Страница:
Кузены легкой рысцой поехали в сторону побережья, провели ночь в дороге и следующим утром прибыли в порт. Гавань в устье Оронта была простой рыбачьей деревушкой с пристанью, где обычно высаживались жители Антиохии — несколько белокаменных домиков, обнесенных невзрачным земляным валом. Сейчас в гавани теснились корабли со всех уголков Запада: громоздкие, неуклюжие купеческие суда из Фландрии и городов Северного моря, башнеобразные трехмачтовики из Прованса, быстрые сицилийские фелюги и галеры с Адриатики. Деревню же заполнили знатные дамы, чиновники и генуэзские купцы, прибывшие на кораблях. Многим крестьянкам, мужья которых погибли в бою или умерли от голода, пришлось заняться проституцией, а вечно голодные арбалетчики и матросы запугивали безоружных путешественников и грабили их. Роберт отнесся к увиденному спокойно, так как уже привык видеть войну с изнанки, но Рожер был потрясен. Участники святого паломничества не имели права вести себя подобным образом.
Они нашли Анну и ее компаньонку на втором этаже одного из домиков. Граф Блуазский пытался снабжать провизией хотя бы благородных дам. Один из сопровождавших их пехотинцев умер, а другой потихоньку удрал из города, бросив свой деревянный арбалет. Госпожа Алиса сумела его продать, и немного денег у них еще оставалось. Бывали и бесплатные раздачи продуктов, привезенных кораблями с Запада или доставленных каким-нибудь отчаянным шкипером из Константинополя, дерзнувшим провести по зимнему морю утлое суденышко, груженное зерном.
Второе Рождество, которое Рожер встречал вне дома, превратилось в жалкое зрелище. Дрова давно кончились, идти ко всенощной было слишком холодно, однако они, завернувшись в одеяла, все же выбрались к заутрене, а к обеду вернулись домой. Накануне отъезда из лагеря Рожера отрядили за фуражом, он сумел привезти жене вязанку веток и водорослей, и за обедом им удалось немного погреться, съесть по сухарю и выпить присланного графом Блуа водянистого вина, по вкусу напоминавшего смолу. Госпожа Алиса умудрилась купить кусочек копченой грудинки. Когда они уселись у дымящего, стреляющего искрами очага и принялись за обед, у Анны не выдержали нервы. Она ударилась в слезы, и это оказалось заразным: начала тихонько всхлипывать госпожа Алиса, да и Рожер почувствовал, что глаза у него на мокром месте. Роберт остолбенел, удивленно уставился на друзей и вдруг запел смешную, хоть и не совсем пристойную итальянскую песенку, прихлопывая в такт и призывая их спеть хором. Анна попыталась присоединиться, но расплакалась еще сильнее. Однако Роберт не унимался, и вскоре они принялись дуэтом выводить замечательные рулады. Когда песня закончилась, Роберт обернулся к брату.
— Тебе следует радоваться, кузен Рожер! Мы оба норманны, но ни разу не отмечали Рождество в Нормандии. Стремление завоевывать чужие земли и править ими у нас в крови: вы покорили Англию, мы — Италию. А сейчас мы завоевываем самую достойную награду — богатейшую страну и Царствие Небесное в придачу. Утри слезы, кузина Анна, ты выплачешь свои прекрасные глаза! Под защитой двух таких доблестных рыцарей в следующем году ты наденешь золотую корону. А вы, госпожа Алиса, не скучайте о своем Провансе! Мы сделаем вас королевой Вавилонской или аббатисой монастыря кармелиток — конечно, если вы не предпочтете снова выйти замуж.
— О господи, у меня больше нет сил так жить! — снова расплакалась Анна. — «Не скучайте о Провансе!»… Дома на Рождество у нас пели трубадуры, рыцари давали обеты, скольких соперников они победят в новом году, а здесь мы делим на всех один сухарь и сидим у дымящего очага. Год за годом тянется паломничество, а покоя все нет и нет. Где же этот милый маленький замок с теплой постелью и вкусной едой, который ждет меня на Востоке?
Теперь уже Рожер принялся утешать ее.
— Этот замок уже ждет нас за Антиохией. Стоит перетерпеть зиму, и весной мы непременно возьмем ее. Так говорит кузен Роберт, а он опытный воин. Но настало время погреться! Не поиграть ли нам в жмурки?
— Я хочу предложить кое-что получше, — храбро сказала госпожа Алиса. — Какое Рождество без танцев? Нас здесь четверо. Вот только как быть с музыкой?
— Придумал! — воскликнул Роберт. — У одного моряка с генуэзского корабля есть волынка. Тут совсем рядом. Пойдем и попросим его сыграть нам!
Они спустились к морю, нашли корабль и вскоре медленно танцевали, сходясь, расходясь, кланяясь, делая реверансы; чуть погодя к ним присоединились другие рыцари и дамы, арбалетчики и слуги, пока не пустилась в пляс половина города. Несколько греков недоуменно покачивало головами: как же должны быть счастливы эти непонятные чужеземцы, если могут веселиться без гроша за душой? Все им трын-трава, а если так, почему бы и не прогулять до Епифанова дня, самого радостного зимнего праздника?
В день Святого Стефана оба рыцаря возвращались в лагерь. Роберт настоял, чтобы Анна взяла у него пять золотых монет, да у нее оставалось две собственных: этих денег и пайка, выдававшегося графом Блуа, ей и ее компаньонке должно было хватить, чтобы продержаться до взятия Антиохии. Рожер не мог жить без Анны. Долгие одинокие вечера и мысль о том, что ей нечего есть, сводили его с ума. Он любил ее не только за красоту, но и за смелость. Роберт тоже умолк и приуныл. На проводах он был весел, без конца уверял, что скоро либо из Византии, либо с Запада прибудут корабли с провиантом, но звучало это не слишком убедительно и никого не обмануло. Они ехали шагом, пробираясь по грязной пустоши вдоль берега реки, и лишь изредка перекидывались словом.
На следующий день, в праздник Святого Иоанна Богослова, они прибыли в лагерь. Было время обеда. Как ни странно, никто из остававшихся у стен Антиохии паломников не мучился от похмелья. Легче всего это было объяснить отсутствием выпивки, но вино оказалось ни при чем. Какое-то лихорадочное возбуждение охватило арбалетчиков и слуг. Они метались по лагерю и хватали все, что попадалось под руку. Братья собирались распрощаться, но тут их перехватил какой-то озабоченный чиновник.
— Двое рыцарей на западных скакунах. Очень хорошо! Нам нужны такие люди. Сейчас же ступайте к своим сеньорам. Собирают большой отряд для набега, и вы как раз успеете в него попасть!
Он поспешно зашагал вдогонку за каким-то арбалетчиком.
Рожер передал Блэкбёрда груму и начал снимать с себя доспехи. Расшнуровывая оберк, он с мучительной душевной болью вспоминал ловкие и нежные пальцы Анны, завязывавшие эти узлы. Никто на свете не умел лучше нее надевать на него кольчугу. Когда же она вернется? Он вздохнул и пошел к шатру герцога за распоряжениями. Чиновники не сообщили ему ничего нового. Выяснилось лишь, что все рыцари на боевых конях должны в полных доспехах собраться завтра за час до рассвета, желательно с запасом еды на два дня. В день Святого Иннокентия он прибыл к месту сбора задолго до срока. Запаса еды у него не было, но зато он отлично позавтракал: ему выдали сухарь. Значит, на обед рассчитывать не приходилось. К его удивлению, рядом с рыцарями крутилось множество пехотинцев. Из шатра вышел герцог, сел на коня и обратился к стоявшим цепью воинам.
— Мы кое-что придумали. «Туркополы» много раз ездили за фуражом на север; они дочиста выгребли амбары, и взять там больше нечего. Крестьяне сопротивляются и начинают сколачивать банды. Еда осталась только на юге, а там полно турок. Граф Тарентский принял на себя общее руководство, а мы с графом Фландрским согласились исполнять его приказы — конечно, только на время этого набега. Граф Тарентский считает, что мы должны взять с собой побольше пехоты. Зачем ему это понадобилось, я не знаю. В лагере и так полно работы, но я собрал лучших арбалетчиков и очень надеюсь на их помощь. Рыцари, когда будете рыскать по деревням, не забывайте о пехоте. Сейчас мы объединимся с отрядами итальянцев и фламандцев. Сомкните ряды! Покажем им, на что способны нормандские норманны!
Герцог очень обижался, когда ему приходилось кому-то подчиняться: он был самым знатным из паломников (исключая разве что графа Вермандуа, брата французского короля), однако граф Тарентский, смелый и изобретательный полководец, пользовался в войске куда большим авторитетом.
Они выехали из восточных ворот лагеря и очутились на дороге в Алеппо. Рожер оглянулся по сторонам и поразился обилию следовавших за ними арбалетчиков: на четыре сотни рыцарей приходилось две тысячи пехотинцев. Зачем тащить такую обузу в обычный деревенский набег? Согласно странному капризу графа Тарентского они выстроились совершенно невиданным способом: впереди, позади и даже на флангах шагали стрелки, а рыцари ехали в самой середине этой удивительной колонны.
Они оставили Антиохию справа и весь день неспешно двигались на юг, сдерживаемые темпом передвижения пехоты. Вечером колонна остановилась у горного потока и устроилась на ночевку без ужина. Наверное, их предводитель хотел поглубже вторгнуться в неразоренные земли и разграбить их уже по пути домой. Мысль казалась здравой, но рискованной: зачем тогда обременять себя пешими?
Их марш-бросок на юг продолжался до полудня двадцать девятого декабря, а затем они свернули в сторону большой деревни, видневшейся на вершине холма, и перешли границу Византийской империи, проходившую здесь тридцать лет назад. Обитателями деревни были неверные. Так как пилигримы поднимались на холм с востока, крестьяне бросились бежать на запад. Воины поели, накормили лошадей, а потом принялись прочесывать ущелья в поисках спрятанного скота. День складывался успешно. Эти холмистые, плодородные земли давно не подвергались разграблению (Антиохия пала под ударами турок больше десяти лет назад), но крестьяне по старой привычке все еще хранили зерно в амбарах и подвалах. Они не стали защищать свои дома, и ограбить их оказалось легче легкого. В кои-то веки все пилигримы, даже пехотинцы, сумели набить желудки…
Тридцатого грабеж продолжался. Кровопролития почти не было. Стариков и детей, не успевших вовремя убежать, не трогали: пилигримам была нужна еда, а не месть. Днем они тронулись на север. Несмотря на все. усилия, колонна шла куда медленнее, чем накануне: пехотинцы гнали в лагерь большую отару овец и стадо коров. А ведь ни один конный турок так и не объявился. Тридцать первого, в канун новогодней ночи (впрочем, новый год тогда наступал в марте), воины встали поздно и двигались еле-еле: у одной-двух лошадей начались колики от переедания после долгих дней полуголодного существования, а сытая пехота ленилась прибавить шагу. Арбалетчики окружили огромное стадо. Каждый бык нес на спине мешок с зерном. Отряд с трудом преодолевал перевалы: передние отдыхали, ожидая замыкающих, карабкавшихся на вершину крутого холма.
Незадолго до полудня, когда животные и всадники пробирались через узкое ущелье, а отряды пехоты справа и слева штурмовали крутые склоны холмов, сзади донеслись крики. Рожер, зажатый в середине колонны рыцарей, ничего не видел, но вожди галопом поскакали назад, а авангард был вынужден остановиться. Вскоре всадники погнали стадо вверх по склону поросшего травой холма, замыкавшего ущелье с запада. Прискакал граф Тарентский и приказал им занять позицию на вершине. Двадцать рыцарей на низкорослых лошадях отослали стеречь стадо, а остальные выстроились в цепь. Рожера удивило расположение войска: сильный отряд арбалетчиков выстроился на гребне лицом на юг, на полпути от вершины справа и слева встали еще два отряда, а четвертая группа прикрывала гребень с севера. Рыцари же остались охранять добычу, окруженные пехотой со всех сторон. Зачем графу Тарентскому понадобились лучшие конники на обученных боевых скакунах, если он собирался принимать оборонительный бой на вершине холма?
В ущелье показались турецкие всадники и встали к ним лицом. Они всё прибывали, и вскоре, как обычно, их стало невозможно сосчитать. К югу от холма развевались одежды, гарцевали лошади, и в самой середине этого хаотического воинства вырос бунчук с черным конским хвостом. Бунчук медленно приближался, а фланги двигались к подножию холма, пока не поравнялись с христианскими рыцарями. Внезапно раздался ужасающий грохот кимвалов и литавр неверных, и все войско галопом ринулось прямо на них. Они атаковали россыпью и начали стрелять снизу вверх из своих коротких луков. Но арбалетный «болт» летит дальше и бьет более метко. Христиане ответили туркам мощным залпом и продолжали стрельбу, не снижая темпа, потому что задние в это время натягивали воротами тетивы и передавали заряженное оружие передним. Рожеру они напоминали людей, копающихся в капустной грядке: их спины то сгибались, то выпрямлялись. Центр турок не смог вынести града стрел, глубоко поражавших всадников и коней, но фланги двигались вперед, и пилигримы оказались окруженными с трех сторон. Вскоре до рыцарей и животных стали долетать вражеские стрелы. Тут к ним подскакал герцог Нормандский, которого Рожер давно потерял из виду. Он крикнул:
— Господа, настал наш час! Мы должны спуститься по западному склону, сохраняя строй. Это не атака, и все должны держать лошадей в узде. То же самое на восточном склоне сделают фламандцы. Затем по знаку графа Тарентского вам надо будет свернуть налево кругом и атаковать турок, занимающих позицию перед арбалетчиками. Фламандцы проделают это на другом крае. Ни в коем случае не смешивайтесь с ними! Ваша единственная цель — турки у нас на фланге! Когда мы вновь достигнем гребня холма, граф Тарентский даст вам новый приказ, и вы либо перевалите через хребет, либо остановитесь на нем. Следите за мной и по моему знаку начинайте спуск!
Рожер просунул левую руку в ремни щита и крепко ухватил поводья. Герцог выехал вперед, затем взмахнул копьем и рысью поскакал на врагов. Нормандцы последовали за ним, и турки попятились. Зная, что щиты западных рыцарей непробиваемы, они перестали стрелять, посчитав, что всадники вскоре повернут на соединение с главными силами и подставят им спины. Рожер занимал место в середине первого ряда. Он был счастлив испытать Блэкбёрда в бою. Какая же радость — сидеть на объезженном боевом скакуне, который чувствует, что левая рука всадника отягощена щитом, и слушается не узды, а прикосновения коленей и других телодвижений хозяина! Пока копье смотрит вверх, конь знает, что это еще не атака, и спокойно скачет рядом со своими товарищами. А герцог через плечо то и дело поглядывал на вершину холма. Вдруг он повернул коня и взмахнул копьем. Отряд тут же стал похож на ветряную мельницу: это рыцари дернули поводья для поворота «налево кругом», а затем галопом помчались вверх по крутому склону противоположного холма. Каждый всадник изо всех сил наклонился вперед, молясь, чтобы не соскользнуло седло.
Турки на гребне не поняли, что их атакуют с двух сторон, поскольку каждый видел только противоположный склон. В центре сбилась куча всадников. Христиане скакали прямо на них, и за двадцать ярдов Рожер опустил копье. У правого глаза Блэкбёрда мелькнул наконечник, и конь прыгнул вперед, вытянув шею и изо всех сил наддав задними ногами. Скакун начинал стареть, но хорошо знал свое дело. Сойдясь с врагом, он сгруппировался и взлетел над землей, перепрыгивая канаву. Копье Рожера вошло прямо в ребра низкорослого коня, который в последний момент попытался развернуться. Юноша отпустил древко и выхватил меч. Атака катилась вверх по склону, рыцари не могли послать лошадей прямо на врага, как они сделали бы это на равнине, и потому несколько минут топтались на месте, перемешавшись с турками. Рожер размахивал мечом, клинок которого раз за разом погружался в чужую плоть, а Блэкбёрд, встав на дыбы, крушил врагов передними копытами и перекусывал бедра вопящим неверным. В тылу у турок раздалось: «Deus vult!» — это подоспели фламандцы. Вскоре турки поняли, что без доспехов, с одними легкими мечами не смогут совладать с тяжеловооруженными всадниками. Все, кто остался в живых, бросились наутек, и Рожер успел остановить свой меч в считанных сантиметрах от щита фламандца. Послышался крик графа Тарентского. С непокрытой головой, откинув оберк на плечи, он пробивался сквозь гущу рыцарей, и его красное лицо было грязным и потным. Он приказывал всем следовать за ним и сбросить турок с южного отрога хребта.
В стане неверных началась паника. Их низкорослые лошадки, привыкшие к маневрам лучников, боялись злобно визжавших западных жеребцов. Южный отрог хребта заканчивался крутым каменистым обрывом. Ни одна лошадь не могла бы спуститься по нему галопом, и обратившегося в бегство врага ждала полная катастрофа. Кое-кто пытался спуститься по этому обрыву верхом и кубарем скатывался в пропасть, другие в нерешительности останавливались на краю и попадали под копья христиан, самые ловкие спрыгивали с лошадей и спускались на своих двоих… Вскоре граф Тарентский привел своих рыцарей вниз по более пологому восточному склону в то самое ущелье, которое они миновали перед тем, как их догнали турки. Он галопом скакал на юг — туда, откуда они отступали. Его догадка оказалась правильной: среди турецкого войска, собранного второпях для отражения набега, были отряды, которые шли на выручку к осажденной Антиохии и везли туда продовольствие. Через две мили они обнаружили стадо скота и телеги с зерном, брошенные смертельно напуганной стражей при первом известии о разгроме, о котором им поведали немногие оставшиеся в живых. Арбалетчикам послали приказ забрать добычу.
Отряд возвращался шагом, рыцари подгоняли мычащих коров и весело переговаривались, ощущая сладкий вкус победы и миновавшей опасности. Рожер, уверенный, что Роберт всегда выйдет сухим из воды, принялся искать кузена. Конечно, тот ехал в толпе итальянцев. Он сделал из копья что-то вроде бунчука, привязав к нему турецкий кушак. С луки его седла свисала кожаная сумка.
— Добрый вечер, кузен Рожер, — весело улыбаясь, приветствовал его Роберт. — Рад видеть тебя живым и здоровым. Удалось тебе что-нибудь добыть во время этой маленькой стычки? Я, например, доволен собой. Но наш граф-то, а? Каков хитрец! Не жалеешь, что раздумал служить под его знаменами?
Рожер испытал легкую досаду.
— Мой сеньор — глава всех норманнов, — ответил он, — а я его прямой вассал. Что же до графа Тарентского, то с его стороны было очень смело идти в атаку без шлема, да и вел он нас быстро и далеко. Но победу нам обеспечили мечи и доспехи, потому что сражались мы с лучниками в одних шерстяных хламидах. Я целый день не слезал с коня, потому и не получил никакой добычи. Надеюсь, этот обоз доберется до графа Блуа, потому что сейчас главное для пилигримов — это провизия.
— О да, она облегчит нам жизнь. Но я думал, ты знаешь, что турки носят деньги в кушаках. Я спешился на вершине скалы, пока ты скакал в ущелье, и снял эту сумку с человека в шелковых одеждах, который выглядел богаче прочих. Она такая тяжелая, что мне следовало окрестить его, перед тем как перерезать глотку: тогда бы он попал прямиком в Царствие Небесное. Жаль, святой воды под рукой не оказалось! Если хочешь, чтобы паломничество когда-нибудь закончилось, нужно уметь пользоваться любой удобной возможностью поправить свои дела. Коли ты и дальше будешь таким недотепой, не рассчитывай, что я буду горстями сыпать серебро госпоже Анне!
Рожер разозлился и обиделся. Но Роберт был прав: он опять не подумал о деньгах. Правда, если кузен хотел проявить благородство, мог бы не напоминать ему о своей щедрости! И все же ссориться с ним не следовало.
— Ты здорово натаскался во время итальянских войн. Где уж нам, выросшим в мирной Англии, тягаться с южными норманнами! — спокойно сказал он, скрывая гнев. — Кстати, я не заметил, чтобы граф Тарентский предпринимал что-нибудь особенное. Он просто возглавлял атаку, как и положено полководцу.
— Не заметил? — снисходительно улыбнулся кузен. — А какой у него глаз, ты не оценил? Мы проскакали через это ущелье, даже не определив удобную позицию на случай драки. Но как только появились турки, граф тут же погнал нас на этот хребет. Он увидел пропасть и просчитал все до конца. Он сообразил, что сигнал, поданный с вершины холма, увидят и в том и в другом ущелье, и составил план еще до того, как турки построились в боевой порядок. Каждый знает, что этих скотов можно напугать хорошей атакой, но подлинное искусство заключается в том, чтобы загнать их туда, откуда невозможно бежать. Все наши считают, что сегодня видели одну из самых ловких штук на свете.
Итальянцы улыбнулись и дружно закивали.
Награбленных запасов еды пилигримам хватило ненадолго, и вскоре они снова начали голодать, вновь довольствуясь опостылевшими ячменными лепешками и просяной кашей. После трех месяцев стоянки в лагере стояла отвратительная вонь, от которой не спасала даже близость реки. Ничто не могло заставить пехотинцев выбрасывать мусор подальше. Свалку устроили на полпути между лагерем и стенами города, и в результате каждый день кто-нибудь умирал. Паломников не утешали донесения шпионов, что в городе свирепствует та же болезнь: с юга и востока к туркам постоянно подходили подкрепления, а Запад, откуда к пилигримам могла прийти помощь, был на другом конце света.
Как-то в середине января Рожер, вернувшись после ужина, с удивлением заметил, что его дожидается кузен. Он забыл, когда тот приходил в последний раз: кажется, это было давным-давно, еще во времена Анны. Кузен сразу взял быка за рога.
— Дорогой Рожер, я пришел с плохими вестями. С госпожой Анной все в порядке — по крайней мере, так было вчера, когда я уезжал из порта Святого Симеона, — но госпожа Алиса умерла. Очевидно, она отравилась тухлой козлятиной, и у нее начался тот самый понос, от которого умерло столько людей. Она успела исповедаться, и ее достойно похоронили на берегу моря. Но твоя жена осталась совсем одна, без женского окружения, а ты знаешь, что за место этот порт. Анна очень беспокоится и не знает, что делать. Поскольку писать ей трудно, она просила тебя приехать как можно скорее.
— Ты говоришь правду? Она действительно здорова? — подозрительно переспросил Рожер.
— О да! Она старается не терять присутствия духа, насколько, это в ее силах. Хотя… все мы можем умереть в любую минуту.
— Тогда я выеду завтра утром. Но что делать, я не знаю. Не могу же я остаться там и приглядывать за ней! Кому-то придется ухаживать за конем, а это слишком накладно. Если же я заберу Анну в лагерь, она и тут будет почти все время проводить в одиночестве. .
— Однако ей будет здесь лучше, чем в тамошнем вертепе.
— Что ж, раз так, завтра выезжаю. Решим на месте. Я тоже считаю, что в лагере ей станет лучше.
И вот Рожер снова ехал по унылой, грязной дороге в порт Святого Симеона и размышлял, как же ему быть. Он не привык к ответственности и до смерти боялся ошибиться и принять неправильное решение. Возможно, ему вообще не следовало жениться до окончания Священной войны. Но что бы тогда стало с его ненаглядной Анной, лишившейся защитника на трудном пути через Галатию? Она тоже была христианкой и страдала не меньше, чем ее восточные единоверцы, которых он поклялся защищать. Женщины — помеха для воина, если он служит идее, но обеспечить безопасность Анны во время паломничества было его долгом. Да он и не мог не думать о своей желанной, умной и смелой жене, брошенной на произвол судьбы в буйном и голодном порту.
Он нашел Анну в том же доме. Она сгорбившись сидела на скатанной в рулон постели и смотрела в стену прямо перед собой. В комнате не было никакой мебели, если не считать жаровни с древесным углем и кожаной сумки для одежды. Она испуганно вскрикнула, когда Рожер поднял люк в полу — комната, как мы уже говорили, находилась на втором этаже, — но при виде мужа вскочила, бросилась ему навстречу и упала в его объятия.
— Рожер, милый, — всхлипнула она. — Я так долго ждала тебя! Я боялась, что сюда заберется какой-нибудь пьяный матрос. Пожалуйста, забери меня отсюда! Я ненавижу это место. Больше ни за что не расстанусь с тобой!
Обнимая жену, Рожер косился в не закрытое ставнями окно, не сводя глаз с Блэкбёрда, привязанного к кольцу в стене. Жена женой, но если у него украдут коня, большего несчастья нельзя будет придумать.
— Какое горе! Какая потеря! — бормотал он. — Бедная госпожа Алиса, она была такой преданной, такой заботливой… Спускайся вниз, я найду для скакуна местечко поукромнее, и мы поговорим о том, как быть дальше. Ты не голодала в последнее время?
— Пойдем ужинать, — спохватилась жена, высвобождаясь из его объятий. — Последние два дня я ничего в рот не брала, кроме этой проклятой холодной каши. Я боялась одна ходить на рынок, и у меня не осталось ни кусочка угля, чтобы разогреть ее. Смотри, какой-то гнусный арбалетчик крутится вокруг Блэкбёрда. Спустись и прогони его. Я буду через минуту!
Рожер сломя голову кинулся вниз, нащупывая рукоять меча. Прошло несколько минут, и на улицу спустилась Анна, неся мешок с одеждой. Ведя лошадь в поводу, они спустились на берег. На складе чиновники графа Блуазского дали им сухарей и немного разбавленного вина. Рожер и Анна сели на валун и принялись жевать хлеб, размоченный в морской воде, а Блэкбёрд уныло стоял рядом, фыркая от негодования. Анна ненавидела этот город и готова была уехать из него куда и когда угодно, но в лагере ее ждала одинокая жизнь. В нормандском стане почти не было женщин: герцог с большинством вассалов собирался по окончании войны вернуться домой. Ни Рожер, ни Анна не знали никого из нормандских дам.
Они нашли Анну и ее компаньонку на втором этаже одного из домиков. Граф Блуазский пытался снабжать провизией хотя бы благородных дам. Один из сопровождавших их пехотинцев умер, а другой потихоньку удрал из города, бросив свой деревянный арбалет. Госпожа Алиса сумела его продать, и немного денег у них еще оставалось. Бывали и бесплатные раздачи продуктов, привезенных кораблями с Запада или доставленных каким-нибудь отчаянным шкипером из Константинополя, дерзнувшим провести по зимнему морю утлое суденышко, груженное зерном.
Второе Рождество, которое Рожер встречал вне дома, превратилось в жалкое зрелище. Дрова давно кончились, идти ко всенощной было слишком холодно, однако они, завернувшись в одеяла, все же выбрались к заутрене, а к обеду вернулись домой. Накануне отъезда из лагеря Рожера отрядили за фуражом, он сумел привезти жене вязанку веток и водорослей, и за обедом им удалось немного погреться, съесть по сухарю и выпить присланного графом Блуа водянистого вина, по вкусу напоминавшего смолу. Госпожа Алиса умудрилась купить кусочек копченой грудинки. Когда они уселись у дымящего, стреляющего искрами очага и принялись за обед, у Анны не выдержали нервы. Она ударилась в слезы, и это оказалось заразным: начала тихонько всхлипывать госпожа Алиса, да и Рожер почувствовал, что глаза у него на мокром месте. Роберт остолбенел, удивленно уставился на друзей и вдруг запел смешную, хоть и не совсем пристойную итальянскую песенку, прихлопывая в такт и призывая их спеть хором. Анна попыталась присоединиться, но расплакалась еще сильнее. Однако Роберт не унимался, и вскоре они принялись дуэтом выводить замечательные рулады. Когда песня закончилась, Роберт обернулся к брату.
— Тебе следует радоваться, кузен Рожер! Мы оба норманны, но ни разу не отмечали Рождество в Нормандии. Стремление завоевывать чужие земли и править ими у нас в крови: вы покорили Англию, мы — Италию. А сейчас мы завоевываем самую достойную награду — богатейшую страну и Царствие Небесное в придачу. Утри слезы, кузина Анна, ты выплачешь свои прекрасные глаза! Под защитой двух таких доблестных рыцарей в следующем году ты наденешь золотую корону. А вы, госпожа Алиса, не скучайте о своем Провансе! Мы сделаем вас королевой Вавилонской или аббатисой монастыря кармелиток — конечно, если вы не предпочтете снова выйти замуж.
— О господи, у меня больше нет сил так жить! — снова расплакалась Анна. — «Не скучайте о Провансе!»… Дома на Рождество у нас пели трубадуры, рыцари давали обеты, скольких соперников они победят в новом году, а здесь мы делим на всех один сухарь и сидим у дымящего очага. Год за годом тянется паломничество, а покоя все нет и нет. Где же этот милый маленький замок с теплой постелью и вкусной едой, который ждет меня на Востоке?
Теперь уже Рожер принялся утешать ее.
— Этот замок уже ждет нас за Антиохией. Стоит перетерпеть зиму, и весной мы непременно возьмем ее. Так говорит кузен Роберт, а он опытный воин. Но настало время погреться! Не поиграть ли нам в жмурки?
— Я хочу предложить кое-что получше, — храбро сказала госпожа Алиса. — Какое Рождество без танцев? Нас здесь четверо. Вот только как быть с музыкой?
— Придумал! — воскликнул Роберт. — У одного моряка с генуэзского корабля есть волынка. Тут совсем рядом. Пойдем и попросим его сыграть нам!
Они спустились к морю, нашли корабль и вскоре медленно танцевали, сходясь, расходясь, кланяясь, делая реверансы; чуть погодя к ним присоединились другие рыцари и дамы, арбалетчики и слуги, пока не пустилась в пляс половина города. Несколько греков недоуменно покачивало головами: как же должны быть счастливы эти непонятные чужеземцы, если могут веселиться без гроша за душой? Все им трын-трава, а если так, почему бы и не прогулять до Епифанова дня, самого радостного зимнего праздника?
В день Святого Стефана оба рыцаря возвращались в лагерь. Роберт настоял, чтобы Анна взяла у него пять золотых монет, да у нее оставалось две собственных: этих денег и пайка, выдававшегося графом Блуа, ей и ее компаньонке должно было хватить, чтобы продержаться до взятия Антиохии. Рожер не мог жить без Анны. Долгие одинокие вечера и мысль о том, что ей нечего есть, сводили его с ума. Он любил ее не только за красоту, но и за смелость. Роберт тоже умолк и приуныл. На проводах он был весел, без конца уверял, что скоро либо из Византии, либо с Запада прибудут корабли с провиантом, но звучало это не слишком убедительно и никого не обмануло. Они ехали шагом, пробираясь по грязной пустоши вдоль берега реки, и лишь изредка перекидывались словом.
На следующий день, в праздник Святого Иоанна Богослова, они прибыли в лагерь. Было время обеда. Как ни странно, никто из остававшихся у стен Антиохии паломников не мучился от похмелья. Легче всего это было объяснить отсутствием выпивки, но вино оказалось ни при чем. Какое-то лихорадочное возбуждение охватило арбалетчиков и слуг. Они метались по лагерю и хватали все, что попадалось под руку. Братья собирались распрощаться, но тут их перехватил какой-то озабоченный чиновник.
— Двое рыцарей на западных скакунах. Очень хорошо! Нам нужны такие люди. Сейчас же ступайте к своим сеньорам. Собирают большой отряд для набега, и вы как раз успеете в него попасть!
Он поспешно зашагал вдогонку за каким-то арбалетчиком.
Рожер передал Блэкбёрда груму и начал снимать с себя доспехи. Расшнуровывая оберк, он с мучительной душевной болью вспоминал ловкие и нежные пальцы Анны, завязывавшие эти узлы. Никто на свете не умел лучше нее надевать на него кольчугу. Когда же она вернется? Он вздохнул и пошел к шатру герцога за распоряжениями. Чиновники не сообщили ему ничего нового. Выяснилось лишь, что все рыцари на боевых конях должны в полных доспехах собраться завтра за час до рассвета, желательно с запасом еды на два дня. В день Святого Иннокентия он прибыл к месту сбора задолго до срока. Запаса еды у него не было, но зато он отлично позавтракал: ему выдали сухарь. Значит, на обед рассчитывать не приходилось. К его удивлению, рядом с рыцарями крутилось множество пехотинцев. Из шатра вышел герцог, сел на коня и обратился к стоявшим цепью воинам.
— Мы кое-что придумали. «Туркополы» много раз ездили за фуражом на север; они дочиста выгребли амбары, и взять там больше нечего. Крестьяне сопротивляются и начинают сколачивать банды. Еда осталась только на юге, а там полно турок. Граф Тарентский принял на себя общее руководство, а мы с графом Фландрским согласились исполнять его приказы — конечно, только на время этого набега. Граф Тарентский считает, что мы должны взять с собой побольше пехоты. Зачем ему это понадобилось, я не знаю. В лагере и так полно работы, но я собрал лучших арбалетчиков и очень надеюсь на их помощь. Рыцари, когда будете рыскать по деревням, не забывайте о пехоте. Сейчас мы объединимся с отрядами итальянцев и фламандцев. Сомкните ряды! Покажем им, на что способны нормандские норманны!
Герцог очень обижался, когда ему приходилось кому-то подчиняться: он был самым знатным из паломников (исключая разве что графа Вермандуа, брата французского короля), однако граф Тарентский, смелый и изобретательный полководец, пользовался в войске куда большим авторитетом.
Они выехали из восточных ворот лагеря и очутились на дороге в Алеппо. Рожер оглянулся по сторонам и поразился обилию следовавших за ними арбалетчиков: на четыре сотни рыцарей приходилось две тысячи пехотинцев. Зачем тащить такую обузу в обычный деревенский набег? Согласно странному капризу графа Тарентского они выстроились совершенно невиданным способом: впереди, позади и даже на флангах шагали стрелки, а рыцари ехали в самой середине этой удивительной колонны.
Они оставили Антиохию справа и весь день неспешно двигались на юг, сдерживаемые темпом передвижения пехоты. Вечером колонна остановилась у горного потока и устроилась на ночевку без ужина. Наверное, их предводитель хотел поглубже вторгнуться в неразоренные земли и разграбить их уже по пути домой. Мысль казалась здравой, но рискованной: зачем тогда обременять себя пешими?
Их марш-бросок на юг продолжался до полудня двадцать девятого декабря, а затем они свернули в сторону большой деревни, видневшейся на вершине холма, и перешли границу Византийской империи, проходившую здесь тридцать лет назад. Обитателями деревни были неверные. Так как пилигримы поднимались на холм с востока, крестьяне бросились бежать на запад. Воины поели, накормили лошадей, а потом принялись прочесывать ущелья в поисках спрятанного скота. День складывался успешно. Эти холмистые, плодородные земли давно не подвергались разграблению (Антиохия пала под ударами турок больше десяти лет назад), но крестьяне по старой привычке все еще хранили зерно в амбарах и подвалах. Они не стали защищать свои дома, и ограбить их оказалось легче легкого. В кои-то веки все пилигримы, даже пехотинцы, сумели набить желудки…
Тридцатого грабеж продолжался. Кровопролития почти не было. Стариков и детей, не успевших вовремя убежать, не трогали: пилигримам была нужна еда, а не месть. Днем они тронулись на север. Несмотря на все. усилия, колонна шла куда медленнее, чем накануне: пехотинцы гнали в лагерь большую отару овец и стадо коров. А ведь ни один конный турок так и не объявился. Тридцать первого, в канун новогодней ночи (впрочем, новый год тогда наступал в марте), воины встали поздно и двигались еле-еле: у одной-двух лошадей начались колики от переедания после долгих дней полуголодного существования, а сытая пехота ленилась прибавить шагу. Арбалетчики окружили огромное стадо. Каждый бык нес на спине мешок с зерном. Отряд с трудом преодолевал перевалы: передние отдыхали, ожидая замыкающих, карабкавшихся на вершину крутого холма.
Незадолго до полудня, когда животные и всадники пробирались через узкое ущелье, а отряды пехоты справа и слева штурмовали крутые склоны холмов, сзади донеслись крики. Рожер, зажатый в середине колонны рыцарей, ничего не видел, но вожди галопом поскакали назад, а авангард был вынужден остановиться. Вскоре всадники погнали стадо вверх по склону поросшего травой холма, замыкавшего ущелье с запада. Прискакал граф Тарентский и приказал им занять позицию на вершине. Двадцать рыцарей на низкорослых лошадях отослали стеречь стадо, а остальные выстроились в цепь. Рожера удивило расположение войска: сильный отряд арбалетчиков выстроился на гребне лицом на юг, на полпути от вершины справа и слева встали еще два отряда, а четвертая группа прикрывала гребень с севера. Рыцари же остались охранять добычу, окруженные пехотой со всех сторон. Зачем графу Тарентскому понадобились лучшие конники на обученных боевых скакунах, если он собирался принимать оборонительный бой на вершине холма?
В ущелье показались турецкие всадники и встали к ним лицом. Они всё прибывали, и вскоре, как обычно, их стало невозможно сосчитать. К югу от холма развевались одежды, гарцевали лошади, и в самой середине этого хаотического воинства вырос бунчук с черным конским хвостом. Бунчук медленно приближался, а фланги двигались к подножию холма, пока не поравнялись с христианскими рыцарями. Внезапно раздался ужасающий грохот кимвалов и литавр неверных, и все войско галопом ринулось прямо на них. Они атаковали россыпью и начали стрелять снизу вверх из своих коротких луков. Но арбалетный «болт» летит дальше и бьет более метко. Христиане ответили туркам мощным залпом и продолжали стрельбу, не снижая темпа, потому что задние в это время натягивали воротами тетивы и передавали заряженное оружие передним. Рожеру они напоминали людей, копающихся в капустной грядке: их спины то сгибались, то выпрямлялись. Центр турок не смог вынести града стрел, глубоко поражавших всадников и коней, но фланги двигались вперед, и пилигримы оказались окруженными с трех сторон. Вскоре до рыцарей и животных стали долетать вражеские стрелы. Тут к ним подскакал герцог Нормандский, которого Рожер давно потерял из виду. Он крикнул:
— Господа, настал наш час! Мы должны спуститься по западному склону, сохраняя строй. Это не атака, и все должны держать лошадей в узде. То же самое на восточном склоне сделают фламандцы. Затем по знаку графа Тарентского вам надо будет свернуть налево кругом и атаковать турок, занимающих позицию перед арбалетчиками. Фламандцы проделают это на другом крае. Ни в коем случае не смешивайтесь с ними! Ваша единственная цель — турки у нас на фланге! Когда мы вновь достигнем гребня холма, граф Тарентский даст вам новый приказ, и вы либо перевалите через хребет, либо остановитесь на нем. Следите за мной и по моему знаку начинайте спуск!
Рожер просунул левую руку в ремни щита и крепко ухватил поводья. Герцог выехал вперед, затем взмахнул копьем и рысью поскакал на врагов. Нормандцы последовали за ним, и турки попятились. Зная, что щиты западных рыцарей непробиваемы, они перестали стрелять, посчитав, что всадники вскоре повернут на соединение с главными силами и подставят им спины. Рожер занимал место в середине первого ряда. Он был счастлив испытать Блэкбёрда в бою. Какая же радость — сидеть на объезженном боевом скакуне, который чувствует, что левая рука всадника отягощена щитом, и слушается не узды, а прикосновения коленей и других телодвижений хозяина! Пока копье смотрит вверх, конь знает, что это еще не атака, и спокойно скачет рядом со своими товарищами. А герцог через плечо то и дело поглядывал на вершину холма. Вдруг он повернул коня и взмахнул копьем. Отряд тут же стал похож на ветряную мельницу: это рыцари дернули поводья для поворота «налево кругом», а затем галопом помчались вверх по крутому склону противоположного холма. Каждый всадник изо всех сил наклонился вперед, молясь, чтобы не соскользнуло седло.
Турки на гребне не поняли, что их атакуют с двух сторон, поскольку каждый видел только противоположный склон. В центре сбилась куча всадников. Христиане скакали прямо на них, и за двадцать ярдов Рожер опустил копье. У правого глаза Блэкбёрда мелькнул наконечник, и конь прыгнул вперед, вытянув шею и изо всех сил наддав задними ногами. Скакун начинал стареть, но хорошо знал свое дело. Сойдясь с врагом, он сгруппировался и взлетел над землей, перепрыгивая канаву. Копье Рожера вошло прямо в ребра низкорослого коня, который в последний момент попытался развернуться. Юноша отпустил древко и выхватил меч. Атака катилась вверх по склону, рыцари не могли послать лошадей прямо на врага, как они сделали бы это на равнине, и потому несколько минут топтались на месте, перемешавшись с турками. Рожер размахивал мечом, клинок которого раз за разом погружался в чужую плоть, а Блэкбёрд, встав на дыбы, крушил врагов передними копытами и перекусывал бедра вопящим неверным. В тылу у турок раздалось: «Deus vult!» — это подоспели фламандцы. Вскоре турки поняли, что без доспехов, с одними легкими мечами не смогут совладать с тяжеловооруженными всадниками. Все, кто остался в живых, бросились наутек, и Рожер успел остановить свой меч в считанных сантиметрах от щита фламандца. Послышался крик графа Тарентского. С непокрытой головой, откинув оберк на плечи, он пробивался сквозь гущу рыцарей, и его красное лицо было грязным и потным. Он приказывал всем следовать за ним и сбросить турок с южного отрога хребта.
В стане неверных началась паника. Их низкорослые лошадки, привыкшие к маневрам лучников, боялись злобно визжавших западных жеребцов. Южный отрог хребта заканчивался крутым каменистым обрывом. Ни одна лошадь не могла бы спуститься по нему галопом, и обратившегося в бегство врага ждала полная катастрофа. Кое-кто пытался спуститься по этому обрыву верхом и кубарем скатывался в пропасть, другие в нерешительности останавливались на краю и попадали под копья христиан, самые ловкие спрыгивали с лошадей и спускались на своих двоих… Вскоре граф Тарентский привел своих рыцарей вниз по более пологому восточному склону в то самое ущелье, которое они миновали перед тем, как их догнали турки. Он галопом скакал на юг — туда, откуда они отступали. Его догадка оказалась правильной: среди турецкого войска, собранного второпях для отражения набега, были отряды, которые шли на выручку к осажденной Антиохии и везли туда продовольствие. Через две мили они обнаружили стадо скота и телеги с зерном, брошенные смертельно напуганной стражей при первом известии о разгроме, о котором им поведали немногие оставшиеся в живых. Арбалетчикам послали приказ забрать добычу.
Отряд возвращался шагом, рыцари подгоняли мычащих коров и весело переговаривались, ощущая сладкий вкус победы и миновавшей опасности. Рожер, уверенный, что Роберт всегда выйдет сухим из воды, принялся искать кузена. Конечно, тот ехал в толпе итальянцев. Он сделал из копья что-то вроде бунчука, привязав к нему турецкий кушак. С луки его седла свисала кожаная сумка.
— Добрый вечер, кузен Рожер, — весело улыбаясь, приветствовал его Роберт. — Рад видеть тебя живым и здоровым. Удалось тебе что-нибудь добыть во время этой маленькой стычки? Я, например, доволен собой. Но наш граф-то, а? Каков хитрец! Не жалеешь, что раздумал служить под его знаменами?
Рожер испытал легкую досаду.
— Мой сеньор — глава всех норманнов, — ответил он, — а я его прямой вассал. Что же до графа Тарентского, то с его стороны было очень смело идти в атаку без шлема, да и вел он нас быстро и далеко. Но победу нам обеспечили мечи и доспехи, потому что сражались мы с лучниками в одних шерстяных хламидах. Я целый день не слезал с коня, потому и не получил никакой добычи. Надеюсь, этот обоз доберется до графа Блуа, потому что сейчас главное для пилигримов — это провизия.
— О да, она облегчит нам жизнь. Но я думал, ты знаешь, что турки носят деньги в кушаках. Я спешился на вершине скалы, пока ты скакал в ущелье, и снял эту сумку с человека в шелковых одеждах, который выглядел богаче прочих. Она такая тяжелая, что мне следовало окрестить его, перед тем как перерезать глотку: тогда бы он попал прямиком в Царствие Небесное. Жаль, святой воды под рукой не оказалось! Если хочешь, чтобы паломничество когда-нибудь закончилось, нужно уметь пользоваться любой удобной возможностью поправить свои дела. Коли ты и дальше будешь таким недотепой, не рассчитывай, что я буду горстями сыпать серебро госпоже Анне!
Рожер разозлился и обиделся. Но Роберт был прав: он опять не подумал о деньгах. Правда, если кузен хотел проявить благородство, мог бы не напоминать ему о своей щедрости! И все же ссориться с ним не следовало.
— Ты здорово натаскался во время итальянских войн. Где уж нам, выросшим в мирной Англии, тягаться с южными норманнами! — спокойно сказал он, скрывая гнев. — Кстати, я не заметил, чтобы граф Тарентский предпринимал что-нибудь особенное. Он просто возглавлял атаку, как и положено полководцу.
— Не заметил? — снисходительно улыбнулся кузен. — А какой у него глаз, ты не оценил? Мы проскакали через это ущелье, даже не определив удобную позицию на случай драки. Но как только появились турки, граф тут же погнал нас на этот хребет. Он увидел пропасть и просчитал все до конца. Он сообразил, что сигнал, поданный с вершины холма, увидят и в том и в другом ущелье, и составил план еще до того, как турки построились в боевой порядок. Каждый знает, что этих скотов можно напугать хорошей атакой, но подлинное искусство заключается в том, чтобы загнать их туда, откуда невозможно бежать. Все наши считают, что сегодня видели одну из самых ловких штук на свете.
Итальянцы улыбнулись и дружно закивали.
Награбленных запасов еды пилигримам хватило ненадолго, и вскоре они снова начали голодать, вновь довольствуясь опостылевшими ячменными лепешками и просяной кашей. После трех месяцев стоянки в лагере стояла отвратительная вонь, от которой не спасала даже близость реки. Ничто не могло заставить пехотинцев выбрасывать мусор подальше. Свалку устроили на полпути между лагерем и стенами города, и в результате каждый день кто-нибудь умирал. Паломников не утешали донесения шпионов, что в городе свирепствует та же болезнь: с юга и востока к туркам постоянно подходили подкрепления, а Запад, откуда к пилигримам могла прийти помощь, был на другом конце света.
Как-то в середине января Рожер, вернувшись после ужина, с удивлением заметил, что его дожидается кузен. Он забыл, когда тот приходил в последний раз: кажется, это было давным-давно, еще во времена Анны. Кузен сразу взял быка за рога.
— Дорогой Рожер, я пришел с плохими вестями. С госпожой Анной все в порядке — по крайней мере, так было вчера, когда я уезжал из порта Святого Симеона, — но госпожа Алиса умерла. Очевидно, она отравилась тухлой козлятиной, и у нее начался тот самый понос, от которого умерло столько людей. Она успела исповедаться, и ее достойно похоронили на берегу моря. Но твоя жена осталась совсем одна, без женского окружения, а ты знаешь, что за место этот порт. Анна очень беспокоится и не знает, что делать. Поскольку писать ей трудно, она просила тебя приехать как можно скорее.
— Ты говоришь правду? Она действительно здорова? — подозрительно переспросил Рожер.
— О да! Она старается не терять присутствия духа, насколько, это в ее силах. Хотя… все мы можем умереть в любую минуту.
— Тогда я выеду завтра утром. Но что делать, я не знаю. Не могу же я остаться там и приглядывать за ней! Кому-то придется ухаживать за конем, а это слишком накладно. Если же я заберу Анну в лагерь, она и тут будет почти все время проводить в одиночестве. .
— Однако ей будет здесь лучше, чем в тамошнем вертепе.
— Что ж, раз так, завтра выезжаю. Решим на месте. Я тоже считаю, что в лагере ей станет лучше.
И вот Рожер снова ехал по унылой, грязной дороге в порт Святого Симеона и размышлял, как же ему быть. Он не привык к ответственности и до смерти боялся ошибиться и принять неправильное решение. Возможно, ему вообще не следовало жениться до окончания Священной войны. Но что бы тогда стало с его ненаглядной Анной, лишившейся защитника на трудном пути через Галатию? Она тоже была христианкой и страдала не меньше, чем ее восточные единоверцы, которых он поклялся защищать. Женщины — помеха для воина, если он служит идее, но обеспечить безопасность Анны во время паломничества было его долгом. Да он и не мог не думать о своей желанной, умной и смелой жене, брошенной на произвол судьбы в буйном и голодном порту.
Он нашел Анну в том же доме. Она сгорбившись сидела на скатанной в рулон постели и смотрела в стену прямо перед собой. В комнате не было никакой мебели, если не считать жаровни с древесным углем и кожаной сумки для одежды. Она испуганно вскрикнула, когда Рожер поднял люк в полу — комната, как мы уже говорили, находилась на втором этаже, — но при виде мужа вскочила, бросилась ему навстречу и упала в его объятия.
— Рожер, милый, — всхлипнула она. — Я так долго ждала тебя! Я боялась, что сюда заберется какой-нибудь пьяный матрос. Пожалуйста, забери меня отсюда! Я ненавижу это место. Больше ни за что не расстанусь с тобой!
Обнимая жену, Рожер косился в не закрытое ставнями окно, не сводя глаз с Блэкбёрда, привязанного к кольцу в стене. Жена женой, но если у него украдут коня, большего несчастья нельзя будет придумать.
— Какое горе! Какая потеря! — бормотал он. — Бедная госпожа Алиса, она была такой преданной, такой заботливой… Спускайся вниз, я найду для скакуна местечко поукромнее, и мы поговорим о том, как быть дальше. Ты не голодала в последнее время?
— Пойдем ужинать, — спохватилась жена, высвобождаясь из его объятий. — Последние два дня я ничего в рот не брала, кроме этой проклятой холодной каши. Я боялась одна ходить на рынок, и у меня не осталось ни кусочка угля, чтобы разогреть ее. Смотри, какой-то гнусный арбалетчик крутится вокруг Блэкбёрда. Спустись и прогони его. Я буду через минуту!
Рожер сломя голову кинулся вниз, нащупывая рукоять меча. Прошло несколько минут, и на улицу спустилась Анна, неся мешок с одеждой. Ведя лошадь в поводу, они спустились на берег. На складе чиновники графа Блуазского дали им сухарей и немного разбавленного вина. Рожер и Анна сели на валун и принялись жевать хлеб, размоченный в морской воде, а Блэкбёрд уныло стоял рядом, фыркая от негодования. Анна ненавидела этот город и готова была уехать из него куда и когда угодно, но в лагере ее ждала одинокая жизнь. В нормандском стане почти не было женщин: герцог с большинством вассалов собирался по окончании войны вернуться домой. Ни Рожер, ни Анна не знали никого из нормандских дам.