И после этого Алверику не удавалось даже задуматься о побеге: ибо неусыпные помыслы безумия заранее предвосхищали его план.
Так добрались они, сторожа и пленник, до людских полей. И Алверик воззвал о помощи к хуторским жителям; однако хитрый Нив слишком хорошо изучил повадки здравых умов. Потому, едва на крики Алверика к невиданному серому шатру со всех сторон сбегались люди, они обнаруживали Нива и Зенда: эти двое сидели себе спокойно и невозмутимо, ибо долго упражнялись в подобном искусстве; Алверик же нес какой-то вздор о неудавшемся походе в Эльфландию. А большинство людей любой героический поход почитают безумием: об этом отлично знал хитрюга Нив. И не было Алверику помощи.
Так возвращались путники назад тем же путем, которому следовали на протяжении долгих лет; возглавляя отряд из трех человек, Нив шагал впереди Алверика и Зенда, высоко подняв голову (заостренное лицо его казалось еще более худым благодаря длинным тонким росчеркам заботливо уложенных бороды и усов), перепоясанный мечом Алверика: длинный клинок нелепо торчал сзади, а впереди, чуть ли не у груди укрепленный, красовался эфес. Нив шагал и вскидывал голову с таким видом, что ясно давал понять редким прохожим: этот тощий, оборванный тип почитает себя предводителем отряда более многочисленного, нежели открывается взору. Воистину, если бы безумец попался кому-нибудь на глаза поздним вечером, когда прямо за спиною у него смыкались сумерки и туманы болот, уж верно, встречный поверил бы, что целое воинство, скрытое в тумане и в сумерках, следует за этим дерзким, утомленным, уверенным в себе полководцем. Если бы армия там и вправду находилась бы, Нива следовало бы причислить к людям здравым. Если бы весь мир сходился на том, что армия и вправду находится там, пусть на самом деле только Алверик и Зенд следовали прихотливым путем Нива, - даже тогда он числился бы среди людей здравых. Но одинокая фантазия, не подкрепленная ни фактом, ни родственной фантазией кого-то другого, в силу одиночества своего признается безумством.
Все это время, пока отряд шагал вслед за Нивом, Зенд не спускал с Алверика глаз; ибо общая ревность к чудесам Эльфландии связывала Нива и Зенда одной целью, словно одна и та же дикая причуда владела обоими.
И вот однажды утром Нив встал на цыпочки, вытягиваясь всем своим тощим телом как можно выше, и воздел правую руку, и обратился к своему воинству.
- Эрл уже недалеко, - объявил он. - На смену приевшемуся и отжившему принесем мы новые фантазии; и Эрл заживет отныне по законам и обычаям луны.
Надо сказать, что Ниву не было до луны ровно никакого дела, однако великий хитрец знал, что Зенд посодействует ему в осуществлении нового плана противу Эрла, хотя бы только ради луны. И Зенд восторженно завопил в ответ, и с одинокого холма откликнулось эхо, и Нив улыбнулся ликующим отзвукам, словно полководец, уверенный в своем воинстве. Тогда Алверик снова взбунтовался, и в последний раз поднял руку на Нива и Зенда, и понял, что годы, либо скитания, либо утрата надежды лишили его сил противостоять маниакальной мощи этих двоих. После того смирившийся Алверик покорно следовал за своими мучителями, и больше не было ему дела до того, что с ним происходит, и жил он только воспоминаниями давно минувших дней. Ноябрьскими вечерами в унылом лагере на пронизывающем ветру скиталец видел, обращая взор свой только назад, сквозь завесу минувших лет, как над башнями Эрл снова сияют весенние рассветы. В зареве утренних лучей Алверик снова видел, как сын его играет в позабытые игрушки, что ведьма сотворила при помощи заговора; Алверик видел, как Лиразель снова проходит по благодатным садам. Однако же никакому свету, что воспоминания в силах зажечь, не дано было озарить теплом этот лагерь пасмурными вечерами, когда от земли поднималась сырость, и дыхание ветров веяло леденящим холодом, когда неслышно подкрадывалась тьма, а Нив и Зенд принимались обсуждать тихими нетерпеливыми голосами планы, подсказанные теми причудами, что царят в сумерках в глуши. Когда же печальный день таял без остатка, и Алверик засыпал под сенью разметавшихся лохмотьев, что колыхались всю ночь над шатром, - только и только тогда память, не отвлекаясь более на хлопотливые перемены дня, возвращала пленнику Эрл: яркий, счастливый, весенний; и пока тело скитальца покоилось неподвижно в далеких полях, где торжествовали зима и мрак, все, что еще жило и дышало в Алверике, возвращалось через пустынные нагорья в Эрл, возвращалось сквозь годы в ту Весну, где остались Лиразель и Орион.
Алверик понятия не имел, как далеко находится он телесно, и сколько именно миль до родного дома, ради которого его счастливые мысли каждую ночь покидали измученную оболочку. Много лет прошло с тех пор, как однажды вечером шатер скитальцев серой тенью вписался в тот самый пейзаж, на фоне которого теперь снова взмахивал своими лохмотьями. Однако Нив знал, что за последнее время отряд заметно приблизился к Эрлу, ибо сны о родной деревне ныне являлись к безумцу почти сразу же, как только он засыпал; а прежде приходили не в пример позже, далеко за полночь, а иногда и под утро. Из этого Нив заключал, что раньше снам приходилось преодолевать путь более долгий, а теперь до них рукой подать. Однажды вечером Нив по секрету сообщил о своем открытии Зенду; Зенд внимательно выслушал, но мнения своего не высказал, заметил только: "Луне все ведомо". Тем не менее Зенд послушно шагал за Нивом; Нив же вел невиданный караван, каждый раз выбирая то направление, откуда сны о долине Эрл являлись быстрее всего. Столь странный способ отыскивать дорогу заметно приблизил скитальцев к Эрлу; так часто случается, когда люди следуют за предводителями безумными, слепыми либо обманутыми; они достигают-таки той или иной гавани, хотя годами блуждают, не разбирая пути: ежели бы дело обстояло иначе, что бы со всеми нами сталось?
И вот в один прекрасный день из голубой дали на скитальцев глянули шпили башен Эрла, сияя в лучах рассвета над кряжем меловых холмов. Нив немедленно повернул к ним, и повел отряд напрямую, ибо прихотливый курс отряда до того проложен был к Эрлу отнюдь не по кратчайшему расстоянию, и зашагал вперед, словно завоеватель, узревший врата незнакомого города. Что за планы роились в голове безумца, Алверик не ведал, но оставался все так же безразличен; и Зенд тоже пребывал в полном неведении, ибо Нив сообщил только, что замыслы его должны остаться тайной; впрочем, Нив и сам понятия не имел, что у него за планы, ибо фантазии в уме его задерживались не более, чем вода в решете, и тут же уносились прочь. Как мог сказать он сегодня, какие планы вписались в настроение дня вчерашнего, и волею каких причуд?
Следуя своим путем, скитальцы набрели вскоре на пастуха; пастух стоял в окружении пощипывающих травку овец, опираясь на посох, и наблюдал за происходящим; других забот у него словно бы и не было. Когда же вокруг ничего ровным счетом не происходило, он глядел себе и глядел на холмы; и со временем все его воспоминания уподобились волнистым очертаниям гигантских, поросших травою дюн. Бородатый пастух проводил прохожих взглядом, не проронив ни слова. Однако одна из безумных галлюцинаций Нива немедленно подсказала одержимому, кто перед ним; и Нив окликнул пастуха по имени, и пастух отозвался; и кто же это был как не Ванд!
И вот они разговорились; и Нив повел учтивые речи, как всегда в беседе с людьми разумными, искусно и хитро подражая повадкам и трюкам здравого рассудка, на случай, ежели Алверик опять попросит о помощи. Но Алверик о помощи не просил. Он стоял молча, и, казалось, прислушивался к разговору, но мысленно пребывал в далеком прошлом, и чужие голоса оставались для него пустым звуком. И полюбопытствовал Ванд, удалось ли путникам отыскать Эльфландию. Однако спросил он об этом так, как принято спрашивать детей, побывала ли их игрушечная лодочка на Блаженных Островах. Много лет Ванд возился с овцами, и изучил досконально, что овцам нужно, какова им цена и что в них пользы людям; все эти заботы незаметно обступили его воображение сплошным кольцом, и со временем превратились в стену, далее которой взор пастуха не проникал. О да, некогда, в юные годы, он и в самом деле пытался отыскать Эльфландию, но теперь, - теперь он повзрослел; а такого рода предприятия - удел молодых.
- Но мы видели границу, - молвил Зенд, - границу сумерек.
- Вечерний туман, - объявил Ванд.
- Я стоял на самом краю Эльфландии, - не отступал Зенд.
Но Ванд улыбнулся и покачал головой, опираясь на длинный изогнутый посох, и встряхнул бородою, и при этом каждый завиток бороды неспешно отрицал россказни Зенда о лучезарной границе, и усмешка на губах не оставляла для Эльфландии места, и в снисходительном взгляде светилась респектабельная мудрость ведомых нам полей.
- Да не Эльфландия это была, - сказал он.
И Нив согласился с Вандом, ибо безумец старательно подмечал настроение собеседника, изучая повадки здравых умов. И вот эти двое заговорили об Эльфландии: пренебрежительно, шутя, - так, как рассказывают о сне, что пригрезился на рассвете и растаял перед самым про-буждением. Алверик внимал им с отчаянием, ибо выходило, что Лиразель живет не только за пределами сумеречной границы, но и за пределами правдоподобия, что раз и навсегда установлены людям; и вдруг показалась ему принцесса еще более далекой, и почувствовал он себя еще более одиноким, чем раньше.
- И я когда-то искал Эльфландию, - молвил Ванд, - да только нет ее на свете.
- Нет, - подтвердил Нив, и один только Зенд подивился.
- Нет, - повторил Ванд, и покачал головою, и обернулся к овцам.
И по другую сторону от стада заметил он сверкающую полосу: и полоса эта неуклонно приближалась к драгоценным овцам. Так долго не сводил пастух глаз с ослепительно-яркой черты, надвигавшейся от холмов с востока, что остальные тоже оглянулись и пригляделись.
Они увидели то же самое: мерцающая линия, серебристая, или, может статься, чуть отливающая стальной синевою, переливалась и лучилась отражением невиданной смены красок. А прямо перед нею, словно угрожающее дыхание ветра, что предшествует шторму, смутно зазвучали негромкие напевы старых-старых песен. И пока стояли люди и глядели, полоса настигла одну из овец Ванда, что паслась далее прочих; и тотчас же руно ее обратилось в чистое золото, о котором говорится в древнем романсе. А ослепительный росчерк все приближался; и вот все овцы разом исчезли. Теперь наблюдателям удалось рассмотреть, что сверкающая полоса ничуть не выше завесы тумана над ручьем. Ванд застыл на месте, не сводя с нее глаз, не двигаясь и не думая; однако Нив очень скоро отвернулся, коротко кивнул Зенду, и ухватил Алверика за руку, и потащил пленника прочь, к Эрлу. Лучезарная линия, что словно бы спотыкалась, наталкиваясь на каждую шероховатость бугристых полей, уступала беглецам в проворстве; однако она не останавливалась, когда те отдыхали, и, в отличие от безумцев, не ведала усталости, но неуклонно наступала через холмы и изгороди Земли; и даже закат не изменил ее облика и не задержал ее приближения.
Глава 34.
ПОСЛЕДНЯЯ ИЗ ВЕЛИКИХ РУН.
В то время как двое помешанных увлекали Алверика назад, в те самые земли, которыми правил он давным-давно, в Эрле с самого утра трубили рога Эльфландии. И хотя слышал их только Орион, золоченый звон дрожал в воздухе, разливаясь дивною музыкой, и день исполнился ожидания чуда, что дано было ощутить и другим: не одна юная девушка выглянула из окна, гадая, что за чары заколдовали утро. Но по мере того как тянулся день, волшебство неслыханной музыки убывало, усту-пая место новому ощущению: ощущение это понемногу завладевало всеми умами в Эрле, и словно бы заключало в себе угрозу, исходящую от неведомых чудесных угодьев. Всю свою жизнь Орион слышал по вечерам напевы эльфийских рогов, кроме как в те дни, когда поступал дурно: ежели на закате раздавались переливы рогов, юноша знал, что день прожит достойно. Но теперь рога затрубили с утра, и звенели весь день, словно фанфары перед торжественным маршем; Орион посмотрел в окно, и ничего не увидел, однако рога не умолкали, возвещая о чем-то, юноше неведомом. Бесконечно-далекие, они отзывали помыслы Ориона прочь от земных угодьев и людских забот, прочь от всего, что отбрасывает тень. В тот день правитель Эрла не говорил с людьми, но общался только со своими троллями и существами эльфийского рода, что последовали за доезжачими через границу. Все, кто видел юношу, подмечали во взгляде его некое выражение, яснее слов говорившее: мысли этого человека блуждают далеко-далеко, в краях, внушающих людям страх. И в самом деле, думы Ориона уносились в нездешние дали, к матушке. А помыслы Лиразель пребывали с ним, одаривая неизбывной неж-ностью и лаской: не в этом ли отказали принцессе годы, стремительно проносясь над нашими полями, что так и остались для Лиразель загадкой? И почему-то показалось Ориону, что матушка его уже не так далека.
На протяжении всего этого странного утра блуждающие огни просто не знали покоя; тролли носились и прыгали сломя голову по своим чердакам, ибо рога Эльфландии разливали в воздухе привкус магии и будоражили троллью кровь, пусть даже расслышать трели маленькие создания не могли. Однако ближе к вечеру тролли ощутили приближение некой великой перемены, и все разом притихли и посерьезнели. Тоска по далекому волшебному дому вдруг овладела гостями из Эльфландии, словно внезапно в лицо им повеял ветер прямо от каровых озер волшебной страны; и тролли забегали взад-вперед по улице, высматривая что-нибудь магическое, что утешило бы изнывающих от одиночества среди вещей повседневных. Но не удалось им отыскать ничего похожего на рожденные чарами лилии, что раскрывают великолепные лепестки над эльфийскими омутами. Жители деревни повсюду натыкались на троллей, и сокрушенно вспоминали здравые, немудреные дни, что знавали ранее, до того, как в Эрл пришла магия. А некоторые поспешили в дом фриара, и укрылись среди священных реликвий от нечестивых тварей, что наводнили улицы, и от магии, что, подрагивая, нависала в воздухе. И фриар оградил односельчан проклятиями, и проклятия отогнали свет и бесцельно блуждающие болотные огни, и, сверх того, сумели внушить некоторое почтение троллям, - правда, на крайне небольшом расстоянии; тролли продолжали резвиться и носиться сломя голову совсем неподале-ку. И пока немногочисленные беглецы толпились вокруг фриара, ища у него утешения перед лицом надвигающейся перемены, - а перемена все сильнее давала о себе знать, и нависающая в воздухе пелена все сгущалась, обретая зловещие очертания; и по мере того, как близился к концу краткий день, - прочие обитатели Эрла отправились к Нарлу и к занятым старейшинам Эрла, дабы сказать: "Видите, к чему привели ваши планы? Видите, что навлекли вы на нашу деревню?"
И никто из старейшин не смог дать достойного ответа; все стояли на том, что им необходимо посоветоваться друг с другом, ибо великое значение придавали они словам, произнесенным в Парламенте. Вот почему парламентарии снова собрались в кузнице Нарла. Уже наступил вечер, и хотя солнце еще не село, и Нарл не возвратился от наковальни, пламя горна уже замерцало оттенками более густыми среди теней, про-никших под сень кузницы. И вот неспешным шагом вошли старейшины: лица их были серьезны, - отчасти потому, что многозначительный вид помогал им скрыть собственное безрассудство от взоров селян; с другой же стороны, магия нависала ныне в воздухе столь плотной пеленою, что парламентарии дрогнули перед лицом неизбежной угрозы. Всем парламентом расселись они во внутренних покоях, в то время как солнце склонилось к самому горизонту, и эльфийские рога затрубили победно и звонко; впрочем, об этом старейшинам не дано было знать. Так сидели селяне в молчании, ибо что тут оставалось говорить? Они просили о магии; вот магия и пришла. Тролли заполонили улицы, гоблины уже заглядывали в хижины, и в ночи торжествовало безумие блуждающих огней; а в густом воздухе разливалась неведомая магия. Что тут оставалось говорить? Спустя какое-то время Нарл объявил, что надо бы составить новый план; ибо прежде были они простыми, колоколобоязненными людь-ми, а теперь порождения магии кишмя кишат в Эрле, и всякую ночь к ним присоединяются все новые и новые, покидая пределы Эльфландии; и что, скажите на милость, станется с древними обычаями, ежели парламентарии не измыслят плана?
Слова Нарла ободрили старейшин; конечно же, все они ощущали зловещую угрозу музыки рогов, что им не дано было расслышать; однако разговор о плане их ободрил, ибо полагали парламентарии, что под силу им составить план против магии. И один за другим поднялись они на ноги, дабы порассуждать о плане.
Но на закате речи парламентариев смолкли. И опасение старейшин, подсказывающее: надвигается что-то недоброе, превратилось в твердую уверенность. От и Трель узнали о том первыми, ибо хорошо знакомы им были тайны лесных чащ. Все понимали: вот-вот что-то произойдет. Но никто не знал, что. Так сидели старейшины в сумерках, не говоря ни слова, и гадая про себя.
Лурулу увидел первым. Весь день грезил он о зеленых от водорослей омутах Эльфландии, и, устав от Земли, один-одинешенек вскарабкался на вершину башни, что поднималась над замком Эрл, и уселся прямо на зубчатую стену, и с тоскою поглядел в сторону дома. И, озирая ведомые нам поля, заметил он, как к Эрлу приближается сверкающая черта. И услышал тролль, как над лучистым росчерком заклубились смутные, негромкие мелодии старинных песен, и зажурчали над пашнями; ибо мерцающая линия наступала, увлекая за собою всевозможные воспо-минания, позабытую музыку и утраченные голоса, возвращая в древние наши поля все то, что время с Земли давно изгнало. Сияющая полоса приближалась; ослепительно-яркая, словно Вечерняя Звезда, она вспыхивала переливами красок, - некоторые оттенки были Земле отлично знакомы, а некоторые неведомы и радуге; и Лурулу тотчас же понял, что перед ним - граница Эльфландии. При виде родного легендарного дома к троллю немедленно вернулось все его нахальство, и он звонко расхохотался с высоты, и смех Лурулу зазвенел над крышами, словно перекличка вьющих гнезда птиц. Маленькие, стосковавшиеся по дому тролли на своих чердаках приободрились при этих развеселых раскатах, хотя до поры не ведали, откуда донесся звук. И теперь Орион услышал громогласные трели рогов совсем близко; и столько победного востор-га звучало в напевах их, и ноты такой печали, что юноша, наконец, понял, зачем трубят рога: юноша понял, что рога возвещают о приближении принцессы волшебного рода; юноша понял, что матушка к нему вернулась.
Зирундерель в хижине своей на вершине холма отлично об этом знала: магия давным-давно открыла ей, что должно произойти; и вот, поглядев вечером вниз, ведьма заметила звездоподобную черту, в которой слились воедино сумерки давно утраченных летних вечеров, и черта эта стремительно надвигалась через поля к Эрлу. При виде мерцающей линии, что плавно скользила через земные пастбища, ведьма едва сдержала изумление, хотя мудрость давно подсказала Зирундерель, что так оно и случится. Глядя вниз со своего нагорья, ведьма различала по одну сторону от границы ведомые нам поля, и привычные глазу картины, а по другую, прямо за многоцветной завесой, взору открывалась ярко-зеленая эльфийская листва, и волшебные цветы, и то, что на Земле не разглядят ни вдохновение, ни бред; и легендарные создания Эльфландии весело поспешали вперед; и ее, Зирундерель, госпожа, принцесса Лиразель ступала по нашим полям, возвращаясь домой, и вела за собою Эльфландию: и сумерки струились от чуть разведенных в стороны ладоней принцессы. И при виде этого, и при виде всего странного и чуждого, что нахлынуло на наши поля, а может быть, благодаря давним воспоминаниям, что пришли вместе с сумерками, или же благодаря древним песням, что звучали в глубине туманной завесы, Зирундерель вздрогнула от неизведанной доселе радости; и ежели ведьмы способны рыдать, так значит, она зарыдала.
Теперь уже и люди, столпившиеся у верхних окон в домах своих, отчетливо различали сверкающую черту, что не земным сумеркам принадлежала; лучистый росчерк полыхнул в глаза им звездным светом, и заструился прямо к ним. Медленно надвигалась мерцающая завеса, словно бы обтекая неровные очертания Земли с превеликим трудом; хотя не она ли, скользя над законными владениями короля-эльфа, не так давно обогнала комету? И едва успели селяне подивиться невиданному нашест-вию, как оказались вдруг в окружении знакомом и привычном, ибо давние воспоминания, что веяли впереди мерцающей дымки, словно ветер перед грозою, резким порывом постучались в сердца людей и в двери домов, и ло! - к обитателям Эрла снова возвратилось давно минувшее и утраченное. Едва приблизилась черта неземного света, словно бы шорох дождя в листве зашуршал над нею: то снова зашелестели былые вздохи, и опять зазвучал шопот влюбленных былого. А пока люди, примолкнув, выглядывали из окон, новое чувство снизошло вдруг на них, и ласково и грустно обратилось взором вспять, сквозь время; подобное чувство, пожалуй что, затаится у огромных листьев щавеля в садах древности, когда все, кто ухаживал за розами и дорожил беседками, уйдут в небытие.
Волна звездного света и давних влюбленностей еще не заплескалась у стен Эрла и не обрушилась пеною на дома, однако настолько приблизилась она, что дневные заботы, что привязывали селян к настоящему, уже ускользнули прочь, и люди ощутили целительное прикосновение минувших дней и благословения рук давно иссохших. Взрослые выбежали к детям, что прыгали через веревочку на улице, чтобы увести их домой; но почему, не объяснили, дабы не испугать дочерей. Тревога, ясно написанная на материнских лицах, на мгновение детей озадачила; затем кто-то поглядел на восток и увидел сверкающую черту. "Эльфландия приближается", - сообщили дети, и снова запрыгали через веревочку.
Гончие тоже все поняли, хотя что они поняли, этого я сказать не могу; однако некое влияние Эльфландии, вроде того, что приходит от полной луны, донеслось до псов, и псы залаяли, как лают собаки погожей ночью, когда поля омыты лунным светом. А дворовые псы, что всегда бдительно следят, не появится ли чужой, поняли: ныне приближается к ним нечто на редкость странное и чуждое; и объявили об этом на всю долину.
Старый кожевник, живущий в хижине за полем, выглянул из окна поглядеть, не замерз ли колодец, и взору его открылось майское утро, что сияло над землею пятьдесят лет назад, и жена его собирала сирень, ибо Эльфландия изгнала Время из его сада.
И вот галки покинули башни Эрла и улетели на запад; и лай гончих зазвенел в воздухе, и вторили им псы рангом пониже. И вдруг все смолкло, и в деревне воцарилась глубокая тишина, словно снег укрыл вдруг долину плотным одеялом. В наступившем безмолвии тихо зазвучала странная, древняя музыка; и никто не произнес ни слова.
Зирундерель сидела у дверей хижины, подпирая голову рукой: и вот увидела она, как лучезарная черта коснулась домов и остановилась, обтекая хижины по обе стороны, однако не в силах преодолеть преграды, словно повстречала на пути нечто, слишком могущественное для ее магии. Но только на одно мгновение задержали дома сей дивный прилив: волна перехлестнула через крыши, окатив их шквалом неземной пены, словно пылающий в небе метеор неведомого металла, и заскользила себе дальше, а хижины остались стоять: затейливые, необычные, заколдованные домики, вроде тех, что вспоминаются нам из тьмы веков волею наследственной памяти.
А потом увидела ведьма, как мальчуган, которого нянчила она встарь, ступил в сумерки, влекомый силою не менее властной, нежели та, что сдвинула с места Эльфландию: и еще увидела ведьма, как Орион и его мать снова встретились в великолепном зареве, затопившем долину. И Алверик был с нею: он и она отошли чуть в сторону от свиты легендарных существ, что эскортом сопровождали Лиразель от лощин эльфийских гор. Алверик стряхнул с себя тяжелое бремя лет и скорбь дальних странствий; и он тоже возвратился в былые дни, к древним песням и утраченным голосам. Зирундерель не дано было разглядеть слез принцессы, что снова обняла Ориона после невероятной разлуки времен и расстояний, ибо, хотя слезы эти сверкали ярче звезд, Лиразель стояла в пределах границы, в лучах звездного света, что сияли вокруг нее, словно ясный лик небесного светила. Но хотя этого Зирундерель не видела, слуха старой ведьмы коснулись отчетливые звуки песен: все до одной мелодии, потерянные в земных детских, возвращались в наши поля от долин Эльфландии, где хранились столь долго. Теперь они тихо вели речь о встрече Лиразель и Ориона.
Нив и Зенд наконец-то исцелились от неистовых фантазий, ибо все их бредовые мысли в безмятежном покое Эльфландии поутихли, и уснули, как ястребы засыпают в кронах деревьев, когда вечер убаюкает мир. Зирундерель видела, как замерли эти двое бок о бок там, где когда-то начинались меловые холмы, в некотором отдалении от Алверика. Ванд так и остался стоять в окружении своих вызолоченных овец, что задумчиво пережевывали невиданные, сладкие и сочные стебли дивных цветов.
Вместе со всеми этими чудесами Лиразель возвратилась к сыну, и увлекла за собою Эльфландию, что никогда прежде не сдвигалась за пределы земной границы даже на ширину чашечки колокольчика. Мать и сын встретились в старинном розовом саду роз, под сенью башен Эрла, где некогда ступала принцесса; с тех пор никто за садом не ухаживал. Все тропы заросли сорными травами; но теперь и они увяли под суровым дыханием позднего ноября. Сухие стебли шуршали у Ориона под ногами, и снова смыкались позади него бурой стеною над неухоженными тропами. Но прямо перед Орионом распускались во всей своей гордой красоте огромные, роскошные розы, воплотившие великолепие лета. Между ноябрем, что отступал перед Лиразель, и давно минувшим летом роз, что вернула принцесса в свой сад, встретились Лиразель и Орион. Еще какое-то мгновение облетевший сад позади юноши оставался увядшим и бурым, затем все вдруг расцвело пышным цветом, и неистовая, ликующая песнь птиц от сотни беседок, увитых зеленью, приветствовала возвращение былых роз. Так Орион снова вернулся в дивное сияние тех дней, отблески которых, смутные и прекрасные, хранила его память: то величайшее из людских сокровищ; но сокровищница, в которой хранятся они, заперта, и ключа нам не дано. И вот Эльфландия нахлынула на Эрл.
Только священная обитель фриара и примыкающий к ней сад по-прежнему принадлежали Земле: крохотный островок, со всех сторон окруженный волшебством, словно скалистый горный пик, одиноко застывший в воздухе, когда от распадков среди нагорий в сумерках поднимается туман, и только одна темная вершина остается во мгле смотреть на звезды. Ибо звук фриарова колокола отгонял и руну, и сумерки на некото-рое расстояние повсюду вокруг. Там фриар и жил в довольстве и радости; и нельзя сказать, чтобы совсем уж в одиночестве среди своих священных реликвий, ибо еще несколько человек, отрезанных от дома колдовским приливом, поселились на освященном острове и прислуживали сему достойному. И век фриару дарован был более долгий, нежели обычным людям, однако с магическим долголетием его и сравнивать нечего.
Никто более не пересекал сумеречной преграды, кроме одной только Зирундерель: звездными ночами ведьма частенько спускалась верхом на метле со своего холма, что высился у самой границы земли, дабы снова повидать свою госпожу, и отправлялась туда, где жила принцесса вне власти времени, вместе с Алвериком и Орионом. Оттуда возвращается порою ведьма глубокой-глубокой ночью на своей метле, и никому из обитателей земных полей не дано разглядеть ее снизу; разве что вам доводилось заметить, как звезда за звездой на мгновение словно бы гаснут: то Зирундерель пролетает мимо, чтобы посидеть у дверей хижин, и порассказать нездешних историй тем, кого занимают новости о чудесах Эльфландии. Эх, довелось бы мне послушать ее снова!
И когда последняя из тревожащих мир рун была использована и принцесса снова обрела счастье, глубоко вздохнул эльфийский король, восседающий на великолепном троне, и над Эльфландией снова воцарился благодатный покой; и все подвластные королю угодья уснули в этой вековечной тишине, о которой едва догадываются бездонные зеленые заводи летом; и Эрл тоже погрузился в сон вместе со всей остальною Эльфландией, и так изгладился из памяти людей. Ибо двенадцать парламентариев Эрла выглянули из окна внутренних покоев близ кузницы Нарла, где замышляли они свои замыслы, и, окинув взором знакомые земли, поняли, что перед ними - уже не ведомые нам поля.
Так добрались они, сторожа и пленник, до людских полей. И Алверик воззвал о помощи к хуторским жителям; однако хитрый Нив слишком хорошо изучил повадки здравых умов. Потому, едва на крики Алверика к невиданному серому шатру со всех сторон сбегались люди, они обнаруживали Нива и Зенда: эти двое сидели себе спокойно и невозмутимо, ибо долго упражнялись в подобном искусстве; Алверик же нес какой-то вздор о неудавшемся походе в Эльфландию. А большинство людей любой героический поход почитают безумием: об этом отлично знал хитрюга Нив. И не было Алверику помощи.
Так возвращались путники назад тем же путем, которому следовали на протяжении долгих лет; возглавляя отряд из трех человек, Нив шагал впереди Алверика и Зенда, высоко подняв голову (заостренное лицо его казалось еще более худым благодаря длинным тонким росчеркам заботливо уложенных бороды и усов), перепоясанный мечом Алверика: длинный клинок нелепо торчал сзади, а впереди, чуть ли не у груди укрепленный, красовался эфес. Нив шагал и вскидывал голову с таким видом, что ясно давал понять редким прохожим: этот тощий, оборванный тип почитает себя предводителем отряда более многочисленного, нежели открывается взору. Воистину, если бы безумец попался кому-нибудь на глаза поздним вечером, когда прямо за спиною у него смыкались сумерки и туманы болот, уж верно, встречный поверил бы, что целое воинство, скрытое в тумане и в сумерках, следует за этим дерзким, утомленным, уверенным в себе полководцем. Если бы армия там и вправду находилась бы, Нива следовало бы причислить к людям здравым. Если бы весь мир сходился на том, что армия и вправду находится там, пусть на самом деле только Алверик и Зенд следовали прихотливым путем Нива, - даже тогда он числился бы среди людей здравых. Но одинокая фантазия, не подкрепленная ни фактом, ни родственной фантазией кого-то другого, в силу одиночества своего признается безумством.
Все это время, пока отряд шагал вслед за Нивом, Зенд не спускал с Алверика глаз; ибо общая ревность к чудесам Эльфландии связывала Нива и Зенда одной целью, словно одна и та же дикая причуда владела обоими.
И вот однажды утром Нив встал на цыпочки, вытягиваясь всем своим тощим телом как можно выше, и воздел правую руку, и обратился к своему воинству.
- Эрл уже недалеко, - объявил он. - На смену приевшемуся и отжившему принесем мы новые фантазии; и Эрл заживет отныне по законам и обычаям луны.
Надо сказать, что Ниву не было до луны ровно никакого дела, однако великий хитрец знал, что Зенд посодействует ему в осуществлении нового плана противу Эрла, хотя бы только ради луны. И Зенд восторженно завопил в ответ, и с одинокого холма откликнулось эхо, и Нив улыбнулся ликующим отзвукам, словно полководец, уверенный в своем воинстве. Тогда Алверик снова взбунтовался, и в последний раз поднял руку на Нива и Зенда, и понял, что годы, либо скитания, либо утрата надежды лишили его сил противостоять маниакальной мощи этих двоих. После того смирившийся Алверик покорно следовал за своими мучителями, и больше не было ему дела до того, что с ним происходит, и жил он только воспоминаниями давно минувших дней. Ноябрьскими вечерами в унылом лагере на пронизывающем ветру скиталец видел, обращая взор свой только назад, сквозь завесу минувших лет, как над башнями Эрл снова сияют весенние рассветы. В зареве утренних лучей Алверик снова видел, как сын его играет в позабытые игрушки, что ведьма сотворила при помощи заговора; Алверик видел, как Лиразель снова проходит по благодатным садам. Однако же никакому свету, что воспоминания в силах зажечь, не дано было озарить теплом этот лагерь пасмурными вечерами, когда от земли поднималась сырость, и дыхание ветров веяло леденящим холодом, когда неслышно подкрадывалась тьма, а Нив и Зенд принимались обсуждать тихими нетерпеливыми голосами планы, подсказанные теми причудами, что царят в сумерках в глуши. Когда же печальный день таял без остатка, и Алверик засыпал под сенью разметавшихся лохмотьев, что колыхались всю ночь над шатром, - только и только тогда память, не отвлекаясь более на хлопотливые перемены дня, возвращала пленнику Эрл: яркий, счастливый, весенний; и пока тело скитальца покоилось неподвижно в далеких полях, где торжествовали зима и мрак, все, что еще жило и дышало в Алверике, возвращалось через пустынные нагорья в Эрл, возвращалось сквозь годы в ту Весну, где остались Лиразель и Орион.
Алверик понятия не имел, как далеко находится он телесно, и сколько именно миль до родного дома, ради которого его счастливые мысли каждую ночь покидали измученную оболочку. Много лет прошло с тех пор, как однажды вечером шатер скитальцев серой тенью вписался в тот самый пейзаж, на фоне которого теперь снова взмахивал своими лохмотьями. Однако Нив знал, что за последнее время отряд заметно приблизился к Эрлу, ибо сны о родной деревне ныне являлись к безумцу почти сразу же, как только он засыпал; а прежде приходили не в пример позже, далеко за полночь, а иногда и под утро. Из этого Нив заключал, что раньше снам приходилось преодолевать путь более долгий, а теперь до них рукой подать. Однажды вечером Нив по секрету сообщил о своем открытии Зенду; Зенд внимательно выслушал, но мнения своего не высказал, заметил только: "Луне все ведомо". Тем не менее Зенд послушно шагал за Нивом; Нив же вел невиданный караван, каждый раз выбирая то направление, откуда сны о долине Эрл являлись быстрее всего. Столь странный способ отыскивать дорогу заметно приблизил скитальцев к Эрлу; так часто случается, когда люди следуют за предводителями безумными, слепыми либо обманутыми; они достигают-таки той или иной гавани, хотя годами блуждают, не разбирая пути: ежели бы дело обстояло иначе, что бы со всеми нами сталось?
И вот в один прекрасный день из голубой дали на скитальцев глянули шпили башен Эрла, сияя в лучах рассвета над кряжем меловых холмов. Нив немедленно повернул к ним, и повел отряд напрямую, ибо прихотливый курс отряда до того проложен был к Эрлу отнюдь не по кратчайшему расстоянию, и зашагал вперед, словно завоеватель, узревший врата незнакомого города. Что за планы роились в голове безумца, Алверик не ведал, но оставался все так же безразличен; и Зенд тоже пребывал в полном неведении, ибо Нив сообщил только, что замыслы его должны остаться тайной; впрочем, Нив и сам понятия не имел, что у него за планы, ибо фантазии в уме его задерживались не более, чем вода в решете, и тут же уносились прочь. Как мог сказать он сегодня, какие планы вписались в настроение дня вчерашнего, и волею каких причуд?
Следуя своим путем, скитальцы набрели вскоре на пастуха; пастух стоял в окружении пощипывающих травку овец, опираясь на посох, и наблюдал за происходящим; других забот у него словно бы и не было. Когда же вокруг ничего ровным счетом не происходило, он глядел себе и глядел на холмы; и со временем все его воспоминания уподобились волнистым очертаниям гигантских, поросших травою дюн. Бородатый пастух проводил прохожих взглядом, не проронив ни слова. Однако одна из безумных галлюцинаций Нива немедленно подсказала одержимому, кто перед ним; и Нив окликнул пастуха по имени, и пастух отозвался; и кто же это был как не Ванд!
И вот они разговорились; и Нив повел учтивые речи, как всегда в беседе с людьми разумными, искусно и хитро подражая повадкам и трюкам здравого рассудка, на случай, ежели Алверик опять попросит о помощи. Но Алверик о помощи не просил. Он стоял молча, и, казалось, прислушивался к разговору, но мысленно пребывал в далеком прошлом, и чужие голоса оставались для него пустым звуком. И полюбопытствовал Ванд, удалось ли путникам отыскать Эльфландию. Однако спросил он об этом так, как принято спрашивать детей, побывала ли их игрушечная лодочка на Блаженных Островах. Много лет Ванд возился с овцами, и изучил досконально, что овцам нужно, какова им цена и что в них пользы людям; все эти заботы незаметно обступили его воображение сплошным кольцом, и со временем превратились в стену, далее которой взор пастуха не проникал. О да, некогда, в юные годы, он и в самом деле пытался отыскать Эльфландию, но теперь, - теперь он повзрослел; а такого рода предприятия - удел молодых.
- Но мы видели границу, - молвил Зенд, - границу сумерек.
- Вечерний туман, - объявил Ванд.
- Я стоял на самом краю Эльфландии, - не отступал Зенд.
Но Ванд улыбнулся и покачал головой, опираясь на длинный изогнутый посох, и встряхнул бородою, и при этом каждый завиток бороды неспешно отрицал россказни Зенда о лучезарной границе, и усмешка на губах не оставляла для Эльфландии места, и в снисходительном взгляде светилась респектабельная мудрость ведомых нам полей.
- Да не Эльфландия это была, - сказал он.
И Нив согласился с Вандом, ибо безумец старательно подмечал настроение собеседника, изучая повадки здравых умов. И вот эти двое заговорили об Эльфландии: пренебрежительно, шутя, - так, как рассказывают о сне, что пригрезился на рассвете и растаял перед самым про-буждением. Алверик внимал им с отчаянием, ибо выходило, что Лиразель живет не только за пределами сумеречной границы, но и за пределами правдоподобия, что раз и навсегда установлены людям; и вдруг показалась ему принцесса еще более далекой, и почувствовал он себя еще более одиноким, чем раньше.
- И я когда-то искал Эльфландию, - молвил Ванд, - да только нет ее на свете.
- Нет, - подтвердил Нив, и один только Зенд подивился.
- Нет, - повторил Ванд, и покачал головою, и обернулся к овцам.
И по другую сторону от стада заметил он сверкающую полосу: и полоса эта неуклонно приближалась к драгоценным овцам. Так долго не сводил пастух глаз с ослепительно-яркой черты, надвигавшейся от холмов с востока, что остальные тоже оглянулись и пригляделись.
Они увидели то же самое: мерцающая линия, серебристая, или, может статься, чуть отливающая стальной синевою, переливалась и лучилась отражением невиданной смены красок. А прямо перед нею, словно угрожающее дыхание ветра, что предшествует шторму, смутно зазвучали негромкие напевы старых-старых песен. И пока стояли люди и глядели, полоса настигла одну из овец Ванда, что паслась далее прочих; и тотчас же руно ее обратилось в чистое золото, о котором говорится в древнем романсе. А ослепительный росчерк все приближался; и вот все овцы разом исчезли. Теперь наблюдателям удалось рассмотреть, что сверкающая полоса ничуть не выше завесы тумана над ручьем. Ванд застыл на месте, не сводя с нее глаз, не двигаясь и не думая; однако Нив очень скоро отвернулся, коротко кивнул Зенду, и ухватил Алверика за руку, и потащил пленника прочь, к Эрлу. Лучезарная линия, что словно бы спотыкалась, наталкиваясь на каждую шероховатость бугристых полей, уступала беглецам в проворстве; однако она не останавливалась, когда те отдыхали, и, в отличие от безумцев, не ведала усталости, но неуклонно наступала через холмы и изгороди Земли; и даже закат не изменил ее облика и не задержал ее приближения.
Глава 34.
ПОСЛЕДНЯЯ ИЗ ВЕЛИКИХ РУН.
В то время как двое помешанных увлекали Алверика назад, в те самые земли, которыми правил он давным-давно, в Эрле с самого утра трубили рога Эльфландии. И хотя слышал их только Орион, золоченый звон дрожал в воздухе, разливаясь дивною музыкой, и день исполнился ожидания чуда, что дано было ощутить и другим: не одна юная девушка выглянула из окна, гадая, что за чары заколдовали утро. Но по мере того как тянулся день, волшебство неслыханной музыки убывало, усту-пая место новому ощущению: ощущение это понемногу завладевало всеми умами в Эрле, и словно бы заключало в себе угрозу, исходящую от неведомых чудесных угодьев. Всю свою жизнь Орион слышал по вечерам напевы эльфийских рогов, кроме как в те дни, когда поступал дурно: ежели на закате раздавались переливы рогов, юноша знал, что день прожит достойно. Но теперь рога затрубили с утра, и звенели весь день, словно фанфары перед торжественным маршем; Орион посмотрел в окно, и ничего не увидел, однако рога не умолкали, возвещая о чем-то, юноше неведомом. Бесконечно-далекие, они отзывали помыслы Ориона прочь от земных угодьев и людских забот, прочь от всего, что отбрасывает тень. В тот день правитель Эрла не говорил с людьми, но общался только со своими троллями и существами эльфийского рода, что последовали за доезжачими через границу. Все, кто видел юношу, подмечали во взгляде его некое выражение, яснее слов говорившее: мысли этого человека блуждают далеко-далеко, в краях, внушающих людям страх. И в самом деле, думы Ориона уносились в нездешние дали, к матушке. А помыслы Лиразель пребывали с ним, одаривая неизбывной неж-ностью и лаской: не в этом ли отказали принцессе годы, стремительно проносясь над нашими полями, что так и остались для Лиразель загадкой? И почему-то показалось Ориону, что матушка его уже не так далека.
На протяжении всего этого странного утра блуждающие огни просто не знали покоя; тролли носились и прыгали сломя голову по своим чердакам, ибо рога Эльфландии разливали в воздухе привкус магии и будоражили троллью кровь, пусть даже расслышать трели маленькие создания не могли. Однако ближе к вечеру тролли ощутили приближение некой великой перемены, и все разом притихли и посерьезнели. Тоска по далекому волшебному дому вдруг овладела гостями из Эльфландии, словно внезапно в лицо им повеял ветер прямо от каровых озер волшебной страны; и тролли забегали взад-вперед по улице, высматривая что-нибудь магическое, что утешило бы изнывающих от одиночества среди вещей повседневных. Но не удалось им отыскать ничего похожего на рожденные чарами лилии, что раскрывают великолепные лепестки над эльфийскими омутами. Жители деревни повсюду натыкались на троллей, и сокрушенно вспоминали здравые, немудреные дни, что знавали ранее, до того, как в Эрл пришла магия. А некоторые поспешили в дом фриара, и укрылись среди священных реликвий от нечестивых тварей, что наводнили улицы, и от магии, что, подрагивая, нависала в воздухе. И фриар оградил односельчан проклятиями, и проклятия отогнали свет и бесцельно блуждающие болотные огни, и, сверх того, сумели внушить некоторое почтение троллям, - правда, на крайне небольшом расстоянии; тролли продолжали резвиться и носиться сломя голову совсем неподале-ку. И пока немногочисленные беглецы толпились вокруг фриара, ища у него утешения перед лицом надвигающейся перемены, - а перемена все сильнее давала о себе знать, и нависающая в воздухе пелена все сгущалась, обретая зловещие очертания; и по мере того, как близился к концу краткий день, - прочие обитатели Эрла отправились к Нарлу и к занятым старейшинам Эрла, дабы сказать: "Видите, к чему привели ваши планы? Видите, что навлекли вы на нашу деревню?"
И никто из старейшин не смог дать достойного ответа; все стояли на том, что им необходимо посоветоваться друг с другом, ибо великое значение придавали они словам, произнесенным в Парламенте. Вот почему парламентарии снова собрались в кузнице Нарла. Уже наступил вечер, и хотя солнце еще не село, и Нарл не возвратился от наковальни, пламя горна уже замерцало оттенками более густыми среди теней, про-никших под сень кузницы. И вот неспешным шагом вошли старейшины: лица их были серьезны, - отчасти потому, что многозначительный вид помогал им скрыть собственное безрассудство от взоров селян; с другой же стороны, магия нависала ныне в воздухе столь плотной пеленою, что парламентарии дрогнули перед лицом неизбежной угрозы. Всем парламентом расселись они во внутренних покоях, в то время как солнце склонилось к самому горизонту, и эльфийские рога затрубили победно и звонко; впрочем, об этом старейшинам не дано было знать. Так сидели селяне в молчании, ибо что тут оставалось говорить? Они просили о магии; вот магия и пришла. Тролли заполонили улицы, гоблины уже заглядывали в хижины, и в ночи торжествовало безумие блуждающих огней; а в густом воздухе разливалась неведомая магия. Что тут оставалось говорить? Спустя какое-то время Нарл объявил, что надо бы составить новый план; ибо прежде были они простыми, колоколобоязненными людь-ми, а теперь порождения магии кишмя кишат в Эрле, и всякую ночь к ним присоединяются все новые и новые, покидая пределы Эльфландии; и что, скажите на милость, станется с древними обычаями, ежели парламентарии не измыслят плана?
Слова Нарла ободрили старейшин; конечно же, все они ощущали зловещую угрозу музыки рогов, что им не дано было расслышать; однако разговор о плане их ободрил, ибо полагали парламентарии, что под силу им составить план против магии. И один за другим поднялись они на ноги, дабы порассуждать о плане.
Но на закате речи парламентариев смолкли. И опасение старейшин, подсказывающее: надвигается что-то недоброе, превратилось в твердую уверенность. От и Трель узнали о том первыми, ибо хорошо знакомы им были тайны лесных чащ. Все понимали: вот-вот что-то произойдет. Но никто не знал, что. Так сидели старейшины в сумерках, не говоря ни слова, и гадая про себя.
Лурулу увидел первым. Весь день грезил он о зеленых от водорослей омутах Эльфландии, и, устав от Земли, один-одинешенек вскарабкался на вершину башни, что поднималась над замком Эрл, и уселся прямо на зубчатую стену, и с тоскою поглядел в сторону дома. И, озирая ведомые нам поля, заметил он, как к Эрлу приближается сверкающая черта. И услышал тролль, как над лучистым росчерком заклубились смутные, негромкие мелодии старинных песен, и зажурчали над пашнями; ибо мерцающая линия наступала, увлекая за собою всевозможные воспо-минания, позабытую музыку и утраченные голоса, возвращая в древние наши поля все то, что время с Земли давно изгнало. Сияющая полоса приближалась; ослепительно-яркая, словно Вечерняя Звезда, она вспыхивала переливами красок, - некоторые оттенки были Земле отлично знакомы, а некоторые неведомы и радуге; и Лурулу тотчас же понял, что перед ним - граница Эльфландии. При виде родного легендарного дома к троллю немедленно вернулось все его нахальство, и он звонко расхохотался с высоты, и смех Лурулу зазвенел над крышами, словно перекличка вьющих гнезда птиц. Маленькие, стосковавшиеся по дому тролли на своих чердаках приободрились при этих развеселых раскатах, хотя до поры не ведали, откуда донесся звук. И теперь Орион услышал громогласные трели рогов совсем близко; и столько победного востор-га звучало в напевах их, и ноты такой печали, что юноша, наконец, понял, зачем трубят рога: юноша понял, что рога возвещают о приближении принцессы волшебного рода; юноша понял, что матушка к нему вернулась.
Зирундерель в хижине своей на вершине холма отлично об этом знала: магия давным-давно открыла ей, что должно произойти; и вот, поглядев вечером вниз, ведьма заметила звездоподобную черту, в которой слились воедино сумерки давно утраченных летних вечеров, и черта эта стремительно надвигалась через поля к Эрлу. При виде мерцающей линии, что плавно скользила через земные пастбища, ведьма едва сдержала изумление, хотя мудрость давно подсказала Зирундерель, что так оно и случится. Глядя вниз со своего нагорья, ведьма различала по одну сторону от границы ведомые нам поля, и привычные глазу картины, а по другую, прямо за многоцветной завесой, взору открывалась ярко-зеленая эльфийская листва, и волшебные цветы, и то, что на Земле не разглядят ни вдохновение, ни бред; и легендарные создания Эльфландии весело поспешали вперед; и ее, Зирундерель, госпожа, принцесса Лиразель ступала по нашим полям, возвращаясь домой, и вела за собою Эльфландию: и сумерки струились от чуть разведенных в стороны ладоней принцессы. И при виде этого, и при виде всего странного и чуждого, что нахлынуло на наши поля, а может быть, благодаря давним воспоминаниям, что пришли вместе с сумерками, или же благодаря древним песням, что звучали в глубине туманной завесы, Зирундерель вздрогнула от неизведанной доселе радости; и ежели ведьмы способны рыдать, так значит, она зарыдала.
Теперь уже и люди, столпившиеся у верхних окон в домах своих, отчетливо различали сверкающую черту, что не земным сумеркам принадлежала; лучистый росчерк полыхнул в глаза им звездным светом, и заструился прямо к ним. Медленно надвигалась мерцающая завеса, словно бы обтекая неровные очертания Земли с превеликим трудом; хотя не она ли, скользя над законными владениями короля-эльфа, не так давно обогнала комету? И едва успели селяне подивиться невиданному нашест-вию, как оказались вдруг в окружении знакомом и привычном, ибо давние воспоминания, что веяли впереди мерцающей дымки, словно ветер перед грозою, резким порывом постучались в сердца людей и в двери домов, и ло! - к обитателям Эрла снова возвратилось давно минувшее и утраченное. Едва приблизилась черта неземного света, словно бы шорох дождя в листве зашуршал над нею: то снова зашелестели былые вздохи, и опять зазвучал шопот влюбленных былого. А пока люди, примолкнув, выглядывали из окон, новое чувство снизошло вдруг на них, и ласково и грустно обратилось взором вспять, сквозь время; подобное чувство, пожалуй что, затаится у огромных листьев щавеля в садах древности, когда все, кто ухаживал за розами и дорожил беседками, уйдут в небытие.
Волна звездного света и давних влюбленностей еще не заплескалась у стен Эрла и не обрушилась пеною на дома, однако настолько приблизилась она, что дневные заботы, что привязывали селян к настоящему, уже ускользнули прочь, и люди ощутили целительное прикосновение минувших дней и благословения рук давно иссохших. Взрослые выбежали к детям, что прыгали через веревочку на улице, чтобы увести их домой; но почему, не объяснили, дабы не испугать дочерей. Тревога, ясно написанная на материнских лицах, на мгновение детей озадачила; затем кто-то поглядел на восток и увидел сверкающую черту. "Эльфландия приближается", - сообщили дети, и снова запрыгали через веревочку.
Гончие тоже все поняли, хотя что они поняли, этого я сказать не могу; однако некое влияние Эльфландии, вроде того, что приходит от полной луны, донеслось до псов, и псы залаяли, как лают собаки погожей ночью, когда поля омыты лунным светом. А дворовые псы, что всегда бдительно следят, не появится ли чужой, поняли: ныне приближается к ним нечто на редкость странное и чуждое; и объявили об этом на всю долину.
Старый кожевник, живущий в хижине за полем, выглянул из окна поглядеть, не замерз ли колодец, и взору его открылось майское утро, что сияло над землею пятьдесят лет назад, и жена его собирала сирень, ибо Эльфландия изгнала Время из его сада.
И вот галки покинули башни Эрла и улетели на запад; и лай гончих зазвенел в воздухе, и вторили им псы рангом пониже. И вдруг все смолкло, и в деревне воцарилась глубокая тишина, словно снег укрыл вдруг долину плотным одеялом. В наступившем безмолвии тихо зазвучала странная, древняя музыка; и никто не произнес ни слова.
Зирундерель сидела у дверей хижины, подпирая голову рукой: и вот увидела она, как лучезарная черта коснулась домов и остановилась, обтекая хижины по обе стороны, однако не в силах преодолеть преграды, словно повстречала на пути нечто, слишком могущественное для ее магии. Но только на одно мгновение задержали дома сей дивный прилив: волна перехлестнула через крыши, окатив их шквалом неземной пены, словно пылающий в небе метеор неведомого металла, и заскользила себе дальше, а хижины остались стоять: затейливые, необычные, заколдованные домики, вроде тех, что вспоминаются нам из тьмы веков волею наследственной памяти.
А потом увидела ведьма, как мальчуган, которого нянчила она встарь, ступил в сумерки, влекомый силою не менее властной, нежели та, что сдвинула с места Эльфландию: и еще увидела ведьма, как Орион и его мать снова встретились в великолепном зареве, затопившем долину. И Алверик был с нею: он и она отошли чуть в сторону от свиты легендарных существ, что эскортом сопровождали Лиразель от лощин эльфийских гор. Алверик стряхнул с себя тяжелое бремя лет и скорбь дальних странствий; и он тоже возвратился в былые дни, к древним песням и утраченным голосам. Зирундерель не дано было разглядеть слез принцессы, что снова обняла Ориона после невероятной разлуки времен и расстояний, ибо, хотя слезы эти сверкали ярче звезд, Лиразель стояла в пределах границы, в лучах звездного света, что сияли вокруг нее, словно ясный лик небесного светила. Но хотя этого Зирундерель не видела, слуха старой ведьмы коснулись отчетливые звуки песен: все до одной мелодии, потерянные в земных детских, возвращались в наши поля от долин Эльфландии, где хранились столь долго. Теперь они тихо вели речь о встрече Лиразель и Ориона.
Нив и Зенд наконец-то исцелились от неистовых фантазий, ибо все их бредовые мысли в безмятежном покое Эльфландии поутихли, и уснули, как ястребы засыпают в кронах деревьев, когда вечер убаюкает мир. Зирундерель видела, как замерли эти двое бок о бок там, где когда-то начинались меловые холмы, в некотором отдалении от Алверика. Ванд так и остался стоять в окружении своих вызолоченных овец, что задумчиво пережевывали невиданные, сладкие и сочные стебли дивных цветов.
Вместе со всеми этими чудесами Лиразель возвратилась к сыну, и увлекла за собою Эльфландию, что никогда прежде не сдвигалась за пределы земной границы даже на ширину чашечки колокольчика. Мать и сын встретились в старинном розовом саду роз, под сенью башен Эрла, где некогда ступала принцесса; с тех пор никто за садом не ухаживал. Все тропы заросли сорными травами; но теперь и они увяли под суровым дыханием позднего ноября. Сухие стебли шуршали у Ориона под ногами, и снова смыкались позади него бурой стеною над неухоженными тропами. Но прямо перед Орионом распускались во всей своей гордой красоте огромные, роскошные розы, воплотившие великолепие лета. Между ноябрем, что отступал перед Лиразель, и давно минувшим летом роз, что вернула принцесса в свой сад, встретились Лиразель и Орион. Еще какое-то мгновение облетевший сад позади юноши оставался увядшим и бурым, затем все вдруг расцвело пышным цветом, и неистовая, ликующая песнь птиц от сотни беседок, увитых зеленью, приветствовала возвращение былых роз. Так Орион снова вернулся в дивное сияние тех дней, отблески которых, смутные и прекрасные, хранила его память: то величайшее из людских сокровищ; но сокровищница, в которой хранятся они, заперта, и ключа нам не дано. И вот Эльфландия нахлынула на Эрл.
Только священная обитель фриара и примыкающий к ней сад по-прежнему принадлежали Земле: крохотный островок, со всех сторон окруженный волшебством, словно скалистый горный пик, одиноко застывший в воздухе, когда от распадков среди нагорий в сумерках поднимается туман, и только одна темная вершина остается во мгле смотреть на звезды. Ибо звук фриарова колокола отгонял и руну, и сумерки на некото-рое расстояние повсюду вокруг. Там фриар и жил в довольстве и радости; и нельзя сказать, чтобы совсем уж в одиночестве среди своих священных реликвий, ибо еще несколько человек, отрезанных от дома колдовским приливом, поселились на освященном острове и прислуживали сему достойному. И век фриару дарован был более долгий, нежели обычным людям, однако с магическим долголетием его и сравнивать нечего.
Никто более не пересекал сумеречной преграды, кроме одной только Зирундерель: звездными ночами ведьма частенько спускалась верхом на метле со своего холма, что высился у самой границы земли, дабы снова повидать свою госпожу, и отправлялась туда, где жила принцесса вне власти времени, вместе с Алвериком и Орионом. Оттуда возвращается порою ведьма глубокой-глубокой ночью на своей метле, и никому из обитателей земных полей не дано разглядеть ее снизу; разве что вам доводилось заметить, как звезда за звездой на мгновение словно бы гаснут: то Зирундерель пролетает мимо, чтобы посидеть у дверей хижин, и порассказать нездешних историй тем, кого занимают новости о чудесах Эльфландии. Эх, довелось бы мне послушать ее снова!
И когда последняя из тревожащих мир рун была использована и принцесса снова обрела счастье, глубоко вздохнул эльфийский король, восседающий на великолепном троне, и над Эльфландией снова воцарился благодатный покой; и все подвластные королю угодья уснули в этой вековечной тишине, о которой едва догадываются бездонные зеленые заводи летом; и Эрл тоже погрузился в сон вместе со всей остальною Эльфландией, и так изгладился из памяти людей. Ибо двенадцать парламентариев Эрла выглянули из окна внутренних покоев близ кузницы Нарла, где замышляли они свои замыслы, и, окинув взором знакомые земли, поняли, что перед ними - уже не ведомые нам поля.