Натали де Рамон
Червонный король
Моей музе и тезке Натали
Глава 1, в которой я провожала Анри в Ниццу
Я провожала Анри в Ниццу. Он полжизни проводит в разъездах, подыскивая своим клиентам недвижимость по всей Европе. Как правило, я предпочитаю не тратить время ради сомнительного удовольствия от поцелуя на прощание, тем более что Анри может уехать вечером, а уже к утру вернуться в Париж. Хотя бывает и наоборот: застрянет где-нибудь, и мы неделями общаемся только по телефону.
Издержки профессии? Для кого как, но только не для меня: в одиночестве гораздо легче собраться с мыслями, особенно по ночам, когда приходят идеи и я спокойно сажусь за компьютер, не испытывая неловкости по отношению к спящему за спиной человеку. Впрочем, Анри с большим пониманием относится к моей деятельности — я архитектор — и говорит, что у нас в принципе родственный бизнес: он продает дома и участки, а я рано или поздно займусь их перепланировкой и ландшафтом, так что вдвоем мы способны предоставить клиентам комплекс услуг — от приобретения земли до проекта застройки и авторского надзора за работами.
Я бы и сегодня не поехала провожать Анри, но мне крайне требовалось сменить обстановку.
Я уже несколько дней бьюсь над одним заказом.
Собственно говоря, клиент не торопит вовсе, но я не могу сдвинуться с места, не разобравшись с внутренней парадной лестницей.
Представьте себе загородный дом в стиле модерн с эклектичными — а-ля готика — башенками, окошками, балкончиками, фигурами и химерами. Я вообще-то не люблю модерн, потому что он слишком требователен: из ста построек в лучшем случае одна не кричит о пошлости вкусов заказчика и исполнителя, а уж приобретение моего клиента просто вопит об этом дурным голосом. И если а-ля псевдоготика фасада выглядит еще более или менее мило среди старых деревьев парка, то внутреннее убранство!..
Парадная часть дома — эдакий «рыцарский» зал высотой в три этажа с непомерными каминами по бокам, с лесом колонн неведомых архитектуре ордеров и с этой самой лестницей, будь она неладна! Четырех метров в ширину и десяти метров в высоту, она начинается сразу от дверей в зал и заканчивается на уровне третьего этажа узкой площадкой, от которой в обе стороны расходятся полуметровые галерейки с шаткими резными перильцами, а оставшееся до потолка пространство расписано жуткими единорогами, конями и крокодилами, которых волей-неволей приходится рассматривать, потому что взглянуть вниз мало у кого хватит мужества.
Мой заказчик мсье Маршан так и не рискнул подняться на эти галерейки по лестнице, которая в нашем с ним единодушном понимании была бы хороша разве что для какого-нибудь голливудского фильма, где в последней сцене злодей или злодейка скатываются по грандиозным ступеням вниз и гибнут в страшных муках.
Галерейки ведут в комнаты третьего этажа «интимной» части дома, попасть в которые, как и на жилой второй этаж, гораздо удобнее со двора по двум нормальным лестницам. «Интимные апартаменты» удачно перестроены последними владельцами. Парадной же частью, оставленной без изменений, они не пользовались. «Мы не любим лепнины», — деликатно пояснили они Маршану.
Лично я против лепнины не имею ничего, но гипсово-алебастровые змеи, щиты, лавровые ветви, алебарды и пики, выкрашенные некогда коричневеньким лачком под «дубовую резьбу», на которых покоятся лепные же перила могучей мраморной лестницы, заставляют меня задуматься не только о специфических вкусах строителей дома, но также и об их душевном здоровье. Даже пещероподобные камины с решетками, способными сдержать натиск небольшой конной армии, и лес безобразных колонн не вызывают у меня столь тягостных дум.
Поскольку Маршан не намерен снимать фильмы с нравоучительным эпилогом, а всего лишь собирается развесить в «парадных покоях» собственную коллекцию картин и устраивать приемы, то, разумеется, с голливудской лестницей, как и с рощей колонн «рыцарского зала», требуется покончить, но так, чтобы не рухнула крыша и можно было попадать из парадной в жилую часть дома. А все оформление зала естественно подчиняется доминанте — этой самой лестнице, — и я бьюсь над ней уже несколько дней, то закручивая, то разделяя на две, то прилаживая ступени непосредственно к стенам...
Существовала еще одна причина, по которой я поехала провожать Анри. Вчера до поздней ночи я не отходила от компьютера, а Анри, деликатно не включая телевизора, сидел на диване и раскладывал пасьянс. Тихо сидел и тихо раскладывал, но все равно я слышала шелест карт и его вздохи, щелканье зажигалки и звук передвигаемой пепельницы. И это было ужасно — не только потому, что вчера я бросила курить, выкурив накануне две с лишним пачки из-за этой проклятущей лестницы, и целые сутки меня преследовал горьковато-мыльный привкус во рту, и даже не потому, что сейчас меня слегка подташнивало от сигаретного дыма Анри, а потому что все это происходило у меня за спиной! И даже если бы он раскладывал свой дурацкий пасьянс на кухонном столе, он все равно торчал бы за моей спиной, потому что моя квартира — это студия, или, проще говоря, одна большая комната без всяких стен и перегородок.
Это красиво и удобно, но только для одного человека, а когда в этом же пространстве оказывается кто-то второй, то работать становится совершенно невозможно! Наличие второго человека с его дыханием и движениями за моей спиной предполагает скорейший переход к занятиям любовью и неуместность любой работы, как таковой...
А если я не хочу заниматься любовью? Если я хочу победить эту лестницу? Как я могу заняться любовью, если чувствую себя бездарной идиоткой? Кому, скажите, интересно заниматься любовью с круглой дурой? С круглой дурой можно заниматься только механическим сексом, но уж никак не любовью! Нет, я ничего не имею против круглых дур, и они имеют полное право на свое место под солнцем, как и те мужчины, которые предпочитают именно круглых дур, но я вовсе не желаю пополнять собой их число. Однако, судя по тому, что я не в силах справиться с этой лестницей, которая давно уже плывет перед моими глазами, выходит, что я — тоже дура?
— Да, дура и бездарная идиотка!
— Ты самая умная и гениальная, — вдруг сказал Анри.
Я вздрогнула — неужели последние слова я произнесла вслух? — и обернулась. На журнальном столике перед Анри лежали две стопочки карт картинками вверх, а Анри держал в руках сигаретную пачку, поигрывая ею своими длинными ловкими пальцами.
— У тебя все получится, дорогая. И еще лучше, чем ты думаешь. Взгляни, как сошелся пасьянс! Видишь — туз червей и пиковая десятка! — Анри вытащил из пачки очередную сигарету и как указкой ткнул ею в карты, с чувством выполненного долга прикурил и сладострастно выпустил дым через нос. — Грандиозная любовь и грандиозная прибыль!
— Чушь! Как ты можешь тратить столько времени на это кретинское развлечение?!
А не взять ли мне сигарету из его пачки? Нет, слишком малодушно...
— Вовсе не кретинское, дорогая. Возвышенное и благородное. — Анри положил сигарету на край пепельницы, собрал карты и красиво перетасовал их. — Это знаменитый пасьянс Марии Стюарт, когда он сходится, в жизни наступают большие перемены. Вытащи любую карту, — он протянул мне колоду, — посмотрим, что ждет тебя завтра?
— Прекрати паясничать! Без твоей Марии Стюарт тошно!
Мог бы проявить солидарность и не курить...
— Как скажешь, любимая. — Он кокетливо повел бровью и затушил сигарету. — Смотри, я вытащу карту за тебя. Ого! Семерка червей любовное свидание! Значит, я за порог, а у моей маленькой Софи рандевушка?
— Еще чего! — Меня затрясло от его пошлости. И вообще пристрастие Анри к пасьянсам и гаданиям всегда действовало мне на нервы. Рандевушка! Мне что, делать нечего, кроме как встречаться со всякими сексуально озабоченными идиотами?
— Необязательно с идиотами...
— Да ни с кем не собираюсь я встречаться!
Понимаешь? Ни с кем! У меня работы выше головы, а я не могу ничего придумать! Я не могу даже начать этот заказ! — От злости у меня, как обычно, навернулись слезы. — Я пытаюсь сосредоточиться, а ты сидишь тут со своими картами и думаешь только об одном: «Когда же она придет ко мне под бок? Когда же мы трахнемся?»
— Я думаю вовсе не об этом...
— А я об этом! Потому что ты сидишь тут живым укором, куришь как нанятый, пыхтишь мне в спину!
И ждешь, ждешь! — Я невольно шмыгнула носом.
— Ничего я не жду. Вот, — он протянул мне салфетку, — вытри глазки, дорогая.
— Нет, ждешь! — Я отпихнула его руку с салфеткой и отвернулась к компьютеру. Гнусная лестница издевательски выплывала на экране в разных проекциях. — Ждешь, когда я под тебя лягу!
— Софи. — Я услышала, как Анри встал с дивана. Сейчас подойдет и обнимет меня за плечи. — Софи. — Его руки ласково поместились туда, куда я и предполагала. Я почувствовала аромат его туалетной воды. Анри бреется два раза в день, утром и вечером. — Сделать тебе соку, любимая?
— Не надо мне ничего! — Я резко поднялась со стула, стряхивая его душистые объятия. — Ничего!
— Я все-таки приготовлю тебе сок.
Он направился к холодильнику и достал апельсины. Анри, наверное, единственный человек на свете, который умеет выжимать апельсиновый сок руками, не разбрызгивая ни капли мимо.
— Шоколаду хочешь?
— Нет! Я ничего не хочу от тебя!
— Точно не хочешь?
Он облизнул верхнюю губу. В широкий стакан аккуратно текли прозрачно-оранжевые ниточки, соблазнительно запахло апельсином.
— Не хочу! Ни от тебя, ни от кого-либо еще! — запальчиво выкрикнула я. — Вы все мне только мешаете со своим сексом!
— Милая, я ни слова не сказал о сексе!
— Ты подумал! И вы все только о нем и думаете! Вы все считаете, что я должна бросить все ради вашего любимого секса!
Стакан был уже наполовину полон соком.
Анри спокойно положил в миску использованный апельсин и молча занялся вторым, чем разозлил меня еще сильнее.
— Конечно, ты доволен! «Вот, наконец-то эта самовлюбленная идиотка не может ничего придумать и годится только по назначению! Как замечательно! Наконец-то я дождался своего!»
— Софи, выпей соку и успокойся. Пожалуйста. — Анри протянул мне стакан с соком.
Конечно, другая, более последовательная особа выплеснула бы сок ему в лицо, но не я...
— Лучше? — спросил Анри, когда я поставила пустой стакан на стол. — Сделать еще?
— Сделай... И дай мне сигарету.
— Ты же бросила вчера?
Лучше бы он этого не говорил!
— Не твое дело!!! — снова взорвалась я. — Я не желаю больше выполнять твои прихоти! Тебе можно курить, а мне нельзя?
— Да нет, что ты, дорогая... Кури на здоровье.
— На здоровье? Тебя не касается мое здоровье! Может быть, я бы давно справилась с этой лестницей, если бы не бросала курить!
— Софи, у тебя все получится. Я тебя уверяю.
Я же понимаю, что ты нервничаешь из-за этого заказа. Ты всегда так...
— Как?!
— Ты всегда переживаешь, что не справишься, а потом получается очередной шедевр. — Он ответил не сразу, а лишь тогда, когда в миску полетел третий выжатый апельсин. — Ты же очень талантлива. — И как бы случайно потерся щекой о мою щеку.
— Нет. Ты нарочно так говоришь, чтобы затащить меня в постель, я же знаю, что у меня больше ничего не получится. Никогда. Я ни на что не способна.
— Перестань, Софи. Мне ведь тоже не легко смотреть, как ты мучаешься.
— Ну и не смотри! — Я демонстративно развернулась и пошла к журнальному столику за сигаретой. — Нелегко ему! Ах скажите, какой сердобольный мсье! — На столике по-прежнему лежали ненавистные мне карты. — И убери отсюда эти картинки! — крикнула я, как если бы Анри находился в другом доме. — Как можно верить в эту чушь для старых дев? — От расстройства я чуть было не прикурила сигарету не с той стороны, а после первой же затяжки во рту опять сделалось сухо, омерзительно горько и вообще... — Как можно курить такую гадость!
— т Софи, вот твой сок. — Анри, оказывается, стоял за моей спиной. В одной руке — стакан с соком, в другой — шоколадка. — И поешь шоколаду. Тебе всегда от шоколада легче.
— Мне одной легче! — Я злобно раздавила сигарету в пепельнице. — Понимаешь, одной!
Когда никто не учит, что мне делать, а чего не делать, от чего легче, от чего...
— Хочешь, чтобы я ушел?
Я села на диван и молча пила сок, не решаясь сказать ни «да», ни «нет».
— Я тебе не нужен?
— Мне вообще никто не нужен! — Я грохнула пустым стаканом по журнальному столику. — Никто!
— Так, теперь ты скажешь, что никто тебя не понимает, а потом — что ты вообще не создана для семейной жизни. — Анри обреченно вздохнул. — Ну, говори. Я знаю наизусть всю твою программу депрессии.
— Что же ты в таком случае до сих пор не убрался отсюда?
— Хорошо, уберусь завтра.
— Почему завтра? Почему не сейчас?
— Потому что сейчас четыре часа ночи, а самолет в десять утра и я должен хоть немного поспать накануне серьезных переговоров с клиентом.
— Значит, я мешаю тебе спать? Да? Я такая стерва, которая не дает тебе выспаться накануне «серьезных переговоров»?
— Софи...
— А я и не спорю. — Я независимо прикурила другую сигарету, она оказалась гораздо лучше. — Потому что все это наглядно доказывает, что я должна жить одна.
— Я могу пойти в ванную или сначала ты?
— Сначала я. Ты там уже был вечером, Когда брился.
— Я могу побриться еще раз. — Анри провел ладонью по идеально выбритой щеке.
— Зачем? Я не собираюсь спать с тобой.
Определенно, эта сигарета гораздо вкуснее, но все равно она последняя! Вот выкурю ее и окончательно брошу...
— А хочешь блондина? Например, червонного короля?
Анри взял с журнального столика первую попавшуюся карту, и она действительно оказалась червонным королем. Я никогда не могла понять, каким образом он знает заранее, что это именно та карта, которая нужна ему.
— Как ты это делаешь? — невольно спросила я.
— Вот так. — В следующую секунду Анри уже обнял меня и норовил поцеловать в губы.
— Прекрати... Я прожгу диван... — Я попыталась вырваться. — Я же сказа... — Его поцелуй был заменательным, как всегда. Все-таки я ужасно малодушная, никакой силы воли... — Ну зачем ты это делаешь, Анри, если мы расстанемся завтра?
— Не завтра, а уже сегодня, любимая! — Он подмигнул и на руках отнес меня в ванную. — Ты даже можешь проводить меня, чтобы развеяться.
Вдруг тебя вдохновит интерьер аэропорта, силуэты самолетов, что-нибудь еще и сама собой придет свежая идея, как в тот раз, когда ты мучилась над тем ужасным бассейном в зале для приемов...
Издержки профессии? Для кого как, но только не для меня: в одиночестве гораздо легче собраться с мыслями, особенно по ночам, когда приходят идеи и я спокойно сажусь за компьютер, не испытывая неловкости по отношению к спящему за спиной человеку. Впрочем, Анри с большим пониманием относится к моей деятельности — я архитектор — и говорит, что у нас в принципе родственный бизнес: он продает дома и участки, а я рано или поздно займусь их перепланировкой и ландшафтом, так что вдвоем мы способны предоставить клиентам комплекс услуг — от приобретения земли до проекта застройки и авторского надзора за работами.
Я бы и сегодня не поехала провожать Анри, но мне крайне требовалось сменить обстановку.
Я уже несколько дней бьюсь над одним заказом.
Собственно говоря, клиент не торопит вовсе, но я не могу сдвинуться с места, не разобравшись с внутренней парадной лестницей.
Представьте себе загородный дом в стиле модерн с эклектичными — а-ля готика — башенками, окошками, балкончиками, фигурами и химерами. Я вообще-то не люблю модерн, потому что он слишком требователен: из ста построек в лучшем случае одна не кричит о пошлости вкусов заказчика и исполнителя, а уж приобретение моего клиента просто вопит об этом дурным голосом. И если а-ля псевдоготика фасада выглядит еще более или менее мило среди старых деревьев парка, то внутреннее убранство!..
Парадная часть дома — эдакий «рыцарский» зал высотой в три этажа с непомерными каминами по бокам, с лесом колонн неведомых архитектуре ордеров и с этой самой лестницей, будь она неладна! Четырех метров в ширину и десяти метров в высоту, она начинается сразу от дверей в зал и заканчивается на уровне третьего этажа узкой площадкой, от которой в обе стороны расходятся полуметровые галерейки с шаткими резными перильцами, а оставшееся до потолка пространство расписано жуткими единорогами, конями и крокодилами, которых волей-неволей приходится рассматривать, потому что взглянуть вниз мало у кого хватит мужества.
Мой заказчик мсье Маршан так и не рискнул подняться на эти галерейки по лестнице, которая в нашем с ним единодушном понимании была бы хороша разве что для какого-нибудь голливудского фильма, где в последней сцене злодей или злодейка скатываются по грандиозным ступеням вниз и гибнут в страшных муках.
Галерейки ведут в комнаты третьего этажа «интимной» части дома, попасть в которые, как и на жилой второй этаж, гораздо удобнее со двора по двум нормальным лестницам. «Интимные апартаменты» удачно перестроены последними владельцами. Парадной же частью, оставленной без изменений, они не пользовались. «Мы не любим лепнины», — деликатно пояснили они Маршану.
Лично я против лепнины не имею ничего, но гипсово-алебастровые змеи, щиты, лавровые ветви, алебарды и пики, выкрашенные некогда коричневеньким лачком под «дубовую резьбу», на которых покоятся лепные же перила могучей мраморной лестницы, заставляют меня задуматься не только о специфических вкусах строителей дома, но также и об их душевном здоровье. Даже пещероподобные камины с решетками, способными сдержать натиск небольшой конной армии, и лес безобразных колонн не вызывают у меня столь тягостных дум.
Поскольку Маршан не намерен снимать фильмы с нравоучительным эпилогом, а всего лишь собирается развесить в «парадных покоях» собственную коллекцию картин и устраивать приемы, то, разумеется, с голливудской лестницей, как и с рощей колонн «рыцарского зала», требуется покончить, но так, чтобы не рухнула крыша и можно было попадать из парадной в жилую часть дома. А все оформление зала естественно подчиняется доминанте — этой самой лестнице, — и я бьюсь над ней уже несколько дней, то закручивая, то разделяя на две, то прилаживая ступени непосредственно к стенам...
Существовала еще одна причина, по которой я поехала провожать Анри. Вчера до поздней ночи я не отходила от компьютера, а Анри, деликатно не включая телевизора, сидел на диване и раскладывал пасьянс. Тихо сидел и тихо раскладывал, но все равно я слышала шелест карт и его вздохи, щелканье зажигалки и звук передвигаемой пепельницы. И это было ужасно — не только потому, что вчера я бросила курить, выкурив накануне две с лишним пачки из-за этой проклятущей лестницы, и целые сутки меня преследовал горьковато-мыльный привкус во рту, и даже не потому, что сейчас меня слегка подташнивало от сигаретного дыма Анри, а потому что все это происходило у меня за спиной! И даже если бы он раскладывал свой дурацкий пасьянс на кухонном столе, он все равно торчал бы за моей спиной, потому что моя квартира — это студия, или, проще говоря, одна большая комната без всяких стен и перегородок.
Это красиво и удобно, но только для одного человека, а когда в этом же пространстве оказывается кто-то второй, то работать становится совершенно невозможно! Наличие второго человека с его дыханием и движениями за моей спиной предполагает скорейший переход к занятиям любовью и неуместность любой работы, как таковой...
А если я не хочу заниматься любовью? Если я хочу победить эту лестницу? Как я могу заняться любовью, если чувствую себя бездарной идиоткой? Кому, скажите, интересно заниматься любовью с круглой дурой? С круглой дурой можно заниматься только механическим сексом, но уж никак не любовью! Нет, я ничего не имею против круглых дур, и они имеют полное право на свое место под солнцем, как и те мужчины, которые предпочитают именно круглых дур, но я вовсе не желаю пополнять собой их число. Однако, судя по тому, что я не в силах справиться с этой лестницей, которая давно уже плывет перед моими глазами, выходит, что я — тоже дура?
— Да, дура и бездарная идиотка!
— Ты самая умная и гениальная, — вдруг сказал Анри.
Я вздрогнула — неужели последние слова я произнесла вслух? — и обернулась. На журнальном столике перед Анри лежали две стопочки карт картинками вверх, а Анри держал в руках сигаретную пачку, поигрывая ею своими длинными ловкими пальцами.
— У тебя все получится, дорогая. И еще лучше, чем ты думаешь. Взгляни, как сошелся пасьянс! Видишь — туз червей и пиковая десятка! — Анри вытащил из пачки очередную сигарету и как указкой ткнул ею в карты, с чувством выполненного долга прикурил и сладострастно выпустил дым через нос. — Грандиозная любовь и грандиозная прибыль!
— Чушь! Как ты можешь тратить столько времени на это кретинское развлечение?!
А не взять ли мне сигарету из его пачки? Нет, слишком малодушно...
— Вовсе не кретинское, дорогая. Возвышенное и благородное. — Анри положил сигарету на край пепельницы, собрал карты и красиво перетасовал их. — Это знаменитый пасьянс Марии Стюарт, когда он сходится, в жизни наступают большие перемены. Вытащи любую карту, — он протянул мне колоду, — посмотрим, что ждет тебя завтра?
— Прекрати паясничать! Без твоей Марии Стюарт тошно!
Мог бы проявить солидарность и не курить...
— Как скажешь, любимая. — Он кокетливо повел бровью и затушил сигарету. — Смотри, я вытащу карту за тебя. Ого! Семерка червей любовное свидание! Значит, я за порог, а у моей маленькой Софи рандевушка?
— Еще чего! — Меня затрясло от его пошлости. И вообще пристрастие Анри к пасьянсам и гаданиям всегда действовало мне на нервы. Рандевушка! Мне что, делать нечего, кроме как встречаться со всякими сексуально озабоченными идиотами?
— Необязательно с идиотами...
— Да ни с кем не собираюсь я встречаться!
Понимаешь? Ни с кем! У меня работы выше головы, а я не могу ничего придумать! Я не могу даже начать этот заказ! — От злости у меня, как обычно, навернулись слезы. — Я пытаюсь сосредоточиться, а ты сидишь тут со своими картами и думаешь только об одном: «Когда же она придет ко мне под бок? Когда же мы трахнемся?»
— Я думаю вовсе не об этом...
— А я об этом! Потому что ты сидишь тут живым укором, куришь как нанятый, пыхтишь мне в спину!
И ждешь, ждешь! — Я невольно шмыгнула носом.
— Ничего я не жду. Вот, — он протянул мне салфетку, — вытри глазки, дорогая.
— Нет, ждешь! — Я отпихнула его руку с салфеткой и отвернулась к компьютеру. Гнусная лестница издевательски выплывала на экране в разных проекциях. — Ждешь, когда я под тебя лягу!
— Софи. — Я услышала, как Анри встал с дивана. Сейчас подойдет и обнимет меня за плечи. — Софи. — Его руки ласково поместились туда, куда я и предполагала. Я почувствовала аромат его туалетной воды. Анри бреется два раза в день, утром и вечером. — Сделать тебе соку, любимая?
— Не надо мне ничего! — Я резко поднялась со стула, стряхивая его душистые объятия. — Ничего!
— Я все-таки приготовлю тебе сок.
Он направился к холодильнику и достал апельсины. Анри, наверное, единственный человек на свете, который умеет выжимать апельсиновый сок руками, не разбрызгивая ни капли мимо.
— Шоколаду хочешь?
— Нет! Я ничего не хочу от тебя!
— Точно не хочешь?
Он облизнул верхнюю губу. В широкий стакан аккуратно текли прозрачно-оранжевые ниточки, соблазнительно запахло апельсином.
— Не хочу! Ни от тебя, ни от кого-либо еще! — запальчиво выкрикнула я. — Вы все мне только мешаете со своим сексом!
— Милая, я ни слова не сказал о сексе!
— Ты подумал! И вы все только о нем и думаете! Вы все считаете, что я должна бросить все ради вашего любимого секса!
Стакан был уже наполовину полон соком.
Анри спокойно положил в миску использованный апельсин и молча занялся вторым, чем разозлил меня еще сильнее.
— Конечно, ты доволен! «Вот, наконец-то эта самовлюбленная идиотка не может ничего придумать и годится только по назначению! Как замечательно! Наконец-то я дождался своего!»
— Софи, выпей соку и успокойся. Пожалуйста. — Анри протянул мне стакан с соком.
Конечно, другая, более последовательная особа выплеснула бы сок ему в лицо, но не я...
— Лучше? — спросил Анри, когда я поставила пустой стакан на стол. — Сделать еще?
— Сделай... И дай мне сигарету.
— Ты же бросила вчера?
Лучше бы он этого не говорил!
— Не твое дело!!! — снова взорвалась я. — Я не желаю больше выполнять твои прихоти! Тебе можно курить, а мне нельзя?
— Да нет, что ты, дорогая... Кури на здоровье.
— На здоровье? Тебя не касается мое здоровье! Может быть, я бы давно справилась с этой лестницей, если бы не бросала курить!
— Софи, у тебя все получится. Я тебя уверяю.
Я же понимаю, что ты нервничаешь из-за этого заказа. Ты всегда так...
— Как?!
— Ты всегда переживаешь, что не справишься, а потом получается очередной шедевр. — Он ответил не сразу, а лишь тогда, когда в миску полетел третий выжатый апельсин. — Ты же очень талантлива. — И как бы случайно потерся щекой о мою щеку.
— Нет. Ты нарочно так говоришь, чтобы затащить меня в постель, я же знаю, что у меня больше ничего не получится. Никогда. Я ни на что не способна.
— Перестань, Софи. Мне ведь тоже не легко смотреть, как ты мучаешься.
— Ну и не смотри! — Я демонстративно развернулась и пошла к журнальному столику за сигаретой. — Нелегко ему! Ах скажите, какой сердобольный мсье! — На столике по-прежнему лежали ненавистные мне карты. — И убери отсюда эти картинки! — крикнула я, как если бы Анри находился в другом доме. — Как можно верить в эту чушь для старых дев? — От расстройства я чуть было не прикурила сигарету не с той стороны, а после первой же затяжки во рту опять сделалось сухо, омерзительно горько и вообще... — Как можно курить такую гадость!
— т Софи, вот твой сок. — Анри, оказывается, стоял за моей спиной. В одной руке — стакан с соком, в другой — шоколадка. — И поешь шоколаду. Тебе всегда от шоколада легче.
— Мне одной легче! — Я злобно раздавила сигарету в пепельнице. — Понимаешь, одной!
Когда никто не учит, что мне делать, а чего не делать, от чего легче, от чего...
— Хочешь, чтобы я ушел?
Я села на диван и молча пила сок, не решаясь сказать ни «да», ни «нет».
— Я тебе не нужен?
— Мне вообще никто не нужен! — Я грохнула пустым стаканом по журнальному столику. — Никто!
— Так, теперь ты скажешь, что никто тебя не понимает, а потом — что ты вообще не создана для семейной жизни. — Анри обреченно вздохнул. — Ну, говори. Я знаю наизусть всю твою программу депрессии.
— Что же ты в таком случае до сих пор не убрался отсюда?
— Хорошо, уберусь завтра.
— Почему завтра? Почему не сейчас?
— Потому что сейчас четыре часа ночи, а самолет в десять утра и я должен хоть немного поспать накануне серьезных переговоров с клиентом.
— Значит, я мешаю тебе спать? Да? Я такая стерва, которая не дает тебе выспаться накануне «серьезных переговоров»?
— Софи...
— А я и не спорю. — Я независимо прикурила другую сигарету, она оказалась гораздо лучше. — Потому что все это наглядно доказывает, что я должна жить одна.
— Я могу пойти в ванную или сначала ты?
— Сначала я. Ты там уже был вечером, Когда брился.
— Я могу побриться еще раз. — Анри провел ладонью по идеально выбритой щеке.
— Зачем? Я не собираюсь спать с тобой.
Определенно, эта сигарета гораздо вкуснее, но все равно она последняя! Вот выкурю ее и окончательно брошу...
— А хочешь блондина? Например, червонного короля?
Анри взял с журнального столика первую попавшуюся карту, и она действительно оказалась червонным королем. Я никогда не могла понять, каким образом он знает заранее, что это именно та карта, которая нужна ему.
— Как ты это делаешь? — невольно спросила я.
— Вот так. — В следующую секунду Анри уже обнял меня и норовил поцеловать в губы.
— Прекрати... Я прожгу диван... — Я попыталась вырваться. — Я же сказа... — Его поцелуй был заменательным, как всегда. Все-таки я ужасно малодушная, никакой силы воли... — Ну зачем ты это делаешь, Анри, если мы расстанемся завтра?
— Не завтра, а уже сегодня, любимая! — Он подмигнул и на руках отнес меня в ванную. — Ты даже можешь проводить меня, чтобы развеяться.
Вдруг тебя вдохновит интерьер аэропорта, силуэты самолетов, что-нибудь еще и сама собой придет свежая идея, как в тот раз, когда ты мучилась над тем ужасным бассейном в зале для приемов...
Глава 2, в которой мы ждали, когда объявят посадку
Мы ждали, когда объявят посадку.
— Софи, а если тебе вместо лестницы устроить фуникулер? — Анри все еще пытался развеселить меня.
Я вздохнула.
— Или просто лифт? — Он обнял меня за плечи и заглянул в глаза. — Ну, улыбнись мне на прощание, пожалуйста... Я хочу запомнить твою улыбку!
— Лучше бы я осталась дома, Анри. Не надо было мне с тобой ехать. — Я шмыгнула носом и вытащила из сумочки последний бумажный платок. — У тебя своих проблем полно, зачем тебе еще мои?
Когда мы вдвоем, все мои проблемы удваиваются.
— Все получится, дорогая. Еще лучше, чем в прошлый раз. — Он прижал меня к себе. — Ну-ка скажи, что тебе привезти из Ниццы?
— Ничего... Анри, я не хочу тебя обижать, просто, наверное, я действительно должна жить одна. — Бумажный платок превратился в бесполезный мокрый комочек, а из моих глаз неудержимо текли слезы.
— Ты тоже не обижайся, Софи. — Он достал из кармана свой носовой платок, большой, батистовый, интимно благоухающий одеколоном, и принялся вытирать мои щеки. — Но мне действительно нелегко, когда у тебя с каждым новым заказом начинается очередная депрессия.
Хорошо, давай расстанемся. Только не плачь, ты же сама решила, что нам не нужно больше быть вместе. Идет? — Он ласково заглянул мне в лицо.
Я кивнула и отвела глаза, притворившись, что разглядываю публику. Милый Анри! Мы вместе уже полтора года, а он терпит все мои депрессии и страхи! И ни разу не упрекнул меня ни в чем, а ведь правда, депрессия сопровождала и прошлый заказ, и позапрошлый! Вдруг мое внимание привлекла красивая пара в метрах трех от нас: высокий блондин северного типа в дорогом плаще и с кейсом в руках и очень хорошенькая, в шикарных туфлях блондинка. Она что-то серьезно втолковывала ему, а он рассмеялся в ответ, громко произнес:
— Вот такая махина, Элен! — и, как рыбак, широко развел руки.
В этот момент его плащ распахнулся и на галстуке блеснула золотая булавка. Я остолбенела и впилась взглядом в булавку.
Мое любопытство к блондину не укрылось от Анри.
— Мы еще не простились окончательно, а ты уже интересуешься чужими мужчинами, — неловко пошутил он, комкая платок.
— Анри, у него булавка на галстуке... Такая была у отца.
— Кажется, он провожает свою даму. — Анри не обратил внимания на мои последние слова. Думаю, у тебя скоро будет возможность поговорить с ним о ювелирном искусстве.
— Ты ревнуешь?
— Нет. Ты же твердо решила расстаться со мной навеки.
— Анри... — начала я, но туг объявили посадку.
— Мне пора, Софи. — — Честное слово, Анри, я не собираюсь заглядываться ни на каких мужчин!
Он посмотрел на меня с улыбкой, погладил по волосам, и мы основательно поцеловались. Я дождалась, пока Анри пройдет через турникет, и послала ему воздушный поцелуй.
— Прощай, Софи! — весело крикнул он и помахал рукой.
— Софи, а если тебе вместо лестницы устроить фуникулер? — Анри все еще пытался развеселить меня.
Я вздохнула.
— Или просто лифт? — Он обнял меня за плечи и заглянул в глаза. — Ну, улыбнись мне на прощание, пожалуйста... Я хочу запомнить твою улыбку!
— Лучше бы я осталась дома, Анри. Не надо было мне с тобой ехать. — Я шмыгнула носом и вытащила из сумочки последний бумажный платок. — У тебя своих проблем полно, зачем тебе еще мои?
Когда мы вдвоем, все мои проблемы удваиваются.
— Все получится, дорогая. Еще лучше, чем в прошлый раз. — Он прижал меня к себе. — Ну-ка скажи, что тебе привезти из Ниццы?
— Ничего... Анри, я не хочу тебя обижать, просто, наверное, я действительно должна жить одна. — Бумажный платок превратился в бесполезный мокрый комочек, а из моих глаз неудержимо текли слезы.
— Ты тоже не обижайся, Софи. — Он достал из кармана свой носовой платок, большой, батистовый, интимно благоухающий одеколоном, и принялся вытирать мои щеки. — Но мне действительно нелегко, когда у тебя с каждым новым заказом начинается очередная депрессия.
Хорошо, давай расстанемся. Только не плачь, ты же сама решила, что нам не нужно больше быть вместе. Идет? — Он ласково заглянул мне в лицо.
Я кивнула и отвела глаза, притворившись, что разглядываю публику. Милый Анри! Мы вместе уже полтора года, а он терпит все мои депрессии и страхи! И ни разу не упрекнул меня ни в чем, а ведь правда, депрессия сопровождала и прошлый заказ, и позапрошлый! Вдруг мое внимание привлекла красивая пара в метрах трех от нас: высокий блондин северного типа в дорогом плаще и с кейсом в руках и очень хорошенькая, в шикарных туфлях блондинка. Она что-то серьезно втолковывала ему, а он рассмеялся в ответ, громко произнес:
— Вот такая махина, Элен! — и, как рыбак, широко развел руки.
В этот момент его плащ распахнулся и на галстуке блеснула золотая булавка. Я остолбенела и впилась взглядом в булавку.
Мое любопытство к блондину не укрылось от Анри.
— Мы еще не простились окончательно, а ты уже интересуешься чужими мужчинами, — неловко пошутил он, комкая платок.
— Анри, у него булавка на галстуке... Такая была у отца.
— Кажется, он провожает свою даму. — Анри не обратил внимания на мои последние слова. Думаю, у тебя скоро будет возможность поговорить с ним о ювелирном искусстве.
— Ты ревнуешь?
— Нет. Ты же твердо решила расстаться со мной навеки.
— Анри... — начала я, но туг объявили посадку.
— Мне пора, Софи. — — Честное слово, Анри, я не собираюсь заглядываться ни на каких мужчин!
Он посмотрел на меня с улыбкой, погладил по волосам, и мы основательно поцеловались. Я дождалась, пока Анри пройдет через турникет, и послала ему воздушный поцелуй.
— Прощай, Софи! — весело крикнул он и помахал рукой.
Глава 3, в которой парочка продолжала беседу
А парочка в стороне продолжала беседу.
Вероятно, я слишком пристально смотрела на блондина, потому что он вдруг обернулся, и мы неожиданно встретились взглядами. И в его взгляде определенно был мужской интерес.
Я смутилась и поспешила спрятаться за каким-нибудь киоском. Не могла же я уйти, не выяснив, каким образом на галстук блондина попала булавка моего отца, украденная полтора года назад из родительской квартиры? Я плохо представляла себе, как спросить блондина об этом, но упускать единственный шанс было бы глупо.
Конечно, мне бы сейчас не помешала сигарета... Но в конце концов, могут же другие люди бросить курить, я-то почему не могу?! Я же не курила сегодня с самого утра. Если выкурить всего одну, что это изменит? Или даже не выкурить, а всего лишь подержать в руке? Я ведь имею право купить пачку в киоске и просто положить ее в сумку? На всякий случай...
И тут дама блондина скрылась за турникетом.
Мужчина направился к выходу, на ходу неловко завязывая пояс плаща. Он сейчас уйдет и исчезнет навсегда! — ужаснулась я, понимая, что не решусь заговорить с ним. Но вдруг произошло чудо — его кейс раскрылся и все из него вывалилось на пол!
В один прыжок я оказалась рядом. Несколько газет, журнал, коробка дискет, органайзер и — что меня удивило больше всего — завернутые в бумагу сосиски и пластиковая баночка сметаны.
Пока блондин досадливо подбирал канцелярские принадлежности, я радостно подхватила сосиски, затем — сметану, но баночка лопнула и сметана удачно плюхнулась на мой новый бежевый плащ.
Я стояла по-настоящему жалкая с этими сосисками, в грязном плаще и с пустой баночкой из-под сметаны. Надо обладать каменным сердцем, чтобы не оценить моего подвига!
— Оказывается, вы не только добрая, но еще и хорошенькая, мадемуазель...
— Да... — Я не нашла нужным ни назвать свое имя, ни уточнить, что я когда-то побывала замужем и, стало быть, мадам. Я грустно и беспомощно разглядывала жирное пятно. — Но мой плащ, мсье...
— Бросьте вы эту сметану, мадемуазель! А сосиски давайте, они еще пригодятся!
Я послушно освободилась от того и от другого, не решаясь взглянуть ему в глаза. Вдруг он догадается о моих планах?
— Пойдемте, мадемуазель. — Он повел меня к выходу. — Вы на машине?
— Нет.
Моя машина была на стоянке, но я солгала на всякий случай, рассудив, что с ней ничего не случится, надо только не забыть напомнить Анри, чтобы он забрал ее по возвращении.
— Я отвезу вас. Где вы живете?
— В Ме, — опять солгала я. — Но у меня дела в центре. А я в таком виде...
Он улыбнулся.
— Положитесь на меня. Я отвезу вас обязательно, только сначала заскочим ко мне. Я живу практически в центре, на улице Пайен, это не займет много времени. Мне обязательно нужно заглянуть домой. Видите ли, пару дней назад мы с Элен подобрали щенка ньюфаундленда, ему всего месяца четыре...
— Какая прелесть! Неужели кто-то мог выгнать такого малыша на улицу?
— Вряд ли, думаю, щенок потерялся.
Усаживаясь в машину, блондин расстегнул свой плащ. Его галстук украшала булавка моего отца, в этом у меня больше не оставалось сомнений: на свете вряд ли существует точно такая же вторая булавка, ведь эту ювелир выполнил по моему эскизу.
— А вы давали объявление? — Усилием воли я старалась не смотреть на булавку.
— Конечно! Я могу представить себе горе его хозяев!
— И что же?
— Ничего, мадемуазель. К сожалению, пока безрезультатно.
— Вы оставите щенка себе?
— Ох не знаю! — Блондин вздохнул. — Шено — славное существо, но у меня совсем нет возможности держать собаку. Я редко бываю дома, а собаку надо не только кормить, но и выгуливать.
— А Элен?
— При чем здесь Элен? Идея подобрать щенка — моя. Знаете, мадемуазель, он был такой одинокий, бродил по улице и заглядывал всем в глаза... Слушайте, — блондин внимательно посмотрел на меня, — а хотите, я его подарю вам, если не объявятся настоящие хозяева?
— Вы серьезно? — Я растерялась.
Карие глаза, густые темные брови, светлые богатые волосы. И он совсем не северного типа, как мне показалось вначале. Каждая черта его лица была выразительной сама по себе и могла бы принадлежать красавцу, но все вместе они производили странное впечатление, почему-то противореча одна другой. Какой-то эклектический эксперимент природы: матовое лицо крупной мужественной лепки, но несколько худощавое и с развитыми скулами, а на нем — пронзительные круглые блестяще-коричневые глаза с темными, словно подведенными веками и с завидными девичьими ресницами. Мужчине вовсе не обязательно иметь такие длинные загнутые ресницы...
— Вполне серьезно, мадемуазель. Я чувствую, что вы любите животных. — Он уже отвернулся на дорогу, демонстрируя в профиль медальный горбатый нос и губы...
— Да, конечно, мсье. Но... — Нет, уж лучше я не буду смотреть на эти губы... — Но у меня кошка, с ней не нужно гулять!
На самом деле никакой кошки у меня давно нет, а синеглазые брюнеты встречаются чаще, чем блондины с карими очами, зачем-то подумала я. И вообще, зря я не купила сигареты...
— Я тоже люблю кошек. Но, — он виновато вздохнул, — у меня аквариум с золотыми коллекционными рыбками. А кошка и рыбки, сами понимаете...
— Между прочим, у меня в детстве были одновременно и рыбки, и кошка. Ночами она пила воду из аквариума, чтобы удобнее было достать их оттуда.
— Умненькая кошка. Вот мы и приехали... Это мой дом. — Он припарковал машину.
На первом этаже его дома помещалась булочная, а на соседнем доме я увидела вывеску «Срочная химчистка».
Вероятно, я слишком пристально смотрела на блондина, потому что он вдруг обернулся, и мы неожиданно встретились взглядами. И в его взгляде определенно был мужской интерес.
Я смутилась и поспешила спрятаться за каким-нибудь киоском. Не могла же я уйти, не выяснив, каким образом на галстук блондина попала булавка моего отца, украденная полтора года назад из родительской квартиры? Я плохо представляла себе, как спросить блондина об этом, но упускать единственный шанс было бы глупо.
Конечно, мне бы сейчас не помешала сигарета... Но в конце концов, могут же другие люди бросить курить, я-то почему не могу?! Я же не курила сегодня с самого утра. Если выкурить всего одну, что это изменит? Или даже не выкурить, а всего лишь подержать в руке? Я ведь имею право купить пачку в киоске и просто положить ее в сумку? На всякий случай...
И тут дама блондина скрылась за турникетом.
Мужчина направился к выходу, на ходу неловко завязывая пояс плаща. Он сейчас уйдет и исчезнет навсегда! — ужаснулась я, понимая, что не решусь заговорить с ним. Но вдруг произошло чудо — его кейс раскрылся и все из него вывалилось на пол!
В один прыжок я оказалась рядом. Несколько газет, журнал, коробка дискет, органайзер и — что меня удивило больше всего — завернутые в бумагу сосиски и пластиковая баночка сметаны.
Пока блондин досадливо подбирал канцелярские принадлежности, я радостно подхватила сосиски, затем — сметану, но баночка лопнула и сметана удачно плюхнулась на мой новый бежевый плащ.
Я стояла по-настоящему жалкая с этими сосисками, в грязном плаще и с пустой баночкой из-под сметаны. Надо обладать каменным сердцем, чтобы не оценить моего подвига!
— Оказывается, вы не только добрая, но еще и хорошенькая, мадемуазель...
— Да... — Я не нашла нужным ни назвать свое имя, ни уточнить, что я когда-то побывала замужем и, стало быть, мадам. Я грустно и беспомощно разглядывала жирное пятно. — Но мой плащ, мсье...
— Бросьте вы эту сметану, мадемуазель! А сосиски давайте, они еще пригодятся!
Я послушно освободилась от того и от другого, не решаясь взглянуть ему в глаза. Вдруг он догадается о моих планах?
— Пойдемте, мадемуазель. — Он повел меня к выходу. — Вы на машине?
— Нет.
Моя машина была на стоянке, но я солгала на всякий случай, рассудив, что с ней ничего не случится, надо только не забыть напомнить Анри, чтобы он забрал ее по возвращении.
— Я отвезу вас. Где вы живете?
— В Ме, — опять солгала я. — Но у меня дела в центре. А я в таком виде...
Он улыбнулся.
— Положитесь на меня. Я отвезу вас обязательно, только сначала заскочим ко мне. Я живу практически в центре, на улице Пайен, это не займет много времени. Мне обязательно нужно заглянуть домой. Видите ли, пару дней назад мы с Элен подобрали щенка ньюфаундленда, ему всего месяца четыре...
— Какая прелесть! Неужели кто-то мог выгнать такого малыша на улицу?
— Вряд ли, думаю, щенок потерялся.
Усаживаясь в машину, блондин расстегнул свой плащ. Его галстук украшала булавка моего отца, в этом у меня больше не оставалось сомнений: на свете вряд ли существует точно такая же вторая булавка, ведь эту ювелир выполнил по моему эскизу.
— А вы давали объявление? — Усилием воли я старалась не смотреть на булавку.
— Конечно! Я могу представить себе горе его хозяев!
— И что же?
— Ничего, мадемуазель. К сожалению, пока безрезультатно.
— Вы оставите щенка себе?
— Ох не знаю! — Блондин вздохнул. — Шено — славное существо, но у меня совсем нет возможности держать собаку. Я редко бываю дома, а собаку надо не только кормить, но и выгуливать.
— А Элен?
— При чем здесь Элен? Идея подобрать щенка — моя. Знаете, мадемуазель, он был такой одинокий, бродил по улице и заглядывал всем в глаза... Слушайте, — блондин внимательно посмотрел на меня, — а хотите, я его подарю вам, если не объявятся настоящие хозяева?
— Вы серьезно? — Я растерялась.
Карие глаза, густые темные брови, светлые богатые волосы. И он совсем не северного типа, как мне показалось вначале. Каждая черта его лица была выразительной сама по себе и могла бы принадлежать красавцу, но все вместе они производили странное впечатление, почему-то противореча одна другой. Какой-то эклектический эксперимент природы: матовое лицо крупной мужественной лепки, но несколько худощавое и с развитыми скулами, а на нем — пронзительные круглые блестяще-коричневые глаза с темными, словно подведенными веками и с завидными девичьими ресницами. Мужчине вовсе не обязательно иметь такие длинные загнутые ресницы...
— Вполне серьезно, мадемуазель. Я чувствую, что вы любите животных. — Он уже отвернулся на дорогу, демонстрируя в профиль медальный горбатый нос и губы...
— Да, конечно, мсье. Но... — Нет, уж лучше я не буду смотреть на эти губы... — Но у меня кошка, с ней не нужно гулять!
На самом деле никакой кошки у меня давно нет, а синеглазые брюнеты встречаются чаще, чем блондины с карими очами, зачем-то подумала я. И вообще, зря я не купила сигареты...
— Я тоже люблю кошек. Но, — он виновато вздохнул, — у меня аквариум с золотыми коллекционными рыбками. А кошка и рыбки, сами понимаете...
— Между прочим, у меня в детстве были одновременно и рыбки, и кошка. Ночами она пила воду из аквариума, чтобы удобнее было достать их оттуда.
— Умненькая кошка. Вот мы и приехали... Это мой дом. — Он припарковал машину.
На первом этаже его дома помещалась булочная, а на соседнем доме я увидела вывеску «Срочная химчистка».
Глава 4, в которой приемщица раскрыла книгу
— Ваше имя? — строго спросила приемщица, раскрыв толстую разлинованную книгу.
— Софи Норбер, — сказала я.
— Виктор Пленьи, — одновременно со мной произнес он.
Приемщица поморщилась.
— Не путайте меня, мсье. Плащ дамский, стало быть, Софи Пленьи?..
— Норбер, мадам, — уточнила я, сделав вид, что не замечаю, как молниеносно и откровенно смутился мой новый знакомый.
— А по-моему, Софи Пленьи звучит лучше. Несомненно, приемщице понравилось замешательство клиента, и она решила продлить себе удовольствие. — Вы не находите, мсье?
— У вас тонкий вкус, мадам, — вывернулся тот. — Вы не пробовали писать стихи?
— Ха! — сказала приемщица. — Стихи! — И торжественно удалилась с моим плащом.
— Подождем здесь или заглянем в булочную? — предложил Виктор и взглянул на часы. — Там в это время отличные сандвичи с ветчиной.
— Лучше здесь. Тем более что я не ем мяса.
Мы уселись в кресла под рекламным плакатом, приглашавшим провести отпуск на Мальте. Разноцветные рыбацкие лодки в бухте на фоне крепостных стен под лазурным небом.
— Вы вегетарианка?!
— Нет, просто не люблю.
— А рыбу?
— Рыбу... — Я пожала плечами, пожалев, что призналась в своих гастрономических пристрастиях. Какое ему дело? Я же не собираюсь идти с ним обедать! — Кстати, вы, кажется, хотели что-то рассказать о золотых рыбках.
— Самые красивые золотые рыбки в саду Тюильри. — Он пристально смотрел мне в глаза.
— А мне больше нравятся в Люксембургском саду.
Я выдержала его взгляд и даже не моргнула, хотя, признаться, действовал он на меня гипнотически, и это было совершенно лишним в нашей и без того пикантной ситуации.
— Ну! В Люксембургском саду не рыбки, а рыбищи! Особенно осенью...
— Да, невероятно красиво, когда в Солнечный день золотые листья падают в воду к золотым рыбам...
Зачем я это говорю? Это же бред и пошлость!
— Вам тоже нравится осенью в Люксембургском саду?
Я молча кивнула, побоявшись выдать очередную порцию глупости.
— А вы знаете, миледи, что нужно сделать, чтобы золотая рыбка исполнила ваше желание?
— Извиниться за причиненное неудобство и отпустить ее на волю, насколько я знаю.
— Софи Норбер, — сказала я.
— Виктор Пленьи, — одновременно со мной произнес он.
Приемщица поморщилась.
— Не путайте меня, мсье. Плащ дамский, стало быть, Софи Пленьи?..
— Норбер, мадам, — уточнила я, сделав вид, что не замечаю, как молниеносно и откровенно смутился мой новый знакомый.
— А по-моему, Софи Пленьи звучит лучше. Несомненно, приемщице понравилось замешательство клиента, и она решила продлить себе удовольствие. — Вы не находите, мсье?
— У вас тонкий вкус, мадам, — вывернулся тот. — Вы не пробовали писать стихи?
— Ха! — сказала приемщица. — Стихи! — И торжественно удалилась с моим плащом.
— Подождем здесь или заглянем в булочную? — предложил Виктор и взглянул на часы. — Там в это время отличные сандвичи с ветчиной.
— Лучше здесь. Тем более что я не ем мяса.
Мы уселись в кресла под рекламным плакатом, приглашавшим провести отпуск на Мальте. Разноцветные рыбацкие лодки в бухте на фоне крепостных стен под лазурным небом.
— Вы вегетарианка?!
— Нет, просто не люблю.
— А рыбу?
— Рыбу... — Я пожала плечами, пожалев, что призналась в своих гастрономических пристрастиях. Какое ему дело? Я же не собираюсь идти с ним обедать! — Кстати, вы, кажется, хотели что-то рассказать о золотых рыбках.
— Самые красивые золотые рыбки в саду Тюильри. — Он пристально смотрел мне в глаза.
— А мне больше нравятся в Люксембургском саду.
Я выдержала его взгляд и даже не моргнула, хотя, признаться, действовал он на меня гипнотически, и это было совершенно лишним в нашей и без того пикантной ситуации.
— Ну! В Люксембургском саду не рыбки, а рыбищи! Особенно осенью...
— Да, невероятно красиво, когда в Солнечный день золотые листья падают в воду к золотым рыбам...
Зачем я это говорю? Это же бред и пошлость!
— Вам тоже нравится осенью в Люксембургском саду?
Я молча кивнула, побоявшись выдать очередную порцию глупости.
— А вы знаете, миледи, что нужно сделать, чтобы золотая рыбка исполнила ваше желание?
— Извиниться за причиненное неудобство и отпустить ее на волю, насколько я знаю.