Dark Window
За гранью мира алая заря
Dark Window
За гранью мира алая заря...
1
- Мама, почему они называют нас воробьями?
- Так спокойней, девочка! Воробьи воспринимаются как неизбежность, как должное. Поэтому нас никто не замечает.
Вокруг шумели тополя. Редкие прохожие не обращали ни малейшего внимания на двух птиц, казавшихся им обыкновенными воробушками, сидящими на бетонном бордюре дороги, серой полосой разрезавшей парк на два треугольника.
- Но я хочу, чтобы меня заметили! Чтобы увидели в истинном обличии, а не в чужом и таком неприметном.
- Вот именно, девочка, неприметном! Бескрылые любят хватать жадными руками все яркое, даже если совсем не понимают, зачем и почему. А уж если схватят, то обязательно посадят в клетку.
- В клетку? А потом, мама, что потом?
- А потом мы надоедаем. Нас или продают, или усыпляют, чтобы завести себе новую, еще ярче, еще необычнее.
- Ну нет, мама, так я не хочу.
- И я не хочу. Видишь, как правильно, что мы выглядим воробьями. Глупые бескрылые не замечают, что есть пустоголовые воробьи, беспечно скачущие по лужам, а есть воробьи совсем иного рода, даром, что выглядят точно так же. Будь бескрылые повнимательнее, нам бы жилось гораздо труднее.
Сквер наполняло добродушное спокойствие ранней осени. Еще в полную силу трепетали соки в могучих стволах, еще с трудом продирались ласковые ветерки сквозь мятущиеся бастионы листвы, но желтые и красные тона уже забирали власть, превращая зеленые покрывала в зонтики, сотканные из разноцветных лоскутков. В отдалении вибрировали колонки, и вездесущее эхо на крыльях ветров доносило обрывки музыки, где сквозь частокол аккордов просачивался голос, наполненный непрерывной, уверенной тоской. "Отпустите синицу на верную смерть, - от голоса отдавало могилой, монолитностью высокой, нескончаемой стены из серого бетона, мощью асфальтового катка, - пусть она насладится свободой..." Аккорды без устали сотрясали воздух где-то далеко за сквером, словно там находился совсем иной мир, составленный из сумерек, затянутых дождливой пеленой. Возможно, так оно и было. Маруша не горела желанием срываться с места и выяснять. Ей было хорошо и здесь. Солнце не озаботилось покупкой календаря. В сквере продолжалось лето.
- Несправедливо, что я не могу показать свою красоту!
- Речь идет не о справедливости, а о том, чтобы выжить.
- Но, мама, казаться воробьем - все равно, что никогда не улыбаться.
Мама мудро промолчала. Сегодня она была озабочена более чем обычно. Марушу не интересовало, о чем задумалась мама. Она неустанно прыгала по бордюру, недовольные вопросы сыпались, как горох из дырявого мешка.
- Стоит ли быть птицей верхнего уровня, если тобой никто не восхищается?
А над сквером нависал старый дом. И в нем была сотня квартир. Но квартиры далеки от птиц, как зеленоватые ледяные глыбы под бледно-изумрудной Луной на краю света. На одном из его краев. Птицам близки крыши, птицам радостны балконы, птиц манят прохладно-тенистые тайны чердаков, куда так приятно ворваться, когда мир вокруг становится слишком пыльным и скучным. Или когда могильным вороном над городом простирается гроза, кидая вокруг ветвистые когти молний и раздирая сырой воздух оглушительным карканьем.
- Птицы верхнего уровня рождаются для удивительных дел, а не для восхищения.
Бусинки маминых глаз заволакивала пелена непонятной тоски. Маруша ужас как не любила видеть мамины глаза матовыми. Даже слушать нудные наставления было легче, чем потерять солнце в маминых глазах.
- Ага, сейчас ты скажешь, что когда я вырасту, меня будет ждать туча удивительнейших дел.
- В этом случае тебе следует вырасти за сегодняшнюю ночь.
- За ночь? Всего за одну ночь?
- Завтра на заре, девочка, ты полетишь в страну, где все птицы живут в своих обличьях. Ты должна принести им радостную весть о возвращении. Предание гласит, что Серебряный Птенец, родившись, откроет птицам дорогу обратно.
- А разве он уже родился?
- Конечно, девочка, и мир еще не видел таких красивых перышек. Пока он слишком слаб. Никто не знает, сумеет ли он выжить, и помочь ему могут разве что птицы Заоблачной Страны. Но птицы те никогда не узнают о Серебряном Птенце, если не позвать их обратно. И почтенный ворон с крыши пятого переулка сказал, что полетишь именно ты. Это великая честь, девочка. Но и великая опасность. Места, где можно пролететь в Заоблачную Страну Вирию, охраняет Тот, Кто Сидит На Качелях. И вся его могущественная армия. Никто не может противостоять ему. Даже птичий бог - Великий Гоготун сторонится его дел.
Маруша взъерошила перья, прогоняя странную сырую прохладу, внезапно охватившую ее маленькое тельце. В груди ворочалось что-то неизъяснимое, как праздник, который то ли наступит, то ли останется сладким ночным сном. Хотелось спросить многое, но из клюва выцарапался единственный, пропитанный тревожным волнением неведомого пути, вопрос:
- А это далеко?
- Ты должна добраться до Вирии за три ночи. Первая - Ночь Звездопада, когда звезды сыплются вниз и надо пробираться путями, проложенными не для птиц. И верной дорогой окажется та, где ты заплачешь. Вторая - Ночь Легостая, когда над землей кружат мертвые птицы. И правильным будет путь, который не кажется верным ни с первого взгляда, ни с последнего. А третья - Ночь Пустозвона. Тогда Тот, Кто Сидит На Качелях, обретает полную силу и власть над всем миром. Тебе надо успеть до ее наступления, потому что в третью ночь со сторожем не справится ни одна птица. Но если две ночи - слишком мало, вся надежда на четвертую зарю.
У Маруши перехватило дыхание. Надо же, еще вчера ей не разрешали летать дальше родного переулка. А завтра она отправится в страну, где давно уже никто не бывал. В страну, которая известна лишь по старым сказкам, да песням. Мир вспыхнул красками неопределенности. Привычные контуры изогнулись, разорвались под напором чего-то древнего, недосказанного. Обыденная реальность разошлась по швам. Туман ежедневных проблем взрезал и разогнал остроклювый парусный корабль, выпавший из неведомых времен и величаво входящий в современную гавань под молчаливое удивление внезапно смолкших грузчиков и моряков. Потом корабль обернулся углом дома, накрывшего своей тенью уже чуть ли не половину парка.
- Мама, - сказала птичка взволнованным голосом, вытолкнув невидимую пробку, закупорившую тонкое горлышко, где метались сотни неотложных вопросов. - Его гнездо, - молниеносный взгляд ткнул в нависшую над сквером коробку, огладил покатую крышу и пробежался по клавишам лепных карнизов, - вот в этом самом доме, правда?
Удивленные мамины глаза наполнялись уважением:
- Ты догадалась? Как?
- Да это же совершенно неважно, мама! - воскликнула Маруша. - А можно... А можно мне взглянуть на Серебряного Птенца? Ну хоть разочек?
2
На потемневших от времени балках крепились мятые листы жести. Выкрашенные в яркий голубой цвет снаружи, здесь они являли себя серыми и угрюмыми с рыжими морщинами и бурыми язвами ржавчины. Солнце осталось снаружи. Полотно крыши жестко отделило весь внешний мир. Оно же служило и защитой от нескромных взглядов и неугомонных порывов ветра, смущавшегося среди деревьев, но яростно бушевавшего, лишь только он чувствовал простор. Лето сюда не заглядывало. Здесь вечно пахло сырым деревом и плесенью. Но гнездышко покоилось на золотистом сухом песке без единого камешка. Венок, свитый из сухих трав, благоухал ароматом далекого поля.
Возле гнезда суетились две галки-няньки. На обломке белого кирпича томно склонил голову красавец-щегол, всем видом показывавший свое исключительное положение. Хотя даже желторотому птенчику было ясно, что щегла допустили на чердак лишь затем, чтобы он по первому приказанию доставлял сюда червяков. В отдалении важно расхаживал почтенный ворон, оставивший по особому случаю загадочный Пятый Переулок, куда простые птицы не допускались, а птицы верхнего уровня залетали чрезвычайно редко. Тут же сновал чиж с нахальным бульдожьим взглядом, изображавший телохранителя то ли ворона, то ли Серебряного Птенца. Он то и дело расправлял свои узкие серповидные крылья. Однако, судя по тому, что его лапы уже не раз были отдавлены сновавшими вокруг синицами, в свою роль искренне верил только он сам. Синицы же обращали внимание лишь на рассыпанное по чердаку просо. В щели завистливо пялились воробьи, которым вход сюда был категорически воспрещен.
Марушу никто не заметил. Няньки оживленно спорили.
- Всего две недели! - тараторила первая. - Две недели, и от яиц одни скорлупки.
- Это у голубей-то? - верещала вторая. - Да они за месяц едва-едва управляются.
- Много ты видела голубей, - фыркала первая.
- Да уж поболее твоего! - возмущалась вторая.
Щегол внимательно вслушивался, то и дело раскрывая клюв, но не решался затронуть столь деликатную тему. Стриж мельком покосился на Марушу, но, увидев, что опасностей от нее не дождешься, набычился и мгновенно утратил к ней интерес. Ворон же был погружен в думы.
- Вот она, - и мама легонько подтолкнула Марушу вперед.
На миг старый ворон замер, словно вслушиваясь, затем развернулся и, склонив голову, внимательно осмотрел Марушу.
- Маловата, - цыкнул он. - Мне думалось, она уже выросла. Впрочем, так даже лучше. Взрослым отыскать Заоблачную Страну гораздо труднее.
Маруша огорчилась. Впрочем, ее огорчения тоже никто не заметил.
- Две недели, - упорствовала первая нянька.
- Ты вечно путаешь голубей с воробьями, - презрительно отозвалась вторая.
- Это я-то?!! - первая аж задохнулась от ярости. - Это я-то?!!
- Кх-м, - вступил щегол, но ничего не сказал, лишь надулся еще многозначительнее. Стриж потирал правую лапку, об которую только что запнулась синица. Отходить в сторону он считал ниже своего достоинства. Синицы суетливо перебегали с место на место, склевывая дармовое угощение. Среди них уже затесался первый воробей, смущенно косивший под более значимую птицу. Остальная воробьиная братия готовилась последовать примеру безымянного героя. Вокруг текла самая обычная птичья толкотня, словно рядом в травяном гнездышке не лежало серебряное волшебство. Даже Маруша усомнилась в том, что ей только что рассказывала мама.
- А можно мне посмотреть на птенца, - стала канючить птичка. - Можно? Мне обещали!
- На птенца, - повторил ворон, размышляя о чем-то своем, но потом встрепенулся. - Ах да! Конечно же! Тебе, разумеется, можно! И даже весьма полезно.
С этими словами он, ловко обогнув суматошных нянек, провел Марушу к самому гнезду. Перегнувшись через бортик, Маруша увидела новорожденного.
Его словно вылили из серебра. И лапки, и клюв, и хвост, и перья крылышек. Вот только глаза Маруше увидеть не удалось. Птенец спал. Он походил на крошечную статуэтку из музея, но округлые бока легонько вздымались при каждом вдохе.
- Вот он какой! - благоговейно прошептал ворон и тут же принял строгий тон, повернув голову к Маруше. - Запомни, только от тебя зависит, проснется он или нет.
- Почему? - удивленно спросила Маруша.
- Серебряный Птенец - одна из мифических, давно забытых птиц, - ворон сложил крылья за спиной и начал расхаживать, словно учитель в школе. Мифические птицы вымерли бы давным-давно, если бы в один день, прекрасным его не назовешь, покинули нас и улетели в далекую страну, чтобы уже никогда не возвращаться. Они выжили, потому что собрались все вместе и никогда не оставляли друг друга. Незримая поддержка связывала их, исцеляла раненых в битвах, поднимала на ноги больных, дарила полет тем, кто никогда не мог летать. Кому-то надо принести весть о Серебряном Птенце в Заоблачную Страну, чтобы оттуда протянулась невидимая нить и разбудила птенца. Наше счастье, что он родился. Наше горе в том, что сил ему дано лишь до четвертой зари. Теперь именно тебе решать, каким станет мир.
Галки-няньки, умильно сложив крылья, оглядывали Марушу.
- Бедненькая, - просипела одна.
- Несчастненькая, - проворковала другая.
- Какая уж есть, - сердито отозвалась Маруша и повернулась к ворону. - Ты хочешь сказать, что судьба всего мира зависит от того, долечу я до Заоблачной Страны или не долечу?
- Не только, - недовольно каркнул ворон. - Важно еще, КОГДА долетишь. Заря, наступившая после Ночи Звездопада, изменит мир в совершенно иную сторону, чем та, что расцветет после Ночи Легостая. И то же самое я могу сказать про зарю, которая закроет Ночь Пустозвона.
- И каким станет мир?
- Этого не знаю и я, - смущенно склонил голову ворон. - Мне ведомо лишь, что кроется за четвертой зарей.
- Ну и? - Маруша решила все прояснить до конца. - Что будет, если я принесу весть к четвертой заре?
- Мир останется прежним. Тогда приход Серебряного Птенца знаменует лишь возвращение к старым временам. И зрячим позволено будет взглянуть на истинные обличья птиц верхнего уровня. Но те, кто увидят, не причинят нам вреда. Остальные же будут продолжать видеть нас воробьями, да воронами и упорно не замечать.
- Жаль, - вздохнула Маруша. - Я хотела предстать во всей красе перед целым миром. Такой длинный путь и такая незначительная награда.
- Незначительная?!!! - рассердился ворон так, что взъерошились его блестящие чуть поседевшие перья. - Ты считаешь жизнь Серебряного Птенца незначительной наградой? Разве не станет мир лучше, если в нем будет жить сказочная птица?
- Станет, - равнодушно отозвалась Маруша. - Но мне так хотелось, чтобы все увидели меня в истинном обличии.
- Вот как? - проворчал ворон и повернулся к Марушиной маме. - Знаете, милочка, по-моему, лететь она еще не готова.
- Может быть, мы успеем разыскать кого-то другого? - внезапно обрадовалась мама, и Маруша догадалась, что ей очень не хотелось отпускать своего птенца в такой опасный путь.
Сама Маруша нисколечко не боялась. Напротив, ее охватил восторг. Она увидела настоящего Серебряного Птенца. Она словно взрослая разговаривала с вороном Пятого Переулка. Она полетит в неведомую страну, а дорога прямо-таки напичкана всяческими приключениями.
- Было б кого, - печально заметил ворон, - давно бы послали. Утратили птицы чутье, утратили. Все реже летаем даже на юг, забываем старинные маршруты, что уж говорить о местах, где никогда не бывали. Только вот в них, черное крыло взмахнуло и пронеслось над Марушей, - еще живет чувство пути в неведомые края. Я бы сам полетел, да заказана мне туда дорога.
Глаза ворона уставились на Марушу.
- Так какую бы ты хотела награду?
- Ну-у-у, - протянула Маруша. - Мне много чего надо. Почему у мамы есть хохолок, а у меня одно недоразумение? Надо, чтобы вырос. И еще я хочу жить на нормальной березе, а то все плакучие попадаются. Разве может птичка вырасти порядочной, если живет на плакучей березе? А потом, мне не нравится, что я выгляжу воробьем. Надо, чтобы вороном! Ну хотя бы...
- Стоп! - оборвал ее ворон. - А ты уже выросла.
- Я знаю, - самодовольно улыбнулась Маруша.
- А взрослые птицы не долетают до Вирии, - закончил ворон. - Так что забудь обо всем, что сегодня услышала. Нормальную березу я могу порекомендовать тебе прямо сейчас.
- Это почему забудь? - возмутилась Маруша.
- Смерть никогда не бывает красивой, - криво улыбнулся ворон, - но меня просто воротит от глупых, бессмысленных смертей. Зачем увеличивать их количество твоей персоной?
- Нет, но я согласна лететь...
- Забудь об этом, - каркнул ворон.
- Я полечу...
- Даже не думай, - ворон улыбнулся, но улыбка была нехорошей.
Улыбка превратила все слова, которые собиралась выпалить Маруша, в невнятную сбивчивую трель.
- А что, если никто не доберется до Вирии к четвертой заре? - тревожно спросила мама.
- Тогда живое серебро станет мертвым, - печально сказал ворон, и в его глазу блеснула слеза. - Птенец превратится в кусок бесполезного металла. Разве что мальчишки найдут его, чтобы играться. Да взрослые, отобрав безделушку, выставят ее на своих ярмарках. Когда мир катится в пропасть, так хочется остановить его, и так горько, когда понимаешь, что сделать это не в состоянии. А ведь кто-то может. У нас еще есть время, чтобы отыскать юного душой. Главное условие отправной точки в Заоблачную Страну: заря впереди и три в запасе.
3
Неугомонными светлячками на небе переливались звезды.
"А вот полечу!" - ворочалась мысль в голове. Братья-сестры спокойно дрыхли, и лишь Марушины глаза настойчиво буравили звездное небо. Потом наползло серебряное веретено, скрывшее самые яркие звезды. Хотелось воспарить к нему прямо сейчас и обнаружить за буграми облаков сказочные просторы и многоголосый хор чудных птиц, славящих Марушу за ее подвиг.
Далеко распростерлось облако, даже орлу не взлететь над ним. Жгучее желание обернулось не менее жгучей тоской.
"Это несправедливо! - мысленно восклицала Маруша. - Дать право на подвиг, а потом взять и отобрать. Только б они никого не нашли. Тогда, быть может, снова разрешат лететь мне. О, Великий Птичий Бог, вразуми их и позволь мне отправиться в Вирию, чтобы птенец из серебра проснулся."
Облако спокойно уплыло, открыв чуть сместившиеся звезды. Боги не ответили Маруше. Лишь ветер посвистывал вдали, словно воздух рассекали чьи-то могучие крылья. Словно Великий Гоготун снова летел на свою славную битву с ужасными красноглазыми птицами, чьи перья окаменели за время тысячелетнего заточения в темных пещерах. Страшное землетрясение разодрало ткани земли и выпустило поганых уродцев на свободу. Тысячи птиц были пожраны ими за первые часы под лучами бесстрастного солнца. И сотни тысяч были повержены наземь кровавыми клочьями, когда огромной стаей пытались остановить пришельцев. А потом землю накрыла ночь. И оставшиеся птицы дрожали от ужаса, выглядывая из ложбинок и пещер на темные остроклювые силуэты, венчавшие холмы и горы под холодным светом луны. Орлы были растоптаны. Остатки некогда могущественных кланов коршунов и ястребов торопливо удирали, падая в глубины нескончаемого океана. Надежды угасли. И новый день не обещал ничего, кроме тысяч и миллионов кровавых жертв. О чем думал в ту ночь Великий Гусь? Что он сказал тонконогой цапле, единственной, без боязни вылетевшей встречать зарю. Что ответила она? О чем знала эта пара, взмывая в небеса? Они обрушились на полчища незваных гостей, перемешали их, сумели стравить друг с другом и опрокинуть в ущелье, которое внезапно взорвавшийся вулкан в считанные секунды затопил багровой лавой. Никто из оставшихся на земле не рискнул примкнуть к ним. А цапля и гусь, окинув взглядом притихший мир, на землю уже не вернулись. Что видишь, когда отрываешься от мира? Что чувствуешь, когда становишься богом?
А сегодня никто не звал на битву. Просто требовалось долететь до Вирии. Просто... Слово-то какое, будто до Заоблачной Страны лишь взмах крыла. Взмах, который запретили. Кто разрешил Великому Гусю совершить свой подвиг?
Сквозь переплетения прутьев пробился первый лучик, кольнувший в глаз. Маруша встрепенулась, выкарабкалась из теплой массы родственников, пуховым одеяльцем устилавшей гнездо. Когти чуть слышно царапнули бортик гнезда. Первая заря явилась миру, протянув по лазури небес свою алую полосу. Над дальними крышами пламенел осколок солнца. Где-то там между жизнью и смертью барахтался птенец с серебряными перьями. Умиротворенная тишина. Все еще спали. Все спокойно спали. И так же спокойно все будут спать и на четвертую зарю.
У кого спрашивал Великий Гусь позволение стать богом?
Крылья расправились. Взмах вознес Марушу над гнездом. Ветер направил вперед. Путь показался странно знакомым. Кого спросила тонконогая цапля, верной ли дорогой она отправилась в Вечность?
Никто не провожал Марушу. Лишь призрачные картинки, которые угодливо складывает сознание, когда над душами властвуют неисполнимые мечты. В них ворон махнул крылом. В них мама долго смотрела вслед тоскливым взглядом, словно ее дочь никогда уж не вернется из дальних странствий. Маруша не оборачивалась, чтобы не разрушать иллюзий, без которых становилось тоскливо, если бы не путь. Старый ворон сказал правду. Марушу вело неизъяснимое чувство, она знала, какой ветер сейчас подвернется под ее крыло, за каким холмом будет дерево, на котором можно чуть передохнуть, когда и куда именно свернуть, чтобы острие клюва было направлено в невидимую, но живую точку.
Солнце поднималось все выше, а перед Марушей раскрылась зеленая арка, образованная сцепившимися друг с другом ветками. Деревья росли настолько густо, что солнце лишь изредка пробивалось в этот сумеречный тоннель, раскрашивая покачивающуюся листву и морщинистую кору деревьев яркими бликами. Иногда в просветы деревьев проглядывали этажи человеческих строений. Солнечные зайчики норовили нырнуть в темную глубину за окнами. На одном из балконов стоял круглощекий мальчуган и с самым серьезным видом выдувал мыльные пузыри. Блестящие шары уносились ввысь и беззвучно рассыпались мелкими брызгами, коснувшись зеленого потолка. Два из них тут же последовали за Марушей, словно просились в Заоблачную Страну. Но Маруша все равно бы не взяла с собой никого. По этой дороге, считала гордая птичка, могла лететь только она сама.
Однако мыльные пузыри не отставали. Они весело скалились. Они добродушно улыбались, как могут улыбаться только мыльные пузыри. Они кружились, чуть не касаясь друг друга блестящими боками. Они подмигивали и торжествовали.
- Ну, чего надо? - недружелюбно поинтересовалась Маруша.
- Мы с тобой, мы с тобой, - в один голос залепетали младенческими голосочками радужные шары.
- А куда это со мной? - хитро прищурилась Маруша.
- В дальние страны! - возликовали пузыри. - Ты ведь летишь в дальние страны?
- Угадали, - вздохнула Маруша. - Возьму с собой, если подскажете дорогу.
- Давай, давай, - воодушевились шары. - Я изучил птичьи маршруты по специальной карте, вот, - поспешно похвастался первый. - А я так даже по двум картам, - тут же добавил второй.
И они, как маленькие луны, закрутились вокруг Маруши.
- Какой из путей ведет в Вирию? - спросила Маруша.
- Через край мира, - тревожно сказал первый. - А если не успеешь, то потом через поле без края, - испуганно добавил второй. - Ты туда не суйся, завопили они вместе. - Не будет тебе ни пуха, ни пера.
- Это как?
- Да вот так, - хмыкнули пузыри. - Полысеешь безвременно. А видела ли ты хоть одну лысую птицу?
И первый пузырь чуть не лопнул от смеха.
- Мне в другую сторону, - тут же высказался второй, отодвигаясь от своего братца. - Если еще спросить хочешь, то давай. А то чего время терять понапрасну.
- Ты сказал, если успеешь, - напомнила Маруша. - Что будет, если я успею и долечу до Вирии к следующей заре.
- О-о-о-о! - уважительно протянул пузырь, - а я знаю, знаю, - заголосил первый. - Если ты достигнешь Заоблачной Страны за одну ночь, то птицы воцарятся над миром, - перебил его второй. - Они будут вить гнезда во всех уголках Земли, - подтвердил первый. - Никто никогда не посмеет убить птицу, ибо оступившегося покарает птичий бог, - пообещал второй. - Разверзнется земля под ногами убийцы и будет он вечно гореть в огненной лаве, - предостерег первый. - Пропадут с лица Земли отравленные реки и дымные заводы, торжественно возвестил второй. - Леса разрастутся неимоверно, и отступят перед ними даже города, которые рухнут под напором джунглей и тайги, а их обломки послужат вместилищем птичьих поселений, - первый тут же подхватил тон братца.
- Здорово! - просияла Маруша. - Тогда мы перестанем бояться и заживем счастливо. Ночь Звездопада - самая счастливая ночь! А что вы можете сказать про третью ночь? Меня уж сильно ею застращали.
Пузыри задрожали.
- Там Тот, Кто Сидит На Качелях, - простонал первый. - Он похож на Мертвую Луну, - содрогнулся второй. - Вряд ли он пропустит тебя в последнюю ночь, засомневался первый. - Весь мир - его владения, - попробовал пояснить второй. - Нет ни живых, ни мертвых, лишь ты, да он, - продолжил первый. - И сила за ним, - прошептал второй пузырь и лопнул от страха.
Первый тревожно заметался.
- Погоди, - взмолилась Маруша. - Я же еще ничего не знаю про вторую ночь. Что будет, если...
Но неожиданная ветка коварно пересекла путь оставшегося пузыря, и он тут же разделил судьбу своего братца.
4
Скоро дома почти перестали встречаться. А в тополиные стены, то и дело начали встревать темные еловые лапы. Когда зеленый туннель оборвался, солнце уже упокоилось за краем земли. Сияла ровным светом Венера, да вслед за ней, игольчато мерцая, проклевывались на еще светлом небе первые звездочки. Багровая полоса заката постепенно угасала, а небеса наливались синью. Справа завис желтый серп месяца. А если вглядеться, то проступала вся Луна, черный шар, почти незаметный на фоне ночи.
"Доберусь до Вирии и попрошу у птиц все, в чем отказал ворон, - эта мысль согревала продрогшую и усталую птичку. - Что не может дать мудрость, сотворит волшебство!"
Поросшими палой травой рытвинами далеко внизу простиралась земля. На севере в небо уходил ствол высоченной, ободранной с одной стороны сосны. Все больше становилось звезд. Мостом протянулся от края до края Млечный Путь. Было б здорово взобраться на него и скатиться за горизонт по звездным россыпям. Звезды сверкали и сверху, и по сторонам, и даже внизу, отражаясь в небольших озерцах. Словно драгоценные камни, переливались они холодным светом. Из зеленого туннеля угодила Маруша в туннель ночи.
"Где же она, Заоблачная Страна? - думала Маруша, неспешно взмахивая крыльями. - Какая она? И каким станет мир, когда воцарится над ним птичий бог? Увижу ли я его в той стране? И какой стану я, когда солнце вновь поднимется над землей?"
За гранью мира алая заря...
1
- Мама, почему они называют нас воробьями?
- Так спокойней, девочка! Воробьи воспринимаются как неизбежность, как должное. Поэтому нас никто не замечает.
Вокруг шумели тополя. Редкие прохожие не обращали ни малейшего внимания на двух птиц, казавшихся им обыкновенными воробушками, сидящими на бетонном бордюре дороги, серой полосой разрезавшей парк на два треугольника.
- Но я хочу, чтобы меня заметили! Чтобы увидели в истинном обличии, а не в чужом и таком неприметном.
- Вот именно, девочка, неприметном! Бескрылые любят хватать жадными руками все яркое, даже если совсем не понимают, зачем и почему. А уж если схватят, то обязательно посадят в клетку.
- В клетку? А потом, мама, что потом?
- А потом мы надоедаем. Нас или продают, или усыпляют, чтобы завести себе новую, еще ярче, еще необычнее.
- Ну нет, мама, так я не хочу.
- И я не хочу. Видишь, как правильно, что мы выглядим воробьями. Глупые бескрылые не замечают, что есть пустоголовые воробьи, беспечно скачущие по лужам, а есть воробьи совсем иного рода, даром, что выглядят точно так же. Будь бескрылые повнимательнее, нам бы жилось гораздо труднее.
Сквер наполняло добродушное спокойствие ранней осени. Еще в полную силу трепетали соки в могучих стволах, еще с трудом продирались ласковые ветерки сквозь мятущиеся бастионы листвы, но желтые и красные тона уже забирали власть, превращая зеленые покрывала в зонтики, сотканные из разноцветных лоскутков. В отдалении вибрировали колонки, и вездесущее эхо на крыльях ветров доносило обрывки музыки, где сквозь частокол аккордов просачивался голос, наполненный непрерывной, уверенной тоской. "Отпустите синицу на верную смерть, - от голоса отдавало могилой, монолитностью высокой, нескончаемой стены из серого бетона, мощью асфальтового катка, - пусть она насладится свободой..." Аккорды без устали сотрясали воздух где-то далеко за сквером, словно там находился совсем иной мир, составленный из сумерек, затянутых дождливой пеленой. Возможно, так оно и было. Маруша не горела желанием срываться с места и выяснять. Ей было хорошо и здесь. Солнце не озаботилось покупкой календаря. В сквере продолжалось лето.
- Несправедливо, что я не могу показать свою красоту!
- Речь идет не о справедливости, а о том, чтобы выжить.
- Но, мама, казаться воробьем - все равно, что никогда не улыбаться.
Мама мудро промолчала. Сегодня она была озабочена более чем обычно. Марушу не интересовало, о чем задумалась мама. Она неустанно прыгала по бордюру, недовольные вопросы сыпались, как горох из дырявого мешка.
- Стоит ли быть птицей верхнего уровня, если тобой никто не восхищается?
А над сквером нависал старый дом. И в нем была сотня квартир. Но квартиры далеки от птиц, как зеленоватые ледяные глыбы под бледно-изумрудной Луной на краю света. На одном из его краев. Птицам близки крыши, птицам радостны балконы, птиц манят прохладно-тенистые тайны чердаков, куда так приятно ворваться, когда мир вокруг становится слишком пыльным и скучным. Или когда могильным вороном над городом простирается гроза, кидая вокруг ветвистые когти молний и раздирая сырой воздух оглушительным карканьем.
- Птицы верхнего уровня рождаются для удивительных дел, а не для восхищения.
Бусинки маминых глаз заволакивала пелена непонятной тоски. Маруша ужас как не любила видеть мамины глаза матовыми. Даже слушать нудные наставления было легче, чем потерять солнце в маминых глазах.
- Ага, сейчас ты скажешь, что когда я вырасту, меня будет ждать туча удивительнейших дел.
- В этом случае тебе следует вырасти за сегодняшнюю ночь.
- За ночь? Всего за одну ночь?
- Завтра на заре, девочка, ты полетишь в страну, где все птицы живут в своих обличьях. Ты должна принести им радостную весть о возвращении. Предание гласит, что Серебряный Птенец, родившись, откроет птицам дорогу обратно.
- А разве он уже родился?
- Конечно, девочка, и мир еще не видел таких красивых перышек. Пока он слишком слаб. Никто не знает, сумеет ли он выжить, и помочь ему могут разве что птицы Заоблачной Страны. Но птицы те никогда не узнают о Серебряном Птенце, если не позвать их обратно. И почтенный ворон с крыши пятого переулка сказал, что полетишь именно ты. Это великая честь, девочка. Но и великая опасность. Места, где можно пролететь в Заоблачную Страну Вирию, охраняет Тот, Кто Сидит На Качелях. И вся его могущественная армия. Никто не может противостоять ему. Даже птичий бог - Великий Гоготун сторонится его дел.
Маруша взъерошила перья, прогоняя странную сырую прохладу, внезапно охватившую ее маленькое тельце. В груди ворочалось что-то неизъяснимое, как праздник, который то ли наступит, то ли останется сладким ночным сном. Хотелось спросить многое, но из клюва выцарапался единственный, пропитанный тревожным волнением неведомого пути, вопрос:
- А это далеко?
- Ты должна добраться до Вирии за три ночи. Первая - Ночь Звездопада, когда звезды сыплются вниз и надо пробираться путями, проложенными не для птиц. И верной дорогой окажется та, где ты заплачешь. Вторая - Ночь Легостая, когда над землей кружат мертвые птицы. И правильным будет путь, который не кажется верным ни с первого взгляда, ни с последнего. А третья - Ночь Пустозвона. Тогда Тот, Кто Сидит На Качелях, обретает полную силу и власть над всем миром. Тебе надо успеть до ее наступления, потому что в третью ночь со сторожем не справится ни одна птица. Но если две ночи - слишком мало, вся надежда на четвертую зарю.
У Маруши перехватило дыхание. Надо же, еще вчера ей не разрешали летать дальше родного переулка. А завтра она отправится в страну, где давно уже никто не бывал. В страну, которая известна лишь по старым сказкам, да песням. Мир вспыхнул красками неопределенности. Привычные контуры изогнулись, разорвались под напором чего-то древнего, недосказанного. Обыденная реальность разошлась по швам. Туман ежедневных проблем взрезал и разогнал остроклювый парусный корабль, выпавший из неведомых времен и величаво входящий в современную гавань под молчаливое удивление внезапно смолкших грузчиков и моряков. Потом корабль обернулся углом дома, накрывшего своей тенью уже чуть ли не половину парка.
- Мама, - сказала птичка взволнованным голосом, вытолкнув невидимую пробку, закупорившую тонкое горлышко, где метались сотни неотложных вопросов. - Его гнездо, - молниеносный взгляд ткнул в нависшую над сквером коробку, огладил покатую крышу и пробежался по клавишам лепных карнизов, - вот в этом самом доме, правда?
Удивленные мамины глаза наполнялись уважением:
- Ты догадалась? Как?
- Да это же совершенно неважно, мама! - воскликнула Маруша. - А можно... А можно мне взглянуть на Серебряного Птенца? Ну хоть разочек?
2
На потемневших от времени балках крепились мятые листы жести. Выкрашенные в яркий голубой цвет снаружи, здесь они являли себя серыми и угрюмыми с рыжими морщинами и бурыми язвами ржавчины. Солнце осталось снаружи. Полотно крыши жестко отделило весь внешний мир. Оно же служило и защитой от нескромных взглядов и неугомонных порывов ветра, смущавшегося среди деревьев, но яростно бушевавшего, лишь только он чувствовал простор. Лето сюда не заглядывало. Здесь вечно пахло сырым деревом и плесенью. Но гнездышко покоилось на золотистом сухом песке без единого камешка. Венок, свитый из сухих трав, благоухал ароматом далекого поля.
Возле гнезда суетились две галки-няньки. На обломке белого кирпича томно склонил голову красавец-щегол, всем видом показывавший свое исключительное положение. Хотя даже желторотому птенчику было ясно, что щегла допустили на чердак лишь затем, чтобы он по первому приказанию доставлял сюда червяков. В отдалении важно расхаживал почтенный ворон, оставивший по особому случаю загадочный Пятый Переулок, куда простые птицы не допускались, а птицы верхнего уровня залетали чрезвычайно редко. Тут же сновал чиж с нахальным бульдожьим взглядом, изображавший телохранителя то ли ворона, то ли Серебряного Птенца. Он то и дело расправлял свои узкие серповидные крылья. Однако, судя по тому, что его лапы уже не раз были отдавлены сновавшими вокруг синицами, в свою роль искренне верил только он сам. Синицы же обращали внимание лишь на рассыпанное по чердаку просо. В щели завистливо пялились воробьи, которым вход сюда был категорически воспрещен.
Марушу никто не заметил. Няньки оживленно спорили.
- Всего две недели! - тараторила первая. - Две недели, и от яиц одни скорлупки.
- Это у голубей-то? - верещала вторая. - Да они за месяц едва-едва управляются.
- Много ты видела голубей, - фыркала первая.
- Да уж поболее твоего! - возмущалась вторая.
Щегол внимательно вслушивался, то и дело раскрывая клюв, но не решался затронуть столь деликатную тему. Стриж мельком покосился на Марушу, но, увидев, что опасностей от нее не дождешься, набычился и мгновенно утратил к ней интерес. Ворон же был погружен в думы.
- Вот она, - и мама легонько подтолкнула Марушу вперед.
На миг старый ворон замер, словно вслушиваясь, затем развернулся и, склонив голову, внимательно осмотрел Марушу.
- Маловата, - цыкнул он. - Мне думалось, она уже выросла. Впрочем, так даже лучше. Взрослым отыскать Заоблачную Страну гораздо труднее.
Маруша огорчилась. Впрочем, ее огорчения тоже никто не заметил.
- Две недели, - упорствовала первая нянька.
- Ты вечно путаешь голубей с воробьями, - презрительно отозвалась вторая.
- Это я-то?!! - первая аж задохнулась от ярости. - Это я-то?!!
- Кх-м, - вступил щегол, но ничего не сказал, лишь надулся еще многозначительнее. Стриж потирал правую лапку, об которую только что запнулась синица. Отходить в сторону он считал ниже своего достоинства. Синицы суетливо перебегали с место на место, склевывая дармовое угощение. Среди них уже затесался первый воробей, смущенно косивший под более значимую птицу. Остальная воробьиная братия готовилась последовать примеру безымянного героя. Вокруг текла самая обычная птичья толкотня, словно рядом в травяном гнездышке не лежало серебряное волшебство. Даже Маруша усомнилась в том, что ей только что рассказывала мама.
- А можно мне посмотреть на птенца, - стала канючить птичка. - Можно? Мне обещали!
- На птенца, - повторил ворон, размышляя о чем-то своем, но потом встрепенулся. - Ах да! Конечно же! Тебе, разумеется, можно! И даже весьма полезно.
С этими словами он, ловко обогнув суматошных нянек, провел Марушу к самому гнезду. Перегнувшись через бортик, Маруша увидела новорожденного.
Его словно вылили из серебра. И лапки, и клюв, и хвост, и перья крылышек. Вот только глаза Маруше увидеть не удалось. Птенец спал. Он походил на крошечную статуэтку из музея, но округлые бока легонько вздымались при каждом вдохе.
- Вот он какой! - благоговейно прошептал ворон и тут же принял строгий тон, повернув голову к Маруше. - Запомни, только от тебя зависит, проснется он или нет.
- Почему? - удивленно спросила Маруша.
- Серебряный Птенец - одна из мифических, давно забытых птиц, - ворон сложил крылья за спиной и начал расхаживать, словно учитель в школе. Мифические птицы вымерли бы давным-давно, если бы в один день, прекрасным его не назовешь, покинули нас и улетели в далекую страну, чтобы уже никогда не возвращаться. Они выжили, потому что собрались все вместе и никогда не оставляли друг друга. Незримая поддержка связывала их, исцеляла раненых в битвах, поднимала на ноги больных, дарила полет тем, кто никогда не мог летать. Кому-то надо принести весть о Серебряном Птенце в Заоблачную Страну, чтобы оттуда протянулась невидимая нить и разбудила птенца. Наше счастье, что он родился. Наше горе в том, что сил ему дано лишь до четвертой зари. Теперь именно тебе решать, каким станет мир.
Галки-няньки, умильно сложив крылья, оглядывали Марушу.
- Бедненькая, - просипела одна.
- Несчастненькая, - проворковала другая.
- Какая уж есть, - сердито отозвалась Маруша и повернулась к ворону. - Ты хочешь сказать, что судьба всего мира зависит от того, долечу я до Заоблачной Страны или не долечу?
- Не только, - недовольно каркнул ворон. - Важно еще, КОГДА долетишь. Заря, наступившая после Ночи Звездопада, изменит мир в совершенно иную сторону, чем та, что расцветет после Ночи Легостая. И то же самое я могу сказать про зарю, которая закроет Ночь Пустозвона.
- И каким станет мир?
- Этого не знаю и я, - смущенно склонил голову ворон. - Мне ведомо лишь, что кроется за четвертой зарей.
- Ну и? - Маруша решила все прояснить до конца. - Что будет, если я принесу весть к четвертой заре?
- Мир останется прежним. Тогда приход Серебряного Птенца знаменует лишь возвращение к старым временам. И зрячим позволено будет взглянуть на истинные обличья птиц верхнего уровня. Но те, кто увидят, не причинят нам вреда. Остальные же будут продолжать видеть нас воробьями, да воронами и упорно не замечать.
- Жаль, - вздохнула Маруша. - Я хотела предстать во всей красе перед целым миром. Такой длинный путь и такая незначительная награда.
- Незначительная?!!! - рассердился ворон так, что взъерошились его блестящие чуть поседевшие перья. - Ты считаешь жизнь Серебряного Птенца незначительной наградой? Разве не станет мир лучше, если в нем будет жить сказочная птица?
- Станет, - равнодушно отозвалась Маруша. - Но мне так хотелось, чтобы все увидели меня в истинном обличии.
- Вот как? - проворчал ворон и повернулся к Марушиной маме. - Знаете, милочка, по-моему, лететь она еще не готова.
- Может быть, мы успеем разыскать кого-то другого? - внезапно обрадовалась мама, и Маруша догадалась, что ей очень не хотелось отпускать своего птенца в такой опасный путь.
Сама Маруша нисколечко не боялась. Напротив, ее охватил восторг. Она увидела настоящего Серебряного Птенца. Она словно взрослая разговаривала с вороном Пятого Переулка. Она полетит в неведомую страну, а дорога прямо-таки напичкана всяческими приключениями.
- Было б кого, - печально заметил ворон, - давно бы послали. Утратили птицы чутье, утратили. Все реже летаем даже на юг, забываем старинные маршруты, что уж говорить о местах, где никогда не бывали. Только вот в них, черное крыло взмахнуло и пронеслось над Марушей, - еще живет чувство пути в неведомые края. Я бы сам полетел, да заказана мне туда дорога.
Глаза ворона уставились на Марушу.
- Так какую бы ты хотела награду?
- Ну-у-у, - протянула Маруша. - Мне много чего надо. Почему у мамы есть хохолок, а у меня одно недоразумение? Надо, чтобы вырос. И еще я хочу жить на нормальной березе, а то все плакучие попадаются. Разве может птичка вырасти порядочной, если живет на плакучей березе? А потом, мне не нравится, что я выгляжу воробьем. Надо, чтобы вороном! Ну хотя бы...
- Стоп! - оборвал ее ворон. - А ты уже выросла.
- Я знаю, - самодовольно улыбнулась Маруша.
- А взрослые птицы не долетают до Вирии, - закончил ворон. - Так что забудь обо всем, что сегодня услышала. Нормальную березу я могу порекомендовать тебе прямо сейчас.
- Это почему забудь? - возмутилась Маруша.
- Смерть никогда не бывает красивой, - криво улыбнулся ворон, - но меня просто воротит от глупых, бессмысленных смертей. Зачем увеличивать их количество твоей персоной?
- Нет, но я согласна лететь...
- Забудь об этом, - каркнул ворон.
- Я полечу...
- Даже не думай, - ворон улыбнулся, но улыбка была нехорошей.
Улыбка превратила все слова, которые собиралась выпалить Маруша, в невнятную сбивчивую трель.
- А что, если никто не доберется до Вирии к четвертой заре? - тревожно спросила мама.
- Тогда живое серебро станет мертвым, - печально сказал ворон, и в его глазу блеснула слеза. - Птенец превратится в кусок бесполезного металла. Разве что мальчишки найдут его, чтобы играться. Да взрослые, отобрав безделушку, выставят ее на своих ярмарках. Когда мир катится в пропасть, так хочется остановить его, и так горько, когда понимаешь, что сделать это не в состоянии. А ведь кто-то может. У нас еще есть время, чтобы отыскать юного душой. Главное условие отправной точки в Заоблачную Страну: заря впереди и три в запасе.
3
Неугомонными светлячками на небе переливались звезды.
"А вот полечу!" - ворочалась мысль в голове. Братья-сестры спокойно дрыхли, и лишь Марушины глаза настойчиво буравили звездное небо. Потом наползло серебряное веретено, скрывшее самые яркие звезды. Хотелось воспарить к нему прямо сейчас и обнаружить за буграми облаков сказочные просторы и многоголосый хор чудных птиц, славящих Марушу за ее подвиг.
Далеко распростерлось облако, даже орлу не взлететь над ним. Жгучее желание обернулось не менее жгучей тоской.
"Это несправедливо! - мысленно восклицала Маруша. - Дать право на подвиг, а потом взять и отобрать. Только б они никого не нашли. Тогда, быть может, снова разрешат лететь мне. О, Великий Птичий Бог, вразуми их и позволь мне отправиться в Вирию, чтобы птенец из серебра проснулся."
Облако спокойно уплыло, открыв чуть сместившиеся звезды. Боги не ответили Маруше. Лишь ветер посвистывал вдали, словно воздух рассекали чьи-то могучие крылья. Словно Великий Гоготун снова летел на свою славную битву с ужасными красноглазыми птицами, чьи перья окаменели за время тысячелетнего заточения в темных пещерах. Страшное землетрясение разодрало ткани земли и выпустило поганых уродцев на свободу. Тысячи птиц были пожраны ими за первые часы под лучами бесстрастного солнца. И сотни тысяч были повержены наземь кровавыми клочьями, когда огромной стаей пытались остановить пришельцев. А потом землю накрыла ночь. И оставшиеся птицы дрожали от ужаса, выглядывая из ложбинок и пещер на темные остроклювые силуэты, венчавшие холмы и горы под холодным светом луны. Орлы были растоптаны. Остатки некогда могущественных кланов коршунов и ястребов торопливо удирали, падая в глубины нескончаемого океана. Надежды угасли. И новый день не обещал ничего, кроме тысяч и миллионов кровавых жертв. О чем думал в ту ночь Великий Гусь? Что он сказал тонконогой цапле, единственной, без боязни вылетевшей встречать зарю. Что ответила она? О чем знала эта пара, взмывая в небеса? Они обрушились на полчища незваных гостей, перемешали их, сумели стравить друг с другом и опрокинуть в ущелье, которое внезапно взорвавшийся вулкан в считанные секунды затопил багровой лавой. Никто из оставшихся на земле не рискнул примкнуть к ним. А цапля и гусь, окинув взглядом притихший мир, на землю уже не вернулись. Что видишь, когда отрываешься от мира? Что чувствуешь, когда становишься богом?
А сегодня никто не звал на битву. Просто требовалось долететь до Вирии. Просто... Слово-то какое, будто до Заоблачной Страны лишь взмах крыла. Взмах, который запретили. Кто разрешил Великому Гусю совершить свой подвиг?
Сквозь переплетения прутьев пробился первый лучик, кольнувший в глаз. Маруша встрепенулась, выкарабкалась из теплой массы родственников, пуховым одеяльцем устилавшей гнездо. Когти чуть слышно царапнули бортик гнезда. Первая заря явилась миру, протянув по лазури небес свою алую полосу. Над дальними крышами пламенел осколок солнца. Где-то там между жизнью и смертью барахтался птенец с серебряными перьями. Умиротворенная тишина. Все еще спали. Все спокойно спали. И так же спокойно все будут спать и на четвертую зарю.
У кого спрашивал Великий Гусь позволение стать богом?
Крылья расправились. Взмах вознес Марушу над гнездом. Ветер направил вперед. Путь показался странно знакомым. Кого спросила тонконогая цапля, верной ли дорогой она отправилась в Вечность?
Никто не провожал Марушу. Лишь призрачные картинки, которые угодливо складывает сознание, когда над душами властвуют неисполнимые мечты. В них ворон махнул крылом. В них мама долго смотрела вслед тоскливым взглядом, словно ее дочь никогда уж не вернется из дальних странствий. Маруша не оборачивалась, чтобы не разрушать иллюзий, без которых становилось тоскливо, если бы не путь. Старый ворон сказал правду. Марушу вело неизъяснимое чувство, она знала, какой ветер сейчас подвернется под ее крыло, за каким холмом будет дерево, на котором можно чуть передохнуть, когда и куда именно свернуть, чтобы острие клюва было направлено в невидимую, но живую точку.
Солнце поднималось все выше, а перед Марушей раскрылась зеленая арка, образованная сцепившимися друг с другом ветками. Деревья росли настолько густо, что солнце лишь изредка пробивалось в этот сумеречный тоннель, раскрашивая покачивающуюся листву и морщинистую кору деревьев яркими бликами. Иногда в просветы деревьев проглядывали этажи человеческих строений. Солнечные зайчики норовили нырнуть в темную глубину за окнами. На одном из балконов стоял круглощекий мальчуган и с самым серьезным видом выдувал мыльные пузыри. Блестящие шары уносились ввысь и беззвучно рассыпались мелкими брызгами, коснувшись зеленого потолка. Два из них тут же последовали за Марушей, словно просились в Заоблачную Страну. Но Маруша все равно бы не взяла с собой никого. По этой дороге, считала гордая птичка, могла лететь только она сама.
Однако мыльные пузыри не отставали. Они весело скалились. Они добродушно улыбались, как могут улыбаться только мыльные пузыри. Они кружились, чуть не касаясь друг друга блестящими боками. Они подмигивали и торжествовали.
- Ну, чего надо? - недружелюбно поинтересовалась Маруша.
- Мы с тобой, мы с тобой, - в один голос залепетали младенческими голосочками радужные шары.
- А куда это со мной? - хитро прищурилась Маруша.
- В дальние страны! - возликовали пузыри. - Ты ведь летишь в дальние страны?
- Угадали, - вздохнула Маруша. - Возьму с собой, если подскажете дорогу.
- Давай, давай, - воодушевились шары. - Я изучил птичьи маршруты по специальной карте, вот, - поспешно похвастался первый. - А я так даже по двум картам, - тут же добавил второй.
И они, как маленькие луны, закрутились вокруг Маруши.
- Какой из путей ведет в Вирию? - спросила Маруша.
- Через край мира, - тревожно сказал первый. - А если не успеешь, то потом через поле без края, - испуганно добавил второй. - Ты туда не суйся, завопили они вместе. - Не будет тебе ни пуха, ни пера.
- Это как?
- Да вот так, - хмыкнули пузыри. - Полысеешь безвременно. А видела ли ты хоть одну лысую птицу?
И первый пузырь чуть не лопнул от смеха.
- Мне в другую сторону, - тут же высказался второй, отодвигаясь от своего братца. - Если еще спросить хочешь, то давай. А то чего время терять понапрасну.
- Ты сказал, если успеешь, - напомнила Маруша. - Что будет, если я успею и долечу до Вирии к следующей заре.
- О-о-о-о! - уважительно протянул пузырь, - а я знаю, знаю, - заголосил первый. - Если ты достигнешь Заоблачной Страны за одну ночь, то птицы воцарятся над миром, - перебил его второй. - Они будут вить гнезда во всех уголках Земли, - подтвердил первый. - Никто никогда не посмеет убить птицу, ибо оступившегося покарает птичий бог, - пообещал второй. - Разверзнется земля под ногами убийцы и будет он вечно гореть в огненной лаве, - предостерег первый. - Пропадут с лица Земли отравленные реки и дымные заводы, торжественно возвестил второй. - Леса разрастутся неимоверно, и отступят перед ними даже города, которые рухнут под напором джунглей и тайги, а их обломки послужат вместилищем птичьих поселений, - первый тут же подхватил тон братца.
- Здорово! - просияла Маруша. - Тогда мы перестанем бояться и заживем счастливо. Ночь Звездопада - самая счастливая ночь! А что вы можете сказать про третью ночь? Меня уж сильно ею застращали.
Пузыри задрожали.
- Там Тот, Кто Сидит На Качелях, - простонал первый. - Он похож на Мертвую Луну, - содрогнулся второй. - Вряд ли он пропустит тебя в последнюю ночь, засомневался первый. - Весь мир - его владения, - попробовал пояснить второй. - Нет ни живых, ни мертвых, лишь ты, да он, - продолжил первый. - И сила за ним, - прошептал второй пузырь и лопнул от страха.
Первый тревожно заметался.
- Погоди, - взмолилась Маруша. - Я же еще ничего не знаю про вторую ночь. Что будет, если...
Но неожиданная ветка коварно пересекла путь оставшегося пузыря, и он тут же разделил судьбу своего братца.
4
Скоро дома почти перестали встречаться. А в тополиные стены, то и дело начали встревать темные еловые лапы. Когда зеленый туннель оборвался, солнце уже упокоилось за краем земли. Сияла ровным светом Венера, да вслед за ней, игольчато мерцая, проклевывались на еще светлом небе первые звездочки. Багровая полоса заката постепенно угасала, а небеса наливались синью. Справа завис желтый серп месяца. А если вглядеться, то проступала вся Луна, черный шар, почти незаметный на фоне ночи.
"Доберусь до Вирии и попрошу у птиц все, в чем отказал ворон, - эта мысль согревала продрогшую и усталую птичку. - Что не может дать мудрость, сотворит волшебство!"
Поросшими палой травой рытвинами далеко внизу простиралась земля. На севере в небо уходил ствол высоченной, ободранной с одной стороны сосны. Все больше становилось звезд. Мостом протянулся от края до края Млечный Путь. Было б здорово взобраться на него и скатиться за горизонт по звездным россыпям. Звезды сверкали и сверху, и по сторонам, и даже внизу, отражаясь в небольших озерцах. Словно драгоценные камни, переливались они холодным светом. Из зеленого туннеля угодила Маруша в туннель ночи.
"Где же она, Заоблачная Страна? - думала Маруша, неспешно взмахивая крыльями. - Какая она? И каким станет мир, когда воцарится над ним птичий бог? Увижу ли я его в той стране? И какой стану я, когда солнце вновь поднимется над землей?"