Страница:
Ельцин явно испытывал внутренние противоречия. Его отец был приговорен к каторжным работам ОГПУ Сталина. Во время визита в Варшаву он стоит на коленях перед польским священником и возлагает венок к мемориалу 20 000 польских офицеров и других убитых сталинским НКВД под Катынью в 1940 году. Он создает комитет, который освободил 4,5 миллиона российских жертв политических репрессий. И все же, когда правительственная комиссия предложила ликвидировать службу безопасности, это «вызвало тираду» Ельцина, которая была направлена на запугивание председателя комиссии. Во время встречи в 1992 году его советник Галина Старовойтова подняла вопрос о возрождении КГБ. Их дружбе пришел конец. Впоследствие он ее вытеснил.
Почему было такое нежелание подумать о серьезной реформе? Первоначально Ельцин, как и большинство его демократических коллег, страстно желал избежать возмездия. Сергей Ковалёв – борец за права человека, заявил, что демократы должны быть готовы к тому, чтобы «погибнуть, защищая коммунистов, когда толпа потребует повесить их на фонарных столбах». Затем шел коварный политический контекст. Занятый борьбой с Хасбулатовым, Ельцин не мог рисковать тем, чтобы ввести службы безопасности в лагерь правительства. Заставив военных принять одно крупное изменение – вывод войск из Восточной Европы и Прибалтики, он, возможно, чувствовал, что дальнейшие реформы доведут генералов до крайности. И наконец, существовал трудный вопрос: кто сможет вычистить авгиевы конюшни? У уличных ораторов и смелых диссидентов демократического движения было мало управленческого опыта. Альбац думала, что демобилизованные из армии военнослужащие могли бы заменить многих офицеров КГБ. Но армия в этом плане была еще более коррумпированной, чем КГБ. Более того, сотни тысяч уволенных сотрудников КГБ могли тайно использовать свои связи, шантаж, секретные яды и навыки политического убийства для того, чтобы разрушить демократический строй.
Препятствия были огромными. Тем не менее даже если бы реформы были рискованными и несовершенными, нечто большее сделать было можно. Вместо этого Ельцин увеличил полномочия службы безопасности, разрешив ей определять и защищать государственные тайны, проводить обыски без ордера и – что является вопиющим нарушением его собственной конституции – задерживать подозреваемых на тридцать суток без предъявления обвинений. Для того, кто полагается на личное управление, его выбор персонала был в лучшем случае сомнительным – назначение Баранникова в 1992 году, неспособность обуздать Коржакова и его соратников до 1996 года, и самое главное утверждение полковника КГБ на пост преемника. Он чувствовал себя комфортно среди таких людей и был слишком доверчивым по отношению к тем, кто носил погоны. Ельцин, вынужденный уволить Баранникова за коррупцию, даже прослезился, как написали его помощники. Ельцин после своей отставки признался Александру Яковлеву, что «не все достаточно продумал» и слишком полагался на смену руководства КГБ, а не на реформирование организации. Он был прав.
Очень легко понять, как укоренился миф о всемогущих олигархах. По разным причинам этот образ понравился многим. Для самих олигархов он оправдал себя сполна; когда инвесторы, заинтересовавшись их связями, стремились с ними сотрудничать, это также тешило их тщеславие. Среди российского народа этот образ вызвал недоверие к богатству: предприятия десятилетиями оставались под влиянием коммунистической социализации. Для коммунистов образ группы суперкапиталистов (многие из которых были евреями!), посадивших президента на золотой поводок, был слишком хорошим, чтобы быть правдивым. Для западных журналистов сага об олигархах послужила простой историей, которая на примере нескольких ярких личностей могла объяснить читателям коррупцию и хаос российской политики. Для реформаторов в правительстве, таких как Борис Немцов, олигархи стали удобным оправданием за неудачу и целью, с помощью которой можно было изменить общественное недовольство.
Березовский работал день и ночь, чтобы создать впечатление, что он на короткой ноге с Ельциным и может командовать. Узнав из отдаленных источников, что Кремль собирается объявить о принятии какой-то меры, он помчался на телевидение, намекнул на предстоящее событие и дал понять, что все это будет проводиться по его рекомендации. Увидев, что Березовский неоднократно повторяет такой трюк, Кириенко сделал вывод, что все те сказки, которые магнат рассказывал о своей способности оказывать влияние на президента, были «чистым вымыслом».
Как большинство мифов, этот появился благодаря чему-то вполне реальному, что впоследствии было преувеличено и истолковано в самых причудливых формах. Один из олигархов, Владимир Потанин, изобрел схему залоговых аукционов 1995 года и вместе с двумя другими использовал ее для получения доли в дорогостоящих компаниях. Некоторые из них получили прибыль от того, что перевели государственные деньги в свои банки, после 1999 года такие счета были переданы в Федеральное казначейство. Оба – и Потанин, и Березовский – некоторое время занимали должности в правительстве Ельцина. До 2000 года Березовский и Гусинский руководили двумя национальными телеканалами, которые играли довольно очевидную роль в формировании общественного мнения. И, как оказывается, были ориентированы на его расширение.
О том, что олигархи купили победу Ельцину в 1996 году, часто говорят, но это тщательно не изучено. Они были денежным источником, им поручили помогать своим медиакомпаниям – этого оказалось достаточно, чтобы не выяснять подробностей купленной победы: у журналистов не было желания возвращаться к написанию передовиц в газету «Правда». Платили ли они за проведение кампании? По словам Дэвида Хоффмана из Washington Post, они действительно выиграли от своего участия в кампании. Он сообщает, что правительство продало им облигации со скидкой, доходы от которых пошли на проведение кампании и в карманы олигархов. Эффективность рекламной кампании была, в любом случае, далеко не очевидной. Когда в СМИ был задан вопрос об упреках Зюганова, 40 % опрашиваемых заявили, что у них в основном его критика вызвала раздражение; только 16 % сказали, что «возмущены действиями Зюганова». Олигархи внесли один явный вклад – убедили Ельцина привлечь Чубайса – и потратили 800 миллионов долларов на залоговые аукционы, которые помогли правительству сократить долги по зарплатам и пенсиям. Кроме того, их роль еще предстоит доказать.
Единственный человек, который получил меньше всего выгоды от союза с магнатами и кого они очень сильно раздражали, был сам Ельцин. Хотя он понимал, что капитализм подразумевает наличие магнатов, и рассматривал их как часть своей команды, ему не нравилось такое общество, он с ними редко встречался и в основном всегда в компаниях. Они казались ему чужими, сотворенными из какого-то космического металла, недальновидно нежелающими идти на компромисс, даже ради собственных интересов.
«Мне никогда не нравился Березовский, и до сих пор он мне не нравится, – писал Ельцин. – Он мне не нравится из-за своего высокомерного тона, скандальной репутации и из-за того, что люди верят, будто бы он имеет особое влияние на Кремль. Это не так». По мнению и Березовского, и Ельцина, которое не было оспорено, президент никогда не обедал с бизнесменом, никогда не приглашал его к себе домой, никогда не разговаривал с ним по телефону.
Что касается Татьяны Дьяченко, Березовский говорит, что она «также держалась от него на почтительном расстоянии». Они встречались всего лишь раз в два-три месяца. История о том, что Березовский подарил Дьяченко автомобиль «Нива», оказалась, по оценке Тимоти Колтона, лишь пустой болтовней. Дьяченко рассказала биографу Ельцина, что она уважает интеллект и напористость Березовского, но с подозрением относится к его мотивам, и поэтому общается с ним с осторожностью. И она, и Юмашев выступили против назначения Березовского исполнительным секретарем СНГ в 1998 году и были за его устранение в 1999 году.
Трудно найти примеры государственной политики, которая бы служила интересам бизнесменов после 1996 года, когда впервые стало популярным слово «олигарх». Наоборот, их предполагаемое господство должно было быть в тот период, когда правительство фронтально атаковало их интересы. Главной новой экономической политикой после 1996 года, когда дальнейшая приватизация государственных предприятий планировалась проводиться по более высоким наличным ценам, стала та, против которой они злобно выступали. Компания «Связьинвест» была, очевидно, продана на аукционе по впечатляющей цене синдикату, привлекающему иностранный капитал. Стартовая цена июньского аукциона 1998 года нефтяной компании «Роснефть» была настолько высокой, что правительство не получило ни одной заявки. Березовский «яростно лоббировал, чтобы повернуть ситуацию в свою пользу», но у него ничего не вышло. После 1998 года правительство начало снимать свои деньги со счетов в банках олигархов и пропускать их через министерство финансов. Березовский был заинтересован в получении кресла руководителя «Газпрома». Он никогда не получал должность по протекции. Чубайс выступил с предложением заставить российские компании платить налоги, первые два предприятия-правонарушителя, которым он пригрозил конфискацией, принадлежали олигархам Потанину и Березовскому.
Наиболее яркий пример получения выгоды олигархами наступил в августе 1998 года, когда правительство смягчило удар девальвации введением моратория на выплаты по внешнему долгу российскими банками. Но это было гораздо более правдивой попыткой спасти интересы вкладчиков. Несмотря на мораторий, почти все банки олигархов потерпели неудачу. Даже в своем лоббировании кадровых решений олигархи часто натыкались на глухую стену. В начале 1998 года Березовский выступил против назначения Кириенко премьер-министром. Он проиграл. Березовский был против того, чтобы Чубайс возглавил национальную энергетическую компанию. И проиграл снова. После назначили Черномырдина, которого также предпочитал Ельцин. На самом деле новый премьер-министр был немезидой для Березовского – по указанию Примакова был совершен рейд на кабинеты Березовского и выдан ордер на его арест.
Олигархи редко добивались своего, но часто у многих стояли на пути. Они стали раздражать своим присутствием представителей власти, устраивая склоки между собой, рекомендуя своих протеже на госслужбу, подкупая чиновников для получения предварительной информацию, публикуя в газетах клевету о своих оппонентах и неустанно рекламируя самих себя. Они усложнили процедуру сбора налогов (хотя она и раньше не была простой, когда ее проводили руководители крупных государственных предприятий, таких как «Газпром»). Что касается препятствий в проведении реформы, то коммунисты в Думе, заблокировавшие прохождение большей части Налогового кодекса, свободной продажи земли и чрезвычайной экономической программы в июле 1998 года, имели более важное значение. Что касается доступа к Ельцину, все вместе взятые олигархи не могли сравниться с Коржаковым в 1994–1995 годах. Олигархи раздражали, они были объектом общественного негодования, источником коррупции и символом растущего экономического неравенства. Но их политическое влияние было сильно преувеличено.
В настоящий момент жаль, что нельзя никаким образом перепрыгнуть через определенный отрезок в истории и привести президента в чувство. Единственное, о чем Ельцин заботился больше всего в тот момент, – это его наследие. Он был президентом, подарившим России свободу. Когда в трудные моменты у Ельцина был соблазн обойтись без демократических процедур, Россию и его самого спасал тот факт, что он действительно любил избирательные кампании и верил, что может их выигрывать. Однако он был здесь и собирался вручить страну полковнику КГБ, который «не любил избирательные кампании», который разговаривал с «военной лаконичностью», чей характер будет каждый день подталкивать его в совершенно противоположном направлении. О чем он мог думать?
Ельцин никогда публично не признал бы, что поддержка Путина была ошибкой. Находясь в отставке, он выражал глубокое разочарование некоторыми аспектами его политики. После того как Путин отменил прямые выборы региональных губернаторов, Ельцин в одном из интервью предостерег об «ущемлении свобод и откате от демократических прав». В начале 2005 года, когда группа бывших помощников спросила, есть ли что-то, чем он недоволен, Ельцин хмуро ответил: «Да, состоянием страны».
Преемственность всегда была больным вопросом. Возможно из-за того, что он сделал Горбачёву, Ельцин крайне подозрительно относился к подчиненным, демонстрирующим личные амбиции. Он недооценил способности и перспективы тех, кто его окружал. В 1995–1996 годах улучшение экономической ситуации, последовавшее за снижением инфляции, вполне могло бы осуществиться молодым кандидатом Немцовым, поддерживаемым Кремлем, или даже Черномырдиным и привести к еще более решительной победе, чем победа Ельцина на президентских выборах. К тому времени негатив Ельцина угнетал. Я считаю, что он действительно предпочел не баллотироваться. Но он думал, что никто не сможет побудить коммунистов, кроме него.
Таким кандидатом был Путин. Не только силовик, но, как оказалось, демократ, бывший студент юридического факультета и верный помощник либерального реформатора Анатолия Собчака, именно тот человек, который, по мнению Собчака, может реинтегрировать службы безопасности в новую демократическую Россию. Он молод, осторожен, с современными взглядами и не зацикленный на бизнесе. У него были хорошие отношения со многими либералами Санкт-Петербурга, экономическими технократами, которых Чубайс пригласил в московские министерства. В трудные моменты он был предан Ельцину. Но он «не любил выборы».
Ельцин не смог узнать того, что мы сейчас знаем: экономическое восстановление, начатое в 1999 году, будет достаточно сильным, чтобы привести многих возможных кандидатов Кремля к победе в 2000 году, и что это даст победителю необычайную свободу в изменении курса России (см. главу 7). Вполне вероятно, что к июню 2000 года даже молодой реформатор, такой как Немцов, с одобрения и поддержки Кремля мог бы победить Лужкова или Примакова. И все же Ельцин вернулся к кандидатуре полковника КГБ, имеющего наиболее прагматическую приверженность к демократии. Его интуиция, которая часто вела в правильном направлении, на этот раз его подвела.
Его недостатки могли бы заполнить весь алфавитник. Он мог быть тщеславным, излишне сентиментальным, мелочным, сам себя мог пожалеть. Он мог обидеться на доброжелательный совет и дуться несколько месяцев, отказываясь разговаривать с теми, кто ранил его самолюбие. В спорте он не мог достойно проигрывать, это было очень по-детски. Его ближайшие помощники, бывшие друзья, иногда ждали от него звонка по нескольку лет, которого так и не последовало, и единственное объяснение тому, что они больше не были ему полезными. Георгий Хижа – министр экономики в 1992 году, пытался позвонить ему на автомобильный телефон, чтобы проверить сообщение по радио о его увольнении, услышал только короткие гудки. Ельцин был завистлив и не доверял протеже, ставшим популярными, имена которых часто появлялись в прессе или которые реализовывали собственные политические амбиции. Его суждение о людях было нелестным.
Потом его одолел русский порок. Ельцин был, как Иосиф Бродский написал о Петре Великом, «человеком трезвого ума, хотя и склонным к устрашающим запоям». Измотанный должностным стрессом, он начал злоупотреблять алкоголем с воодушевлением бывшего пуританина. Его любимым напитком после 1993 года была настоянная на тархуне водка.
«„Зеленая“ есть?» – гаркал он на кремлевских официантов. До этого он пил коньяк. Однажды после пресс-конференции руководитель Администации президента Сергей Филатов обнаружил его в служебном помещении кабинета в майке, на столе перед ним стояли пять рюмок с разными марками ликера. Он выбирал худших собутыльников, каких только смог найти – крепких мужчин с отвисшими подбородками, спортсменов, балагуров, милиционеров, делающих карьеру. Один за другим он продвигал их, а позже всех увольнял – Баранникова, чья жена ездила за покупками[29] в Цюрих за счет иностранного бизнесмена, Коржакова, преданного телохранителя, который прослушивал телефоны кремлевских помощников, чтобы потом обвинить своих коллег, Михаила Барсукова, участвовавшего в заговорах Коржакова[30].
Пьянство Ельцина на самом деле не имело таких катастрофических масштабов, как считалось в народе. По сведениям свердловских коллег и его московского окружения, до 1991 года он пил нормально, не злоупотребляя. После 1996 года по настоянию врача он практически совсем отказался от алкоголя. Его слабость, случайная рассеянность и неустойчивость на ногах в тот период больше были связаны с проблемами с сердцем, давлением, стрессом, бессонницей и последствиями приема многих лекарств.
Тем не менее стареть на публике было неудобно. А это происходило именно публично! Пресс-службы, привыкшие к его оплошностям, например во время поездок за пределы Москвы принимать журналистов за местных жителей, нечеткой речи, и шаркающим шагам, относились к нему, как к дедушке. Он чувствовал, что вокруг все хихикают. Однажды он сказал Немцову: «Вы с Чубайсом смеетесь надо мной, думаете, какой я пьяный, глупый, я ведь все понимаю… Но только вы имейте в виду – я президент, а вы бояре просто». Его изнеможение было настолько сильным, что Наина ставила кресло в прихожей их дома, чтобы он мог, едва переступив порог, сразу рухнуть в него. Иногда признаки умирающего Брежнева были оскорбительными. Произнося речь при уходе в отставку, он, казалось, выдавливал каждое слово с усилием, делая длинные паузы: «Прощаясь… я хочу… сказать… каждому… из вас… будьте счастливы… Вы… заслужили… счастье… Вы заслужили… счастье и спокойствие…» Во время своего второго срока пребывания на должности президента он, как оказалось, посещал больницу так же часто, как и Кремль. Когда его помощники говорили, что Ельцин на даче работает с документами, журналисты воспринимали это как прикрытие. На самом деле Ельцин отдыхал намного меньше, чем Рональд Рейган или Джордж Буш. И работа с документами часто означала именно это.
Даже когда он находился в добром здравии, бывало, что в важные моменты исчезал на несколько недель. После того как в августе 1991 года произошел переворот, он взял шестинедельный отпуск и отдыхал на побережьях Балтийского и Черного морей. После победы на апрельском референдуме 1993 года он снова исчез. Находчивый, смелый и харизматичный во время кризиса, он погрузился в депрессию и апатию, когда поставленные перед ним задачи оказывались рутинным делом. Он построил свою жизнь, как выразился Леон Арон, «не из длинных, искусно сделанных блоков, а из коротких, энергичных и смелых пунктов, за которыми следовали пробелы». Что-то из этого было хитростью – расположить пункты низко для соблазна другим, чтобы они вытянули руки, а что-то рациональной осторожностью – подождать, пока интуиция соберет все части вместе. Но его сторонникам иногда казалось, что он был неспособен ухватиться за возможность.
Был ли он лично коррумпированным? Пресса много раз его в этом осуждала. Однако, как утверждают, было мало достоверных доказательств того, что он разбогател, находясь на должности. В 1998 году прокуроры из Швейцарии и России проверяли утверждение, будто бы албанский бизнесмен, чья компания заключила контракт на восстановление Кремля, дал дочери Ельцина кредитные карты своего швейцарского банка и оплатил их счета. Бизнесмен признался, что получал кредитные карты для Ельцина в знак уважения – в то время ни один банк России не выдавал их, но отрицал оплату каких бы то ни было счетов. Нет никаких доказательств, публично опровергающих этот факт, и ни швейцарские, ни российские прокуроры не предъявили никаких обвинений. С другой стороны, обвинения против некоторых людей из окружения Ельцина были более правдоподобными. Глава кремлевского отдела по управлению делами Павел Бородин был осужден швейцарским судом за отмывание денег, полученных в виде взяток от того же самого албанского бизнесмена. Даже если Ельцин лично не разбогател благодаря своей должности, он несет ответственность за то, что так мало сделал, чтобы остановить вопиющую коррупцию среди своих сотрудников.
Почему было такое нежелание подумать о серьезной реформе? Первоначально Ельцин, как и большинство его демократических коллег, страстно желал избежать возмездия. Сергей Ковалёв – борец за права человека, заявил, что демократы должны быть готовы к тому, чтобы «погибнуть, защищая коммунистов, когда толпа потребует повесить их на фонарных столбах». Затем шел коварный политический контекст. Занятый борьбой с Хасбулатовым, Ельцин не мог рисковать тем, чтобы ввести службы безопасности в лагерь правительства. Заставив военных принять одно крупное изменение – вывод войск из Восточной Европы и Прибалтики, он, возможно, чувствовал, что дальнейшие реформы доведут генералов до крайности. И наконец, существовал трудный вопрос: кто сможет вычистить авгиевы конюшни? У уличных ораторов и смелых диссидентов демократического движения было мало управленческого опыта. Альбац думала, что демобилизованные из армии военнослужащие могли бы заменить многих офицеров КГБ. Но армия в этом плане была еще более коррумпированной, чем КГБ. Более того, сотни тысяч уволенных сотрудников КГБ могли тайно использовать свои связи, шантаж, секретные яды и навыки политического убийства для того, чтобы разрушить демократический строй.
Препятствия были огромными. Тем не менее даже если бы реформы были рискованными и несовершенными, нечто большее сделать было можно. Вместо этого Ельцин увеличил полномочия службы безопасности, разрешив ей определять и защищать государственные тайны, проводить обыски без ордера и – что является вопиющим нарушением его собственной конституции – задерживать подозреваемых на тридцать суток без предъявления обвинений. Для того, кто полагается на личное управление, его выбор персонала был в лучшем случае сомнительным – назначение Баранникова в 1992 году, неспособность обуздать Коржакова и его соратников до 1996 года, и самое главное утверждение полковника КГБ на пост преемника. Он чувствовал себя комфортно среди таких людей и был слишком доверчивым по отношению к тем, кто носил погоны. Ельцин, вынужденный уволить Баранникова за коррупцию, даже прослезился, как написали его помощники. Ельцин после своей отставки признался Александру Яковлеву, что «не все достаточно продумал» и слишком полагался на смену руководства КГБ, а не на реформирование организации. Он был прав.
Инструмент олигархов?
Согласно многим российским источникам, в конце 1990-х годов реальная власть находилась не в Кремле, а в руках группы миллиардеров. Говорили, что во главе с гиперактивным Борисом Березовским эти магнаты подобрались к больному Ельцину и подталкивали его к принятию таких мер, благодаря которым они обогатились за счет простых граждан. Ельцин, благодарный олигархам за то, что они профинансировали его переизбрание в 1996 году, позволил им грабить государственное имущество и определять политический курс. В более поздние годы Березовский якобы осуществлял контроль посредством восприимчивой дочери Ельцина – Татьяны Дьяченко и давнего советника президента – Валентина Юмашева.Очень легко понять, как укоренился миф о всемогущих олигархах. По разным причинам этот образ понравился многим. Для самих олигархов он оправдал себя сполна; когда инвесторы, заинтересовавшись их связями, стремились с ними сотрудничать, это также тешило их тщеславие. Среди российского народа этот образ вызвал недоверие к богатству: предприятия десятилетиями оставались под влиянием коммунистической социализации. Для коммунистов образ группы суперкапиталистов (многие из которых были евреями!), посадивших президента на золотой поводок, был слишком хорошим, чтобы быть правдивым. Для западных журналистов сага об олигархах послужила простой историей, которая на примере нескольких ярких личностей могла объяснить читателям коррупцию и хаос российской политики. Для реформаторов в правительстве, таких как Борис Немцов, олигархи стали удобным оправданием за неудачу и целью, с помощью которой можно было изменить общественное недовольство.
Березовский работал день и ночь, чтобы создать впечатление, что он на короткой ноге с Ельциным и может командовать. Узнав из отдаленных источников, что Кремль собирается объявить о принятии какой-то меры, он помчался на телевидение, намекнул на предстоящее событие и дал понять, что все это будет проводиться по его рекомендации. Увидев, что Березовский неоднократно повторяет такой трюк, Кириенко сделал вывод, что все те сказки, которые магнат рассказывал о своей способности оказывать влияние на президента, были «чистым вымыслом».
Как большинство мифов, этот появился благодаря чему-то вполне реальному, что впоследствии было преувеличено и истолковано в самых причудливых формах. Один из олигархов, Владимир Потанин, изобрел схему залоговых аукционов 1995 года и вместе с двумя другими использовал ее для получения доли в дорогостоящих компаниях. Некоторые из них получили прибыль от того, что перевели государственные деньги в свои банки, после 1999 года такие счета были переданы в Федеральное казначейство. Оба – и Потанин, и Березовский – некоторое время занимали должности в правительстве Ельцина. До 2000 года Березовский и Гусинский руководили двумя национальными телеканалами, которые играли довольно очевидную роль в формировании общественного мнения. И, как оказывается, были ориентированы на его расширение.
О том, что олигархи купили победу Ельцину в 1996 году, часто говорят, но это тщательно не изучено. Они были денежным источником, им поручили помогать своим медиакомпаниям – этого оказалось достаточно, чтобы не выяснять подробностей купленной победы: у журналистов не было желания возвращаться к написанию передовиц в газету «Правда». Платили ли они за проведение кампании? По словам Дэвида Хоффмана из Washington Post, они действительно выиграли от своего участия в кампании. Он сообщает, что правительство продало им облигации со скидкой, доходы от которых пошли на проведение кампании и в карманы олигархов. Эффективность рекламной кампании была, в любом случае, далеко не очевидной. Когда в СМИ был задан вопрос об упреках Зюганова, 40 % опрашиваемых заявили, что у них в основном его критика вызвала раздражение; только 16 % сказали, что «возмущены действиями Зюганова». Олигархи внесли один явный вклад – убедили Ельцина привлечь Чубайса – и потратили 800 миллионов долларов на залоговые аукционы, которые помогли правительству сократить долги по зарплатам и пенсиям. Кроме того, их роль еще предстоит доказать.
Единственный человек, который получил меньше всего выгоды от союза с магнатами и кого они очень сильно раздражали, был сам Ельцин. Хотя он понимал, что капитализм подразумевает наличие магнатов, и рассматривал их как часть своей команды, ему не нравилось такое общество, он с ними редко встречался и в основном всегда в компаниях. Они казались ему чужими, сотворенными из какого-то космического металла, недальновидно нежелающими идти на компромисс, даже ради собственных интересов.
«Мне никогда не нравился Березовский, и до сих пор он мне не нравится, – писал Ельцин. – Он мне не нравится из-за своего высокомерного тона, скандальной репутации и из-за того, что люди верят, будто бы он имеет особое влияние на Кремль. Это не так». По мнению и Березовского, и Ельцина, которое не было оспорено, президент никогда не обедал с бизнесменом, никогда не приглашал его к себе домой, никогда не разговаривал с ним по телефону.
Было всего несколько мимолетных встреч, несколько коротких разговоров, всегда официальных. Несмотря на это, люди считали Березовского моей постоянной тенью… Независимо от того, что я сделал, независимо от того, кого я назначил или уволил, люди всегда говорили одно и то же: «Березовский!» И кто создал эту загадочную ауру, эту репутацию «серого кардинала»? Сам Березовский.Когда в 1997 году Немцов предложил Ельцину вышвырнуть магнатов из Кремля, Ельцин ответил: «Нужно было сделать это в прошлый раз. Они уже настолько меня раздражают, слоняясь без дела из кабинета в кабинет. И чего они хотят? Кто они – мои сотрудники?» Чтобы подчеркнуть незначительность Березовского, Ельцин придал большее значение его увольнению, не издав регулярный указ, а подписав лишь приказ об увольнении рядового сотрудника. Даже Березовский понял намек: «Я чувствовал, что Ельцин был не в восторге лично от меня».
Что касается Татьяны Дьяченко, Березовский говорит, что она «также держалась от него на почтительном расстоянии». Они встречались всего лишь раз в два-три месяца. История о том, что Березовский подарил Дьяченко автомобиль «Нива», оказалась, по оценке Тимоти Колтона, лишь пустой болтовней. Дьяченко рассказала биографу Ельцина, что она уважает интеллект и напористость Березовского, но с подозрением относится к его мотивам, и поэтому общается с ним с осторожностью. И она, и Юмашев выступили против назначения Березовского исполнительным секретарем СНГ в 1998 году и были за его устранение в 1999 году.
Трудно найти примеры государственной политики, которая бы служила интересам бизнесменов после 1996 года, когда впервые стало популярным слово «олигарх». Наоборот, их предполагаемое господство должно было быть в тот период, когда правительство фронтально атаковало их интересы. Главной новой экономической политикой после 1996 года, когда дальнейшая приватизация государственных предприятий планировалась проводиться по более высоким наличным ценам, стала та, против которой они злобно выступали. Компания «Связьинвест» была, очевидно, продана на аукционе по впечатляющей цене синдикату, привлекающему иностранный капитал. Стартовая цена июньского аукциона 1998 года нефтяной компании «Роснефть» была настолько высокой, что правительство не получило ни одной заявки. Березовский «яростно лоббировал, чтобы повернуть ситуацию в свою пользу», но у него ничего не вышло. После 1998 года правительство начало снимать свои деньги со счетов в банках олигархов и пропускать их через министерство финансов. Березовский был заинтересован в получении кресла руководителя «Газпрома». Он никогда не получал должность по протекции. Чубайс выступил с предложением заставить российские компании платить налоги, первые два предприятия-правонарушителя, которым он пригрозил конфискацией, принадлежали олигархам Потанину и Березовскому.
Наиболее яркий пример получения выгоды олигархами наступил в августе 1998 года, когда правительство смягчило удар девальвации введением моратория на выплаты по внешнему долгу российскими банками. Но это было гораздо более правдивой попыткой спасти интересы вкладчиков. Несмотря на мораторий, почти все банки олигархов потерпели неудачу. Даже в своем лоббировании кадровых решений олигархи часто натыкались на глухую стену. В начале 1998 года Березовский выступил против назначения Кириенко премьер-министром. Он проиграл. Березовский был против того, чтобы Чубайс возглавил национальную энергетическую компанию. И проиграл снова. После назначили Черномырдина, которого также предпочитал Ельцин. На самом деле новый премьер-министр был немезидой для Березовского – по указанию Примакова был совершен рейд на кабинеты Березовского и выдан ордер на его арест.
Олигархи редко добивались своего, но часто у многих стояли на пути. Они стали раздражать своим присутствием представителей власти, устраивая склоки между собой, рекомендуя своих протеже на госслужбу, подкупая чиновников для получения предварительной информацию, публикуя в газетах клевету о своих оппонентах и неустанно рекламируя самих себя. Они усложнили процедуру сбора налогов (хотя она и раньше не была простой, когда ее проводили руководители крупных государственных предприятий, таких как «Газпром»). Что касается препятствий в проведении реформы, то коммунисты в Думе, заблокировавшие прохождение большей части Налогового кодекса, свободной продажи земли и чрезвычайной экономической программы в июле 1998 года, имели более важное значение. Что касается доступа к Ельцину, все вместе взятые олигархи не могли сравниться с Коржаковым в 1994–1995 годах. Олигархи раздражали, они были объектом общественного негодования, источником коррупции и символом растущего экономического неравенства. Но их политическое влияние было сильно преувеличено.
Преемник
Они сидели вместе в кремлевском кабинете президента, лишь тиканье часов нарушало тишину. Было раннее августовское утро 1999 года. «Я не люблю избирательные кампании. Правда, не люблю» – сказал Путин. – Я не знаю, как их проводить, и не люблю их». Ельцин успокоил его: «Организационными моментами займутся другие люди». Увидев, что президент не собирался отступать, Путин ответил с «военной лаконичностью», что будет работать везде, куда назначит его Ельцин.В настоящий момент жаль, что нельзя никаким образом перепрыгнуть через определенный отрезок в истории и привести президента в чувство. Единственное, о чем Ельцин заботился больше всего в тот момент, – это его наследие. Он был президентом, подарившим России свободу. Когда в трудные моменты у Ельцина был соблазн обойтись без демократических процедур, Россию и его самого спасал тот факт, что он действительно любил избирательные кампании и верил, что может их выигрывать. Однако он был здесь и собирался вручить страну полковнику КГБ, который «не любил избирательные кампании», который разговаривал с «военной лаконичностью», чей характер будет каждый день подталкивать его в совершенно противоположном направлении. О чем он мог думать?
Ельцин никогда публично не признал бы, что поддержка Путина была ошибкой. Находясь в отставке, он выражал глубокое разочарование некоторыми аспектами его политики. После того как Путин отменил прямые выборы региональных губернаторов, Ельцин в одном из интервью предостерег об «ущемлении свобод и откате от демократических прав». В начале 2005 года, когда группа бывших помощников спросила, есть ли что-то, чем он недоволен, Ельцин хмуро ответил: «Да, состоянием страны».
Преемственность всегда была больным вопросом. Возможно из-за того, что он сделал Горбачёву, Ельцин крайне подозрительно относился к подчиненным, демонстрирующим личные амбиции. Он недооценил способности и перспективы тех, кто его окружал. В 1995–1996 годах улучшение экономической ситуации, последовавшее за снижением инфляции, вполне могло бы осуществиться молодым кандидатом Немцовым, поддерживаемым Кремлем, или даже Черномырдиным и привести к еще более решительной победе, чем победа Ельцина на президентских выборах. К тому времени негатив Ельцина угнетал. Я считаю, что он действительно предпочел не баллотироваться. Но он думал, что никто не сможет побудить коммунистов, кроме него.
Ельцин собирался вручить страну полковнику КГБ.Почти сразу после 1996 года Ельцин начал думать о 2000 годе. Он чувствовал растущую жажду порядка, образ кандидата должен был близок к правоохранительным органам или вооруженным силам – нужен был силовик. И он знал, что если не найдет такого кандидата первым, это сделают россияне и политическая элита. Поэтому он сосредоточился на тех людях, которые принадлежали к молодому поколению, которые разговаривали с «военной лаконичностью», он искал того, кто мог бы не только укрепить государство, но и продолжить его реформы.
Таким кандидатом был Путин. Не только силовик, но, как оказалось, демократ, бывший студент юридического факультета и верный помощник либерального реформатора Анатолия Собчака, именно тот человек, который, по мнению Собчака, может реинтегрировать службы безопасности в новую демократическую Россию. Он молод, осторожен, с современными взглядами и не зацикленный на бизнесе. У него были хорошие отношения со многими либералами Санкт-Петербурга, экономическими технократами, которых Чубайс пригласил в московские министерства. В трудные моменты он был предан Ельцину. Но он «не любил выборы».
Ельцин провел серию смотрин кандидатов в президенты.Был ли более подходящий кандидат из силовиков? С 1998 года Ельцин провел серию, как сказал его юридический советник Михаил Краснов, смотрин. Стремительные действия генерала Лебедя, его причудливые заявления и стремления затевать драки исключили его из списка претендентов. Кандидатуры Николая Бордюжи (руководителя пограничной службы), Примакова и затем Степашина были рассмотрены и отклонены. Путин, конечно, был не большим либералом и демократом из всех. Примаков имел довольно двойственное отношение к свободе прессы и был более враждебно настроен к свободным рынкам. Чубайс и Гайдар лоббировали кандидатуру Степашина, у которого были хорошие взаимоотношения с реформаторами и который позже баллотировался от социал-демократической партии «Яблоко». Однако Степашин решительно поддержал первую чеченскую войну и в разной степени облегчил возрождение бывшего КГБ. Позже Путин похвалил его за то, что он повел себя «по-взрослому» в плане руководства санкт-петербургским филиалом министерства безопасности в 1992 году: «Он своим демократическим авторитетом прикрыл спецслужбы Ленинграда» в то время, когда люди хотели «крушить, ломать, раздирать». Его руководство могло повлечь за собой более мягкую и спокойную версию путинизма, но, возможно, совершенно не другой подход.
Ельцин не смог узнать того, что мы сейчас знаем: экономическое восстановление, начатое в 1999 году, будет достаточно сильным, чтобы привести многих возможных кандидатов Кремля к победе в 2000 году, и что это даст победителю необычайную свободу в изменении курса России (см. главу 7). Вполне вероятно, что к июню 2000 года даже молодой реформатор, такой как Немцов, с одобрения и поддержки Кремля мог бы победить Лужкова или Примакова. И все же Ельцин вернулся к кандидатуре полковника КГБ, имеющего наиболее прагматическую приверженность к демократии. Его интуиция, которая часто вела в правильном направлении, на этот раз его подвела.
Характерный вопрос
Рано или поздно (обычно рано), всех писателей начинает волновать вопрос о характере Ельцина. Мало кому он нравился. Ельцин был упрямым, неуклюжим, вспыльчивым, жестким, требовательным, скрытным, сдержанным на новые знакомства, зависимым от собственного эго и склонным вспылить на ровном месте, как ребенок. По крайней мере, так он сам себя описывал. Другие высказывались о нем менее лестно.Его недостатки могли бы заполнить весь алфавитник. Он мог быть тщеславным, излишне сентиментальным, мелочным, сам себя мог пожалеть. Он мог обидеться на доброжелательный совет и дуться несколько месяцев, отказываясь разговаривать с теми, кто ранил его самолюбие. В спорте он не мог достойно проигрывать, это было очень по-детски. Его ближайшие помощники, бывшие друзья, иногда ждали от него звонка по нескольку лет, которого так и не последовало, и единственное объяснение тому, что они больше не были ему полезными. Георгий Хижа – министр экономики в 1992 году, пытался позвонить ему на автомобильный телефон, чтобы проверить сообщение по радио о его увольнении, услышал только короткие гудки. Ельцин был завистлив и не доверял протеже, ставшим популярными, имена которых часто появлялись в прессе или которые реализовывали собственные политические амбиции. Его суждение о людях было нелестным.
Потом его одолел русский порок. Ельцин был, как Иосиф Бродский написал о Петре Великом, «человеком трезвого ума, хотя и склонным к устрашающим запоям». Измотанный должностным стрессом, он начал злоупотреблять алкоголем с воодушевлением бывшего пуританина. Его любимым напитком после 1993 года была настоянная на тархуне водка.
«„Зеленая“ есть?» – гаркал он на кремлевских официантов. До этого он пил коньяк. Однажды после пресс-конференции руководитель Администации президента Сергей Филатов обнаружил его в служебном помещении кабинета в майке, на столе перед ним стояли пять рюмок с разными марками ликера. Он выбирал худших собутыльников, каких только смог найти – крепких мужчин с отвисшими подбородками, спортсменов, балагуров, милиционеров, делающих карьеру. Один за другим он продвигал их, а позже всех увольнял – Баранникова, чья жена ездила за покупками[29] в Цюрих за счет иностранного бизнесмена, Коржакова, преданного телохранителя, который прослушивал телефоны кремлевских помощников, чтобы потом обвинить своих коллег, Михаила Барсукова, участвовавшего в заговорах Коржакова[30].
Пьянство Ельцина на самом деле не имело таких катастрофических масштабов, как считалось в народе. По сведениям свердловских коллег и его московского окружения, до 1991 года он пил нормально, не злоупотребляя. После 1996 года по настоянию врача он практически совсем отказался от алкоголя. Его слабость, случайная рассеянность и неустойчивость на ногах в тот период больше были связаны с проблемами с сердцем, давлением, стрессом, бессонницей и последствиями приема многих лекарств.
Тем не менее стареть на публике было неудобно. А это происходило именно публично! Пресс-службы, привыкшие к его оплошностям, например во время поездок за пределы Москвы принимать журналистов за местных жителей, нечеткой речи, и шаркающим шагам, относились к нему, как к дедушке. Он чувствовал, что вокруг все хихикают. Однажды он сказал Немцову: «Вы с Чубайсом смеетесь надо мной, думаете, какой я пьяный, глупый, я ведь все понимаю… Но только вы имейте в виду – я президент, а вы бояре просто». Его изнеможение было настолько сильным, что Наина ставила кресло в прихожей их дома, чтобы он мог, едва переступив порог, сразу рухнуть в него. Иногда признаки умирающего Брежнева были оскорбительными. Произнося речь при уходе в отставку, он, казалось, выдавливал каждое слово с усилием, делая длинные паузы: «Прощаясь… я хочу… сказать… каждому… из вас… будьте счастливы… Вы… заслужили… счастье… Вы заслужили… счастье и спокойствие…» Во время своего второго срока пребывания на должности президента он, как оказалось, посещал больницу так же часто, как и Кремль. Когда его помощники говорили, что Ельцин на даче работает с документами, журналисты воспринимали это как прикрытие. На самом деле Ельцин отдыхал намного меньше, чем Рональд Рейган или Джордж Буш. И работа с документами часто означала именно это.
Даже когда он находился в добром здравии, бывало, что в важные моменты исчезал на несколько недель. После того как в августе 1991 года произошел переворот, он взял шестинедельный отпуск и отдыхал на побережьях Балтийского и Черного морей. После победы на апрельском референдуме 1993 года он снова исчез. Находчивый, смелый и харизматичный во время кризиса, он погрузился в депрессию и апатию, когда поставленные перед ним задачи оказывались рутинным делом. Он построил свою жизнь, как выразился Леон Арон, «не из длинных, искусно сделанных блоков, а из коротких, энергичных и смелых пунктов, за которыми следовали пробелы». Что-то из этого было хитростью – расположить пункты низко для соблазна другим, чтобы они вытянули руки, а что-то рациональной осторожностью – подождать, пока интуиция соберет все части вместе. Но его сторонникам иногда казалось, что он был неспособен ухватиться за возможность.
Был ли он лично коррумпированным? Пресса много раз его в этом осуждала. Однако, как утверждают, было мало достоверных доказательств того, что он разбогател, находясь на должности. В 1998 году прокуроры из Швейцарии и России проверяли утверждение, будто бы албанский бизнесмен, чья компания заключила контракт на восстановление Кремля, дал дочери Ельцина кредитные карты своего швейцарского банка и оплатил их счета. Бизнесмен признался, что получал кредитные карты для Ельцина в знак уважения – в то время ни один банк России не выдавал их, но отрицал оплату каких бы то ни было счетов. Нет никаких доказательств, публично опровергающих этот факт, и ни швейцарские, ни российские прокуроры не предъявили никаких обвинений. С другой стороны, обвинения против некоторых людей из окружения Ельцина были более правдоподобными. Глава кремлевского отдела по управлению делами Павел Бородин был осужден швейцарским судом за отмывание денег, полученных в виде взяток от того же самого албанского бизнесмена. Даже если Ельцин лично не разбогател благодаря своей должности, он несет ответственность за то, что так мало сделал, чтобы остановить вопиющую коррупцию среди своих сотрудников.