– Она интересная, – ответил Шурик.
– Чем же это она интересная? – возмущённо пробасила тётя Варвара. – Тем, что может тебя с голоду уморить? Подумать ведь страшно: родная бабушка и… тунеядница! Чудо-юдо морское! Может, она чем-то болеет?
– Нет, нет, она очень здоровая, но без пищи долго жить не может.
Минут девять таким басом возмущалась, удивлялась, поражалась, сердилась, негодовала и металась по кухне тётя Варвара, а Шурик, склонив на бок взъерошенную голову, уныло думал о том, что время идет, минуты мелькают и бабушка Анфиса Поликарповна вот-вот упадёт в невероятно глубокий обморок от недоедания. Но остановить тётю Варвару, метавшуюся по кухне, он не мог, сколько ни пытался.
Только раскроет он рот, чтобы напомнить о своей голодной бабушке Анфисе Поликарповне, как тётя Варвара грозно пробасит:
– По-мол-чи! – И продолжает возмущаться, удивляться, поражаться, сердиться, негодовать и метаться по кухне.
И, набравшись смелости, Шурик громко перебил:
– Она уже! Она уже в невероятно глубоком обмороке от недоедания! Двадцать семь с половиной минут прошло! Спасайте!
– И не подумаю! – Бас тёти Варвары стал угрожающим. – Я всю жизнь с детским тунеядничеством боролась. Теперь буду бороться с бабушкиным тунеядничеством. Может, ещё удастся её перевоспитать! Пусть твое чудо-юдо морское, – бас тёти Варвары стал ещё более угрожающим, – само сюда придёт. Я ему покажу, как яичницу с колбасой жарить! Я ему покажу, чуду-юду этакому!
– Тётя Варвара! – взмолился Шурик. – Ее не перевоспитывать, а кормить надо! Вы, пожалуйста, боритесь с любым тунеядничеством сколько вам угодно, но ведь моя-то бабушка лежит в невероятно глубоком обмороке от недоедания! Мне её накормить надо немедленно!
– Ничего, ничего, ничего с твоей родной лентяйкой не сделается. Лентяи долго живут. Пусть сама ко мне приходит. Я её отучу при родном внуке в обморок от недоедания падать. Посылай ко мне свою тунеядку.
Домой Шурик возвращался как можно медленнее, напряженно соображая, как передать решение тёти Варвары. И ничего, конечно, придумать не мог.
Подойдя к дверям своей квартиры, Шурик уловил за ними густой запах съестного.
Открыв двери, бабушка Анфиса Поликарповна неимоверно радостно сообщила:
– Твой вратарь – великолепный кулинар. Мы съели уже одну сковородку! Вкуснота необыкновенная!
– Дядя Коля пришёл? – чуть ли не закричал Шурик.
– Пришёл, конечно, пришёл! Куда он денется? Только он, оказывается, не Коля, а Морж! И не вратарь, а…
– Какой Морж?!
– Клетчатый… и полосатый.
И тут раздался довольно-таки противный, хриплый, чуть-чуть скрипучий голос:
– С вашего позволения, не Морж, а Жорж. Позвольте представиться, Шурик, тренер футбольной команды «Питатель» Жорж Робертович Свинкин собственной персоной.
Нет, нет, уважаемые читатели, я не имею права спешить, я обязан подробно описать вам внешне уморительного субъекта, а на самом деле предельно подозрительную и на редкость хитрую личность, которую Шурик увидел на кухне.
Одет этот уморительный субъект был в клетчатый пиджак и полосатые брюки. Вместо галстука у него красовалась огромная, похожая на пропеллер, «бабочка». Его красные ботинки на небывало толстой подошве, если можно так выразиться, поражали воображение и сам он был достаточно толст.
Маленькие выпуклые глазки находились почти вплотную к плоскому, широкому – утиному – носу, под которым рыжела щеточка усов.
Когда этот субъект, уморительный с виду, а на самом деле предельно подозрительная и на редкость хитрая личность, улыбался толстогубым, широким – от уха до уха – ртом, обнаруживалось, что половина зубов там стальная, а половина – золотая.
Был он совершенно лыс, только над узеньким лбом сохранилась тщательно расчесанная челочка из двадцати шести волосков.
От изумления Шурик слова вымолвить не мог, и уморительный субъект хрипло проскрипел:
– Да, да, футбольный тренер Жорж Свинкин собственной персоной к вашим услугам! Надеюсь, мы станем друзьями, Шурик. С твоей очаровательнейшей бабусей я быстро нашёл общий язык.
– Это не он… Не он это… – испуганно пролепетал Шурик. – Я его не знаю. И… и… и знать не желаю…
– Морж великолепно готовит!
– Жорж, с вашего позволения.
– Какая разница! – отмахнулась бабушка Анфиса Поликарповна. – Главное, вкусно! Садись, садись, внучек, он тебя покормит! А какой прелестный он заварил чай!
– Я есть не буду, – отказался Шурик сердито. – Что вам здесь надо? Откуда вы?
– Я уже имел честь сообщить вам, что я футбольный тренер Жорж Робертович Свинкин. Тренирую команду «Питатель», – скрипучей скороговоркой хрипло рассказывал незваный гость. – До меня она называлась «Пищевик». Какое неблагозвучие! Поэтому она и развалилась, все игроки разленились и разбежались. Сначала я назвал мою команду «Васпитатель», то есть мы, работники питания, вас питаем. Но оказалось, что уже есть слово «воспитатель». Короче, моя команда «Питатель» зреет, набирает сил, ума и опыта. Мы готовы соперничать с командами самого высокого класса, но… – он выпучил и без того выпуклые глазки и со скрипом прохрипел: – Но у нас нет приличного, достойного такой команды вратаря! Я объездил десятки городов, присмотрел около сотни вратарей – безрезультатно! Ведь мне нужен вратарь-супер! Вратарь, так сказать, люкс! И вдруг – подарок судьбы! Награда за все мои мытарства! Я уже вижу в воротах моей команды «Питатель» необыкновенного голкипера, который берёт все мячи!
– Это вы про дядю Колю? – сразу обрадовался Шурик.
– Да, да! Попов Николай – это и есть супер! Попов Николай – это и есть, так сказать, люкс! – скрипло прохрипел Жорж Свинкин, подняв вверх большой, похожий на полсардельки палец. – Я ведь сам бывший вратарь, знаю толк в нашем голкиперском деле. Попов Николай украсит мою команду.
– Дядя Коля может украсить весь большой футбол, – уточнил Шурик.
– Вполне возможно, но это вопрос будущего. А сейчас ему надо тренироваться, тренироваться и тренироваться под руководством опытного, авторитетного тренера. Я разовью его природные способности, передам ему свой немалый опыт и большие знания, и в кратчайший срок Попов Николай станет знаменитостью… Прошу вас! – Жорж Свинкин поставил на стол сковороду. – Питайтесь, наслаждайтесь! – Он положил на тарелку бабушке Анфисе Поликарповне ровно половину яичницы с колбасой, другую половину – себе, и они с очень большим аппетитом начали есть.
– А как вы узнали про дядю Колю? – настороженно спросил Шурик.
– А это для чего? – и Жорж Свинкин показал вилкой сначала на свое левое ухо, потом на правое. – Человеческий шёпот я слышу на расстоянии двенадцати с половиной метров. Я слышал ваш разговор с Поповым Николаем в садике перед поселковым клубом. Затем посмотрел вашу тренировку. Впечатление грандиознейшее!
– Морж, а вы не сварите нам на завтра суп из чего-нибудь? – перебила бабушка Анфиса Поликарповна. – Принцип изготовления яичницы с колбасой я в общих чертах усвоила, но колбаса и яйца кончились. И какой же обед без супа, уважаемый Морж?
– Я Жорж, а не Морж! – обиделся тренер команды «Питатель». – Морж – это какая-то морская корова, извините! А суп я из чего угодно могу сварить. Хоть из старых тапочек! И всё равно пальчики оближете!
– Из тапочек – это, конечно, смешно, – не унималась бабушка Анфиса Поликарповна, – а я спрашиваю серьёзно. В морозильнике что-то есть.
– Да сделаю, сделаю! – отмахнулся Жорж Свинкин. – Я решил помочь Попову Николаю, и он с большой благодарностью согласился.
– Понимаете, Жорж Робертович… – Шурик очень нервничал из-за того, что всё ещё не мог понять, почему этот уморительный с виду субъект вызывает огромное недоверие. Грубо говоря, он всё-таки больше походил на жулика, чем на футбольного тренера. – Понимаете, Жорж Робертович… – растерянно бормотал Шурик и вдруг резко спросил: – А зачем вы сюда пришли, и где сейчас дядя Коля?
– Как зачем?! – искренне возмутилась бабушка Анфиса Поликарповна. – А что бы я делала, если бы не его изумительные способности?
Жорж Свинкин неторопливо разлил чай по чашкам, ответил Шурику:
– Я пришёл сообщить тебе, что ночевать сюда Попов Николай не придёт. В настоящее время он уезжает туда, где его встретят представители моей команды, и завтра же приступит к регулярным тренировкам. Сейчас же позвольте пожелать вам всего самого наилучшего. Попов Николай будет извещать вас о своих успехах.
– Нет, нет, я иду с вами! – испуганно крикнул Шурик. – Я должен сам поговорить с дядей Колей!
– Но, дорогой Морж! – взмолилась бабушка Анфиса Поликарповна. – А суп на завтра? Вы же обещали! Это непорядочно: дать слово и не сдержать его!
– Я иду с вами, – решительно повторил Шурик. – Я сам должен поговорить с дядей Колей. А вам я не доверяю.
– Будет вам суп, – взглянув на часы, скрипло прохрипел Жорж Свинкин. – Пальчики оближете. Ты мне можешь не доверять, мальчик. Мне достаточно безграничного доверия ко мне Попова Николая.
Он быстренько достал из морозильника мясо, опустил его в кастрюлю с водой, поставил на газ, начал чистить овощи и вдруг озабоченно и хрипло проскрипел:
– Ого-го! Го-ого! Какой же борщ без свеклы?
– Шурик, немедленно к своей тёте Варваре! – взволнованно приказала бабушка Анфиса Поликарповна. – Умоляю! Борщ без свеклы – это действительно недоразумение! Миленький, бегом!
Потом Шурик так и не мог понять, почему это он согласился идти за какой-то разнесчастной свеклой и… Он вообще плохо тогда соображал, в его взъерошенной голове всё перепуталось. Шурик помнил только одно: дядя Коля обещал прийти к нему ночевать. И никакие жоржи свинкины не должны были помешать этому!
Тётя Варвара страшно долго искала свеклу, так и не нашла и отправилась к соседке. И – как в воду канула. У Шурика от недоброго предчувствия закололо в сердце. Он сразу, вдруг, в один миг понял, что Жорж Свинкин всё-таки обыкновеннейший жулик и задумал по отношению к дяде Коле что-то нехорошее.
Оказалось, что добрая тётя Варвара не поленилась сходить за свеклой в магазин, так как ни у кого из соседей этого в данном случае злополучного корнеплода не было.
Примчавшись домой, Шурик узнал, что теперь уже не просто уморительный с виду субъект Жорж Свинкин, а предельно подозрительная и на редкость хитрая личность – исчез, как говорится, в неизвестном направлении.
Ошеломленный Шурик, борясь с острым желанием разреветься, стоял посредине кухни.
А бабушка Анфиса Поликарповна удовлетворенно говорила, радостно нюхая воздух:
– Очень прелестный аромат! А Морж очень вежлив и воспитан. Прощаясь, он поцеловал мне руку, а тебе просил кланяться. Попробуй, внучек, разрезать эту свеклу на несколько частей. Только будь осторожней. Режь свеклу, а не пальцы.
– Да ведь он жульё обыкновенное! – в отчаянии крикнул Шурик. – Он же специально отправил меня за этой несчастной свеклой! И дядю Колю он обманывает! – Шурик неожиданно всхлипнул и долго молчал, чтобы не расплакаться. – Ведь дядя Коля назвал меня хорошим человеком. Не мог он не прийти, не мог он меня бросить, если бы не этот клетчато-полосатый.
– Конечно, этот Морж-Жорж несколько подозрителен, – задумчиво проговорила бабушка Анфиса Поликарповна, – но что заставило его помогать нам?
– Откуда я знаю? Я знаю только одно: в дом пришёл неизвестный субъект, а мы и уши развесили. Что вот мне сейчас делать?
– Доваривать борщ. И ждать.
– Чего ждать?
– Событий.
– Нет, я должен идти искать дядю Колю.
– Никуда никого искать ты не пойдёшь! – резко возразила бабушка Анфиса Поликарповна. – Твои родители поручили тебе ухаживать за мной, а не за каким-то там дядей Колей – поповским вратарём!
– Он очень хороший человек, – пытался убедить её Шурик. – Никто в жизни не относился ко мне так замечательно, как он. Мы подружились с ним. И вдруг какой-то Морж…
– Жорж! – очень возмущённо поправила бабушка Анфиса Поликарповна. – Он спас нас от голодной смерти. Почти научил варить борщ. Никуда ты не пойдёшь. Точка.
Шурик был в полной растерянности. Он и бабушку оставить не мог, по крайней мере, до тех пор, пока не сварится борщ, и должен был бежать, чтобы успеть до отхода поезда увидеть дядю Колю и узнать, что задумал сделать с ним клетчато-полосатый подозрительный субъект. Ведь дядя Коля по доброте своей и не догадается, что имеет дело с жуликом.
– Он обещал прийти! – в большом отчаянии воскликнул Шурик. – Он не мог не прийти! А вдруг он попал в беду? Вдруг этот Морж…
– Жо-о-орж! – с уважением поправила бабушка Анфиса Поликарповна. – Ничего плохого он нам не сделал.
Шурик вымыл свеклу, очистил, разрезал и положил в кастрюлю.
Вдохнув густой запах, бабушка Анфиса Поликарповна сказала:
– Ты какой-то нервный. Если твой поп хочет быть вратарём, а Жорж тренер, так тебе надо радоваться их встрече.
В коридоре, можно сказать, истошно задребезжал дверной звонок, занадрывался, можно сказать.
Испуганный Шурик открыл дверь и в страхе отпрянул назад, увидев перед собой…
Как бы мне описать вам, уважаемые читатели, то, что увидел перед собой Шурик?
Условно можно было предположить, что перед ним стоял человек, так как он стоял и состоял из головы, туловища, рук и ног. Но всё это было изранено, испачкано, ушиблено, деформировано. Самое же страшное заключалось в том, что лица у этого существа вроде бы и не было. Целыми остались только глазки, и они сверкали злобой. Вместо носа – что-то невообразимо вспухшее, величиной с крупную картофелину и цвета свеклы. А на месте щёк, подбородка и лба – сплошные ссадины, царапины, ранки всяких размеров. На безволосой голове красовались три одинаковые по размерам огромные шишки разных цветов – красная, синяя и черная.
Так что можно было с полным основанием считать, что перед Шуриком стояло некое человекообразное существо в изорванном и запачканном клетчатом пиджаке, рваных и грязных полосатых брюках, в красном полуботинке на одной – левой ноге. В правой руке существо держало пустой чемодан без крышки.
Оно, это существо, выговорило, с трудом шевеля разбитыми губами:
– Предштавьте шебе – Жорж Швинкии шобштвенной першоной. Где прештупник? Где мой футболишт Попов Николай?
И Жорж Свинкин, ибо это был он, мимо совершенно испуганного, пораженного, прямо говоря, ошарашенного Шурика шагнул через порог и прошёл в кухню.
Бабушка Анфиса Поликарповна, увидев неожиданного гостя, очень громко охнула.
– Не бойтешь, ушпокойтешь, – сказал Жорж Свинкин. – Прошто я неудашно шошкошил на ходу ш поежда. Выбил шебе нешколько жубов. В ошновном жолотых. Где этот шумашедший прештупник? Я буду ишкать его ш милишией! Шпряталша где?
Шурик понял, что ничего страшного не произошло: что дядя Коля никуда не уехал и то, что хотел с ним сделать предельно подозрительный Жорж Свинкин, не получилось, не удалось, не вышло!
– Штаканшик воды, – скрипло прохрипел Жорж Свинкин.
– Как вы страшно ужасны, – прошептала бабушка Анфиса Поликарповна. – Можно подумать, что вас избивали человек четырнадцать.
– Я шам! Я шам ражбилша! По шобштвенной воле! На полном ходу ш поежда! Жа этим прештупником! Он шпрыгнул раньше! Я не мог его ражишкать! А то бы жадушил твоими руками!
– Гошподи! – вырвалось у бабушки Анфисы Поликарповны.
– Не дражнитешь! – Жорж Свинкин обиженно шмыгнул тем, что совсем недавно было носом, а стало чем-то вспухшим, величиной с крупную картофелину и цвета свеклы. – Где у ваш жеркало? – Он подошёл к трюмо, долго разглядывал свое отображение. – Ш ума шойти. На улишу не пойду. Вше в штороны шарахаютша. Жнашит, прештупник не у ваш?
– Нет, нет, – заверил Шурик, – я шам…
– Перештань!
– Простите, Жорж Робертович. Я сам его жду.
– А ешли он ражбилша вдребежги?
– Я считаю, – испуганно и тем не менее авторитетно заявила бабушка Анфиса Поликарповна, – надо немедленно заявить обо всем в милицию. Ведь вы потеряли золотые зубы!
– Жубы я шобрал. И жолотые, и штальные. Так что беж милишии обойдемша. Куда делша прештупник? Вот вопрош.
– Расскажите, пожалуйста, что с вами произошло, – попросил Шурик.
Позвольте мне, уважаемые читатели, в последующем рассказе Жоржа Свинкина не передавать его шамканья. А то вы всё равно будете хихикать, а потом, чего доброго, ешшо нашнёте его передражнивать, и вам от вжрошлых попадёт. Да и мне доштанетша.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
– Чем же это она интересная? – возмущённо пробасила тётя Варвара. – Тем, что может тебя с голоду уморить? Подумать ведь страшно: родная бабушка и… тунеядница! Чудо-юдо морское! Может, она чем-то болеет?
– Нет, нет, она очень здоровая, но без пищи долго жить не может.
Минут девять таким басом возмущалась, удивлялась, поражалась, сердилась, негодовала и металась по кухне тётя Варвара, а Шурик, склонив на бок взъерошенную голову, уныло думал о том, что время идет, минуты мелькают и бабушка Анфиса Поликарповна вот-вот упадёт в невероятно глубокий обморок от недоедания. Но остановить тётю Варвару, метавшуюся по кухне, он не мог, сколько ни пытался.
Только раскроет он рот, чтобы напомнить о своей голодной бабушке Анфисе Поликарповне, как тётя Варвара грозно пробасит:
– По-мол-чи! – И продолжает возмущаться, удивляться, поражаться, сердиться, негодовать и метаться по кухне.
И, набравшись смелости, Шурик громко перебил:
– Она уже! Она уже в невероятно глубоком обмороке от недоедания! Двадцать семь с половиной минут прошло! Спасайте!
– И не подумаю! – Бас тёти Варвары стал угрожающим. – Я всю жизнь с детским тунеядничеством боролась. Теперь буду бороться с бабушкиным тунеядничеством. Может, ещё удастся её перевоспитать! Пусть твое чудо-юдо морское, – бас тёти Варвары стал ещё более угрожающим, – само сюда придёт. Я ему покажу, как яичницу с колбасой жарить! Я ему покажу, чуду-юду этакому!
– Тётя Варвара! – взмолился Шурик. – Ее не перевоспитывать, а кормить надо! Вы, пожалуйста, боритесь с любым тунеядничеством сколько вам угодно, но ведь моя-то бабушка лежит в невероятно глубоком обмороке от недоедания! Мне её накормить надо немедленно!
– Ничего, ничего, ничего с твоей родной лентяйкой не сделается. Лентяи долго живут. Пусть сама ко мне приходит. Я её отучу при родном внуке в обморок от недоедания падать. Посылай ко мне свою тунеядку.
Домой Шурик возвращался как можно медленнее, напряженно соображая, как передать решение тёти Варвары. И ничего, конечно, придумать не мог.
Подойдя к дверям своей квартиры, Шурик уловил за ними густой запах съестного.
Открыв двери, бабушка Анфиса Поликарповна неимоверно радостно сообщила:
– Твой вратарь – великолепный кулинар. Мы съели уже одну сковородку! Вкуснота необыкновенная!
– Дядя Коля пришёл? – чуть ли не закричал Шурик.
– Пришёл, конечно, пришёл! Куда он денется? Только он, оказывается, не Коля, а Морж! И не вратарь, а…
– Какой Морж?!
– Клетчатый… и полосатый.
И тут раздался довольно-таки противный, хриплый, чуть-чуть скрипучий голос:
– С вашего позволения, не Морж, а Жорж. Позвольте представиться, Шурик, тренер футбольной команды «Питатель» Жорж Робертович Свинкин собственной персоной.
Нет, нет, уважаемые читатели, я не имею права спешить, я обязан подробно описать вам внешне уморительного субъекта, а на самом деле предельно подозрительную и на редкость хитрую личность, которую Шурик увидел на кухне.
Маленькие выпуклые глазки находились почти вплотную к плоскому, широкому – утиному – носу, под которым рыжела щеточка усов.
Когда этот субъект, уморительный с виду, а на самом деле предельно подозрительная и на редкость хитрая личность, улыбался толстогубым, широким – от уха до уха – ртом, обнаруживалось, что половина зубов там стальная, а половина – золотая.
Был он совершенно лыс, только над узеньким лбом сохранилась тщательно расчесанная челочка из двадцати шести волосков.
От изумления Шурик слова вымолвить не мог, и уморительный субъект хрипло проскрипел:
– Да, да, футбольный тренер Жорж Свинкин собственной персоной к вашим услугам! Надеюсь, мы станем друзьями, Шурик. С твоей очаровательнейшей бабусей я быстро нашёл общий язык.
– Это не он… Не он это… – испуганно пролепетал Шурик. – Я его не знаю. И… и… и знать не желаю…
– Морж великолепно готовит!
– Жорж, с вашего позволения.
– Какая разница! – отмахнулась бабушка Анфиса Поликарповна. – Главное, вкусно! Садись, садись, внучек, он тебя покормит! А какой прелестный он заварил чай!
– Я есть не буду, – отказался Шурик сердито. – Что вам здесь надо? Откуда вы?
– Я уже имел честь сообщить вам, что я футбольный тренер Жорж Робертович Свинкин. Тренирую команду «Питатель», – скрипучей скороговоркой хрипло рассказывал незваный гость. – До меня она называлась «Пищевик». Какое неблагозвучие! Поэтому она и развалилась, все игроки разленились и разбежались. Сначала я назвал мою команду «Васпитатель», то есть мы, работники питания, вас питаем. Но оказалось, что уже есть слово «воспитатель». Короче, моя команда «Питатель» зреет, набирает сил, ума и опыта. Мы готовы соперничать с командами самого высокого класса, но… – он выпучил и без того выпуклые глазки и со скрипом прохрипел: – Но у нас нет приличного, достойного такой команды вратаря! Я объездил десятки городов, присмотрел около сотни вратарей – безрезультатно! Ведь мне нужен вратарь-супер! Вратарь, так сказать, люкс! И вдруг – подарок судьбы! Награда за все мои мытарства! Я уже вижу в воротах моей команды «Питатель» необыкновенного голкипера, который берёт все мячи!
– Это вы про дядю Колю? – сразу обрадовался Шурик.
– Да, да! Попов Николай – это и есть супер! Попов Николай – это и есть, так сказать, люкс! – скрипло прохрипел Жорж Свинкин, подняв вверх большой, похожий на полсардельки палец. – Я ведь сам бывший вратарь, знаю толк в нашем голкиперском деле. Попов Николай украсит мою команду.
– Дядя Коля может украсить весь большой футбол, – уточнил Шурик.
– Вполне возможно, но это вопрос будущего. А сейчас ему надо тренироваться, тренироваться и тренироваться под руководством опытного, авторитетного тренера. Я разовью его природные способности, передам ему свой немалый опыт и большие знания, и в кратчайший срок Попов Николай станет знаменитостью… Прошу вас! – Жорж Свинкин поставил на стол сковороду. – Питайтесь, наслаждайтесь! – Он положил на тарелку бабушке Анфисе Поликарповне ровно половину яичницы с колбасой, другую половину – себе, и они с очень большим аппетитом начали есть.
– А как вы узнали про дядю Колю? – настороженно спросил Шурик.
– А это для чего? – и Жорж Свинкин показал вилкой сначала на свое левое ухо, потом на правое. – Человеческий шёпот я слышу на расстоянии двенадцати с половиной метров. Я слышал ваш разговор с Поповым Николаем в садике перед поселковым клубом. Затем посмотрел вашу тренировку. Впечатление грандиознейшее!
– Морж, а вы не сварите нам на завтра суп из чего-нибудь? – перебила бабушка Анфиса Поликарповна. – Принцип изготовления яичницы с колбасой я в общих чертах усвоила, но колбаса и яйца кончились. И какой же обед без супа, уважаемый Морж?
– Я Жорж, а не Морж! – обиделся тренер команды «Питатель». – Морж – это какая-то морская корова, извините! А суп я из чего угодно могу сварить. Хоть из старых тапочек! И всё равно пальчики оближете!
– Из тапочек – это, конечно, смешно, – не унималась бабушка Анфиса Поликарповна, – а я спрашиваю серьёзно. В морозильнике что-то есть.
– Да сделаю, сделаю! – отмахнулся Жорж Свинкин. – Я решил помочь Попову Николаю, и он с большой благодарностью согласился.
– Понимаете, Жорж Робертович… – Шурик очень нервничал из-за того, что всё ещё не мог понять, почему этот уморительный с виду субъект вызывает огромное недоверие. Грубо говоря, он всё-таки больше походил на жулика, чем на футбольного тренера. – Понимаете, Жорж Робертович… – растерянно бормотал Шурик и вдруг резко спросил: – А зачем вы сюда пришли, и где сейчас дядя Коля?
– Как зачем?! – искренне возмутилась бабушка Анфиса Поликарповна. – А что бы я делала, если бы не его изумительные способности?
Жорж Свинкин неторопливо разлил чай по чашкам, ответил Шурику:
– Я пришёл сообщить тебе, что ночевать сюда Попов Николай не придёт. В настоящее время он уезжает туда, где его встретят представители моей команды, и завтра же приступит к регулярным тренировкам. Сейчас же позвольте пожелать вам всего самого наилучшего. Попов Николай будет извещать вас о своих успехах.
– Нет, нет, я иду с вами! – испуганно крикнул Шурик. – Я должен сам поговорить с дядей Колей!
– Но, дорогой Морж! – взмолилась бабушка Анфиса Поликарповна. – А суп на завтра? Вы же обещали! Это непорядочно: дать слово и не сдержать его!
– Я иду с вами, – решительно повторил Шурик. – Я сам должен поговорить с дядей Колей. А вам я не доверяю.
– Будет вам суп, – взглянув на часы, скрипло прохрипел Жорж Свинкин. – Пальчики оближете. Ты мне можешь не доверять, мальчик. Мне достаточно безграничного доверия ко мне Попова Николая.
Он быстренько достал из морозильника мясо, опустил его в кастрюлю с водой, поставил на газ, начал чистить овощи и вдруг озабоченно и хрипло проскрипел:
– Ого-го! Го-ого! Какой же борщ без свеклы?
– Шурик, немедленно к своей тёте Варваре! – взволнованно приказала бабушка Анфиса Поликарповна. – Умоляю! Борщ без свеклы – это действительно недоразумение! Миленький, бегом!
Потом Шурик так и не мог понять, почему это он согласился идти за какой-то разнесчастной свеклой и… Он вообще плохо тогда соображал, в его взъерошенной голове всё перепуталось. Шурик помнил только одно: дядя Коля обещал прийти к нему ночевать. И никакие жоржи свинкины не должны были помешать этому!
Тётя Варвара страшно долго искала свеклу, так и не нашла и отправилась к соседке. И – как в воду канула. У Шурика от недоброго предчувствия закололо в сердце. Он сразу, вдруг, в один миг понял, что Жорж Свинкин всё-таки обыкновеннейший жулик и задумал по отношению к дяде Коле что-то нехорошее.
Оказалось, что добрая тётя Варвара не поленилась сходить за свеклой в магазин, так как ни у кого из соседей этого в данном случае злополучного корнеплода не было.
Примчавшись домой, Шурик узнал, что теперь уже не просто уморительный с виду субъект Жорж Свинкин, а предельно подозрительная и на редкость хитрая личность – исчез, как говорится, в неизвестном направлении.
Ошеломленный Шурик, борясь с острым желанием разреветься, стоял посредине кухни.
А бабушка Анфиса Поликарповна удовлетворенно говорила, радостно нюхая воздух:
– Очень прелестный аромат! А Морж очень вежлив и воспитан. Прощаясь, он поцеловал мне руку, а тебе просил кланяться. Попробуй, внучек, разрезать эту свеклу на несколько частей. Только будь осторожней. Режь свеклу, а не пальцы.
– Да ведь он жульё обыкновенное! – в отчаянии крикнул Шурик. – Он же специально отправил меня за этой несчастной свеклой! И дядю Колю он обманывает! – Шурик неожиданно всхлипнул и долго молчал, чтобы не расплакаться. – Ведь дядя Коля назвал меня хорошим человеком. Не мог он не прийти, не мог он меня бросить, если бы не этот клетчато-полосатый.
– Конечно, этот Морж-Жорж несколько подозрителен, – задумчиво проговорила бабушка Анфиса Поликарповна, – но что заставило его помогать нам?
– Откуда я знаю? Я знаю только одно: в дом пришёл неизвестный субъект, а мы и уши развесили. Что вот мне сейчас делать?
– Доваривать борщ. И ждать.
– Чего ждать?
– Событий.
– Нет, я должен идти искать дядю Колю.
– Никуда никого искать ты не пойдёшь! – резко возразила бабушка Анфиса Поликарповна. – Твои родители поручили тебе ухаживать за мной, а не за каким-то там дядей Колей – поповским вратарём!
– Он очень хороший человек, – пытался убедить её Шурик. – Никто в жизни не относился ко мне так замечательно, как он. Мы подружились с ним. И вдруг какой-то Морж…
– Жорж! – очень возмущённо поправила бабушка Анфиса Поликарповна. – Он спас нас от голодной смерти. Почти научил варить борщ. Никуда ты не пойдёшь. Точка.
Шурик был в полной растерянности. Он и бабушку оставить не мог, по крайней мере, до тех пор, пока не сварится борщ, и должен был бежать, чтобы успеть до отхода поезда увидеть дядю Колю и узнать, что задумал сделать с ним клетчато-полосатый подозрительный субъект. Ведь дядя Коля по доброте своей и не догадается, что имеет дело с жуликом.
– Он обещал прийти! – в большом отчаянии воскликнул Шурик. – Он не мог не прийти! А вдруг он попал в беду? Вдруг этот Морж…
– Жо-о-орж! – с уважением поправила бабушка Анфиса Поликарповна. – Ничего плохого он нам не сделал.
Шурик вымыл свеклу, очистил, разрезал и положил в кастрюлю.
Вдохнув густой запах, бабушка Анфиса Поликарповна сказала:
– Ты какой-то нервный. Если твой поп хочет быть вратарём, а Жорж тренер, так тебе надо радоваться их встрече.
В коридоре, можно сказать, истошно задребезжал дверной звонок, занадрывался, можно сказать.
Испуганный Шурик открыл дверь и в страхе отпрянул назад, увидев перед собой…
Как бы мне описать вам, уважаемые читатели, то, что увидел перед собой Шурик?
Условно можно было предположить, что перед ним стоял человек, так как он стоял и состоял из головы, туловища, рук и ног. Но всё это было изранено, испачкано, ушиблено, деформировано. Самое же страшное заключалось в том, что лица у этого существа вроде бы и не было. Целыми остались только глазки, и они сверкали злобой. Вместо носа – что-то невообразимо вспухшее, величиной с крупную картофелину и цвета свеклы. А на месте щёк, подбородка и лба – сплошные ссадины, царапины, ранки всяких размеров. На безволосой голове красовались три одинаковые по размерам огромные шишки разных цветов – красная, синяя и черная.
Так что можно было с полным основанием считать, что перед Шуриком стояло некое человекообразное существо в изорванном и запачканном клетчатом пиджаке, рваных и грязных полосатых брюках, в красном полуботинке на одной – левой ноге. В правой руке существо держало пустой чемодан без крышки.
Оно, это существо, выговорило, с трудом шевеля разбитыми губами:
– Предштавьте шебе – Жорж Швинкии шобштвенной першоной. Где прештупник? Где мой футболишт Попов Николай?
И Жорж Свинкин, ибо это был он, мимо совершенно испуганного, пораженного, прямо говоря, ошарашенного Шурика шагнул через порог и прошёл в кухню.
Бабушка Анфиса Поликарповна, увидев неожиданного гостя, очень громко охнула.
– Не бойтешь, ушпокойтешь, – сказал Жорж Свинкин. – Прошто я неудашно шошкошил на ходу ш поежда. Выбил шебе нешколько жубов. В ошновном жолотых. Где этот шумашедший прештупник? Я буду ишкать его ш милишией! Шпряталша где?
Шурик понял, что ничего страшного не произошло: что дядя Коля никуда не уехал и то, что хотел с ним сделать предельно подозрительный Жорж Свинкин, не получилось, не удалось, не вышло!
– Штаканшик воды, – скрипло прохрипел Жорж Свинкин.
– Как вы страшно ужасны, – прошептала бабушка Анфиса Поликарповна. – Можно подумать, что вас избивали человек четырнадцать.
– Я шам! Я шам ражбилша! По шобштвенной воле! На полном ходу ш поежда! Жа этим прештупником! Он шпрыгнул раньше! Я не мог его ражишкать! А то бы жадушил твоими руками!
– Гошподи! – вырвалось у бабушки Анфисы Поликарповны.
– Не дражнитешь! – Жорж Свинкин обиженно шмыгнул тем, что совсем недавно было носом, а стало чем-то вспухшим, величиной с крупную картофелину и цвета свеклы. – Где у ваш жеркало? – Он подошёл к трюмо, долго разглядывал свое отображение. – Ш ума шойти. На улишу не пойду. Вше в штороны шарахаютша. Жнашит, прештупник не у ваш?
– Нет, нет, – заверил Шурик, – я шам…
– Перештань!
– Простите, Жорж Робертович. Я сам его жду.
– А ешли он ражбилша вдребежги?
– Я считаю, – испуганно и тем не менее авторитетно заявила бабушка Анфиса Поликарповна, – надо немедленно заявить обо всем в милицию. Ведь вы потеряли золотые зубы!
– Жубы я шобрал. И жолотые, и штальные. Так что беж милишии обойдемша. Куда делша прештупник? Вот вопрош.
– Расскажите, пожалуйста, что с вами произошло, – попросил Шурик.
Позвольте мне, уважаемые читатели, в последующем рассказе Жоржа Свинкина не передавать его шамканья. А то вы всё равно будете хихикать, а потом, чего доброго, ешшо нашнёте его передражнивать, и вам от вжрошлых попадёт. Да и мне доштанетша.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
О том, как Егорка Хряков превратился в Жоржа Свинкина и что из всего этого получилось
Егор Романович Хряков, он же Жорж Робертович Свинкин, был не только с виду уморительным субъектом, но, как и предполагал Шурик Мышкин, личностью предельно подозрительной и на редкость хитрой, хотя, добавил бы я, и достаточно глуповатой.
Сейчас он и вправду числился футбольным тренером, но команды пока не существовало, а было только название «Питатель». Дядя Коля, бывший поп Попов, и оказался первым игроком, который по неопытности согласился иметь дело с такой подозрительной личностью, как Жорж Свинкин, да и то с условием, что он, будущий вратарь «Питателя», обязательно посоветуется со своим другом Шуриком Мышкиным, хорошим человеком.
А обманывать хороших людей Жоржу Свинкину было не привыкать!
Но он никак не мог даже и предполагать, что на пути исполнения его замыслов встанет всего-то навсего маленький, взъерошенный, похожий на озабоченного воробья Шурик Мышкин! Именно он и только он помешает бескомандному тренеру Жоржу Свинкину увезти замечательного вратаря и такого же человека дядю Колю Попова.
Увезти же его надо было обязательно и немедленно: ведь послезавтра кончался срок, в который этот тренер должен был найти хотя бы одного достойного игрока. Если такого не случится, Жоржа Свинкина тут же переведут в ночные сторожа, и тогда долго ему ещё, а может быть, и никогда, не видать лёгкой, красивой, обеспеченной жизни.
Вот о чём сейчас и тревожился изо всех сил тренер без команды!
И, прежде чем продолжить наше повествование, позвольте, уважаемые читатели, хотя бы в общих чертах описать превращение Егорки Хрякова в Жоржа Свинкина.
Если бы его, Жоржа Свинкина, спросили, какие годы в его жизни были самыми ужасными, он бы с нескрываемым гневом ответил:
– Когда мои родители насильно принуждали меня учиться в школе.
А если бы Жоржа Свинка спросили, какой же день самый счастливейший в его жизни, он бы со значительным восторгом признался:
– Когда мои родители грубо сказали мне, что такому тупоголовому остолопу, как я, нет ни малейшего смысла учиться в школе.
Сказано действительно грубо, но зато ведь и точно, да не очень уж и грубо, если учесть причины, по которым у родителей вырвались такие слова. Произносить их, такие слова, родителям было, конечно, больнее, чем сынку выслушивать.
Самое же любопытное и, на первый взгляд, совершенно необъяснимое заключалось в том, что
родители Егорки,
старший и младший братья,
сестрёнка,
бабушки и дедушки,
дяди и тёти,
племянники и племянницы,
даже двоюродные братья и сестры,
тем более, один прадедушка
и две прабабушки —
все родственники Егорки были нормальными, то есть трудолюбивыми людьми.
Один Егорка мечтал о лёгкой, беззаботной жизни.
Тупоголовие его было не от природы, то есть не от того, что он родился остолопом и никем другим стать будто бы не имел возможности. Так называемое тупоголовие Егорки было результатом постепенного, достаточно медленного, но неуклонного самооболванивания.
Явление это, уважаемые читатели, хотя и наблюдается довольно нередко, изучено совершенно недостаточно. В книгах о нём не пишут, по радио и телевидению о нём ничего не передают, в кино и театрах его не показывают, посему расскажу о нём поподробнее.
Самооболванивание начинается с того, что ещё в, малом возрасте человек вдруг делает для себя прелюбопытнейшее открытие: оказывается, иногда очень выгодно прикидываться этаким ничего не понимающим дурачком. Дескать, пусть те, которые себя умными полагают, всякие дела делают, разные работы работают, силы тратят, но он, самооболванец-то, будто бы и не понимает, для чего всё это, и живёт себе потихонечку-полегонечку.
Вот зачем, например, каждый день выполнять все домашние задания, если спрашивают не каждый день?
А старшим зачем помогать? Что они, сами не справятся?
Или для чего, предположим, на пятёрки учиться, если и за тройки никто тебя в милицию не заберёт?
Вообще зачем учиться хорошо, когда никто ещё не умирал от того, что получал двойки?
Кстати, самооболванец не считает себя лентяем, хотя тунеядец он стопроцентный, но, как мы увидим дальше, несколько своеобразный. Он, видите ли, не ленится учиться, а будто бы не понимает, для чего это надо, когда и без учёбы жизнь прекрасна.
Вокруг самооболванца люди трудятся, учатся, занимаются интереснейшими делами, а он и не понимает, что в этом хорошего, если самое приятное на земле дело – ничего не делать.
Ничего не делать полезного Егорка Хряков привык уже годам к шести, когда у него только-только начался процесс самооболванивания. Тогда уже самая малюсенькая просьба, помочь например, вызывала в нём панический ужас и не менее паническое отвращение.
А своеобразие Егоркиного тунеядства заключалось в том, что, если ему приходилось что-нибудь делать для себя, – тут уж никакого лентяйства.
Или, к примеру, писал Егорка Хряков прямо-таки потрясающе безграмотно, грязно и некрасиво, зато вот считал замечательно. Правда, и считал-то он довольно своеобразно опять же.
Вот полюбопытствуйте, пожалуйста, уважаемые читатели.
Ещё в первом классе спрашивает Егорку Хрякова учительница: сколько будет шесть плюс два?
Он глазки прищурит, губами быстренько-быстренько пошевелит и ласково отвечает: восемь.
Как, по-вашему, уважаемые читатели, он сосчитал? Или просто помнил, что шесть плюс два будет восемь?
Нет, нет! Сосчитал Егорка Хряков вот так. У меня, мол, было шесть рублей, а я шёл по улице и нашёл, умница, два, стало у меня восемь!
Или классе во втором спросит Егорку Хрякова учительница: сколько будет, если из двадцати одного вычесть двенадцать?
Тогда он глазки прищурит, губами быстренько-быстренько пошевелит и зло ответит: девять!
Как, по-вашему, уважаемые читатели, он это сосчитал? Или просто помнил, что, если из двадцати одного вычесть двенадцать, будет девять?
Нет, нет! Сосчитал Егорка Хряков вот так. Была, мол, у меня двадцать одна копеечка, а я, дурачок-разиня, двенадцать копеечек потерял, и осталось у меня, недотепы, всего девять! Вот так арифметика!
Ну, а как он, по-вашему, уважаемые читатели, делал умножение? Оригинальнейшим, я вам скажу, способом.
Сколько будет дважды три? Всем известно, что шесть. А у Егорки Хрякова в воображении сразу возникала такая приятнейшая картина: ему, сестренке и младшему брату дали по два яблока, а он, герой, взял да и отобрал у родственников фрукты – стало у него шесть!
Ну и арифметика!
С возрастом Егорка Хряков всё больше самооболванивался, и это привело его не только к тупоголовию, то есть к полнейшему нежеланию и неумению думать, но и к вреднейшему решению: жить лишь для себя, заботиться лишь о себе.
А когда он сменил себе имя на Жорж, то сообразил: кроме лёгкой работы, есть легчайшая (найди её!), кроме легчайшей работы, есть наилегчайшая (найди её!) и т. д.
Свою трудовую деятельность Жорж Хряков начал с торговли квасом и газированной водой. Занятие это нравилось ему особенно тем, что работал он сидя.
Вы, уважаемые читатели, вполне резонно можете спросить: а почему он к школе никак приспособиться не мог, бросил её полуграмотным недоучкой?
Ответ простой: лёгкой учёбы не бывает, а для лентяев она особенно трудна, тяжела и даже невыносима.
Но так как Жорж Хряков хорошо умел считать, а самооболванивание позволило ему относительно быстро научиться хитрить и жульничать, то жизнью своей и сидячей работой своей он был вполне доволен.
И горько жалел Жорж Хряков об одном: никто ему, кроме своего брата оболванца, не завидовал. А ведь Егорка Хряков ещё в школе мечтал, чтобы ему все завидовали, особенно отличники, чтобы знали они, что жить надо совсем не так, как они живут. И тогда, ещё в школе, никто Егорке Хрякову не завидовал, кроме самых отъявленных двоечников, и сейчас никто не завидовал Жоржу Хрякову, кроме самых отпетых оболванцев.
Очень его это огорчало и даже тревожило. Ведь он стремился доказать, что быть таким, как он, и выгоднее, и интереснее, и почетнее, чем быть нормальным человеком. Ему хотелось, ему прямо-таки требовалось, чтобы его ставили в пример другим! Чтобы у него люди учились жить! Ведь это было бы торжеством самооболванивания!
И сидел бы себе Жорж Хряков, и торговал бы себе квасом и газировкой, но судьба распорядилась иначе и не в его пользу, а он этого-то сразу и не заметил.
Дело в том, что за выдающиеся показатели по продаже кваса и газировки населению Жоржа Хрякова послали учиться на курсы поваров.
Эх, если б только он знал, чем всё это кончится, никуда бы он и никогда бы он от своей бочки с квасом не двинулся!
А он поначалу возгордился, поднял кверху нос, сменил грубую фамилию Хряков на гораздо более нежную – Свинкин. Заодно сменил он и отчество Романович на красивое – Робертович.
Сейчас он и вправду числился футбольным тренером, но команды пока не существовало, а было только название «Питатель». Дядя Коля, бывший поп Попов, и оказался первым игроком, который по неопытности согласился иметь дело с такой подозрительной личностью, как Жорж Свинкин, да и то с условием, что он, будущий вратарь «Питателя», обязательно посоветуется со своим другом Шуриком Мышкиным, хорошим человеком.
А обманывать хороших людей Жоржу Свинкину было не привыкать!
Но он никак не мог даже и предполагать, что на пути исполнения его замыслов встанет всего-то навсего маленький, взъерошенный, похожий на озабоченного воробья Шурик Мышкин! Именно он и только он помешает бескомандному тренеру Жоржу Свинкину увезти замечательного вратаря и такого же человека дядю Колю Попова.
Увезти же его надо было обязательно и немедленно: ведь послезавтра кончался срок, в который этот тренер должен был найти хотя бы одного достойного игрока. Если такого не случится, Жоржа Свинкина тут же переведут в ночные сторожа, и тогда долго ему ещё, а может быть, и никогда, не видать лёгкой, красивой, обеспеченной жизни.
Вот о чём сейчас и тревожился изо всех сил тренер без команды!
И, прежде чем продолжить наше повествование, позвольте, уважаемые читатели, хотя бы в общих чертах описать превращение Егорки Хрякова в Жоржа Свинкина.
Если бы его, Жоржа Свинкина, спросили, какие годы в его жизни были самыми ужасными, он бы с нескрываемым гневом ответил:
– Когда мои родители насильно принуждали меня учиться в школе.
А если бы Жоржа Свинка спросили, какой же день самый счастливейший в его жизни, он бы со значительным восторгом признался:
– Когда мои родители грубо сказали мне, что такому тупоголовому остолопу, как я, нет ни малейшего смысла учиться в школе.
Сказано действительно грубо, но зато ведь и точно, да не очень уж и грубо, если учесть причины, по которым у родителей вырвались такие слова. Произносить их, такие слова, родителям было, конечно, больнее, чем сынку выслушивать.
Самое же любопытное и, на первый взгляд, совершенно необъяснимое заключалось в том, что
родители Егорки,
старший и младший братья,
сестрёнка,
бабушки и дедушки,
дяди и тёти,
племянники и племянницы,
даже двоюродные братья и сестры,
тем более, один прадедушка
и две прабабушки —
все родственники Егорки были нормальными, то есть трудолюбивыми людьми.
Один Егорка мечтал о лёгкой, беззаботной жизни.
Тупоголовие его было не от природы, то есть не от того, что он родился остолопом и никем другим стать будто бы не имел возможности. Так называемое тупоголовие Егорки было результатом постепенного, достаточно медленного, но неуклонного самооболванивания.
Явление это, уважаемые читатели, хотя и наблюдается довольно нередко, изучено совершенно недостаточно. В книгах о нём не пишут, по радио и телевидению о нём ничего не передают, в кино и театрах его не показывают, посему расскажу о нём поподробнее.
Самооболванивание начинается с того, что ещё в, малом возрасте человек вдруг делает для себя прелюбопытнейшее открытие: оказывается, иногда очень выгодно прикидываться этаким ничего не понимающим дурачком. Дескать, пусть те, которые себя умными полагают, всякие дела делают, разные работы работают, силы тратят, но он, самооболванец-то, будто бы и не понимает, для чего всё это, и живёт себе потихонечку-полегонечку.
Вот зачем, например, каждый день выполнять все домашние задания, если спрашивают не каждый день?
А старшим зачем помогать? Что они, сами не справятся?
Или для чего, предположим, на пятёрки учиться, если и за тройки никто тебя в милицию не заберёт?
Вообще зачем учиться хорошо, когда никто ещё не умирал от того, что получал двойки?
Кстати, самооболванец не считает себя лентяем, хотя тунеядец он стопроцентный, но, как мы увидим дальше, несколько своеобразный. Он, видите ли, не ленится учиться, а будто бы не понимает, для чего это надо, когда и без учёбы жизнь прекрасна.
Вокруг самооболванца люди трудятся, учатся, занимаются интереснейшими делами, а он и не понимает, что в этом хорошего, если самое приятное на земле дело – ничего не делать.
Ничего не делать полезного Егорка Хряков привык уже годам к шести, когда у него только-только начался процесс самооболванивания. Тогда уже самая малюсенькая просьба, помочь например, вызывала в нём панический ужас и не менее паническое отвращение.
А своеобразие Егоркиного тунеядства заключалось в том, что, если ему приходилось что-нибудь делать для себя, – тут уж никакого лентяйства.
Или, к примеру, писал Егорка Хряков прямо-таки потрясающе безграмотно, грязно и некрасиво, зато вот считал замечательно. Правда, и считал-то он довольно своеобразно опять же.
Вот полюбопытствуйте, пожалуйста, уважаемые читатели.
Ещё в первом классе спрашивает Егорку Хрякова учительница: сколько будет шесть плюс два?
Он глазки прищурит, губами быстренько-быстренько пошевелит и ласково отвечает: восемь.
Как, по-вашему, уважаемые читатели, он сосчитал? Или просто помнил, что шесть плюс два будет восемь?
Нет, нет! Сосчитал Егорка Хряков вот так. У меня, мол, было шесть рублей, а я шёл по улице и нашёл, умница, два, стало у меня восемь!
Или классе во втором спросит Егорку Хрякова учительница: сколько будет, если из двадцати одного вычесть двенадцать?
Тогда он глазки прищурит, губами быстренько-быстренько пошевелит и зло ответит: девять!
Как, по-вашему, уважаемые читатели, он это сосчитал? Или просто помнил, что, если из двадцати одного вычесть двенадцать, будет девять?
Нет, нет! Сосчитал Егорка Хряков вот так. Была, мол, у меня двадцать одна копеечка, а я, дурачок-разиня, двенадцать копеечек потерял, и осталось у меня, недотепы, всего девять! Вот так арифметика!
Ну, а как он, по-вашему, уважаемые читатели, делал умножение? Оригинальнейшим, я вам скажу, способом.
Сколько будет дважды три? Всем известно, что шесть. А у Егорки Хрякова в воображении сразу возникала такая приятнейшая картина: ему, сестренке и младшему брату дали по два яблока, а он, герой, взял да и отобрал у родственников фрукты – стало у него шесть!
Ну и арифметика!
С возрастом Егорка Хряков всё больше самооболванивался, и это привело его не только к тупоголовию, то есть к полнейшему нежеланию и неумению думать, но и к вреднейшему решению: жить лишь для себя, заботиться лишь о себе.
А когда он сменил себе имя на Жорж, то сообразил: кроме лёгкой работы, есть легчайшая (найди её!), кроме легчайшей работы, есть наилегчайшая (найди её!) и т. д.
Свою трудовую деятельность Жорж Хряков начал с торговли квасом и газированной водой. Занятие это нравилось ему особенно тем, что работал он сидя.
Вы, уважаемые читатели, вполне резонно можете спросить: а почему он к школе никак приспособиться не мог, бросил её полуграмотным недоучкой?
Ответ простой: лёгкой учёбы не бывает, а для лентяев она особенно трудна, тяжела и даже невыносима.
Но так как Жорж Хряков хорошо умел считать, а самооболванивание позволило ему относительно быстро научиться хитрить и жульничать, то жизнью своей и сидячей работой своей он был вполне доволен.
И горько жалел Жорж Хряков об одном: никто ему, кроме своего брата оболванца, не завидовал. А ведь Егорка Хряков ещё в школе мечтал, чтобы ему все завидовали, особенно отличники, чтобы знали они, что жить надо совсем не так, как они живут. И тогда, ещё в школе, никто Егорке Хрякову не завидовал, кроме самых отъявленных двоечников, и сейчас никто не завидовал Жоржу Хрякову, кроме самых отпетых оболванцев.
Очень его это огорчало и даже тревожило. Ведь он стремился доказать, что быть таким, как он, и выгоднее, и интереснее, и почетнее, чем быть нормальным человеком. Ему хотелось, ему прямо-таки требовалось, чтобы его ставили в пример другим! Чтобы у него люди учились жить! Ведь это было бы торжеством самооболванивания!
Дело в том, что за выдающиеся показатели по продаже кваса и газировки населению Жоржа Хрякова послали учиться на курсы поваров.
Эх, если б только он знал, чем всё это кончится, никуда бы он и никогда бы он от своей бочки с квасом не двинулся!
А он поначалу возгордился, поднял кверху нос, сменил грубую фамилию Хряков на гораздо более нежную – Свинкин. Заодно сменил он и отчество Романович на красивое – Робертович.