- В этом случае ваш Арский ошибся, - со злорадством заметил астролог и спокойно произнес, - с вами говорит Рза Джабейли. Мы встречались вчера.
- Рад вас слышать, профессор...
- Какое лицемерие!
- Неужели по тексту точно так?
- Нет. Это мое мнение, - гордо ответил астролог.
- Максим Максимович, - укоризненно произнес Улисс Брук, - ваша отсебятина никуда не годится.
- Не смейте говорить со мной в подобном тоне. Ваш Арский, несмотря на представленную вами милую картину, отвратительный тип. Профессор Джабейли...
- Между прочим, я думаю, что звонить в 6 часов утра - не лучшая мысль для профессора - дурное воспитание не скроешь учеными званиями. А мой герой согласился все-таки пойти к нему, даже несмотря на свое не лучшее самочувствие.
- Положив нож в карман...
- Исключительно для самообороны.
- Вы знаете, чем кончилась эта затея.
- Вы...
Но ответить Улисс Брук не смог. Где-то на западе родился ветер. Он пролетел над умирающим лесом, проскользнул меж мраморных колонн беседки и вдруг, ощутив силу в своих незримых потоках, подхватил опавшие листья, закружил их в веселом танце, разыгрался, разбуянился... Скоро деревья смешаны с листьями, и мрамор крошится в пыль.
Мокрый, разбитый странным сном, я сидел в постели. Непонятные всполохи за окном, бросали в комнату пучки света. Обои, мебель, картины беззвучно поглощали их неестественные цвета. "Убил, убил, убил..." - бормотал я, потрясенный страшной догадкой. Я помню, как это было. Вот человек, лежащий на полу, среди разбросанных бумаг и разбитой мебели. Каждый шаг отдается хрустом стекла. Я склонился над незнакомым лицом и вздрогнул, отпрянул, столкнувшись с кровавым взглядом вытекших глаз. ПРОФЕССОР. Я руками оперся в стену, уронил голову между ними и попытался справиться со слабостью. Потом оттолкнулся и вдруг увидел алые пятна на белой поверхности. Жирные отпечатки рук - пухлые пальцы, тонкие прожилки между фалангами... Кровь на руках. Уходить... Бежать... Целая жизнь окончится так глупо и бессмысленно. Мучительная пытка дознания, навсегда испорченная репутация и покалеченное здоровье. НО КАК БЕЖАТЬ? Я СПЛЮ. ВЫСОКО. У САМОГО НЕБА. МОЯ ПОСТЕЛЬ. ЗДЕСЬ ЛИШЬ МОЙ СОН... Кровавые полосы на стене складывались в буквы, а буквы в слова.
КАК НАИЛУЧШИЙ ВЛАДЫКА, ТАК И СУДЬЯ, ИЗБИРАЕМЫЙ В СОГЛАСИИ С ИСТИНОЙ. УТВЕРЖДАЙ СИЛУ ДЕЙСТВИЙ, ПРОИСХОДЯЩИХ ОТ ЖИЗНИ, ПРОВОДИМОЙ С БЛАГИМ ПОМЫСЛОМ, РАДИ МАЗДЫ, РАДИ ВЛАДЫКИ, ПАСТЫРЯ БЕДНЫХ.
Сквозь приоткрытую дверь ворвался ветер. Он схватил последние слова древней молитвы, оказавшейся неизвестно каким образом на стене, и швырнул в меня россыпь незначимых букв. Тело мое поддалось и посыпалось осенними листьями. Время фантома - мгновенье...
Мокрый, опустошенный, я сидел в постели. Степень собственной нормальности уже не беспокоила меня и, если я думал о чем-то, то только о непостижимости произошедшего тогда. Я - убийца. Конечно, факт не новый. Но во всех случаях, прежде, расплачивался я сам. Здесь беспамятство. Амнезия. Абсолютно забыть... Забыть и лишить доверия своего друга, своего дорогого друга... глупо ушедшего. Я, рыдавший в детстве над разрубленным кузнечиком, стойко всю жизнь питавший отвращение к умерщвлению животных, как мясник режу и рву человеческие тела, Каином рождаю смерть. Что может быть после всего ценой моей жизни? Жизнь друга. Милы. Спектакль почти сыгран.
Я встал с постели. Настенные часы показывали полдень. В моей душе не было никаких эмоций. Извращенное бесчувствие - так называется этот способ ощущения жизни. Что может быть приятней подобного холода? Приятней оказался душ и плотный завтрак. Наслаждение жизнью - опасная тенденция, хуже нее может быть только безразличие к жизни - состояние, когда тело растворяется в дневном свете, а душа держится только долгом.
Сегодня был редкий день. Хорошие вина грех пить залпом, хороший чай пьют без сладостей... Не надо мне ничего более этого дня. Пусть медленно иссякает чаша его, и ничто не портит чудесного аромата покоя. Бодрствующее небытие заняло меня всего. Наверное, ему подобно махаянское "недействие" просветленного. Наверное. Интересно, изыщется ли к этому состоянию что-то из По? Эй! Где вы, Улисс? Где вы, Максим Максимович?
День постепенно уходил. Иссякало мое священное вино. Последняя капля покинула простую чашу вместе с хлопком входной двери.
- Почему в темноте? - спросил Слава с порога.
- За твое здоровье, - провозгласил я тост, вливая в себя последнюю символическую каплю. - Ты что-нибудь узнал?
Слава не ответил.
- Почему молчишь? - снова спросил я.
- В городе очень неспокойно, Тим. Есть сведения, что все кончится большой кровью. Тебе необходимо уехать.
- Я тебя, кажется, спрашиваю о другом.
- Потом будет поздно. Введут строгий паспортный контроль. Ты не...
- Ты узнал? - продолжал я настаивать.
- Да, да, - раздраженно ответил Слава, бросая на стол салфетку с наброском дома, - это дача Этибара Джангирова.
- "Э.Д." было вышито на платке - все верно. Где она находится?
- Ты не понял, что я сказал? - воскликнул мой друг. - Для тупых повторяю: это дача Этибара Джангирова!
Славик нервно зашагал по комнате.
- Что ты орешь? Какая мне разница, чья это дача... Там Мила.
- Пойми, - более спокойным тоном попытался объяснить Слава, положив руки на мои плечи, - словосочетание "враг Этибара " и слово "покойник" тождественны. Я ничего не могу! - всплеснув руками, он снова забегал по комнате, - против Этибара не пойдет никто. Я не в состоянии помочь, я не могу быть посредником, я даже не могу обеспечить твою безопасность. Своей теперь не могу...
- Что же ты можешь?
Слава открыл бар и налил водки.
- Будешь? - спросил он, поднимая рюмку.
- Нет. Ты не ответил на вопрос.
Слава с отвращением выпил, поморщившись, глухо сказал:
- Я могу попытаться отправить тебя подальше...
- Адрес? - жестко спросил я.
- Это идиотизм. Тебя убьют, Тим.
- Адрес? - вновь спросил я, чувствуя, как разгорается во мне ярость. Слабо засветились кончики пальцев. - Скажи, иначе я разворошу весь твой трусливый мозг.
- Мардаканы, - выдавил он и бессильно опустился в кресло.
- Так-то лучше, - пробормотал я, поднимаясь.
- Подожди. Что ты собираешься делать? Какой у тебя план?
- Чертовски прост. Никаких сомнений. Если нужно будет убивать - я убью. Одного, двоих, сто человек. Мне уже безразлично, какое количество теней явиться требовать отмщения. Я еду, мон шер ами.
- На чем едешь? Сейчас в Мардаканы тебя согласится везти только такой же идиот, как и ты...
- Ничего, дураков на свете много. Если не отыщу одного сам, то Бог отыщет для меня его обязательно?
- Не знаю, кто из вас двоих посодействовал, но с дураками у тебя проблем не будет, - обречено произнес Слава, поднимая телефонную трубку.
Он быстро набрал номер и сказал кому-то: "Все остается в силе..." Потом встал и подошел ко мне.
- Моя кандидатура утверждена на роль идиота, - произнес он с грустной улыбкой. - Мне было необходимо убедиться в твердости твоего желания, то есть, я хотел сказать, неизлечимости твоего безумия...
- Ты? И думать не смей. Мне терять нечего. А ты... Если, не дай боже, с тобой что-то, я на себя руки наложу. Выбрось из головы.
Я замолчал. Года действительно изменили моего друга. Я не ощущал в нем колебания, той слабинки, которая давала мне в былые времена возможность настоять, изменить его решение, которое чем-то могло повредить ему.
- Хорошо. Чем ты можешь помочь?
- Быть может, я и слаб, - усмехнулся Слава, выдвигая ящик комода, но у меня имеется универсальный уравнитель господ Смита и Вессона.
В его руке был револьвер.
- И у старика, и у ребенка - шансы равны, - произнес он, с любовью взирая на оружие. - Да. И кроме всего прочего, мне неудобно перед Владом.
- Это еще кто?
- Наш водитель. Моя правая рука и вообще мастер на все руки. В десять он будет ждать нас в квартале от моего дома.
- Прошу, позволь мне пойти одному. Насколько я понимаю - это мафия. Если тебя узнают...
- Во-первых, не мафия, а крупный бизнес, а во-вторых, я делаю это не для тебя, а исключительно ради физической науки, - с улыбкой ответил он и, посерьезнев, добавил, - а главное - ради себя. Каждый обязан хоть раз в жизни сделать что-то невозможное, неразумное... Ты не представляешь насколько это безрассудно идти против Этибара .
- Хорошо, ты - ладно... Но Влад. Его зачем же подставлять?
- Знаешь что, моральные мучения по этому поводу предоставь мне. Еще не единожды за время нашего сотрудничества этот человек не подвел меня ни с одним делом: будь то решение компьютерной задачи или ручная погрузка автогрейдера.
- Тебе не надо...
- Мне лучше знать. Боюсь, с твоим отъездом все неразумное в моей жизни окончится. Так что carpe diem - лови мгновение.
- Хорошо, - согласился я, - только ужинать не будем.
- Почему же?
- Полегче будет, когда брюхо словит пулю.
- Обещаю пристрелить тебя в этом случае.
- Гуманизм всегда был твоей отличительной чертой.
Вечер незаметно приближался к назначенному часу. Я неподвижно сидел в кресле. Славик, расположившись за столом, усердно полировал и без того сверкающую поверхность револьвера.
- Знаешь, - наконец решился нарушить он молчание, - я был сегодня в библиотеке.
- По твоему тону и выражению лица можно решить, что посещение библиотек жутко непристойное занятие.
- Я уже не в том возрасте и статусе, чтобы просиживать штаны за деревянными столами, исписанными книжными фразами и неприличными выражениями.
- Поросенок рос, рос и вырос в большую...
- Не скоморошничай, - перебил меня Слава. - Я серьезно.
Он положил револьвер и повернулся ко мне.
- Ты же знаешь, я до вчерашнего дня относился к религии только в той мере, в какой она относилась к моим делам. Ты понимаешь, что я хочу сказать.
Я кивнул.
- Имиджу делового человека умеренная набожность никогда не помешает. Но ты... сегодняшняя ночь...- Слава замолчал на мгновение, изыскивая слова. - Я не спал остаток ночи. Думал о тебе, о Боге. Я ничего не понимаю, Тим. Ничего...
- Что ты хочешь понять?
- Почему эта религия? Как ее там... зороастризм? Не иудаизм, христианство, ислам... Почему почти забытая религия? Я искал ответ сегодня в книгах. Да, есть что-то любопытное. Но почему зороастризм?
- Тебе не кажется, что мы слишком большое значение придаем всяким "измам"? В царстве небесном понаставили не меньше пограничных столбов, чем в земном. Дело не в религии. В вере. А зороастризм? Юмор у него такой. У Бога...
- Юмор. Гм... Вера. Хорошо пусть вера. Вера во что? Иудеи, христиане, мусульмане - не все они такие прагматики, как я. Кто-то действительно верит фанатически. Но во что и зачем? К религии относятся также как к службе. Только в одном случае добиваются должностей и пенсий, а в другом милости божьей и загробного блаженства. Поэтому мой прагматизм был куда лучше набожности иных. Но ты смешал и теперь...
- Возможно к Богу следует относиться как к отцу, то есть, как к кому-то, кто может оказать поддержку в трудную минуту, кому ты, маленький человек, не безразличен.
- Мальчик, ты сделал хорошо - папочка даст тебе конфету, мальчик ты сделал плохо - снимай штаны...
- Не утрируй. Я не о страхе говорю, а о стыде. Бог - нравственный идеал, всегда правый, всегда праведный... Разве тебе не было бы стыдно, если бы ты поступил подло и гадко, и твой отец об этом узнал бы?
- Было бы, - согласился Слава, скривив рот. - Но наши отцы не безгрешны. Я чувствую, ты сам не веришь в свои слова.
- Если не верить, то разумному человеку не стоит жить. Мы - дети идеального отца. И как дети, мы все в разном возрасте по отношению к нашему отцу-богу. Вон тому молящемуся три года, тому философствующему - пятнадцать, а тот ворующий - блудный сын, другой - бьющий поклоны - и вовсе дебил.
- Положим так, но почему тогда "конфетка" чаще всего достается плохишу?
- А с чего ты решил, что "конфетка" дар от Бога?
- Хорошо, пусть Бог - некий нравственный идеал. Но посмотри на себя. Сколько ты всего натворил. Крови сколько... - Слава осекся и виновато добавил, - извини, я не хотел.
- Нет-нет, ты прав, - согласился я, задумавшись.
- Правда, я не хотел тебя задеть. Ты не виноват, ведь не по своей воле... Но Меч Митры... Митра - ангел справедливости, договора. Неужели божеская справедливость - убийство и кровь?
- Я убил человека, еще не владея мечом. Да-да, Слава, не смотри на меня так. Ты был прав относительно Торквемады. Я зарезал профессора Джабейли. Так что справедливость у Бога одна, но трактуют ее даже ангелы по-разному, - я замолчал, по-покойницки сложил руки на груди, и продолжил, - я думаю, что дело в жизни. В отношении к ней как таковой. В своем существовании человек не имеет никаких доказательств о бытии Господа, кроме смутного ощущения чей-то руки - благоденствующей и карающей. Господь как бы существует вне нашей реальности, по отношению к ней он нереален. Поэтому, наверное, с точки зрения Господа, наши жизни, как нечто существующее вне его бытия, также нереальны. Ему тоже нужны усилия, чтобы поверить в нас. Только его мысль может пробиться сквозь границы миров. Она влияет на людей, в их многих неосознанных поступках - его желания и требования. Он дает жизнь, он убивает, если мы не оправдываем его надежд.
- То есть, ты хочешь сказать, что, так как смерть есть только переход из одного бытийного пространства в другое, твои зверства - детские шалости любимчика главы семьи. Хорошо, положим так. Но зачем мы должны оправдывать чьи-то надежды. Зачем вообще ему требуется на нас что-то возлагать?
Я развел руками и состроил глупую физиономию.
- Я вычитал сегодня, что у твоих зороастрийцев существовала весьма интересная концепция, относительно роли человека во всей этой кутерьме, зовущейся миром. Они считали, что, выбирая между добром и злом, человек в конечном итоге решает исход борьбы между Ахурой - добрым началом и Ахриманом - началом зла. И вот что еще интересно: они относились спокойно к бедам, полагая, что миру отведена некая мера зла. Если зло случилось, то, следовательно, его меньше осталось в той доле.
- Полигон. Минные поля алчности, полосы препятствий праведности, блиндажи храмов, - задумчиво пробормотал я, - И горе, и благо...
- Что "горе и благо"?
- Горе, что мы не уверены в существовании Господа и в этом же благо.
- Но тогда не совсем понятна целесообразность твоего явления в качестве карающего ангела.
- В том и дело, - вздохнул я.
- Слушай, а что, собственно говоря, изменилось с твоим появлением? Ты пророчествуешь? Благословляешь? Судишь?
- Нет. Разрушаю.
- Так, сейчас все этим занимаются. Как писал Гете: "Достойно гибели все то, что существует".
- Но со мной божья сила, священный меч и его мудрость!
- Для разрушенья. Правда, насчет мудрости сомневаюсь... Но почему Божья? Кому и как докажешь? Ты просто еще одно аномальное явление. Сладостный материал для парапсихолога. Так что ничего не изменилось, мой ангел. Одним ненормальным больше, одним меньше в безумном городе. Благодать пролита в песок и, быть может, сознательно.
- Ну, что ж... Пусть ужаснется смерть.
- Не возражаю, - согласился Слава, отправляя револьверный барабан в гнездо и поднимаясь. - Мы слишком заболтались, время пришло, а посему командуй, мой генерал, "подъем" и доведи до сведения вверенных тебе войск, что с ними Бог.
- Ну, как же без него, - весело сказал я, одевая перевязь с мечом через плечо - так было много удобнее.
- Кстати, имей в виду, - предупредил меня Слава, когда мы выходили, все это время я нахожусь в обществе своей домработницы.
- Железобетонное алиби, - восхитился я.
Мы быстро спустились вниз, прошли через ворота и повернули за угол. Улица была непривычно пустынна. У тротуара стояла "Волга" с заляпанными грязью номерами. Слава открыл заднюю дверь.
- Все в порядке, Влад, - сказал он водителю, пропуская меня вперед.
- Отлично, - буркнул человек за рулем. Тело его было весьма обширным, но пропорционально сложенным. Глаза, искаженные толстыми линзами очков, казалось, с одного взгляда узнали обо мне все возможное и невозможное. Не знаю, действительно ли он мастер на все руки, но то, что он мастер заплечных дел, сомнений не возникало.
Заурчал двигатель. Я сунул руку под плащ и крепко сжал рукоять меча. Мое второе "я" ответило теплом и покоем.
"Все будет хорошо, хотя бы потому, что мы этого достойны", - тихо сказал Влад, и машина понеслась по улицам города.
- Что слышно? - поинтересовался Слава.
- Будет нелегко, - ответил Влад, - на дорогах заслоны, у города войска.
- Ты думаешь...
- Ночью. Ничего прорвемся.
Я никогда не видел ночной город таким. Обычно жизнь в нем затихала постепенно, но абсолютной тишины практически так и не наступало. Теперь же, казалось, побежденная чума вырвалась из лабораторных оков. Кладбищенское безмолвие царило в одних кварталах, в других же толпились возбужденные люди, будто вот-вот должен был грянуть карнавал. Препятствий нам никто не чинил, и вскоре мне стало казаться, что наш экипаж минует безобразие смут. Напрасно. На Азизбековском кругу дорога оказалась перегорожена машинами, запружена людьми. Мы остановились. К автомобилю бросились люди, я схватился за меч.
- Спокойно, - сквозь зубы сказал Слава.
Влад вынул из бардачка какие-то бумаги и протянул их бородатому мужчине, настойчиво что-то допытывающемуся. Этим кажется, пикетчики удовлетворились. Во всяком случае, они закричали толпе: "Йол вер, йол вер". Люди расступились, позволяя нашей машине проехать, чем Влад немедленно и воспользовался.
- Что это были за бумаги? - спросил я, когда машина уже неслась по Бейюкшорскому шоссе.
- Индульгенция Народного Фронта и лицензия на отстрел врагов независимости, - невозмутимо ответил Слава и хитро улыбнулся.
Я не стал ничего уточнять. Когда машина въезжала на Сабунчинский круг, что-то громыхнуло, затрещало.
- Началось, - провозгласил Влад, как архангел Гавриил. - Теперь только держись.
Вместо того чтобы ехать по шоссе на аэропорт, он свернул к железнодорожной станции. Пролетев по мосту, мы повернули налево, но железнодорожный переезд проезжать не стали, а поехали по ужасной, засыпанной щебнем дороге, шедшей параллельно рельсам. Даже за барабанным боем камешков о днище слышался шум боя, а может быть, бойни. Было похоже, что стреляют совсем близко. Мы ехали через Бюль-бюли в сторону Амираджан. Для такой отвратной и темной дороги скорость была умопомрачительна. Я вжался в сиденье и с ужасом следил за мельканием домов за окном. Наконец мы пересекли железнодорожное полотно и выехали на шоссе. "У, шайтан!" - расстроился Влад. Впереди стояло два танка и десяток людей в пятнистой форме. Очередь трассирующими пулями пропорхнула где-то над нами. Влад резко затормозил. Машину занесло, но, к счастью, не опрокинуло. Со всех сторон на нас глазели простые лица и дула автоматов. От нескромных взглядов последних мне сделалось нехорошо.
- Давай из авто, педерасты, - добродушно скомандовал крепкий мужик с офицерской звездочкой на фуражке.
- У нас разрешение, - попытался возразить Слава.
- А ну, вылазь, - гаркнул солдат и ткнул Влада автоматом. Мы повиновались.
- Вот приказ, - протянул грубияну листок Влад.
- Обыскать, - приказал офицер, вглядываясь в бумагу.
- Охо, - протянул белобрысый солдатик, вынимая пистолет из кармана Славы.
Другой ничего не сказал, а просто бросил на землю обрез и гранату, обнаруженные у Влада. Обыскивающий меня никак не мог сообразить, что за длинная штука находится под моим плащом. Боюсь, что в его голове крутились самые непристойные предположения.
- Какие люди пошли, - ехидно заметил офицер, - все да при оружии. Вон парнишку со взрывчаткой задержали, - ткнул он пальцем в сторону лежащего на земле человека со связанными руками.
- Но штаб округа...- попытался возразить Славик.
- Плевать, вашу мать, и...
Но окончить сочную тираду ему не дал роющийся в машине солдатик.
- Здесь бумаги с печатями, на которые нам сказали обратить особое внимание! - закричал он возбужденно, протягивая командиру верительные грамоты Народного Фронта.
- Так, - угрожающе протянул офицер.
Глаза его сузились и не предвещали особых удовольствий. Я мягко пнул коленкой в пах солдата, безуспешно пытавшегося отвязать меч. Мгновение - и его командир ощутил необыкновенную привлекательность холодного оружия. Солдаты заворожено уставились на мою сияющую фигуру.
- Если не хочешь любоваться своими кишками, - предложил я миролюбиво, прикажи сложить оружие.
Офицер пробормотал что-то невнятное.
- Как твоей душеньке угодно, - с сожалением сказал я, медленно распарывая его униформу.
- Сдать оружие! - заорал офицер, - всем сложить оружие! Кому сказал!
Через несколько минут десять безоружных людей обречено смотрели на мою искрометающую фигуру.
"Боже мой, - думал я, - неужели наука ненависти тоже в твоих планах. Неужто эти дети в униформе питают чье-то жертвенное пламя? Если это испытание, то зачем калечить слабых? Лучше сохрани их, пока они слабы. Если это кара, то почему ничего, кроме развращения нет в ней? Если это жизнь, то почему она так бессмысленна. Если так все сделано, тогда существует только одна истина - Я, МОЯ СИЯЮЩАЯ ПЕРСОНА. В ТАКОМ СЛУЧАЕ ЖИЗНЬ ЭТО МЕРЗОСТЬ, ЭГОИСТИЧЕСКАЯ КЛОАКА"
Смущенное покашливание Славы, вывело меня из состояния оцепенения. Уж очень мой друг любил театральность.
- А из танков? - спросил я, решив обставить свои дальнейшие действия, в угоду ему, как можно эффектнее.
- Всем покинуть технику, - крикнул мой заложник.
Из танков нехотя вылезли водители.
Влад поднял с земли автомат и, передернув затвор, направил дуло на солдат.
- Меня, меня развяжите! - закричал связанный человек. Я оставил бесполезного теперь солдафона и элегантно перерезал ремень на руках пленника.
- Спасибо, спасибо! - бросился ко мне, чуть не наткнувшись на меч, человек. - Я Алексей. Алексеем меня зовут. Вы что, фосфором намазались?
Я кивнул.
- Что я должен делать? - спросил он, удовлетворив любопытство.
- Взгляни, остался ли кто-нибудь в машинах, - распорядился я.
Нацепив очки, наш новый знакомый ринулся к танкам. Да, он был из тех, кто с легкостью и наивностью дарит смерть. Я же подошел к куче оружия и двумя ударами превратил ее в кучу металлолома, почувствовав себя на мгновение Сизифом, катящим камень в гору...
- Поехали быстрей, - заторопил нас Слава.
- Там никого нет, - доложил Алексей.
- Чудненько, - улыбнулся я, нарезая колечком пушечный ствол первого танка. Со вторым продуктом человеколюбия я обошелся не менее справедливо. Слава был доволен. Думаю, что если бы не моя ангельская миссия, он очень скоро стал бы демонстрировать меня за деньги - у каждого свои недостатки. Я еще раз окинул взглядом "поле битвы", натолкнулся на опечаленного офицера, сиротливо стоящего в стороне от неунывающих солдат.
- А тебя отдадут под трибунал, - успокоил я его, садясь в машину.
- Меня не оставляйте, - завопил Алексей, волоча за собой рюкзак.
- Что там у тебя? - поинтересовался у него Славик.
- Взрывпакеты, - застенчиво признался он.
- Мы не на салют едем, дорогой, - объяснил Влад, - там будут стрелять.
- Садись, - разрешил я, подвинувшись.
- Но...- попытался возразить Слава.
- Не "но", а божья воля, сын мой, - перебил я его.
- Спасибо, - поблагодарил Алексей, усаживаясь рядом со мной.
- Я буду звать тебя "пиротехник", - сказал я ему.
Пиротехник не возражал. Почему я взял его с собой? Сложно сказать. Если в человеке есть потребность разрушать, пусть лучше он реализует ее во благо неизменной справедливости. Да-да, справедливость способна менять цвета. Особенно свойственно это качество политической справедливости. Сегодняшних героев она превращает в завтрашних предателей. Тебе повезло, Пиротехник. Ты попал в руки Ангела. И почему тебя так любит Бог?
Машина быстро набрала скорость. Дорога больше не предвещала неожиданностей. На душе было радостно. Я ощущал себя сильным человеком и за своими плечами чувствовал сильных людей. Надо мной был бог, подо мной земля - я был благословлен первым и твердо стоял на втором.
За окном давно уже перестали мелькать городские дома. Мы подъезжали к Мардаканам.
- Останови, - тронул водителя за плечо Слава, - мы должны все обсудить.
Влад сбросил скорость и, свернув на обочину, выключил двигатель.
- Значит так, - деловито сказал Слава, разворачивая кальку, - это план усадьбы Этибара .
- Звучит-то как, - пробормотал я.
- Если ты думаешь, что эта бумажка стоила дешево, ты очень ошибаешься.
- Я шучу...
- Может это и так, но Этибар никак не похож на офицера-резервиста доблестной Советской Армии, так что мне совершенно не ясна твоя эйфория.
- Все, все... Я весь во внимании.
- Так вот, - продолжал Слава, - дом занимает приличную территорию в шесть гектаров и охраняется, как резиденция главы колумбийского картеля. Его окружает каменный забор высотой 3 метра, отштукатуренный цементом, перемешанным с битым стеклом, так что к нему лучше даже не прислоняться. Поверх забора идет колючая антипехотная проволока, на которую на ночь подается высокое напряжение.
- А если обесточить? - предложил Влад.
- На этот случай у них есть движок.
- Но какое-то время у нас будет, - возразил я.
- Верно, - согласился Слава, - но кроме проволоки под напряжением у ограды установлена инфракрасная сигнализация, а она в случае обесточивания центральной сети, автоматически переключается на аварийное питание.
- Рад вас слышать, профессор...
- Какое лицемерие!
- Неужели по тексту точно так?
- Нет. Это мое мнение, - гордо ответил астролог.
- Максим Максимович, - укоризненно произнес Улисс Брук, - ваша отсебятина никуда не годится.
- Не смейте говорить со мной в подобном тоне. Ваш Арский, несмотря на представленную вами милую картину, отвратительный тип. Профессор Джабейли...
- Между прочим, я думаю, что звонить в 6 часов утра - не лучшая мысль для профессора - дурное воспитание не скроешь учеными званиями. А мой герой согласился все-таки пойти к нему, даже несмотря на свое не лучшее самочувствие.
- Положив нож в карман...
- Исключительно для самообороны.
- Вы знаете, чем кончилась эта затея.
- Вы...
Но ответить Улисс Брук не смог. Где-то на западе родился ветер. Он пролетел над умирающим лесом, проскользнул меж мраморных колонн беседки и вдруг, ощутив силу в своих незримых потоках, подхватил опавшие листья, закружил их в веселом танце, разыгрался, разбуянился... Скоро деревья смешаны с листьями, и мрамор крошится в пыль.
Мокрый, разбитый странным сном, я сидел в постели. Непонятные всполохи за окном, бросали в комнату пучки света. Обои, мебель, картины беззвучно поглощали их неестественные цвета. "Убил, убил, убил..." - бормотал я, потрясенный страшной догадкой. Я помню, как это было. Вот человек, лежащий на полу, среди разбросанных бумаг и разбитой мебели. Каждый шаг отдается хрустом стекла. Я склонился над незнакомым лицом и вздрогнул, отпрянул, столкнувшись с кровавым взглядом вытекших глаз. ПРОФЕССОР. Я руками оперся в стену, уронил голову между ними и попытался справиться со слабостью. Потом оттолкнулся и вдруг увидел алые пятна на белой поверхности. Жирные отпечатки рук - пухлые пальцы, тонкие прожилки между фалангами... Кровь на руках. Уходить... Бежать... Целая жизнь окончится так глупо и бессмысленно. Мучительная пытка дознания, навсегда испорченная репутация и покалеченное здоровье. НО КАК БЕЖАТЬ? Я СПЛЮ. ВЫСОКО. У САМОГО НЕБА. МОЯ ПОСТЕЛЬ. ЗДЕСЬ ЛИШЬ МОЙ СОН... Кровавые полосы на стене складывались в буквы, а буквы в слова.
КАК НАИЛУЧШИЙ ВЛАДЫКА, ТАК И СУДЬЯ, ИЗБИРАЕМЫЙ В СОГЛАСИИ С ИСТИНОЙ. УТВЕРЖДАЙ СИЛУ ДЕЙСТВИЙ, ПРОИСХОДЯЩИХ ОТ ЖИЗНИ, ПРОВОДИМОЙ С БЛАГИМ ПОМЫСЛОМ, РАДИ МАЗДЫ, РАДИ ВЛАДЫКИ, ПАСТЫРЯ БЕДНЫХ.
Сквозь приоткрытую дверь ворвался ветер. Он схватил последние слова древней молитвы, оказавшейся неизвестно каким образом на стене, и швырнул в меня россыпь незначимых букв. Тело мое поддалось и посыпалось осенними листьями. Время фантома - мгновенье...
Мокрый, опустошенный, я сидел в постели. Степень собственной нормальности уже не беспокоила меня и, если я думал о чем-то, то только о непостижимости произошедшего тогда. Я - убийца. Конечно, факт не новый. Но во всех случаях, прежде, расплачивался я сам. Здесь беспамятство. Амнезия. Абсолютно забыть... Забыть и лишить доверия своего друга, своего дорогого друга... глупо ушедшего. Я, рыдавший в детстве над разрубленным кузнечиком, стойко всю жизнь питавший отвращение к умерщвлению животных, как мясник режу и рву человеческие тела, Каином рождаю смерть. Что может быть после всего ценой моей жизни? Жизнь друга. Милы. Спектакль почти сыгран.
Я встал с постели. Настенные часы показывали полдень. В моей душе не было никаких эмоций. Извращенное бесчувствие - так называется этот способ ощущения жизни. Что может быть приятней подобного холода? Приятней оказался душ и плотный завтрак. Наслаждение жизнью - опасная тенденция, хуже нее может быть только безразличие к жизни - состояние, когда тело растворяется в дневном свете, а душа держится только долгом.
Сегодня был редкий день. Хорошие вина грех пить залпом, хороший чай пьют без сладостей... Не надо мне ничего более этого дня. Пусть медленно иссякает чаша его, и ничто не портит чудесного аромата покоя. Бодрствующее небытие заняло меня всего. Наверное, ему подобно махаянское "недействие" просветленного. Наверное. Интересно, изыщется ли к этому состоянию что-то из По? Эй! Где вы, Улисс? Где вы, Максим Максимович?
День постепенно уходил. Иссякало мое священное вино. Последняя капля покинула простую чашу вместе с хлопком входной двери.
- Почему в темноте? - спросил Слава с порога.
- За твое здоровье, - провозгласил я тост, вливая в себя последнюю символическую каплю. - Ты что-нибудь узнал?
Слава не ответил.
- Почему молчишь? - снова спросил я.
- В городе очень неспокойно, Тим. Есть сведения, что все кончится большой кровью. Тебе необходимо уехать.
- Я тебя, кажется, спрашиваю о другом.
- Потом будет поздно. Введут строгий паспортный контроль. Ты не...
- Ты узнал? - продолжал я настаивать.
- Да, да, - раздраженно ответил Слава, бросая на стол салфетку с наброском дома, - это дача Этибара Джангирова.
- "Э.Д." было вышито на платке - все верно. Где она находится?
- Ты не понял, что я сказал? - воскликнул мой друг. - Для тупых повторяю: это дача Этибара Джангирова!
Славик нервно зашагал по комнате.
- Что ты орешь? Какая мне разница, чья это дача... Там Мила.
- Пойми, - более спокойным тоном попытался объяснить Слава, положив руки на мои плечи, - словосочетание "враг Этибара " и слово "покойник" тождественны. Я ничего не могу! - всплеснув руками, он снова забегал по комнате, - против Этибара не пойдет никто. Я не в состоянии помочь, я не могу быть посредником, я даже не могу обеспечить твою безопасность. Своей теперь не могу...
- Что же ты можешь?
Слава открыл бар и налил водки.
- Будешь? - спросил он, поднимая рюмку.
- Нет. Ты не ответил на вопрос.
Слава с отвращением выпил, поморщившись, глухо сказал:
- Я могу попытаться отправить тебя подальше...
- Адрес? - жестко спросил я.
- Это идиотизм. Тебя убьют, Тим.
- Адрес? - вновь спросил я, чувствуя, как разгорается во мне ярость. Слабо засветились кончики пальцев. - Скажи, иначе я разворошу весь твой трусливый мозг.
- Мардаканы, - выдавил он и бессильно опустился в кресло.
- Так-то лучше, - пробормотал я, поднимаясь.
- Подожди. Что ты собираешься делать? Какой у тебя план?
- Чертовски прост. Никаких сомнений. Если нужно будет убивать - я убью. Одного, двоих, сто человек. Мне уже безразлично, какое количество теней явиться требовать отмщения. Я еду, мон шер ами.
- На чем едешь? Сейчас в Мардаканы тебя согласится везти только такой же идиот, как и ты...
- Ничего, дураков на свете много. Если не отыщу одного сам, то Бог отыщет для меня его обязательно?
- Не знаю, кто из вас двоих посодействовал, но с дураками у тебя проблем не будет, - обречено произнес Слава, поднимая телефонную трубку.
Он быстро набрал номер и сказал кому-то: "Все остается в силе..." Потом встал и подошел ко мне.
- Моя кандидатура утверждена на роль идиота, - произнес он с грустной улыбкой. - Мне было необходимо убедиться в твердости твоего желания, то есть, я хотел сказать, неизлечимости твоего безумия...
- Ты? И думать не смей. Мне терять нечего. А ты... Если, не дай боже, с тобой что-то, я на себя руки наложу. Выбрось из головы.
Я замолчал. Года действительно изменили моего друга. Я не ощущал в нем колебания, той слабинки, которая давала мне в былые времена возможность настоять, изменить его решение, которое чем-то могло повредить ему.
- Хорошо. Чем ты можешь помочь?
- Быть может, я и слаб, - усмехнулся Слава, выдвигая ящик комода, но у меня имеется универсальный уравнитель господ Смита и Вессона.
В его руке был револьвер.
- И у старика, и у ребенка - шансы равны, - произнес он, с любовью взирая на оружие. - Да. И кроме всего прочего, мне неудобно перед Владом.
- Это еще кто?
- Наш водитель. Моя правая рука и вообще мастер на все руки. В десять он будет ждать нас в квартале от моего дома.
- Прошу, позволь мне пойти одному. Насколько я понимаю - это мафия. Если тебя узнают...
- Во-первых, не мафия, а крупный бизнес, а во-вторых, я делаю это не для тебя, а исключительно ради физической науки, - с улыбкой ответил он и, посерьезнев, добавил, - а главное - ради себя. Каждый обязан хоть раз в жизни сделать что-то невозможное, неразумное... Ты не представляешь насколько это безрассудно идти против Этибара .
- Хорошо, ты - ладно... Но Влад. Его зачем же подставлять?
- Знаешь что, моральные мучения по этому поводу предоставь мне. Еще не единожды за время нашего сотрудничества этот человек не подвел меня ни с одним делом: будь то решение компьютерной задачи или ручная погрузка автогрейдера.
- Тебе не надо...
- Мне лучше знать. Боюсь, с твоим отъездом все неразумное в моей жизни окончится. Так что carpe diem - лови мгновение.
- Хорошо, - согласился я, - только ужинать не будем.
- Почему же?
- Полегче будет, когда брюхо словит пулю.
- Обещаю пристрелить тебя в этом случае.
- Гуманизм всегда был твоей отличительной чертой.
Вечер незаметно приближался к назначенному часу. Я неподвижно сидел в кресле. Славик, расположившись за столом, усердно полировал и без того сверкающую поверхность револьвера.
- Знаешь, - наконец решился нарушить он молчание, - я был сегодня в библиотеке.
- По твоему тону и выражению лица можно решить, что посещение библиотек жутко непристойное занятие.
- Я уже не в том возрасте и статусе, чтобы просиживать штаны за деревянными столами, исписанными книжными фразами и неприличными выражениями.
- Поросенок рос, рос и вырос в большую...
- Не скоморошничай, - перебил меня Слава. - Я серьезно.
Он положил револьвер и повернулся ко мне.
- Ты же знаешь, я до вчерашнего дня относился к религии только в той мере, в какой она относилась к моим делам. Ты понимаешь, что я хочу сказать.
Я кивнул.
- Имиджу делового человека умеренная набожность никогда не помешает. Но ты... сегодняшняя ночь...- Слава замолчал на мгновение, изыскивая слова. - Я не спал остаток ночи. Думал о тебе, о Боге. Я ничего не понимаю, Тим. Ничего...
- Что ты хочешь понять?
- Почему эта религия? Как ее там... зороастризм? Не иудаизм, христианство, ислам... Почему почти забытая религия? Я искал ответ сегодня в книгах. Да, есть что-то любопытное. Но почему зороастризм?
- Тебе не кажется, что мы слишком большое значение придаем всяким "измам"? В царстве небесном понаставили не меньше пограничных столбов, чем в земном. Дело не в религии. В вере. А зороастризм? Юмор у него такой. У Бога...
- Юмор. Гм... Вера. Хорошо пусть вера. Вера во что? Иудеи, христиане, мусульмане - не все они такие прагматики, как я. Кто-то действительно верит фанатически. Но во что и зачем? К религии относятся также как к службе. Только в одном случае добиваются должностей и пенсий, а в другом милости божьей и загробного блаженства. Поэтому мой прагматизм был куда лучше набожности иных. Но ты смешал и теперь...
- Возможно к Богу следует относиться как к отцу, то есть, как к кому-то, кто может оказать поддержку в трудную минуту, кому ты, маленький человек, не безразличен.
- Мальчик, ты сделал хорошо - папочка даст тебе конфету, мальчик ты сделал плохо - снимай штаны...
- Не утрируй. Я не о страхе говорю, а о стыде. Бог - нравственный идеал, всегда правый, всегда праведный... Разве тебе не было бы стыдно, если бы ты поступил подло и гадко, и твой отец об этом узнал бы?
- Было бы, - согласился Слава, скривив рот. - Но наши отцы не безгрешны. Я чувствую, ты сам не веришь в свои слова.
- Если не верить, то разумному человеку не стоит жить. Мы - дети идеального отца. И как дети, мы все в разном возрасте по отношению к нашему отцу-богу. Вон тому молящемуся три года, тому философствующему - пятнадцать, а тот ворующий - блудный сын, другой - бьющий поклоны - и вовсе дебил.
- Положим так, но почему тогда "конфетка" чаще всего достается плохишу?
- А с чего ты решил, что "конфетка" дар от Бога?
- Хорошо, пусть Бог - некий нравственный идеал. Но посмотри на себя. Сколько ты всего натворил. Крови сколько... - Слава осекся и виновато добавил, - извини, я не хотел.
- Нет-нет, ты прав, - согласился я, задумавшись.
- Правда, я не хотел тебя задеть. Ты не виноват, ведь не по своей воле... Но Меч Митры... Митра - ангел справедливости, договора. Неужели божеская справедливость - убийство и кровь?
- Я убил человека, еще не владея мечом. Да-да, Слава, не смотри на меня так. Ты был прав относительно Торквемады. Я зарезал профессора Джабейли. Так что справедливость у Бога одна, но трактуют ее даже ангелы по-разному, - я замолчал, по-покойницки сложил руки на груди, и продолжил, - я думаю, что дело в жизни. В отношении к ней как таковой. В своем существовании человек не имеет никаких доказательств о бытии Господа, кроме смутного ощущения чей-то руки - благоденствующей и карающей. Господь как бы существует вне нашей реальности, по отношению к ней он нереален. Поэтому, наверное, с точки зрения Господа, наши жизни, как нечто существующее вне его бытия, также нереальны. Ему тоже нужны усилия, чтобы поверить в нас. Только его мысль может пробиться сквозь границы миров. Она влияет на людей, в их многих неосознанных поступках - его желания и требования. Он дает жизнь, он убивает, если мы не оправдываем его надежд.
- То есть, ты хочешь сказать, что, так как смерть есть только переход из одного бытийного пространства в другое, твои зверства - детские шалости любимчика главы семьи. Хорошо, положим так. Но зачем мы должны оправдывать чьи-то надежды. Зачем вообще ему требуется на нас что-то возлагать?
Я развел руками и состроил глупую физиономию.
- Я вычитал сегодня, что у твоих зороастрийцев существовала весьма интересная концепция, относительно роли человека во всей этой кутерьме, зовущейся миром. Они считали, что, выбирая между добром и злом, человек в конечном итоге решает исход борьбы между Ахурой - добрым началом и Ахриманом - началом зла. И вот что еще интересно: они относились спокойно к бедам, полагая, что миру отведена некая мера зла. Если зло случилось, то, следовательно, его меньше осталось в той доле.
- Полигон. Минные поля алчности, полосы препятствий праведности, блиндажи храмов, - задумчиво пробормотал я, - И горе, и благо...
- Что "горе и благо"?
- Горе, что мы не уверены в существовании Господа и в этом же благо.
- Но тогда не совсем понятна целесообразность твоего явления в качестве карающего ангела.
- В том и дело, - вздохнул я.
- Слушай, а что, собственно говоря, изменилось с твоим появлением? Ты пророчествуешь? Благословляешь? Судишь?
- Нет. Разрушаю.
- Так, сейчас все этим занимаются. Как писал Гете: "Достойно гибели все то, что существует".
- Но со мной божья сила, священный меч и его мудрость!
- Для разрушенья. Правда, насчет мудрости сомневаюсь... Но почему Божья? Кому и как докажешь? Ты просто еще одно аномальное явление. Сладостный материал для парапсихолога. Так что ничего не изменилось, мой ангел. Одним ненормальным больше, одним меньше в безумном городе. Благодать пролита в песок и, быть может, сознательно.
- Ну, что ж... Пусть ужаснется смерть.
- Не возражаю, - согласился Слава, отправляя револьверный барабан в гнездо и поднимаясь. - Мы слишком заболтались, время пришло, а посему командуй, мой генерал, "подъем" и доведи до сведения вверенных тебе войск, что с ними Бог.
- Ну, как же без него, - весело сказал я, одевая перевязь с мечом через плечо - так было много удобнее.
- Кстати, имей в виду, - предупредил меня Слава, когда мы выходили, все это время я нахожусь в обществе своей домработницы.
- Железобетонное алиби, - восхитился я.
Мы быстро спустились вниз, прошли через ворота и повернули за угол. Улица была непривычно пустынна. У тротуара стояла "Волга" с заляпанными грязью номерами. Слава открыл заднюю дверь.
- Все в порядке, Влад, - сказал он водителю, пропуская меня вперед.
- Отлично, - буркнул человек за рулем. Тело его было весьма обширным, но пропорционально сложенным. Глаза, искаженные толстыми линзами очков, казалось, с одного взгляда узнали обо мне все возможное и невозможное. Не знаю, действительно ли он мастер на все руки, но то, что он мастер заплечных дел, сомнений не возникало.
Заурчал двигатель. Я сунул руку под плащ и крепко сжал рукоять меча. Мое второе "я" ответило теплом и покоем.
"Все будет хорошо, хотя бы потому, что мы этого достойны", - тихо сказал Влад, и машина понеслась по улицам города.
- Что слышно? - поинтересовался Слава.
- Будет нелегко, - ответил Влад, - на дорогах заслоны, у города войска.
- Ты думаешь...
- Ночью. Ничего прорвемся.
Я никогда не видел ночной город таким. Обычно жизнь в нем затихала постепенно, но абсолютной тишины практически так и не наступало. Теперь же, казалось, побежденная чума вырвалась из лабораторных оков. Кладбищенское безмолвие царило в одних кварталах, в других же толпились возбужденные люди, будто вот-вот должен был грянуть карнавал. Препятствий нам никто не чинил, и вскоре мне стало казаться, что наш экипаж минует безобразие смут. Напрасно. На Азизбековском кругу дорога оказалась перегорожена машинами, запружена людьми. Мы остановились. К автомобилю бросились люди, я схватился за меч.
- Спокойно, - сквозь зубы сказал Слава.
Влад вынул из бардачка какие-то бумаги и протянул их бородатому мужчине, настойчиво что-то допытывающемуся. Этим кажется, пикетчики удовлетворились. Во всяком случае, они закричали толпе: "Йол вер, йол вер". Люди расступились, позволяя нашей машине проехать, чем Влад немедленно и воспользовался.
- Что это были за бумаги? - спросил я, когда машина уже неслась по Бейюкшорскому шоссе.
- Индульгенция Народного Фронта и лицензия на отстрел врагов независимости, - невозмутимо ответил Слава и хитро улыбнулся.
Я не стал ничего уточнять. Когда машина въезжала на Сабунчинский круг, что-то громыхнуло, затрещало.
- Началось, - провозгласил Влад, как архангел Гавриил. - Теперь только держись.
Вместо того чтобы ехать по шоссе на аэропорт, он свернул к железнодорожной станции. Пролетев по мосту, мы повернули налево, но железнодорожный переезд проезжать не стали, а поехали по ужасной, засыпанной щебнем дороге, шедшей параллельно рельсам. Даже за барабанным боем камешков о днище слышался шум боя, а может быть, бойни. Было похоже, что стреляют совсем близко. Мы ехали через Бюль-бюли в сторону Амираджан. Для такой отвратной и темной дороги скорость была умопомрачительна. Я вжался в сиденье и с ужасом следил за мельканием домов за окном. Наконец мы пересекли железнодорожное полотно и выехали на шоссе. "У, шайтан!" - расстроился Влад. Впереди стояло два танка и десяток людей в пятнистой форме. Очередь трассирующими пулями пропорхнула где-то над нами. Влад резко затормозил. Машину занесло, но, к счастью, не опрокинуло. Со всех сторон на нас глазели простые лица и дула автоматов. От нескромных взглядов последних мне сделалось нехорошо.
- Давай из авто, педерасты, - добродушно скомандовал крепкий мужик с офицерской звездочкой на фуражке.
- У нас разрешение, - попытался возразить Слава.
- А ну, вылазь, - гаркнул солдат и ткнул Влада автоматом. Мы повиновались.
- Вот приказ, - протянул грубияну листок Влад.
- Обыскать, - приказал офицер, вглядываясь в бумагу.
- Охо, - протянул белобрысый солдатик, вынимая пистолет из кармана Славы.
Другой ничего не сказал, а просто бросил на землю обрез и гранату, обнаруженные у Влада. Обыскивающий меня никак не мог сообразить, что за длинная штука находится под моим плащом. Боюсь, что в его голове крутились самые непристойные предположения.
- Какие люди пошли, - ехидно заметил офицер, - все да при оружии. Вон парнишку со взрывчаткой задержали, - ткнул он пальцем в сторону лежащего на земле человека со связанными руками.
- Но штаб округа...- попытался возразить Славик.
- Плевать, вашу мать, и...
Но окончить сочную тираду ему не дал роющийся в машине солдатик.
- Здесь бумаги с печатями, на которые нам сказали обратить особое внимание! - закричал он возбужденно, протягивая командиру верительные грамоты Народного Фронта.
- Так, - угрожающе протянул офицер.
Глаза его сузились и не предвещали особых удовольствий. Я мягко пнул коленкой в пах солдата, безуспешно пытавшегося отвязать меч. Мгновение - и его командир ощутил необыкновенную привлекательность холодного оружия. Солдаты заворожено уставились на мою сияющую фигуру.
- Если не хочешь любоваться своими кишками, - предложил я миролюбиво, прикажи сложить оружие.
Офицер пробормотал что-то невнятное.
- Как твоей душеньке угодно, - с сожалением сказал я, медленно распарывая его униформу.
- Сдать оружие! - заорал офицер, - всем сложить оружие! Кому сказал!
Через несколько минут десять безоружных людей обречено смотрели на мою искрометающую фигуру.
"Боже мой, - думал я, - неужели наука ненависти тоже в твоих планах. Неужто эти дети в униформе питают чье-то жертвенное пламя? Если это испытание, то зачем калечить слабых? Лучше сохрани их, пока они слабы. Если это кара, то почему ничего, кроме развращения нет в ней? Если это жизнь, то почему она так бессмысленна. Если так все сделано, тогда существует только одна истина - Я, МОЯ СИЯЮЩАЯ ПЕРСОНА. В ТАКОМ СЛУЧАЕ ЖИЗНЬ ЭТО МЕРЗОСТЬ, ЭГОИСТИЧЕСКАЯ КЛОАКА"
Смущенное покашливание Славы, вывело меня из состояния оцепенения. Уж очень мой друг любил театральность.
- А из танков? - спросил я, решив обставить свои дальнейшие действия, в угоду ему, как можно эффектнее.
- Всем покинуть технику, - крикнул мой заложник.
Из танков нехотя вылезли водители.
Влад поднял с земли автомат и, передернув затвор, направил дуло на солдат.
- Меня, меня развяжите! - закричал связанный человек. Я оставил бесполезного теперь солдафона и элегантно перерезал ремень на руках пленника.
- Спасибо, спасибо! - бросился ко мне, чуть не наткнувшись на меч, человек. - Я Алексей. Алексеем меня зовут. Вы что, фосфором намазались?
Я кивнул.
- Что я должен делать? - спросил он, удовлетворив любопытство.
- Взгляни, остался ли кто-нибудь в машинах, - распорядился я.
Нацепив очки, наш новый знакомый ринулся к танкам. Да, он был из тех, кто с легкостью и наивностью дарит смерть. Я же подошел к куче оружия и двумя ударами превратил ее в кучу металлолома, почувствовав себя на мгновение Сизифом, катящим камень в гору...
- Поехали быстрей, - заторопил нас Слава.
- Там никого нет, - доложил Алексей.
- Чудненько, - улыбнулся я, нарезая колечком пушечный ствол первого танка. Со вторым продуктом человеколюбия я обошелся не менее справедливо. Слава был доволен. Думаю, что если бы не моя ангельская миссия, он очень скоро стал бы демонстрировать меня за деньги - у каждого свои недостатки. Я еще раз окинул взглядом "поле битвы", натолкнулся на опечаленного офицера, сиротливо стоящего в стороне от неунывающих солдат.
- А тебя отдадут под трибунал, - успокоил я его, садясь в машину.
- Меня не оставляйте, - завопил Алексей, волоча за собой рюкзак.
- Что там у тебя? - поинтересовался у него Славик.
- Взрывпакеты, - застенчиво признался он.
- Мы не на салют едем, дорогой, - объяснил Влад, - там будут стрелять.
- Садись, - разрешил я, подвинувшись.
- Но...- попытался возразить Слава.
- Не "но", а божья воля, сын мой, - перебил я его.
- Спасибо, - поблагодарил Алексей, усаживаясь рядом со мной.
- Я буду звать тебя "пиротехник", - сказал я ему.
Пиротехник не возражал. Почему я взял его с собой? Сложно сказать. Если в человеке есть потребность разрушать, пусть лучше он реализует ее во благо неизменной справедливости. Да-да, справедливость способна менять цвета. Особенно свойственно это качество политической справедливости. Сегодняшних героев она превращает в завтрашних предателей. Тебе повезло, Пиротехник. Ты попал в руки Ангела. И почему тебя так любит Бог?
Машина быстро набрала скорость. Дорога больше не предвещала неожиданностей. На душе было радостно. Я ощущал себя сильным человеком и за своими плечами чувствовал сильных людей. Надо мной был бог, подо мной земля - я был благословлен первым и твердо стоял на втором.
За окном давно уже перестали мелькать городские дома. Мы подъезжали к Мардаканам.
- Останови, - тронул водителя за плечо Слава, - мы должны все обсудить.
Влад сбросил скорость и, свернув на обочину, выключил двигатель.
- Значит так, - деловито сказал Слава, разворачивая кальку, - это план усадьбы Этибара .
- Звучит-то как, - пробормотал я.
- Если ты думаешь, что эта бумажка стоила дешево, ты очень ошибаешься.
- Я шучу...
- Может это и так, но Этибар никак не похож на офицера-резервиста доблестной Советской Армии, так что мне совершенно не ясна твоя эйфория.
- Все, все... Я весь во внимании.
- Так вот, - продолжал Слава, - дом занимает приличную территорию в шесть гектаров и охраняется, как резиденция главы колумбийского картеля. Его окружает каменный забор высотой 3 метра, отштукатуренный цементом, перемешанным с битым стеклом, так что к нему лучше даже не прислоняться. Поверх забора идет колючая антипехотная проволока, на которую на ночь подается высокое напряжение.
- А если обесточить? - предложил Влад.
- На этот случай у них есть движок.
- Но какое-то время у нас будет, - возразил я.
- Верно, - согласился Слава, - но кроме проволоки под напряжением у ограды установлена инфракрасная сигнализация, а она в случае обесточивания центральной сети, автоматически переключается на аварийное питание.