Дашков Андрей Георгиевич. Умри или исчезни!

   …В течение десяти минут самолет летел на высоте двенадцать километров. Теоретически этого было достаточно, чтобы все живое в разгерметизированной кабине стало мертвым.
   Потом началось неизбежное снижение. Высвободившийся штурвал отвалился от вспученного живота пилота. Спустя некоторое время угол пикирования достиг критического значения. В сгущающихся сумерках мерцали шкалы приборов, сигнализирующих об обреченности машины. Прогретый воздух плотных слоев атмосферы с шумом врывался в отверстие, пробитое женским телом, и закручивался теплым вихрем…
   Еще через шесть минут пилот зашевелился. Его глаза, припорошенные тающим инеем, открылись пошире. Рука ледяной мумии с хрустом распрямилась и потянула штурвал на себя, предотвращая бесконтрольное падение самолета. В уши ворвались отчаянные вопли диспетчеров.
   Девятаев негнущимися пальцами поправил ларингофон и слегка изменившимся голосом запросил данные для посадки.

* * *

   Он благополучно посадил поврежденный самолет и объяснил появление дыры в лобовом стекле столкновением с птицей. Поскольку обошлось без жертв, а борт был частным, специальное расследование не проводилось. Недоумение у техников вызвало только то, что они не нашли никаких следов перьев, костей или мяса внутри кабины. В остальном инцидент казался исчерпанным, и Девятаева поздравили со вторым рождением. Никто не знал, насколько это верно. «Счастливчику пришлось поставить выпивку в местном баре.
   Экс-полковник был необщителен, и только один человек из аэродромной службы заметил странную вещь: раньше глаза пилота были глубокого синего цвета, удачно сочетавшегося с темными волосами, а теперь они стали бледно-голубыми, как у младенца.
   «Линзы, – решил этот человек. – Вот это да: полковник приобрел цветные контактные линзы!.. Должно быть, совсем рехнулся от одиночества».

Глава сорок третья

   Мальчик казался остекленевшим. Он замерз так сильно, что даже не дрожал. Там, откуда он переместился, стоял десятиградусный мороз. Теплый воздух летней ночи еще не успел растопить сковавшую его скорлупу. На босых израненных ногах тускло блестели льдинки и комья влажной грязи, смешавшейся с кровью.
   Было видно, что он потерял способность двигаться. Струйки воды, стекавшие с редких волос, попадали в открытые глаза, но он не мог опустить веки. Спортивный костюм задубел от грязи… Мальчик был настолько беспомощной и легкой дичью, что это, возможно, умилило даже барона Найссаара. Тем не менее, когда на аллее появился Голиков, Виктор недолго колебался, в кого стрелять первым, – и выстрелил в ребенка.
   Саша Киреев почувствовал сильный удар в правое плечо, будто его ткнули туда тупой палкой. Невероятная усталость сыграла роль анестезии. Он потерял сознание раньше, чем равновесие.
   Его отбросило на несколько шагов назад, и он упал, свернув голову набок, как сломанная кукла. Трава под ним мгновенно съежилась и пожелтела.
   Второго выстрела из «штайера» не последовало, потому что загремел «беретта». Увидев, что произошло с мальчиком из кошмаров. Макс побежал к нему, на бегу стреляя в Найссаара. Вначале он промахнулся и попал лишь тогда, когда на него уже уставился черный зрачок «штайера». Пуля отделила мясо от кости на бедре Виктора и вышла наружу вместе с клочьями мышцы. Бывшего владельца клуба развернуло, как будто он стоял на вращающейся платформе, и рука с пистолетом оказалась направленной в сторону от бегущей мишени.
   Несмотря на болевой шок, барон остался в сознании и сумел избежать еще двух попаданий, сразу же повалившись на землю. Голиков впервые воочию увидел, что означает совершенное умение перемещаться. Найссаар закрыл глаза, опустив тяжелые веки кокаиниста, и уже через мгновение его тело исчезло. Раздался тихий хлопок воздуха, заполнившего образовавшуюся пустоту в пространстве.
   Макс опустил пушку и остолбенело глядел на дрожащие стебли примятой травы. Даже теперь ему было трудно поверить в то, что Виктор не прячется где-нибудь поблизости, проделав фокус с переменой места в духе Дэвида Копперфилда.
   Угасающий луч призыва снова скользнул по нему, вызвав мгновенное помутнение рассудка. Через секунду Макс уже стоял на коленях возле мальчика, испытывая чувство необъяснимого родства с совершенно чужим человеком.
   Тот дышал слабо и неравномерно. Макс не мог судить, насколько серьезна рана в верхней части груди. Он засунул «беретту» за пояс и в этот момент увидел возле головы лежащего брюки и туфли Клейна. Масон наклонился и пощупал пульс раненого.
   – Кажется, успели, – сказал он Максу. – Неси его к черному ходу. Постарайся, чтобы тебя никто не увидел. Вызови своего врача. Лучше всего, если прямо сейчас начнется фейерверк – тогда гости и слуги забудут о выстрелах. Быстрее! Здесь любопытных больше, чем ты думаешь.
   «Опять он командует мной!» – подумал Максим со вздохом и осторожно поднял мальчика на руки. Тот оказался неожиданно тяжелым. Голиков ощутил холодную влагу, которой был пропитан спортивный костюм. Потом к ней стала примешиваться теплая густая кровь…
   Он чувствовал боль союзника почти как свою собственную, но это чувство было начисто лишено сентиментальности. Существовала только суровая необходимость, чтобы этот ребенок выжил, к тому же совершенно неосознанная. Он тащил его по заброшенным аллеям, известным только ему да еще, может быть, сторожевым псам. Отчаянный зов больше не терзал его, превратившись в вибрирующее внутри ощущение общей тревоги.
   Дверь, выводящая из дома прямо в сад, оказалась запертой, и Макс высадил ее ударом ноги. Сейчас он предпочитал болезненное сотрясение потерянному времени.
   Задыхаясь, он поднялся по узкой лестнице для прислуги на второй этаж и положил мальчика на кровать в одной из спален. Схватил телефонную трубку и вызвал своего врача. Даже при наилучшем стечении обстоятельств тому требовалось около часа, чтобы приехать в поместье из города.
   В этот момент раздался мощный грохот, и Макс рванулся к окнам. Полутьма за стеклами расцветилась вспышками изумрудно-зеленого, ярко-красного, сине-голубого. Клейн был прав – его нервы ни к черту не годились. Начался фейерверк. Гости закричали и захлопали в ладоши, стекаясь к террасе. Многие на ходу оправлялись и застегивались. Некоторые все же предпочли остаться в своих укрытиях, сочетая феерию света с оргазмами. Предстояла вторая серия дебоша.
   Слуги выкатили машину для производства мороженого; почти сразу же снова появилось шампанское. Хлопки ракет слились в непрерывную канонаду. Зрелище действительно было волшебным и завораживающим – недаром Голиков пригласил известного на всю страну специалиста по фейерверкам.
   Жаль только, что та, ради которой это все было устроено, не могла насладиться им. Где она, кстати? Ищет его или валяется на ковре с Мариной, болтая о мужиках? Впрочем, страх вряд ли позволит ей вести себя свободно… Грохот за окнами внезапно оборвался.
   Макс присел на край кровати. Лоб ребенка стал пунцовым и горячим. Голиков осторожно раздел его, запачкав манжеты своей сорочки грязью и кровью. Пуля осталась в теле мальчика, кровотечение из раны прекратилось, а входное отверстие затягивалось коркой. На непросвещенный взгляд, это происходило слишком быстро.
   Врач, должно быть, уже выехал за пределы города. Теперь все зависело от того, насколько быстро его «ягуар» будет проходить повороты. Голиков платил ему достаточно, чтобы нечастые ночные вызовы не казались чересчур обременительными…
   Чей-то силуэт появился на пороге спальни; Макс разглядел длинное платье и пышную гриву волос. Ирен смотрела на мальчика, словно на маленького Будду, безразличного к содроганиям майи. Потом она все же подошла и обняла Макса, прижимаясь к нему очень тесно. Как всегда, это подействовало неотразимо. У нее было гибкое тело похотливой кошки. В такие секунды у него возникала слабая иллюзия любви. И так же, как в случае с кошкой, он не знал, что у нее на уме. Он отстранился и достал платок, чтобы вытереть кровь с пальцев.
   – Где он? – спросила Ирина, дотронувшись до руки ребенка, как будто хотела убедиться в его материальности. Максим сразу понял, кого она имеет в виду.
   – Исчез. «Переместился», как выражается наш общий друг. Ты уже видела Виктора?
   – Слава Богу, нет.
   – Здесь он барон. Торговец бриллиантами. Кто бы мог подумать? Возможно, твои побрякушки из его магазинов…
   – Он вернется?
   – Не знаю. Я в него попал, но это ничего не значит.
   Тут она вспомнила о своей порезанной щеке, а он – о ноге, истерзанной клыками добермана. Появился Клейн, пустивший в ход все свое обаяние и дипломатические способности, чтобы отвлечь вязкие мысли гостей от перестрелки, которую многие услышали, и направить их в русло поисков окончательного кайфа. Это не прошло ДЛЯ него даром. Следы губной помады остались на щеках, шее и даже на воротнике его рубашки. От этого масон выглядел немного карикатурно, но всем троим сейчас было не до смеха… Решили ничего не говорить слугам. Максу пришлось самому отправиться на кухню за кипяченой водой, а Ирина стала разыскивать то, что могло бы сойти за перевязочный материал. Клейн запер спальню изнутри.
   Спустя двадцать минут появился знаменитый доктор Бейлинсон, которому стоило немалого труда пробиться сквозь веселящуюся толпу. Его знали здесь многие, и чуть ли не половина присутствующих на вечеринке в разное время числилась его пациентами (он считался лучшим в губернии специалистом по венерическим заболеваниям). Гостям оставалось заметить исчезновение хозяина поместья, его любовницы и адвоката, чтобы выстроить простейшую логическую цепь. Правда, для этого уже не сохранилось ни одной достаточно трезвой головы…
   Операция по извлечению пули была быстрой и не бескровной. Во избежание дурацких слухов Клейн отправил Голикова и Савелову пошататься среди гостей. Макс согласился с радостью. Возле мальчика он чувствовал себя подавленным. На лестнице ему пришлось расстаться с Ирен.
   Нижний этаж дома немного напоминал поле боя. Прислуга и не думала приступать к уборке. Пустые бутылки валялись повсюду, будто гильзы от снарядов. Под подошвами что-то похрустывало. На диванах и коврах расположились спящие. По парку бродили лунатические личности. Трое украшали надутыми презервативами ближайшую ель. Какая-то девица, погруженная в себя, целовала витражное окно, оставляя на стекле темные отпечатки. Кто-то, безбожно фальшивя, бренчал на рояле и пел старую солдатскую песню, сложенную еще во времена войны в Забайкалье. После фейерверка в душах образовалась пустота, которую уже ничто не могло заполнить, , ..
   Когда Макс вернулся в спальню, все было кончено. Пуля лежала на дне миски, наполненной порозовевшей водой. Грудь мальчика была аккуратно перевязана. В области раны на повязке проступило красное пятно. Дыхание ребенка было едва ощутимым.
   Ирен появилась позже, и Максим сразу понял, что она еще раз укололась.
   «Девочка, что ты с собой делаешь?!»
   – Что скажете? – спросил он у Бейлинсона.
   – Удивительный случай. Он должен был умереть, но до сих пор жив и перенес ранение неправдоподобно легко. Мне хотелось бы понаблюдать за ним…
   – Боюсь, что его скоро увезут, – вмешался Клейн. – Когда его можно будет потревожить? Бейлинсон поморщился.
   – Если бы речь шла об обычном пациенте, я сказал бы – через неделю, но в данном случае… У меня нет прогнозов. Дайте знать, когда он придет в сознание.
   – Для вас приготовлена комната, – сказал Голиков и проводил врача по коридору до двери. Тот удалился на покой, отягощенный бременем очередной загадки и купюрой большого достоинства, которая должна была гарантировать его молчание.
   После этого неразлучная троица держала в спальне военный совет. Слабый свет ночника обрисовывал лицо ребенка с острыми скулами и глубоко запавшими глазами. Союзник воплощал в себе новую неразрешимую проблему, усугублявшую и без того сложное положение Голикова. Макс не сомневался в том, что скоро к нему заявятся полицейские по поводу бойни в «Калимантане», и тогда ему придется объяснить, почему возле дверей кабака оказался его «вольво». Свой окровавленный костюм и шмотки Ирен он уже успел сжечь в камине.
   Клейн не разделял его пессимизма.
   – Поздравляю, – сказал он, победоносно оглядывая Максима и Савелову. – Сегодня мы сделали ценное приобретение.
   – Вы о чем? – угрюмо спросил Макс.
   – Вот об этом, – масон показал на раненого. – Недостающее звено «Путеводителя». Живой проводник. За такого союзника некоторые отдали бы правую руку.
   – Если этот мальчик так важен, зачем Виктору было убивать его?
   – Он и не собирался его убивать. Он приехал, чтобы похитить ребенка, как только тот окажется в твоем парке. Когда появился ты, Найссаар предпочел ранить мальчика, зная, что бессознательное существо не может перемещаться. Кстати, на его месте я поступил бы точно так же. Этим он, как говорится, убил двух зайцев. Во-первых, зафиксировал союзника в одной реальности, и теперь может вернуться за ним в любой момент. Во-вторых, привязал к этой реальности и нас, понимая, что мы будем прятать и охранять его до тех пор, пока он сам не сумеет позаботиться о себе…
   – Какого черта? – сказал Макс. – Зачем нам таскать за собой еще и раненого ребенка?
   – Затем, мой мальчик, что он может привести нас к тому, из-за кого заварилась вся эта каша. Вероятно, тогда закончится охота, вы ведь об этом мечтали? В общем, для вас это единственный шанс уцелеть.
   – Что теперь делать? – тихо спросила Ирен сонным голосом. Ее зрачки были сужены от небольшой дозы морфина.
   – Я же сказал: прятать и охранять союзника. По этому поводу у меня появились кое-какие мыслишки. Кажется, один из твоих отелей сейчас на реконструкции? – спросил «адвокат» у Голикова. – Там нас вряд ли сразу найдут, и мы сможем пересидеть неделю-другую. А дальше будет видно…
   Макса вдруг охватило безразличие ко всему. Он не верил Клейну, все еще считая, что тот преследует какие-то свои цели. С другой стороны, вокруг его собственной шеи медленно затягивалась петля. Когда полицейские или люди Виктора доберутся до него, будет уже поздно бежать.
   Он смотрел на ребенка, который был чем-то вроде живого талисмана. Чувство родства исчезло. Теперь мальчик казался ему грязным и не слишком-то приятным существом. Ирен полулежала в кресле, засыпая в глубоком «дауне». Клейн вышел и через минуту вернулся со своим кожаным кейсом. Макс заметил, что ручка пристегнута к запястью адвоката изящными, но прочными браслетами.
   Что-то должно было произойти, хотя событий и так было многовато для одной ночи. Клейн сел в кресло, не сводя с ребенка своих мерцающих глаз. Макс понял: масон приготовился к бегству.

Глава сорок четвертая

   Он был недоволен собой и своими слугами. Последний серьезный враг герцога все еще скрывался где-то, и даже Календарь Снов, оставшийся незавершенным, не мог указать дорогу к нему. Союзники врага, обитавшие в недостающем секторе, тоже были живы.
   Герцогу стало ясно: если он хочет достичь цели, надо затратить гораздо больше энергии, чем прежде. В каждой отдельной реальности это означало стремление любой ценой реализовать свое материальное превосходство. Для не ведающих ни о чем людей это означало кое-что другое: новую цепь катастроф, необъяснимых убийств, помешательств, шизофренических синдромов. Герцог ничего не знал о придуманных ими понятиях «добра» и «зла». Его энергия перемешивала протоплазму в миллионах снов с таким же безразличием, с каким лаборант взбалтывает пробирку с микробами…
   Герцогу грезился завершенный и совершенный Календарь – вечная тайна замкнутой Вселенной. Он тоже лелеял мечту о бесконечной жизни и сейчас выигрывал гонку у смерти.
   Календарь – это было то, что давало могущество только тогда, когда обретало полноту. Без сектора, исчезнувшего вместе с беглецом, герцог оставался всего лишь многоликим демоном уничтожения. Он являлся следствием, а не причиной, и пока был очень далек от отождествления себя с материей. Его вибрации не совпадали с теми, из которых были сотканы сновидения. Он все еще путешествовал «снаружи», а не «внутри». Части его тела были разбросаны повсюду.
   Он был топором, подвернувшимся под руку мужа, заставшего жену с любовником; вспышкой света, ослепившей водителя многотонного грузовика за десяток метров от оживленного перекрестка; совестью священника, проповедовавшего загробную жизнь и отпускавшего грехи убийцам; раковыми клетками, пожиравшими мозг генерала в штабе ракетных войск стратегического назначения; болью девственницы, подвергнутой дефлорации; ритмом, погружавшим в транс дикарей и заставлявшим их плясать вокруг отрезанных человеческих голов; последней сигаретой, которой делились нищие, замерзавшие на автобусной остановке; непреодолимым желанием маньяка, вышедшего на охоту за мальчиками…
   Это было бесконечным богатством, но не полнотой. Он перебирал черепа, как четки, соскучившись от многообразия своей адской кухни. Черные птицы его желания мелькали в снах, разыскивая беглеца. Бесплотные охотники сторожили мозг каждого из союзников, готовые броситься на добычу сразу же, как только приоткроются врата запретного пути. Клейн не обманывал Голикова и Савелову – у них действительно не было выхода.

Глава сорок пятая

   Макс не сразу понял, что означает нарастающий гул, доносившийся со стороны леса. Он разлепил веки и бросил взгляд на циферблат своего «ролекса». Три часа тридцать пять минут ночи… Небо уже посветлело. Он задремал в кресле, а Клейн уже выглядывал из окна.
   – Быстрее, чем я думал, – сказал масон, подходя к Ирине и пытаясь разбудить ее ощутимыми похлопываниями по щекам. – Собирайся. Это Найссаар – и теперь уже не один.
   Несмотря на дикую головную боль, Максим резво подскочил и бросился в свой кабинет. В коридоре он встретил перепуганного Бейлинсона в мятой пижаме, решившего, должно быть, что наступил конец света. Он посоветовал врачу немедленно уезжать и ни в коем случае нигде не упоминать о сегодняшнем пациенте.
   Голикову понадобилось не более двух минут, чтобы найти международный паспорт с открытой визой в Турцию, отпереть сейф и свалить в первую попавшуюся сумку почти весь свой арсенал, пачки банкнот и бутылку водки.
   Дамская сумочка Ирен лежала у него на столе, и в ней он обнаружил ее паспорт, губную помаду, визитки, изящную коробочку с кокаином, кредитные карточки, немного наличных и два презерватива «фантазия», изготовленных на его фабрике. Все это он тоже пересыпал в сумку и по пути в спальню выглянул из окна галереи.
   Снаружи поднялся нешуточный переполох. Два вертолета фирмы «Сикорский» С-64 заходили на посадку, расстреливая стоянку неуправляемыми ракетами из контейнеров. Судя по опознавательным знакам, обе машины принадлежали военно-воздушным силам. Два армейских пилота управляли ими под дулами автоматов.
   Стоянка превратилась в бушующее море огня. На его фоне метались обезумевшие люди. В грохоте взрывов утонули слабые хлопки выстрелов. Кое-кто из гостей, имевших при себе оружие, и уцелевшие охранники пытались стрелять по вертолетам. В ответ их поливали свинцом из четырех пулеметов, но при этом ни одна пуля или ракета не попала в дом.
   Первый «Сикорский» опустился на террасу. Из него начали выпрыгивать люди с масками на лицах, вооруженные автоматами. Зрелище весьма напоминало высадку диверсионной группы, Макс насчитал двенадцать человек; наверняка, не меньше было и в другом вертолете, который садился поодаль на одну из клумб.
   Голиков увидел все, что хотел, и бросился в спальню. Ирина, еле стоявшая на ногах, заворачивала ребенка в простыню. Клейн что-то прятал в свой кейс. Макс бросил ему «маузер». Во-первых, это была самая многозарядная пушка в его коллекции, а во-вторых, она прекрасно смотрелась в руках живого анахронизма.
   Для Ирен он выбрал небольшой по размерам, но достаточно мощный девятимиллиметровый «стар» модели Д. Впрочем, спрятать пистолет ей было некуда.
   – Переоденься! – сказал он, разрывая платье у нее на спине. Как он и подозревал, белья под ним не оказалось. Но сейчас было не до приличий. Оставшись в одних туфлях, Савелова присела перед шкафом, выбирая себе одежду из гардероба Макса. Когда она на секунду замерла, то стала похожа на египетскую статуэтку. Ей пришлось натянуть его джинсы, рубашку и мокасины. Все вещи были слишком большого размера.
   – Шевелитесь! – крикнул масон. Он уже нес ребенка к задней лестнице.
   Вертолеты вырубили двигатели, и теперь был слышен только затихающий свист турбин. Люди из десантной команды ворвались в дом, обыскивая каждое помещение. Несколько гостей и слуг стали их случайными жертвами.
   Макс и Ирина выскочили в парк через взломанную дверь и увидели Клейна, бежавшего между деревьями со своей нелегкой ношей. Максим понял, что адвокат направляется к южным воротам, выходившим на узкую частную дорогу, за которой начинался лес. Там было трудно спрятаться от двух десятков преследователей, но это был единственный шанс спастись.
   Роликов бежал, уворачиваясь от низких веток и проклиная всю выпивку на свете. Изнутри по черепу колотили булыжники, перекатывавшиеся при каждом шаге. Судя по всему, Ирка чувствовала себя не лучше.
   Через несколько минут Клейн начал задыхаться и замедлил бег. Максу пришлось повесить сумку на плечо и забрать у него мальчишку. Он не был уверен в том, что тот до сих пор жив. Голова «союзника» болталась, как белый мешочек с жалким кустиком волос.
   Периодически в доме гремели выстрелы. Озверевшие наемники барона искали ребенка и расстреливали тех, чьи приметы совпадали с приметами его хранителей.
   Бойня была хаотической и бессмысленной. Охранники залегли в парке, ввязавшись в перестрелку с нападавшими. Периметр поместья остался неохраняемым. Кто-то дозвонился по радиотелефону в ближайшее полицейское отделение. Усиленному наряду требовалось не менее двадцати минут, чтобы приехать по вызову. За эти двадцать минут могло случиться всякое…
   Со звоном вылетели стекла из окон третьего этажа. Люди Виктора заканчивали обыск дома и ничего не нашли. Часть их отправилась прочесывать парк.
   К этому времени Макс преодолевал пятисотметровый рубеж кросса по пересеченной местности с ребенком на руках и сумкой, набитой оружием. Ирка сбросила мокасины, которые были ей слишком велики, и бежала босиком, рискуя поранить ноги. Максим впервые видел Клейна с каплями пота на лице. Сам он подозревал, что скончается от разрыва сердца где-нибудь недалеко от вожделенных ворот.
   Режущая боль в области печени стремилась согнуть его пополам. При каждом вдохе и выдохе сквозь глотку прокатывался колючий шар воздуха. Он задавал самому себе тупой вопрос: «Зачем мне такое большое поместье?» На его территории помещалась даже километровая взлетно-посадочная полоса. Вот когда Макс пожалел о том, что под рукой не оказалось Девятаева!
   Впереди, между стволами, показалась внушительная белая стена, которая обозначала границу частного владения. Через каждые сто метров на ней были укреплены консоли с телекамерами. Четырехметровые ворота, имевшие электропривод, были закрыты, а будка охранника пуста. Максим даже не помнил, сохранился ли здесь пост, потому что этим въездом не пользовались со времени завершения строительства самолетного ангара.
   Он отдал ребенка Клейну и забрался в будку. Попытался оживить панель управления, но безрезультатно. Тогда он врубил аварийную цепь и с облегчением увидел загоревшиеся красные лампочки… С ржавым скрипом створка ворот поползла в сторону. Звук далеко разносился в ночи и наверняка выдал их, если хотя бы один наемник находился в парке.
   Макс первым выскочил за ворота. Перед ним была темная стена леса. Сбоку падали слепящие лучи – дальний свет автомобильных фар. Протяженный участок дороги и трое беглецов оказались как на ладони.
   С безразличием смертельно уставшего человека Голиков понял, что это конец. Вряд ли охотники станут стрелять сразу – ведь мальчик нужен им живым… Но почему всего одна машина? У него возникла какая-то смутная ассоциация, воспоминание из другой жизни… С безумным упорством обреченных Клейн и Ирина пересекали дорогу, устремляясь к лесу, когда Макс вдруг закричал.
   Приложив к глазам ладонь и мучительно щурясь, он пытался разглядеть темное пятно за ослепительным кругом. Больше доверяя инстинкту, чем зрению, он направился прямо к автомобилю. Ира решила, что на почве нервного перенапряжения у него окончательно съехала крыша. Несколько секунд они звали друг друга, не слыша чужих голосов.

Глава сорок шестая

   Макс вышел за пределы конуса света и, рассмотрев машину, обрадовался так, словно встретил старого доброго друга. Это был «призрак», на котором Голиков уже спасся однажды, или же его идеальный двойник. Совпадали форма кузова и цвет, вот только фара была цела, и не было видно никаких следов рихтовки смятого крыла. Покрышки у этой тачки тоже оказались в порядке. Она стояла на обочине дороги, низко припав к земле. Номерные знаки были новыми и соответствовали изменившейся ситуации. На металле, окрашенном в цвет мокрого асфальта, засыхала нездешняя грязь…
   Клейн быстренько сопоставил то, что слышал раньше, с тем, что увидел теперь, и сделал правильные выводы. Он очутился возле левой дверцы «призрака» едва ли не раньше Макса. Савелова заглянула внутрь и сморщила носик. Машина была двухместной, и они с трудом поместились в ней втроем, развернув мальчика поперек салона. Голиков забросил сумку под заднее стекло и расположился на месте водителя, а Ирине и Клейну пришлось устроиться на сидении пассажира, тесно прижавшись друг к другу.