Дашков Андрей Георгиевич. Умри или исчезни!

   Как только нога масона отделилась от земли, «призрак» рванулся вперед. Макс, уже знавший его повадки, не спешил хвататься за руль. Рычаг переключения скоростей, метавшийся в своем пазу, энергично колотил по Иркиному бедру и ногам мальчика. Голова ребенка лежала на кейсе масона, будто на подушке. За двести метров до пересечения частной дороги с шоссе Клейн сказал:
   – Поворачивай на юг, мой мальчик.
   – Заедем ко мне домой, – предложила Ирина.
   – Там наверняка засада. Едем прямо в отель. Поворачивай, не будь идиотом!
   Макс и теперь не прикоснулся к рулю. Подчиняясь только его желанию, «призрак» повернул, взвизгнув покрышками, и полетел по шоссе, удаляясь от городского зарева на светлеющем горизонте. Когда огни поместья остались позади, Голиков обернулся, но пока не заметил преследования. В этот предутренний час автомобилей было мало; изредка с ревом проносились встречные грузовики и бензовозы; попутные машины «призрак» обходил быстро и легко.
   Максим оторвал взгляд от дороги и осмотрел переднюю панель. В нише под приборной донской торчали какие-то бумаги. Он вытащил их, мельком просмотрел и передал Клейну. Это были документы на машину и его водительские права. Адвокат невозмутимо ознакомился с ними.
   – Какие впечатления? – спросил Макс.
   – Просто удивительно. Если бы эта штука была живой, я назвал бы ее союзником, но…
   – Во всяком случае, мозги у нее, как у хорошего гонщика. Хотел бы я знать, чей это подарок!.. Думал, у вас на все готов ответ…
   – Эй, смотри вперед! – вмешалась Ирен. Они подъезжали к посту дорожной полиции, и Макс сбросил скорость. Машина без проблем миновала поднятый шлагбаум и скучающего полицейского, но Голиков знал, что рано или поздно их остановят. Необычная тачка и необычные пассажиры – это было сочетание, не обещавшее ничего хорошего…
   Он потянулся за своей сумкой и на всякий случай все же вручил Ирине «стар», который она засунула за пояс джинсов, и прикрыла рубашкой. «Маузер» исчез где-то в недрах безразмерного клейновского кейса.
   Умеете им пользоваться, детка? – спросил адвокат у девушки, и она презрительно скривила губы, Скандальная история с игрой в «русскую рулетку» на вилле ее бывшего любовника, закончившейся смертельным ранением мужчины, уже начинала забываться. С тех пор ее научили обращаться не только с револьвером, но и с помповым ружьем…
   Спустя несколько минут взошло солнце, обещая прекрасный летний день. Мир из серого сразу превратился в цветной. Длинные лучи посеребрили легкие перистые облака и бескрайнее море пологих холмов.
   Макс выключил фары и занял крайнюю левую полосу скоростного шоссе. Стрелка спидометра установилась возле отметки сто сорок километров в час. При таком мягком ходе недолго было заснуть, что Ирен и сделала, положив голову на плечо Клейну, усыпляющих факторов было немало: похмелье, равномерное и тихое урчание мотора, шелест шин и тяжелый туман усталости, расплывавшийся в голове. Макс отчаянно сопротивлялся их совместному действию, пока адвокат, заметив это, не протянул ему пару каких-то Таблеток, от которых сон будто рукой сняло.
   Некоторое время они обсуждали, как обставить свой приезд и пребывание в отеле. Для того, чтобы обеспечить скрытность, желательно было свернуть реконструкционные работы, и Клейн пообещал уладить этот вопрос с Ялтинской строительной компанией.
   Следующим этапом могло быть более или менее длительное вынужденное плавание на яхте и, в конечном итоге, эмиграция. В любом случае, перспективы Голикова как бизнесмена были безрадостными.
   Через два часа проехали Новомосковск. Снова по обе стороны шоссе потянулись угодья богатых ферм, лесные посадки, пруды и спокойные реки. Клейн решил вздремнуть. Максу поневоле пришлось любоваться пейзажами, что он и делал, пока его не начало тошнить.
   Перед Запорожьем он остановился на заправочной станции и велел залить в бак «призрака» восемьдесят литров первоклассного бензина.
   Механик – судя по разрезу глаз, уроженец Аляски и вечный персонаж анекдотов – с любопытством и пристальным вниманием рассматривал его рысака. Максу пришлось сделать каменную физиономию, пока этот «специалист» не начал задавать вопросы.
   Сейчас в любом человеке он видел потенциального врага. Механик, без сомнения, запомнил странную машину, в которой находились трое взрослых и спящий ребенок, выглядевшие кем угодно, только не членами счастливого семейства, отправившегося на отдых.
   Макс разбудил Ирину и послал ее в ближайшую забегаловку за продуктами, а сам загнал «призрака» на мойку. Масон ожидал на скамеечке с мальчиком на руках, словно заботливый дедушка с любимым внуком. Неплохо было бы перевязать раненого, но пока это не представлялось возможным.
   Проехав между щетками моечного агрегата, машина засверкала, как огромный кусок темного хрусталя. Вернулась Ирка с пакетом еды и водой в пластмассовых бутылках. Теперь салон был набит до отказа. Пакеты, воду и кейс с драгоценным текстом пришлось разместить в ногах у Клейна. Когда «призрак» отвалил от заправки, Макс бросил взгляд назад. Механик смотрел ему вслед, потирая пальцами купюру.
   Через пару часов стало жарковато. Три пассажира были злыми и недовольными, а четвертому было все равно. Путешествие с самого начала не отличалось особым комфортом, но они почувствовали себя гораздо хуже, когда ими заинтересовалась полиция.
   Справа раздался короткий вопль сирены, и голос, усиленный мегафоном, приказал остановиться. Сердце Макса оборвалось и провалилось куда-то вниз, хотя он ожидал, что рано или поздно придется объясняться с властями. Искушение устроить гонки было велико – так же, как любая подобная глупость.
   Он положил руки на рулевое колесо. Правая стала вялой и мокрой, будто он собирался схватиться за пистолет. «Призрак» притормозил, сворачивая к бетонному ограничительному парапету.
   Его перегнал выехавший из отстойника полицейский «фольксваген» с включенными мигалками. Макс видел, как адвокат протянул руку и открыл замки кейса. Это кое-что да значило. Голиков не был уверен в том, что сумеет выстрелить в ни в чем не повинных людей. Вернее, он был уверен в обратном. Ситуация казалась патовой. Оставалось надеяться только на способность Клейна к внушению.
   В полном соответствии с инструкцией один из полицейских остался в машине, а другой направился к «призраку» с портативным компьютером в руке. Макс опустил стекло. Полицейский наклонился и заглянул в салон. Несколько секунд он тупо рассматривал Ирен, уставившуюся на него большими невинными глазами, и Клейна, равнодушно поглаживавшего по голове спящего мальчика.
   – В чем дело? – спросил полицейский, не в силах справиться с мороком, в котором увязали мысли.
   – Офицер, у меня заболел ребенок, – заговорила Ирен, пуская в ход свое знаменитое обаяние. – Господа любезно согласились мне помочь…
   Объяснение не выдерживало никакой критики, однако полицейскому вдруг стало не до этой чертовой бабы со всем ее несуществующим потомством. Он почему-то вспомнил свою жену, изменявшую ему с банковским клерком. И тещу со стальными зубами. Это привело его в отвратительное и подавленное расположение духа. Но даже Клейну было трудно отвлечь его от многократно отработанного процесса. Полицейский попросил предъявить документы на машину. Максу и самому было интересно, что в них написано.
   По документам «призрак» проходил как уникальная модель «клин», изготовленная по специальному заказу на опытном заводе Харьковского технического института транспортных средств и дорог имени графа Витте. Офицер изучал бумаги намного дольше, чем требовалось для того, чтобы прочесть их слева направо, а затем – справа налево. Потом он попросил Голикова выйти из машины и включил компьютер.
   Второй полицейский наблюдал за ними через заднее стекло «фолька». Возможно, его уже насторожила затянувшаяся проверка. Макс был вполне определенного мнения о том, сумеет ли Клейн загипнотизировать интегральные микросхемы. Он смотрел на маленький жидкокристаллический экран, как на зеркало оракула атомного века, дающего непредсказуемые пророчества.
   Бегущие строчки сложились во вполне понятное предложение. Номер «призрака» значился в банке данных дорожной полиции, а сама модель «клин» действительно принадлежала господину Голикову МА. Даже сквозь лобовое стекло Макс видел прозрачные мерцающие глаза Клейна с неразличимыми уже с двух метров точками зрачков…
   Полицейский выглядел круглым и вдобавок растерявшимся идиотом. Он извинился и направился к «фольку». Максим побыстрее отъехал и набрал прежние сто сорок. Рубашка на спине была мокрой, будто кто-то опрокинул ему за воротник стакан воды. Ирина облегченно засмеялась и потрепала его по голове.

* * *

   Солнце припекало, и, как только Макс подумал об этом, стекла «призрака» потемнели, затягиваясь светоотражающей пленкой. Они поехали, передавая друг другу бутерброды и бутылку с водой. Всем троим не мешало бы немного размяться, но упущенное время могло обойтись дороже. На трассе они были легкой мишенью для вертолетов.
   «Призрак» не был оборудован многим из того, к чему Голиков привык. Например, в нем не было кондиционера, радиоприемника, проигрывателя компакт-дисков и бортового компьютера. Поэтому им пришлось остановиться у придорожного магазинчика в Мелитополе и купить портативный приемник.
   Последние сто километров Макс прогуливался по диапазонам, пытаясь услышать интересующие его новости. Одна из восточно-украинских станций передала сообщение о нападении некоей хорошо вооруженной банды на поместье «известного мультимиллионера» под Харьковом. Без подробностей и комментариев полиции. Еще бы – надо было быть гением, чтобы так быстро разгрести эту кучу несуразностей!
   Около полудня они заехали в какой-то лесок и отправились слиться с природой, стараясь не слишком удаляться от машины. Макс впервые убедился в том, что Клейну не чуждо ничто человеческое. То же самое через час доказал и мальчик, отчего немного пострадали Иркины джинсы. День, который мог бы быть веселым, получился жарким, грязным, полным болезненных ощущений и подавленности.
   В половине второго их остановили на выезде из Джанкоя, заинтересовавшись тем, что делает явно дорогая тачка с харьковскими номерами так далеко от дома. После того, как выяснилось, что «клин» не угнан, неминуемо возник вопрос о двух лишних, с точки зрения полиции, пассажирах.
   Голикову пришлось объясняться с целым нарядом, пока Клейн отсиживался в машине, сражаясь сразу с четырьмя невидимыми противниками. В конце концов. Макс отвел лейтенанта в сторону и начал плести какую-то чушь о своей любовнице и ее малолетнем брате, которые опаздывали на – самолет, подкрепляя свои слова новенькими хрустящими купюрами с двуглавым имперским орлом.
   В очередной раз возрадовавшись тому, что в этом мире покупается многое, если не все. Голиков покинул полицейский пост, «похудев» на несколько сотен. Он был немного сердит на Ирен – та вдруг превратилась в молчаливую скромницу. А ведь могла бы в два счета запудрить мозги впечатлительным провинциалам… Во всяком случае, они были уже в Крыму в разгар курортного сезона – на райском полуострове, где когда-то были написаны «Киммерийские сумерки», а сейчас сюда приезжали в поисках развлечений, приключений и отдохновения.
   Полиция здесь была благосклонна к владельцам дорогих тачек и с пониманием относилась к их маленьким причудам вроде скоростного катания по серпантину при луне или остановок в неположенном месте, сопровождавшихся ритмичным раскачиванием кузова. Полицейские очень хорошо знали, за счет чьих средств пополняется местный бюджет.
   Макс был в курсе всех этих тонкостей и немного расслабился. Он предложил отдохнуть в каком-нибудь мотеле в степной части полуострова, но Клейн настоял на том, чтобы ехать прямо на побережье. Если понятная и преодолимая опасность осталась позади, то враг гораздо более страшный, чем полиция, все еще угрожал им.
   А впереди был передал, дороги, обсаженные кипарисами, очарование старых гор и всемирно известные пляжи Гурзуфа, Феодосии, Ялты… И все было пропитано и отравлено страхом – даже воздух в глубоком синем небе.

Глава сорок седьмая

   Теперь Антона Девятаева больше не терзали воспоминания. Это принесло громадное облегчение тому ничтожно малому, что осталось в нем от старой личности, забившейся в самую глубокую нору мозга, словно испуганная и подозрительная крыса.
   Вечера он проводил в своей квартире, бессмысленно пялясь на экран телевизора через темные стекла очков. Он надел их после того, как техник на аэродроме заметил изменения, происходящие с его глазами, и с тех пор больше не снимал.
   На самом деле изменился не только цвет глаз Девятаева, но о более интимных вещах знал пока только он один. Ему приходилось пить молоко и поглощать детские смеси. Этого требовало существо, поселившееся у него внутри, и он не мог ослушаться. Еще бы – ведь именно оно избавило его от воспоминаний и угрызений совести, сделало жизнь по-младенчески легкой, бездумной и приятной. К тому же существо пока ничего не требовало взамен; ему была нужна только легкая и питательная молочная диета… Сознание Девятаева стало сознанием этого существа, за исключением набора знаний и профессиональных навыков, которые требовались для того, чтобы вести прежний образ жизни и выполнять привычную работу. Желания и потребности свелись к минимуму; теперь Антон не нуждался в женщинах, выпивке, развлечениях и в каком бы то ни было самосовершенствовании. Он стал вполне совершенным орудием в хозяйских руках. Он осознавал себя лишь частично и не мог сказать с уверенностью, где происходит процесс этого осознания – в голове или чуть ниже желудка. У него было два живых головных мозга, связанных неизвестным образом, а тело подчинялось инстинктам инфантильного ребенка.
   Теперь его не тянуло перечесть фразу из Библии, которая когда-то казалась ему спорной: «Истинно говорю вам, если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное»^[14]. Но могло случиться, что вдруг и потянуло бы. В этом случае он, наверное, он испугался бы такого странного кощунственного желания, а потом согласился бы со сказанным, потому что стоял в этом царстве одной ногой.
   Его дни стали очень долгими, а ночи – полными сладких снов. Он не заботился о завтрашнем дне и о хлебе насущном. Когда становилось скучно, он ложился спать или играл сам с собой в крестики-нолики и, что самое удивительное, иногда выигрывал. Когда существо хотело есть, он открывал холодильник и доставал йогурт или готовил молочную смесь.
   За продуктами ему приходилось ездить подальше от дома и закупать их в разных магазинах, чтобы никто не заподозрил его в киднеппинге. Он надевал свободную одежду, и еще ни одна живая душа не обратила внимания на то, что у Девятаева заметно увеличился живот. Он стал очень примитивным и очень хитрым парнем, этот бывший полковник! Он видел двуногих насквозь… Когда до него дошло известие о нападении на поместье, он первым делом отправился туда и убедился в том, что самолетный ангар и стоявший в нем «Ан-58» не пострадали. Тогда он вернулся к себе и стал терпеливо ждать инструкций от босса. Тем более, что это полностью совпадало с желаниями благодетеля, ворочавшегося на месте его кишок, ставших бесполезными, – все продукты жизнедеятельности покидали организм пилота в виде жидкости.
   Он ждал и на вторую ночь дождался. Пробуждение было быстрым, и сон мгновенно сменился явью. Повторяющиеся, раздражающие слух звуки означали, что он должен снять трубку телефона специальной линии, защищенной от прослушивания.
   Он снял ее, поднес к уху и услышал голос своего работодателя. Тот велел ему вылетать ближайшим утром и приземлиться на полосу крымского отеля «Пирамида». Кроме этого, пилот получил приказ никого не ставить в известность о звонке и местонахождении Голикова и Клейна.
   В этом не было ничего нового. Девятаев совершал такие рейсы неоднократно. Возможно, его голос показался Максу немного странным. Возможно, он понемногу утрачивал мужественность; в нем появились писклявые нотки.
   Но существо научило бывшего полковника ни о чем не волноваться.

Глава сорок восьмая

   Здание отеля действительно было похоже на пирамиду, одним своим углом погруженную в море. От этого угла начинался причал, к которому в случае необходимости мог пристать даже океанский лайнер. С высоты птичьего полета можно было видеть, как три из четырех граней пирамиды – южная, восточная и западная – сверкают тысячами ячеек солнечных батарей.
   Несколько десятков этажей террасами поднимались к огромному белому кубу императорского номера, на крыше которого имелись антенна космической связи и вертолетная площадка. Шахта скоростного лифта пронизывала всю толщу пирамиды снизу доверху; пять его кабин – каждая величиной с небольшую комнату – преодолевали стометровую высоту за двенадцать секунд.
   В одном из подвалов была пробурена артезианская скважина. Приливная электростанция находилась в пятистах метрах от пляжей и не сбрасывала в море ничего, кроме отработанной воды.
   Энергоснабжение отеля было полностью автономным, что позволяло не зависеть от государственной электросети. В неглубокой долине между ближайшими горами прямой серой лентой пролегла двухкилометровая взлетно-посадочная полоса.
   Реконструкционные работы коснулись, в основном, очистных сооружений и внутренней отделки помещений, которая должна была соответствовать духу времени и плавно следовать за модой, не шокируя консервативно настроенную часть публики и не вызывая иронических ухмылок у приверженцев модерна. Этой почти неразрешимой проблемой занималось несколько высокооплачиваемых дизайнеров и специалистов по интерьерам.
   Каждый день простоя обходился Максу примерно в двести тысяч рублей, и таких дней прошло уже два. Сколько их будет впереди, оставалось неизвестным. Клейн, как и обещал, договорился со строительной компанией, и работы были свернуты на неопределенный срок.
   Впрочем, четыре других отеля, принадлежавших Голикову, этим летом оказались заполненными до отказа, поэтому призрак бедности ему не угрожал.
   Они разместились в соседних номерах «люкс» на первом этаже, поблизости от скоростного лифта: Клейн с мальчиком – в одном, Ирина и Макс – в другом. Когда прилетел Девятаев, ему предложили любой номер на выбор из числа отреставрированных, и он выбрал одноместный «люкс» в западной части.
   Таким образом, они остались впятером в громадном здании. Все служащие находились в отпусках, если не считать старика-сторожа, обитавшего в двухкомнатном коттедже у въезда на территорию «Пирамиды». Подземный гараж, рассчитанный на двести пятьдесят машин, был пуст, зато еды в холодильных камерах было достаточно, чтобы пережить длительную осаду. Но Макс знал, что осады не будет; будет или уничтожение, или бегство. Он ждал первого и на всякий случай готовился ко второму.
   Его яхта находилась в это время в Средиземном море у берегов Греции, арендованная одним техасским нефтепромышленником. Из отеля Голиков послал капитану кодированную радиограмму с приказом возвращаться к Крымскому побережью. Случай был из ряда вон выходящий, и Макс понимал, что наносит удар по собственному престижу, но предпочитал прослыть ненадежным партнером, чем стать мертвецом с безупречной репутацией…
   И потянулись часы в райском уголке, где можно было бы наслаждаться солнцем, свежестью моря и дыханием ветра, узнавать тайны бухт и старых осыпающихся пещер, однако вместо этого приходилось вести затворническую жизнь, наблюдая за неотвратимым приближением тени.

Глава сорок девятая

   Один из последних спокойных дней, омраченных только тревожным ожиданием нового нападения. Бесконечный простор неба, берег в фиолетовой дымке, гипнотический шепот моря… Мир предстает звенящим и хрустальным, готовым рассыпаться на мельчайшие осколки от неосторожного прикосновения…
   Макс опустошен до крайности. Звенит в голове; звенят резкие крики и тугие удары крыльев чаек; отдает звоном гул ветра в спиральном турбопарусе из легкого сплава. Порой кажется, что из-за горизонта вот-вот налетит темная стая металлической саранчи, но это всего лишь облака, появляющиеся незадолго перед закатом…
   Погода идеальная; прогноз самый благоприятный. Воздух в меру прогрет; вода в меру прохладна. Ветерок, скорость которого три узла, освежает. Яхта «Звездный прилив» покачивается на волнах, будто отдыхающий белый кит. Голиков развалился в шезлонге, стоящем на палубе, и пытается читать «Вечера в древности». Рядом с ним – непременная бутылка крымской «мадеры»; он то и дело отхлебывает из горлышка и, к счастью, не страдает от морской болезни. Ирен загорает без купальника на баке. Ему видны ее ноги цвета расплавленной бронзы. Живописное тело; впечатляющий загар… Больше на борту никого нет. Все члены немногочисленной команды, включая капитана, получили оплаченные авиабилеты и уже находятся очень далеко. Несмотря на это, у Макса не возникает проблем с управлением. Яхта послушна как живое существо – восемнадцатиметровое компьютеризированное чудо технологии, с которым легко справляется и один человек. Во многих случаях его вмешательство даже не требуется. Особенно если речь идет о дрейфе в пределах видимости береговой линии. Тем не менее Голиков постоянно слышит доносящиеся из рубки сигналы, которые передает навигационный спутник. Цифровой тюнер тихо истекает жирным и самодовольным поп-джазом, как истекает соком перезрелый лопнувший плод. Макс обнаружил, что подобная музыка успокаивает нервы, сглаживает острые углы, растворяет часто возникающую напряженность. А напряженность неизбежна, когда двое вынуждены все время быть вместе, даже если любовники еще не успели надоесть друг другу.
   Ирка с утра дуется, будто Макс в чем-то виноват. Ее честолюбивые планы рухнули. О прежней разгульной жизни можно забыть. Изоляция и страх – паршивое сочетание для молодой женщины. Вдобавок у нее задержка, так что есть повод задуматься о будущем. Узнав об этом. Голиков испытал двойственное чувство. С одной стороны, Савелова устраивала его во всех отношениях, за исключением ее чрезмерной привязанности к кокаину. С другой стороны, трудно было выдумать что-нибудь более несвоевременное, чем беременность. Он довольно точно вычислил день и час вероятного зачатия (хорошо, хоть оба были трезвыми). Вот что значит пренебречь самыми надежными в мире презервативами, произведенными и проверенными электронным способом на собственной фабрике! А требовать от Ирен регулярности в приеме таблеток не мог бы даже записной оптимист.
   Разве все это не смешно? Однако смеяться почему-то не хотелось… К тому же он как-то слабо представлял себя в роли отца. Впрочем, когда становиться им, если не теперь? Ему уже порядком за тридцать, и он последний отпрыск могущественной династии (папино баловство на стороне – не в счет). Единственный живой побег на усыхающем древе… Будет обидно, если на нем все и закончится. Папа был бы очень недоволен, упокой. Господи, его грешную душу!.. Каждое утро Максим говорит себе: «Подождем еще один день». Потом Ирен ложится с ним, и он понимает: она – лучшее, что было в его жизни. В этой жизни. Кроме того, ему кажется, что ей не следовало бы столько жариться на солнце. Однако у нее есть на это резонный ответ: «А каким чертом тут еще заниматься?».
   Клейн предпочитает торчать в «Пирамиде». Его бледной коже аристократа противопоказан избыток солнечной радиации. Он изучает древнекитайский трактат по геомантии, который откопал в здешней библиотеке, и заодно присматривает за мальчишкой. Делает уколы, перевязки и меняет белье. Причиной этой трогательной заботы о ближнем является вовсе не горячая любовь, а, скорее, инстинкт самосохранения. Макс начинает верить, что ребенок – важнейшее звено в неизвестной цепи существ, принимающих участие в беспощадной гонке с выбыванием. И все же Голиков предпочел бы, чтобы адвокат занимался чем-нибудь полезным – хотя бы готовил отходные пути. Но масон невозмутимо отвергает любые упреки в пассивности и бездействии. Он уверяет, что сейчас самым худшим было бы обнаружить свое присутствие. В этом случае их не спасет ни яхта, ни самолет, ни даже космический челнок. Разумеется, все средства связи в отеле и на судне работают только «на прием».
   Пилот также спокоен и на вид абсолютно надежен. Профи, на которого можно положиться в решающую минуту, и который будет выполнять свою нелегкую работу без паники, не задавая лишних вопросов. Дявятаев даже не поинтересовался, почему хозяин устроил себе этот странный тихий отпуск в реконструируемом отеле и чем вызвана измена привычному стилю. Так ложатся на дно дешевые гангстеры. Откровенно говоря, Голиков чувствовал себя еще более неуютно – будто мальчик, втянувшийся по собственной глупости во взрослую игру. А когда предъявили счет, выяснилось, что он несостоятелен и несамостоятелен. До сих пор ему чудом удавалось избегать встречи со своими кредиторами. Но ведь те находят всех должников – рано или поздно. Этот факт признавал даже Клейн…