Страница:
К началу 1988 года Горбачёв пришел к выводу, что эти реформы не будут работать, если не объединить их с основными политическими изменениями по демократизации страны. В марте 1989 года на съезде народных депутатов, на котором присутствовало 2 250 человек, были проведены первые выборы с участием нескольких кандидатов, во время первой двухнедельной сессии из числа депутатов был избран двухпалатный постоянный парламент – Верховный Совет. Горбачёв, сохраняя свою должность Генерального секретаря, был избран на съезде Председателем нового Верховного Совета. Хотя независимые кандидаты тоже могли участвовать, на тех выборах все еще доминировал партийный аппарат. Треть мест было зарезервировано для общественных организаций, включая 100 мест для Коммунистической партии, которая все контролировала. Среди новых депутатов 88 % были коммунистами, 72 % – членами предыдущего Верховного Совета. Тем не менее на съезде присутствовало несколько сотен сторонников радикальных политических и экономических реформ, в том числе Сахаров, были там требующие независимости для прибалтийских республик, а также бывший партийный лидер Москвы Борис Ельцин.
Ельцин (чей вклад в российскую политику – предмет обсуждения в главе 2), Свердловской области был командирован в Москву для наведения порядка в московской партийной организации. Несколько грубоватый и нетерпимый к лицемерию бывший прораб отлично уловил изменения в общественном настроении. Сначала самые либеральные сторонники Горбачёва встретили Ельцина с энтузиазмом. Помощник Горбачёва Медведев писал Александру Яковлеву на одном из заседаний политбюро: «Оказывается, есть и левее нас». Но Ельцин был недоволен, когда узнал, что консерваторы в ЦК КПСС организовали диверсию против его борьбы с московской бюрократией. Кроме того, он почувствовал, что простые люди теряют веру в перестройку с ее бесконечными речами и лозунгами, плохо организованными кампаниями, народ разочаровывается в экономических результатах.
Когда Ельцин нарушил партийный протокол и выразил свою точку зрения на пленарном заседании ЦК КПСС в октябре 1987 года, Горбачёв отнесся к этому с плохо скрываемой яростью. По словам очевидца, его лицо побагровело от гнева[12]. За этим последовала проверка обвинений Ельцина, который утверждал, что Генеральный секретарь окружен подхалимами.
Встав на защиту Горбачёва, 26 человек выстроились в очередь перед микрофоном, бросая оскорбления в адрес Ельцина. Их было так много, что во время перерыва в середине заседания были слышны такие обрывки фраз – «политическая незрелость», «слабость», «мания величия», «политический нигилизм», «непропорциональные амбиции», «клевета», «тщеславие», «личный каприз», «примитивизм», «пораженчество». Когда Ельцин попытался ответить, Горбачёв вылил на него всю свою желчь:
Гнев лидера был страшен. Это было так, как будто на секунду Горбачёв переместился далеко в будущее и увидел всю цепь совместных ошибок и унижений, которые ждали их впереди. Джордж Шульц, государственный секретарь США, встречаясь на следующий день с Горбачёвым, заметил, что он выглядит, как только что сбитый с ног профессиональный боксер. Коллегам по политбюро Горбачёв пояснил, что Ельцин страдает «детской болезнью левизны». Это, возможно, было резонным основанием опасаться, что неподготовленное вмешательство Ельцина активизирует противников реформ. Александр Яковлев, мастер «двух шагов вперед и одного назад», поздравлял себя с тем, что в речи Горбачёва появились некоторые новые фразы, когда он увидел работу Ельцина – слона в посудной лавке. В любом случае чрезмерная реакция Горбачёва была тактической ошибкой. Как только обвинения консерваторов в адрес Ельцина были забыты, его популярность выросла. В 1989 году он был делегирован на съезд народных депутатов, выбран в Верховный Совет СССР, на котором заключил союз с демократической интеллигенцией.
В 1990 году на выборах с участием еще большего количества кандидатов, чем в предшествующем году, Ельцин попадает в Верховный Совет РФ, с незначительным отрывом избирается его председателем и становится главой правительства России. В этой должности он выступал в радикальной оппозиции к Горбачёву. Ельцин обвинил советского лидера в нерешительности и неопределенности, которые позволили сторонникам жесткого курса в политике препятствовать его реформам. Горбачёв под влиянием нападок то слева, то справа не мог решиться, какой точки зрения придерживаться, и становился то на сторону одних, то на сторону других. В марте Верховный Совет СССР избрал его на новую должность – Президента Советского Союза.
Поворотный момент наступил летом 1990 года, когда с поддержки и Ельцина, и Горбачёва группа экономистов под руководством Григория Явлинского и Станислава Шаталина подготовила амбициозный план по созданию рыночной экономики за 500 дней. Согласно этой программе в течение первых трех месяцев власть должна была приватизировать небольшие фирмы и разрушить монополии. Цены постепенно выйдут из-под контроля государства. К концу 500 дней большинство предприятий будут проданы или сданы в аренду, а цены на большинство товаров станут свободными. Ельцин и российское правительство приняли этот план. Сначала Горбачёв был в восторге, задавая Шаталину вопросы по пять раз в день и сообщая Ельцину, что поддержит план до конца. Но потом передумал и вместо этого одобрил программу, разработанную премьер-министром Николаем Рыжковым, и направленную на спасение плановой экономики.
Отказавшись от радикальных рыночных реформ, Горбачёв обратился за поддержкой к государственным и партийным консерваторам. Убежденные коммунисты были в ужасе от пошатнувшихся позиций партии и требования независимости некоторых передовых республик. Горбачёв назначил Бориса Пуго, сторонника жесткого курса в политике и бывшего главу КГБ в Латвии, министром внутренних дел и стал более внимательным к паникерским прогнозам председателя КГБ Владимира Крючкова. Гордый от того, что находится в курсе всех слухов, Горбачёв отрицал свой отказ от реформ. Один из журналистов спросил его, движется ли он в сторону правых. Тот с болезненным выражением лица ответил: «Нет. Я собираюсь двигаться по кругу»[13].
С этими словами он завел старую песню. Он играл с идеей силового решения, как мы все прекрасно знаем, никогда ничего никому прямо не приказывая, но всегда руководя службой безопасности намеками, высказываемыми вслух. В декабре 1990 года Крючков попросил двух помощников, как он сказал по поручению Горбачёва, подготовить план на случай чрезвычайного положения. Потом в январе 1991 года вооруженные силы нанесли удар, по-видимому, в попытке свергнуть избранное правительство Литвы и Латвии и заменить его созданными КГБ Комитетами национального спасения. Разработка этого вторжения, подготовленного реакционным генералом Валентином Варенниковым, обсуждалась на заседании политбюро в начале марта 1990 года. 8 января советские войска начали занимать здания в Вильнюсе – столице Литвы. Два дня спустя, когда солдаты ворвались в здание телефонной станции и железнодорожного вокзала, Горбачёв выставил ультиматум литовскому правительству, угрожая установить прямое президентское управление из Москвы, если оно не перестанет пытаться восстановить буржуазный строй. 13 января войска захватили городское телевидение и радиостанции[14], убив по меньшей мере 14 безоружных граждан и ранив более ста человек.
Горбачёв отрицает, что отдал приказ о столь суровых мерах, да и не было найдено ни одного документа с его подписью. Но он был в курсе происходящего, но ничего не отменил. 8 января, когда он встретил премьер-министра Литвы Казимиру Прунскене, он попросил ее навести порядок в стране, добавив:
«В противном случае я буду обязан выполнить это сам». Горбачёв не проводил никакого расследования, никто не был наказан. Более недели он не осуждал военные действия, а фактически обвинил литовцев в том, что они спровоцировали кровопролитие. По этому поводу Ельцин прилетел в Таллинн, чтобы выразить свою солидарность с прибалтами, а диверсионные вооруженные отряды направили свою агрессию на Латвию, захватывая здания в Риге.
В конце января Горбачёв, объявив борьбу с преступностью, уполномочил армию патрулировать города России и других республик. Вооруженные люди ходили целыми отрядами по Москве и прочим городам. Когда ближайший помощник Горбачёва Анатолий Черняев пожаловался на это, Горбачёв ответил: «Лезете не в свое дело!.. Ничего особенного… И вообще, мечетесь, паникуете, как вся интеллигенция…» Лидеры большинства республик отказались от вооруженных патрулей, поэтому их вынуждены были отменить.
Время от времени состояние Горбачёва под влиянием его информаторов из КГБ было близко к параноическому. Однажды в субботу утром его либеральный помощник Александр Яковлев собирал в лесу грибы со своими внуками. Вдруг на автомобильный телефон поступил срочный звонок от Горбачёва, который хотел знать, что делает Яковлев за пределами Москвы вместе с министром внутренних дел и главой Генерального штаба. В марте 1991 года Ельцин вывел отряды сторонников кардинальных реформ на Красную площадь, проигнорировав тысячи военнослужащих, дислоцированных там для запугивания радикалов. Яковлев сказал, что Горбачёв позвонил ему в панике с известием о том, что демократы запаслись крюками и веревками, чтобы взобраться на стены и взять штурмом Кремль. Мэр Москвы смеялся, когда Яковлев по просьбе Горбачёва вызвался разузнать, есть ли в городе дефицит веревок и подобных товаров.
Конечно, это было не так. К июлю ежедневно стали появляться тревожные признаки. Александр Яковлев получал отчеты о том, что высоко поставленные генералы подозрительно часто устраивают заседания. В тот же месяц он ушел в отставку, предупредив, что переворот неизбежен.
Другие сообщали о передвижениях воинских подразделений за пределы Москвы. Даже американскому послу Джеку Мэтлоку предложили передать Горбачёву сообщение от мэра Москвы Попова о том, что запланирован переворот. Евгений Примаков, советник, имеющий тесные связи в КГБ, вызвался рассказать Горбачёву, что ему не следует слишком уж доверять службе безопасности. На эти предупреждения Горбачёв отреагировал со скрытой иронией и одновременно с явной насмешкой. «Вы преувеличиваете!» – ответил он Яковлеву. «Юнец! – говорил Горбачёв о Примакове, пересказывая его телефонный разговор своему помощнику Черняеву. – Я сказал ему: „Женя, успокойся. Ты один из всех не должен поддаваться панике“».
Весной 1991 года Горбачёв уговорил лидеров девяти республик обсудить условия нового Союзного договора, который рассматривал СССР как конфедерацию суверенных государств. Новый Союзный договор должен был быть подписан 20 августа. Горбачёв рассказал Ельцину – скорее всего, его кабинет прослушивался агентами КГБ, – что планирует уволить Крючкова и Язова и провести выборы на должность президента нового конфедеративного союза. Приведя в порядок все дела, Горбачёв отправился в отпуск в Форос на Черное море.
Последовавший переворот, во время которого сторонники Горбачёва, приверженцы жесткого курса в политике – Крючков, Язов, Пуго и другие, отправившие его на дачу и объявившие постановление Государственного комитета о чрезвычайном положении, стал предметом исследования многих ученых. Я вернусь к подробностям ниже. Ельцин в окружении своих сторонников координировал сопротивление из российского правительства (Белого дома). В течение трех дней восстание было подавлено, Горбачёв вернулся в Москву. Хотя коммунистическое управление полностью себя дискредитировало, Горбачёв провел пресс-конференцию, которая всех сбила с толку, поскольку он встал на защиту партии. Руководители республик вдруг осознали хрупкость их новой свободы и захотели выйти из Союза. Но Горбачёв все еще надеялся договориться о принятии нового Союзного договора. Как он сказал египетскому президенту Хосни Мубараку, он думал, что националистическое поведение в республиканских законодательных органах всего лишь временное явление.
Сначала Горбачёва поддерживал Ельцин, который был счастлив, что Союз еще сохранился, хотя уже больше не считался совершенно свободной конфедерацией, и Россия может получить большую часть советской собственности. Но проходили месяцы – и все, за исключением двух оставшихся республик, объявили о своей независимости. Украина потребовала, чтобы ей остались вооруженные части, размещенные на ее территории. В декабре украинцы провели референдум, где решались вопросы будущего страны; 84 % зарегистрированных избирателей приняли участие и 90 % из них проголосовали за независимость. Через неделю Ельцин встретился с президентами Украины и Беларуси в охотничьей усадьбе «Вискули» в Беловежской Пуще, все трое подписали Беловежское соглашение об аннулировании Советского Союза и создании нового Содружества Независимых Государств (СНГ).
Горбачёв расценил это как коварный заговор. Но у него было мало средств для сопротивления. В середине ноября, по словам советского министра обороны маршала Евгения Шапошникова, Горбачёв вызвал его к себе в кабинет, предложил кофе и горько сожалел о распаде Союза, затем, судя по всему, предложил ему устроить еще один переворот: «Вы – военный, возьмите власть в свои руки[15], установите то правительство, которое подойдет вам, а затем отойдите в сторону». Шапошников ответил, что попадет в тюрьму, как те, кто устроил путч в августе. «О чем вы говорите, Женя? – сказал Горбачёв. – Я вам ничего не предлагаю. Я просто высказываю все возможности вслух». 10 декабря Горбачёв встретился с 500 офицерами, чтобы обсудить положение в стране. Но уже на следующий день он принял решение отказаться от попыток мобилизовать военных и высказался в интервью против тех, кто «воспользуется помощью военных» или «воспользуется танками для достижения политических целей».
Решив, что применение силы – неподходящий вариант, Горбачёв согласился уйти в отставку. 23 декабря Ельцин встретился с ним в Кремле, чтобы обсудить ситуацию. Свидетелем этой встречи был Александр Яковлев. Ельцин и Горбачёв разговаривали в течение нескольких часов, затем Горбачёв, сославшись на недомогание, удалился в смежную комнату. Яковлев написал в своих воспоминаниях, что увидел там Горбачёва, лежащего на диване:
Одна из возможных причин, которую можно отбросить, это то, что выбранные Горбачёвым реформы усиленно продвигались им из-за угрозы экономического кризиса. Экономический рост замедлился, в высших кругах общества высказывалось мнение, что батареи системы истощились. На Западе началась компьютерная революция. Советская же система не только не могла внедрить техническое новшество, она даже неспособна была толком позаимствовать новые технологии. Тем не менее постепенный упадок экономики, вернее, даже застой, – это не кризис. Плановики рассматривали экономику как «неэффективную, но стабильную» и прогнозировали темпы роста в среднем на 1,5 % в год до конца века. Только в 1990 году, после четырех лет перестройки, выпуск продукции действительно начал снижаться. Как это будет обсуждаться позже, серьезный кризис назревал по отношению к валютной выручке, кредитно-денежной политике и бюджету. Но данные прогнозы тогда не получили широкого признания, и, хотя Горбачёва время от времени предупреждали о кредитно-денежных и финансово-бюджетных диспропорциях, его политика только ухудшила ситуацию.
Некоторые утверждали, что советское руководство пришло к перестройке и новому мышлению из-за военного соперничества с США. Президент Рейган увеличил расходы на оборону, чтобы бороться с «империей зла», и занялся строительством высокотехнологичных систем противоракетной обороны, которые могли сбить советские ядерные ракеты в космосе. Судя по воспоминаниям, советские лидеры были озабочены технологической отсталостью страны и встревожены курсом Вашингтона в начале 1980-х годов. Олег Гордиевский, офицер КГБ в советском посольстве в Лондоне, сообщает, что Андропов и другие были настолько обеспокоены возможным предупредительным ядерным ударом, что заставляли своих шпионов считать, сколько окон было освещено ночью в британских правительственных зданиях.
Однако во время правления Горбачёва страх отступил. К 1986 году большая часть военного строительства Рейгана закончилась и оборонные расходы США стабилизировались. Советские специалисты были уверены[16], что СССР сможет перехитрить любую противоракетную оборону, построенную американцами, с минимальными затратами. Чувство военной уязвимости уже не было столь интенсивным, как в предыдущие годы, скорее всего это и подтолкнуло Горбачёва действовать в противоположном направлении. По словам советника Горбачёва, Георгия Арбатова, сторонники жёсткого курса на Западе стремились укрепить коммунистическое «крыло республиканской партии» и военно-промышленный комплекс, тем самым затрудняя усилия Кремля по сокращению военных расходов. Когда Андропов поднял вопрос о военной угрозе США на заседании политбюро в 1983 году, он не предполагал необходимости либерализации. Напротив, советский руководитель предложил увеличить вооружение, усилить дипломатию с Китаем и ужесточить контроль над восточноевропейскими странами-спутниками.
В некоторой степени реформы Горбачёва были результатом смены поколений. В Кремле стала выделяться новая когорта лидеров, состоящая из идеалистов, верящих в способность системы к совершенствованию и придерживающихся надоедливого мнения о том, что все не может продолжаться так как раньше. Многие из них достигли совершеннолетия в эпоху оттепели Хрущёва в начале 1960-х годов. «Было бы невозможно все восстановить, собрать из кусочков и продолжать оставаться в кресле Генерального секретаря, – сказал Горбачёв, когда в 2006 году его спросили, зачем он начал перестройку. – Но жить по-прежнему нельзя». Основные реформы можно рассматривать как результат того, что историк Стивен Коткин называет неизбежной сменой поколений в партийном руководстве. Однако несмотря на необратимость процесса, старая гвардия постепенно вымирала, а перемен не было. Многие вместо Горбачёва были бы весьма счастливы «навести порядок… и продолжить сидеть в кресле Генерального секретаря».
Экономический застой, конкуренция с Западом и зрелость поколения после смерти Сталина – все это вместе создало условия, благодаря которым мог появиться Горбачёв. И все же трудно представить себе, что любой из его коллег по политбюро 1985 года пытался бы предпринять что-нибудь столь же смелое и дестабилизирующее. В конечном итоге личностные характеристики Горбачёва объясняют выбранный им курс. Огромная уверенность в собственных силах объединилась вместе с незнанием тех проблем, с которыми он столкнулся. В конце концов, как сказал Черняев, не только его ближайший и самый преданный помощник, но и самый проницательный критик, дело дошло только до «надежды, которая давно жила в народе, иррациональной, смутной. Надежды, что – а вдруг! – что-то изменится к лучшему».
Некоторые утверждали, что реформы не удались, потому что система не поддается реформированию. «Коммунизм, – пишет историк Мартин Малиа, – был по своей природе нежизнеспособным, действительно невозможным проектом с самого начала». Советский строй «рухнул, как карточный домик… потому что всегда был карточным домиком». Однако если советская система была настолько хрупкой, тогда трудно понять, как она смогла просуществовать 74 года, преодолев голод, войны, ядерную конфронтацию и кризисы в управлении, как могла страна из сельскохозяйственной тихой заводи превратиться в промышленно развитую сверхдержаву. Советская экономика была неэффективной. Но многие такие государства и империи существовали долгое время. Ученых критиковали за неспособность предсказать развал Советского Союза до 1985 года, но они были правы, не предсказав его крах. До прихода к власти Горбачёв, он не разрушался.
Ельцин (чей вклад в российскую политику – предмет обсуждения в главе 2), Свердловской области был командирован в Москву для наведения порядка в московской партийной организации. Несколько грубоватый и нетерпимый к лицемерию бывший прораб отлично уловил изменения в общественном настроении. Сначала самые либеральные сторонники Горбачёва встретили Ельцина с энтузиазмом. Помощник Горбачёва Медведев писал Александру Яковлеву на одном из заседаний политбюро: «Оказывается, есть и левее нас». Но Ельцин был недоволен, когда узнал, что консерваторы в ЦК КПСС организовали диверсию против его борьбы с московской бюрократией. Кроме того, он почувствовал, что простые люди теряют веру в перестройку с ее бесконечными речами и лозунгами, плохо организованными кампаниями, народ разочаровывается в экономических результатах.
Когда Ельцин нарушил партийный протокол и выразил свою точку зрения на пленарном заседании ЦК КПСС в октябре 1987 года, Горбачёв отнесся к этому с плохо скрываемой яростью. По словам очевидца, его лицо побагровело от гнева[12]. За этим последовала проверка обвинений Ельцина, который утверждал, что Генеральный секретарь окружен подхалимами.
Встав на защиту Горбачёва, 26 человек выстроились в очередь перед микрофоном, бросая оскорбления в адрес Ельцина. Их было так много, что во время перерыва в середине заседания были слышны такие обрывки фраз – «политическая незрелость», «слабость», «мания величия», «политический нигилизм», «непропорциональные амбиции», «клевета», «тщеславие», «личный каприз», «примитивизм», «пораженчество». Когда Ельцин попытался ответить, Горбачёв вылил на него всю свою желчь:
Вам недостаточно того, что вся Москва говорит только о вас. ЦК КПСС вынужден тоже заниматься вами, да?… Каким самомнением, чувством собственной важности нужно обладать, чтобы поставить собственные амбиции выше интересов партии и нашего дела.Через несколько недель, после того как Ельцин, видимо, попытался свести счеты с жизнью, Горбачёв поднял его с больничной койки, чтобы повторить процедуру бичевания перед партией. Это было еще четыре часа заслушивания обвинений от бывших коллег и помощников, прежде чем бросить политику кость в виде назначения на должность заместителя министра строительства. На том заседании Ельцин напоминает Горбачёву о брошенной ему фразе: «Занимайся чем хочешь, но в политику я тебя больше не пущу!»
Гнев лидера был страшен. Это было так, как будто на секунду Горбачёв переместился далеко в будущее и увидел всю цепь совместных ошибок и унижений, которые ждали их впереди. Джордж Шульц, государственный секретарь США, встречаясь на следующий день с Горбачёвым, заметил, что он выглядит, как только что сбитый с ног профессиональный боксер. Коллегам по политбюро Горбачёв пояснил, что Ельцин страдает «детской болезнью левизны». Это, возможно, было резонным основанием опасаться, что неподготовленное вмешательство Ельцина активизирует противников реформ. Александр Яковлев, мастер «двух шагов вперед и одного назад», поздравлял себя с тем, что в речи Горбачёва появились некоторые новые фразы, когда он увидел работу Ельцина – слона в посудной лавке. В любом случае чрезмерная реакция Горбачёва была тактической ошибкой. Как только обвинения консерваторов в адрес Ельцина были забыты, его популярность выросла. В 1989 году он был делегирован на съезд народных депутатов, выбран в Верховный Совет СССР, на котором заключил союз с демократической интеллигенцией.
В 1990 году на выборах с участием еще большего количества кандидатов, чем в предшествующем году, Ельцин попадает в Верховный Совет РФ, с незначительным отрывом избирается его председателем и становится главой правительства России. В этой должности он выступал в радикальной оппозиции к Горбачёву. Ельцин обвинил советского лидера в нерешительности и неопределенности, которые позволили сторонникам жесткого курса в политике препятствовать его реформам. Горбачёв под влиянием нападок то слева, то справа не мог решиться, какой точки зрения придерживаться, и становился то на сторону одних, то на сторону других. В марте Верховный Совет СССР избрал его на новую должность – Президента Советского Союза.
Поворотный момент наступил летом 1990 года, когда с поддержки и Ельцина, и Горбачёва группа экономистов под руководством Григория Явлинского и Станислава Шаталина подготовила амбициозный план по созданию рыночной экономики за 500 дней. Согласно этой программе в течение первых трех месяцев власть должна была приватизировать небольшие фирмы и разрушить монополии. Цены постепенно выйдут из-под контроля государства. К концу 500 дней большинство предприятий будут проданы или сданы в аренду, а цены на большинство товаров станут свободными. Ельцин и российское правительство приняли этот план. Сначала Горбачёв был в восторге, задавая Шаталину вопросы по пять раз в день и сообщая Ельцину, что поддержит план до конца. Но потом передумал и вместо этого одобрил программу, разработанную премьер-министром Николаем Рыжковым, и направленную на спасение плановой экономики.
Отказавшись от радикальных рыночных реформ, Горбачёв обратился за поддержкой к государственным и партийным консерваторам. Убежденные коммунисты были в ужасе от пошатнувшихся позиций партии и требования независимости некоторых передовых республик. Горбачёв назначил Бориса Пуго, сторонника жесткого курса в политике и бывшего главу КГБ в Латвии, министром внутренних дел и стал более внимательным к паникерским прогнозам председателя КГБ Владимира Крючкова. Гордый от того, что находится в курсе всех слухов, Горбачёв отрицал свой отказ от реформ. Один из журналистов спросил его, движется ли он в сторону правых. Тот с болезненным выражением лица ответил: «Нет. Я собираюсь двигаться по кругу»[13].
С этими словами он завел старую песню. Он играл с идеей силового решения, как мы все прекрасно знаем, никогда ничего никому прямо не приказывая, но всегда руководя службой безопасности намеками, высказываемыми вслух. В декабре 1990 года Крючков попросил двух помощников, как он сказал по поручению Горбачёва, подготовить план на случай чрезвычайного положения. Потом в январе 1991 года вооруженные силы нанесли удар, по-видимому, в попытке свергнуть избранное правительство Литвы и Латвии и заменить его созданными КГБ Комитетами национального спасения. Разработка этого вторжения, подготовленного реакционным генералом Валентином Варенниковым, обсуждалась на заседании политбюро в начале марта 1990 года. 8 января советские войска начали занимать здания в Вильнюсе – столице Литвы. Два дня спустя, когда солдаты ворвались в здание телефонной станции и железнодорожного вокзала, Горбачёв выставил ультиматум литовскому правительству, угрожая установить прямое президентское управление из Москвы, если оно не перестанет пытаться восстановить буржуазный строй. 13 января войска захватили городское телевидение и радиостанции[14], убив по меньшей мере 14 безоружных граждан и ранив более ста человек.
Горбачёв отрицает, что отдал приказ о столь суровых мерах, да и не было найдено ни одного документа с его подписью. Но он был в курсе происходящего, но ничего не отменил. 8 января, когда он встретил премьер-министра Литвы Казимиру Прунскене, он попросил ее навести порядок в стране, добавив:
«В противном случае я буду обязан выполнить это сам». Горбачёв не проводил никакого расследования, никто не был наказан. Более недели он не осуждал военные действия, а фактически обвинил литовцев в том, что они спровоцировали кровопролитие. По этому поводу Ельцин прилетел в Таллинн, чтобы выразить свою солидарность с прибалтами, а диверсионные вооруженные отряды направили свою агрессию на Латвию, захватывая здания в Риге.
В конце января Горбачёв, объявив борьбу с преступностью, уполномочил армию патрулировать города России и других республик. Вооруженные люди ходили целыми отрядами по Москве и прочим городам. Когда ближайший помощник Горбачёва Анатолий Черняев пожаловался на это, Горбачёв ответил: «Лезете не в свое дело!.. Ничего особенного… И вообще, мечетесь, паникуете, как вся интеллигенция…» Лидеры большинства республик отказались от вооруженных патрулей, поэтому их вынуждены были отменить.
Время от времени состояние Горбачёва под влиянием его информаторов из КГБ было близко к параноическому. Однажды в субботу утром его либеральный помощник Александр Яковлев собирал в лесу грибы со своими внуками. Вдруг на автомобильный телефон поступил срочный звонок от Горбачёва, который хотел знать, что делает Яковлев за пределами Москвы вместе с министром внутренних дел и главой Генерального штаба. В марте 1991 года Ельцин вывел отряды сторонников кардинальных реформ на Красную площадь, проигнорировав тысячи военнослужащих, дислоцированных там для запугивания радикалов. Яковлев сказал, что Горбачёв позвонил ему в панике с известием о том, что демократы запаслись крюками и веревками, чтобы взобраться на стены и взять штурмом Кремль. Мэр Москвы смеялся, когда Яковлев по просьбе Горбачёва вызвался разузнать, есть ли в городе дефицит веревок и подобных товаров.
Состояние Горбачёва под влиянием его информаторов из КГБ было близко к параноическому.Но пока Горбачёв, казалось, верит в любую дезинформацию о сторонниках реформ, отмахиваясь от неоднократных предупреждений о том, что его союзники жесткой политики планируют свергнуть его. В июне 1991 года сторонники власти военного правительства пытались организовать конституционный переворот. Премьер-министр Валентин Павлов попросил Верховный Совет передать ему полномочия. «Я не могу для принятия решений по каждому вопросу обращаться к президенту», – объяснил он. Крючков и министр обороны Дмитрий Язов потребовали ввести чрезвычайное положение. Правительство, которое в данный момент находилось под контролем коммунистов, оппозиционеров Горбачёва, возможно, молча приняло бы это, если бы президент неожиданно не появился, чтобы ликвидировать план, пошутив на встрече с журналистами, что «переворот закончен».
Конечно, это было не так. К июлю ежедневно стали появляться тревожные признаки. Александр Яковлев получал отчеты о том, что высоко поставленные генералы подозрительно часто устраивают заседания. В тот же месяц он ушел в отставку, предупредив, что переворот неизбежен.
Другие сообщали о передвижениях воинских подразделений за пределы Москвы. Даже американскому послу Джеку Мэтлоку предложили передать Горбачёву сообщение от мэра Москвы Попова о том, что запланирован переворот. Евгений Примаков, советник, имеющий тесные связи в КГБ, вызвался рассказать Горбачёву, что ему не следует слишком уж доверять службе безопасности. На эти предупреждения Горбачёв отреагировал со скрытой иронией и одновременно с явной насмешкой. «Вы преувеличиваете!» – ответил он Яковлеву. «Юнец! – говорил Горбачёв о Примакове, пересказывая его телефонный разговор своему помощнику Черняеву. – Я сказал ему: „Женя, успокойся. Ты один из всех не должен поддаваться панике“».
Весной 1991 года Горбачёв уговорил лидеров девяти республик обсудить условия нового Союзного договора, который рассматривал СССР как конфедерацию суверенных государств. Новый Союзный договор должен был быть подписан 20 августа. Горбачёв рассказал Ельцину – скорее всего, его кабинет прослушивался агентами КГБ, – что планирует уволить Крючкова и Язова и провести выборы на должность президента нового конфедеративного союза. Приведя в порядок все дела, Горбачёв отправился в отпуск в Форос на Черное море.
Последовавший переворот, во время которого сторонники Горбачёва, приверженцы жесткого курса в политике – Крючков, Язов, Пуго и другие, отправившие его на дачу и объявившие постановление Государственного комитета о чрезвычайном положении, стал предметом исследования многих ученых. Я вернусь к подробностям ниже. Ельцин в окружении своих сторонников координировал сопротивление из российского правительства (Белого дома). В течение трех дней восстание было подавлено, Горбачёв вернулся в Москву. Хотя коммунистическое управление полностью себя дискредитировало, Горбачёв провел пресс-конференцию, которая всех сбила с толку, поскольку он встал на защиту партии. Руководители республик вдруг осознали хрупкость их новой свободы и захотели выйти из Союза. Но Горбачёв все еще надеялся договориться о принятии нового Союзного договора. Как он сказал египетскому президенту Хосни Мубараку, он думал, что националистическое поведение в республиканских законодательных органах всего лишь временное явление.
Сначала Горбачёва поддерживал Ельцин, который был счастлив, что Союз еще сохранился, хотя уже больше не считался совершенно свободной конфедерацией, и Россия может получить большую часть советской собственности. Но проходили месяцы – и все, за исключением двух оставшихся республик, объявили о своей независимости. Украина потребовала, чтобы ей остались вооруженные части, размещенные на ее территории. В декабре украинцы провели референдум, где решались вопросы будущего страны; 84 % зарегистрированных избирателей приняли участие и 90 % из них проголосовали за независимость. Через неделю Ельцин встретился с президентами Украины и Беларуси в охотничьей усадьбе «Вискули» в Беловежской Пуще, все трое подписали Беловежское соглашение об аннулировании Советского Союза и создании нового Содружества Независимых Государств (СНГ).
Горбачёв расценил это как коварный заговор. Но у него было мало средств для сопротивления. В середине ноября, по словам советского министра обороны маршала Евгения Шапошникова, Горбачёв вызвал его к себе в кабинет, предложил кофе и горько сожалел о распаде Союза, затем, судя по всему, предложил ему устроить еще один переворот: «Вы – военный, возьмите власть в свои руки[15], установите то правительство, которое подойдет вам, а затем отойдите в сторону». Шапошников ответил, что попадет в тюрьму, как те, кто устроил путч в августе. «О чем вы говорите, Женя? – сказал Горбачёв. – Я вам ничего не предлагаю. Я просто высказываю все возможности вслух». 10 декабря Горбачёв встретился с 500 офицерами, чтобы обсудить положение в стране. Но уже на следующий день он принял решение отказаться от попыток мобилизовать военных и высказался в интервью против тех, кто «воспользуется помощью военных» или «воспользуется танками для достижения политических целей».
Решив, что применение силы – неподходящий вариант, Горбачёв согласился уйти в отставку. 23 декабря Ельцин встретился с ним в Кремле, чтобы обсудить ситуацию. Свидетелем этой встречи был Александр Яковлев. Ельцин и Горбачёв разговаривали в течение нескольких часов, затем Горбачёв, сославшись на недомогание, удалился в смежную комнату. Яковлев написал в своих воспоминаниях, что увидел там Горбачёва, лежащего на диване:
«Вот видишь, Саш, вот так», – говорил человек, может быть, в самые тяжкие минуты своей жизни, как бы жалуясь на судьбу и в то же время стесняясь своей слабости.26 декабря он навсегда покинул свой кремлевский кабинет.
Зачем реформы?
Почему он это сделал? Что привело Горбачёва к тому, что после достижения вершины пирамиды, он начал переделывать ее основание? Почему он почувствовал такую острую необходимость в изменении общественно-политического строя, который продолжался целых семь неспокойных десятилетий?Одна из возможных причин, которую можно отбросить, это то, что выбранные Горбачёвым реформы усиленно продвигались им из-за угрозы экономического кризиса. Экономический рост замедлился, в высших кругах общества высказывалось мнение, что батареи системы истощились. На Западе началась компьютерная революция. Советская же система не только не могла внедрить техническое новшество, она даже неспособна была толком позаимствовать новые технологии. Тем не менее постепенный упадок экономики, вернее, даже застой, – это не кризис. Плановики рассматривали экономику как «неэффективную, но стабильную» и прогнозировали темпы роста в среднем на 1,5 % в год до конца века. Только в 1990 году, после четырех лет перестройки, выпуск продукции действительно начал снижаться. Как это будет обсуждаться позже, серьезный кризис назревал по отношению к валютной выручке, кредитно-денежной политике и бюджету. Но данные прогнозы тогда не получили широкого признания, и, хотя Горбачёва время от времени предупреждали о кредитно-денежных и финансово-бюджетных диспропорциях, его политика только ухудшила ситуацию.
Народный ропот нарастал, Горбачёв видел это во время своих поездок.Не учитывалось даже то, что в 1985 году общественное недовольство могло вот-вот выйти из-под контроля. Народный ропот нарастал, Горбачёв видел это во время своих поездок. Многие товары были в дефиците, приходилось ждать годы или даже десятилетия, чтобы приобрести автомобиль или квартиру. Качество советских товаров было просто ужасающим. Только Москве по подсчетам одного экономиста, более двух тысяч цветных телевизоров сломались в течение года. Количество отходов было шокирующим. До трети урожаев картофеля и овощей сгнивало на полях или портилось во время транспортировки. Однако личное потребление продукции увеличилось в течение предыдущего десятилетия. Среднестатистическое потребление мяса, молока, яиц, овощей, фруктов возросло в период между 1980 и 1985 годом, равно как и увеличилось количество семей, имеющих радиоприемники, телевизоры, магнитофоны, холодильники, пылесосы и автомобили.
Некоторые утверждали, что советское руководство пришло к перестройке и новому мышлению из-за военного соперничества с США. Президент Рейган увеличил расходы на оборону, чтобы бороться с «империей зла», и занялся строительством высокотехнологичных систем противоракетной обороны, которые могли сбить советские ядерные ракеты в космосе. Судя по воспоминаниям, советские лидеры были озабочены технологической отсталостью страны и встревожены курсом Вашингтона в начале 1980-х годов. Олег Гордиевский, офицер КГБ в советском посольстве в Лондоне, сообщает, что Андропов и другие были настолько обеспокоены возможным предупредительным ядерным ударом, что заставляли своих шпионов считать, сколько окон было освещено ночью в британских правительственных зданиях.
Однако во время правления Горбачёва страх отступил. К 1986 году большая часть военного строительства Рейгана закончилась и оборонные расходы США стабилизировались. Советские специалисты были уверены[16], что СССР сможет перехитрить любую противоракетную оборону, построенную американцами, с минимальными затратами. Чувство военной уязвимости уже не было столь интенсивным, как в предыдущие годы, скорее всего это и подтолкнуло Горбачёва действовать в противоположном направлении. По словам советника Горбачёва, Георгия Арбатова, сторонники жёсткого курса на Западе стремились укрепить коммунистическое «крыло республиканской партии» и военно-промышленный комплекс, тем самым затрудняя усилия Кремля по сокращению военных расходов. Когда Андропов поднял вопрос о военной угрозе США на заседании политбюро в 1983 году, он не предполагал необходимости либерализации. Напротив, советский руководитель предложил увеличить вооружение, усилить дипломатию с Китаем и ужесточить контроль над восточноевропейскими странами-спутниками.
В некоторой степени реформы Горбачёва были результатом смены поколений. В Кремле стала выделяться новая когорта лидеров, состоящая из идеалистов, верящих в способность системы к совершенствованию и придерживающихся надоедливого мнения о том, что все не может продолжаться так как раньше. Многие из них достигли совершеннолетия в эпоху оттепели Хрущёва в начале 1960-х годов. «Было бы невозможно все восстановить, собрать из кусочков и продолжать оставаться в кресле Генерального секретаря, – сказал Горбачёв, когда в 2006 году его спросили, зачем он начал перестройку. – Но жить по-прежнему нельзя». Основные реформы можно рассматривать как результат того, что историк Стивен Коткин называет неизбежной сменой поколений в партийном руководстве. Однако несмотря на необратимость процесса, старая гвардия постепенно вымирала, а перемен не было. Многие вместо Горбачёва были бы весьма счастливы «навести порядок… и продолжить сидеть в кресле Генерального секретаря».
Экономический застой, конкуренция с Западом и зрелость поколения после смерти Сталина – все это вместе создало условия, благодаря которым мог появиться Горбачёв. И все же трудно представить себе, что любой из его коллег по политбюро 1985 года пытался бы предпринять что-нибудь столь же смелое и дестабилизирующее. В конечном итоге личностные характеристики Горбачёва объясняют выбранный им курс. Огромная уверенность в собственных силах объединилась вместе с незнанием тех проблем, с которыми он столкнулся. В конце концов, как сказал Черняев, не только его ближайший и самый преданный помощник, но и самый проницательный критик, дело дошло только до «надежды, которая давно жила в народе, иррациональной, смутной. Надежды, что – а вдруг! – что-то изменится к лучшему».
Почему перестройка не удалась
Итак, что же пошло не так? Конечно, для тех, кто ценит демократию, гражданские свободы и ядерное разоружение, многое казалось правильным. Горбачёв все еще был намерен реформировать коммунизм, а не хоронить его. Почти до самого конца советский общественно-экономический строй оказался стабильным – слишком стабильным. Казалось бы, только встряхни его, пробуди дух новаторства, впусти струю свежего воздуха. А затем самый образованный лидер страны со времен Ленина слегка подтолкнул все это, и структура рассыпалась, как карточный домик, навечно похоронив идеологию коммунизма и напугав даже сторонников демократии глобальным отступлением.Некоторые утверждали, что реформы не удались, потому что система не поддается реформированию. «Коммунизм, – пишет историк Мартин Малиа, – был по своей природе нежизнеспособным, действительно невозможным проектом с самого начала». Советский строй «рухнул, как карточный домик… потому что всегда был карточным домиком». Однако если советская система была настолько хрупкой, тогда трудно понять, как она смогла просуществовать 74 года, преодолев голод, войны, ядерную конфронтацию и кризисы в управлении, как могла страна из сельскохозяйственной тихой заводи превратиться в промышленно развитую сверхдержаву. Советская экономика была неэффективной. Но многие такие государства и империи существовали долгое время. Ученых критиковали за неспособность предсказать развал Советского Союза до 1985 года, но они были правы, не предсказав его крах. До прихода к власти Горбачёв, он не разрушался.