец и тайник.
Прадедушка обстоятельно описал, как его открыть.
Много лет пролетело, но механизм действовал отлично. Я распахнула дверцу потайного шкафчика в стене, и у меня захватило дух…
Нет, в тайнике не было ничего из того, что принято называть драгоценностями. Зато я нашла там вещи, которые для меня были дороже во сто крат золота и драгоценных камней. На полке лежала связка писем и старая тетрадь. На конвертах – адрес и фамилия моей бабушки, на страницах писем – ее имя.
И был там еще большой конверт с метриками моих родителей, их свидетельством о браке, дипломом отца… Мама родилась в январе, значит, тот самый брелок с Козерогом принадлежал ей…
Постаравшись кастрюли, горшки и прочую посуду расставить в шкафу на полках так же, как вся эта посуда стояла, я заперла пустой тайник и кухонный шкаф.
Нет, я поехала не домой, а на кладбище. Единственное место, куда мне следовало ехать в таком настроении. Села на скамеечку у нашего фамильного склепа, который нашла с помощью администрации кладбища. Тетка и его скрывала от меня. А я еще собиралась и ее похоронить здесь. Теперь не сделаю этого.
Около двух часов просидела я на кладбище, читая письма и записи в тетради. Это не был дневник в полном смысле слова, бабушка не записывала в тетради событий и происшествий, а только свои мысли.
Видимо, не с кем ей было делиться ими, поэтому записывала для себя. События же и факты содержались в письмах, которые она получала и с которыми я вот теперь могла ознакомиться.
Из них я узнала, что ее родная сестра, та самая проклятая «тетка», страстно влюбилась в молодого парня, младше ее на тридцать лет. И впала в бешенство, когда этот молодой человек женился на ее родной племяннице, дочери моей бабушки. Тетка люто возненавидела обоих. Молодым человеком, предметом ее безумной любви, был мой отец.
Факт свадьбы скрыли от тетки. Узнав об этом постфактум, она впала в такую ярость, что опасались за ее рассудок, врачи настаивали на помещении ее в психлечебницу. То-то мне казалось, что она ненормальная… Из записей бабушки следует, что вскоре тетка немного успокоилась, решили не класть ее в больницу. Бабушка надеялась, что с сестрой все будет в порядке, время возьмет свое, залечит душевную рану. Пять лет прошли относительно спокойно, только тетка совершенно отделилась от семьи.
Через пять лет мои родители погибли в автокатастрофе. Я осталась сиротой. Бабушка отдавала себе отчет в том, что очень больна, что ее дни сочтены.
Пришлось обратиться к сестре, единственному близкому человеку. Бабушка была уверена, что ее безумная страсть к моему отцу давно остыла, и в любом случае она позаботится о ребенке некогда любимого человека. Да еще если при этом наследует очень большое состояние. Судя по записям бабушки, сестра ее обманула, притворившись заботливой и внимательной сестрой, сделав вид, что от прошлого не осталось и следа. И все-таки бабушка инстинктивно не доверяла сестре полностью. Пожилая и тяжело больная женщина, потеряв единственную дочь, оставляла теперь маленькую внучку на милость сестре, в порядочности которой была далеко не уверена. Душа ее изболелась из-за меня, эта неуверенность в моем будущем раньше времени свела ее в могилу.
Может, оно и лучше, что бабушка не знала, какую судьбу мне уготовила. Ненависть тетки к моим родителям с годами не ослабела, а только усилилась, и она перенесла ее на меня. Только теперь я поняла, почему она так издевалась надо мной, почему уничтожала все фотографии родителей, любую вещь, связанную с ними, почему назвала меня своей фамилией, и я долгие годы не знала своей настоящей фамилии, пока пани Кристина не просветила меня. Пясковский – это была фамилия моего отца, которого по-страшному возненавидела тетка. Отнять у меня всякую память о моих родителях – вот в чем заключалась ее страшная месть.
Сорок восемь лет было тогда тетке, когда она влюбилась, когда сходила с ума по молодому парню, совсем юноше. Самый критический возраст для женщины. Она никогда не была не только привлекательной, но просто молодой, она и в молодости выглядела старообразно, неудивительно, что не пользовалась успехом у мужчин, никогда в жизни никто не влюбился в нее. Через пять лет он женился на моей матери, а еще через пять они оба погибли. И он оказался для нее навеки потерян. Мстить она смогла лишь мне, его дочери, и делала это с патологической жестокостью.
Повзрослев, я вырвалась от нее, временно поселилась в квартире своей учительницы рисования. Нет, тетка не смирилась с этим. После ее смерти я поняла, какую страшную вещь она задумала, вот и полиция подтвердила, что квартиру она собиралась продать и свалиться мне на голову перед самым возвращением пани Яжембской. Что бы я смогла сделать?
Не впустить ее в квартиру? Она бы устроила скандал на лестнице, подняла крик на весь дом, убедила бы всех, какая я бесчувственная, неблагодарная скотина, оставляю на улице старую беспомощную тетку. Впустить ее в квартиру? Как потом объясню пани Яжембской, ведь я не имела права никого поселять в ее квартире, квартира была оставлена мне, мне доверили, а я… Что я? Искала бы другую квартиру?
За какие деньги? Не умри тетка, не было бы у меня ни гроша, ведь знала же я о ее патологической ненависти ко мне и жадности. Я бы металась в поисках денег, сняла бы комнату, работала из последних сил, живя с ней в одной комнате, а она с мстительной радостью наблюдала бы за моими мучениями. Какое счастье, что ей не удалось продать квартиру, а все из-за той же жадности. Не поднялась рука заплатить немалую сумму за ремонт, а снизить цену за такую квартиру, как есть, не позволила жадность. Если бы не эта жадность, она до сих пор была бы жива, глядишь, еще меня бы пережила, а сейчас сидела бы на моей шее…
Как хорошо, что я не знала о теткиных планах, иначе сама бы сошла с ума или просто покончила с собой, ведь понимала, что дальнейшей жизни с нею мне просто не вынести.
Нет, совесть не станет меня мучить. Наверняка я могла спасти ей жизнь и не сделала этого. Она сама виновата, ее слепая ненависть ко мне рикошетом отозвалась и во мне ненавистью к ней, да и могла ли я не возненавидеть ее? А наказание я отбыла авансом, пятнадцать лет моральной каторги – вполне достаточный срок. Доведись второй раз… Я поступила бы так же. И в третий раз тоже! И в сто двадцать пятый!
И гори все огнем, не стану я мучиться угрызениями совести!
И все-таки Болек поначалу угрюмо молчал. Заговорил только после того, как отведал закусок в виде спаржи под майонезом и маслин без косточек.
– Ну и погодка! – заговорил поручик. – И не скажешь, что дождь, а так, не пойми что… Сырость. Не холодно, и ветра почти нет, а висит какая-то мразь в воздухе, чтоб ей… Может, ночью похолодает немного и тучи развеются, ведь сейчас же полнолуние, должна быть хорошая погода, такая имеет право быть, лишь когда идет к новолунию…
– Идет, идет, и никак не может дойти, – пробормотал Януш, осуждающе поглядев на младшего коллегу.
– Да вы поешьте! – подсунула я свои деликатесы.
Болек оставил в покое погоду и решился отведать закусок. Лицо его прояснилось после первого же кусочка спаржи.
– Ладно, скажу, – решился он. – Тиран сразу же пустил в ход тяжелую артиллерию. Разложил перед девушкой увеличенные фотографии отпечатков пальцев, в руку ей сунул лупу и велел внимательно рассмотреть фотографии, заметив еще, что она как художница наверняка разберется в этих произведениях искусства. Слышали бы вы, каким тоном он это изрек! Лед! Айсберг! Северный полюс!
– А Кася что? – не выдержала я, потому что Болек замолчал, явно вновь переживая ту самую сцену, замораживающую кровь в жилах.
– Осмотрела. Очень внимательно осмотрела. Потом столь же внимательно осмотрела Тирана, правда, невооруженным глазом, и ни слова не произнесла.
Молчала, как камень! Гранит! Пришлось заговорить Тирану. Он спросил ее: одинаковые ли, по се мнению, отпечатки?
– И что Кася?
– Кася ответила, что в отпечатках она не очень разбирается, но, на ее взгляд, нет разницы, она, Кася, читала детективы, понимает значение отпечатков и полагает, они принадлежат одному и тому же лицу. То есть взяла быка за рога! Тирану это понравилось. Он спросил, не догадывается ли она – какому именно лицу.
Риторический вопрос, ответила Кася, откуда, мол, ей знать. Тогда я вам скажу, ответил Тиран. И сказал.
Вот эти самые пальчики обнаружены в ее квартире и на вилле в Константине. Не знает ли она случайно, что именно происходило в той самой ветеринарной лечебнице в Константине? Кася совершенно хладнокровно ответила: знает в общих чертах, он, Тиран, должен знать лучше ее, так какой смысл ей ему об этом рассказывать? И Тиран был такой довольный, что даже не стал психовать, а тут же сделал второй выстрел из своего дальнобойного орудия: в вашей квартире, уважаемая, сказал, бывает лишь только ваш парень, как вы сами нам сообщили, так не будете ли столь любезны просветить нас, что именно ваш парень делал на вилле в Константине? Признаюсь вам, я от этой девушки всего ждал. Вот сейчас скажет: отнес моего котеночка к ветеринару, но нет! Посмотрела она этак спокойненько на Тирана и ровным голосом ответила: меня при этом не было, откуда мне знать. Значит, поймал ее на слове Тиран, вы знали, что он там был? Знаю, ответила. А зачем он туда пошел? – спросил Тиран. А затем, чтобы добраться до прадедушкиного клада, – ответила она.
До сих пор я не понимаю, как удалось поручику, не прерывая своего рассказа ни на минуту, прикончить всю мою спаржу. Вот теперь он сделал перерыв, передохнул и пододвинул к себе маслины.
– Я бы на твоем месте не стал так опрометчиво наедаться, – предостерег коллегу Януш. – Ведь тебя еще ждет грудинка. Мне дали кусочек попробовать, говорю тебе – нечто потрясающее!
Болек понимающе кивнул и смел со своей тарелки добавку маслин. Пожалуй, воздержусь пока от подачи жаркого, а то отвлечется. Болек покосился на сковороду на плите и продолжил рассказ:
– Тиран был малость ошарашен, но постарался взять себя в руки и потребовал разъяснений. Подумав, Кася пояснила: о прадедушкиных кладах она узнала от пани Крыси, где конкретно он их прятал – не знала, но они с Бартеком решили проверить бывший прадедушкин дом в Константине. Они оба очень нуждались в деньгах, откуда ей было знать, что тетка сыграет в ящик и она, Кася, неожиданно разбогатеет?
Тогда бы не пришлось стены разбирать и полы сдирать. Вот, значит, они и решили, что Бартек поищет клад на вилле в Константине. Ну и что там произошло, поинтересовался Тиран. И ничего не узнал, потому что Кася решительно отказалась отвечать на этот вопрос. Он, Тиран, сам знает, что Бартек никого не убивал, так что ее, Касю, нельзя обвинить в том, что она покрывает убийцу, вот она пока и помолчит, она не болтливая, ей помолчать – одно удовольствие. Остальное он в свое время узнает от самого Бартека…
Я заметила, что Болек стал повторяться и вроде бы терять нить повествования, причем уже не отрывал жадного взгляда от сковороды на плите. Больше тянуть было нельзя, пришлось поставить грудинку на стол и подать все, что приготовила к ней. Предупредив, что из слив тоже вынуты косточки – а то ведь не заметит и не оценит! – я предложила приступить к трапезе, но не торопиться, ибо мясо с пылу, с жару.
Грудинка и в самом деле оказалась очень горячей, и хотя Болек, не вняв предупреждениям, набросился на нее, все равно вынужден был есть по маленькому кусочку, получив тем самым возможность в перерывах продолжить рассказ.
Тиран сохранил самообладание и ознакомил Касю со статьей уголовно-процессуального кодекса, которая предусматривает даже принудительную доставку в полицию коронного свидетеля, а сокрытие оного вполне может быть приравнено к сокрытию убийцы.
Ей, Касе, возможно, известно, что в Константиновской ветеринарной клинике в злополучную ночь погиб человек. Такой натиск нелегко было выдержать, но Кася выдержала. И вовсе она никого по скрывает, заявила Кася, и Бартек вовсе не прячется, а тяжко работает. Так, может, тогда она, Кася, хоть фамилию этого Бартека назовет? Хорошо, ответила, завтра назову. А если пану капитану до завтра никак ждать нельзя, ради Бога, пусть пан капитан ее, Касю, хоть сейчас посадит за решетку. Она, Кася, даже специально так распределила свою работу, что пару дней может не появляться в фирме. И еще добавила: за то, что не называет фамилию Бартека, вряд ли уголовно-процессуальный что-либо предусматривает, а в истории уже не раз случалось, что девушка и юноша, без памяти влюбляясь друг в друга, не только фамилий друг друга не знали, но даже и имен.
Вот и она может запросто не знать фамилии своего Бартека. Что оставалось делать Тирану? Правда, автоматически предупредил свидетельницу, что за дачу ложных показаний свидетелю может грозить наказание до пяти лет лишения свободы, но как-то эти пять лет Касю не испугали. И лопнуть мне на этом месте, если когда еще Тирану попадался такой свидетель! Эти пять лет Касю просто-таки обрадовали, вроде бы она ждала чего-то в этом роде, потому что с улыбкой ответила: в нашей стране еще никогда и никого не присуждали к такой мере наказания за дачу ложных показаний, она специально узнавала, прежде чем идти на допрос, так что она будет первой, а это, согласитесь, большая честь. Я во все глаза уставился на Тирана – как он воспримет такое?
Ничего, выдержал. А я вам говорю, ее любой суд оправдает, женщина судья или мужик, ведь девушка действовала из самых благородных побуждений. Ну и Тиран, должно быть, тоже это прекрасно понимал.
– И что же, отпустил ее на все четыре стороны? – удивился Януш.
– Не совсем. За решетку не посадил, но опекуна к ней приставил.
– Очень правильно сделал.
Я потребовала разъяснений, почему они считают такое решение правильным. Мне разъяснили: изолировать Касю никак нельзя, сплошной вред расследованию. Во-первых, парень встревожится и может дать деру. Во-вторых, не имея контактов со своим возлюбленным, Кася не будет знать, когда он закончит работу, и может молчать дольше, чем это вызвано необходимостью. Так что лучше незаметно понаблюдать за девушкой, а возможно, и подслушать телефонный разговор, который, есть надежда, не сведется к паническому Касиному предостережению: «Немедленно смывайся!» – В общем-то, на мой взгляд, Тирану не так уж и нужен этот ее Бартек, – высказал свое мнение поручик, – хватило бы нам и Доминика, тот не знает об отсутствии свидетеля и по-прежнему горячо отстаивает свою концепцию вынужденной обороны.
Правда, все еще остается много неясностей, да и для нас стыд и позор не найти этого парня.
– Я и то удивляюсь… – начал было Януш.
Болек нетерпеливо перебил его:
– А чему тут удивляться? Не судимый, в картотеке его пальчики не значатся, можем их на гвоздике в нужнике повесить, знаем только, что высокий и с веснушками. Даже кем работает не знаем! Может, чернорабочий, а может, и летчик-испытатель. Уж Кася очень старалась ни одного лишнего словечка о нем не проронить из своих восхитительных губок. Тиран уже сообразил, что подстерегать возлюбленного Каси следует у дверей всех квартир, где девушка вообще появляется. Ведь как получается? Когда тот пинками выгонял Доминика из квартиры на Вилловой, его поджидали на Граничной и наоборот. Но теперь уж Тиран не даст себя провести. Есть люди, нет людей – за Касей найдется кому присматривать.
– А родители его?
– Фамилии не знаем, как найти родителей? Впрочем, может, он тоже сиротинка, как и Кася. Возраста его Кася тоже предусмотрительно не называла, так что разыскивать его в институтах Варшавы мало толку, может, он на десяток лет ее старше? А если бы не Яцусь, мы бы вообще о нем ничего не узнали. Знаешь, где он отыскал в Касиной квартире отпечатки его пальцев? В жизни не догадаешься. У нее там такая чистота, ни пылинки. Так вот, на спинке кресла.
Очень уж громко. С чего бы?
Наморщив лоб, Януш глядел на Болека и вдруг сообразил:
– О холера! Никак нашелся четвертый?
Не в силах произнести ни слова от распиравшей его радости, Болек принялся молча кивать и так энергично кивал, что того и гляди голова у человека оторвется. Как же так? Ведь я изначально была уверена – Кася и ее парень ни в чем нехорошем не замешаны, а тут получается… Что, собственно, получается?
– Интересно, на вилле в Константине он побывал сам по себе или с ведома Каси? Неудивительно, что она так его скрывает. Нет, теперь уж Тиран в нее вопьется, не отстанет. Уже начал?
– Нет, – ответил Болек, по инерции продолжая энергично кивать. Сообразив, что кивки головой теперь противоречат смыслу слов, кивать наконец перестал и от жестов перешел к словам.
– Нет, пока Тиран еще не принялся за нее, потому что с утра мы не застали Касю, чуть свет уже куда-то умотала, но повестку ей в почтовый ящик бросили. На завтра вызывает бедняжку. Теперь уж ей не отвертеться, разве что и в самом деле парень был в ветеринарной клинике по собственной инициативе, а Кася ничего об этом не знает. Ведь и это возможно.
Я кинулась на защиту Каси, осуждающе заметив:
– Ведь если честно, вы о Касе ничего толком не знаете. Старая жмотина, ее убиенная тетка, заслонила вам весь свет, а о девушке вы никого и не порасспрашивали…
– Не было необходимости! – горячо возразил поручик. – Пани Пищевская одна с успехом всю общественность заменит.
– Может, и заменит, а вот о ее парне ничего не знала. Кася учится и подрабатывает в рекламе, вот и все, что вы узнали от пани Крыси. И больше ничего о девушке не знаете.
– А вот и знаем! – опять возразил поручик. – С тех пор, как ушла от тетки, вела и до сей поры ведет очень насыщенную жизнь. Играет в теннис чуть ли не каждый день, почти целый год ездила к шести утра на ипподром в Служевце, там училась верховой езде в секции Хуберта. Оказалось, что у девушки просто талант, и лошади ее любят. Три месяца посещала школу танцев, куда, для разнообразия, ходила на вечерние занятия…
– Ну и что? Плясала там сольные партии? Классическим балетом занималась?
– Нет, там танцевала с партнером, у них в школе есть такие. Их специально приставляют к ученицам.
Сначала у нее каждый раз был другой партнер, потом один при ней закрепился, растолкав конкурентов.
И тут Кася как-то быстро закончила курс обучения, прекратила ходить на уроки танцев. Похоже, из-за того, что хотела отвязаться от надоедливого партнера. Он потом рассказывал направо и налево, что к девушке со всем своим вниманием, а она нос воротит. Ни разу домой не пригласила, ни разу с ним в кафе не побывала, вечно у нее нет времени.
– Надо же, как интересно. А что вы еще о Касе узнали?
– Посещала бассейн через день, научилась очень хорошо плавать. Тут к ней привязался инструктор по плаванию и тоже остался очень недоволен. Правда, этот не из болтливых, только и ответил нашему человеку – я не трутень, на лету не привык за девушками ухаживать. Все понятно, у Каси опять не было для него времени. Она жить спешила, торопилась наверстать то, чего была лишена из-за тетки.
И наверстала, похоже. А вот подруг не завела. И не потому, что у Каси неуживчивый характер, нет, девушки любили ее, но у них хватило ума на то, чтобы не появляться в ее обществе. Да и суховатая она была какая-то – ни посплетничать с ней, ни посоветоваться. Нет, посоветоваться можно было, но только в одной области давала советы Кася – как поизящнее и покрасивее одеться. У девушки был безошибочный вкус и действительно золотые руки.
Что ж, пришлось признать, полиция и в самом деле знала о Касе немало. И все равно…
– И все равно, ее парня вы так и не вычислили! – с удовлетворением констатировала я.
– Как вычислишь, если у девушки нет подруг, а ее контакты с людьми сведены до минимума? – оправдывался Болек. – И к тому же этот ее парень мог появиться недавно. Мы в самом деле не знаем, откуда он взялся. Может, прослышал о прадедушкином наследстве и обольстил девушку? Может, был в одной шайке с Райчиком?
– Владька знала бы о нем, – не поверил Януш в эту версию. – Хотя всякое бывает… Ладно, а теперь расскажи нам снова и во всех подробностях об открытиях, сделанных Яцусем в Константине. Надо связать концы с концами.
– Значит, по отпечаткам пальцев установлено, что четвертым неизвестным нам до сих пор участником драмы в ветеринарной клинике был Касин парень.
По словам Яцуся, он: в разрушении стены участие принимал, к шкафчику с лекарствами прикасался, к лекарствам тоже, многие двери в клинике открывал, его следы остались на многих дверных ручках.
Яцусь уверен: в клинике этот парень был не один раз, потому что некоторые оставленные им следы покрыты другими. И еще паркетины пола отдирал…
– А не работает ли он вообще в ветеринарной клинике? – вдруг пришло мне в голову.
– Нет, мы проверяли. Может, в клинике и бывал на законном основании, но среди ее сотрудников не значится, сотрудников мы всех проверили. Да и сотрудники в принципе не сдирают паркет в месте работы. Последнее доказательство получим, когда сможем взять у него кровь на анализ, ведь Яцусь считает, что это он лежал раненый и истекающий кровью на куче строительного мусора, вынутого из стены.
Но пока нам не с чем сравнить анализы той крови, а вот когда сравним, когда они совпадут – не останется сомнений, именно он! Лежал и кровью истекал, потому что его ударил Доминик, «защищаясь». А так этот парень, в случае чего, может заявить: да, бывал я в клинике, но раньше и ни о чем не знаю. Жаль, у Каси в квартире не обнаружено капелек его крови!
– Да, жаль, что она не попыталась его зарезать, была бы вам тогда кровь! – насмешливо заметила я.
– Да, жаль! – на полном серьезе согласился Болек. – И еще одно: убийство библиотекаря не можем ему приписать, тут, во-первых, Доминик дал свои показания, во-вторых, найден обломок кирпича, которым библиотекарь был убит, а на обломке – отпечатки пальцев Доминика. Видите, опять оказался прав этот чертов щенок! Так что убийцей Касин парень вряд ли является, зато очень может быть не только свидетелем убийства, но и соучастником преступления. И мы просто обязаны его разыскать!
* * *
Наконец-то я все поняла, милостивый боже!Прежде всего, поняла причины ненависти ко мне тетки и всю глубину этой ненависти. А ведь я иногда упрекала себя: нет никакой ненависти, она лишь плод моего воображения. Нет, оказывается, была и самая что ни на есть настоящая. И к тому же с каждым годом росла и увеличивалась, возможно, потому, что с каждым, годом я все более делалась похожей на свою мать. И служила постоянным, ежедневным напоминанием тетке о ее жизненной катастрофе. Вот почему она систематически, изо дня в день измывалась над этим живым напоминанием, самыми изощренными способами стараясь отравить мне жизнь.
Паранойя? Сумасшествие? В какой-то степени несомненно. И садизм чистой воды. Охотней всего она совсем сжила бы меня со света, отравила, но тем самым лишила бы себя удовольствия измываться надо мной. И над кем измывалась? Над слабым, беззащитным ребенком, ни в чем не повинным, оставленным ей сестрою под опеку со всем имуществом этого ребенка. Теперь-то я знаю истинные размеры состояния, оставленного бабушкой сестре. Самое удивительное в том, что ребенок выжил и остался более или менее нормальным… Говорю «более или менее», потому что, разумеется, жизнь с теткой отразилась на моей психике и чертах характера. И если бы не Бартек, не знаю, чем бы это кончилось…
Проникнуть в квартиру соседей оказалось легче, чем я предполагала. Заехала к слесарю на Ружаную за ключами и прямо от него – на Фильтровую. Перед домом что-то подсказало мне один из ключей испробовать у входа в подъезд дома. И в самом деле, один оказался от замка в подъезде, не пришлось звонить пани Бернацкой, чтобы она по домофону открыла входную дверь. Слесарь оказался на высоте, ключи сделал отличные, да, наверное, и мои слепки получились удачными. Вот и лестничная площадка, рядом две квартиры: пани Бернацкой и бывшая бабушкина.
И опять я не стала звонить в квартиру, чтобы предварительно убедиться, что она пустая, что никто из жильцов, например, не заболел гриппом и не остался дома в неурочное время. А вдруг пани Бернацкая из своей квартиры услышит звонок в соседнюю дверь?
Мне повезло, квартира оказалась пустой. Тот самый шкафчик в кухне оказался битком набит: посуда, кастрюли, вазочки и миллион других вещей. У меня дрожали руки, когда я принялась все это вытаскивать из шкафа, стараясь складывать в том же порядке, в каком стояло в шкафу, чтобы потом положить, как лежало и стояло раньше. Вот наконец и тайник.
Прадедушка обстоятельно описал, как его открыть.
Много лет пролетело, но механизм действовал отлично. Я распахнула дверцу потайного шкафчика в стене, и у меня захватило дух…
Нет, в тайнике не было ничего из того, что принято называть драгоценностями. Зато я нашла там вещи, которые для меня были дороже во сто крат золота и драгоценных камней. На полке лежала связка писем и старая тетрадь. На конвертах – адрес и фамилия моей бабушки, на страницах писем – ее имя.
И был там еще большой конверт с метриками моих родителей, их свидетельством о браке, дипломом отца… Мама родилась в январе, значит, тот самый брелок с Козерогом принадлежал ей…
Постаравшись кастрюли, горшки и прочую посуду расставить в шкафу на полках так же, как вся эта посуда стояла, я заперла пустой тайник и кухонный шкаф.
Нет, я поехала не домой, а на кладбище. Единственное место, куда мне следовало ехать в таком настроении. Села на скамеечку у нашего фамильного склепа, который нашла с помощью администрации кладбища. Тетка и его скрывала от меня. А я еще собиралась и ее похоронить здесь. Теперь не сделаю этого.
Около двух часов просидела я на кладбище, читая письма и записи в тетради. Это не был дневник в полном смысле слова, бабушка не записывала в тетради событий и происшествий, а только свои мысли.
Видимо, не с кем ей было делиться ими, поэтому записывала для себя. События же и факты содержались в письмах, которые она получала и с которыми я вот теперь могла ознакомиться.
Из них я узнала, что ее родная сестра, та самая проклятая «тетка», страстно влюбилась в молодого парня, младше ее на тридцать лет. И впала в бешенство, когда этот молодой человек женился на ее родной племяннице, дочери моей бабушки. Тетка люто возненавидела обоих. Молодым человеком, предметом ее безумной любви, был мой отец.
Факт свадьбы скрыли от тетки. Узнав об этом постфактум, она впала в такую ярость, что опасались за ее рассудок, врачи настаивали на помещении ее в психлечебницу. То-то мне казалось, что она ненормальная… Из записей бабушки следует, что вскоре тетка немного успокоилась, решили не класть ее в больницу. Бабушка надеялась, что с сестрой все будет в порядке, время возьмет свое, залечит душевную рану. Пять лет прошли относительно спокойно, только тетка совершенно отделилась от семьи.
Через пять лет мои родители погибли в автокатастрофе. Я осталась сиротой. Бабушка отдавала себе отчет в том, что очень больна, что ее дни сочтены.
Пришлось обратиться к сестре, единственному близкому человеку. Бабушка была уверена, что ее безумная страсть к моему отцу давно остыла, и в любом случае она позаботится о ребенке некогда любимого человека. Да еще если при этом наследует очень большое состояние. Судя по записям бабушки, сестра ее обманула, притворившись заботливой и внимательной сестрой, сделав вид, что от прошлого не осталось и следа. И все-таки бабушка инстинктивно не доверяла сестре полностью. Пожилая и тяжело больная женщина, потеряв единственную дочь, оставляла теперь маленькую внучку на милость сестре, в порядочности которой была далеко не уверена. Душа ее изболелась из-за меня, эта неуверенность в моем будущем раньше времени свела ее в могилу.
Может, оно и лучше, что бабушка не знала, какую судьбу мне уготовила. Ненависть тетки к моим родителям с годами не ослабела, а только усилилась, и она перенесла ее на меня. Только теперь я поняла, почему она так издевалась надо мной, почему уничтожала все фотографии родителей, любую вещь, связанную с ними, почему назвала меня своей фамилией, и я долгие годы не знала своей настоящей фамилии, пока пани Кристина не просветила меня. Пясковский – это была фамилия моего отца, которого по-страшному возненавидела тетка. Отнять у меня всякую память о моих родителях – вот в чем заключалась ее страшная месть.
Сорок восемь лет было тогда тетке, когда она влюбилась, когда сходила с ума по молодому парню, совсем юноше. Самый критический возраст для женщины. Она никогда не была не только привлекательной, но просто молодой, она и в молодости выглядела старообразно, неудивительно, что не пользовалась успехом у мужчин, никогда в жизни никто не влюбился в нее. Через пять лет он женился на моей матери, а еще через пять они оба погибли. И он оказался для нее навеки потерян. Мстить она смогла лишь мне, его дочери, и делала это с патологической жестокостью.
Повзрослев, я вырвалась от нее, временно поселилась в квартире своей учительницы рисования. Нет, тетка не смирилась с этим. После ее смерти я поняла, какую страшную вещь она задумала, вот и полиция подтвердила, что квартиру она собиралась продать и свалиться мне на голову перед самым возвращением пани Яжембской. Что бы я смогла сделать?
Не впустить ее в квартиру? Она бы устроила скандал на лестнице, подняла крик на весь дом, убедила бы всех, какая я бесчувственная, неблагодарная скотина, оставляю на улице старую беспомощную тетку. Впустить ее в квартиру? Как потом объясню пани Яжембской, ведь я не имела права никого поселять в ее квартире, квартира была оставлена мне, мне доверили, а я… Что я? Искала бы другую квартиру?
За какие деньги? Не умри тетка, не было бы у меня ни гроша, ведь знала же я о ее патологической ненависти ко мне и жадности. Я бы металась в поисках денег, сняла бы комнату, работала из последних сил, живя с ней в одной комнате, а она с мстительной радостью наблюдала бы за моими мучениями. Какое счастье, что ей не удалось продать квартиру, а все из-за той же жадности. Не поднялась рука заплатить немалую сумму за ремонт, а снизить цену за такую квартиру, как есть, не позволила жадность. Если бы не эта жадность, она до сих пор была бы жива, глядишь, еще меня бы пережила, а сейчас сидела бы на моей шее…
Как хорошо, что я не знала о теткиных планах, иначе сама бы сошла с ума или просто покончила с собой, ведь понимала, что дальнейшей жизни с нею мне просто не вынести.
Нет, совесть не станет меня мучить. Наверняка я могла спасти ей жизнь и не сделала этого. Она сама виновата, ее слепая ненависть ко мне рикошетом отозвалась и во мне ненавистью к ней, да и могла ли я не возненавидеть ее? А наказание я отбыла авансом, пятнадцать лет моральной каторги – вполне достаточный срок. Доведись второй раз… Я поступила бы так же. И в третий раз тоже! И в сто двадцать пятый!
И гори все огнем, не стану я мучиться угрызениями совести!
* * *
Когда вечером поручик Болек пришел к нам, на его лице было какое-то странное выражение, которое немного изменилось к лучшему при виде свиной грудинки с маринованными сливами. Недаром я столько сил затратила на ее приготовление, блюдо было рассчитано на полную потерю бдительности со стороны вкусившего, а я ведь знала, что в тот день состоялся допрос Каси. Похоже, Януш уже успел перекинуться парой слов с Тираном, потому что домой вернулся поздно и какой-то задумчивый. Мне, как всегда, не выдал служебную тайну, вся надежда была на Болека да вот на эти отбивные.И все-таки Болек поначалу угрюмо молчал. Заговорил только после того, как отведал закусок в виде спаржи под майонезом и маслин без косточек.
– Ну и погодка! – заговорил поручик. – И не скажешь, что дождь, а так, не пойми что… Сырость. Не холодно, и ветра почти нет, а висит какая-то мразь в воздухе, чтоб ей… Может, ночью похолодает немного и тучи развеются, ведь сейчас же полнолуние, должна быть хорошая погода, такая имеет право быть, лишь когда идет к новолунию…
– Идет, идет, и никак не может дойти, – пробормотал Януш, осуждающе поглядев на младшего коллегу.
– Да вы поешьте! – подсунула я свои деликатесы.
Болек оставил в покое погоду и решился отведать закусок. Лицо его прояснилось после первого же кусочка спаржи.
– Ладно, скажу, – решился он. – Тиран сразу же пустил в ход тяжелую артиллерию. Разложил перед девушкой увеличенные фотографии отпечатков пальцев, в руку ей сунул лупу и велел внимательно рассмотреть фотографии, заметив еще, что она как художница наверняка разберется в этих произведениях искусства. Слышали бы вы, каким тоном он это изрек! Лед! Айсберг! Северный полюс!
– А Кася что? – не выдержала я, потому что Болек замолчал, явно вновь переживая ту самую сцену, замораживающую кровь в жилах.
– Осмотрела. Очень внимательно осмотрела. Потом столь же внимательно осмотрела Тирана, правда, невооруженным глазом, и ни слова не произнесла.
Молчала, как камень! Гранит! Пришлось заговорить Тирану. Он спросил ее: одинаковые ли, по се мнению, отпечатки?
– И что Кася?
– Кася ответила, что в отпечатках она не очень разбирается, но, на ее взгляд, нет разницы, она, Кася, читала детективы, понимает значение отпечатков и полагает, они принадлежат одному и тому же лицу. То есть взяла быка за рога! Тирану это понравилось. Он спросил, не догадывается ли она – какому именно лицу.
Риторический вопрос, ответила Кася, откуда, мол, ей знать. Тогда я вам скажу, ответил Тиран. И сказал.
Вот эти самые пальчики обнаружены в ее квартире и на вилле в Константине. Не знает ли она случайно, что именно происходило в той самой ветеринарной лечебнице в Константине? Кася совершенно хладнокровно ответила: знает в общих чертах, он, Тиран, должен знать лучше ее, так какой смысл ей ему об этом рассказывать? И Тиран был такой довольный, что даже не стал психовать, а тут же сделал второй выстрел из своего дальнобойного орудия: в вашей квартире, уважаемая, сказал, бывает лишь только ваш парень, как вы сами нам сообщили, так не будете ли столь любезны просветить нас, что именно ваш парень делал на вилле в Константине? Признаюсь вам, я от этой девушки всего ждал. Вот сейчас скажет: отнес моего котеночка к ветеринару, но нет! Посмотрела она этак спокойненько на Тирана и ровным голосом ответила: меня при этом не было, откуда мне знать. Значит, поймал ее на слове Тиран, вы знали, что он там был? Знаю, ответила. А зачем он туда пошел? – спросил Тиран. А затем, чтобы добраться до прадедушкиного клада, – ответила она.
До сих пор я не понимаю, как удалось поручику, не прерывая своего рассказа ни на минуту, прикончить всю мою спаржу. Вот теперь он сделал перерыв, передохнул и пододвинул к себе маслины.
– Я бы на твоем месте не стал так опрометчиво наедаться, – предостерег коллегу Януш. – Ведь тебя еще ждет грудинка. Мне дали кусочек попробовать, говорю тебе – нечто потрясающее!
Болек понимающе кивнул и смел со своей тарелки добавку маслин. Пожалуй, воздержусь пока от подачи жаркого, а то отвлечется. Болек покосился на сковороду на плите и продолжил рассказ:
– Тиран был малость ошарашен, но постарался взять себя в руки и потребовал разъяснений. Подумав, Кася пояснила: о прадедушкиных кладах она узнала от пани Крыси, где конкретно он их прятал – не знала, но они с Бартеком решили проверить бывший прадедушкин дом в Константине. Они оба очень нуждались в деньгах, откуда ей было знать, что тетка сыграет в ящик и она, Кася, неожиданно разбогатеет?
Тогда бы не пришлось стены разбирать и полы сдирать. Вот, значит, они и решили, что Бартек поищет клад на вилле в Константине. Ну и что там произошло, поинтересовался Тиран. И ничего не узнал, потому что Кася решительно отказалась отвечать на этот вопрос. Он, Тиран, сам знает, что Бартек никого не убивал, так что ее, Касю, нельзя обвинить в том, что она покрывает убийцу, вот она пока и помолчит, она не болтливая, ей помолчать – одно удовольствие. Остальное он в свое время узнает от самого Бартека…
Я заметила, что Болек стал повторяться и вроде бы терять нить повествования, причем уже не отрывал жадного взгляда от сковороды на плите. Больше тянуть было нельзя, пришлось поставить грудинку на стол и подать все, что приготовила к ней. Предупредив, что из слив тоже вынуты косточки – а то ведь не заметит и не оценит! – я предложила приступить к трапезе, но не торопиться, ибо мясо с пылу, с жару.
Грудинка и в самом деле оказалась очень горячей, и хотя Болек, не вняв предупреждениям, набросился на нее, все равно вынужден был есть по маленькому кусочку, получив тем самым возможность в перерывах продолжить рассказ.
Тиран сохранил самообладание и ознакомил Касю со статьей уголовно-процессуального кодекса, которая предусматривает даже принудительную доставку в полицию коронного свидетеля, а сокрытие оного вполне может быть приравнено к сокрытию убийцы.
Ей, Касе, возможно, известно, что в Константиновской ветеринарной клинике в злополучную ночь погиб человек. Такой натиск нелегко было выдержать, но Кася выдержала. И вовсе она никого по скрывает, заявила Кася, и Бартек вовсе не прячется, а тяжко работает. Так, может, тогда она, Кася, хоть фамилию этого Бартека назовет? Хорошо, ответила, завтра назову. А если пану капитану до завтра никак ждать нельзя, ради Бога, пусть пан капитан ее, Касю, хоть сейчас посадит за решетку. Она, Кася, даже специально так распределила свою работу, что пару дней может не появляться в фирме. И еще добавила: за то, что не называет фамилию Бартека, вряд ли уголовно-процессуальный что-либо предусматривает, а в истории уже не раз случалось, что девушка и юноша, без памяти влюбляясь друг в друга, не только фамилий друг друга не знали, но даже и имен.
Вот и она может запросто не знать фамилии своего Бартека. Что оставалось делать Тирану? Правда, автоматически предупредил свидетельницу, что за дачу ложных показаний свидетелю может грозить наказание до пяти лет лишения свободы, но как-то эти пять лет Касю не испугали. И лопнуть мне на этом месте, если когда еще Тирану попадался такой свидетель! Эти пять лет Касю просто-таки обрадовали, вроде бы она ждала чего-то в этом роде, потому что с улыбкой ответила: в нашей стране еще никогда и никого не присуждали к такой мере наказания за дачу ложных показаний, она специально узнавала, прежде чем идти на допрос, так что она будет первой, а это, согласитесь, большая честь. Я во все глаза уставился на Тирана – как он воспримет такое?
Ничего, выдержал. А я вам говорю, ее любой суд оправдает, женщина судья или мужик, ведь девушка действовала из самых благородных побуждений. Ну и Тиран, должно быть, тоже это прекрасно понимал.
– И что же, отпустил ее на все четыре стороны? – удивился Януш.
– Не совсем. За решетку не посадил, но опекуна к ней приставил.
– Очень правильно сделал.
Я потребовала разъяснений, почему они считают такое решение правильным. Мне разъяснили: изолировать Касю никак нельзя, сплошной вред расследованию. Во-первых, парень встревожится и может дать деру. Во-вторых, не имея контактов со своим возлюбленным, Кася не будет знать, когда он закончит работу, и может молчать дольше, чем это вызвано необходимостью. Так что лучше незаметно понаблюдать за девушкой, а возможно, и подслушать телефонный разговор, который, есть надежда, не сведется к паническому Касиному предостережению: «Немедленно смывайся!» – В общем-то, на мой взгляд, Тирану не так уж и нужен этот ее Бартек, – высказал свое мнение поручик, – хватило бы нам и Доминика, тот не знает об отсутствии свидетеля и по-прежнему горячо отстаивает свою концепцию вынужденной обороны.
Правда, все еще остается много неясностей, да и для нас стыд и позор не найти этого парня.
– Я и то удивляюсь… – начал было Януш.
Болек нетерпеливо перебил его:
– А чему тут удивляться? Не судимый, в картотеке его пальчики не значатся, можем их на гвоздике в нужнике повесить, знаем только, что высокий и с веснушками. Даже кем работает не знаем! Может, чернорабочий, а может, и летчик-испытатель. Уж Кася очень старалась ни одного лишнего словечка о нем не проронить из своих восхитительных губок. Тиран уже сообразил, что подстерегать возлюбленного Каси следует у дверей всех квартир, где девушка вообще появляется. Ведь как получается? Когда тот пинками выгонял Доминика из квартиры на Вилловой, его поджидали на Граничной и наоборот. Но теперь уж Тиран не даст себя провести. Есть люди, нет людей – за Касей найдется кому присматривать.
– А родители его?
– Фамилии не знаем, как найти родителей? Впрочем, может, он тоже сиротинка, как и Кася. Возраста его Кася тоже предусмотрительно не называла, так что разыскивать его в институтах Варшавы мало толку, может, он на десяток лет ее старше? А если бы не Яцусь, мы бы вообще о нем ничего не узнали. Знаешь, где он отыскал в Касиной квартире отпечатки его пальцев? В жизни не догадаешься. У нее там такая чистота, ни пылинки. Так вот, на спинке кресла.