Страница:
— До чего ж интересно, мой господин, слышать от вас подобные речи. Потому как у нас в Кортолии есть поговорка: «Нет большего невежды, чем тот, кто мнит себя знатоком».
От такой отповеди Чавэро впал в минутное замешательство. Затем растерянность уступила место злости.
— А у нас, любезный, — ответил он, — есть другая поговорка: «Нет лучшего ответа брехливой собаке, чем добрый пинок». Будем надеяться, что этого не потребу...
Звук трубы оборвал речь мальванца. Евнух ударил жезлом об пол и громогласно возвестил:
— Великий Государь!
В дверях, сияя драгоценностями, появился Шайю. Все мальванцы, а вместе с ними и Джориан, пали на колени и трижды коснулись лбами пола.
— Встаньте, друзья! — воскликнул царь. — На сегодняшний вечер вы свободны от выражения знаков почтения Моему Величеству.
— Это значит, — прошептал за спиной Джориана Карадур, — что не надо падать ниц, прежде чем обратиться к царю.
Колдун потянул Джориана за рукав.
— Отойди от этого колкайца, пока он не затеял ссоры! Он опасен. Он метит к Яргэли в любовники и, если узнает, что мы замышляем...
— Меня тоже кое-кто считает опасным, — пробурчал Джориан, однако не противился, когда Карадур потащил его прочь.
— А жены Его Величества посещают такие торжества? — спросил он старика.
— Раньше посещали, но после злосчастного происшествия с владетельной госпожой Радмини и владетельным господином Вальшакой царь посадил их под замок, как было принято до царствования Зивроки. Сейчас царицы любуются празднеством вон с того балкона, — тут Карадур мотнул головой в сторону закрытого мраморным экраном балкончика, расположенного под потолком в дальнем конце зала, — и, вне всякого сомнения, мечтают оказаться внизу, среди нас.
Когда вновь раздался звук трубы, и Карадуру пришлось умолкнуть. В конце зала, противоположном тому, откуда вышел царь, появился евнух и, ударив жезлом о мраморный пол, возвестил:
— Ее Сверхъестественное Высочество царевна-змея Яргэли!
Присутствующие склонились в низком поклоне. В дверях стояла женщина ростом с Джориана, — добрых шесть футов с лишком, весившая, судя по виду, гораздо больше, чем он. Тело, обнаженное по мальванской моде до самого лобка, было почти черным, как у местных крестьян. В ее тиаре и серьгах мерцали драгоценные камни невероятной величины; по ложбинке меж огромных грудей спускалась тройная нитка жемчуга — каждая жемчужина размером с дикое яблоко.
От этой женщины так и веяло чувственностью; Джориан едва мог поверить своим глазам. В жизни ему не приходилось видеть ничего более удивительного, чем груди Яргэли. Груди, такие же огромные и круглые, как вымя молочной коровы, стояли торчком, хотя были гораздо крупнее арбузов. Далее тело сужалось к талии, которая, пожалуй, не вызывала бы удивления, будь ее обладательницей изящная маленькая женщина; однако для такой громадины талия казалась немыслимо стройной. От талии линия тела, расширяясь, переходила в полные тяжелые бедра и слегка выпуклый живот. От бедер до лодыжек, едва прикрывая пах, струилась юбка из расшитой золотой парчи; на пряжках туфель искрилось множество самоцветов. Лицо под тиарой было круглое и пухлое, как у джориановой Эстрильдис, но не ожиревшее; тому, кто рискнул бы пренебречь размерами и сумел оторваться от созерцания невероятных выпуклостей царевны, она могла показаться отменно привлекательной женщиной.
— Клянусь железным хреном Имбала! — выдохнул Джориан. — Да с таким хозяйством она могла б рожать великанов и героев...
— Тише! — сказал Карадур. — Начинаются танцы. Присоединишься?
— Все дамы, кажись, при кавалерах, где я теперь возьму партнершу? К тому ж не уверен, что хорошо запомнил фигуры, хоть и упражнялся с Харичамброй до упаду.
Ударил оркестр, и пары выстроились для церемониального марша. Танец открывали царь с царевной-змеей; царь держал руку таким образом, чтобы кончики пальцев едва касались руки царевны. Единственный телесный контакт, который допускался в мальванских танцах, это соприкосновение кончиками пальцев. Джориан в компании двух-трех нетанцующих мальванцев остался у столика с соками.
— Я тебя представлю владетельному господину Гиреяксе, — сказал Карадур. — Он привел обеих жен, так что, я уверен, позволит тебе потанцевать с одной из...
— Нет, нет, не стоит, — поспешно ответил Джориан, на которого напал неожиданный приступ робости. — Я лучше посмотрю.
Церемониальный марш закончился.
— Займите позицию для нриги! — выкрикнул евнух.
Танцоры-мужчины выстроились у одной стены бального зала, женщины — у другой. Заиграла музыка; евнух объявлял фигуры. Танцоры сделали по три шага вперед. Мужчины раскланялись с дамами. Затем два шага назад — поклон. Три шага вперед — поклон. Сошлись вчетвером — общий поклон...
Так продолжалось примерно с полчаса: по команде евнуха танцоры неспешно и величаво сходились, расходились, отвешивали поклоны. Вспоминая зажигательные новарские пляски, Джориан нашел, что представление несколько скучновато.
Лишь только умолкла музыка и танец завершился целым каскадом поклонов, через открытое окно, выходящее на балкон, в зал ввалилась какая-то невообразимая личность. Это был худой, темнокожий, совершенно голый человек; его тощее тело покрывала корка засохшей грязи. За спиной человека развевалась спутанная грива, на грудь свисала грязная борода, а закатившиеся белые глаза дико вращались. Человек разразился гневной речью на диалекте, которого Джориан почти не понимал.
К удивлению Джориана, никто и не подумал вывести непрошенного гостя или заставить его замолчать. Казалось, все, и даже сам царь, почтительно внимали его выкрикам. Голый человек бушевал, брызгал слюной и потрясал кулаками. Он клеймил присутствующих как мерзких грешников, забывших заветы отцов. Он обличал языческую приверженность к танцам. Он предавал анафеме слоновью водокачку и требовал сломать ее. Он приказывал запереть всех женщин, а не только царевых жен, как было принято во времена оные до зловредных нововведений царя Зивроки, будь проклята его память. Он призывал гнев истинных богов на головы собравшихся здесь похотливых блудодеев. Затем он вылез через окно на балкон и растворился в ночи.
Джориан обернулся к вынырнувшему откуда-то Харичамбре.
— Мастер Харичамбра, — спросил он, — скажите мне, ради всего святого, почему царь терпит такое оскорбление своего сана?
— О, это же святой. Может делать все, что ему вздумается. Но поспешим, мой господин. Царевна Яргэли изъявила желание познакомиться с вами.
Джориан переглянулся с Карадуром и едва заметно, но многозначительно кивнул. Сверхчувственное сверхъестественное существо в обществе царя стояло у столика с фруктовыми напитками.
— Ваше Величество! — низко поклонившись, произнес Джориан. — Ваше лучезарное Высочество! Я просто счастлив.
— Я тоже с-счас-с-тлива, — отозвалась Яргэли; по-мальвански она говорила с легким присвистом — века, проведенные в Тримандиламе, не оказали на акцент сколь-либо заметного действия. — Вы новарец, так?
Тут, словно из воздуха, появился Карадур и, вполголоса заговорив с царем, вовлек его в обсуждение статуса имперского института магии; Джориан тем временем отвечал царевне:
— Да, Ваше Высочество. Ежели быть совсем точным, подданный кортольского короля.
— Вам знаком какой-нибудь веселый новарский танес-с? Я нахожу, что мальванские танс-сы слишком церемонны для такой энергичной ос-с-обы, как я.
— Дозвольте моей особе подумать. Моя особа неплохо танцует наш местный крестьянский танец, фольку.
— О, я его знаю! Этот танес-с раз-два-три-четыре-пять-шесть-поворот, раз-два-три-четыре-пять-шесть-поворот, так?
— Это он? — спросил Джориан, пальцами правой руки изобразив танцевальные па на левой ладони.
— Он с-самый! При царе Сирваше тут был пос-с-ол Кортолии, он мне показал. Вы приглас-сите меня на фольку, господин Джориан?
— Моя особа сомневается, знают ли ваши музыканты хоть мало-мальски подходящий мотив?
— О, мы можем танс-севать под любой мотив, который громкий и быстрый, на два такта, так? Пошли, договоримс-с-я с ними.
Яргэли заскользила по мраморным плитам в сторону оркестра. Джориан шел следом, вяло протестуя:
— Но Ваше Высочество! Моя особа уверена, что остальные царские гости не знают...
— Ой, да падет на их головы новое воплощение! Этот танес-с будет только ваш и мой. Мы им покажем, что варвары лучше их тан-с-суют! Мы их чурками вы-с-ставим, так?
Немного погодя Джориан вдруг очутился посреди зала один на один с царевной, остальные гости жались к стенам. Они взяли друг друга за плечи и весело, с притопом, быстролетно закружились в фольке по залу. Круг проходил за кругом, танцу не было конца. Джориан, который уже успел заметить, что мальванские музыкальные произведения рассчитаны, как правило, на полчаса, а то и на час, стал опасаться, что ему придется танцевать до утра.
Однако через какие-нибудь четверть часа оркестр умолк. Джориан и его партнерша тяжело дышали и обливались потом. Благородные господа и дамы щелкали пальцами, что означало аплодисменты; танцоры раскланивались направо и налево; владетельный господин Чавэро хмурился и дергал себя за длинный ус.
— Моя особа предлагает, — сказал Джориан, — отведать по стаканчику фруктового пунша.
— Прекрас-с-ная мысль, мой гос-сподин. И не надо обращаться ко мне в такой напыщенной, преувеличенно вежливой манере. Она в большом ходу у этих мальванцев, но мой народ, с-славный мудростью еще в те времена, когда ваши пращуры выкус-с-ывали блох, с-сидя на ветке, никогда не затруднял себя подобным жеманс-с-твом. Жизнь и так с-сложна; незачем лезть из кожи вон, чтобы еще больше ее ус-сложнить, так?
На середину зала вышли шестнадцать профессиональных танцовщиц, унизанные с ног до головы бусами и браслетами, составлявшими их единственную одежду, и исполнили танец, состоящий из семенящих шажков и ритмичного покачивания руками и головой.
— Как Ваше Высочество смотрит на то, — спросил Джориан, — чтобы выйти на террасу подышать свежим воздухом?
— С-с удовольствием.
— Кажись, брань святого старца не испортила праздника.
— О, эти мальванцы! Вечно талдычат о с-своей нравственной чис-с-тоте. Вина нельзя, мяс-с-а нельзя, любовника нельзя, ничего нельзя. А как узнаешь их поближе, так они грешат ничуть не меньше вс-сех прочих, только втихомолку. Теперь они вернутся домой с чувством ис-сполненного долга: как же, позволили юродивому с-себя поучать и ничуть не обиделис-с-ь, а значит, имеют полное право обделывать с-свои делишки.
— У нас вот в Кортолии тоже как-то раз завелся один мальванский святой, — сказал Джориан, — так пока от него отделались, он чуть все королевство не развалил.
— Расскажите мне об этом с-святом!
— С превеликим удовольствием. Дело было давным-давно, в царствование короля Филомена Доброхота — отца более известного у нас короля Фузиньяна.
У короля Филомена, без сомнения, имелось больше благородных чувств и добрых намерений, чем у любого из новарских королей. К тому ж он был не дурак, но увы! У него напрочь отсутствовал здравый смысл. По одним преданиям выходит, что это результат особого расположения планет в момент его рождения. Другие утверждают, что когда феи собрались на его именины, та фея, которая хотела наделить его здравым смыслом, увидела другую фею в точно таком же, как у нее самой, платье, страшно разозлилась и с досады покинула празднество, унеся с собой подарок. Так что Филомен вырос, наделенный всеми достоинствами — храбростью, честностью, трудолюбием, добротой, ну, всем — кроме здравого смысла.
Раз пришла Филомену идея назначить в министры призрака, а тот придумал такую систему пособий, что вконец разорил королевство. Вот тут-то и появился в Кортолии святой старец Аджимбалин. Новый Филоменов министр, Ойнэкс, до своего высокого назначения был мелким казначейским чиновником и так трепетал перед королем, что лишнее слово в его присутствии боялся вымолвить. Поэтому Аджимбалин вскоре совсем обжился во дворце и принялся нашептывать советы на ухо Филомену.
Филомен свои уши охотно подставлял, потому как винил себя в провале системы пособий и в лишениях, какие от этого проистекли, но еще больше винил себя за то, что не может сделать всех кортольцев такими же чистыми, неподкупными и добродетельными, каков он сам. «Нечему удивляться, — говорит Аджимбалин, — потому как ты и весь твой народ погрязли в мерзких, греховных привычках». — «Я считал, что живу разумной добродетельной жизнью, — отвечает Филомен, — но возможно, Святой Отец, тебе удастся убедить меня в обратном». — «Чтоб ты и твой народ обрели спасение, — молвит отшельник, — ты должен пойти по пути нравственного совершенствования, какой я тебе укажу. Будем надеяться, что твой пример увлечет подданных и они последуют за тобой; а ежели пример и увещевания не подействуют, перейдем к суровым мерам. Перво-наперво забудь о горячительных напитках, своем... тьфу... вине и... тьфу... пиве». — «Ежели ты пьянство имеешь в виду, — говорит Филомен, — так я тут своей вины не нахожу. Я отродясь не напивался». — «Не-е, — гнет свое Аджимбалин, — я имею в виду, что от выпивки придется отказаться насовсем». Вот так он вскоре и перевел весь двор на фруктовые соки, вроде пунша, что мы давеча пили. Принести вам еще?
— Нет; пожалуйс-с-та, рассказывайте дальше.
— Аджимбалин хотел было распространить запрет на всю Кортолию, но тут вмешался Ойнэкс и доказал, что после недавних провалов королевской казне необходимы подати. Поэтому полное запрещение пива и вина пришлось отложить до лучших времен.
В скором времени Аджимбалин говорит королю: «Ты должен отказаться от гадкой привычки есть мясо убитых животных. Она указывает, как мало в тебе надлежащего уважения к жизни. Ты уверен, что один из твоих предков не воплотился в корову или свинью какую твои слуги зарезали тебе на обед?» Так что король и двор перешли на диету из злаков и овощей — вроде той, на какую меня здесь посадили.
А святой старец гнет свое. «Теперь, — говорит, сын мой, придется отринуть мерзкую похоть — ты не должен сходиться с женой. Поскольку, — говорит, — вожделение есть источник всех горестей, только подавляя вожделение и отвергая мирские привязанности, сумеешь ты достигнуть счастья и избежать несчастий». — «Но я, — возражает Филомен, — пекусь в основном не о собственном счастье, а о процветании моих подданных!» — «Тем лучше, — не унимается Аджимбалин. — Следуя моим жизненным предначертаниям, ты не только сам достигнешь невыразимого блаженства, но приобретешь такую силу и мудрость, что без труда решишь проблемы своего королевства. Запросто сможешь перепрыгнуть городскую стену либо слона поднять. Познаешь тайны сорока девяти небес мальванских богов и сорока девяти преисподних мальванских демонов. Тебе больше не понадобится армия, потому как ты сможешь в одиночку разбить любого неприятеля. Но все эти вещи недоступны для того, кто засовывает свою мерзкую плоть в женское тело». — «Ежели все мои подданные, — отвечает на это Филомен, — откажутся исполнять супружеские обязанности, в Кортолии вскоре и вовсе людей не останется». — «Тем лучше, — говорит мудрец. — Коли люди перестанут рождаться в нашей реальности, их души хочешь-не-хочешь перейдут в следующую реальность, вместо того, чтоб снова и снова возвращаться в эту юдоль страданий и горя. Так что ты, ежели желаешь подать пример, с нынешнего дня должен жить со своей королевой, как брат с сестрой».
Филомен покорился. Королеве, однако, эта идея не больно-то понравилась. Года не прошло, как она сбежала с морским капитаном; капитан этот, родом из Салимора, стал потом известным пиратом. Королева оставила сына-подростка, будущего знаменитого короля Фузиньяна.
Затем новое дело — Аджимбалин заставил Филомена отказаться от пышного королевского платья и облачиться в рубище, какое обыкновенно носил сам Аджимбалин. Он заставил короля спать на голой земле во дворцовом дворике, а днем заучивать Аджимбалиновы нравственные заповеди. Понятие Филомена о самом диком разгуле сводилось к тому, чтобы, потягивая эль, засидеться допоздна за игрой в шашки с кем-нибудь из старых друзей, но даже эти безобидные удовольствия были ему заказаны.
Вопреки обещаниям Аджимбалина воздержание не привело короля Филомена в состояние полного блаженства. Наоборот, еще никогда король не чувствовал себя таким несчастным. Он скучал по жене — хоть она и пилила его день-деньской — и по сыну, которого пришлось отослать в пажи ко двору Великого Герцога Оттомани. Он скучал по всему, что прежде было ему любо: по старым друзьям, охоте, рыбалке, танцам, доброй еде и выпивке. Вместо обещанных силы и мудрости он обнаружил, что тело его слабеет, а мысли путаются. Рыдая, он признался Аджимбалину, что чувствует себя безнадежным грешником, потому как добродетельная жизнь не дала ему счастья, а совсем наоборот.
«Итак, сын мой, — говорит святой, — я вижу, что ты готов к последнему, самому трудному шагу. Первым делом напиши указ, в котором ты отрекаешься от престола и назначаешь меня своим преемником».
Филомен напугался и стал возражать, да Аджимбалин быстро его убедил: святой старец имел на Филомена такое влияние, что король уж давно привык плясать под его дудку. Ну, Филомен и написал в конце концов отречение.
«Теперь, — говорит Аджимбалин, — вознеси молитву истинному мальванскому богу и убей себя. Лишь так ты можешь содействовать процветанию народа и завершению твоих собственных горестей, потому как у тебя, — говорит, — не хватило духу провести в Кортолии спасительные реформы. Поэтому боги, — говорит, — избрали меня смиренным орудием выполнения их доброй воли. Вот кинжал из твоей оружейной — один точный удар, и дело сделано».
Филомен взял кинжал, оглядел его с сомнением, пальцем пощупал острие. Затем легонько кольнул себя в грудь, отчаянно вскрикнул и отшвырнул оружие ему недоставало мужества нанести решающий удар. Точно так же король не мог себя заставить выпить отраву, заботливо поднесенную Аджимбалином. В конце концов Филомен разразился бурными рыданиями; отощавший от постоянного недоедания, одетый в лохмотья, покрытый коркой струпьев и засохшей грязи — в результате отшельнической жизни, которую он вел под духовным руководством Аджимбалина — король представлял собой воистину жалкое зрелище.
«Пошлю за Ойнэксом, — говорит Филомен, — пусть он все исполнит». И вот призвал он министра и достал из оружейной меч, который некогда верно служил ему.
Рассказал Филомен Ойнэксу свой план, а тот пал на колени и стал умолять, мол, передумайте, Ваше Величество, Но Филомен, который теперь уверовал, что смерть принесет ему долгожданное избавление от всех бед, остался тверд.
«Я, — говорит, — встану на колени и как скажу „Бей!“, ты мне отрубишь голову. Это последнее, что ты — мой верный подданный — можешь для меня сделать; об одном только прошу, чтоб удар был быстрый и точный. А как отрубишь голову, — станешь верой и правдой служить новому королю — святому отцу Аджимбалину».
Ну, опустился король Филомен на колени, склонил голову, а Ойнэкс, дрожа от страха и ужаса, взялся за меч. Коротышке-министру пришлось ухватиться за меч обеими руками. Он принял стойку, размахнулся для пробы и украдкой взглянул на Аджимбалина. Святой старец притаился поблизости и не отрываясь смотрел на короля: глаза его горели непонятным блеском, из уголка рта стекала слюна. Может, старец впал в священное исступление, а может, его просто охватила суетная жажда власти, до которой было рукой подать, — этого мы никогда не узнаем. Потому как Ойнэкс вдруг крутанулся на пятках и со всего маху хрястнул Аджимбалина по шее мечом; голова слетела с плеч и мячиком запрыгала по полу.
Филомен пришел в ужас и попытался вырвать меч из рук Ойнэкса, но уж так он ослаб от суровой жизни, что министр без труда с ним справился. Тут на короля накатило, и он разразился страшными рыданиями. А как успокоился, словно пелена с глаз его спала.
«Мастер Ойнэкс, — говорит, — как дела в королевстве? Что-то я давненько ничего про них не слышал». — «Иные дела ничего себе идут, иные не очень, — молвит министр. — Леопарды, на которых перестали охотиться, до того обнаглели — детишек таскают прямо с улицы. Пора увеличить пошлину на предметы роскоши из Мальваны, пора строить новую плотину на реке Фодон. Я стараюсь, как могу, но есть дела, которые ждут возвращения Вашего Величества, отправившегося... хм... на поиски духовного идеала. И я настоятельно прошу Ваше Величество отозвать сына из Оттомани, где, как я слышал, он связался с шайкой беспутных юнцов и вовсю набирается у них дурных привычек».
Ну, похоронили они Аджимбалина и постарались сделать вид, будто его и не было никогда. Филомен зажил по-старому, и в Кортолии воцарился мир да покой.
— А жена короля Филомена вернулась к нему?
— Нет. Предпочла остаться любовницей короля пиратов. Филомен, мол, при всех своих достоинствах скучный малый, и ей, мол, хочется для разнообразия острых ощущений.
— Приобрел он здравый с-с-мысл после всех с-сво-их напас-с-тей?
— Ой, нет, никакие напасти не могли выучить его здравому смыслу. К счастью для Кортолии, он через несколько лет поехал на охоту, упал с коня и свернул себе шею. Фузиньян — вот уж кто был не чета Филомену — унаследовал его трон.
— Вы рассказываете дивные ис-стории, владетельный господин Джориан. Много их у вас-с в запасе?
— О, еще как много. Вот только... — Джориан заглянул через окно в зал, — боюсь, наш царственный хозяин сочтет меня неучтивым, ежели я продержу вас здесь до конца бала. Может, я смог бы зайти попозже?..
Яргэли ткнула пальцем в сторону окон верхнего этажа чертога «Зеленая Змея», сквозь ромбовидные стекла которых проникал свет ламп.
— Я там живу и была бы очень рада вашему приходу. Но боюс-сь, это невозможно.
— Почему?
— Как вы попадете внутрь? Когда бал закончится, вс-с-е окна и двери чертога запрут, и у дверей пос-с-тавят вооруженную с-стражу.
— Предположим, я умею летать и после бала появлюсь перед вашим окном? Меня впустят?
— Конечно, впус-с-тят, если придете с-с такими рассказами. Но я не понимаю, на что вы рассчитываете. Крыльев у вас нет, а с-стена абс-с-олютно ровная, без лепнины, не за что уцепитьс-с-я. Разве вы муха и умеете взбираться по гладкому камню, так?
— Высокородная, предоставьте это мне. А теперь, вероятно, нам лучше вер…
— Минуту, мастер Джориан, — произнес чей-то голос, и чья-то рука не слишком вежливо ухватила Джориана за рукав. Перед ним стоял владетельный господин Чавэро, мальванец, с которым он давеча едва не поссорился. — Мне нужно кое-что с тобой обсудить.
Джориан высвободился.
— Положим, для того, кто желал бы вежливо ко мне обратиться, я зовусь владетельный господин Джориан.
— Это и есть одна из проблем, которые я намерен обсудить. Но здесь неподходящее место. Вы извините нас, царевна? Мастер Джориан, окажите любезность спуститься по этой лестнице со мной в сад.
Они прошли в конец террасы и по мраморным ступенькам спустились в сад, расположенный на шесть локтей ниже уровня террасы. Тут владетельный господин Чавэро обернулся к Джориану. Небо было безлунное — стоял конец месяца Волка, но из бального зала проникало достаточно света, чтобы соперники могли ясно видеть друг друга.
— Ну? — сказал Джориан.
— Мастер Джориан, — начал Чавэро, — этот бал задуман для представителей настоящей знати — я хочу сказать, для мальванской знати, а не для самозванных дворянчиков из обнаглевших варварских провинций, которых мы — аристократы — почитаем за грязь. Мы согласны были терпеть тебя, пока королеве Мневис требовались услуги толмача. Теперь, однако, нужда в тебе отпала. И поскольку твое присутствие для нас — высокородных — оскорбительно, тебе придется тотчас убраться отсюда.
— Прям целая речь, — насмешливо сказал Джориан. — Но раз уж я был приглашен Его Величеством самолично и раз уж Его Величество — да правит он вечно! — не отменил своего приглашения после отъезда королевы, мне твое желание не указ. Какие еще будут предложения?
— Пошел вон, собака, в последний раз говорю!
— А ты меня выгони!
— Я-то выгоню!
Чавэро нагнулся и пошарил в кустах. Когда он выпрямился, в руке его блеснула обнаженная кривая сабля. Чувствуя себя хозяином положения, Чавэро двинулся на Джориана, занеся саблю для мощного удара.
Джориан, у которого не было ни меча, ни плаща, ни кинжала, чтобы защититься, попятился. Чавэро сделал резкий выпад, и Джориан отскочил за фонтан. Некоторое время они — то по часовой стрелке, то против часовой стрелки — метались взад-вперед по разные стороны фонтана. У высокого и мощного мальванца ноги, однако, были короче, чем у Джориана, а живот больше, и тому удавалось делать так, чтобы между ним и его противником все время находился фонтан.
Вдруг его тихонько окликнули с балкона:
— Гос-сподин Джориан! Держите!
Он быстро оглянулся: Яргэли, перегнувшись через мраморные перила балкона, протягивала его Рандир. Джориан, забыв о фонтане, в два прыжка оказался у подножия террасы и поймал за рукоятку брошенный Царевной меч.
Он обернулся как раз вовремя, чтобы отразить нападение Чавэро. Замелькали клинки; слышался только лязг, звон, да во все стороны летели искры. Джориан с легкостью отражал ураганный натиск, парируя удары мальванца; тот, наконец, выдохся и принужден был снизить темп. Джориан тут же провел обманный удар слева, на ходу изменил направление и рубанул сплеча вниз и влево, острием меча перерезав кушак, на котором держались оранжевые шаровары.
От такой отповеди Чавэро впал в минутное замешательство. Затем растерянность уступила место злости.
— А у нас, любезный, — ответил он, — есть другая поговорка: «Нет лучшего ответа брехливой собаке, чем добрый пинок». Будем надеяться, что этого не потребу...
Звук трубы оборвал речь мальванца. Евнух ударил жезлом об пол и громогласно возвестил:
— Великий Государь!
В дверях, сияя драгоценностями, появился Шайю. Все мальванцы, а вместе с ними и Джориан, пали на колени и трижды коснулись лбами пола.
— Встаньте, друзья! — воскликнул царь. — На сегодняшний вечер вы свободны от выражения знаков почтения Моему Величеству.
— Это значит, — прошептал за спиной Джориана Карадур, — что не надо падать ниц, прежде чем обратиться к царю.
Колдун потянул Джориана за рукав.
— Отойди от этого колкайца, пока он не затеял ссоры! Он опасен. Он метит к Яргэли в любовники и, если узнает, что мы замышляем...
— Меня тоже кое-кто считает опасным, — пробурчал Джориан, однако не противился, когда Карадур потащил его прочь.
— А жены Его Величества посещают такие торжества? — спросил он старика.
— Раньше посещали, но после злосчастного происшествия с владетельной госпожой Радмини и владетельным господином Вальшакой царь посадил их под замок, как было принято до царствования Зивроки. Сейчас царицы любуются празднеством вон с того балкона, — тут Карадур мотнул головой в сторону закрытого мраморным экраном балкончика, расположенного под потолком в дальнем конце зала, — и, вне всякого сомнения, мечтают оказаться внизу, среди нас.
Когда вновь раздался звук трубы, и Карадуру пришлось умолкнуть. В конце зала, противоположном тому, откуда вышел царь, появился евнух и, ударив жезлом о мраморный пол, возвестил:
— Ее Сверхъестественное Высочество царевна-змея Яргэли!
Присутствующие склонились в низком поклоне. В дверях стояла женщина ростом с Джориана, — добрых шесть футов с лишком, весившая, судя по виду, гораздо больше, чем он. Тело, обнаженное по мальванской моде до самого лобка, было почти черным, как у местных крестьян. В ее тиаре и серьгах мерцали драгоценные камни невероятной величины; по ложбинке меж огромных грудей спускалась тройная нитка жемчуга — каждая жемчужина размером с дикое яблоко.
От этой женщины так и веяло чувственностью; Джориан едва мог поверить своим глазам. В жизни ему не приходилось видеть ничего более удивительного, чем груди Яргэли. Груди, такие же огромные и круглые, как вымя молочной коровы, стояли торчком, хотя были гораздо крупнее арбузов. Далее тело сужалось к талии, которая, пожалуй, не вызывала бы удивления, будь ее обладательницей изящная маленькая женщина; однако для такой громадины талия казалась немыслимо стройной. От талии линия тела, расширяясь, переходила в полные тяжелые бедра и слегка выпуклый живот. От бедер до лодыжек, едва прикрывая пах, струилась юбка из расшитой золотой парчи; на пряжках туфель искрилось множество самоцветов. Лицо под тиарой было круглое и пухлое, как у джориановой Эстрильдис, но не ожиревшее; тому, кто рискнул бы пренебречь размерами и сумел оторваться от созерцания невероятных выпуклостей царевны, она могла показаться отменно привлекательной женщиной.
— Клянусь железным хреном Имбала! — выдохнул Джориан. — Да с таким хозяйством она могла б рожать великанов и героев...
— Тише! — сказал Карадур. — Начинаются танцы. Присоединишься?
— Все дамы, кажись, при кавалерах, где я теперь возьму партнершу? К тому ж не уверен, что хорошо запомнил фигуры, хоть и упражнялся с Харичамброй до упаду.
Ударил оркестр, и пары выстроились для церемониального марша. Танец открывали царь с царевной-змеей; царь держал руку таким образом, чтобы кончики пальцев едва касались руки царевны. Единственный телесный контакт, который допускался в мальванских танцах, это соприкосновение кончиками пальцев. Джориан в компании двух-трех нетанцующих мальванцев остался у столика с соками.
— Я тебя представлю владетельному господину Гиреяксе, — сказал Карадур. — Он привел обеих жен, так что, я уверен, позволит тебе потанцевать с одной из...
— Нет, нет, не стоит, — поспешно ответил Джориан, на которого напал неожиданный приступ робости. — Я лучше посмотрю.
Церемониальный марш закончился.
— Займите позицию для нриги! — выкрикнул евнух.
Танцоры-мужчины выстроились у одной стены бального зала, женщины — у другой. Заиграла музыка; евнух объявлял фигуры. Танцоры сделали по три шага вперед. Мужчины раскланялись с дамами. Затем два шага назад — поклон. Три шага вперед — поклон. Сошлись вчетвером — общий поклон...
Так продолжалось примерно с полчаса: по команде евнуха танцоры неспешно и величаво сходились, расходились, отвешивали поклоны. Вспоминая зажигательные новарские пляски, Джориан нашел, что представление несколько скучновато.
Лишь только умолкла музыка и танец завершился целым каскадом поклонов, через открытое окно, выходящее на балкон, в зал ввалилась какая-то невообразимая личность. Это был худой, темнокожий, совершенно голый человек; его тощее тело покрывала корка засохшей грязи. За спиной человека развевалась спутанная грива, на грудь свисала грязная борода, а закатившиеся белые глаза дико вращались. Человек разразился гневной речью на диалекте, которого Джориан почти не понимал.
К удивлению Джориана, никто и не подумал вывести непрошенного гостя или заставить его замолчать. Казалось, все, и даже сам царь, почтительно внимали его выкрикам. Голый человек бушевал, брызгал слюной и потрясал кулаками. Он клеймил присутствующих как мерзких грешников, забывших заветы отцов. Он обличал языческую приверженность к танцам. Он предавал анафеме слоновью водокачку и требовал сломать ее. Он приказывал запереть всех женщин, а не только царевых жен, как было принято во времена оные до зловредных нововведений царя Зивроки, будь проклята его память. Он призывал гнев истинных богов на головы собравшихся здесь похотливых блудодеев. Затем он вылез через окно на балкон и растворился в ночи.
Джориан обернулся к вынырнувшему откуда-то Харичамбре.
— Мастер Харичамбра, — спросил он, — скажите мне, ради всего святого, почему царь терпит такое оскорбление своего сана?
— О, это же святой. Может делать все, что ему вздумается. Но поспешим, мой господин. Царевна Яргэли изъявила желание познакомиться с вами.
Джориан переглянулся с Карадуром и едва заметно, но многозначительно кивнул. Сверхчувственное сверхъестественное существо в обществе царя стояло у столика с фруктовыми напитками.
— Ваше Величество! — низко поклонившись, произнес Джориан. — Ваше лучезарное Высочество! Я просто счастлив.
— Я тоже с-счас-с-тлива, — отозвалась Яргэли; по-мальвански она говорила с легким присвистом — века, проведенные в Тримандиламе, не оказали на акцент сколь-либо заметного действия. — Вы новарец, так?
Тут, словно из воздуха, появился Карадур и, вполголоса заговорив с царем, вовлек его в обсуждение статуса имперского института магии; Джориан тем временем отвечал царевне:
— Да, Ваше Высочество. Ежели быть совсем точным, подданный кортольского короля.
— Вам знаком какой-нибудь веселый новарский танес-с? Я нахожу, что мальванские танс-сы слишком церемонны для такой энергичной ос-с-обы, как я.
— Дозвольте моей особе подумать. Моя особа неплохо танцует наш местный крестьянский танец, фольку.
— О, я его знаю! Этот танес-с раз-два-три-четыре-пять-шесть-поворот, раз-два-три-четыре-пять-шесть-поворот, так?
— Это он? — спросил Джориан, пальцами правой руки изобразив танцевальные па на левой ладони.
— Он с-самый! При царе Сирваше тут был пос-с-ол Кортолии, он мне показал. Вы приглас-сите меня на фольку, господин Джориан?
— Моя особа сомневается, знают ли ваши музыканты хоть мало-мальски подходящий мотив?
— О, мы можем танс-севать под любой мотив, который громкий и быстрый, на два такта, так? Пошли, договоримс-с-я с ними.
Яргэли заскользила по мраморным плитам в сторону оркестра. Джориан шел следом, вяло протестуя:
— Но Ваше Высочество! Моя особа уверена, что остальные царские гости не знают...
— Ой, да падет на их головы новое воплощение! Этот танес-с будет только ваш и мой. Мы им покажем, что варвары лучше их тан-с-суют! Мы их чурками вы-с-ставим, так?
Немного погодя Джориан вдруг очутился посреди зала один на один с царевной, остальные гости жались к стенам. Они взяли друг друга за плечи и весело, с притопом, быстролетно закружились в фольке по залу. Круг проходил за кругом, танцу не было конца. Джориан, который уже успел заметить, что мальванские музыкальные произведения рассчитаны, как правило, на полчаса, а то и на час, стал опасаться, что ему придется танцевать до утра.
Однако через какие-нибудь четверть часа оркестр умолк. Джориан и его партнерша тяжело дышали и обливались потом. Благородные господа и дамы щелкали пальцами, что означало аплодисменты; танцоры раскланивались направо и налево; владетельный господин Чавэро хмурился и дергал себя за длинный ус.
— Моя особа предлагает, — сказал Джориан, — отведать по стаканчику фруктового пунша.
— Прекрас-с-ная мысль, мой гос-сподин. И не надо обращаться ко мне в такой напыщенной, преувеличенно вежливой манере. Она в большом ходу у этих мальванцев, но мой народ, с-славный мудростью еще в те времена, когда ваши пращуры выкус-с-ывали блох, с-сидя на ветке, никогда не затруднял себя подобным жеманс-с-твом. Жизнь и так с-сложна; незачем лезть из кожи вон, чтобы еще больше ее ус-сложнить, так?
На середину зала вышли шестнадцать профессиональных танцовщиц, унизанные с ног до головы бусами и браслетами, составлявшими их единственную одежду, и исполнили танец, состоящий из семенящих шажков и ритмичного покачивания руками и головой.
— Как Ваше Высочество смотрит на то, — спросил Джориан, — чтобы выйти на террасу подышать свежим воздухом?
— С-с удовольствием.
* * *
Когда они вышли из зала и очутились под звездным небом, Джориан заметил:— Кажись, брань святого старца не испортила праздника.
— О, эти мальванцы! Вечно талдычат о с-своей нравственной чис-с-тоте. Вина нельзя, мяс-с-а нельзя, любовника нельзя, ничего нельзя. А как узнаешь их поближе, так они грешат ничуть не меньше вс-сех прочих, только втихомолку. Теперь они вернутся домой с чувством ис-сполненного долга: как же, позволили юродивому с-себя поучать и ничуть не обиделис-с-ь, а значит, имеют полное право обделывать с-свои делишки.
— У нас вот в Кортолии тоже как-то раз завелся один мальванский святой, — сказал Джориан, — так пока от него отделались, он чуть все королевство не развалил.
— Расскажите мне об этом с-святом!
— С превеликим удовольствием. Дело было давным-давно, в царствование короля Филомена Доброхота — отца более известного у нас короля Фузиньяна.
У короля Филомена, без сомнения, имелось больше благородных чувств и добрых намерений, чем у любого из новарских королей. К тому ж он был не дурак, но увы! У него напрочь отсутствовал здравый смысл. По одним преданиям выходит, что это результат особого расположения планет в момент его рождения. Другие утверждают, что когда феи собрались на его именины, та фея, которая хотела наделить его здравым смыслом, увидела другую фею в точно таком же, как у нее самой, платье, страшно разозлилась и с досады покинула празднество, унеся с собой подарок. Так что Филомен вырос, наделенный всеми достоинствами — храбростью, честностью, трудолюбием, добротой, ну, всем — кроме здравого смысла.
Раз пришла Филомену идея назначить в министры призрака, а тот придумал такую систему пособий, что вконец разорил королевство. Вот тут-то и появился в Кортолии святой старец Аджимбалин. Новый Филоменов министр, Ойнэкс, до своего высокого назначения был мелким казначейским чиновником и так трепетал перед королем, что лишнее слово в его присутствии боялся вымолвить. Поэтому Аджимбалин вскоре совсем обжился во дворце и принялся нашептывать советы на ухо Филомену.
Филомен свои уши охотно подставлял, потому как винил себя в провале системы пособий и в лишениях, какие от этого проистекли, но еще больше винил себя за то, что не может сделать всех кортольцев такими же чистыми, неподкупными и добродетельными, каков он сам. «Нечему удивляться, — говорит Аджимбалин, — потому как ты и весь твой народ погрязли в мерзких, греховных привычках». — «Я считал, что живу разумной добродетельной жизнью, — отвечает Филомен, — но возможно, Святой Отец, тебе удастся убедить меня в обратном». — «Чтоб ты и твой народ обрели спасение, — молвит отшельник, — ты должен пойти по пути нравственного совершенствования, какой я тебе укажу. Будем надеяться, что твой пример увлечет подданных и они последуют за тобой; а ежели пример и увещевания не подействуют, перейдем к суровым мерам. Перво-наперво забудь о горячительных напитках, своем... тьфу... вине и... тьфу... пиве». — «Ежели ты пьянство имеешь в виду, — говорит Филомен, — так я тут своей вины не нахожу. Я отродясь не напивался». — «Не-е, — гнет свое Аджимбалин, — я имею в виду, что от выпивки придется отказаться насовсем». Вот так он вскоре и перевел весь двор на фруктовые соки, вроде пунша, что мы давеча пили. Принести вам еще?
— Нет; пожалуйс-с-та, рассказывайте дальше.
— Аджимбалин хотел было распространить запрет на всю Кортолию, но тут вмешался Ойнэкс и доказал, что после недавних провалов королевской казне необходимы подати. Поэтому полное запрещение пива и вина пришлось отложить до лучших времен.
В скором времени Аджимбалин говорит королю: «Ты должен отказаться от гадкой привычки есть мясо убитых животных. Она указывает, как мало в тебе надлежащего уважения к жизни. Ты уверен, что один из твоих предков не воплотился в корову или свинью какую твои слуги зарезали тебе на обед?» Так что король и двор перешли на диету из злаков и овощей — вроде той, на какую меня здесь посадили.
А святой старец гнет свое. «Теперь, — говорит, сын мой, придется отринуть мерзкую похоть — ты не должен сходиться с женой. Поскольку, — говорит, — вожделение есть источник всех горестей, только подавляя вожделение и отвергая мирские привязанности, сумеешь ты достигнуть счастья и избежать несчастий». — «Но я, — возражает Филомен, — пекусь в основном не о собственном счастье, а о процветании моих подданных!» — «Тем лучше, — не унимается Аджимбалин. — Следуя моим жизненным предначертаниям, ты не только сам достигнешь невыразимого блаженства, но приобретешь такую силу и мудрость, что без труда решишь проблемы своего королевства. Запросто сможешь перепрыгнуть городскую стену либо слона поднять. Познаешь тайны сорока девяти небес мальванских богов и сорока девяти преисподних мальванских демонов. Тебе больше не понадобится армия, потому как ты сможешь в одиночку разбить любого неприятеля. Но все эти вещи недоступны для того, кто засовывает свою мерзкую плоть в женское тело». — «Ежели все мои подданные, — отвечает на это Филомен, — откажутся исполнять супружеские обязанности, в Кортолии вскоре и вовсе людей не останется». — «Тем лучше, — говорит мудрец. — Коли люди перестанут рождаться в нашей реальности, их души хочешь-не-хочешь перейдут в следующую реальность, вместо того, чтоб снова и снова возвращаться в эту юдоль страданий и горя. Так что ты, ежели желаешь подать пример, с нынешнего дня должен жить со своей королевой, как брат с сестрой».
Филомен покорился. Королеве, однако, эта идея не больно-то понравилась. Года не прошло, как она сбежала с морским капитаном; капитан этот, родом из Салимора, стал потом известным пиратом. Королева оставила сына-подростка, будущего знаменитого короля Фузиньяна.
Затем новое дело — Аджимбалин заставил Филомена отказаться от пышного королевского платья и облачиться в рубище, какое обыкновенно носил сам Аджимбалин. Он заставил короля спать на голой земле во дворцовом дворике, а днем заучивать Аджимбалиновы нравственные заповеди. Понятие Филомена о самом диком разгуле сводилось к тому, чтобы, потягивая эль, засидеться допоздна за игрой в шашки с кем-нибудь из старых друзей, но даже эти безобидные удовольствия были ему заказаны.
Вопреки обещаниям Аджимбалина воздержание не привело короля Филомена в состояние полного блаженства. Наоборот, еще никогда король не чувствовал себя таким несчастным. Он скучал по жене — хоть она и пилила его день-деньской — и по сыну, которого пришлось отослать в пажи ко двору Великого Герцога Оттомани. Он скучал по всему, что прежде было ему любо: по старым друзьям, охоте, рыбалке, танцам, доброй еде и выпивке. Вместо обещанных силы и мудрости он обнаружил, что тело его слабеет, а мысли путаются. Рыдая, он признался Аджимбалину, что чувствует себя безнадежным грешником, потому как добродетельная жизнь не дала ему счастья, а совсем наоборот.
«Итак, сын мой, — говорит святой, — я вижу, что ты готов к последнему, самому трудному шагу. Первым делом напиши указ, в котором ты отрекаешься от престола и назначаешь меня своим преемником».
Филомен напугался и стал возражать, да Аджимбалин быстро его убедил: святой старец имел на Филомена такое влияние, что король уж давно привык плясать под его дудку. Ну, Филомен и написал в конце концов отречение.
«Теперь, — говорит Аджимбалин, — вознеси молитву истинному мальванскому богу и убей себя. Лишь так ты можешь содействовать процветанию народа и завершению твоих собственных горестей, потому как у тебя, — говорит, — не хватило духу провести в Кортолии спасительные реформы. Поэтому боги, — говорит, — избрали меня смиренным орудием выполнения их доброй воли. Вот кинжал из твоей оружейной — один точный удар, и дело сделано».
Филомен взял кинжал, оглядел его с сомнением, пальцем пощупал острие. Затем легонько кольнул себя в грудь, отчаянно вскрикнул и отшвырнул оружие ему недоставало мужества нанести решающий удар. Точно так же король не мог себя заставить выпить отраву, заботливо поднесенную Аджимбалином. В конце концов Филомен разразился бурными рыданиями; отощавший от постоянного недоедания, одетый в лохмотья, покрытый коркой струпьев и засохшей грязи — в результате отшельнической жизни, которую он вел под духовным руководством Аджимбалина — король представлял собой воистину жалкое зрелище.
«Пошлю за Ойнэксом, — говорит Филомен, — пусть он все исполнит». И вот призвал он министра и достал из оружейной меч, который некогда верно служил ему.
Рассказал Филомен Ойнэксу свой план, а тот пал на колени и стал умолять, мол, передумайте, Ваше Величество, Но Филомен, который теперь уверовал, что смерть принесет ему долгожданное избавление от всех бед, остался тверд.
«Я, — говорит, — встану на колени и как скажу „Бей!“, ты мне отрубишь голову. Это последнее, что ты — мой верный подданный — можешь для меня сделать; об одном только прошу, чтоб удар был быстрый и точный. А как отрубишь голову, — станешь верой и правдой служить новому королю — святому отцу Аджимбалину».
Ну, опустился король Филомен на колени, склонил голову, а Ойнэкс, дрожа от страха и ужаса, взялся за меч. Коротышке-министру пришлось ухватиться за меч обеими руками. Он принял стойку, размахнулся для пробы и украдкой взглянул на Аджимбалина. Святой старец притаился поблизости и не отрываясь смотрел на короля: глаза его горели непонятным блеском, из уголка рта стекала слюна. Может, старец впал в священное исступление, а может, его просто охватила суетная жажда власти, до которой было рукой подать, — этого мы никогда не узнаем. Потому как Ойнэкс вдруг крутанулся на пятках и со всего маху хрястнул Аджимбалина по шее мечом; голова слетела с плеч и мячиком запрыгала по полу.
Филомен пришел в ужас и попытался вырвать меч из рук Ойнэкса, но уж так он ослаб от суровой жизни, что министр без труда с ним справился. Тут на короля накатило, и он разразился страшными рыданиями. А как успокоился, словно пелена с глаз его спала.
«Мастер Ойнэкс, — говорит, — как дела в королевстве? Что-то я давненько ничего про них не слышал». — «Иные дела ничего себе идут, иные не очень, — молвит министр. — Леопарды, на которых перестали охотиться, до того обнаглели — детишек таскают прямо с улицы. Пора увеличить пошлину на предметы роскоши из Мальваны, пора строить новую плотину на реке Фодон. Я стараюсь, как могу, но есть дела, которые ждут возвращения Вашего Величества, отправившегося... хм... на поиски духовного идеала. И я настоятельно прошу Ваше Величество отозвать сына из Оттомани, где, как я слышал, он связался с шайкой беспутных юнцов и вовсю набирается у них дурных привычек».
Ну, похоронили они Аджимбалина и постарались сделать вид, будто его и не было никогда. Филомен зажил по-старому, и в Кортолии воцарился мир да покой.
— А жена короля Филомена вернулась к нему?
— Нет. Предпочла остаться любовницей короля пиратов. Филомен, мол, при всех своих достоинствах скучный малый, и ей, мол, хочется для разнообразия острых ощущений.
— Приобрел он здравый с-с-мысл после всех с-сво-их напас-с-тей?
— Ой, нет, никакие напасти не могли выучить его здравому смыслу. К счастью для Кортолии, он через несколько лет поехал на охоту, упал с коня и свернул себе шею. Фузиньян — вот уж кто был не чета Филомену — унаследовал его трон.
* * *
Яргэли:— Вы рассказываете дивные ис-стории, владетельный господин Джориан. Много их у вас-с в запасе?
— О, еще как много. Вот только... — Джориан заглянул через окно в зал, — боюсь, наш царственный хозяин сочтет меня неучтивым, ежели я продержу вас здесь до конца бала. Может, я смог бы зайти попозже?..
Яргэли ткнула пальцем в сторону окон верхнего этажа чертога «Зеленая Змея», сквозь ромбовидные стекла которых проникал свет ламп.
— Я там живу и была бы очень рада вашему приходу. Но боюс-сь, это невозможно.
— Почему?
— Как вы попадете внутрь? Когда бал закончится, вс-с-е окна и двери чертога запрут, и у дверей пос-с-тавят вооруженную с-стражу.
— Предположим, я умею летать и после бала появлюсь перед вашим окном? Меня впустят?
— Конечно, впус-с-тят, если придете с-с такими рассказами. Но я не понимаю, на что вы рассчитываете. Крыльев у вас нет, а с-стена абс-с-олютно ровная, без лепнины, не за что уцепитьс-с-я. Разве вы муха и умеете взбираться по гладкому камню, так?
— Высокородная, предоставьте это мне. А теперь, вероятно, нам лучше вер…
— Минуту, мастер Джориан, — произнес чей-то голос, и чья-то рука не слишком вежливо ухватила Джориана за рукав. Перед ним стоял владетельный господин Чавэро, мальванец, с которым он давеча едва не поссорился. — Мне нужно кое-что с тобой обсудить.
Джориан высвободился.
— Положим, для того, кто желал бы вежливо ко мне обратиться, я зовусь владетельный господин Джориан.
— Это и есть одна из проблем, которые я намерен обсудить. Но здесь неподходящее место. Вы извините нас, царевна? Мастер Джориан, окажите любезность спуститься по этой лестнице со мной в сад.
Они прошли в конец террасы и по мраморным ступенькам спустились в сад, расположенный на шесть локтей ниже уровня террасы. Тут владетельный господин Чавэро обернулся к Джориану. Небо было безлунное — стоял конец месяца Волка, но из бального зала проникало достаточно света, чтобы соперники могли ясно видеть друг друга.
— Ну? — сказал Джориан.
— Мастер Джориан, — начал Чавэро, — этот бал задуман для представителей настоящей знати — я хочу сказать, для мальванской знати, а не для самозванных дворянчиков из обнаглевших варварских провинций, которых мы — аристократы — почитаем за грязь. Мы согласны были терпеть тебя, пока королеве Мневис требовались услуги толмача. Теперь, однако, нужда в тебе отпала. И поскольку твое присутствие для нас — высокородных — оскорбительно, тебе придется тотчас убраться отсюда.
— Прям целая речь, — насмешливо сказал Джориан. — Но раз уж я был приглашен Его Величеством самолично и раз уж Его Величество — да правит он вечно! — не отменил своего приглашения после отъезда королевы, мне твое желание не указ. Какие еще будут предложения?
— Пошел вон, собака, в последний раз говорю!
— А ты меня выгони!
— Я-то выгоню!
Чавэро нагнулся и пошарил в кустах. Когда он выпрямился, в руке его блеснула обнаженная кривая сабля. Чувствуя себя хозяином положения, Чавэро двинулся на Джориана, занеся саблю для мощного удара.
Джориан, у которого не было ни меча, ни плаща, ни кинжала, чтобы защититься, попятился. Чавэро сделал резкий выпад, и Джориан отскочил за фонтан. Некоторое время они — то по часовой стрелке, то против часовой стрелки — метались взад-вперед по разные стороны фонтана. У высокого и мощного мальванца ноги, однако, были короче, чем у Джориана, а живот больше, и тому удавалось делать так, чтобы между ним и его противником все время находился фонтан.
Вдруг его тихонько окликнули с балкона:
— Гос-сподин Джориан! Держите!
Он быстро оглянулся: Яргэли, перегнувшись через мраморные перила балкона, протягивала его Рандир. Джориан, забыв о фонтане, в два прыжка оказался у подножия террасы и поймал за рукоятку брошенный Царевной меч.
Он обернулся как раз вовремя, чтобы отразить нападение Чавэро. Замелькали клинки; слышался только лязг, звон, да во все стороны летели искры. Джориан с легкостью отражал ураганный натиск, парируя удары мальванца; тот, наконец, выдохся и принужден был снизить темп. Джориан тут же провел обманный удар слева, на ходу изменил направление и рубанул сплеча вниз и влево, острием меча перерезав кушак, на котором держались оранжевые шаровары.