— Мне кажется, что в пустыне местами все же встречается хоть немножечко зелени, — ответил я.
— Но я считал, что там сплошной песок, — сказал мистер Ромили. — Сплошной песок. Насколько хватает глаз.
— Да нет… По-моему, там и кактусы растут, и вообще… — сказал я. — Вы только посмотрите, как им это нравится.
— Нравится-то нравится, — сказал мистер Ромили. — Так вы считаете, что мох надо оставить?
— Конечно, — сказал я. — А может, положить еще чуть-чуть?
— Надеюсь, что это им не вредно. А они не могут заглотнуть его и подавиться? — спросил он опасливо.
— Нет, не думаю, — успокоил я его.
И с этого самого дня мои милые жабы могли не только зарываться в мох, но и сидеть на влажной подстилке, и лапки у них вскоре совсем поджили.
Вслед за этим я обратил внимание на рыб. Конечно, они обожали тубифексов, но я чувствовал, что им тоже не помешало бы разнообразие в пище.
— А что, если дать рыбкам немного дафний? — осторожно предложил я мистеру Ромили.
Дафнии — такие мелкие водяные рачки; их нам обычно присылали с фермы, поставлявшей в магазин для продажи свою продукцию — водоросли, улиток и пресноводную рыбу. Любители всегда покупали у нас маленькие баночки дафний, чтобы кормить своих рыбок.
— Дафний? — сказал мистер Ромили. — Кормить их дафниями? А разве они их едят?
— А если они их не едят, то зачем мы продаем их людям на корм для рыбок? — спросил я.
Мистер Ромили был сражен этим логическим доводом.
— А ведь вы правы, — сказал он. — Вы правы. У нас там осталось немного в подвале. Завтра как раз пришлют новых. Попробуйте дать им немножко и посмотрите, что получится.
Я бросил примерно по столовой ложке дафний в каждый аквариум, и рыбки набросились на них с таким же воодушевлением, как жабы и лягушки на мокриц.
Я задумал еще мероприятие, но тут требовался тонкий расчет — мне хотелось как можно красивее оформить аквариумы. А эту работу мистер Ромили неукоснительно и упорно выполнял сам. По-моему, она ему не особенно нравилась, но он, очевидно, полагал, что в круг его обязанностей как старшего сотрудника «фирмы» входит и оформление витрин.
— Мистер Ромили, — сказал я однажды, — мне сейчас как раз нечего делать, и покупателей нет. Не разрешите ли мне украсить один аквариум? Хочется поучиться делать это так же хорошо, как вы.
— Что вы, — ответил мистер Ромили и даже покраснел. — Не так уж хорошо я это умею…
— О, я считаю, что у вас прекрасно получается… И мне очень хочется научиться.
— Ну, разве что маленький аквариум… — сказал мистер Ромили. — Я дам вам несколько советов по ходу дела. Так… посмотрим, посмотрим… Ага, вон тот аквариум с моллинезиями. Его давно пора почистить. Пересадите их в другой аквариум, а этот опорожните и хорошенько промойте. Начнем сначала, хорошо?
Я выловил маленьким сачком всех рыбок, похожих на блестящие черные маслины, и перенес их в свободный аквариум. Потом я вылил воду, выскреб аквариум дочиста и окликнул мистера Ромили.
— Так… — начал он. — Насыпьте на дно немного песочку, камней… и, пожалуй, немного — м-м-м, валлиснерии, например, вон в тот уголок.
— А нельзя ли мне самому попробовать? — спросил я. — Мне… м-м-мм — мне кажется, я так лучше научусь, если буду делать все сам. А когда я кончу, вы посмотрите и скажете, что я сделал не так.
— Превосходная мысль, — сказал мистер Ромили и побрел к своей кассе, предоставив меня самому себе.
Это был всего-навсего маленький аквариум, но я работал над ним в поте лица. Я построил высокие дюны из серебристого песка. Я воздвиг игрушечные скалы. Я насадил рощи валлиснерий, где будут резвиться стайки моллинезий. Потом я осторожно налил в аквариум воду, а когда она согрелась до нужной температуры, пересадил в него рыбок и позвал мистера Ромили посмотреть на мою работу.
— Боже! — сказал он, глядя на аквариум. — Боже правый!
Он бросил на меня взгляд, в котором сквозило что-то вроде разочарования; мне даже показалось, что ему неприятно, что у меня так хорошо получилось. Я почувствовал, что надо спасать положение.
— Вам… вам действительно нравится? — спросил я.
— Это… просто замечательно! Замечательно! Ума не приложу, как вы этого добились.
— Я справился с этим только потому, что учился у вас, мистер Ромили, — сказал я. — Если бы вы меня не учили, у меня бы вовсе ничего не вышло.
— Ну что вы, что вы, — отвечал мистер Ромили, розовея. — Однако я заметил, что вы добавили кое-что от себя.
— Да я все это перенял, глядя на вас, — сказал я.
— Гм-мм. Весьма похвально, весьма похвально, — сказал мистер Ромили.
На следующий день он спросил меня, не хочу ли я оформить еще один аквариум. И я понял, что выиграл битву и при этом ухитрился не обидеть мистера Ромили.
Но мне отчаянно хотелось заняться тем огромным аквариумом, который стоял у нас в витрине. Он был фута четыре с половиной в длину и глубиной два фута шесть дюймов, и мы держали в нем массу ярких разноцветных рыбок. Но я твердо знал, что мне пока еще нельзя переступать границы дозволенного. Поэтому сначала я оформил несколько небольших аквариумов, и, когда мистер Ромили окончательно привык к тому, что я этим занимаюсь, я завел разговор о большом аквариуме на витрине.
— Можно мне попытаться сделать вот этот? — спросил я.
— Что? Украшение нашей витрины? — сказал он.
— Да, — ответил я. — Его давно… давно пора… хотя бы почистить. Вот я и подумал, что вы, может быть, разрешите мне кое-что там переделать?
— Ну, не знаю, — сказал мистер Ромили с сомнением в голосе. — Прямо не знаю. Это ведь работа не простая, знаете ли. И стоит он на самом виду. Он больше всего привлекает покупателей.
Он был совершенно прав; только покупателей привлекал не сам аквариум, а юркие стайки рыбок, играющих всеми цветами радуги. Едва ли их могли заманить декораторские ухищрения мистера Ромили, от которых дно аквариума больше всего напоминало развороченный пустырь.
— Я только попробую, можно? — сказал я. — А не выйдет — переделаю все по-старому. Я… я даже готов работать в выходной день.
— Ну зачем же! — мистер Ромили даже возмутился. — Нельзя просиживать целые дни в четырех стенах. Вы еще так молоды… вам нужно побегать, поразвлечься. Ну, так и быть, попробуйте, а там посмотрим.
На это дело у меня ушел почти целый день — приходилось еще обслуживать покупателей, которые заходили купить тубифексов, дафний, а иногда и древесную лягушку, чтобы пустить ее в свой пруд, или что-нибудь другое. Я трудился над этим гигантским аквариумом как одержимый. Я нагромоздил пологие дюны из песка и мощные скалы из прекрасного гранита. В долинах среди гранитных скал я раскинул леса валлиснерий и еще более нежных и пушистых водорослей. А по поверхности пустил маленькие белые цветы, которые плавали в воде, как крошечные белые кувшинки. За камнями и песком я скрыл обогреватель, термостат и аэратор — красотой они не блистали. Когда же я снова пустил в аквариум сверкающих алых меченосцев, блестящих черных моллинезий, серебряных молоточков и горящих, как праздничная иллюминация, неоновых тетра и взглянул со стороны на дело рук своих, должен признаться, я был глубоко потрясен собственной гениальностью. К моему огромному удовольствию, мистер Ромили пришел в неописуемый восторг.
— Изумительно, изумительно! — воскликнул он. — Просто изумительно!
— Недаром говорится, мистер Ромили, что хорошему ученику нужен хороший учитель, — сказал я.
— О, вы мне льстите, вы мне льстите, — сказал он, игриво грозя мне пальцем. — В данном случае ученик превзошел своего учителя.
— Ну, этого я бы не сказал. Но надеюсь, когда-нибудь смогу сравняться с вами.
С тех пор мне было разрешено оформлять все аквариумы и все клетки. Между нами говоря, я уверен, что мистер Ромили почувствовал большое облегчение, когда избавился от утомительного занятия — вымучивать из себя какие-то идеи при полном отсутствии художественного вкуса.
После недолгих поисков я выбрал маленькое кафе неподалеку от магазина и обычно обедал там, тем более что там оказалась славная официантка, которая за пару добрых слов приносила мне всегда больше сосисок, чем полагалось на одну порцию, и неизменно предупреждала меня о смертельной опасности, таившейся в сегодняшнем ирландском рагу. Однажды, отправляясь обедать, я открыл самый короткий путь в свое кафе. Это была узкая улочка между большими магазинами и высокими домами. Она была вымощена булыжником, и стоило мне свернуть туда, как я чувствовал, что переношусь в старый диккенсовский Лондон. Часть улочки была окаймлена деревьями, а дальше тянулся ряд маленьких лавчонок. Тогда-то я и сделал открытие: у нас не единственный зоомагазин в этом районе. Я набрел на владения Генри Беллоу.
Грязноватое окно его лавочки занимало не больше шести квадратных футов и уходило фута на два в глубину. Сверху донизу оно было уставлено маленькими клеточками, и в каждой из них сидели одна-две птички: зяблики, овсянки, чижи, канарейки или попугайчики. Под клетками окно было покрыто толстым слоем шелухи и птичьего помета, но сами клеточки были безукоризненно вычищены: на каждой из них красовались пучок салата или зеленая веточка, а также белая этикетка, на которой неровными печатными буквами была выведена надпись: «Продано». Стеклянная дверь лавочки была занавешена пожелтевшим от старости тюлем, а за стеклом висела картонка с готической надписью: «Добро пожаловать». Обратная сторона этой картонки, как мне предстояло узнать, с той же вежливостью извещала: «Сожалеем, но сегодня закрыто».
Торопясь по неровной мостовой к своим сосискам, я ни разу не видел, чтобы хоть один покупатель входил в эту дверь или выходил из нее. Вообще можно было подумать, что в этой лавке все вымерли, и только птички в окне время от времени сонно перепархивали с жердочки на жердочку. Проходили недели, и меня стало разбирать любопытство: почему это люди не забирают птичек, которых они купили? Быть того не могло, чтобы разные владельцы тридцати с лишним разнообразных птичек вдруг, все как один, решили, что они им ни к чему. А если уж произошло такое маловероятное событие, то почему не сняты ярлычки с надписью «Продано»? В обеденный перерыв мне никогда не хватало времени, чтобы расследовать эти таинственные обстоятельства. Но однажды мне наконец повезло. В тот день мистер Ромили порхал по всему магазину, мурлыча: «Я пчелка трудовая…», а потом спустился в подвал, и оттуда внезапно донесся душераздирающий вопль. Я заглянул вниз, соображая, что я там наделал или недоделал.
— Что случилось, мистер Ромили? — осторожно спросил я. Мистер Ромили показался внизу, держась руками за голову в совершенном отчаянии.
— Ах, я тупица! — выговорил он речитативом. — Безмозглый, безмозглый, безмозглый тупица!
Поняв, что я тут ни при чем, я несколько приободрился.
— А что случилось? — спросил я заботливо.
— Тубифексы и дафнии! — трагически воскликнул мистер Ромили, снимая очки и лихорадочно протирая стекла.
— Наверно, запасы кончились?
— Вот именно, — произнес мистер Ромили похоронным голосом. — Какая глупость с моей стороны! Какая вопиющая небрежность! Выгнать меня нужно. Нет, другого такого тупицу не сыскать…
— А разве их нельзя достать еще где-нибудь? — спросил я, прерывая словесное самобичевание мистера Ромили.
— Но их же всегда присылают с фермы, — возопил мистер Ромили, как будто я был посторонний и нуждался в объяснении. — Их присылают каждую неделю, когда я заказываю. А я — я, безнадежный идиот, — я забыл их заказать!
— Но разве их нельзя достать в другом месте? — спросил я.
— А гуппи, и меченосцы, и черные моллинезии — они ждут не дождутся своих тубифексов, — продолжал мистер Ромили, преисполняясь истерической жалости к самому себе. — Они так о них мечтают! Нет, я не смогу взглянуть рыбкам в глаза! У меня кусок в горле застрянет, когда я увижу их бедные мордочки за стеклом…
— Мистер Ромили, — решительно перебил я. — Можно ли достать тубифексов где-нибудь еще, кроме фермы?
— А? — сказал мистер Ромили, уставившись на меня. — В другом месте? Но их же всегда присылают с фермы… Погодите, погодите… Я начинаю понимать… Да-да.
Он с трудом взобрался по деревянной лесенке, вытирая пот со лба, и вылез наверх с видом единственного человека, оставшегося в живых после обвала в шахте. Он окинул комнату блуждающим, трагическим взглядом.
— Но где же? — произнес он наконец в отчаянии. — Где?
Я взял инициативу в свои руки.
— Может, у Беллоу? — сказал я.
— Беллоу? Беллоу? — повторил он. — Абсолютно неделовой человек. Торгует птицами. Вряд ли у него что-нибудь найдется.
— Но ведь попытка не пытка, — сказал я. — Может, я все-таки схожу узнаю?
Мистер Ромили задумался.
— Ну, ладно, — сказал он наконец, отворачиваясь от рыбок, которые сурово глядели на него через стекла аквариумов, — возьмите десять шиллингов в кассе и возвращайтесь поскорее.
Он дал мне ключ от кассы, упал на стул и скорбно уставился на свои начищенные до блеска ботинки. Я открыл кассу, взял бумажку в десять шиллингов, заполнил чек: «10 шил. — тубифекс», положил его в кассу, запер ее и сунул ключ в бесчувственную руку мистера Ромили. Не прошло и минуты, как я уже протискивался в толпе покупателей, глазеющих на витрины; я торопился к лавочке Беллоу по широкому тротуару, а громадные красные автобусы громыхали мимо с целой свитой такси и других машин. Я добрался до маленькой улочки, свернул за угол — и меня внезапно обняла мирная тишина. Грохот автобусов, шарканье подошв, визг тормозов и кряканье клаксонов заглохли, стали почти прекрасными, как отдаленный рокот прибоя.
С одной стороны улочки шла гладкая, потемневшая от копоти стена; с другой стороны железная ограда оберегала маленький церковный дворик. Какой-то благородный человек насадил здесь ряд платанов. Они склонялись через ограду, зеленой кровлей осеняя улочку, и по их пятнистым стволам гусеницы пяденицы совершали дальние и трудные переходы по коре, упорно стремясь к какой-то им самим неведомой цели. Там, где кончалась платановая аллея, начинался ряд торговых лавок. Их было всего шесть, и все они были крошечные, но каждая изо всех сил старалась выглядеть достойно.
Вот «Клемистра. Дамские моды» — и в окне довольно странная горжетка, которая, видимо, служила главной приманкой. От одного вида этой горжетки со стеклянными глазами и собственным хвостом в зубах у любого противника вивисекции, случись ему проходить мимо, остановилось бы сердце. Дальше располагался «Гномик. Легкие завтраки, чай и закуски», а потом, перекусив, вы могли перейти к «А.Уоллету. Табак», где в витрине не было ничего, кроме реклам сигарет и трубок, а в самом центре красовался крикливый плакат, рекламирующий трубочный табак. Я быстро миновал эти лавки, прошел мимо «Уильяма Дровера. Агента по продаже недвижимости», где было множество прелестных рисунков в коричневатых тонах с изображением уютных жилищ, мимо двери, довольно сурово и несколько неожиданно украшенной одиноким нежно-розовым унитазом, — «М. и Р. Драмлин. Водопроводчики» — до самого конца ряда, где выцветшая вывеска над дверью просто и без выкрутас извещала: «Генри Беллоу, специалист по пернатым». Наконец-то, подумал я, настал час, когда я проникну в эту лавку и, может быть, разгадаю тайну птиц, живущих в клетках с надписью: «Продано». Но когда я подошел к лавке, произошло нечто непредвиденное. Высокая, нескладная женщина в костюме из клетчатой шерсти и дурацкой тирольской шляпке с пером, опередив меня на какую-то секунду, уверенным шагом подошла к двери с объявлением «Добро пожаловать», открыла ее и прошла внутрь под мелодичный звон колокольчика. Я был потрясен. Первый раз за все это время я увидел покупателя, входящего в одну из этих лавчонок. Мне так хотелось посмотреть, что там произойдет, что я бросился вперед и проскочил в дверь, пока звон колокольчика еще не замер.
Внутри было почти совсем темно, и мы с дамой в тирольской шляпке оказались пойманными, как моль в пыльной паутине. Мы ждали, что кто-нибудь поспешит обслужить нас, услышав мелодичный звон колокольчика. Но напрасно: нас окружало полное безмолвие, если не считать слабого чириканья птиц в окне или внезапного шороха перьев, когда какаду, сидевший в углу, встряхнулся, — с таким звуком расправляют неглаженое белье. Хорошенько встряхнувшись, попугай склонил головку набок и сказал очень тихо и совершенно равнодушно: «Привет, привет, привет».
Мы ждали, кажется, целую вечность, хотя, может быть, прошло всего несколько секунд. Мои глаза постепенно привыкли к полутьме. Я разглядел небольшой прилавок, а за ним ящики с птичьим кормом, ракушками и другими необходимыми для птиц припасами; к прилавку были прислонены большие мешки с коноплей, просом и семечками. На одном из мешков сидела столбиком белая мышь, поглощая семена с лихорадочной поспешностью — так застенчивый гость в большой компании грызет палочки с сыром.
Я уже подумывал, не хлопнуть ли мне дверью, чтобы колокольчик зазвонил еще раз, как вдруг очень большая и очень старая охотничья собака вышла из двери позади прилавка и торжественно проковыляла через лавку, помахивая хвостом. Следом появился человек — видимо, сам мистер Беллоу. Это был высокий, плотный старик с огромной шапкой курчавых седых волос и густыми щетинистыми усами, похожими на дикие заросли терновника. Казалось, что там может угнездиться целая стая птиц. Из-под лохматых бровей сквозь стекла очков в золотой оправе поблескивали маленькие голубые глазки, яркие, как незабудки. Двигался он с величавой медлительностью, словно большой обленившийся тюлень. Выйдя из-за прилавка, он слегка поклонился.
— Сударыня, — сказал он густым раскатистым басом, — сударыня, я весь к вашим услугам.
Тирольская шляпка немного растерялась, услышав такое обращение.
— О, э-э-э… Добрый день, — сказала она.
— Чем могу служить? — спросил мистер Беллоу.
— Я, собственно, пришла посоветоваться… Э-э-э… мой племянник, видите ли… Ему скоро будет четырнадцать, и я хотела бы подарить ему птичку ко дню рождения. Он, знаете, очень увлекается птицами.
— Птичку, — сказал мистер Беллоу. — Птичку. А какую именно птичку, какой именно вид птички хотели бы вы ему подарить, сударыня?
— Ну… я… Я даже не знаю, — пробормотала дама в тирольской шляпке. — Может быть, канарейку?
— Канареек в это время года заводить не советую, — сказал мистер Беллоу, сокрушенно покачивая головой. — Я бы и сам на это не решился. И я был бы нечестным человеком, если бы продал вам канарейку, сударыня.
— Почему в это время года? — спросила явно встревоженная дама.
— Очень плохое время года для канареек, — сказал мистер Беллоу. — Представьте себе, болеют бронхитом.
— О! — воскликнула дама. — А если попугайчика?
— Вот этого я бы вам никак не посоветовал, сударыня. Сейчас везде ходит ужасный пситтакоз, — сказал мистер Беллоу.
— Что ходит? — спросила дама.
— Пситтакоз, сударыня. Знаете — попугайная болезнь. Почти все попугайчики заражены в это время года. А для людей, к вашему сведению, это смертельно опасно. У меня как раз вчера был инспектор из министерства здравоохранения, обследовал моих попугайчиков. Сказал, что они непременно рано или поздно заболеют. Так что я никак не смогу продать вам ни одного из них.
— Но какую же птицу вы можете предложить? — сказала дама упавшим голосом.
— Признаться, сударыня, сейчас очень, очень неподходящее время года для продажи птиц, — сказал мистер Беллоу. — Все поголовно линяют.
— Значит, вы мне не советуете покупать птицу? — спросила она. — А если взять еще что-нибудь… ну, скажем, белую мышку или другую зверюшку?
— А, но в таком случае, боюсь, вам придется поискать в другом месте, сударыня. Я ими не торгую, к сожалению.
— Ах, так, — ответила она. — Что ж, тогда можно зайти к Харродсу.
— Великолепнейший универсальный магазин, сударыня, — сказал мистер Беллоу. — Великолепнейший магазин. Совершенно уверен, что там найдется все, что вам угодно.
— Большое вам спасибо, — сказала она. — Вы так любезны. — И она вышла из лавки.
Когда дверь закрылась, мистер Беллоу повернулся и посмотрел на меня.
— Добрый день, — сказал я.
— Добрый день, сэр, — ответил он. — Я всецело в вашем распоряжении. Что вам угодно?
— Вообще-то я зашел спросить, нет ли у вас тубифексов, — сказал я. — Я служу в «Аквариуме», и у нас они кончились.
— Вот как, в «Аквариуме»? У этого самого Ромили?
— Да, у него.
— Так, так, — сказал мистер Беллоу. — А почему вы решили, что у меня есть тубифексы? Я занимаюсь пернатыми.
— Мистер Ромили так и сказал, а я подумал, что вдруг у вас случайно найдется немного, и решил зайти узнать.
— Что ж, представьте себе, вы не ошиблись, — сказал мистер Беллоу. — Пожалуйте за мной.
Он провел меня через дверь за прилавком в маленькую, неубранную, но очень уютную комнатушку. По виду кресел и дивана можно было сразу догадаться, что пес пользуется ими не меньше, чем сам мистер Беллоу. Мы оказались во дворике под сенью платана, росшего в церковном саду. В центре дворика был бассейн, в который из крана сочилась вода, а посередине на каменной горке стоял гипсовый Амур. Бассейн кишел золотыми рыбками, а в углу стояла большая банка из-под джема с изрядным комком тубифексов. Мистер Беллоу достал еще одну банку и отложил в нее немного червей, потом протянул ее мне.
— Вы очень добры, — сказал я. — Сколько я вам должен?
— Только не вздумайте платить, — ответил мистер Беллоу. — Платить не надо. Это подарок.
— Но… но они же страшно дорогие, — растерянно пробормотал я.
— Это подарок, мой мальчик. Примите это в подарок, — сказал мистер Беллоу.
Он проводил меня обратно в лавку.
— Скажите, пожалуйста, мистер Беллоу, а почему на всех клетках у вас в окне написано: «Продано»?
Он впился в меня пронзительными голубыми глазками.
— А потому, что они проданы, — ответил он.
— Но они уже целую вечность проданы. С того самого дня, как я хожу по этой улице. А это добрых два месяца. Что же, за ними так никто и не является?
— Нет, я просто… держу их пока у себя для людей, понимаете, пока они не смогут их забрать. Кто строит новые вольеры, кто чинит клетки и так далее, и тому подобное… — сказал мистер Беллоу.
— А вы их продали в подходящее время года? — спросил я.
По лицу мистера Беллоу промелькнула усмешка.
— А как же, конечно, — сказал он.
— А еще птицы у вас есть? — спросил я.
— Да, наверху, — сказал он. — Наверху.
— Если я зайду к вам как-нибудь в свободное время, вы мне их покажете?
Мистер Беллоу задумчиво разглядывал меня, поглаживая подбородок.
— Думаю, что это можно устроить, — сказал он. — Когда вы хотите зайти?
— У меня в субботу короткий день. Можно прийти в субботу после обеда?
— По субботам у меня обычно закрыто. Но вы позвоните три раза, и я вам открою.
— Большое спасибо, — сказал я. — И спасибо вам за тубифексов. Мистер Ромили будет очень признателен.
— Не за что, не за что, — ответил мистер Беллоу. — Всего вам хорошего.
Я вышел, прошел всю улочку и вернулся в наш магазин.
Несколько дней мистер Беллоу был главным предметом моих размышлений. Ни на одну минуту я не поверил, что птицы в его витрине проданы, но никак не мог додуматься, зачем было навешивать на них эти надписи. К тому же меня немало озадачило его явное нежелание продать птичку даме в тирольской шляпке. Я твердо решил, что в субботу вырву эту тайну у самого мистера Беллоу, чего бы мне это ни стоило.
Наконец настала суббота, и я, пройдя по улочке, ровно в два часа уже стоял перед лавкой мистера Беллоу. Надпись на дверях гласила: «Сожалеем, но сегодня закрыто». Тем не менее я нажал кнопку звонка три раза и стал доверчиво ждать. Вскоре мистер Беллоу отпер дверь.
— А, — сказал он. — Добрый день.
— Добрый день, мистер Беллоу.
— Прошу вас, входите, — гостеприимно пригласил меня мистер Беллоу. Я вошел, и он аккуратно запер за мной дверь лавки.
— Так вы хотели, чтобы я вам показал птичек? — спросил он.
— Пожалуйста, если можно.
Он провел меня через заднюю комнату наверх по очень узкой шаткой лесенке. Наверху были, насколько я мог судить, крохотная ванная, спальня и еще одна комната, куда меня и привел мистер Беллоу. Она была от пола до потолка уставлена клетками, а в них было полно птиц всех видов, форм и расцветок. Там были крохотные яркие ткачики из Африки и Азии. Было даже несколько великолепных австралийских вьюрков. Были там и попугаи, зеленые, как листочки, и красные кардиналы, багряные, как царские мантии. У меня захватило дух от восторга. Мистер Беллоу в отличие от мистера Ромили прекрасно разбирался в своем деле — он знал название каждой птички, да еще и научное название — по-латыни, знал, откуда она, и чем ее лучше всего кормить, и сколько яичек она кладет. Он был просто кладезем премудрости.
— А эти птицы тоже продаются? — спросил я, не сводя жадных глаз с красного кардинала.
— Конечно, — сказал мистер Беллоу и добавил: — Но исключительно в подходящее время года.
— Почему вы все говорите о подходящем времени? — спросил я. — Раз уж вы торгуете птицами, значит, их можно продавать в любое время года!
— Что ж, некоторые так и делают. Но у меня железное правило: я раз и навсегда решил не продавать птиц в неподходящее время года.
— Но я считал, что там сплошной песок, — сказал мистер Ромили. — Сплошной песок. Насколько хватает глаз.
— Да нет… По-моему, там и кактусы растут, и вообще… — сказал я. — Вы только посмотрите, как им это нравится.
— Нравится-то нравится, — сказал мистер Ромили. — Так вы считаете, что мох надо оставить?
— Конечно, — сказал я. — А может, положить еще чуть-чуть?
— Надеюсь, что это им не вредно. А они не могут заглотнуть его и подавиться? — спросил он опасливо.
— Нет, не думаю, — успокоил я его.
И с этого самого дня мои милые жабы могли не только зарываться в мох, но и сидеть на влажной подстилке, и лапки у них вскоре совсем поджили.
Вслед за этим я обратил внимание на рыб. Конечно, они обожали тубифексов, но я чувствовал, что им тоже не помешало бы разнообразие в пище.
— А что, если дать рыбкам немного дафний? — осторожно предложил я мистеру Ромили.
Дафнии — такие мелкие водяные рачки; их нам обычно присылали с фермы, поставлявшей в магазин для продажи свою продукцию — водоросли, улиток и пресноводную рыбу. Любители всегда покупали у нас маленькие баночки дафний, чтобы кормить своих рыбок.
— Дафний? — сказал мистер Ромили. — Кормить их дафниями? А разве они их едят?
— А если они их не едят, то зачем мы продаем их людям на корм для рыбок? — спросил я.
Мистер Ромили был сражен этим логическим доводом.
— А ведь вы правы, — сказал он. — Вы правы. У нас там осталось немного в подвале. Завтра как раз пришлют новых. Попробуйте дать им немножко и посмотрите, что получится.
Я бросил примерно по столовой ложке дафний в каждый аквариум, и рыбки набросились на них с таким же воодушевлением, как жабы и лягушки на мокриц.
Я задумал еще мероприятие, но тут требовался тонкий расчет — мне хотелось как можно красивее оформить аквариумы. А эту работу мистер Ромили неукоснительно и упорно выполнял сам. По-моему, она ему не особенно нравилась, но он, очевидно, полагал, что в круг его обязанностей как старшего сотрудника «фирмы» входит и оформление витрин.
— Мистер Ромили, — сказал я однажды, — мне сейчас как раз нечего делать, и покупателей нет. Не разрешите ли мне украсить один аквариум? Хочется поучиться делать это так же хорошо, как вы.
— Что вы, — ответил мистер Ромили и даже покраснел. — Не так уж хорошо я это умею…
— О, я считаю, что у вас прекрасно получается… И мне очень хочется научиться.
— Ну, разве что маленький аквариум… — сказал мистер Ромили. — Я дам вам несколько советов по ходу дела. Так… посмотрим, посмотрим… Ага, вон тот аквариум с моллинезиями. Его давно пора почистить. Пересадите их в другой аквариум, а этот опорожните и хорошенько промойте. Начнем сначала, хорошо?
Я выловил маленьким сачком всех рыбок, похожих на блестящие черные маслины, и перенес их в свободный аквариум. Потом я вылил воду, выскреб аквариум дочиста и окликнул мистера Ромили.
— Так… — начал он. — Насыпьте на дно немного песочку, камней… и, пожалуй, немного — м-м-м, валлиснерии, например, вон в тот уголок.
— А нельзя ли мне самому попробовать? — спросил я. — Мне… м-м-мм — мне кажется, я так лучше научусь, если буду делать все сам. А когда я кончу, вы посмотрите и скажете, что я сделал не так.
— Превосходная мысль, — сказал мистер Ромили и побрел к своей кассе, предоставив меня самому себе.
Это был всего-навсего маленький аквариум, но я работал над ним в поте лица. Я построил высокие дюны из серебристого песка. Я воздвиг игрушечные скалы. Я насадил рощи валлиснерий, где будут резвиться стайки моллинезий. Потом я осторожно налил в аквариум воду, а когда она согрелась до нужной температуры, пересадил в него рыбок и позвал мистера Ромили посмотреть на мою работу.
— Боже! — сказал он, глядя на аквариум. — Боже правый!
Он бросил на меня взгляд, в котором сквозило что-то вроде разочарования; мне даже показалось, что ему неприятно, что у меня так хорошо получилось. Я почувствовал, что надо спасать положение.
— Вам… вам действительно нравится? — спросил я.
— Это… просто замечательно! Замечательно! Ума не приложу, как вы этого добились.
— Я справился с этим только потому, что учился у вас, мистер Ромили, — сказал я. — Если бы вы меня не учили, у меня бы вовсе ничего не вышло.
— Ну что вы, что вы, — отвечал мистер Ромили, розовея. — Однако я заметил, что вы добавили кое-что от себя.
— Да я все это перенял, глядя на вас, — сказал я.
— Гм-мм. Весьма похвально, весьма похвально, — сказал мистер Ромили.
На следующий день он спросил меня, не хочу ли я оформить еще один аквариум. И я понял, что выиграл битву и при этом ухитрился не обидеть мистера Ромили.
Но мне отчаянно хотелось заняться тем огромным аквариумом, который стоял у нас в витрине. Он был фута четыре с половиной в длину и глубиной два фута шесть дюймов, и мы держали в нем массу ярких разноцветных рыбок. Но я твердо знал, что мне пока еще нельзя переступать границы дозволенного. Поэтому сначала я оформил несколько небольших аквариумов, и, когда мистер Ромили окончательно привык к тому, что я этим занимаюсь, я завел разговор о большом аквариуме на витрине.
— Можно мне попытаться сделать вот этот? — спросил я.
— Что? Украшение нашей витрины? — сказал он.
— Да, — ответил я. — Его давно… давно пора… хотя бы почистить. Вот я и подумал, что вы, может быть, разрешите мне кое-что там переделать?
— Ну, не знаю, — сказал мистер Ромили с сомнением в голосе. — Прямо не знаю. Это ведь работа не простая, знаете ли. И стоит он на самом виду. Он больше всего привлекает покупателей.
Он был совершенно прав; только покупателей привлекал не сам аквариум, а юркие стайки рыбок, играющих всеми цветами радуги. Едва ли их могли заманить декораторские ухищрения мистера Ромили, от которых дно аквариума больше всего напоминало развороченный пустырь.
— Я только попробую, можно? — сказал я. — А не выйдет — переделаю все по-старому. Я… я даже готов работать в выходной день.
— Ну зачем же! — мистер Ромили даже возмутился. — Нельзя просиживать целые дни в четырех стенах. Вы еще так молоды… вам нужно побегать, поразвлечься. Ну, так и быть, попробуйте, а там посмотрим.
На это дело у меня ушел почти целый день — приходилось еще обслуживать покупателей, которые заходили купить тубифексов, дафний, а иногда и древесную лягушку, чтобы пустить ее в свой пруд, или что-нибудь другое. Я трудился над этим гигантским аквариумом как одержимый. Я нагромоздил пологие дюны из песка и мощные скалы из прекрасного гранита. В долинах среди гранитных скал я раскинул леса валлиснерий и еще более нежных и пушистых водорослей. А по поверхности пустил маленькие белые цветы, которые плавали в воде, как крошечные белые кувшинки. За камнями и песком я скрыл обогреватель, термостат и аэратор — красотой они не блистали. Когда же я снова пустил в аквариум сверкающих алых меченосцев, блестящих черных моллинезий, серебряных молоточков и горящих, как праздничная иллюминация, неоновых тетра и взглянул со стороны на дело рук своих, должен признаться, я был глубоко потрясен собственной гениальностью. К моему огромному удовольствию, мистер Ромили пришел в неописуемый восторг.
— Изумительно, изумительно! — воскликнул он. — Просто изумительно!
— Недаром говорится, мистер Ромили, что хорошему ученику нужен хороший учитель, — сказал я.
— О, вы мне льстите, вы мне льстите, — сказал он, игриво грозя мне пальцем. — В данном случае ученик превзошел своего учителя.
— Ну, этого я бы не сказал. Но надеюсь, когда-нибудь смогу сравняться с вами.
С тех пор мне было разрешено оформлять все аквариумы и все клетки. Между нами говоря, я уверен, что мистер Ромили почувствовал большое облегчение, когда избавился от утомительного занятия — вымучивать из себя какие-то идеи при полном отсутствии художественного вкуса.
После недолгих поисков я выбрал маленькое кафе неподалеку от магазина и обычно обедал там, тем более что там оказалась славная официантка, которая за пару добрых слов приносила мне всегда больше сосисок, чем полагалось на одну порцию, и неизменно предупреждала меня о смертельной опасности, таившейся в сегодняшнем ирландском рагу. Однажды, отправляясь обедать, я открыл самый короткий путь в свое кафе. Это была узкая улочка между большими магазинами и высокими домами. Она была вымощена булыжником, и стоило мне свернуть туда, как я чувствовал, что переношусь в старый диккенсовский Лондон. Часть улочки была окаймлена деревьями, а дальше тянулся ряд маленьких лавчонок. Тогда-то я и сделал открытие: у нас не единственный зоомагазин в этом районе. Я набрел на владения Генри Беллоу.
Грязноватое окно его лавочки занимало не больше шести квадратных футов и уходило фута на два в глубину. Сверху донизу оно было уставлено маленькими клеточками, и в каждой из них сидели одна-две птички: зяблики, овсянки, чижи, канарейки или попугайчики. Под клетками окно было покрыто толстым слоем шелухи и птичьего помета, но сами клеточки были безукоризненно вычищены: на каждой из них красовались пучок салата или зеленая веточка, а также белая этикетка, на которой неровными печатными буквами была выведена надпись: «Продано». Стеклянная дверь лавочки была занавешена пожелтевшим от старости тюлем, а за стеклом висела картонка с готической надписью: «Добро пожаловать». Обратная сторона этой картонки, как мне предстояло узнать, с той же вежливостью извещала: «Сожалеем, но сегодня закрыто».
Торопясь по неровной мостовой к своим сосискам, я ни разу не видел, чтобы хоть один покупатель входил в эту дверь или выходил из нее. Вообще можно было подумать, что в этой лавке все вымерли, и только птички в окне время от времени сонно перепархивали с жердочки на жердочку. Проходили недели, и меня стало разбирать любопытство: почему это люди не забирают птичек, которых они купили? Быть того не могло, чтобы разные владельцы тридцати с лишним разнообразных птичек вдруг, все как один, решили, что они им ни к чему. А если уж произошло такое маловероятное событие, то почему не сняты ярлычки с надписью «Продано»? В обеденный перерыв мне никогда не хватало времени, чтобы расследовать эти таинственные обстоятельства. Но однажды мне наконец повезло. В тот день мистер Ромили порхал по всему магазину, мурлыча: «Я пчелка трудовая…», а потом спустился в подвал, и оттуда внезапно донесся душераздирающий вопль. Я заглянул вниз, соображая, что я там наделал или недоделал.
— Что случилось, мистер Ромили? — осторожно спросил я. Мистер Ромили показался внизу, держась руками за голову в совершенном отчаянии.
— Ах, я тупица! — выговорил он речитативом. — Безмозглый, безмозглый, безмозглый тупица!
Поняв, что я тут ни при чем, я несколько приободрился.
— А что случилось? — спросил я заботливо.
— Тубифексы и дафнии! — трагически воскликнул мистер Ромили, снимая очки и лихорадочно протирая стекла.
— Наверно, запасы кончились?
— Вот именно, — произнес мистер Ромили похоронным голосом. — Какая глупость с моей стороны! Какая вопиющая небрежность! Выгнать меня нужно. Нет, другого такого тупицу не сыскать…
— А разве их нельзя достать еще где-нибудь? — спросил я, прерывая словесное самобичевание мистера Ромили.
— Но их же всегда присылают с фермы, — возопил мистер Ромили, как будто я был посторонний и нуждался в объяснении. — Их присылают каждую неделю, когда я заказываю. А я — я, безнадежный идиот, — я забыл их заказать!
— Но разве их нельзя достать в другом месте? — спросил я.
— А гуппи, и меченосцы, и черные моллинезии — они ждут не дождутся своих тубифексов, — продолжал мистер Ромили, преисполняясь истерической жалости к самому себе. — Они так о них мечтают! Нет, я не смогу взглянуть рыбкам в глаза! У меня кусок в горле застрянет, когда я увижу их бедные мордочки за стеклом…
— Мистер Ромили, — решительно перебил я. — Можно ли достать тубифексов где-нибудь еще, кроме фермы?
— А? — сказал мистер Ромили, уставившись на меня. — В другом месте? Но их же всегда присылают с фермы… Погодите, погодите… Я начинаю понимать… Да-да.
Он с трудом взобрался по деревянной лесенке, вытирая пот со лба, и вылез наверх с видом единственного человека, оставшегося в живых после обвала в шахте. Он окинул комнату блуждающим, трагическим взглядом.
— Но где же? — произнес он наконец в отчаянии. — Где?
Я взял инициативу в свои руки.
— Может, у Беллоу? — сказал я.
— Беллоу? Беллоу? — повторил он. — Абсолютно неделовой человек. Торгует птицами. Вряд ли у него что-нибудь найдется.
— Но ведь попытка не пытка, — сказал я. — Может, я все-таки схожу узнаю?
Мистер Ромили задумался.
— Ну, ладно, — сказал он наконец, отворачиваясь от рыбок, которые сурово глядели на него через стекла аквариумов, — возьмите десять шиллингов в кассе и возвращайтесь поскорее.
Он дал мне ключ от кассы, упал на стул и скорбно уставился на свои начищенные до блеска ботинки. Я открыл кассу, взял бумажку в десять шиллингов, заполнил чек: «10 шил. — тубифекс», положил его в кассу, запер ее и сунул ключ в бесчувственную руку мистера Ромили. Не прошло и минуты, как я уже протискивался в толпе покупателей, глазеющих на витрины; я торопился к лавочке Беллоу по широкому тротуару, а громадные красные автобусы громыхали мимо с целой свитой такси и других машин. Я добрался до маленькой улочки, свернул за угол — и меня внезапно обняла мирная тишина. Грохот автобусов, шарканье подошв, визг тормозов и кряканье клаксонов заглохли, стали почти прекрасными, как отдаленный рокот прибоя.
С одной стороны улочки шла гладкая, потемневшая от копоти стена; с другой стороны железная ограда оберегала маленький церковный дворик. Какой-то благородный человек насадил здесь ряд платанов. Они склонялись через ограду, зеленой кровлей осеняя улочку, и по их пятнистым стволам гусеницы пяденицы совершали дальние и трудные переходы по коре, упорно стремясь к какой-то им самим неведомой цели. Там, где кончалась платановая аллея, начинался ряд торговых лавок. Их было всего шесть, и все они были крошечные, но каждая изо всех сил старалась выглядеть достойно.
Вот «Клемистра. Дамские моды» — и в окне довольно странная горжетка, которая, видимо, служила главной приманкой. От одного вида этой горжетки со стеклянными глазами и собственным хвостом в зубах у любого противника вивисекции, случись ему проходить мимо, остановилось бы сердце. Дальше располагался «Гномик. Легкие завтраки, чай и закуски», а потом, перекусив, вы могли перейти к «А.Уоллету. Табак», где в витрине не было ничего, кроме реклам сигарет и трубок, а в самом центре красовался крикливый плакат, рекламирующий трубочный табак. Я быстро миновал эти лавки, прошел мимо «Уильяма Дровера. Агента по продаже недвижимости», где было множество прелестных рисунков в коричневатых тонах с изображением уютных жилищ, мимо двери, довольно сурово и несколько неожиданно украшенной одиноким нежно-розовым унитазом, — «М. и Р. Драмлин. Водопроводчики» — до самого конца ряда, где выцветшая вывеска над дверью просто и без выкрутас извещала: «Генри Беллоу, специалист по пернатым». Наконец-то, подумал я, настал час, когда я проникну в эту лавку и, может быть, разгадаю тайну птиц, живущих в клетках с надписью: «Продано». Но когда я подошел к лавке, произошло нечто непредвиденное. Высокая, нескладная женщина в костюме из клетчатой шерсти и дурацкой тирольской шляпке с пером, опередив меня на какую-то секунду, уверенным шагом подошла к двери с объявлением «Добро пожаловать», открыла ее и прошла внутрь под мелодичный звон колокольчика. Я был потрясен. Первый раз за все это время я увидел покупателя, входящего в одну из этих лавчонок. Мне так хотелось посмотреть, что там произойдет, что я бросился вперед и проскочил в дверь, пока звон колокольчика еще не замер.
Внутри было почти совсем темно, и мы с дамой в тирольской шляпке оказались пойманными, как моль в пыльной паутине. Мы ждали, что кто-нибудь поспешит обслужить нас, услышав мелодичный звон колокольчика. Но напрасно: нас окружало полное безмолвие, если не считать слабого чириканья птиц в окне или внезапного шороха перьев, когда какаду, сидевший в углу, встряхнулся, — с таким звуком расправляют неглаженое белье. Хорошенько встряхнувшись, попугай склонил головку набок и сказал очень тихо и совершенно равнодушно: «Привет, привет, привет».
Мы ждали, кажется, целую вечность, хотя, может быть, прошло всего несколько секунд. Мои глаза постепенно привыкли к полутьме. Я разглядел небольшой прилавок, а за ним ящики с птичьим кормом, ракушками и другими необходимыми для птиц припасами; к прилавку были прислонены большие мешки с коноплей, просом и семечками. На одном из мешков сидела столбиком белая мышь, поглощая семена с лихорадочной поспешностью — так застенчивый гость в большой компании грызет палочки с сыром.
Я уже подумывал, не хлопнуть ли мне дверью, чтобы колокольчик зазвонил еще раз, как вдруг очень большая и очень старая охотничья собака вышла из двери позади прилавка и торжественно проковыляла через лавку, помахивая хвостом. Следом появился человек — видимо, сам мистер Беллоу. Это был высокий, плотный старик с огромной шапкой курчавых седых волос и густыми щетинистыми усами, похожими на дикие заросли терновника. Казалось, что там может угнездиться целая стая птиц. Из-под лохматых бровей сквозь стекла очков в золотой оправе поблескивали маленькие голубые глазки, яркие, как незабудки. Двигался он с величавой медлительностью, словно большой обленившийся тюлень. Выйдя из-за прилавка, он слегка поклонился.
— Сударыня, — сказал он густым раскатистым басом, — сударыня, я весь к вашим услугам.
Тирольская шляпка немного растерялась, услышав такое обращение.
— О, э-э-э… Добрый день, — сказала она.
— Чем могу служить? — спросил мистер Беллоу.
— Я, собственно, пришла посоветоваться… Э-э-э… мой племянник, видите ли… Ему скоро будет четырнадцать, и я хотела бы подарить ему птичку ко дню рождения. Он, знаете, очень увлекается птицами.
— Птичку, — сказал мистер Беллоу. — Птичку. А какую именно птичку, какой именно вид птички хотели бы вы ему подарить, сударыня?
— Ну… я… Я даже не знаю, — пробормотала дама в тирольской шляпке. — Может быть, канарейку?
— Канареек в это время года заводить не советую, — сказал мистер Беллоу, сокрушенно покачивая головой. — Я бы и сам на это не решился. И я был бы нечестным человеком, если бы продал вам канарейку, сударыня.
— Почему в это время года? — спросила явно встревоженная дама.
— Очень плохое время года для канареек, — сказал мистер Беллоу. — Представьте себе, болеют бронхитом.
— О! — воскликнула дама. — А если попугайчика?
— Вот этого я бы вам никак не посоветовал, сударыня. Сейчас везде ходит ужасный пситтакоз, — сказал мистер Беллоу.
— Что ходит? — спросила дама.
— Пситтакоз, сударыня. Знаете — попугайная болезнь. Почти все попугайчики заражены в это время года. А для людей, к вашему сведению, это смертельно опасно. У меня как раз вчера был инспектор из министерства здравоохранения, обследовал моих попугайчиков. Сказал, что они непременно рано или поздно заболеют. Так что я никак не смогу продать вам ни одного из них.
— Но какую же птицу вы можете предложить? — сказала дама упавшим голосом.
— Признаться, сударыня, сейчас очень, очень неподходящее время года для продажи птиц, — сказал мистер Беллоу. — Все поголовно линяют.
— Значит, вы мне не советуете покупать птицу? — спросила она. — А если взять еще что-нибудь… ну, скажем, белую мышку или другую зверюшку?
— А, но в таком случае, боюсь, вам придется поискать в другом месте, сударыня. Я ими не торгую, к сожалению.
— Ах, так, — ответила она. — Что ж, тогда можно зайти к Харродсу.
— Великолепнейший универсальный магазин, сударыня, — сказал мистер Беллоу. — Великолепнейший магазин. Совершенно уверен, что там найдется все, что вам угодно.
— Большое вам спасибо, — сказала она. — Вы так любезны. — И она вышла из лавки.
Когда дверь закрылась, мистер Беллоу повернулся и посмотрел на меня.
— Добрый день, — сказал я.
— Добрый день, сэр, — ответил он. — Я всецело в вашем распоряжении. Что вам угодно?
— Вообще-то я зашел спросить, нет ли у вас тубифексов, — сказал я. — Я служу в «Аквариуме», и у нас они кончились.
— Вот как, в «Аквариуме»? У этого самого Ромили?
— Да, у него.
— Так, так, — сказал мистер Беллоу. — А почему вы решили, что у меня есть тубифексы? Я занимаюсь пернатыми.
— Мистер Ромили так и сказал, а я подумал, что вдруг у вас случайно найдется немного, и решил зайти узнать.
— Что ж, представьте себе, вы не ошиблись, — сказал мистер Беллоу. — Пожалуйте за мной.
Он провел меня через дверь за прилавком в маленькую, неубранную, но очень уютную комнатушку. По виду кресел и дивана можно было сразу догадаться, что пес пользуется ими не меньше, чем сам мистер Беллоу. Мы оказались во дворике под сенью платана, росшего в церковном саду. В центре дворика был бассейн, в который из крана сочилась вода, а посередине на каменной горке стоял гипсовый Амур. Бассейн кишел золотыми рыбками, а в углу стояла большая банка из-под джема с изрядным комком тубифексов. Мистер Беллоу достал еще одну банку и отложил в нее немного червей, потом протянул ее мне.
— Вы очень добры, — сказал я. — Сколько я вам должен?
— Только не вздумайте платить, — ответил мистер Беллоу. — Платить не надо. Это подарок.
— Но… но они же страшно дорогие, — растерянно пробормотал я.
— Это подарок, мой мальчик. Примите это в подарок, — сказал мистер Беллоу.
Он проводил меня обратно в лавку.
— Скажите, пожалуйста, мистер Беллоу, а почему на всех клетках у вас в окне написано: «Продано»?
Он впился в меня пронзительными голубыми глазками.
— А потому, что они проданы, — ответил он.
— Но они уже целую вечность проданы. С того самого дня, как я хожу по этой улице. А это добрых два месяца. Что же, за ними так никто и не является?
— Нет, я просто… держу их пока у себя для людей, понимаете, пока они не смогут их забрать. Кто строит новые вольеры, кто чинит клетки и так далее, и тому подобное… — сказал мистер Беллоу.
— А вы их продали в подходящее время года? — спросил я.
По лицу мистера Беллоу промелькнула усмешка.
— А как же, конечно, — сказал он.
— А еще птицы у вас есть? — спросил я.
— Да, наверху, — сказал он. — Наверху.
— Если я зайду к вам как-нибудь в свободное время, вы мне их покажете?
Мистер Беллоу задумчиво разглядывал меня, поглаживая подбородок.
— Думаю, что это можно устроить, — сказал он. — Когда вы хотите зайти?
— У меня в субботу короткий день. Можно прийти в субботу после обеда?
— По субботам у меня обычно закрыто. Но вы позвоните три раза, и я вам открою.
— Большое спасибо, — сказал я. — И спасибо вам за тубифексов. Мистер Ромили будет очень признателен.
— Не за что, не за что, — ответил мистер Беллоу. — Всего вам хорошего.
Я вышел, прошел всю улочку и вернулся в наш магазин.
Несколько дней мистер Беллоу был главным предметом моих размышлений. Ни на одну минуту я не поверил, что птицы в его витрине проданы, но никак не мог додуматься, зачем было навешивать на них эти надписи. К тому же меня немало озадачило его явное нежелание продать птичку даме в тирольской шляпке. Я твердо решил, что в субботу вырву эту тайну у самого мистера Беллоу, чего бы мне это ни стоило.
Наконец настала суббота, и я, пройдя по улочке, ровно в два часа уже стоял перед лавкой мистера Беллоу. Надпись на дверях гласила: «Сожалеем, но сегодня закрыто». Тем не менее я нажал кнопку звонка три раза и стал доверчиво ждать. Вскоре мистер Беллоу отпер дверь.
— А, — сказал он. — Добрый день.
— Добрый день, мистер Беллоу.
— Прошу вас, входите, — гостеприимно пригласил меня мистер Беллоу. Я вошел, и он аккуратно запер за мной дверь лавки.
— Так вы хотели, чтобы я вам показал птичек? — спросил он.
— Пожалуйста, если можно.
Он провел меня через заднюю комнату наверх по очень узкой шаткой лесенке. Наверху были, насколько я мог судить, крохотная ванная, спальня и еще одна комната, куда меня и привел мистер Беллоу. Она была от пола до потолка уставлена клетками, а в них было полно птиц всех видов, форм и расцветок. Там были крохотные яркие ткачики из Африки и Азии. Было даже несколько великолепных австралийских вьюрков. Были там и попугаи, зеленые, как листочки, и красные кардиналы, багряные, как царские мантии. У меня захватило дух от восторга. Мистер Беллоу в отличие от мистера Ромили прекрасно разбирался в своем деле — он знал название каждой птички, да еще и научное название — по-латыни, знал, откуда она, и чем ее лучше всего кормить, и сколько яичек она кладет. Он был просто кладезем премудрости.
— А эти птицы тоже продаются? — спросил я, не сводя жадных глаз с красного кардинала.
— Конечно, — сказал мистер Беллоу и добавил: — Но исключительно в подходящее время года.
— Почему вы все говорите о подходящем времени? — спросил я. — Раз уж вы торгуете птицами, значит, их можно продавать в любое время года!
— Что ж, некоторые так и делают. Но у меня железное правило: я раз и навсегда решил не продавать птиц в неподходящее время года.