Страница:
— Но тогда ему пришлось бы стрелять против ветра и против солнца.
— Конечно, это затруднительно, — признал Хантер. — Но посмотрите: вокруг поля яблоку негде упасть. Лучник в толпе и рук не смог бы поднять, не то что шестифутовый лук. — Он поколебался немного и добавил: — Леди Калтер, если позволите, я вас покину и заберусь посмотреть, нет ли кого в кустах.
Но Мариотта, невзирая на то, что он готов был рисковать своей жизнью ради жизни Ричарда, возражала. Хантер попробовал было убедить ее, но вскоре сдался. Они продолжали молча следить за происходящим.
Резкие порывы ветра осложняли задачу участников. Бокклю, стрелявший третьим, первой стрелой задел шест, а вторая под рев толпы ушла далеко мимо цели. Два следующих стрелка стреляли еще хуже. Пятый произвел неизгладимое впечатление, сломав свой лук и чуть не отрезав себе пальцы тетивою. Шестой промазал оба раза; стрелы седьмого взвились к небу наподобие шутих.
Восьмой почти попал в цель.
— Вот это выстрел! — воскликнула Агнес, вся сияя, а потом задумчиво добавила: — За такого лучника любая женщина с радостью бы вышла замуж.
Мариотта и Хантер рассмеялись, несмотря на снедавшую их тревогу.
— Дорогая, — сказал сэр Эндрю, — сегодня все ваши мысли — о замужестве.
На лице леди Херрис появилось удивленное выражение.
— Вовсе нет. Но ведь я должна выйти замуж в этом году, и если уж меня собираются продать, как мешок шерсти…
— Агнес!
— Ну хорошо. Я только хочу сказать, что рожать детей да сидеть за вышиванием не очень-то весело. И было бы веселее, если бы мужчины сражались в твою честь и делали бы вид, что им это нравится. Ухаживали бы, писали сонеты, привязывали бы шарфик к шлему. Вот что я думаю. Иначе, — развивала свою мысль Агнес, — какой во всем этом смысл?
— Боюсь, что Джонни Гамильтон не станет воспевать ваши ресницы, — весело ответил сэр Эндрю. — И потом, ухаживание подобного рода однобоко. Я думаю, вы бы чувствовали себя увереннее рядом с мужем, который обзавелся бы связями при дворе, приобрел бы новые земли или приумножил бы капитал торговлей, чтобы на руках у вас сверкали бриллианты, а в каждом графстве было по дому.
— Но я и так могу купить все бриллианты, какие захочу, — возразила Агнес. — Как Мариотта, как маленькая королева. Поэтому я и не вижу смысла в замужестве, если только не приобрету чего-нибудь такого, чего у меня еще нет. А в девяти случаях из десяти, — добавила она, подумав, — овчинка выделки не стоит.
Наблюдая, как двенадцатый лучник пускает свои стрелы в небеса, сэр Эндрю с несчастным видом спросил:
— Сколько у вас земли, леди Херрис? И сколько людей вы можете выставить в строй?
Агнес посмотрела на него с неприязнью:
— Вы говорите, как мой дедушка.
— Ну и что ж. Так сколько у вас земли и где она расположена?
Агнес неохотно ответила:
— Вы же знаете: я владею всем совместно с Кэти и Джин. А владения наши — Терреглес, Киркгунзон, Моффатдейл, Локкерби, Экклефешан… рядом с Максвеллом, недалеко от границы.
— Недалеко от границы, — повторил Хантер. — Вы не сказали, сколько у вас людей, но я полагаю, несколько тысяч. И кто же, по-вашему, должен смотреть за всем этим, защищать от англичан? Кто поведет людей на поле боя? Вы не можете уклониться от долга перед страной, даже если думаете, что можете уклониться от моральных обязательств.
— Я так и знала, что вы станете говорить, как дедушка, — надулась Агнес. — Но у нас в родне есть мужчины — они могут управлять землями и воевать без всякого замужества. Видите ли: кто бы ни делал это, — родня или муж, они это делают потому, что их это устраивает; а женщины, ради которых они стараются, могут быть и старые, и толстые, и кривоногие, а это, — с достоинством заключила Агнес, — не имеет никакого отношения к любви.
Внезапно вмешалась Мариотта:
— Не будьте глупенькой. Чего же вы хотите? Заботливого дядюшку для безопасности, а для удовольствия полный будуар любовников?
— Я бы хотела иметь мужа, — торжественно заявила леди Херрис, — которому я была бы нужна больше, чем дела и политика.
— Таких мужей нет.
— Нет, есть, — неожиданно выпалил Хантер (Пятнадцатый). — Он опустил глаза, и губы у него задергались. — Вы обе слишком категоричны. В наши дни, чтобы иметь крышу над головой, содержать семью и защищать ее, нужно отдавать всего себя. Мало времени остается на то, чтобы читать стихи под яблонями в цвету. Но рыцарство не исчезло, не думайте так. Для некоторых людей рыцарский кодекс и по сей день стоит на первом месте — только этим не защитишь ни себя, ни близких в нашем жестоком, корыстном мире. — Он снова улыбнулся. — И не забывайте: у мужчины есть другие обязанности — перед родственниками, перед стариками, перед друзьями. И он не всегда может забыть о деньгах и жениться по собственному выбору.
Мариотта тут же пояснила с ноткой раскаяния в голосе:
— Мы конечно же знаем это. Агнес только хочет сказать, что в браках по расчету обе стороны нередко бывают несчастны.
— И жаль, что приходится идти на это ради потомства, которому уготована та же судьба. Да, я это понимаю, — сказал сэр Эндрю. — Но оглянитесь вокруг. Я думаю, вы увидите, что супружеское счастье — вещь не такая уж редкая. А потом, есть еще и многое другое — продолжение великого рода, а иногда и целой нации. А это само по себе есть великая любовь. Конечно, не такая, о какой говорите вы, а та, что лежит, может быть, чуть глубже.
— Меня, — упорствовала молодая леди, — это нисколько не касается. Никто не заставит меня выйти замуж за того, кто не понравится мне, а на обручение мне плевать. Ой, смотрите-ка, Ментейт стреляет.
Они смотрели во все глаза, потому что молодой Ментейт принимал когда-то Мариотту в Инчмэхоме. Он стрелял девятнадцатым, и теперь в толпе стояла полная тишина.
Он занял позицию, прицелился и отпустил тетиву. Первая его стрела поразила поперечину, к которой был привязан попугай. Вторая встрепала оперение птицы. Два неплохих выстрела. По толпе прошел восторженный ропот. Мальчики — сборщики стрел выбежали на арену, один из них с гусиным пером на шляпе. Колеблющаяся тень поцарапанного, кое-где расщепленного шеста падала на скалу. Осенние листья в лучах заходящего солнца багровели.
Ричард Кроуфорд, держась неестественно прямо, пересек поле и подошел к основанию шеста. Сначала он посмотрел на свой тисовый лук, потом на перекладину. Ричард занял позицию, и Мариотта, почувствовав необыкновенное волнение, обнаружила вдруг, что сэр Эндрю исчез.
Тишина была абсолютной. Если бы не трепет листвы в кронах и поскрипывание шеста, можно было бы подумать, что весь мир оглох.
Ловким, красивым движением умелого лучника Ричард натянул тетиву. «Готовсь!» Он прицелился, любовно придержал тетиву и выстрелил.
Его стрела взмыла вверх, но другая уже летела по ветру. Длинная, смертоносная, алеющая на солнце, как раскаленная сталь, она появилась откуда-то с краю площади, занятой толпой. Ни на секунду не возникло сомнения в том, куда она направлена. Она ударила в перекладину и острым, как бритва, наконечником перерезала веревки, освободив попугая в тот миг, когда к нему подлетала стрела Калтера.
Публика затаила дыхание, все головы были подняты к небу. Птица, уставшая от долгого сидения на шесте, вспорхнула неуклюже, перевернулась несколько раз в воздухе, но потом крылья ее внезапно обрели силу.
Толпа как зачарованная не могла оторвать взгляда от блистающих крылышек. А за спиной толпы Эндрю Хантер с лицом, искаженным гневом, несся как сумасшедший вверх по склону. Но на Хантера почти никто не обратил внимания, потому что не успел еще попугай набрать высоту, как вторая стрела настигла его. Полет прервался, и птица рухнула вниз падучей звездою; а в том месте, где стрела нашла цель, какое-то время еще парили желтые перышки.
Потом толпа издала вопль и пришла в движение. Но это случилось слишком поздно, потому что в воздухе уже свистела третья стрела. Она прошла по параболе и вонзилась на этот раз в человека.
Калтер, очень бледный и напряженный, стоял у шеста и внимательно смотрел вокруг — и вдруг он вскинул руку, на мгновение привалился к шесту, а потом согнулся и сполз на землю.
Стрела, ранившая Ричарда, прилетела с большого расстояния, и лучник, которого от цели отделяли тысячи голов, почти и не видел ее. В отличие от первых двух третий выстрел отнюдь не был безупречным: стрела, поразившая лорда Калтера в ключицу, была уже на излете. И теперь лорд Калтер, снова словно по волшебству избежавший смерти, смог, изучая предметы, выложенные на стол, произнести эпитафию попугаю.
— Английский лук — думаю, из тех трофеев, что были взяты в Аннане. И стрелы оттуда же — все три с зубцами; не очень-то подходят для состязания. И перчатка.
Он взял перчатку и понюхал ее. Это была перчатка белой оленьей кожи с правой руки, совершенно новая, о чем свидетельствовало отсутствие протертости на трех первых пальцах.
— Слегка надушена, — заметил лорд Калтер, вертя перчатку в руках. — Тонкая выделка, да еще и золотом расшита. Красивая вещица, если, конечно, можешь себе такую позволить. Но поскольку дружище Лаймонд, вероятнее всего, заплатил за нее моими деньгами, то он-то может вполне. Боже! — добавил он. — Я бы пожертвовал вечным блаженством, только б помериться с ним в стрельбе — по птице ли, по мишени.
Том Эрскин заметил критически:
— Он стрелял по ветру. И потом, стоял на возвышенном месте, верно, Эндрю?
Сэр Эндрю кивнул.
— Он стоял за одной из палаток, на склоне холма, там, где начинается лес. Я добрался туда слишком поздно. Нашел его снаряжение там, где оно было брошено. — Хантер застонал. — Мы все недооцениваем его. Я сообразил, что стрелять из толпы у него не было ни малейшей возможности. Вот только мне не пришло в голову, что первоклассный стрелок может занять позицию и подальше.
— Да, заставили вы нас поволноваться, Калтер, — сказал Бокклю. — Я уж думал, вы отправитесь вслед за попугаем.
Сибилла, которая на сей раз была необычно молчалива, заметила:
— Да, признаюсь, было не очень-то приятно вернуться домой и увидеть Ричарда в крови на одной кровати, а Мариотту в обмороке — на другой. Но зато этот смотр надолго запомнят, не правда ли? Известно, кому достался приз?
Том ответил:
— Строго говоря, приз должны были бы дать Лаймонду, но я полагаю, что даже у него не хватит наглости его потребовать.
— Вот уж не знаю, — изрекла Мариотта независимо. — Сдается мне, что он способен на все.
Агнес, не сводившая глаз с Калтера, вздохнула:
— Я думала, что умру от ужаса.
— Вы вели себя очень благоразумно, моя девочка, — заметила вдовствующая леди. — А теперь давайте немного отвлечемся и посмотрим на цыган.
— Цыган!
— Ну конечно же. Цыгане с ярмарки — вы что, забыли? Вот они, — сказала Сибилла.
Здравый смысл Сибиллы не обманул ее. Под воздействием яркого, веселого зрелища даже напряженные нервы Мариотты расслабились, и румянец снова появился на ее щеках. Кристиан Стюарт серьезно слушала комментарий Эрскина, положив руку на плечо Агнес, и с помощью тактичного сэра Эндрю вводила в нужное русло замечания, которые вставляла время от времени леди Херрис. Сам Калтер, уставив в пустоту налитые кровью глаза, спокойно лежал на скамейке под пристальным взглядом матери, которая оживленно беседовала о чем-то с вожаком цыган.
К концу представления, когда бурные танцы сопровождались громкими звуками тамбурина, она поймала взгляд Бокклю, которого не слишком-то интересовало представление, и выскользнула из комнаты; сэр Уот последовал за ней.
Сибилла закрыла дверь — стало тише.
— Да. — Сэр Уот, вдыхая холодный воздух на пустынной лестничной площадке, вытер лоб. — Ловкие канальи, Сибилла, но не в моем вкусе, знаете ли.
— Мне показалось, вы это стойко перенесли, — заметила леди Калтер. — И для меня большое утешение, что вы с нами: Ричарда я не должна беспокоить, а сэр Эндрю и Том — милые ребята, но у них сейчас столько своих неприятностей. — Сэр Уот взглянул на нее с опасением — и не без причины. — Я говорю об ищейках, — пояснила Сибилла.
— Черт побери, — изрек Бокклю, — сами вы как ищейка. — Леди Калтер застигла его врасплох, и потому он непроизвольно отступил даже от той малой нормы вежливости, которой обычно придерживался. — Как вы догадались?
— Я же знаю Ричарда, — сказала Сибилла. — Я всегда понимала его молчание лучше, чем час болтовни его брата. Он разыграл хороший спектакль, и девочки успокоились. Но я нет. Так что же он просил вас сделать?
Бокклю пожал плечами и сдался.
— Выследить Лаймонда, конечно. У нас есть перчатка, и — да, вы правы — я все еще держу ищеек в Бранксхолме. Ричарда уже дважды выставили на посмешище, вы же знаете. Он не может снести этого. И бесполезно его разубеждать.
— Я попытаюсь, — сказала Сибилла.
— Зачем? Это позор для всех нас, вы уж меня извините. Парень потерял голову, места себе не находит — уж лучше как-нибудь с этим делом покончить.
— Да, — сказала Сибилла. — Но займусь этим я, а не Ричард. И потом, ведь считается, что вы больны? Ах, какой же вы нерасчетливый, Уот, — с нежностью добавила она. — Вы прекрасно понимаете: через сорок восемь часов все в Англии будут знать, что вы играете в игры в Стерлинге, в то время как предполагается, будто вы настолько больны, что не можете поехать в Норем и объясниться со стариком Греем.
Сэр Уот выслушал ее с удивительным смирением.
— Ну, раз уж вы сами сказали. — Он нахмурил брови в темноте площадки. — Вот из-за этого-то, если хотите знать правду, мне не с руки помогать Ричарду в том, чего он просит.
— Чего же еще он просит?
— Оставить другие дела и прочесать всю Шотландию, чтобы найти Лаймонда. Это-то можно сделать, но…
— Но если Ричард в его теперешнем расположении духа соберется воздать Лаймонду по заслугам, то он неизбежно должен будет воздать по заслугам и Уиллу Скотту, — кратко подытожила Сибилла.
Бокклю скорчил гримасу. Его лицо, а затем и проплешины на лбу покраснели — и он разразился речью, в которой сквозь сдержанность тона прорывалась злость.
— Дорогая Сибилла, если хотите знать, я попал в ужасную переделку. Этот проклятый лорд Грей в Нореме шлет мне вежливые послания с тех самых пор, как Уилл облапошил его в Хьюме, — ждет, чтобы я приехал для переговоров и дал гарантию своей лояльности. Это для меня чертовски затруднительно. Они узнали, что именно Уилл побывал у них, а как узнали — не могу понять, потому что, когда я последний раз видел парня, он так задирал нос, что готов был отказаться от родной матери. Но если я не приеду к Грею, то они непременно пожгут мои имения во время следующего налета. Я распустил слух, что болен, — теперь остается только сообщить, что вообще отдал Богу душу. Не знаю, что мне теперь и делать. — Он ухватился за балюстраду с такой силой, что крепкие, широкие пальцы, покрытые шрамами, побелели. — Мне придется публично отречься от Уилла и надеяться, что англичане поверят, будто я непричастен к истории с Хьюмом, в чем я сильно сомневаюсь: достаточно вспомнить ту телегу с голозадой стражей, которая очутилась в моих землях в Мелроузе. — Он посмотрел безутешными глазами на леди Калтер. — Вот так штука, Сибилла: я не часто молился Богу, но теперь каждый день велю монахам бить поклоны в часовне и просить, чтобы Господь вразумил Уилла и тот вернулся. Но если он вернется, то всем будет ясно, что я с ним заодно, и Грей отомстит мне. Если же он не вернется и я буду вынужден отречься от него перед Греем… и если это дойдет до королевы… а если его поймают вместе с Лаймондом…
— Он получит то же самое, что и Лаймонд. Но этого не произойдет, если поймаю Лаймонда я, — сказала Сибилла.
Бокклю посмотрел на нее:
— Тогда, клянусь Господом, не хотел бы я оказаться в шкуре Лаймонда.
— Что будет с моими сыновьями, это уж мое дело, — холодно отрезала леди Калтер. — Но в таком случае риск для Ричарда окажется куда меньше. Если вы поможете мне.
— Отказавшись помочь Ричарду? — с облегчением спросил Бокклю. — Калтер будет обо мне не самого лучшего мнения, ну да ладно уж, ничего. Собаки мои все, как одна, заболеют, И сам я слягу надолго и всерьез. Постойте, кто-то идет. — Он замолчал; дверь открылась, и на них хлынул поток тепла и света.
— И вот, — спокойно сказала Сибилла, — я долго говорила с Джонни Булло, так зовут вожака: он настоящий цыганский король. Он сказал мне, что знает, как это сделать.
— Что сделать, леди Калтер? — Дверь на лестницу распахнула Кристиан, когда звуки представления стихли. — Цыгане уходят.
— Философский камень, дорогая, — ответила изобретательная леди Калтер. — Знаете, такая штука, которая превращает олово в золото, возвращает молодость игривым старикашкам, сращивает кости и делает еще массу полезных вещей.
— Такой-то штуки нам и не хватает в Бранксхолме, — мрачно произнес сэр Уот. — Дженет вчера разбила еще одну вазу.
Это почему-то рассмешило женщин. Сибилла первой пришла в себя.
— Вот подождите, — сказала она. — То, что пообещал мне Булло, звучит очень заманчиво. Так или иначе, он скоро приедет в Мидкалтер и всему меня научит.
— Господи Боже мой! — воскликнул Бокклю, который не уставал дивиться на вдовствующую леди. — Неужели вы и правда верите в подобную чушь? Мне этого хватает и дома, с Дженет.
— Чушь?! — переспросила Сибилла. — Вы сами не знаете, что говорите. Впрочем, я тоже не верила, — добавила она, подумав, — пока Булло не рассказал мне всего.
— Ну, не знаю, зачем вам понадобился философский камень, — заметила Кристиан. — Мне кажется, что ваша семья и так богата до неприличия.
— Это ведь еще, — таинственным голосом проговорила Сибилла, — и снадобье от всех болезней, и эликсир жизни, и любовный напиток…
— Я пришла спросить, — сказала Кристиан, покраснев, — можно ли нам всем пойти на ярмарку, то есть Агнес, Мариотте и мне. Дело в том…
— Дело в том, что господин Булло не будет гадать нам здесь — у него нет, как он говорит, кристалла, а идти за ним он не хочет, — громогласно объяснила Агнес, выглянув в дверь. — Но он говорит, что мы можем зайти в его пап латку, и с нами пойдет Том…
Леди Калтер спокойно спросила:
— А как же Ричард?
— С ним все в порядке, — быстро выступила Кристиан на защиту отсутствующей Мариотты. — Он спит и… — Она не договорила, но было ясно, что она хочет сказать: Ричарда лучше избавить от упреков жены.
Вдовствующая леди не стала возражать. Цыгане ушли, а следом за ними в сопровождении Тома Эрскина отправились и три девушки, завернувшись в теплые плащи и закрывшись капюшонами; за ними на некотором расстоянии шли люди Эрскина. Распрощались с хозяйкой и Бокклю с сэром Эндрю. В уютной зале догорал камин, освещая сына и мать. Усевшись рядом со спящим Ричардом, Сибилла водрузила на нос очки и вдела нитку в иголку. Потом отложила работу и долго сидела неподвижно, широко открытыми глазами вглядываясь в пространство.
И заговорила она тоже в пространство.
— О мой милый! — сказала она. — Надеюсь, я сделала все, как надо.
— С вами все в порядке? — спросил Том Эрскин. И опять спустя какое-то время: — Что случилось? Что-то не так?
— Конечно, не так. Холодно, — чуть капризно ответила Кристиан и расслабила пальцы, которыми вцепилась в руку Тома, пытаясь унять неизвестно откуда взявшуюся унизительную дрожь.
Она прекрасно знала, что виною всему вовсе не холод. Просто сказывалось напряжение дня, ревущий мрак, дикая музыка, грубые речи и бессмысленный, судорожный смех.
К ночи ярмарка превратилась в гулянье с песнями, криками, танцами. Кристиан с трудом проталкивалась через толпу, чьи-то руки хватали ее; на нее накатились запахи — пива, еды, кож, потных человеческих тел, а один раз, когда два дерущихся человека чуть не сбили ее с ног, она почувствовала даже запах крови и вспомнила жаркий огонь, окровавленные стрелы и слова Калтера, сказанные час назад: «Значит, ведя порочную жизнь, можно так вот стрелять из лука…» Она вспомнила и голос Мариотты: «Сдается мне, он способен на все». Вспомнила она и леди Калтер, хладнокровно перевязывавшую Ричарда, не желавшую поддаваться панике.
— Вот наливное яблочко! — проорал чей-то голос ей в самое ухо. — Хорошее румяное яблочко для румяной девчонки.
— Золотая цепочка для твоего красивого платья! Всего пять крон — и твой поцелуй, красотка!
— А вот шпильки для шляпы, душенька: полторы тысячи за шестнадцать пенсов…
— Куколка для твоей сестренки!
— Макрель!
— Пироги горячие! — Что-то жирное мазнуло ее по щеке. Дрожь не желала униматься.
— Погадаю, девушки! — раздался лукавый голос с тяжелым чесночным духом.
Гадание происходило в палатке. Первой вошла Агнес, потом Мариотта. Выйдя оттуда, они явно не желали откровенничать. Тому, ждавшему снаружи вместе с Кристиан, стало скучно.
— Сказки все это. Пойдем домой.
Но Агнес возразила:
— Кристиан еще не была там.
— Погадаю, леди? — снова спросил голос Булло где-то совсем рядом.
— Я иду с вами…
— Нет уж, я одна, — оборвала Тома Кристиан. — Если я должна буду раскрыть свои секреты, вам лучше оставаться здесь. Булло проведет меня.
Цыган молча взял ее за рукав, и они скрылись в палатке. Что-то прошуршало над ее капюшоном, и Кристиан догадалась, что за ней опустили полог. Внутри брусчатка мостовой была застелена тканью; было душно и холодно, слегка пахло дешевым ладаном. Девушка сделала несколько шагов и почувствовала, что перед ней еще один полог. Булло отпустил ее руку, и она услышала, как удаляются мягкие шаги; потом и они стихли. Наступила полная тишина.
Стараясь держаться невозмутимо, заведя за спину и крепко сжав предательски дрожащие руки, Кристиан стояла неподвижно и ждала в холоде и темноте.
Легкий, словно мотылек, и такой знакомый голос заговорил:
— Это, конечно, палата дьявола, который сидит внутри шестиугольника и мучит загубленные души. Вышеозначенный дьявол принес для вас стул — он слева. Перед вами четыре фута ковра, а потом сундук — довольно жесткий, но, надеюсь, крепкий — на котором сижу я. И ничего более, что было бы достойно упоминания, кроме кой-каких вещичек, принадлежащих Булло, — вы уже знаете его имя. Это он, конечно, и есть тот самый мой друг в пещере. Давно это было. Ну, так лучше? — спросил он. — Интересно, чего вы испугались?
Ее удивило, что голос может обладать такой силой, способен так утешать и обезоруживать. Кристиан села, сцепив руки.
— Сегодня для меня был не лучший день… Извините. А в довершение всего еще и ночная ярмарка.
— Да, примечательный день избиения невинных, — подтвердил он. — Интересно, обрадовался ли попугай краткому мигу свободы? А как поживает жертва не столь смертоносной стрелы? — Кристиан рассказала, а он выслушал и добавил насмешливо: — Только, ради вашего же блага, не рисуйте меня воплощением зла. Даю вам слово — я не пытался сегодня убить человека.
— Если бы пытались, — сказала Кристиан, — то, вероятно, добились бы своего. Вы стреляете из лука?
— Стреляю. И, поверьте, очень хорошо. Это одна из моих слабостей. Стрельба из лука — красивое зрелище, оно дает удовлетворение, и собирает вместе друзей, и несет в себе дух соревнования, и полно изящества, и увлекательно, и нравится поэтам: вдохновленные, они выдергивают из стрел перья и спешат домой, чтобы запечатлеть увиденное в одах.
— Иные не пишут од, — быстро вымолвила она. — Иные убивают.
Он помолчал несколько мгновений и сказал:
— Так вот чего вы боитесь? Насилия?
Кристиан призналась, что так оно и есть.
— Только меня приводит в ужас не столько насилие целенаправленное, сколько насилие, совершаемое походя. Вот сегодня… множество народу ставило на Калтера — останется он в живых или нет. А ночью на ярмарке — эта бессмысленная злоба. Или когда солдаты развлекаются, загнав женщин и детей в пещеры и разложив костры, чтобы те задохнулись в дыму; убивают скот и выжигают поля просто так, ради забавы. Или то, что происходило после Пинки, когда мальчишки из Дарема, Йорка, Ньюкасла, ландскнехты, итальянские и испанские наемники гонялись за людьми по дорогам Лейта и Холируда и убивали их, словно мух… Одно дело — насилие в природе. Но среди людей цивилизованных — какое может быть ему оправдание?
Он ответил весело:
— Лучше всего цивилизует добрый раскат грома. Одно засушливое лето — и у целых деревень коленки станут выпирать наружу, как у святого Иакова… Но я понимаю вас. Какое, однако, отношение к цивилизации имеют английские солдаты, устроившие бойню в прошлом месяце? Что может их удержать? Религия? Не надейтесь: у них свои гимны, свои церкви, свои молитвы — и все это осталось дома, завязанным в пыльный мешок. А когда его христианнейшее величество король Франции подстрекает турок снести голову его католическому величеству королю Карлу; или Папа Римский соблазняет лютеран в Германии, чтобы продлить свою власть…
— Какое ж оправдание найдете вы для тайного убийства?
— Конечно, это затруднительно, — признал Хантер. — Но посмотрите: вокруг поля яблоку негде упасть. Лучник в толпе и рук не смог бы поднять, не то что шестифутовый лук. — Он поколебался немного и добавил: — Леди Калтер, если позволите, я вас покину и заберусь посмотреть, нет ли кого в кустах.
Но Мариотта, невзирая на то, что он готов был рисковать своей жизнью ради жизни Ричарда, возражала. Хантер попробовал было убедить ее, но вскоре сдался. Они продолжали молча следить за происходящим.
Резкие порывы ветра осложняли задачу участников. Бокклю, стрелявший третьим, первой стрелой задел шест, а вторая под рев толпы ушла далеко мимо цели. Два следующих стрелка стреляли еще хуже. Пятый произвел неизгладимое впечатление, сломав свой лук и чуть не отрезав себе пальцы тетивою. Шестой промазал оба раза; стрелы седьмого взвились к небу наподобие шутих.
Восьмой почти попал в цель.
— Вот это выстрел! — воскликнула Агнес, вся сияя, а потом задумчиво добавила: — За такого лучника любая женщина с радостью бы вышла замуж.
Мариотта и Хантер рассмеялись, несмотря на снедавшую их тревогу.
— Дорогая, — сказал сэр Эндрю, — сегодня все ваши мысли — о замужестве.
На лице леди Херрис появилось удивленное выражение.
— Вовсе нет. Но ведь я должна выйти замуж в этом году, и если уж меня собираются продать, как мешок шерсти…
— Агнес!
— Ну хорошо. Я только хочу сказать, что рожать детей да сидеть за вышиванием не очень-то весело. И было бы веселее, если бы мужчины сражались в твою честь и делали бы вид, что им это нравится. Ухаживали бы, писали сонеты, привязывали бы шарфик к шлему. Вот что я думаю. Иначе, — развивала свою мысль Агнес, — какой во всем этом смысл?
— Боюсь, что Джонни Гамильтон не станет воспевать ваши ресницы, — весело ответил сэр Эндрю. — И потом, ухаживание подобного рода однобоко. Я думаю, вы бы чувствовали себя увереннее рядом с мужем, который обзавелся бы связями при дворе, приобрел бы новые земли или приумножил бы капитал торговлей, чтобы на руках у вас сверкали бриллианты, а в каждом графстве было по дому.
— Но я и так могу купить все бриллианты, какие захочу, — возразила Агнес. — Как Мариотта, как маленькая королева. Поэтому я и не вижу смысла в замужестве, если только не приобрету чего-нибудь такого, чего у меня еще нет. А в девяти случаях из десяти, — добавила она, подумав, — овчинка выделки не стоит.
Наблюдая, как двенадцатый лучник пускает свои стрелы в небеса, сэр Эндрю с несчастным видом спросил:
— Сколько у вас земли, леди Херрис? И сколько людей вы можете выставить в строй?
Агнес посмотрела на него с неприязнью:
— Вы говорите, как мой дедушка.
— Ну и что ж. Так сколько у вас земли и где она расположена?
Агнес неохотно ответила:
— Вы же знаете: я владею всем совместно с Кэти и Джин. А владения наши — Терреглес, Киркгунзон, Моффатдейл, Локкерби, Экклефешан… рядом с Максвеллом, недалеко от границы.
— Недалеко от границы, — повторил Хантер. — Вы не сказали, сколько у вас людей, но я полагаю, несколько тысяч. И кто же, по-вашему, должен смотреть за всем этим, защищать от англичан? Кто поведет людей на поле боя? Вы не можете уклониться от долга перед страной, даже если думаете, что можете уклониться от моральных обязательств.
— Я так и знала, что вы станете говорить, как дедушка, — надулась Агнес. — Но у нас в родне есть мужчины — они могут управлять землями и воевать без всякого замужества. Видите ли: кто бы ни делал это, — родня или муж, они это делают потому, что их это устраивает; а женщины, ради которых они стараются, могут быть и старые, и толстые, и кривоногие, а это, — с достоинством заключила Агнес, — не имеет никакого отношения к любви.
Внезапно вмешалась Мариотта:
— Не будьте глупенькой. Чего же вы хотите? Заботливого дядюшку для безопасности, а для удовольствия полный будуар любовников?
— Я бы хотела иметь мужа, — торжественно заявила леди Херрис, — которому я была бы нужна больше, чем дела и политика.
— Таких мужей нет.
— Нет, есть, — неожиданно выпалил Хантер (Пятнадцатый). — Он опустил глаза, и губы у него задергались. — Вы обе слишком категоричны. В наши дни, чтобы иметь крышу над головой, содержать семью и защищать ее, нужно отдавать всего себя. Мало времени остается на то, чтобы читать стихи под яблонями в цвету. Но рыцарство не исчезло, не думайте так. Для некоторых людей рыцарский кодекс и по сей день стоит на первом месте — только этим не защитишь ни себя, ни близких в нашем жестоком, корыстном мире. — Он снова улыбнулся. — И не забывайте: у мужчины есть другие обязанности — перед родственниками, перед стариками, перед друзьями. И он не всегда может забыть о деньгах и жениться по собственному выбору.
Мариотта тут же пояснила с ноткой раскаяния в голосе:
— Мы конечно же знаем это. Агнес только хочет сказать, что в браках по расчету обе стороны нередко бывают несчастны.
— И жаль, что приходится идти на это ради потомства, которому уготована та же судьба. Да, я это понимаю, — сказал сэр Эндрю. — Но оглянитесь вокруг. Я думаю, вы увидите, что супружеское счастье — вещь не такая уж редкая. А потом, есть еще и многое другое — продолжение великого рода, а иногда и целой нации. А это само по себе есть великая любовь. Конечно, не такая, о какой говорите вы, а та, что лежит, может быть, чуть глубже.
— Меня, — упорствовала молодая леди, — это нисколько не касается. Никто не заставит меня выйти замуж за того, кто не понравится мне, а на обручение мне плевать. Ой, смотрите-ка, Ментейт стреляет.
Они смотрели во все глаза, потому что молодой Ментейт принимал когда-то Мариотту в Инчмэхоме. Он стрелял девятнадцатым, и теперь в толпе стояла полная тишина.
Он занял позицию, прицелился и отпустил тетиву. Первая его стрела поразила поперечину, к которой был привязан попугай. Вторая встрепала оперение птицы. Два неплохих выстрела. По толпе прошел восторженный ропот. Мальчики — сборщики стрел выбежали на арену, один из них с гусиным пером на шляпе. Колеблющаяся тень поцарапанного, кое-где расщепленного шеста падала на скалу. Осенние листья в лучах заходящего солнца багровели.
Ричард Кроуфорд, держась неестественно прямо, пересек поле и подошел к основанию шеста. Сначала он посмотрел на свой тисовый лук, потом на перекладину. Ричард занял позицию, и Мариотта, почувствовав необыкновенное волнение, обнаружила вдруг, что сэр Эндрю исчез.
Тишина была абсолютной. Если бы не трепет листвы в кронах и поскрипывание шеста, можно было бы подумать, что весь мир оглох.
Ловким, красивым движением умелого лучника Ричард натянул тетиву. «Готовсь!» Он прицелился, любовно придержал тетиву и выстрелил.
Его стрела взмыла вверх, но другая уже летела по ветру. Длинная, смертоносная, алеющая на солнце, как раскаленная сталь, она появилась откуда-то с краю площади, занятой толпой. Ни на секунду не возникло сомнения в том, куда она направлена. Она ударила в перекладину и острым, как бритва, наконечником перерезала веревки, освободив попугая в тот миг, когда к нему подлетала стрела Калтера.
Публика затаила дыхание, все головы были подняты к небу. Птица, уставшая от долгого сидения на шесте, вспорхнула неуклюже, перевернулась несколько раз в воздухе, но потом крылья ее внезапно обрели силу.
Толпа как зачарованная не могла оторвать взгляда от блистающих крылышек. А за спиной толпы Эндрю Хантер с лицом, искаженным гневом, несся как сумасшедший вверх по склону. Но на Хантера почти никто не обратил внимания, потому что не успел еще попугай набрать высоту, как вторая стрела настигла его. Полет прервался, и птица рухнула вниз падучей звездою; а в том месте, где стрела нашла цель, какое-то время еще парили желтые перышки.
Потом толпа издала вопль и пришла в движение. Но это случилось слишком поздно, потому что в воздухе уже свистела третья стрела. Она прошла по параболе и вонзилась на этот раз в человека.
Калтер, очень бледный и напряженный, стоял у шеста и внимательно смотрел вокруг — и вдруг он вскинул руку, на мгновение привалился к шесту, а потом согнулся и сполз на землю.
2. ШАХ И ВСТРЕЧНЫЙ ШАХ
В тот вечер в общей зале Богл-Хауса ярко горел огонь, дававший свет, тепло и уют обитателям дома. Огонь поблескивал на лицах сидевших у камина — леди Сибиллы Калтер, Мариотты, Бокклю, Хантера, Агнес Херрис, Кристиан и Тома Эрскина. Блики его плясали на столе, где лежали три стрелы, две из которых потемнели от крови, большой лук в рост человека и вышитая кожаная перчатка. Огонь освещал спокойное лицо лорда Калтера; он, туго перевязанный, лежал на длинной деревянной скамье невдалеке от камина.Стрела, ранившая Ричарда, прилетела с большого расстояния, и лучник, которого от цели отделяли тысячи голов, почти и не видел ее. В отличие от первых двух третий выстрел отнюдь не был безупречным: стрела, поразившая лорда Калтера в ключицу, была уже на излете. И теперь лорд Калтер, снова словно по волшебству избежавший смерти, смог, изучая предметы, выложенные на стол, произнести эпитафию попугаю.
— Английский лук — думаю, из тех трофеев, что были взяты в Аннане. И стрелы оттуда же — все три с зубцами; не очень-то подходят для состязания. И перчатка.
Он взял перчатку и понюхал ее. Это была перчатка белой оленьей кожи с правой руки, совершенно новая, о чем свидетельствовало отсутствие протертости на трех первых пальцах.
— Слегка надушена, — заметил лорд Калтер, вертя перчатку в руках. — Тонкая выделка, да еще и золотом расшита. Красивая вещица, если, конечно, можешь себе такую позволить. Но поскольку дружище Лаймонд, вероятнее всего, заплатил за нее моими деньгами, то он-то может вполне. Боже! — добавил он. — Я бы пожертвовал вечным блаженством, только б помериться с ним в стрельбе — по птице ли, по мишени.
Том Эрскин заметил критически:
— Он стрелял по ветру. И потом, стоял на возвышенном месте, верно, Эндрю?
Сэр Эндрю кивнул.
— Он стоял за одной из палаток, на склоне холма, там, где начинается лес. Я добрался туда слишком поздно. Нашел его снаряжение там, где оно было брошено. — Хантер застонал. — Мы все недооцениваем его. Я сообразил, что стрелять из толпы у него не было ни малейшей возможности. Вот только мне не пришло в голову, что первоклассный стрелок может занять позицию и подальше.
— Да, заставили вы нас поволноваться, Калтер, — сказал Бокклю. — Я уж думал, вы отправитесь вслед за попугаем.
Сибилла, которая на сей раз была необычно молчалива, заметила:
— Да, признаюсь, было не очень-то приятно вернуться домой и увидеть Ричарда в крови на одной кровати, а Мариотту в обмороке — на другой. Но зато этот смотр надолго запомнят, не правда ли? Известно, кому достался приз?
Том ответил:
— Строго говоря, приз должны были бы дать Лаймонду, но я полагаю, что даже у него не хватит наглости его потребовать.
— Вот уж не знаю, — изрекла Мариотта независимо. — Сдается мне, что он способен на все.
Агнес, не сводившая глаз с Калтера, вздохнула:
— Я думала, что умру от ужаса.
— Вы вели себя очень благоразумно, моя девочка, — заметила вдовствующая леди. — А теперь давайте немного отвлечемся и посмотрим на цыган.
— Цыган!
— Ну конечно же. Цыгане с ярмарки — вы что, забыли? Вот они, — сказала Сибилла.
Здравый смысл Сибиллы не обманул ее. Под воздействием яркого, веселого зрелища даже напряженные нервы Мариотты расслабились, и румянец снова появился на ее щеках. Кристиан Стюарт серьезно слушала комментарий Эрскина, положив руку на плечо Агнес, и с помощью тактичного сэра Эндрю вводила в нужное русло замечания, которые вставляла время от времени леди Херрис. Сам Калтер, уставив в пустоту налитые кровью глаза, спокойно лежал на скамейке под пристальным взглядом матери, которая оживленно беседовала о чем-то с вожаком цыган.
К концу представления, когда бурные танцы сопровождались громкими звуками тамбурина, она поймала взгляд Бокклю, которого не слишком-то интересовало представление, и выскользнула из комнаты; сэр Уот последовал за ней.
Сибилла закрыла дверь — стало тише.
— Да. — Сэр Уот, вдыхая холодный воздух на пустынной лестничной площадке, вытер лоб. — Ловкие канальи, Сибилла, но не в моем вкусе, знаете ли.
— Мне показалось, вы это стойко перенесли, — заметила леди Калтер. — И для меня большое утешение, что вы с нами: Ричарда я не должна беспокоить, а сэр Эндрю и Том — милые ребята, но у них сейчас столько своих неприятностей. — Сэр Уот взглянул на нее с опасением — и не без причины. — Я говорю об ищейках, — пояснила Сибилла.
— Черт побери, — изрек Бокклю, — сами вы как ищейка. — Леди Калтер застигла его врасплох, и потому он непроизвольно отступил даже от той малой нормы вежливости, которой обычно придерживался. — Как вы догадались?
— Я же знаю Ричарда, — сказала Сибилла. — Я всегда понимала его молчание лучше, чем час болтовни его брата. Он разыграл хороший спектакль, и девочки успокоились. Но я нет. Так что же он просил вас сделать?
Бокклю пожал плечами и сдался.
— Выследить Лаймонда, конечно. У нас есть перчатка, и — да, вы правы — я все еще держу ищеек в Бранксхолме. Ричарда уже дважды выставили на посмешище, вы же знаете. Он не может снести этого. И бесполезно его разубеждать.
— Я попытаюсь, — сказала Сибилла.
— Зачем? Это позор для всех нас, вы уж меня извините. Парень потерял голову, места себе не находит — уж лучше как-нибудь с этим делом покончить.
— Да, — сказала Сибилла. — Но займусь этим я, а не Ричард. И потом, ведь считается, что вы больны? Ах, какой же вы нерасчетливый, Уот, — с нежностью добавила она. — Вы прекрасно понимаете: через сорок восемь часов все в Англии будут знать, что вы играете в игры в Стерлинге, в то время как предполагается, будто вы настолько больны, что не можете поехать в Норем и объясниться со стариком Греем.
Сэр Уот выслушал ее с удивительным смирением.
— Ну, раз уж вы сами сказали. — Он нахмурил брови в темноте площадки. — Вот из-за этого-то, если хотите знать правду, мне не с руки помогать Ричарду в том, чего он просит.
— Чего же еще он просит?
— Оставить другие дела и прочесать всю Шотландию, чтобы найти Лаймонда. Это-то можно сделать, но…
— Но если Ричард в его теперешнем расположении духа соберется воздать Лаймонду по заслугам, то он неизбежно должен будет воздать по заслугам и Уиллу Скотту, — кратко подытожила Сибилла.
Бокклю скорчил гримасу. Его лицо, а затем и проплешины на лбу покраснели — и он разразился речью, в которой сквозь сдержанность тона прорывалась злость.
— Дорогая Сибилла, если хотите знать, я попал в ужасную переделку. Этот проклятый лорд Грей в Нореме шлет мне вежливые послания с тех самых пор, как Уилл облапошил его в Хьюме, — ждет, чтобы я приехал для переговоров и дал гарантию своей лояльности. Это для меня чертовски затруднительно. Они узнали, что именно Уилл побывал у них, а как узнали — не могу понять, потому что, когда я последний раз видел парня, он так задирал нос, что готов был отказаться от родной матери. Но если я не приеду к Грею, то они непременно пожгут мои имения во время следующего налета. Я распустил слух, что болен, — теперь остается только сообщить, что вообще отдал Богу душу. Не знаю, что мне теперь и делать. — Он ухватился за балюстраду с такой силой, что крепкие, широкие пальцы, покрытые шрамами, побелели. — Мне придется публично отречься от Уилла и надеяться, что англичане поверят, будто я непричастен к истории с Хьюмом, в чем я сильно сомневаюсь: достаточно вспомнить ту телегу с голозадой стражей, которая очутилась в моих землях в Мелроузе. — Он посмотрел безутешными глазами на леди Калтер. — Вот так штука, Сибилла: я не часто молился Богу, но теперь каждый день велю монахам бить поклоны в часовне и просить, чтобы Господь вразумил Уилла и тот вернулся. Но если он вернется, то всем будет ясно, что я с ним заодно, и Грей отомстит мне. Если же он не вернется и я буду вынужден отречься от него перед Греем… и если это дойдет до королевы… а если его поймают вместе с Лаймондом…
— Он получит то же самое, что и Лаймонд. Но этого не произойдет, если поймаю Лаймонда я, — сказала Сибилла.
Бокклю посмотрел на нее:
— Тогда, клянусь Господом, не хотел бы я оказаться в шкуре Лаймонда.
— Что будет с моими сыновьями, это уж мое дело, — холодно отрезала леди Калтер. — Но в таком случае риск для Ричарда окажется куда меньше. Если вы поможете мне.
— Отказавшись помочь Ричарду? — с облегчением спросил Бокклю. — Калтер будет обо мне не самого лучшего мнения, ну да ладно уж, ничего. Собаки мои все, как одна, заболеют, И сам я слягу надолго и всерьез. Постойте, кто-то идет. — Он замолчал; дверь открылась, и на них хлынул поток тепла и света.
— И вот, — спокойно сказала Сибилла, — я долго говорила с Джонни Булло, так зовут вожака: он настоящий цыганский король. Он сказал мне, что знает, как это сделать.
— Что сделать, леди Калтер? — Дверь на лестницу распахнула Кристиан, когда звуки представления стихли. — Цыгане уходят.
— Философский камень, дорогая, — ответила изобретательная леди Калтер. — Знаете, такая штука, которая превращает олово в золото, возвращает молодость игривым старикашкам, сращивает кости и делает еще массу полезных вещей.
— Такой-то штуки нам и не хватает в Бранксхолме, — мрачно произнес сэр Уот. — Дженет вчера разбила еще одну вазу.
Это почему-то рассмешило женщин. Сибилла первой пришла в себя.
— Вот подождите, — сказала она. — То, что пообещал мне Булло, звучит очень заманчиво. Так или иначе, он скоро приедет в Мидкалтер и всему меня научит.
— Господи Боже мой! — воскликнул Бокклю, который не уставал дивиться на вдовствующую леди. — Неужели вы и правда верите в подобную чушь? Мне этого хватает и дома, с Дженет.
— Чушь?! — переспросила Сибилла. — Вы сами не знаете, что говорите. Впрочем, я тоже не верила, — добавила она, подумав, — пока Булло не рассказал мне всего.
— Ну, не знаю, зачем вам понадобился философский камень, — заметила Кристиан. — Мне кажется, что ваша семья и так богата до неприличия.
— Это ведь еще, — таинственным голосом проговорила Сибилла, — и снадобье от всех болезней, и эликсир жизни, и любовный напиток…
— Я пришла спросить, — сказала Кристиан, покраснев, — можно ли нам всем пойти на ярмарку, то есть Агнес, Мариотте и мне. Дело в том…
— Дело в том, что господин Булло не будет гадать нам здесь — у него нет, как он говорит, кристалла, а идти за ним он не хочет, — громогласно объяснила Агнес, выглянув в дверь. — Но он говорит, что мы можем зайти в его пап латку, и с нами пойдет Том…
Леди Калтер спокойно спросила:
— А как же Ричард?
— С ним все в порядке, — быстро выступила Кристиан на защиту отсутствующей Мариотты. — Он спит и… — Она не договорила, но было ясно, что она хочет сказать: Ричарда лучше избавить от упреков жены.
Вдовствующая леди не стала возражать. Цыгане ушли, а следом за ними в сопровождении Тома Эрскина отправились и три девушки, завернувшись в теплые плащи и закрывшись капюшонами; за ними на некотором расстоянии шли люди Эрскина. Распрощались с хозяйкой и Бокклю с сэром Эндрю. В уютной зале догорал камин, освещая сына и мать. Усевшись рядом со спящим Ричардом, Сибилла водрузила на нос очки и вдела нитку в иголку. Потом отложила работу и долго сидела неподвижно, широко открытыми глазами вглядываясь в пространство.
И заговорила она тоже в пространство.
— О мой милый! — сказала она. — Надеюсь, я сделала все, как надо.
— С вами все в порядке? — спросил Том Эрскин. И опять спустя какое-то время: — Что случилось? Что-то не так?
— Конечно, не так. Холодно, — чуть капризно ответила Кристиан и расслабила пальцы, которыми вцепилась в руку Тома, пытаясь унять неизвестно откуда взявшуюся унизительную дрожь.
Она прекрасно знала, что виною всему вовсе не холод. Просто сказывалось напряжение дня, ревущий мрак, дикая музыка, грубые речи и бессмысленный, судорожный смех.
К ночи ярмарка превратилась в гулянье с песнями, криками, танцами. Кристиан с трудом проталкивалась через толпу, чьи-то руки хватали ее; на нее накатились запахи — пива, еды, кож, потных человеческих тел, а один раз, когда два дерущихся человека чуть не сбили ее с ног, она почувствовала даже запах крови и вспомнила жаркий огонь, окровавленные стрелы и слова Калтера, сказанные час назад: «Значит, ведя порочную жизнь, можно так вот стрелять из лука…» Она вспомнила и голос Мариотты: «Сдается мне, он способен на все». Вспомнила она и леди Калтер, хладнокровно перевязывавшую Ричарда, не желавшую поддаваться панике.
— Вот наливное яблочко! — проорал чей-то голос ей в самое ухо. — Хорошее румяное яблочко для румяной девчонки.
— Золотая цепочка для твоего красивого платья! Всего пять крон — и твой поцелуй, красотка!
— А вот шпильки для шляпы, душенька: полторы тысячи за шестнадцать пенсов…
— Куколка для твоей сестренки!
— Макрель!
— Пироги горячие! — Что-то жирное мазнуло ее по щеке. Дрожь не желала униматься.
— Погадаю, девушки! — раздался лукавый голос с тяжелым чесночным духом.
Гадание происходило в палатке. Первой вошла Агнес, потом Мариотта. Выйдя оттуда, они явно не желали откровенничать. Тому, ждавшему снаружи вместе с Кристиан, стало скучно.
— Сказки все это. Пойдем домой.
Но Агнес возразила:
— Кристиан еще не была там.
— Погадаю, леди? — снова спросил голос Булло где-то совсем рядом.
— Я иду с вами…
— Нет уж, я одна, — оборвала Тома Кристиан. — Если я должна буду раскрыть свои секреты, вам лучше оставаться здесь. Булло проведет меня.
Цыган молча взял ее за рукав, и они скрылись в палатке. Что-то прошуршало над ее капюшоном, и Кристиан догадалась, что за ней опустили полог. Внутри брусчатка мостовой была застелена тканью; было душно и холодно, слегка пахло дешевым ладаном. Девушка сделала несколько шагов и почувствовала, что перед ней еще один полог. Булло отпустил ее руку, и она услышала, как удаляются мягкие шаги; потом и они стихли. Наступила полная тишина.
Стараясь держаться невозмутимо, заведя за спину и крепко сжав предательски дрожащие руки, Кристиан стояла неподвижно и ждала в холоде и темноте.
Легкий, словно мотылек, и такой знакомый голос заговорил:
— Это, конечно, палата дьявола, который сидит внутри шестиугольника и мучит загубленные души. Вышеозначенный дьявол принес для вас стул — он слева. Перед вами четыре фута ковра, а потом сундук — довольно жесткий, но, надеюсь, крепкий — на котором сижу я. И ничего более, что было бы достойно упоминания, кроме кой-каких вещичек, принадлежащих Булло, — вы уже знаете его имя. Это он, конечно, и есть тот самый мой друг в пещере. Давно это было. Ну, так лучше? — спросил он. — Интересно, чего вы испугались?
Ее удивило, что голос может обладать такой силой, способен так утешать и обезоруживать. Кристиан села, сцепив руки.
— Сегодня для меня был не лучший день… Извините. А в довершение всего еще и ночная ярмарка.
— Да, примечательный день избиения невинных, — подтвердил он. — Интересно, обрадовался ли попугай краткому мигу свободы? А как поживает жертва не столь смертоносной стрелы? — Кристиан рассказала, а он выслушал и добавил насмешливо: — Только, ради вашего же блага, не рисуйте меня воплощением зла. Даю вам слово — я не пытался сегодня убить человека.
— Если бы пытались, — сказала Кристиан, — то, вероятно, добились бы своего. Вы стреляете из лука?
— Стреляю. И, поверьте, очень хорошо. Это одна из моих слабостей. Стрельба из лука — красивое зрелище, оно дает удовлетворение, и собирает вместе друзей, и несет в себе дух соревнования, и полно изящества, и увлекательно, и нравится поэтам: вдохновленные, они выдергивают из стрел перья и спешат домой, чтобы запечатлеть увиденное в одах.
— Иные не пишут од, — быстро вымолвила она. — Иные убивают.
Он помолчал несколько мгновений и сказал:
— Так вот чего вы боитесь? Насилия?
Кристиан призналась, что так оно и есть.
— Только меня приводит в ужас не столько насилие целенаправленное, сколько насилие, совершаемое походя. Вот сегодня… множество народу ставило на Калтера — останется он в живых или нет. А ночью на ярмарке — эта бессмысленная злоба. Или когда солдаты развлекаются, загнав женщин и детей в пещеры и разложив костры, чтобы те задохнулись в дыму; убивают скот и выжигают поля просто так, ради забавы. Или то, что происходило после Пинки, когда мальчишки из Дарема, Йорка, Ньюкасла, ландскнехты, итальянские и испанские наемники гонялись за людьми по дорогам Лейта и Холируда и убивали их, словно мух… Одно дело — насилие в природе. Но среди людей цивилизованных — какое может быть ему оправдание?
Он ответил весело:
— Лучше всего цивилизует добрый раскат грома. Одно засушливое лето — и у целых деревень коленки станут выпирать наружу, как у святого Иакова… Но я понимаю вас. Какое, однако, отношение к цивилизации имеют английские солдаты, устроившие бойню в прошлом месяце? Что может их удержать? Религия? Не надейтесь: у них свои гимны, свои церкви, свои молитвы — и все это осталось дома, завязанным в пыльный мешок. А когда его христианнейшее величество король Франции подстрекает турок снести голову его католическому величеству королю Карлу; или Папа Римский соблазняет лютеран в Германии, чтобы продлить свою власть…
— Какое ж оправдание найдете вы для тайного убийства?