Страница:
— Вот видишь, — заметил один из говоривших. — Безнадежно. Обстоятельства против нас. Не лучше нанять корабли и уплыть отсюда, как сделал Фокей
[36], спасаясь от армии Кира.
— Интересно, куда? Все побережье Внутреннего моря кишит кровожадными, завистливыми варварами. Нет! Богом клянусь, это наша земля, завоеванная в честном бою, и мы вправе ее защищать! Сила в единстве. Нам нужен крепкий союз с неаполитанцами, жителями Велии и других эллинских городов побережья…
— Будь они прокляты, грязные иноземцы! Чтобы ради кичливых, трусливых, вероломных варваров — расхитителей гробниц мы подчинялись верховной власти? Они принуждают нас играть в открытую, но как только начинает пахнуть паленым, тут же делают ноги, бросая нас на произвол — нас порежут, как скот на бойне. На самом деле, нам нужно…
Пока шел разговор, Зопирион отыскал засиженную клопами спальню и провалился в беспокойное забытье. В тревожном сне беспорядочно мелькали Коринна и Сивилла, этрусские приметы и огромный лук Геракла.
Следующим утром по пути на корабль Зопирион немного задержался, чтобы осмотреть старый храм.
— Да нет, меня не слишком волнует религиозная сторона вопроса. — пояснял он Коринне. — Но взгляни на устаревшую технологию строительства! Здесь, на западе, вместо мрамора они используют кирпич или даже грубый известняк, а вместо каменный колонн — деревянные! Поражаюсь, как эта развалина до сих пор не обрушилась! А эти крошечные терракотовые элементы вокруг антаблемента! Таково влияние этрусков…
А неподалеку с выражением безразличного смирения стоял Софрон, почесывая блошиный укус. Телохранитель Коринны, казалось, предано исполнял свои обязанности. Однако разума подобного тому, каким он обладал — совершенно не отягощенного мыслями — Зопириону встречать не доводилось. На корабль они пришли последними и нашли капитана в еще худшем настроении, чем обычно.
— Клянусь зубами Танит! — ревел Ифбаал. — Мы ждем вас целый египетский час! В следующий раз мы отплывем без вас, и плевать, что с вами будет!
Велия была на расстоянии дня пути дальше по побережью, за мысом Посейдона. Когда корабль покинул Посидонию, оживленный береговой бриз отнес их далеко в море, пока берег не растаял пестрой полоской оливково-коричневого цвета, вытянутой вдоль горизонта. Экипаж под резким углом повернул «Муттумалейна» к берегу, желтый парус взяли на гитовы: теперь он располагался почти вдоль продольной оси судна. Но не прекращающийся северный ветер относил корабль все дальше от берега. Гафвинд [37]кренил палубу, однако корабль шел устойчивее, чем прежде.
— Не слишком ли далеко мы отплыли от берега? — улучив момент, когда Асто был один, по-финикийски спросил Зопирион.
— Не бойся, — успокоил его Асто. — Ветер так или иначе сменится береговым. В худшем случае проведешь ночь на палубе. На самом деле следует опасаться только сильного шторма у скалистого берега. Если парус новый, то есть возможности для маневра. Но с таким как у нас — старым и обвислым, наши кости будут обгладывать крабы.
Большинство пассажиров чувствовало себя гораздо лучше, чем вчера. Певец Гиппомедонт кусочком уголька начертил на палубе клеточки и играл с телохранителем Софроном в шашки, вместо фигур используя белые и черные бобы. Погода разгулялась настолько, что Зопирион снял кожаные фракийские сапоги и надел сандалии. Порывшись в сумке, он нашел небольшую коробку с настольной игрой «Священный путь» и принялся учить играть в нее Сеговака. Кельт оказался способным учеником, но отчаянно азартным игроком.
— Зопирион, дорогой, а не оживить ли нам игру, сделав по небольшой ставке? — сыграв несколько раз, спросил Сеговак.
«Ну что ж, в этом нет ничего страшного», — подумал Зопирион.
— Отлично. Ставлю обол на следующий кон, — и он бросил кость.
В игре «Святой путь» часто случались внезапные повороты судьбы. Зопирион уже привел одну из своих фигур в дом и взял в плен три фигуры Сеговака, когда кельт, в распоряжении которого оставалась лишь одна фигура, взял фигуру Зопириона, потом другую, а через некоторое время у Зопириона не осталось на доске ни одной фигуры.
Следующие две игры прошли по такому же сценарию. Проиграв три обола, Зопирион забеспокоился. Разница в пол-обола могла существенно повлиять на наличие или отсутствие обеда в один из прекрасных дней. Юноша очень обрадовался, когда кельт поднял глаза и произнес:
— Хвала богам, мы поворачиваем обратно к земле! А я уже начал было опасаться, что мы подплывем к краю мира и свалимся с него!
— Судя по последним теориям, мир бескрайний. Он круглый, как мяч.
— Да брось ты! Если бы он был круглый, с него стекла бы вниз вся вода!
— Нет, не стекла бы, потому что «низ» — это направление к центру земли. Иными словами, если бы ты был от меня на противоположной стороне земли, твой «низ» для меня был бы «верхом» и наоборот.
— Может, не стоит подшучиваешь над бедным необразованным кельтом, а? Каждый знает, что «верх» — это верх, а «низ» — это низ. Разве возможно, чтобы каждый из них одновременно был и своей противоположностью?
— Представь, что мы стоим по обе стороны от мачты. В этом случае она находится к югу от тебя и к северу от меня. И если нас спросят, в какой стороне мачта, мы дадим ответы, отличные друг от друга. Но оба окажемся правы.
Сеговак кивнул.
— Со всем уважением к тебе и твоим знаниям, я все-таки не верю. А потом умные греки придут к выводу, что не духи навлекают на людей болезни, или что человек произошел от обезьян.
— Вполне возможно. Один философ уже выдвинул теорию, что человек произошел от рыбы.
— Ага! Среди вас простой человек не может чувствовать себя уверенно. Даже если ты в чем-то абсолютно уверен, обязательно появится бездельник вроде тебя и выведет из душевного равновесия заявлениями вроде «это совершенно не так». — Кельт зевнул и потянулся. — Посплю-ка я чуток, пока эти теории не начали бродить у меня в голове.
Как и предсказывал помощник капитана, подул северный ветер. На закате «Муттумалейн» бросил якорь в одной из превосходных гаваней Велии. В ней стояли на якоре или лежали на берегу рыболовецкие суда и торговые корабли. У некоторых еще не был закончен ремонт после зимовки: там и здесь сновали люди, конопатили и красили корпуса, чинили оснастку.
Люди с «Муттумалейна» устало двинулись в город. Их взглядам открылась обширная равнина, плотно застроенная домами. Хмуро стояли стены, а над ними возвышался акрополь с храмом на вершине.
— Я не предполагал, что Велия — такой крупный город, — заметил Зопирион.
— Да, это так, — ответила Коринна. — Он стоит в одном ряду с Тарентом и Неаполем. Жители Велии называют ее Западными Афинами, и во многом из-за ее философов.
— Здесь мы должны, наконец, подыскать подходящее жилье. Кстати, кто видел легендарную жену капитана Ифбаала?
— Я не видел. Начинаю думать, что женщина мертва, а у него мания возить с собой ее тело, — предположил певец Гиппомедонт.
Сеговак, будто внезапно проснувшись, добавил:
— Если эта несчастная на самом деле мертва, то скоро мы об этом узнаем.
— Если только он ее не засолил, как засолили дядю госпожи Коринны — заметил Гиппомедонт. — Я знал одного человека, который настолько любил труп, что…
Музыкант замолчал, заметив Ифбаала, трусившего мимо них на взятом внаем осле. Капитан ехал, низко склонив голову, а с лица не сходило обычное озабоченное выражение.
— Он отправился в город к купцу, торгующему соленой рыбой.
На этот раз путешественники остановились в хорошей гостинице с отдельными комнатами для женщин. Сидя в таверне гостиницы, Гиппомедонт настроил лиру и запел чистым тенором.
— Завтра мои люди могут поспать подольше, — как всегда грубовато произнес он. — На рассвете, когда откроется рынок, пополним запасы рыбы, а потом сразу же отплываем. Не опаздывайте!
Утреннее солнце теплым светом заливало агору [38]Велии, где торговцы пирогами и кровяной колбасой раскладывали на прилавках свой товар, продавцы жареных орехов и горячей душистой воды разжигали свои жаровни. Торговцы раскладывали на прилавках товары; распевались, подготавливая свои голоса к дебатам, ораторы; нищие тянули свои жалостливые просьбы, предсказатель судьбы приготовил изрядно потрепанный череп и прочие магические атрибуты. Разминался жонглер, подкидывая мячики, а хозяин дрессированного медведя завтракал вместе с питомцем буханкой хлеба.
Три философа неистово спорили о различиях между Тем, Чтобы Быть и Тем, Чтобы Стать, а также о множественности или единстве Истинного Бытия. Их окружала восторженная толпа любопытных, среди которых стоял и кельт. Сеговак, одетый в клетчатую юбку и блузу, слушал, раскрыв рот от изумления. Зопирион с Коринной и ее оставшимися двумя слугами возвращались с акрополя, где они бегло осматривали храмы. Несколько ребятишек признали в них чужеземцев и принялись громко выпрашивать деньги, протягивая ладошки.
— Убирайтесь, — прикрикнул на них Зопирион и тут же повернулся к Коринне: — Моя дорогая, почему ты плачешь?
— Они напомнили мне моего маленького Ахирама. Как мне убедить тебя помочь спасти его?
— Не мучай меня, пожалуйста! Я сделаю для тебя все, что в моих силах, но ты же знаешь, я дал слово!
— Обещания дают для того, чтобы их нарушать.
— И тебе, и всем остальным? Я не такой человек… Эй, Сеговак, не лучше ли нам вернуться на корабль?
— Значит, идем, о юный господин, значит, идем, — будто пробудившись ото сна, произнес кельт. Мудрая женщина вела такие прекрасные речи, а я не понял ни слова из них. Скажи мне, заложен ли в подобных великолепных речах хоть какой-то смысл? Или их заводят после того, как наслушаются речей других сумасшедших, как я сейчас?
— Именно об этом они и спорили: реален или нет предмет их дискуссии. Но раскрою тебе секрет. Это — работа на публику, почти как поединок, в котором противники заранее сговорились. Здесь никто даже не будет ранен.
— А зачем же тогда это нужно?
— Они демонстрируют свой ум и завлекают в ряды себе подобных богатых юнцов. Теперь это называется риторическим образованием.
— И юноши платят за получение знаний о Том, Чтобы Быть и о Том, Чтобы Стать?
— Именно так. А также учатся аргументировать, спорить и произносить речи.
— Ох, до чего же здорово, должно быть, быть юным богатым эллином и учиться спорить и произносить речи! У кельтов тоже есть великолепные ораторы, но думаю, здесь им есть чему поучиться.
Путники взошли на борт «Муттумалейна» в тот момент, когда была поднята последняя корзина с рыбой. От нее в воздухе разносился сильный запах рыбы. Зопирион бросил быстрый взгляд на каюту, но не обнаружил в ней признаков жизни. Небо снова заволокло тучами.
На палубу поднялся последний пассажир, матросы втащили трап и принялись поднимать якоря, когда неожиданно с берега раздался крик, при звуках которого все невольно обернулись. На пляже неистово размахивал руками, подавая знаки, юноша. Разбрызгивая воду, он бросился по мелководью к кораблю, подпрыгнул, уцепился за якорную цепь и обезьяной забрался на борт. Тяжело дыша и оставляя за собой мокрые следы, он подошел к капитану Ифбаалу.
— Не найдется ли у вас каюты еще для одного пассажира? — переведя дыхание, спросил он. — Как далеко вы идете?
— Да, место есть. А идем в Леос, Темпос и Мессану; потом на запад в Панорм и порт приписки — Мотию.
— Мне нужно добраться до Сиракуз. Можно доплыть с вами до Мессаны, а там пересесть на корабль, идущий в Сиракузы?
— Думаю, да. Там полно судов, плавающих вдоль побережья. Плата за проезд — одна драхма.
— Клянусь Гераклом, это слишком! За такие деньги я смог бы купить билет на государственную галеру!
Ифбаал пожал плечами.
— Или плати, или убирайся. Но почему-то мне не верится, что ты снова воспользуешься якорной цепью и вплавь доберешься до берега.
Ифбаал пристально вглядывался в берег. На дороге, ведущей к гавани, появилась группа бегущих мужчин. Они были далеко и казались крошечными. Один из них на бегу придерживал обеими руками пурпурный плащ судьи. Его спутники были вооружены пиками.
— Фу! Думаю, будет лучше принять ваши условия. Возьмите! — бросив испуганный взгляд в сторону берега, пробормотал юноша.
Зазвенели монеты.
— Поднимай парус, Асто! Итак, молодой человек, кто ты?
— Алексит сын Крата. Я…
Группа преследователей выбежала на берег. Над водой разнеслись их крики.
— Капитан Ифбаал! Вернитесь! Высадите того человека! Он нам нужен!
— Что? — сложив рупором ладони у рта, закричал в ответ Ифбаал.
Корабль отплывал все дальше, и яростные крики преследователей были слышны все слабее.
— Я вас не слышу! Увидимся через месяц, тогда и поговорим!
Ифбаал позволил себе горькую улыбку.
— Почему-то ты появился здесь в одной блузе, без плаща и багажа. Сразу видно: ты покидаешь Велию не по своей воле. Я мог бы запросить двойную цену, так что, считай, тебе повезло.
— Кстати, о плащах. На море может быть прохладно. Ты не дашь мне взаймы плащ? — попросил Алексит.
— Можешь взять один, но за дополнительную плату.
— Послушай, ты… — начал было Алексит, но, взглянув на берег, замолчал на полуслове. — Бери!
— Спасибо. Запомни: держись подальше от каюты, где находится моя жена, самая прекрасная женщина Египта.
— Да? Ну, если ты так хочешь. Не думай, что я совершил в Велии преступление. Я просто…
— Послушай, юноша, — холодно отрезал Ифбаал. — чем меньше я узнаю о твоих трудностях, тем лучше будет для всех нас. А теперь, позволь мне приступить к исполнению своих обязанностей.
Новый пассажир повернулся к остальным. Те сидели прямо на палубе или на корточках около перил и заинтересованно наблюдали.
— Возрадуйтесь, все! — произнес он. — Я Алексит, сын Крата, следую ко двору Дионисия. Мне было бы приятно познакомиться со всеми вами. Назовите ваши имена!
Юноша познакомился и вежливо поприветствовал каждого, одарив Коринну особой улыбкой. Алексит был всего несколькими годами старше Зопириона, но ниже ростом и более хрупким. Длинные светло-каштановые волосы обрамляли удивительно красивое и нежное, почти женское лицо, на котором ясно светились голубые глаза. В окружении бородатых мужчин особенно странно выглядело его чисто выбритое лицо. Зопирион даже позавидовал тому, насколько свободно новоприбывший общается с незнакомыми людьми.
— Почему ты покинул Велию в такой спешке? Нам, в отличие от капитана, это очень интересно, — спросил он.
Алексит сделал неопределенный жест рукой.
— Все дело в философии. Вместе с друзьями я начал говорить о высшей мудрости. А тупоголовые члены магистрата усмотрели в этом подрывную деятельность. Нелепо как-то.
— А какая школа философии? — спросил Зопирион.
— Элейская или Велийская, если ты понимаешь, о чем идет речь.
— Я не невежда, — заметил Зопирион. — Еще мальчиком я учился у великого Филолая.
— Который считает, что земля летает по кругу вокруг луны или что-то в этом роде? Чудовищная идея! Значит, ты — пифагореец?
— Меня так называют, потому что я у них учился и являюсь последователем их математических теорий. Но по профессии я не учитель и не лектор. Я строитель, и неплохой, позволю себе заметить.
— Впрочем, как и я. Мы кораблестроители. И вместе с друзьями мы хотели убедить жителей Велии, что управлять страной должны люди, разбирающиеся в философии и технических искусствах. Но глупое и невежественное народное собрание… Возможно, где-нибудь в другом месте я найду более просвещенных людей. Как ты думаешь, мне удастся убедить тарентийцев проголосовать за такое правительство?
— Не знаю. Наше правительство нравится нам таким, какое оно есть. К тому же я далек от политики.
Алексит хихикнул.
— Горожанин с широким кругозором не должен стоять в стороне от политики, особенно, если он философ. Политическая жизнь города — вот где центр его существования.
— Нет, я предпочитаю не иметь столь широкого кругозора и мирно заниматься своим делом.
В разговор вмешался старый этруск.
— Вся эта бестолковая болтовня греков, которую они называют философией — пустая трата времени. Даже все вместе взятые ваши научные — как вы их называете — претензии не в силах изменить мир. Единственное, чему можно научиться — это приспосабливаться к нему. А приспособиться можно, лишь изучая приметы, посредством которых бог открывает людям свои планы. Так в начале начал учила этрусков нимфа Веголия.
— А какие боги? — спросил Сеговак. — На родине мы поклоняемся нашим собственным богам: Есусу, Кернуносу, Эпоне [39]и другим. Когда я жил в стране этрусков, мне говорили, что истинными богами являются Тиния, Юнона, Минерва и другие. Я уж и позабыл их имена. У латинов богов тоже предостаточно; их царь, то есть главный бог — Юпитер. И у греков, и финикийцев тоже есть свои боги. Поэтому мне хотелось бы знать: различны ли между собой все эти боги? Иначе говоря, правят ли они как смертные цари каждый на своей земле? Или это одни и те же боги, которых только называют по-разному?
— Мы, философы Элейской школы, — с воодушевлением и надменно произнес Алексит, — придерживаемся того, что на свете есть лишь один бог — универсальный божественный принцип, основа. Но этот принцип проявляется в различных обличьях и в разных странах называется по-разному.
— То есть как цифры на разных гранях игральной кости, тогда как сама кость — просто один единственный костяной кубик? — вмешался Сеговак.
— Хороший пример. Конечно же, мы не верим, что некоторые боги, независимо от имен, которые они носят, совращали жен других богов или лупили друг друга по голове. А также мы не согласны с тем, что наш Бог-принцип в принципе может быть познан. Некоторые полагают: через наблюдение и анализ можно прийти к его пониманию. Другие сомневаются, что этого достаточно. Зенон, учитель моего отца, доказал это своими парадоксами. К примеру, в истории об Ахиллесе и черепахе он показал, что одних только наблюдения и анализа недостаточно для понимания истинной природы реального. Если с точки зрения наблюдения Ахиллес может догнать черепаху, то с точки зрения анализа это невозможно. Отсюда вывод: феноменальный мир не есть мир реальный. Это становится очевидным и при некоторых других формах познания и восприятия, например, в снах или божественных откровениях.
— Не следует снимать со счетов наблюдение и анализ только потому, что в одном случае они дали сбой, — вступил в спор Зопирион. — Если при создании машины у меня ломается инструмент, не стоит говорить, что эти инструменты в принципе не пригодны для работы с машинами. Просто я беру другой и, надеюсь, более надежный. Зенон доказал только одно: егоаргументация была неверна. А что касается божественного принципа, то здесь я уверен: если его и можно познать, то только посредством наблюдения и анализа.
— Истинные высшие боги неизвестны смертным, — произнес этруск. — Мы знаем лишь то, что старшие боги существуют, но ничего не знаем о них, даже не знаем кто они. Все, что происходит на земле, планируют старшие боги. Маленькие боги — те, которых мы почитаем, — как бы получше выразиться… всего лишь мальчики на побегушках у старших богов. Младшие боги должны делать то, что им говорят. Все предопределено заранее, включая приметы, по которым мы можем узнать то, что нам приготовили боги. Все циклично. Этрусскому народу предопределено десять циклов, а после этого мы потеряем силу и исчезнем.
— Неужели выходит так: то, что я делаю, не имеет значения только потому, что старшие боги давно все запланировали? — переспросил Сеговак.
— Совершенно точно.
— Тогда почему бы мне не отправиться в первый же бой без щита? Спаси нас Валетудо! Так, кажется, ничего не добьешься. У меня на родине друиды рассказывали, что у нас не одна жизнь, а несколько, и они следуют одна за другой. Если мы пытаемся правильно поступать в этой жизни, то в следующей можем получить лучшую долю. Это похоже на продвижение по службе при дворе Великого Царя. А если следовать твоим словам, то человеку не стоит даже пытаться.
— О том же говорится и в пифагорейской доктрине, хотя я ничего не слышал о продвижении, — заметил Алексит. — Лично я всегда знал, что я — воплощение Дедала.
— Человека, который сделал крылья? А его сын утонул, когда попробовал на них полетать? — спросил Сеговак.
— Именно его — великого мастера и создателя этого смертоносного изобретения, если верить легенде.
— А откуда ты знаешь, что ты — новое воплощение Дедала? — спросил Зопирион.
— У меня были видения, говорившие о том, что в прошлой жизни я был им. Подтверждением тому служат мои способности к математике и изобретательству.
Зопирион усмехнулся.
— Это весьма странно, потому что в детстве, когда в школе изучал пифагорейские доктрины, я был уверен: именно я — воплощение Дедала. Совершенно очевидно, что каждый из нас в равной степени может быть, а может и не быть перевоплощением Дедала, но вряд ли одновременно.
— Я знаю только то, что я знаю, — мрачно ответил Алексит.
— Таким образом, какой бы ни оказалась правда, весьма сомнительны наши воспоминания о прошлых жизнях. Возможно, в сокрытии их от нас заключено определенное божественное намерение. В этом трудности метапсихоза. [40]Не помня прошлых жизней, мы продолжаем повторять снова и снова свои глупые ошибки.
— Но я смогвспомнить свою!
— Поздравляю!
Сеговак, пытаясь справиться с нахлынувшим потоком идей, стоял, прислонившись к перилам, и дергал себя за усы.
— А что твой Пифагор говорил о богах? — спросил он Зопириона.
— Практически то же самое, что и представители Элейской школы. Пифагор говорил, что символом бога может быть шар, как самая совершенная фигура. Однако когда дело касается подробностей, человек попадает в сферу неясного, неуловимого, либо признается, что внутренняя природа божественного непостижима. Как бы то ни было, доктрины Пифагора были предназначены только для узкого круга посвященных. Профаны же должны быть уверены в том, что боги непосредственно участвуют в делах смертных, награждая добродетель и наказывая грех. Без этого не простые люди не смогут поступать как должно.
Сеговак засмеялся.
— Проблема состоит необходимости определить, кто эти мудрые философы, и кто есть профаны? Каждый будет думать, что именно он и есть мудрец, а к плебеям относится любой другой!
Зопирион улыбнулся, но такой поворот дискуссии ему понравился.
— О, варвар, тебе нужно быть философом, а не воином! Однажды в Тире я мне довелось услышать и другую доктрину. Вавилонцы утверждали что-то вроде того, что боги — это звезды, или звезды — колесницы богов, здесь я не вполне разобрался. Но события на земле происходят в полном соответствии с их движением по небу.
— Не слишком ли это тяжеловесное утверждение? — спросил Сеговак. — Ведь звезды ходят по небу всегда одинаково, одна за другой. Так какой смысл молиться какой-либо звезде: в любом случае будет двигаться по небу как обычно по строго определенной траектории, значит, события на земле тоже будут происходить такие же, как и раньше. Это ничем не лучше идеи, которую выдвинул почтенный этруск — прости, я забыл твое имя, господин?
— Вибенна.
— Идеи господина Вибенны: насчет того, что у старших богов уже приготовлен развернутый план для всего мира, и все события происходят в полном соответствии с ним. А вы что думаете о богах, мастер Зопирион?
— Думаю, это математические принципы, управляющие вселенной, — ответил Зопирион.
— Но молитва вряд ли поможет человеку изменить эти математические принципы, не более, чем она может изменить разум звезд, или божественные принципы Алексита, или грандиозный мировой план Вибенны.
— Возможно, и нет. Однако если человек узнает, как эти принципы работают и найдет им практическое применение, то это может изменить к лучшему его удел в мире живых.
— А я думаю, что вы все неправы, — вмешался в разговор Асто, помощник капитана. Все это время он негромко раздавал указания матросам. — И если вы извините меня, нечестивца… Вы говорите о поиске истины, о богах. — тут Асто поднял глаза к небу и коснулся рукой груди, губ и лба. — Разве можно поймать кита на удочку или забраться на луну по судовому трапу? Так как же крошечный дух смертного может понять великие замыслы богов? Всем известно: боги сильны, ревнивы и ужасны. Мы для них, как насекомые под ногой человека. Если мы смиренно предаем им свои жизни и даем им все, что они просят, включая наших первенцев, то, возможно, они оставят нас в живых, хотя бы ненадолго. Измерять и взвешивать богов — это просто сумасшествие. Мы должны, не раздумывая, повиноваться им. Если бы хоть один из них подслушал ваши высокомерные разговоры, то запросто уничтожил бы существующий мир с той же простотой, с какой вы задуваете свечку!
— Интересно, куда? Все побережье Внутреннего моря кишит кровожадными, завистливыми варварами. Нет! Богом клянусь, это наша земля, завоеванная в честном бою, и мы вправе ее защищать! Сила в единстве. Нам нужен крепкий союз с неаполитанцами, жителями Велии и других эллинских городов побережья…
— Будь они прокляты, грязные иноземцы! Чтобы ради кичливых, трусливых, вероломных варваров — расхитителей гробниц мы подчинялись верховной власти? Они принуждают нас играть в открытую, но как только начинает пахнуть паленым, тут же делают ноги, бросая нас на произвол — нас порежут, как скот на бойне. На самом деле, нам нужно…
Пока шел разговор, Зопирион отыскал засиженную клопами спальню и провалился в беспокойное забытье. В тревожном сне беспорядочно мелькали Коринна и Сивилла, этрусские приметы и огромный лук Геракла.
Следующим утром по пути на корабль Зопирион немного задержался, чтобы осмотреть старый храм.
— Да нет, меня не слишком волнует религиозная сторона вопроса. — пояснял он Коринне. — Но взгляни на устаревшую технологию строительства! Здесь, на западе, вместо мрамора они используют кирпич или даже грубый известняк, а вместо каменный колонн — деревянные! Поражаюсь, как эта развалина до сих пор не обрушилась! А эти крошечные терракотовые элементы вокруг антаблемента! Таково влияние этрусков…
А неподалеку с выражением безразличного смирения стоял Софрон, почесывая блошиный укус. Телохранитель Коринны, казалось, предано исполнял свои обязанности. Однако разума подобного тому, каким он обладал — совершенно не отягощенного мыслями — Зопириону встречать не доводилось. На корабль они пришли последними и нашли капитана в еще худшем настроении, чем обычно.
— Клянусь зубами Танит! — ревел Ифбаал. — Мы ждем вас целый египетский час! В следующий раз мы отплывем без вас, и плевать, что с вами будет!
Велия была на расстоянии дня пути дальше по побережью, за мысом Посейдона. Когда корабль покинул Посидонию, оживленный береговой бриз отнес их далеко в море, пока берег не растаял пестрой полоской оливково-коричневого цвета, вытянутой вдоль горизонта. Экипаж под резким углом повернул «Муттумалейна» к берегу, желтый парус взяли на гитовы: теперь он располагался почти вдоль продольной оси судна. Но не прекращающийся северный ветер относил корабль все дальше от берега. Гафвинд [37]кренил палубу, однако корабль шел устойчивее, чем прежде.
— Не слишком ли далеко мы отплыли от берега? — улучив момент, когда Асто был один, по-финикийски спросил Зопирион.
— Не бойся, — успокоил его Асто. — Ветер так или иначе сменится береговым. В худшем случае проведешь ночь на палубе. На самом деле следует опасаться только сильного шторма у скалистого берега. Если парус новый, то есть возможности для маневра. Но с таким как у нас — старым и обвислым, наши кости будут обгладывать крабы.
Большинство пассажиров чувствовало себя гораздо лучше, чем вчера. Певец Гиппомедонт кусочком уголька начертил на палубе клеточки и играл с телохранителем Софроном в шашки, вместо фигур используя белые и черные бобы. Погода разгулялась настолько, что Зопирион снял кожаные фракийские сапоги и надел сандалии. Порывшись в сумке, он нашел небольшую коробку с настольной игрой «Священный путь» и принялся учить играть в нее Сеговака. Кельт оказался способным учеником, но отчаянно азартным игроком.
— Зопирион, дорогой, а не оживить ли нам игру, сделав по небольшой ставке? — сыграв несколько раз, спросил Сеговак.
«Ну что ж, в этом нет ничего страшного», — подумал Зопирион.
— Отлично. Ставлю обол на следующий кон, — и он бросил кость.
В игре «Святой путь» часто случались внезапные повороты судьбы. Зопирион уже привел одну из своих фигур в дом и взял в плен три фигуры Сеговака, когда кельт, в распоряжении которого оставалась лишь одна фигура, взял фигуру Зопириона, потом другую, а через некоторое время у Зопириона не осталось на доске ни одной фигуры.
Следующие две игры прошли по такому же сценарию. Проиграв три обола, Зопирион забеспокоился. Разница в пол-обола могла существенно повлиять на наличие или отсутствие обеда в один из прекрасных дней. Юноша очень обрадовался, когда кельт поднял глаза и произнес:
— Хвала богам, мы поворачиваем обратно к земле! А я уже начал было опасаться, что мы подплывем к краю мира и свалимся с него!
— Судя по последним теориям, мир бескрайний. Он круглый, как мяч.
— Да брось ты! Если бы он был круглый, с него стекла бы вниз вся вода!
— Нет, не стекла бы, потому что «низ» — это направление к центру земли. Иными словами, если бы ты был от меня на противоположной стороне земли, твой «низ» для меня был бы «верхом» и наоборот.
— Может, не стоит подшучиваешь над бедным необразованным кельтом, а? Каждый знает, что «верх» — это верх, а «низ» — это низ. Разве возможно, чтобы каждый из них одновременно был и своей противоположностью?
— Представь, что мы стоим по обе стороны от мачты. В этом случае она находится к югу от тебя и к северу от меня. И если нас спросят, в какой стороне мачта, мы дадим ответы, отличные друг от друга. Но оба окажемся правы.
Сеговак кивнул.
— Со всем уважением к тебе и твоим знаниям, я все-таки не верю. А потом умные греки придут к выводу, что не духи навлекают на людей болезни, или что человек произошел от обезьян.
— Вполне возможно. Один философ уже выдвинул теорию, что человек произошел от рыбы.
— Ага! Среди вас простой человек не может чувствовать себя уверенно. Даже если ты в чем-то абсолютно уверен, обязательно появится бездельник вроде тебя и выведет из душевного равновесия заявлениями вроде «это совершенно не так». — Кельт зевнул и потянулся. — Посплю-ка я чуток, пока эти теории не начали бродить у меня в голове.
Как и предсказывал помощник капитана, подул северный ветер. На закате «Муттумалейн» бросил якорь в одной из превосходных гаваней Велии. В ней стояли на якоре или лежали на берегу рыболовецкие суда и торговые корабли. У некоторых еще не был закончен ремонт после зимовки: там и здесь сновали люди, конопатили и красили корпуса, чинили оснастку.
Люди с «Муттумалейна» устало двинулись в город. Их взглядам открылась обширная равнина, плотно застроенная домами. Хмуро стояли стены, а над ними возвышался акрополь с храмом на вершине.
— Я не предполагал, что Велия — такой крупный город, — заметил Зопирион.
— Да, это так, — ответила Коринна. — Он стоит в одном ряду с Тарентом и Неаполем. Жители Велии называют ее Западными Афинами, и во многом из-за ее философов.
— Здесь мы должны, наконец, подыскать подходящее жилье. Кстати, кто видел легендарную жену капитана Ифбаала?
— Я не видел. Начинаю думать, что женщина мертва, а у него мания возить с собой ее тело, — предположил певец Гиппомедонт.
Сеговак, будто внезапно проснувшись, добавил:
— Если эта несчастная на самом деле мертва, то скоро мы об этом узнаем.
— Если только он ее не засолил, как засолили дядю госпожи Коринны — заметил Гиппомедонт. — Я знал одного человека, который настолько любил труп, что…
Музыкант замолчал, заметив Ифбаала, трусившего мимо них на взятом внаем осле. Капитан ехал, низко склонив голову, а с лица не сходило обычное озабоченное выражение.
— Он отправился в город к купцу, торгующему соленой рыбой.
На этот раз путешественники остановились в хорошей гостинице с отдельными комнатами для женщин. Сидя в таверне гостиницы, Гиппомедонт настроил лиру и запел чистым тенором.
Певец послал по рядам свою шляпу, и в этот момент в дверях показался капитан Ифбаал.
Художник, заполни мою неясную пустоту,
О Родосский мастер,
Приди, нарисуй мою возлюбленную, которой нет,
Такой, как я ее опишу:
Нарисуй ей волосы, черные и блестящие,
И если краски будут точны,
Попробуй создать ее.
Пусть она благоухает ароматной росой,
А под тенью волос нарисуй ее
Алебастровое чело,
Черные брови пусть лягут дугой…
— Завтра мои люди могут поспать подольше, — как всегда грубовато произнес он. — На рассвете, когда откроется рынок, пополним запасы рыбы, а потом сразу же отплываем. Не опаздывайте!
Утреннее солнце теплым светом заливало агору [38]Велии, где торговцы пирогами и кровяной колбасой раскладывали на прилавках свой товар, продавцы жареных орехов и горячей душистой воды разжигали свои жаровни. Торговцы раскладывали на прилавках товары; распевались, подготавливая свои голоса к дебатам, ораторы; нищие тянули свои жалостливые просьбы, предсказатель судьбы приготовил изрядно потрепанный череп и прочие магические атрибуты. Разминался жонглер, подкидывая мячики, а хозяин дрессированного медведя завтракал вместе с питомцем буханкой хлеба.
Три философа неистово спорили о различиях между Тем, Чтобы Быть и Тем, Чтобы Стать, а также о множественности или единстве Истинного Бытия. Их окружала восторженная толпа любопытных, среди которых стоял и кельт. Сеговак, одетый в клетчатую юбку и блузу, слушал, раскрыв рот от изумления. Зопирион с Коринной и ее оставшимися двумя слугами возвращались с акрополя, где они бегло осматривали храмы. Несколько ребятишек признали в них чужеземцев и принялись громко выпрашивать деньги, протягивая ладошки.
— Убирайтесь, — прикрикнул на них Зопирион и тут же повернулся к Коринне: — Моя дорогая, почему ты плачешь?
— Они напомнили мне моего маленького Ахирама. Как мне убедить тебя помочь спасти его?
— Не мучай меня, пожалуйста! Я сделаю для тебя все, что в моих силах, но ты же знаешь, я дал слово!
— Обещания дают для того, чтобы их нарушать.
— И тебе, и всем остальным? Я не такой человек… Эй, Сеговак, не лучше ли нам вернуться на корабль?
— Значит, идем, о юный господин, значит, идем, — будто пробудившись ото сна, произнес кельт. Мудрая женщина вела такие прекрасные речи, а я не понял ни слова из них. Скажи мне, заложен ли в подобных великолепных речах хоть какой-то смысл? Или их заводят после того, как наслушаются речей других сумасшедших, как я сейчас?
— Именно об этом они и спорили: реален или нет предмет их дискуссии. Но раскрою тебе секрет. Это — работа на публику, почти как поединок, в котором противники заранее сговорились. Здесь никто даже не будет ранен.
— А зачем же тогда это нужно?
— Они демонстрируют свой ум и завлекают в ряды себе подобных богатых юнцов. Теперь это называется риторическим образованием.
— И юноши платят за получение знаний о Том, Чтобы Быть и о Том, Чтобы Стать?
— Именно так. А также учатся аргументировать, спорить и произносить речи.
— Ох, до чего же здорово, должно быть, быть юным богатым эллином и учиться спорить и произносить речи! У кельтов тоже есть великолепные ораторы, но думаю, здесь им есть чему поучиться.
Путники взошли на борт «Муттумалейна» в тот момент, когда была поднята последняя корзина с рыбой. От нее в воздухе разносился сильный запах рыбы. Зопирион бросил быстрый взгляд на каюту, но не обнаружил в ней признаков жизни. Небо снова заволокло тучами.
На палубу поднялся последний пассажир, матросы втащили трап и принялись поднимать якоря, когда неожиданно с берега раздался крик, при звуках которого все невольно обернулись. На пляже неистово размахивал руками, подавая знаки, юноша. Разбрызгивая воду, он бросился по мелководью к кораблю, подпрыгнул, уцепился за якорную цепь и обезьяной забрался на борт. Тяжело дыша и оставляя за собой мокрые следы, он подошел к капитану Ифбаалу.
— Не найдется ли у вас каюты еще для одного пассажира? — переведя дыхание, спросил он. — Как далеко вы идете?
— Да, место есть. А идем в Леос, Темпос и Мессану; потом на запад в Панорм и порт приписки — Мотию.
— Мне нужно добраться до Сиракуз. Можно доплыть с вами до Мессаны, а там пересесть на корабль, идущий в Сиракузы?
— Думаю, да. Там полно судов, плавающих вдоль побережья. Плата за проезд — одна драхма.
— Клянусь Гераклом, это слишком! За такие деньги я смог бы купить билет на государственную галеру!
Ифбаал пожал плечами.
— Или плати, или убирайся. Но почему-то мне не верится, что ты снова воспользуешься якорной цепью и вплавь доберешься до берега.
Ифбаал пристально вглядывался в берег. На дороге, ведущей к гавани, появилась группа бегущих мужчин. Они были далеко и казались крошечными. Один из них на бегу придерживал обеими руками пурпурный плащ судьи. Его спутники были вооружены пиками.
— Фу! Думаю, будет лучше принять ваши условия. Возьмите! — бросив испуганный взгляд в сторону берега, пробормотал юноша.
Зазвенели монеты.
— Поднимай парус, Асто! Итак, молодой человек, кто ты?
— Алексит сын Крата. Я…
Группа преследователей выбежала на берег. Над водой разнеслись их крики.
— Капитан Ифбаал! Вернитесь! Высадите того человека! Он нам нужен!
— Что? — сложив рупором ладони у рта, закричал в ответ Ифбаал.
Корабль отплывал все дальше, и яростные крики преследователей были слышны все слабее.
— Я вас не слышу! Увидимся через месяц, тогда и поговорим!
Ифбаал позволил себе горькую улыбку.
— Почему-то ты появился здесь в одной блузе, без плаща и багажа. Сразу видно: ты покидаешь Велию не по своей воле. Я мог бы запросить двойную цену, так что, считай, тебе повезло.
— Кстати, о плащах. На море может быть прохладно. Ты не дашь мне взаймы плащ? — попросил Алексит.
— Можешь взять один, но за дополнительную плату.
— Послушай, ты… — начал было Алексит, но, взглянув на берег, замолчал на полуслове. — Бери!
— Спасибо. Запомни: держись подальше от каюты, где находится моя жена, самая прекрасная женщина Египта.
— Да? Ну, если ты так хочешь. Не думай, что я совершил в Велии преступление. Я просто…
— Послушай, юноша, — холодно отрезал Ифбаал. — чем меньше я узнаю о твоих трудностях, тем лучше будет для всех нас. А теперь, позволь мне приступить к исполнению своих обязанностей.
Новый пассажир повернулся к остальным. Те сидели прямо на палубе или на корточках около перил и заинтересованно наблюдали.
— Возрадуйтесь, все! — произнес он. — Я Алексит, сын Крата, следую ко двору Дионисия. Мне было бы приятно познакомиться со всеми вами. Назовите ваши имена!
Юноша познакомился и вежливо поприветствовал каждого, одарив Коринну особой улыбкой. Алексит был всего несколькими годами старше Зопириона, но ниже ростом и более хрупким. Длинные светло-каштановые волосы обрамляли удивительно красивое и нежное, почти женское лицо, на котором ясно светились голубые глаза. В окружении бородатых мужчин особенно странно выглядело его чисто выбритое лицо. Зопирион даже позавидовал тому, насколько свободно новоприбывший общается с незнакомыми людьми.
— Почему ты покинул Велию в такой спешке? Нам, в отличие от капитана, это очень интересно, — спросил он.
Алексит сделал неопределенный жест рукой.
— Все дело в философии. Вместе с друзьями я начал говорить о высшей мудрости. А тупоголовые члены магистрата усмотрели в этом подрывную деятельность. Нелепо как-то.
— А какая школа философии? — спросил Зопирион.
— Элейская или Велийская, если ты понимаешь, о чем идет речь.
— Я не невежда, — заметил Зопирион. — Еще мальчиком я учился у великого Филолая.
— Который считает, что земля летает по кругу вокруг луны или что-то в этом роде? Чудовищная идея! Значит, ты — пифагореец?
— Меня так называют, потому что я у них учился и являюсь последователем их математических теорий. Но по профессии я не учитель и не лектор. Я строитель, и неплохой, позволю себе заметить.
— Впрочем, как и я. Мы кораблестроители. И вместе с друзьями мы хотели убедить жителей Велии, что управлять страной должны люди, разбирающиеся в философии и технических искусствах. Но глупое и невежественное народное собрание… Возможно, где-нибудь в другом месте я найду более просвещенных людей. Как ты думаешь, мне удастся убедить тарентийцев проголосовать за такое правительство?
— Не знаю. Наше правительство нравится нам таким, какое оно есть. К тому же я далек от политики.
Алексит хихикнул.
— Горожанин с широким кругозором не должен стоять в стороне от политики, особенно, если он философ. Политическая жизнь города — вот где центр его существования.
— Нет, я предпочитаю не иметь столь широкого кругозора и мирно заниматься своим делом.
В разговор вмешался старый этруск.
— Вся эта бестолковая болтовня греков, которую они называют философией — пустая трата времени. Даже все вместе взятые ваши научные — как вы их называете — претензии не в силах изменить мир. Единственное, чему можно научиться — это приспосабливаться к нему. А приспособиться можно, лишь изучая приметы, посредством которых бог открывает людям свои планы. Так в начале начал учила этрусков нимфа Веголия.
— А какие боги? — спросил Сеговак. — На родине мы поклоняемся нашим собственным богам: Есусу, Кернуносу, Эпоне [39]и другим. Когда я жил в стране этрусков, мне говорили, что истинными богами являются Тиния, Юнона, Минерва и другие. Я уж и позабыл их имена. У латинов богов тоже предостаточно; их царь, то есть главный бог — Юпитер. И у греков, и финикийцев тоже есть свои боги. Поэтому мне хотелось бы знать: различны ли между собой все эти боги? Иначе говоря, правят ли они как смертные цари каждый на своей земле? Или это одни и те же боги, которых только называют по-разному?
— Мы, философы Элейской школы, — с воодушевлением и надменно произнес Алексит, — придерживаемся того, что на свете есть лишь один бог — универсальный божественный принцип, основа. Но этот принцип проявляется в различных обличьях и в разных странах называется по-разному.
— То есть как цифры на разных гранях игральной кости, тогда как сама кость — просто один единственный костяной кубик? — вмешался Сеговак.
— Хороший пример. Конечно же, мы не верим, что некоторые боги, независимо от имен, которые они носят, совращали жен других богов или лупили друг друга по голове. А также мы не согласны с тем, что наш Бог-принцип в принципе может быть познан. Некоторые полагают: через наблюдение и анализ можно прийти к его пониманию. Другие сомневаются, что этого достаточно. Зенон, учитель моего отца, доказал это своими парадоксами. К примеру, в истории об Ахиллесе и черепахе он показал, что одних только наблюдения и анализа недостаточно для понимания истинной природы реального. Если с точки зрения наблюдения Ахиллес может догнать черепаху, то с точки зрения анализа это невозможно. Отсюда вывод: феноменальный мир не есть мир реальный. Это становится очевидным и при некоторых других формах познания и восприятия, например, в снах или божественных откровениях.
— Не следует снимать со счетов наблюдение и анализ только потому, что в одном случае они дали сбой, — вступил в спор Зопирион. — Если при создании машины у меня ломается инструмент, не стоит говорить, что эти инструменты в принципе не пригодны для работы с машинами. Просто я беру другой и, надеюсь, более надежный. Зенон доказал только одно: егоаргументация была неверна. А что касается божественного принципа, то здесь я уверен: если его и можно познать, то только посредством наблюдения и анализа.
— Истинные высшие боги неизвестны смертным, — произнес этруск. — Мы знаем лишь то, что старшие боги существуют, но ничего не знаем о них, даже не знаем кто они. Все, что происходит на земле, планируют старшие боги. Маленькие боги — те, которых мы почитаем, — как бы получше выразиться… всего лишь мальчики на побегушках у старших богов. Младшие боги должны делать то, что им говорят. Все предопределено заранее, включая приметы, по которым мы можем узнать то, что нам приготовили боги. Все циклично. Этрусскому народу предопределено десять циклов, а после этого мы потеряем силу и исчезнем.
— Неужели выходит так: то, что я делаю, не имеет значения только потому, что старшие боги давно все запланировали? — переспросил Сеговак.
— Совершенно точно.
— Тогда почему бы мне не отправиться в первый же бой без щита? Спаси нас Валетудо! Так, кажется, ничего не добьешься. У меня на родине друиды рассказывали, что у нас не одна жизнь, а несколько, и они следуют одна за другой. Если мы пытаемся правильно поступать в этой жизни, то в следующей можем получить лучшую долю. Это похоже на продвижение по службе при дворе Великого Царя. А если следовать твоим словам, то человеку не стоит даже пытаться.
— О том же говорится и в пифагорейской доктрине, хотя я ничего не слышал о продвижении, — заметил Алексит. — Лично я всегда знал, что я — воплощение Дедала.
— Человека, который сделал крылья? А его сын утонул, когда попробовал на них полетать? — спросил Сеговак.
— Именно его — великого мастера и создателя этого смертоносного изобретения, если верить легенде.
— А откуда ты знаешь, что ты — новое воплощение Дедала? — спросил Зопирион.
— У меня были видения, говорившие о том, что в прошлой жизни я был им. Подтверждением тому служат мои способности к математике и изобретательству.
Зопирион усмехнулся.
— Это весьма странно, потому что в детстве, когда в школе изучал пифагорейские доктрины, я был уверен: именно я — воплощение Дедала. Совершенно очевидно, что каждый из нас в равной степени может быть, а может и не быть перевоплощением Дедала, но вряд ли одновременно.
— Я знаю только то, что я знаю, — мрачно ответил Алексит.
— Таким образом, какой бы ни оказалась правда, весьма сомнительны наши воспоминания о прошлых жизнях. Возможно, в сокрытии их от нас заключено определенное божественное намерение. В этом трудности метапсихоза. [40]Не помня прошлых жизней, мы продолжаем повторять снова и снова свои глупые ошибки.
— Но я смогвспомнить свою!
— Поздравляю!
Сеговак, пытаясь справиться с нахлынувшим потоком идей, стоял, прислонившись к перилам, и дергал себя за усы.
— А что твой Пифагор говорил о богах? — спросил он Зопириона.
— Практически то же самое, что и представители Элейской школы. Пифагор говорил, что символом бога может быть шар, как самая совершенная фигура. Однако когда дело касается подробностей, человек попадает в сферу неясного, неуловимого, либо признается, что внутренняя природа божественного непостижима. Как бы то ни было, доктрины Пифагора были предназначены только для узкого круга посвященных. Профаны же должны быть уверены в том, что боги непосредственно участвуют в делах смертных, награждая добродетель и наказывая грех. Без этого не простые люди не смогут поступать как должно.
Сеговак засмеялся.
— Проблема состоит необходимости определить, кто эти мудрые философы, и кто есть профаны? Каждый будет думать, что именно он и есть мудрец, а к плебеям относится любой другой!
Зопирион улыбнулся, но такой поворот дискуссии ему понравился.
— О, варвар, тебе нужно быть философом, а не воином! Однажды в Тире я мне довелось услышать и другую доктрину. Вавилонцы утверждали что-то вроде того, что боги — это звезды, или звезды — колесницы богов, здесь я не вполне разобрался. Но события на земле происходят в полном соответствии с их движением по небу.
— Не слишком ли это тяжеловесное утверждение? — спросил Сеговак. — Ведь звезды ходят по небу всегда одинаково, одна за другой. Так какой смысл молиться какой-либо звезде: в любом случае будет двигаться по небу как обычно по строго определенной траектории, значит, события на земле тоже будут происходить такие же, как и раньше. Это ничем не лучше идеи, которую выдвинул почтенный этруск — прости, я забыл твое имя, господин?
— Вибенна.
— Идеи господина Вибенны: насчет того, что у старших богов уже приготовлен развернутый план для всего мира, и все события происходят в полном соответствии с ним. А вы что думаете о богах, мастер Зопирион?
— Думаю, это математические принципы, управляющие вселенной, — ответил Зопирион.
— Но молитва вряд ли поможет человеку изменить эти математические принципы, не более, чем она может изменить разум звезд, или божественные принципы Алексита, или грандиозный мировой план Вибенны.
— Возможно, и нет. Однако если человек узнает, как эти принципы работают и найдет им практическое применение, то это может изменить к лучшему его удел в мире живых.
— А я думаю, что вы все неправы, — вмешался в разговор Асто, помощник капитана. Все это время он негромко раздавал указания матросам. — И если вы извините меня, нечестивца… Вы говорите о поиске истины, о богах. — тут Асто поднял глаза к небу и коснулся рукой груди, губ и лба. — Разве можно поймать кита на удочку или забраться на луну по судовому трапу? Так как же крошечный дух смертного может понять великие замыслы богов? Всем известно: боги сильны, ревнивы и ужасны. Мы для них, как насекомые под ногой человека. Если мы смиренно предаем им свои жизни и даем им все, что они просят, включая наших первенцев, то, возможно, они оставят нас в живых, хотя бы ненадолго. Измерять и взвешивать богов — это просто сумасшествие. Мы должны, не раздумывая, повиноваться им. Если бы хоть один из них подслушал ваши высокомерные разговоры, то запросто уничтожил бы существующий мир с той же простотой, с какой вы задуваете свечку!