И вот однажды утром Орион явился к голубятне спозаранку, и ок-ликнул Лурулу, и тот выгнал собратьев за порог, и они поспешили на псарню, и Орион распахнул двери и всех повел на восток через меловые холмы. Гончие держались вместе, а тролли, вооруженные хлыс-тами, бежали рядом, - так несколько колли пасут стадо овец. Отряд отправился к границе Эльфландии, дабы подстеречь единорогов, когда те выйдут из сумерек попастись вечером на земной траве. И едва зем-ной вечер смягчил очертания ведомых нам полей, охотники добрались до опаловой границы, что отгораживает те поля от Эльфландии. Там затаи-лись они, поджидая могучих единорогов, пока над Землею сгущалась ть-ма. Подле каждой гончей стоял тролль, правая рука тролля лежала на загривке либо на боку пса, успокаивая его и унимая, и удерживая на месте, в то время как левая рука крепко сжимала хлыст. Необычный от-ряд замер у плетня; по мере того как угасали последние отблески све-та, неподвижные силуэты казались все темнее. Когда же земные угодья померкли и стихли достаточно на придирчивый единорожий вкус, статные создания тихо проскользнули сквозь сумеречную преграду и далеко заш-ли в земные поля, прежде чем тролли позволили своим гончим тронуться с места. Потому, когда Орион подал сигнал, охотники с легкостью от-секли одного из единорогов от его эльфийского дома, и погнали всхра-пывающую добычу через те поля, что отданы в удел людям. И вот над магическим галопом гордого зверя, и над гончими, опъяненными волшеб-ным запахом, и над подпрыгивающими, едва ли не парящими в воздухе троллями сомкнулась ночь.
   Когда же галки, что расселись на самых высоких башнях Эрла, при-метили над заиндевелыми полями алый ободок солнца, Орион спустился с холмов вместе со своими гончими и троллями, неся превосходную голо-ву, лучше которой охотнику за единорогами и желать нечего. Очень скоро гончие, усталые, но довольные, свернулись в своих конурах, а Орион улегся в постель; тролли же на своей голубятне понемногу нача-ли ощущать то, что ни один из них, кроме Лурулу, доселе не чувство-вал, - тягостное, изнуряющее бремя времени.
   Орион проспал весь день, а вместе с ним и гончие; ни одному псу не было дела, с какой стати он спит и как именно. Троллей же одолевало беспокойство: они изо всех сил старались заснуть как можно быстрее, в надежде защититься хотя бы отчасти от яростного натиска времени, - гости из Эльфландии опасались, что время уже угрожающе подступило к ним. А вечером, пока все они спали, - гончие, тролли и Орион, - в кузнице Нарла снова сошелся парламент Эрла.
   Из кузницы во внутренние покои прошествовали, потирая руки и улыбаясь, двенадцать стариков, - пышущие здоровьем, разрумянившиеся от резкого северного ветра и собственных развеселых предчувствий: очень довольные тем, что правитель их наконец-то проявил себя чаро-деем, они предвидели великие события, что грядут в Эрл.
   - Народ, - обратился Нарл ко всем собравшимся, называя их так по древнему обычаю, - разве не наступили для нас и для нашей долины отрадные дни? Глядите: все сбывается, что замыслили мы встарь. Ибо правитель наш воистину наделен магией, как мы того и желали, и волшебные твари явились к нему из нездешних угодьев, и все они повинуются его воле.
   - Воистину так, - подтвердили все, кроме Гасика, торговца скотом.
   Деревушка Эрл, маленькая и древняя, лежала вдали от наезженных путей, запертая в глубокой долине; ни малейшего следа не довелось ей оставить в истории; но двенадцать парламентариев всей душою любили свое село и мечтали его прославить. Теперь же возликовали они, внимая словам Нарла.
   - Какая другая деревня, - молвил кузнец, - сносится с нездешним миром?
   Но Гасик, хотя и разделял радость односельчан, все-таки поднялся на ноги, едва общее ликование слегка поутихло.
   - Немало невиданных тварей, - молвил он, - нагрянуло в нашу деревню из нездешних угодьев. Может статься, люди и обычаи ведомых нам полей все-таки лучше.
   Однако От и Трель с презрением отнеслись к подобным речам.
   - Магия не в пример лучше, - объявили все.
   И Гасик снова замолчал, и более не поднимал голоса против столь многих; и по кругу заходили чаши с медом, и все принялись толковать о славе Эрла; и Гасик позабыл о своем дурном настроении, и о страхах, дурным настроением подсказанных.
   До глубокой ночи веселились парламентарии: они пили мед, и с его безыскусной помощью заглядывали в грядущие года так далеко, как только может проникнуть взор человеческий. Однако радовались и лико-вали они с оглядкой, осмотрительно понизив голос, дабы не услышал их бдительный Фриар; ибо радость пришла к селянам из тех краев, которым самая мысль о спасении была заказана, и надежды свои возложили селя-не встарь на магию, противу которой (как превосходно они знали), гневно гудела по вечерам каждая нота фриарова колокола. Парламентарии разошлись поздно, восхваляя магию приглушенными голосами, и возвратились к домам своим, постаравшись остаться незамеченными, ибо опасались проклятия, что Фриар обрушил на головы единорогов, и боя-лись, как бы их, парламентариев, собственные имена не оказались вплетены в одно из проклятий, призванных сим достойным на созданий магических.
   На следующий день Орион дал своим гончим отдых, а тролли и оби-татели Эрла глазели друг на друга. Но день спустя Орион взял в руки меч, собрал отряд троллей и свору псов, и все они снова отправились далеко за холмы, к туманной опаловой границе, дабы подстеречь едино-рогов, что выходят из сумерек вечерами.
   Они приблизились к границе достаточно далеко от того места, где вспугнули добычу только тремя вечерами раньше. Болтливые тролли ука-зывали Ориону путь: уж они-то отлично знали излюбленные пастбища не-общительных единорогов. И вот наступил земной вечер, бескрайний и безмолвный, и все вокруг поблекло, сливаясь с сумерками; но не услы-шали охотники поступи единорогов, и не приметили ослепительно-белого отблеска. Однако же тролли хорошо знали свое дело: когда Орион уже отчаялся было поохотиться этой ночью, и показалось ему, что в вечер-ней мгле нет ни души, на земном краю сумерек, где только мгновение назад не было ровным счетом ничего, возник единорог. Очень скоро зверь медленно двинулся вперед сквозь земную траву и удалился в поля людей на несколько ярдов.
   За ним последовал другой, и тоже отошел на несколько ярдов; и оба замерли, словно статуи, на пятнадцать наших земных минут: двига-лись только уши. Все это время тролли успокаивали гончих, что затаились под плетнем ведомых нам полей. Тьма почти скрыла их, когда единороги, наконец, стронулись с места. И, как только самый крупный удалился от границы на достаточное расстояние, тролли спустили гон-чих со своры, и с пронзительными насмешливыми воплями помчались вместе с псами вдогонку за единорогом, ничуть не сомневаясь, что надменная голова зверя у них уже почти что в руках.
   Но хотя цепкие, крохотные умы троллей узнали о Земле уже немало, они еще не успели постичь изменчивость луны. Темнота оказалась для троллей внове, и собак они очень скоро растеряли. Одержимый охотой Орион выбрал неподходящую ночь: мгла стояла непроглядная, луна вышла только под утро. Очень скоро отстал и он.
   Ориону не составило труда собрать троллей: в ночи тут и там слы-шались их легкомысленные вопли. Собратья Лурулу послушно явились на рог, но ни одна из гончих не оставила бы пряного магического следа ради охотничьего рога какого-то там смертного. Усталые псы добрели домой на следующий день: единорога они упустили.
   И в то время как вечером после охоты каждый тролль обхаживал и кормил свою гончую, и раскладывал для нее охапку соломы, и расчесы-вал шерсть, и вынимал из лап колючки, и выпутывал из ушей репьи, Лу-рулу сидел в одиночестве, на протяжении целых часов напрягая свой крохотный сметливый ум, подобный маленькой яркой искре зажигательного стекла, над одним вопросом. Вопрос, над которым размышлял Лурулу поздней ночью, заключался в том, как охотиться на единорогов с гончими в полной темноте. И к полуночи в эльфийском уме тролля созрел ясный план.
   Глава 29.
   О ТОМ, КАК ЗАМАНИЛИ НАРОД БОЛОТ.
   На закате следующего дня возможно было бы при желании заметить одинокого путника, направляющегося к болотам, что раскинулись вдоль хуторских окраин на юго-востоке, в некотором отдалении от Эрла: жут-кая пустошь протянулась до самого горизонта, и даже через границу, в угодья Эльфландии. Свет над землею медленно угасал; трясины зловеще поблескивали.
   Столь черны были благопристойные одежды и высокая степенная шля-па путника, что издалека заметили бы его на фоне поблекшей зелени полей, пока спускался он в вечерних сумерках к самому краю болот. Только некому было заметить его в такой час близ нехоженого сего места, ибо в полях ощущалось уже угрожающее приближение темноты, все до одной коровы давно вернулись в хлев, а селяне - в теплые дома; и путник шагал в полном одиночестве. Очень скоро дошел он неверными тропами до тростников и хрупких камышей: ветер рассказывал им преда-ния, что для человека - не более чем пустой звук, бесконечные исто-рии холода и древние легенды дождей. Темнеющие нагорья остались да-леко позади: путник видел, как в той стороне, где возвышались дома, замерцали огни. Он шагал с видом сосредоточенным и серьезным, как и подобает тому, у кого к людям неотложное дело; однако дома людей ос-тавил он за спиною, и направлялся туда, куда не забредал никто из смертных; путь его лежал отнюдь не к деревне и не к одинокой хижине, ибо болото уводило прямо в Эльфландию. Между ним и туманной грани-цей, что отделяет Землю от Эльфландии, не было ни души, и однако путник шел все вперед и вперед, словно обремененный поручением край-ней важности. При каждом степенном шаге вздрагивали яркие мхи, и бо-лото, казалось, вот-вот готово было поглотить чужака, и респекта-бельный его посох глубоко погружался в ил, не давая ему ни малейшей поддержки; однако же путника, казалось, не заботило ничего, кроме собственной торжественной поступи. Так шествовал он через смертонос-ную трясину столь церемонно, как то подобает разве что медленной процессии, когда по праздничным дням старейшины открывают ярмарку, и самый уважаемый благословляет торговлю, и все селяне стекаются к прилавкам и обмениваются товаром.
   Порхая в воздухе вверх-вниз, вверх-вниз, певчие птицы возвраща-лись к гнездам, огибая болото по пути к родным изгородям; в сторону твердой земли пролетели голуби, спеша устроиться на ночлег в кронах высоких темных дерев; даже отставшие от стаи грачи унеслись прочь; небо казалось пустынным.
   И вот новости о появлении чужака разнеслись по болоту от края до края, и бескрайние трясины замерли в предвкушении. Едва путник сте-пенно ступил на сверкающие мхи, что обрамляют омуты, дрожь пробежала по корням их, и передалась стеблям камыша, и пронеслась у самой по-верхности воды, словно блик света, словно отзвук песни, и затрепета-ла над дальними топями, и, пульсируя, достигла границы колдовских сумерек, что отделяют Эльфландию от Земли; однако не задержалась и там, но потревожила саму границу, и проникла за нее, и дала о себе знать в Эльфландии: ибо там, где великие болота подступают к краю Земли, сумеречная преграда тоньше, и не в пример более зыбкая, неже-ли в других местах.
   И едва распространилась дрожь эта до самого дна, от глубинных своих обителей поднялись к поверхности блуждающие огни, и замерцал их неверный свет над подрагивающими мхами, маня путника за собою, в час, когда на ночлег стаями слетаются утки. И под ликующий, неисто-вый шум и гул утиных крыльев путник последовал за колеблющимися иск-рами в глубь болот, все дальше и дальше. Однако же то и дело он сво-рачивал с намеченной для него дороги, так что какое-то время болот-ные огни следовали за незнакомцем, а вовсе не направляли его шаги, как водится у болотных огней, - пока не удавалось им обойти путника кругом, и снова оказаться впереди, и опять поманить за собою. Посто-ронний наблюдатель, если бы таковой оказался в столь гибельном месте в столь темное время суток, очень скоро заметил бы в манерах почтен-ного путника странное сходство с движениями зеленой курочки-ржанки, когда Весною она уводит за собою чужака прочь от мшистого берега, где, открытые взору, лежат ее яйца. Впрочем, может статься, подобное сходство явилось лишь причудою разыгравшегося воображения, и посто-ронний наблюдатель не заметил бы ничего подобного. Как бы то ни бы-ло, в ту ночь в пустынном сем месте никаких наблюдателей и в помине не было.
   Путник же следовал своим прихотливым путем, сворачивая то в сто-рону смертоносных мхов, то в сторону спасительной зеленой земли; не-изменно степенною поступью шествовал он, с неизменно важным видом; блуждающие огни роем собрались вокруг него. Но по-прежнему глубинная дрожь, упреждающая болота о чужаке, пульсировала в иле под корнями камыша; и не замирала, как это обычно происходит, едва погибнет нез-ваный гость, но пронизывала топи, словно эхо некоей музыки, увекове-ченной магией; и вот даже в пределах Эльфландии всполошились блужда-ющие огни.
   В мои намерения отнюдь не входит задеть достоинство блуждающих огней, написав нечто, что возможно было бы истолковать как явное не-уважение к ним; не следует усматривать в моих писаниях ничего подоб-ного. Однако отлично известно, что народ болот заманивает путников к верной гибели, и предается сему развлечению испокон веков; да позво-лено мне будет помянуть сей факт безо всякого осуждения.
   Тогда болотные огни, что собрались вокруг странника, удвоили свои яростные усилия; когда же чужак снова не поддался на их ухищре-ния и ускользнул, оказавшись уже у самого края опаснейших топей, и, живехонький, безмятежно продолжал путь, и все болото об этом знало, - тогда блуждающие огни более крупные, те, что живут в Эльфландии, поднялись со дна магических трясин и хлынули за сумеречную преграду. Все болото взволновалось.
   Словно крохотные луны, что набрались вдруг проворства и дерзос-ти, народ болот замерцал перед почтенным путником, направляя его степенную поступь прямо к краю гибели для того только, чтобы снова повернуть назад ни с чем и поманить за собою вспять. А затем, невзи-рая на исключительную высоту путниковой шляпы и длину его темного плаща, беспечное племя стало понемногу подмечать: под ногою незна-комца не прогибались даже те мхи, что отродясь не выдерживали ни од-ного путника. И от этого ярость блуждающих огней разгорелась еще сильнее, и все они метнулись к нему; все теснее и теснее окружали они чужака, куда бы тот не направился; и, ослепленные гневом, забы-вали о хитрости, и лукавые их уловки теряли силу.
   А теперь посторонний наблюдатель, затаившийся среди болот (ежели бы он и в самом деле там затаился), увидел бы нечто большее, чем просто путника в окружении блуждающих огней; он заметил бы, что не блуждающие огни манят путника, но сам путник едва ли не ведет их за собой. И в нетерпении покончить с чужаком обитатели болот не отдава-ли себе отчета, что оказываются все ближе и ближе к твердой земле.
   Когда же все, кроме воды, стемнело, жители топей вдруг обнаружи-ли, что вокруг - не болота, а поросшее травою поле, и ступают они по жесткому, колючему дерну; путник же уселся на землю, подтянув колени к подбородку и разглядывая блуждающие огни из-под полей своей высо-кой черной шляпы. Никогда прежде не случалось такого, чтобы путнику удалось выманить на твердую почву хотя бы одного из обитателей тря-син, а в ту ночь среди них оказались старейшие и мудрейшие, что яви-лись со своими подобными луне огнями из-за сумеречной преграды, пря-миком из Эльфландии. Жители топей в тревожном изумлении поглядели друг на друга, и безвольно рухнули в траву, ибо тем, кто привык к зыбким трясинам, тяжело давался каждый шаг на твердой земле. Но вот они заметили, что почтенный путник, чьи блестящие глаза зорко следи-ли за ними из черной массы одежд, - путник этот едва ли крупнее их самих, несмотря на весь свой до крайности благопристойный вид. И в самом деле, хотя незнакомец казался упитаннее и плотнее, ростом он явно не вышел. Кто же это такой, забормотали они, кто же одурачил блуждающие огни? И несколько огней-старейшин из самой Эльфландии приблизились к нему, дабы спросить, как посмел дерзкий заманить на землю таких, как они. Но в этот миг путник заговорил. Не поднимаясь и даже не повернув головы, он воззвал с того самого места, где сидел.
   - Народ болот, - вопросил он, - по душе ли вам единороги?
   При слове "единороги" в каждом крохотном сердце среди фривольного сего сборища забурлил презрительный смех, вытесняя все прочие чувства, так что обманутые жители топей напрочь позабыли о досаде; хотя приманить блуждающие огни означает нанести им величайшее из оскорблений, и ни в жизнь не простили бы они ничего подобного, не будь память у них столь коротка. При слове "единороги" все обитатели тря син безмолвно захихикали. Это проделали они, заколыхавшись вверх-вниз, словно отблеск маленького зеркальца, направленного дерзкой ручонкой. Единороги! Заносчивые создания не внушали блуждающим огням ни малейшей любви. Пусть-ка усвоят, что с народом болот пристало перемолвиться хотя бы словом, ежели приходишь напиться к их заводям! Пусть-ка научатся относиться с должным почтением к великим огням Эльфландии, и к огням меньшим, что освещают трясины Земли!
   - Нет, - подвел итог старейшина болотных огней, - никому не по душе надменные единороги.
   - Тогда пойдемте со мною, - предложил путник, - ужо мы на них поохотимся! Вы посветите нам в ночи своими огнями, когда мы с собаками погоним их через поля людей.
   - Почтенный путник, - начал было старейшина; но при этих словах путник подбросил вверх шляпу и выскочил из длинного черного плаща, и предстал перед болотными огнями нагишом. И народ болот увидел, что провел их никто иной как тролль.
   И не слишком-то разгневались при этом обитатели топей; ибо и на-роду болот не раз случалось одурачить троллей, и троллям не раз слу-чалось одурачить народ болот; и те и другие проделывали это на про-тяжении веков бессчетное количество раз, и одни только мудрые ведали, кто кого в этом деле обставил и на сколько. Блуждающие огни немедленно утешились, припомнив все те случаи, когда троллей удалось выставить в нелепом свете, и согласились отправиться вместе со свои-ми огнями на охоту за единорогами, ибо воля жителей трясин слабела, когда оказывались они на твердой земле, и с легкостью соглашались они на любое предложение, и слушались кого угодно.
   Никто иной как Лурулу обвел народ топей вокруг пальца, зная, как любят они заманивать путников; раздобыв самую высокую шляпу и самый солидный плащ, что только удалось стащить, тролль выступил в путь, притворяясь, так сказать, наживкой, что непременно должна была прив-лечь блуждающие огни со всего болота. Теперь же, собрав обитателей трясин на твердой земле вокруг себя и заручившись их обещанием по-мочь своим светом в охоте на единорогов (что особого труда не соста-вило, ибо заносчивых единорогов блуждающие огни терпеть не могут), Лурулу повел их к деревне Эрл, поначалу медленно, чтобы те попривык-ли ступать по твердой земле. Так через поля дохромали они до Эрла.
   И теперь в болотах от края до края не осталось никого и ничего, что имело бы отдаленное сходство с человеком; и гуси, наконец, сни-зились, оглушительно шумя крыльями. Маленький быстрый чирок стрелой промчался домой; и темный воздух загудел, как струна, вторя полету уток.
   Глава 30.
   МАГИИ СЛИШКОМ МНОГО.
   В Эрле, что некогда вздыхал по магии, теперь магии оказалось хоть отбавляй. Голубятня и старые дровяные склады над конюшней были битком набиты троллями; шутовские их выходки просто-таки никому не давали проходу; а поздними ночами, когда стихала деревенская сутолока, на улицах дрожали и метались вверх-вниз яркие искры. То болотные огни взяли за моду разгуливать, приплясывая, вдоль канав: они поселились на топких берегах утиных прудов и в черно-зеленых прослойках мха, что затянул самые старые соломенные крыши. Казалось, что все в деревне идет не так, как прежде.
   И среди этого волшебного племени магическая суть Ориона, та волшебная половина его души, что дремала прежде, пока общался он с земными людьми, всякий день внимая разговорам заурядным, - суть эта очнулась от сна и пробудила в его голове давно уснувшие мысли. И перезвоны эльфийских рогов, что часто слышал Орион вечерами, ныне преисполнились для юноши скрытого смысла, и зазвучали гораздо громче, словно теперь играли не в пример ближе.
   Жители деревни, наблюдая за своим правителем днем, видели, что взор его обращен в сторону Эльфландии, видели, что дела ему нет до разумных земных забот; ночи же приносили с собою невиданные огни и бессмысленную скороговорку троллей. В Эрле воцарился страх.
   В ту пору парламент сошелся снова: двенадцать седобородых, перепуганных мужей собрались в доме Нарла, - вечером, когда окончены были дневные труды. Благодаря всей этой новообретенной магии, что пожаловала из Эльфландии, в дыхании вечера ощущалось нечто нездешнее. Все до одного парламентарии, пока бежали они сломя голову от собственных натопленных хижин к кузнице Нарла, видели непоседливые огни и слышали невнятные голоса, что земле христианской никоим образом не принадлежали. Неясные тени, происхождения явно неземного, крались в сумерках: кое-кто приметил и их; и опасались селяне, что существа самые разнообразные пробрались за границу Эльфландии, дабы навестить троллей.
   Парламентарии вели дебаты, понизив голос: всяк говорил одно и то же, всяк пересказывал одну и ту же повесть, повесть перепуганных детей, повесть женщин, что требовали возврата к прежним обычаям. Переговариваясь, селяне не спускали глаз с окон и щелей, ибо никто не ведал, что может появиться нежданно-негаданно.
   И молвил От:
   - Давайте ж, народ, отправимся к Лорду Ориону, как некогда явились мы к его деду в просторный, отделанный в алых тонах зал. Давайте скажем так: встарь жаждали мы магии, и ло! - ныне обрели ее с избытком; пусть более не занимается колдовством и тем, что от смертных скрыто.
   Окруженный притихшими приятелями-односельчанами, От напряженно прислушался. Не голоса ли гоблинов передразнивают его, или всего-навсего эхо? Кто знает? Почти тотчас же все умолкло в ночи.
   И молвил Трель:
   - Нет. Слишком поздно.
   Как-то вечером Трелю довелось увидеть правителя Эрла: один-одинешенек, тот стоял на холме, не двигаясь, и, обратив взор свой к востоку, прислушивался к чему-то, что доносилось из Эльфландии. Ни звука не раздавалось в тиши; все вокруг безмолвствовало; однако Орион стоял там, внимая зову, недоступному слуху смертных.
   - Слишком поздно, - повторил Трель.
   Этого-то все и боялись.
   Тогда с места медленно поднялся Гук, и встал у стола. Тролли, оглашали голубятню бессвязной тарабарщиной, словно летучие мыши; поблескивали бледные болотные огни;, во мраке рыскали нездешние твари: топоток их лап то и дело доносился до двенадцати парламентариев, что собрались во внутренних покоях. И объявил Гук:
   - Что до магии, мы просили самую малость, не более.
   И со стороны троллей отчетливо донесся новый взрыв невнятного лепета. Парламентарии пообсуждали немного, сколько именно магии просили они в былые времена, когда Эрлом правил дед Ориона. Когда же селяне пришли-таки к определенному плану, план этот принадлежал Гуку.
   - Ежели мы не в силах повлиять на правителя нашего Ориона, - подсказал Гук, - ежели взор его обращен к Эльфландии, давайте же всем парламентом поднимемся на холм к ведьме Зирундерель, и изложим перед нею наше дело, и попросим какой-нибудь амулет, что охранил бы нас от нашествия магии.
   При имени Зирундерель двенадцать парламентариев снова приободри- лись; ибо ведали они, что чары ведьмы могущественнее магии блуждающих огней, и знали селяне, что нет на свете такого тролля и такого порождения ночи, что не устрашились бы ее метлы. Парламентарии снова приободрились, и залпом осушили кружки, и снова наполнили их крепким медом Нарла, и восхвалили Гука.
   Было уже совсем поздно, когда парламентарии собрались расходиться по домам: поднялись и вышли они все вместе, и дорогою держались друг подле друга, и распевали древние торжественные гимны, дабы отпугнуть наводящих ужас тварей; однако легкомысленным троллям и болотным огням торжественные гимны ни малейшего почтения не внушали. Когда же от всей толпы остался только один, он припустился к дому бегом, и блуждающие огни гнались за ним до самого порога.
   На следующий день селяне закончили дневные труды пораньше, ибо перспектива оказаться на холме ведьмы после наступления ночи парламентариев Эрла не особенно радовала, да и в сумерках, строго говоря, задерживаться там явно не стоило. Одиннадцать парламентариев сошлись у дверей кузницы Нарла вскоре после полудня, и вызвали Нарла. Все они принарядились ради такого случая так, как одевались обычно, отправляясь вместе с односельчанами к священной обители Фриара, хотя не было на свете такой души, хотя бы раз Фриаром проклятой, что не пришлась бы ведьме по сердцу. И вот побрели селяне, опираясь на старые добрые посохи, вверх по склону холма.