Страница:
– Я и не предлагаю тебе верить – это не имеет смысла. А вот подтвердить свое утверждение доказательствами я, пожалуй, намерена. Если ты не боишься их от меня получить.
– Я ничего не боюсь! Я люблю Нахта – доказывай все, что тебе хочется.
– Сегодня ночью, в беседке у пруда, у твоего брата будет довольно занятная тайная встреча.
– С танцовщицей Яхи?!
– Однако, ты отменно уверена в его чувствах.
– Нет, я знаю, что ему нет никакого дела до Яхи. И до всех других женщин.
– Да, эта встреча не с женщиной.
– Тогда что же это за встреча?
– Я полагаю, тебе лучше выяснить все самой.
– Но каким образом?
– Разумеется, подслушав.
– Миура, но ведь подслушивать скверно!
– Как когда.
– Кроме того, это невозможно! К Нахту нельзя приблизиться так, чтобы он этого не услышал! Хотя знаешь, Миура, – Неферт невольно приподнялась, – в беседке есть большая деревянная кадка для букетов. Она высокая и стоит в углу! Ведь я могу заранее в нее спрятаться!
– Ты недооцениваешь своего брата. Помимо острого зрения и тонкого слуха он, как всякий совершенный воин, наделен звериным чутьем присутствия. Он обнаружит тебя, даже если ты не будешь шевелиться и дышать. И не поблагодарит.
– Ты злая кошка! Зачем же ты предлагаешь мне то, что невозможно сделать?
– Вполне возможно, но только с моей помощью. – Неферт вздрогнула: Миура смотрела на нее в упор, и глаза ее оказались более жуткими, чем голос. Неферт вспомнила, как заглянула через край колодца – перед тем как в него залезть. Таким же холодом повеяло тогда на нее от черной глубины. Но глаза Миуры были страшнее колодезного провала – потому что они смеялись. – Я лишу тебя запаха и звука.
Неферт тихонько вздохнула от страха.
– Ты боишься?
– Нет!
Это тем не менее было правдой: едва ли не все, что исходило от Миуры, на самом деле было черным колодезным провалом. Но и в самый колодец – в день появления Нахта – Неферт не могла не шагнуть.
– Через два исхода твоих песочных часов после полуночи можешь отправляться к беседке. Нахт тебя не услышит.
– Неферт!
– Не-фе-ерт!!
– Неферт!!
Неферт в досаде закусила губу, услышав пронзительно разносившиеся по саду голоса няньки и служанок.
– Неферт, цветочек, где ты? Учитель уже пришел на урок!
– Кажется, тебя зовут? Прощай!
…Уже идя к дому, Неферт вспомнила о том, что так и не спросила Миуру о странном поведении Суб-Арефа.
IX
X
XI
XII
XIII
XIV
XV
XVI
XVII
– Я ничего не боюсь! Я люблю Нахта – доказывай все, что тебе хочется.
– Сегодня ночью, в беседке у пруда, у твоего брата будет довольно занятная тайная встреча.
– С танцовщицей Яхи?!
– Однако, ты отменно уверена в его чувствах.
– Нет, я знаю, что ему нет никакого дела до Яхи. И до всех других женщин.
– Да, эта встреча не с женщиной.
– Тогда что же это за встреча?
– Я полагаю, тебе лучше выяснить все самой.
– Но каким образом?
– Разумеется, подслушав.
– Миура, но ведь подслушивать скверно!
– Как когда.
– Кроме того, это невозможно! К Нахту нельзя приблизиться так, чтобы он этого не услышал! Хотя знаешь, Миура, – Неферт невольно приподнялась, – в беседке есть большая деревянная кадка для букетов. Она высокая и стоит в углу! Ведь я могу заранее в нее спрятаться!
– Ты недооцениваешь своего брата. Помимо острого зрения и тонкого слуха он, как всякий совершенный воин, наделен звериным чутьем присутствия. Он обнаружит тебя, даже если ты не будешь шевелиться и дышать. И не поблагодарит.
– Ты злая кошка! Зачем же ты предлагаешь мне то, что невозможно сделать?
– Вполне возможно, но только с моей помощью. – Неферт вздрогнула: Миура смотрела на нее в упор, и глаза ее оказались более жуткими, чем голос. Неферт вспомнила, как заглянула через край колодца – перед тем как в него залезть. Таким же холодом повеяло тогда на нее от черной глубины. Но глаза Миуры были страшнее колодезного провала – потому что они смеялись. – Я лишу тебя запаха и звука.
Неферт тихонько вздохнула от страха.
– Ты боишься?
– Нет!
Это тем не менее было правдой: едва ли не все, что исходило от Миуры, на самом деле было черным колодезным провалом. Но и в самый колодец – в день появления Нахта – Неферт не могла не шагнуть.
– Через два исхода твоих песочных часов после полуночи можешь отправляться к беседке. Нахт тебя не услышит.
– Неферт!
– Не-фе-ерт!!
– Неферт!!
Неферт в досаде закусила губу, услышав пронзительно разносившиеся по саду голоса няньки и служанок.
– Неферт, цветочек, где ты? Учитель уже пришел на урок!
– Кажется, тебя зовут? Прощай!
…Уже идя к дому, Неферт вспомнила о том, что так и не спросила Миуру о странном поведении Суб-Арефа.
IX
– Послушай, Нахт, – Неферт спускалась рядом с братом по белой песчаной дорожке, обрывающейся широкими, покрашенными голубой краской деревянными ступенями, нижние из которых уходили в заросшую лотосами воду. Как всегда, когда Нахт был рядом с ней, Неферт казалось, что ее с ног до головы окутывает исходящая от него сила. – А ты когда-нибудь сам видел Царя Царей, сына Амона – да будет он жив, здрав и невредим?
Вопрос этот действительно занимал Неферт, но все же сейчас она задала его с тем, чтобы скрыть смущение. Гуляя с братом, Неферт одинаково опасалась смотреть на беседку над прудом (ведь Нахт мог уловить выражение ее взгляда) и избегать смотреть на нее вообще (ведь это могло показаться Нахту странным)… Через несколько часов у Нахта была назначена в этой беседке тайная встреча. Неферт хотела только одного – чтобы ничто не помешало ей подслушать. Нахт шел рядом с ней – единственный существующий для нее человек, который был ее миром. Не знать чего-либо об этом мире было совершенно невыносимо.
– Видел, конечно.
– А когда?
– Да позавчера.
– Позавчера?
– Ну. Когда мне еще один Орден Льва вручали.
– Ой, Нахт, расскажи, какой он! – Неферт заинтересовалась уже по-настоящему. – Он ведь сияет, как солнце, да?
– Да нет, не особенно. Смазливый такой мальчишка, но уж очень хлипкий. По-моему, они заморили его этими церемониями.
– А он с тобой говорил?
– Говорил.
– А что он тебе сказал, Нахт?
– Да всю ту лабуду, какая в таких случаях говорится. Торжественные речи – как ругань: чем серьезнее повод, тем семиэтажнее.
– Как это – семиэтажнее?
– Башня такая есть в Бабилу, храмовая. Семь этажей в ней. Зиккурат называется.
– Но ты ничего не рассказал о Сыне Солнца!
– Да неинтересно все это, змейка. – Нахт казался чем-то озабоченным и даже – это совсем-совсем с ним не вязалось! – опечаленным. Может быть, его заботила предстоящая встреча? – Какой странный на тебе сегодня наряд.
Перехватив взгляд брата, Неферт скользнула глазами по своей бледнолиловой столе, отягощенной широким предплечьем, золотые нити которого соединяли ряды живой бирюзы и лазурита.
– Это очень старый убор, – Неферт опустилась на дерево мостков вслед за Нахтом. По обыкновению, сразу выдающему тренированного лучника, Нахт стоял, выдвигая вперед левое колено и упруго опираясь оземь носком согнутой правой ноги.
– Это очень старый убор, Нахт, – повторила Неферт негромко. – Ему лет триста.
– А вся бирюза жива.
– Еще бы! Знаешь, как его хранят. Не представляю, что бабка сделала бы со служанками, если б хоть камешек заболел. Я его для тебя надела.
– Странное сочетание: бирюза и лазурит. Никогда такого не видел.
– Нет, ни капельки не странное! Тут ведь особый смысл. Ты знаешь, что лазурит и бирюза – ненастоящие камни?
– Ну, здравствуй! Само собой – бирюза и лазурит бывают поддельными, как и все прочее. Но поддельная-то бирюза как раз никогда не умирает.
– Ты ничего не понял! Настоящие лазурит и бирюза все равно не настоящие!
– Змейка, болтаешь глупости.
– Ничего подобного! Послушай Нахт! Бирюза и лазурит – это день и ночь лемурийского неба. Ты слышал о Праматери Царств?
– Что-то слышал, когда был мальчишкой, – Нахт провел по лбу наружной стороной ладони. – Земля магов, которая погибла?
– Да! Только они знали, что погибнут! Потому что всемогущий всегда знает срок смерти. И еще они знали, что весь мир изменится. И они сделали камни, чтобы оставить память о цвете своего неба!
– Откуда ты знаешь такие сказки, змейка? – голос Нахта прозвучал приглушенно.
– Это не сказки! Мне об этом рассказывала… – Неферт в испуге поднесла ладонь к груди: имя Миуры все-таки не успело слететь с ее языка. – Мне рассказывала нянька Хапшесут.
– Что же, кроме сказок, может рассказывать нянька? – Нахт вздохнул с облегчением.
Некоторое время они молча сидели рядом, глядя, как над уходящими в воду ступенями смыкается трепещущая вечерняя вода.
– Сегодня все похоже на сон, – тихо прошептала Неферт. – Рыбки плывут, как тени, и лотосы такие печальные.
– Змейка, не говори мне о снах и тенях.
Неферт обернулась: Нахт по-прежнему касался ладонью середины лба – и в этом жесте была мука.
– Эта тень сгущалась во сне, – почти беззвучно произнес он. – Я не могу вспомнить…
– Нахт!
Нахт отвел руку от лица и взглянул на сестру: невеселая усмешка тронула его губы.
– Воспоминание уплывает, как тени рыб, – заговорил он. – Откуда я знаю, что тебя, маленькая змейка, не могут испугать мои слова?
– Это правда, Нахт!
– Тогда попробуем вместе открыть этот маленький ларец черного агата. Ты знаешь, что в пятнадцать лет я чуть не умер от лихорадки?
– Нет, мне об этом никогда не говорили.
– Ну правильно, с какой стати. Это было так давно, что мне кажется – не со мной… Яснее всего я помню это смешанное с жутью удивление: разлитый в теле свинец, который мне – поднимавшему любую ношу – не по силам было поднять. Я пытаюсь поднять руку – мою руку, останавливающую на скаку лошадь – и мне это не всегда удается, потому что пальцы налиты этим свинцом… Рука падает на полпути – и мне страшно. Змейка, ты не можешь понять, как страшно мужчине ощущать бессилие… Раны на войне совсем другое, чем болезнь… Я никогда не болел, ни до, ни после… Лица появлялись, склонялись надо мной и исчезали… Приходили ночи – и я оставался наедине с ужасом бессилия. Огонь плавал в светильнике… Стены комнаты поглощала темнота… И тогда ко мне стала приходить Она.
– Она, Нахт…
– Да, женщина, которую я любил. Если только все это не было бредом. От ее глаз исходила мягкая ночная прохлада… Мне становилось лучше от одного ее приближения.
– Ты был рад ей, Нахт?
– Нет! Она была красива. Это было – унизительно… Я ненавидел ее за то, что она смеет подойти ко мне, когда я так… жалок. «Убирайся», – сказал я, пытаясь приподняться… Она села на край моего ложа. Ее рыжие волосы спадали на черную столу. Огоньки светильника играли в ее глазах.
«Зачем ты пришла, уходи», – повторил я.
«Ты должен заснуть», – сказала она… и взяла мою руку в свою. И я понял, что бежавший от меня сон придет ко мне, если она будет сидеть рядом и держать меня за руку. Змейка, я заснул. Иногда я просыпался – она неподвижно сидела рядом, стройная и очень прямая… «Ты здесь?» – спрашивал я. «Здесь, мышь, спи», – отвечала она, и глаза ее улыбались. Я сильнее сжимал ее руку и засыпал опять.
На следующую ночь она пришла снова.
«Я тебя не звал, уходи! – сказал я. – Уходи, ты мне не нужна! Уходи, слышишь?!»
Так я встречал ее каждый раз. Я говорил и думал при этом, что если она не придет следующей ночью, то я как-нибудь донесу руки до рта и перегрызу жилы зубами. Я бы это сделал, змейка. Не потому, что мне было плохо. Я уже любил ее.
Потом начались разговоры. Я не помню их. Я не могу их вспомнить. Мне становилось лучше. Разум мой прояснялся – и я все отчетливее понимал, что ее не видит в этом доме никто, кроме меня.
Я не знал, кто она – дух ночи или воплощение богини… Я знал одно – она не была земной женщиной.
Но я любил ее так, как любят земных женщин.
Я знал, что ее нельзя так любить.
«Я выздоровлю, и ты уйдешь», – говорил я.
«Уйду».
«Тогда я не стану жить».
«Ты станешь жить и забудешь обо мне».
«Ни за что! Ты этого не дождешься!» Змейка, а ведь я ее все-таки забыл. Не могу понять, как это вышло. Забыл, как только начал выздоравливать.
– Кто она была, Нахт?
– А была ли она вообще? Много бы я дал, чтобы это понять, – Нахт легко поднялся. – Ладно, змейка. Я даже рад, что это все тебе рассказал. Теперь ты все обо мне знаешь.
«Не все», – подумала Неферт.
Вопрос этот действительно занимал Неферт, но все же сейчас она задала его с тем, чтобы скрыть смущение. Гуляя с братом, Неферт одинаково опасалась смотреть на беседку над прудом (ведь Нахт мог уловить выражение ее взгляда) и избегать смотреть на нее вообще (ведь это могло показаться Нахту странным)… Через несколько часов у Нахта была назначена в этой беседке тайная встреча. Неферт хотела только одного – чтобы ничто не помешало ей подслушать. Нахт шел рядом с ней – единственный существующий для нее человек, который был ее миром. Не знать чего-либо об этом мире было совершенно невыносимо.
– Видел, конечно.
– А когда?
– Да позавчера.
– Позавчера?
– Ну. Когда мне еще один Орден Льва вручали.
– Ой, Нахт, расскажи, какой он! – Неферт заинтересовалась уже по-настоящему. – Он ведь сияет, как солнце, да?
– Да нет, не особенно. Смазливый такой мальчишка, но уж очень хлипкий. По-моему, они заморили его этими церемониями.
– А он с тобой говорил?
– Говорил.
– А что он тебе сказал, Нахт?
– Да всю ту лабуду, какая в таких случаях говорится. Торжественные речи – как ругань: чем серьезнее повод, тем семиэтажнее.
– Как это – семиэтажнее?
– Башня такая есть в Бабилу, храмовая. Семь этажей в ней. Зиккурат называется.
– Но ты ничего не рассказал о Сыне Солнца!
– Да неинтересно все это, змейка. – Нахт казался чем-то озабоченным и даже – это совсем-совсем с ним не вязалось! – опечаленным. Может быть, его заботила предстоящая встреча? – Какой странный на тебе сегодня наряд.
Перехватив взгляд брата, Неферт скользнула глазами по своей бледнолиловой столе, отягощенной широким предплечьем, золотые нити которого соединяли ряды живой бирюзы и лазурита.
– Это очень старый убор, – Неферт опустилась на дерево мостков вслед за Нахтом. По обыкновению, сразу выдающему тренированного лучника, Нахт стоял, выдвигая вперед левое колено и упруго опираясь оземь носком согнутой правой ноги.
– Это очень старый убор, Нахт, – повторила Неферт негромко. – Ему лет триста.
– А вся бирюза жива.
– Еще бы! Знаешь, как его хранят. Не представляю, что бабка сделала бы со служанками, если б хоть камешек заболел. Я его для тебя надела.
– Странное сочетание: бирюза и лазурит. Никогда такого не видел.
– Нет, ни капельки не странное! Тут ведь особый смысл. Ты знаешь, что лазурит и бирюза – ненастоящие камни?
– Ну, здравствуй! Само собой – бирюза и лазурит бывают поддельными, как и все прочее. Но поддельная-то бирюза как раз никогда не умирает.
– Ты ничего не понял! Настоящие лазурит и бирюза все равно не настоящие!
– Змейка, болтаешь глупости.
– Ничего подобного! Послушай Нахт! Бирюза и лазурит – это день и ночь лемурийского неба. Ты слышал о Праматери Царств?
– Что-то слышал, когда был мальчишкой, – Нахт провел по лбу наружной стороной ладони. – Земля магов, которая погибла?
– Да! Только они знали, что погибнут! Потому что всемогущий всегда знает срок смерти. И еще они знали, что весь мир изменится. И они сделали камни, чтобы оставить память о цвете своего неба!
– Откуда ты знаешь такие сказки, змейка? – голос Нахта прозвучал приглушенно.
– Это не сказки! Мне об этом рассказывала… – Неферт в испуге поднесла ладонь к груди: имя Миуры все-таки не успело слететь с ее языка. – Мне рассказывала нянька Хапшесут.
– Что же, кроме сказок, может рассказывать нянька? – Нахт вздохнул с облегчением.
Некоторое время они молча сидели рядом, глядя, как над уходящими в воду ступенями смыкается трепещущая вечерняя вода.
– Сегодня все похоже на сон, – тихо прошептала Неферт. – Рыбки плывут, как тени, и лотосы такие печальные.
– Змейка, не говори мне о снах и тенях.
Неферт обернулась: Нахт по-прежнему касался ладонью середины лба – и в этом жесте была мука.
– Эта тень сгущалась во сне, – почти беззвучно произнес он. – Я не могу вспомнить…
– Нахт!
Нахт отвел руку от лица и взглянул на сестру: невеселая усмешка тронула его губы.
– Воспоминание уплывает, как тени рыб, – заговорил он. – Откуда я знаю, что тебя, маленькая змейка, не могут испугать мои слова?
– Это правда, Нахт!
– Тогда попробуем вместе открыть этот маленький ларец черного агата. Ты знаешь, что в пятнадцать лет я чуть не умер от лихорадки?
– Нет, мне об этом никогда не говорили.
– Ну правильно, с какой стати. Это было так давно, что мне кажется – не со мной… Яснее всего я помню это смешанное с жутью удивление: разлитый в теле свинец, который мне – поднимавшему любую ношу – не по силам было поднять. Я пытаюсь поднять руку – мою руку, останавливающую на скаку лошадь – и мне это не всегда удается, потому что пальцы налиты этим свинцом… Рука падает на полпути – и мне страшно. Змейка, ты не можешь понять, как страшно мужчине ощущать бессилие… Раны на войне совсем другое, чем болезнь… Я никогда не болел, ни до, ни после… Лица появлялись, склонялись надо мной и исчезали… Приходили ночи – и я оставался наедине с ужасом бессилия. Огонь плавал в светильнике… Стены комнаты поглощала темнота… И тогда ко мне стала приходить Она.
– Она, Нахт…
– Да, женщина, которую я любил. Если только все это не было бредом. От ее глаз исходила мягкая ночная прохлада… Мне становилось лучше от одного ее приближения.
– Ты был рад ей, Нахт?
– Нет! Она была красива. Это было – унизительно… Я ненавидел ее за то, что она смеет подойти ко мне, когда я так… жалок. «Убирайся», – сказал я, пытаясь приподняться… Она села на край моего ложа. Ее рыжие волосы спадали на черную столу. Огоньки светильника играли в ее глазах.
«Зачем ты пришла, уходи», – повторил я.
«Ты должен заснуть», – сказала она… и взяла мою руку в свою. И я понял, что бежавший от меня сон придет ко мне, если она будет сидеть рядом и держать меня за руку. Змейка, я заснул. Иногда я просыпался – она неподвижно сидела рядом, стройная и очень прямая… «Ты здесь?» – спрашивал я. «Здесь, мышь, спи», – отвечала она, и глаза ее улыбались. Я сильнее сжимал ее руку и засыпал опять.
На следующую ночь она пришла снова.
«Я тебя не звал, уходи! – сказал я. – Уходи, ты мне не нужна! Уходи, слышишь?!»
Так я встречал ее каждый раз. Я говорил и думал при этом, что если она не придет следующей ночью, то я как-нибудь донесу руки до рта и перегрызу жилы зубами. Я бы это сделал, змейка. Не потому, что мне было плохо. Я уже любил ее.
Потом начались разговоры. Я не помню их. Я не могу их вспомнить. Мне становилось лучше. Разум мой прояснялся – и я все отчетливее понимал, что ее не видит в этом доме никто, кроме меня.
Я не знал, кто она – дух ночи или воплощение богини… Я знал одно – она не была земной женщиной.
Но я любил ее так, как любят земных женщин.
Я знал, что ее нельзя так любить.
«Я выздоровлю, и ты уйдешь», – говорил я.
«Уйду».
«Тогда я не стану жить».
«Ты станешь жить и забудешь обо мне».
«Ни за что! Ты этого не дождешься!» Змейка, а ведь я ее все-таки забыл. Не могу понять, как это вышло. Забыл, как только начал выздоравливать.
– Кто она была, Нахт?
– А была ли она вообще? Много бы я дал, чтобы это понять, – Нахт легко поднялся. – Ладно, змейка. Я даже рад, что это все тебе рассказал. Теперь ты все обо мне знаешь.
«Не все», – подумала Неферт.
X
Шаги, ведущие к беседке, послышались, только когда озябшая даже в своей шерстяной накидке Неферт уже совсем потеряла надежду, что кто-нибудь придет. Лаковые листы черных кустов, обрамлявших перила беседки, в которых и спряталась Неферт, были так плотны, что она сидела, словно в маленьком шалаше… Окон в этом шалаше, естественно, не было, а выглядывать наружу, несмотря на обещание Миуры, Неферт побаивалась.
Оставалось только слушать.
– Здесь нам никто не помешает.
Шаги поднялись по ступенькам, что-то прошелестело, заскрипели деревянные оттоманки.
– Будем надеяться. Так вот я и говорю, – Неферт чуть не подпрыгнула от изумления: второй голос принадлежал Суб-Арефу. Так это с ним Нахт имел тайную встречу в такой час! – Пшеница, будем рассматривать хорошую белую полбу, по нынешнему курсу колеблется от трех до четырех серебряных колец мешок, причем при оптовой продаже съезжает к трем. Таких цен не бывало со времен фараона Хуфу! Рынок наводнен: вот что делает импорт как следствие перемирия с шасу. Они-то рады-радехоньки гонять караваны. Но, как Вы можете понять, этим не вполне довольна группировка влиятельных лиц, вкладывающих солидный капитал в наделы, отведенные под пшеницу.
– К этой группировке, вне сомнения, относится мой досточтимый собеседник?
– Вы смотрите в корень. Между тем как правительственная политика…
– Поощряет импорт. Почтенный Суб-Ареф, я прекрасно вижу направление Ваших помыслов. Однако получается неувязка. Предположим, мне ничего не стоит распотрошить в неофициальном порядке три-четыре каравана: если это не подорвет импорта, то, безусловно, взвинтит цены.
– Минимум – до пяти колец мешок!
– Положим. Но шила в мешке не утаишь. В таких случаях всегда кто-нибудь уносит ноги. Неужели Вы полагаете, что в Великом Доме на такое посмотрят сквозь пальцы?
– Мой юный герой, при несомненной львиной хватке Вам недостает еще некоторой житейской опытности. Что если, я говорю предположительно, напасть на шасу под видом хеттов?
– Клянусь Сетхом, превосходная идея!
– Я не сомневаюсь, что ее превзойдет практическая реализация.
– Но для начала, – в ровном голосе Нахта прозвучал металл, – оговорим конкретно мой процент в общей прибыли.
Оставалось только слушать.
– Здесь нам никто не помешает.
Шаги поднялись по ступенькам, что-то прошелестело, заскрипели деревянные оттоманки.
– Будем надеяться. Так вот я и говорю, – Неферт чуть не подпрыгнула от изумления: второй голос принадлежал Суб-Арефу. Так это с ним Нахт имел тайную встречу в такой час! – Пшеница, будем рассматривать хорошую белую полбу, по нынешнему курсу колеблется от трех до четырех серебряных колец мешок, причем при оптовой продаже съезжает к трем. Таких цен не бывало со времен фараона Хуфу! Рынок наводнен: вот что делает импорт как следствие перемирия с шасу. Они-то рады-радехоньки гонять караваны. Но, как Вы можете понять, этим не вполне довольна группировка влиятельных лиц, вкладывающих солидный капитал в наделы, отведенные под пшеницу.
– К этой группировке, вне сомнения, относится мой досточтимый собеседник?
– Вы смотрите в корень. Между тем как правительственная политика…
– Поощряет импорт. Почтенный Суб-Ареф, я прекрасно вижу направление Ваших помыслов. Однако получается неувязка. Предположим, мне ничего не стоит распотрошить в неофициальном порядке три-четыре каравана: если это не подорвет импорта, то, безусловно, взвинтит цены.
– Минимум – до пяти колец мешок!
– Положим. Но шила в мешке не утаишь. В таких случаях всегда кто-нибудь уносит ноги. Неужели Вы полагаете, что в Великом Доме на такое посмотрят сквозь пальцы?
– Мой юный герой, при несомненной львиной хватке Вам недостает еще некоторой житейской опытности. Что если, я говорю предположительно, напасть на шасу под видом хеттов?
– Клянусь Сетхом, превосходная идея!
– Я не сомневаюсь, что ее превзойдет практическая реализация.
– Но для начала, – в ровном голосе Нахта прозвучал металл, – оговорим конкретно мой процент в общей прибыли.
XI
– Быть может, довольно?
– Ничего не довольно! – Неферт захлебывалась слезами. – Гадкая, злая кошка!! Теперь я из-за тебя ничего не понимаю! Совсем ничего!
– Вот как? Значит, в твоем брате все же есть кое-что не совсем тебе понятное? Позволь спросить, что же именно?
– Ты сама знаешь, что! – Неферт заревела еще громче. – Ты затем все это и подстроила! Он же герой! Он страшен врагам, как Монту! Его колесница подобна огненному ветру Сетха! Зачем ему эти дурацкие деньги и этот дурацкий Суб-Ареф?! Он же герой!
– Совершенно верно, он герой. С чем, с чем, а с этим не поспоришь. Если вдруг – что маловероятно – нигде не случится войны, он положительно удавится от такой жизни. А еще вернее – сам эту войну развяжет. Колесница, битвы – все это так. Но помимо этого – он деловой человек. На редкость деловой для своих лет. Ты присутствовала всего лишь при одной незначительной сценке, относящейся к этой стороне жизни.
– Я не хочу об этом знать! Я хочу, чтобы он был только прекрасен! Только лил кровь! Только мчался на колеснице! Только любил меня!
– Он-то тебя любит, а вот ты его – нет.
– Я не люблю Нахта?! – Неферт смахнула кулаком слезы.
– Похоже на то. Нельзя любить половинку Нахта. Ту, которая больше нравится тебе… Он, видишь ли, не только из нее состоит.
– Он лазил в колодец. Он самый сильный. Он любил добрую черную богиню, когда был болен. Он зовет меня змейкой.
– Ты и есть змейка. Ты говоришь правду. Но не весь Нахт – это не Нахт вообще, как бы ты не знала все о колодце, конях и богине. Я нарочно подстроила это, не отрицаю. Любишь ли ты настоящего Нахта, маленькая змейка?
– Да, Миура, ты правильно это сделала, – Неферт всхлипнула. – В нем есть то, что мне совсем не близко и даже не интересно. Но, конечно, я его люблю. Только теперь я все понимаю.
– Маленькая змейка Неферт, – зареванных пылающих щек девочки на мгновение коснулась мягкая лапа кошки. – К сожалению, ты еще понимаешь очень мало.
– Ничего не довольно! – Неферт захлебывалась слезами. – Гадкая, злая кошка!! Теперь я из-за тебя ничего не понимаю! Совсем ничего!
– Вот как? Значит, в твоем брате все же есть кое-что не совсем тебе понятное? Позволь спросить, что же именно?
– Ты сама знаешь, что! – Неферт заревела еще громче. – Ты затем все это и подстроила! Он же герой! Он страшен врагам, как Монту! Его колесница подобна огненному ветру Сетха! Зачем ему эти дурацкие деньги и этот дурацкий Суб-Ареф?! Он же герой!
– Совершенно верно, он герой. С чем, с чем, а с этим не поспоришь. Если вдруг – что маловероятно – нигде не случится войны, он положительно удавится от такой жизни. А еще вернее – сам эту войну развяжет. Колесница, битвы – все это так. Но помимо этого – он деловой человек. На редкость деловой для своих лет. Ты присутствовала всего лишь при одной незначительной сценке, относящейся к этой стороне жизни.
– Я не хочу об этом знать! Я хочу, чтобы он был только прекрасен! Только лил кровь! Только мчался на колеснице! Только любил меня!
– Он-то тебя любит, а вот ты его – нет.
– Я не люблю Нахта?! – Неферт смахнула кулаком слезы.
– Похоже на то. Нельзя любить половинку Нахта. Ту, которая больше нравится тебе… Он, видишь ли, не только из нее состоит.
– Он лазил в колодец. Он самый сильный. Он любил добрую черную богиню, когда был болен. Он зовет меня змейкой.
– Ты и есть змейка. Ты говоришь правду. Но не весь Нахт – это не Нахт вообще, как бы ты не знала все о колодце, конях и богине. Я нарочно подстроила это, не отрицаю. Любишь ли ты настоящего Нахта, маленькая змейка?
– Да, Миура, ты правильно это сделала, – Неферт всхлипнула. – В нем есть то, что мне совсем не близко и даже не интересно. Но, конечно, я его люблю. Только теперь я все понимаю.
– Маленькая змейка Неферт, – зареванных пылающих щек девочки на мгновение коснулась мягкая лапа кошки. – К сожалению, ты еще понимаешь очень мало.
XII
– «Посмотри на рыбака. Труд его ужасен: разве не работает он вперемежку с крокодилами?»
– Ты очень небрежна сегодня, Неферт. А ведь ты знаешь, что у меня редко выдается часок самому проверить твои уроки, – Имхотеп с некоторой обидой отложил книгу. – О чем ты все время думаешь?
– Право, не знаю, папочка. Я отвлеклась, потому что подумала… а кто этот человек?
– Какой человек, дочка?
– Вон тот, под навесом. Который отдыхает.
– Так это же армейский вестовой, который примчал вчера ту бумагу… Еще бы ему не отдыхать: бедняга скакал целую ночь, с тем чтобы Нахт смог выехать уже сегодня к вечеру.
– Нахт уедет?
– Доченька, мы с матерью и не надеялись, что Нахт пробудет дома так долго… Твой брат очень занятой человек. Хотя я понимаю, что ты огорчена.
– Ты очень небрежна сегодня, Неферт. А ведь ты знаешь, что у меня редко выдается часок самому проверить твои уроки, – Имхотеп с некоторой обидой отложил книгу. – О чем ты все время думаешь?
– Право, не знаю, папочка. Я отвлеклась, потому что подумала… а кто этот человек?
– Какой человек, дочка?
– Вон тот, под навесом. Который отдыхает.
– Так это же армейский вестовой, который примчал вчера ту бумагу… Еще бы ему не отдыхать: бедняга скакал целую ночь, с тем чтобы Нахт смог выехать уже сегодня к вечеру.
– Нахт уедет?
– Доченька, мы с матерью и не надеялись, что Нахт пробудет дома так долго… Твой брат очень занятой человек. Хотя я понимаю, что ты огорчена.
XIII
– Нахт!
– Ничего не поделаешь, змейка, – обняв за плечи подбежавшую Неферт, Нахт вышел вместе с ней из низкой кладовой постройки, в которой несколько слуг под руководством Шедсу перекладывали какие-то ящики и запаковывали кожаные мешки. – Я не могу терять ни минуты: иначе там начнется такая заваруха…
– Нахт!
– Когда ты была маленькой, ты думала, что у мальчиков на самом деле растут на спине уши. А когда я притащил тебе маленького ежика, ты плакала, что он не хочет с тобой разговаривать. Змейка, когда ты выйдешь за меня замуж, я тоже буду то и дело уезжать в пески – и ничего страшного в этом нет.
Сильная рука брата обнимала Неферт, в его ласковом голосе было столько любви… А глаза… глаза смотрели так, как никогда прежде не смотрел на нее Нахт. Это был взгляд сквозь Неферт: глаза Нахта видели караваны шасу, отряды хеттов, трепещущие от огненного дыхания Сетха полотнища палаток…
– Нахт!
Нет, это не Неферт, это само ее отчаяние метнулось на грудь брату… И на мгновение – Неферт уже знала, что оно будет недолгим, Нахт снова увидел сестру… В его глазах появилась боль.
– Я и подумать не мог, возвращаясь в этот дом, – произнес он, – что ко мне на грудь заползет здесь маленькая черная змейка и свернется на самом сердце.
– Ничего не поделаешь, змейка, – обняв за плечи подбежавшую Неферт, Нахт вышел вместе с ней из низкой кладовой постройки, в которой несколько слуг под руководством Шедсу перекладывали какие-то ящики и запаковывали кожаные мешки. – Я не могу терять ни минуты: иначе там начнется такая заваруха…
– Нахт!
– Когда ты была маленькой, ты думала, что у мальчиков на самом деле растут на спине уши. А когда я притащил тебе маленького ежика, ты плакала, что он не хочет с тобой разговаривать. Змейка, когда ты выйдешь за меня замуж, я тоже буду то и дело уезжать в пески – и ничего страшного в этом нет.
Сильная рука брата обнимала Неферт, в его ласковом голосе было столько любви… А глаза… глаза смотрели так, как никогда прежде не смотрел на нее Нахт. Это был взгляд сквозь Неферт: глаза Нахта видели караваны шасу, отряды хеттов, трепещущие от огненного дыхания Сетха полотнища палаток…
– Нахт!
Нет, это не Неферт, это само ее отчаяние метнулось на грудь брату… И на мгновение – Неферт уже знала, что оно будет недолгим, Нахт снова увидел сестру… В его глазах появилась боль.
– Я и подумать не мог, возвращаясь в этот дом, – произнес он, – что ко мне на грудь заползет здесь маленькая черная змейка и свернется на самом сердце.
XIV
Это был камень красной яшмы – темно-красной, похожей на спекшуюся кровь. Солнце раскалило его до тонкого запаха тины, который был слышен, только когда Неферт, сложив ладони, подносила камень к лицу…
– Где ты нашла этот камень? – спросил рядом голос кошки, приближения которой Неферт не услышала.
– Ты меня пришла утешить, Миура? – лицо Неферт, устремленное через заросли камыша туда, где похожие на маленьких серебряных рыбок солнечные блики скользили по молочно-голубой воде бесконечного Нила, осталось неподвижным. Впервые в жизни Неферт уходила одна так далеко от дома. Но это тоже не имело никакого значения. – Не надо, наверное. Нахт уехал.
– Утешить? Напротив – чтобы сделать тебе еще больнее.
– Разве это получится? – Неферт тихо улыбнулась. – Разве за одну жизнь можно умереть больше, чем один раз?
– Можно. В одной телесной оболочке можно умирать и воскресать не единожды, а всякий раз, когда изменяется ее духовное содержимое.
– У всех?
– Нет, у очень немногих. Люди боятся изменения. Ты не знаешь, как сильно они этого боятся. Нахт всегда удивлял меня неведомой ему самому тонкостью догадок. Он назвал тебя змейкой – в тебе всегда будет жить неустрашимое стремление сбрасывать прежнюю кожу. А сбрасывать ее – это значит умирать и воскресать.
– Так чем же ты хочешь сделать мне больно?
– Отчего уехал Нахт?
– Оттого, что дела позвали его в пески.
– Дела делами, пески песками… Нахт сбежал от тебя.
– От меня?
– Да. И хвала Изиде, что он сделал это вовремя.
– Нет, – Неферт прижала к щеке темно-красный камень.
– Там должна быть чья-то лодка внизу. Видишь – на колышек накинута веревка. Покатаемся на ней немного?
– Давай. Только ведь там нет весла.
– Как знать. Ты не боишься – ведь это чужая лодка?
– Мне все равно.
– Вот уже и одно преимущество твоего нынешнего состояния, – насмешливо произнесла кошка. – Раньше ты стала бы об этом беспокоиться.
Неферт сбежала к берегу. В спрятанной соломенной лодке в самом деле оказалось весло, которым она оттолкнулась от земли, пока Миура с явным удовольствием устраивалась на носу. Узкая лодка заскользила в зеленом прохладном мраке прибрежных зарослей.
– Почему ты сказала, что Нахт сбежал от меня, и почему ты возносишь хвалу богине за то, что мне так плохо? – спокойно спросила Неферт, легко погружая весло в черно-зеленую воду.
– Хвалу богине я возношу не из-за твоих страданий, а за то, что твоему брату посчастливилось унести ноги живым и невредимым. Скажем прямо – шансов на это у него было несколько меньше, чем если бы он столкнулся в одиночку с армией хеттов. Ты опаснее для него, чем он для тебя – это так же верно, как то, что тебе сейчас больнее.
– Ты второй раз такое говоришь. Чем я опасна Нахту?
– Я показала тебе, что Нахт бывает не только таким, каков он с тобой. Неферт смотрела не на кошку, а в темную воду, струившую вслед лодке
черные пряди водорослей.
– Да, Нахт бывает разным – я знаю это.
– Но ты не знаешь, какая половина в нем сильнее.
– Конечно, та, что с мной!
– Глупая змейка. До встречи с тобой он превосходно обходился без этой половины. Ты разбудила в нем ту душу, которую он заставляет спать: этого я не хотела объяснять тебе раньше времени.
– Заставляет спать? Как это, Миура?
– Сам того не зная, естественно.
– Миура, почему он заставляет спать такую прекрасную душу?
– Потому, что в твоем прекрасном и могущественном брате нет той силы, которая могла бы эту душу подчинить.
– В Нахте – нет силы?!
– Этой нет. Здесь он настолько слабее тебя, насколько ребенок слабее его в рукопашной схватке. Тебе трудно это понять, потому что в тебе есть эта сила. Так же трудно понять Нахту, что можно не управлять конями. А вот что случится с неумелым наездником, который попробует объездить норовистую лошадь?
– Она его сбросит и расшибет насмерть.
– Сразу?
– Может быть, сразу, может быть – нет.
– В том-то и дело. Нахт и так слишком долго продержался на скаку. Пойми как следует: ты хочешь слиться с той его душой, которая не может бодрствовать слишком долго. Но пока ты с ним – ей не заснуть. Эта история могла кончиться очень плохо.
– Но послушай, Миура…
Неферт испуганно прижала руку к быстро-быстро забившемуся сердцу: в темной воде, над повторенным водой бортом лодки, возникло зыбкое отражение стройной рыжеволосой женщины, сидевшей очень прямо и неподвижно, со сложенными на коленях руками…
Лица невозможно было разглядеть.
Неферт вскинула глаза. На носу по-прежнему сидела кошка.
Отражение в воде исчезло.
– Теперь ты поняла, кто приходил к Нахту?
– Где ты нашла этот камень? – спросил рядом голос кошки, приближения которой Неферт не услышала.
– Ты меня пришла утешить, Миура? – лицо Неферт, устремленное через заросли камыша туда, где похожие на маленьких серебряных рыбок солнечные блики скользили по молочно-голубой воде бесконечного Нила, осталось неподвижным. Впервые в жизни Неферт уходила одна так далеко от дома. Но это тоже не имело никакого значения. – Не надо, наверное. Нахт уехал.
– Утешить? Напротив – чтобы сделать тебе еще больнее.
– Разве это получится? – Неферт тихо улыбнулась. – Разве за одну жизнь можно умереть больше, чем один раз?
– Можно. В одной телесной оболочке можно умирать и воскресать не единожды, а всякий раз, когда изменяется ее духовное содержимое.
– У всех?
– Нет, у очень немногих. Люди боятся изменения. Ты не знаешь, как сильно они этого боятся. Нахт всегда удивлял меня неведомой ему самому тонкостью догадок. Он назвал тебя змейкой – в тебе всегда будет жить неустрашимое стремление сбрасывать прежнюю кожу. А сбрасывать ее – это значит умирать и воскресать.
– Так чем же ты хочешь сделать мне больно?
– Отчего уехал Нахт?
– Оттого, что дела позвали его в пески.
– Дела делами, пески песками… Нахт сбежал от тебя.
– От меня?
– Да. И хвала Изиде, что он сделал это вовремя.
– Нет, – Неферт прижала к щеке темно-красный камень.
– Там должна быть чья-то лодка внизу. Видишь – на колышек накинута веревка. Покатаемся на ней немного?
– Давай. Только ведь там нет весла.
– Как знать. Ты не боишься – ведь это чужая лодка?
– Мне все равно.
– Вот уже и одно преимущество твоего нынешнего состояния, – насмешливо произнесла кошка. – Раньше ты стала бы об этом беспокоиться.
Неферт сбежала к берегу. В спрятанной соломенной лодке в самом деле оказалось весло, которым она оттолкнулась от земли, пока Миура с явным удовольствием устраивалась на носу. Узкая лодка заскользила в зеленом прохладном мраке прибрежных зарослей.
– Почему ты сказала, что Нахт сбежал от меня, и почему ты возносишь хвалу богине за то, что мне так плохо? – спокойно спросила Неферт, легко погружая весло в черно-зеленую воду.
– Хвалу богине я возношу не из-за твоих страданий, а за то, что твоему брату посчастливилось унести ноги живым и невредимым. Скажем прямо – шансов на это у него было несколько меньше, чем если бы он столкнулся в одиночку с армией хеттов. Ты опаснее для него, чем он для тебя – это так же верно, как то, что тебе сейчас больнее.
– Ты второй раз такое говоришь. Чем я опасна Нахту?
– Я показала тебе, что Нахт бывает не только таким, каков он с тобой. Неферт смотрела не на кошку, а в темную воду, струившую вслед лодке
черные пряди водорослей.
– Да, Нахт бывает разным – я знаю это.
– Но ты не знаешь, какая половина в нем сильнее.
– Конечно, та, что с мной!
– Глупая змейка. До встречи с тобой он превосходно обходился без этой половины. Ты разбудила в нем ту душу, которую он заставляет спать: этого я не хотела объяснять тебе раньше времени.
– Заставляет спать? Как это, Миура?
– Сам того не зная, естественно.
– Миура, почему он заставляет спать такую прекрасную душу?
– Потому, что в твоем прекрасном и могущественном брате нет той силы, которая могла бы эту душу подчинить.
– В Нахте – нет силы?!
– Этой нет. Здесь он настолько слабее тебя, насколько ребенок слабее его в рукопашной схватке. Тебе трудно это понять, потому что в тебе есть эта сила. Так же трудно понять Нахту, что можно не управлять конями. А вот что случится с неумелым наездником, который попробует объездить норовистую лошадь?
– Она его сбросит и расшибет насмерть.
– Сразу?
– Может быть, сразу, может быть – нет.
– В том-то и дело. Нахт и так слишком долго продержался на скаку. Пойми как следует: ты хочешь слиться с той его душой, которая не может бодрствовать слишком долго. Но пока ты с ним – ей не заснуть. Эта история могла кончиться очень плохо.
– Но послушай, Миура…
Неферт испуганно прижала руку к быстро-быстро забившемуся сердцу: в темной воде, над повторенным водой бортом лодки, возникло зыбкое отражение стройной рыжеволосой женщины, сидевшей очень прямо и неподвижно, со сложенными на коленях руками…
Лица невозможно было разглядеть.
Неферт вскинула глаза. На носу по-прежнему сидела кошка.
Отражение в воде исчезло.
– Теперь ты поняла, кто приходил к Нахту?
XV
Прибрежные заросли поредели и уплыли, крики потревоженных птиц сделались не такими громкими, и освобожденная вода стала голубой. Медленное течение подхватило соломенную лодку, на корме которой сидела девочка с короткими косичками и в белой льняной столе с перепачканным землей подолом, а на носу – черно-рыжая кошка.
– Я испугала тебя?
– Ничуточки! – сердце Неферт по-прежнему стучало. – Миура… это тебя любил Нахт.
– Теперь тебе ясно, почему я запрещала обо мне рассказывать? Что-то общее из моих разговоров с тобой и с ним… Случайная догадка… Если бы Нахт получил твердую уверенность в том, что я приходила не в бреду, – душа, с которой у него нет сил совладать, уже не могла бы уснуть.
– Если ему так опасно о тебе вспоминать, Миура, зачем ты тогда приходила к Нахту?
– Чтобы уязвить его болью.
– Я не понимаю тебя, – прошептала Неферт.
– Очень немногие из людей – живые.
– А какие же они? Мертвые?
– О, нет. Не живые и не мертвые, а просто – несуществующие.
– Как это?
– Да так. Даже убивать их не особое злодеяние. На земле живы только те, кто ощущает свое существование, те, в ком обитает дух жизни.
– А как вселяется дух жизни?
– Иногда – через боль. Но не всякая боль вызывает духа жизни. А Нахт к тому же был создан абсолютно защищенным от боли, которую способны причинить люди. Поэтому понадобилось волшебство.
– Но если он все равно почти об этом не помнит?
– Помнит всегда – только не знает об этом. Воспоминание спит, но дух жизни обитает в его глазах. Как-нибудь я научу тебя узнавать по глазам живых.
– Но Миура, – Неферт переплела пальцы рук. – Если нам невозможно быть вместе, зачем он полюбил меня, полюбил так сильно?!
– Вини в этом его бесстрашие.
– Миура, я так не хочу верить тому, что ты говоришь! – Неферт наконец заплакала. – И все-таки я в это верю! Хотя когда я в это верю, мне так больно, словно меня разрывают пополам. Да, мне и Нахту невозможно быть вместе! Но что делать, я же люблю его, Миура!
– Ты выскользнешь из этой кожи.
– Но я не хочу из нее выскальзывать!
– Не спеши. Пора плыть к берегу. Когда я пришла, ты решила, что я явилась тебя утешать. Что же, пожалуй, теперь я могу кое-что сказать тебе и в утешение. Всего одну вещь, которую ты, впрочем, знаешь и так. Изо всех девочек Та-Кемета только с тобой могла заговорить волшебная кошка.
– Я испугала тебя?
– Ничуточки! – сердце Неферт по-прежнему стучало. – Миура… это тебя любил Нахт.
– Теперь тебе ясно, почему я запрещала обо мне рассказывать? Что-то общее из моих разговоров с тобой и с ним… Случайная догадка… Если бы Нахт получил твердую уверенность в том, что я приходила не в бреду, – душа, с которой у него нет сил совладать, уже не могла бы уснуть.
– Если ему так опасно о тебе вспоминать, Миура, зачем ты тогда приходила к Нахту?
– Чтобы уязвить его болью.
– Я не понимаю тебя, – прошептала Неферт.
– Очень немногие из людей – живые.
– А какие же они? Мертвые?
– О, нет. Не живые и не мертвые, а просто – несуществующие.
– Как это?
– Да так. Даже убивать их не особое злодеяние. На земле живы только те, кто ощущает свое существование, те, в ком обитает дух жизни.
– А как вселяется дух жизни?
– Иногда – через боль. Но не всякая боль вызывает духа жизни. А Нахт к тому же был создан абсолютно защищенным от боли, которую способны причинить люди. Поэтому понадобилось волшебство.
– Но если он все равно почти об этом не помнит?
– Помнит всегда – только не знает об этом. Воспоминание спит, но дух жизни обитает в его глазах. Как-нибудь я научу тебя узнавать по глазам живых.
– Но Миура, – Неферт переплела пальцы рук. – Если нам невозможно быть вместе, зачем он полюбил меня, полюбил так сильно?!
– Вини в этом его бесстрашие.
– Миура, я так не хочу верить тому, что ты говоришь! – Неферт наконец заплакала. – И все-таки я в это верю! Хотя когда я в это верю, мне так больно, словно меня разрывают пополам. Да, мне и Нахту невозможно быть вместе! Но что делать, я же люблю его, Миура!
– Ты выскользнешь из этой кожи.
– Но я не хочу из нее выскальзывать!
– Не спеши. Пора плыть к берегу. Когда я пришла, ты решила, что я явилась тебя утешать. Что же, пожалуй, теперь я могу кое-что сказать тебе и в утешение. Всего одну вещь, которую ты, впрочем, знаешь и так. Изо всех девочек Та-Кемета только с тобой могла заговорить волшебная кошка.
XVI
Шероховатые светло-желтые камни были нагреты солнцем. Неферт коснулась сандалией края колодца. Черный проем, в котором жили днем звезды, поманил жутковатым холодом – как в далекий день появления Нахта. На этот раз Неферт не испугалась – напротив, ей захотелось оказаться внизу – на плоском выступе под шатающимся камнем, – там, где она увидела звезды, когда появился Нахт.
«Так я и знал, что это маленькая змейка Неферт ползает тут по колодцам!»
Какой это был счастливый, самый счастливый в жизни день!
Камень скользнул под тонкой кожей сандалии. Неферт крепче вцепилась в стену.
«Я представляла тебя другим».
«А каким?»
«Очень гадким».
Кружок солнечного неба наверху уменьшился. Глаза привыкли к темноте.
– Ми-у-ра!! – имя кошки, подхваченное каменным горлом колодца, сорвалось с губ Неферт само собой: не Нахт, а только Миура могла прийти на помощь в такую минуту.
В колодце кто-то был.
Этот кто-то расположился на том самом выступе, до которого добиралась Неферт.
– Бегаешь по колодцам за своим распрекрасным братцем, а ему на тебя вовсе и наплевать.
Весь испуг Неферт мгновенно исчез. Эта, не слишком приятная, встреча была, несомненно, встречей с существом из плоти и крови. Вдобавок – неплохо знакомым.
– Инери? – изумленно спросила она.
«Так я и знал, что это маленькая змейка Неферт ползает тут по колодцам!»
Какой это был счастливый, самый счастливый в жизни день!
Камень скользнул под тонкой кожей сандалии. Неферт крепче вцепилась в стену.
«Я представляла тебя другим».
«А каким?»
«Очень гадким».
Кружок солнечного неба наверху уменьшился. Глаза привыкли к темноте.
– Ми-у-ра!! – имя кошки, подхваченное каменным горлом колодца, сорвалось с губ Неферт само собой: не Нахт, а только Миура могла прийти на помощь в такую минуту.
В колодце кто-то был.
Этот кто-то расположился на том самом выступе, до которого добиралась Неферт.
– Бегаешь по колодцам за своим распрекрасным братцем, а ему на тебя вовсе и наплевать.
Весь испуг Неферт мгновенно исчез. Эта, не слишком приятная, встреча была, несомненно, встречей с существом из плоти и крови. Вдобавок – неплохо знакомым.
– Инери? – изумленно спросила она.
XVII
– Ну я, и что из этого? – ответил Инери не слишком приветливо. – Залезла, так спускайся, я подвинусь.