- Подожди.
- Ну? - вопрошающе уставился на меня Слава.
- Хорошо, пусть действительно есть какая-то преступная группа, но как ты объяснишь, что мой меч режет металл?
- Научный феномен. Как учили нас материалисты - если пропала материя, значит мы достигли предела, до которого ее знали.
- Пусть так. А Димов, Максим Димов? Он же не угрожал мне. А тот старик-смотритель?
Славик пристально посмотрел на меня, потом опустил глаза и тихо сказал:
- Инквизитор Торквемада был твердо уверен, что следует божьей воле.
Славик поднялся и направился к двери. На пороге он остановился.
- Отдай его, Тим. Это - единственный выход.
Мне захотелось швырнуть в него бутылку из-под бренди, но она, к сожалению, была не совсем пуста. Пока я соизмерял приоритеты, друг юности скрылся. Злость кипела во мне. В нездоровых парах жизнь казалась невыносимо тяжкой. Может быть в самом деле, я ненормален. Меч своими необычными свойствами подтолкнул меня к безумию. Мания преследования, раздвоение личности, садистические наклонности... Да-да, я болен. Урод, маньяк и садист...
"Будь все проклято!" - простонал я, хлебнув коньяку прямо из горла бутылки, не без труда поднялся, намереваясь пройти в комнату для гостей. Потолок попробовал поменяться местами с полом, но я не позволил ему своевольничать. Главное для человека - не наделять вещи разумом, иначе не успеешь оглянуться, как они тебя его лишат. Размышляя над этим положением, я добрался до отведенной мне комнаты. Она была великолепна. Молодец Славик. Он действительно чего-то добился. У него есть репутация, материальное благополучие, уверенность в себе. Что есть у меня? Что я приобрел со своей "сумма философии". Ничего, кроме безумия. У японских самураев был кодекс чести "Хагакурэ бусидо" - "Путь воина, скрытый под листьями". В нем утверждалось, что смерть не позорна, ибо она не несет бесчестья и что для человека, не достигшего цели в этой жизни, лучше всего умереть. Лучше всего умереть... Я прошел в коридор, взял меч и вернулся обратно в комнату. Смерть и неприятности - вот, что сеял я вокруг последние дни. Доброе, вечное... Пустота - больше ничего не занимало меня. Пустота - решение неразрешимого. Перед моими глазами одна за другой возникали страницы из старой книги.
...один из подданных его светлости сказал: "Когда жизнь и смерть одинаково не бесчестны, - останови свой выбор на жизни". Но он имел в виду выразить обратное тому, что сказал. В другом случае он заметил: "Когда вы не можете решить: идти или не идти? - лучше не ходите"
Он добавил: "Когда вы задаетесь вопросом: есть или не есть? - лучше не ешьте. Когда вас мучит вопрос: умереть или не умереть? - лучше умрите".
"Лучше умрите", - произнес я вслух, пробуя слова на вкус и обретая в них смысл. Ножны звякнули, упав на пол, к ногам. Я сел на край кровати, зажал клинок между ладоней, и приставив его острие к груди, соскользнул вниз. Некоторое время я лежал неподвижно. Грудь саднила, но никаких других неприятных ощущений я не испытывал. "Неужели смерть такова", - подумалось мне. Я открыл глаза. Меч был вонзен в мою грудь, но ни капли крови не пролилось. Удивленный, я поднялся. Похоже, я был жив, я был материален. Что за комедия!? Я вырвал меч из груди и с удивлением обнаружил, что рассечена только одежда. Разъяренный, я размахнулся и нанес страшный удар по руке. Кисть осталась на месте, но рубашка лишилась манжета. Я резал, бил себя клинком. Лоскуты одежды, как конфетти, покрыли пол, но тело мое было невредимо. Обессиленный, я опустился на кровать. Даже с собой покончить и то толком не смог. Наверное, раньше я жил под именем Гуддини. Но, Господи, не лыком шит твой слуга. Смеясь, я прошел на кухню, где без труда нашел хороший остро отточенный нож. Чтобы удостовериться, я провел им по ладони - кровь хлынула из пореза. Некоторое время я размышлял, в какую часть тела мне вонзить стальное жало и, остановившись наконец на солнечном сплетении, переложил нож в левую руку, чтобы вытереть вспотевшую ладонь правой, но... Пораженный, я замер - левая ладонь, только что рассеченная мною... Я бросил нож, смыл кровь с руки и вместо раны обнаружил багровый рубец. Он светлел на глазах и вскоре растворился вовсе. "Есть человек - есть проблема, нет человека, нет - проблемы", - вспомнилась мне циничная фраза одного из народных любимцев, но, оказывается, он ошибался. Человека не было - был Ангел, а проблема оставалась. Особенно проблема с одеждой - коей трудно было назвать лохмотья неизвестным образом удерживающиеся на мне.
Я лег в чудную постель и отдался сну - что мне оставалось делать, если отдаться смерти не удалось?
Бурной рекой текла земная твердь. Много предметов нужных и ненужных несли могущественные потоки. Далеко, почти по соседству с неподвижными звездами, лежал остров. Он изредка тяжело вздрагивал, страдая под тяжестью искусственного образования. Все ближе и ближе мрачные стены. Я над ними. Замерло все, повинуясь приказу неизвестного механика. Здесь стоит дом. Шакалы стерегут его темную тайну. За окном, за тяжелыми шторами, старик и женщина рядом. Это... Огромные крылья заслонили свет... Птица... Ужасное зловонное тело обрушило свою мощь на меня. И когти... Страшные когти тянутся к пылающему сердцу.
"Прочь... Пошла прочь... Прочь!" - закричал я, отталкивая птицу, оказавшуюся на поверку одеялом. Снова кошмары... Я поднялся. По всей видимости, сон более не вернется ко мне. Саднила спина. Что-то я упустил. Какая-то мысль, очень ценная мысль, возникла у меня сразу после пробуждения. Хотелось пить. Я прошел на кухню. В холодильнике пирамидой возвышалось пиво. Я, с удовольствием вскрыл банку с изображением сельского домика. Домика?! Да! Дом! Он... В этом доме была Мила, я и он... Этот дом я отыскал тогда в памяти веселого мальчика - упокой его душу Господи. Ясная четкая картина возникла перед моим взором: обнесенный высокой оградой двухэтажный дом с порталом в колониальном стиле. К моей радости, на подоконнике лежал карандаш, а на столе салфетки. Выбрав удобный ракурс, я принялся за рисование.
- Ты хоть знаешь, который час? - спросил, неожиданно появившись, заспанный Слава.
- Знаю! - возбужденно закричал я. - Знаю, где Мила!
- Не ори так, - поморщился мой друг, - Господи, что с твоей спиной и твоим бельем?
- Оставь. Смотри, я нарисовал...
- Да ты весь в крови, - не унимался друг, - сними майку.
Я повиновался. То что осталось от нее, после моих упражнений с мечом, действительно было в крови.
- Мама моя! - воскликнул Славик
- Да что там такое?
- Если бы тебя поцарапала кошка величиной с носорога было бы очень похоже. Как ты умудрился?
Слава достал из подвесного шкафчика аптечку. Не дожидаясь ответа, он вылил мне на спину полбутылки перекиси водорода и продолжил монолог старого миссионера:
- Тебе, действительно, нельзя пить. Помнишь, последний раз когда пили, ты себе так ногу разбил, что потом месяц хромал.
- Было, - согласился я, тяжело вздыхая.
- А на пятом курсе института? - продолжал пытать меня Слава, промокая салфеткой рану.
Ужасная боль парализовала меня.
- Кажется, там позабыли финку, - промычал я сквозь зубы.
- Секунду... Сейчас, сейчас...
Меня вновь пронзила боль.
- Боже мой!
- Что случилось? - забеспокоился я.
Славик молча протянул мне треугольный зубец, более всего походивший на чей-то коготь.
- Не маленькая была тварь, - пробормотал я, с трудом справляясь с приливами дурноты.
- Тебе плохо?
- Прошу, уничтожь это, - с трудом вымолвил я, - утопи, выбрось... нет, постой... Это нужно зарыть...
- Почему? - с недоумением спросил Славик.
- Быстрей, иначе будет поздно, - закричал я, оттолкнув друга. Где-то в глубине квартиры родился звук бьющегося стекла.
- Уже поздно, - упавшим голосом произнес я.
- Что происходит, в конце концов?! - возмутился Славик, порываясь покинуть кухню.
- Не ходи, - остановил я его, поднимаясь со стула. - Это мое дело.
- Тебе и правда нужен психиатр.
- Мне это уже говорили однажды. Молчи, - приказал я, выглядывая в коридор.
В квартире царила странная тревожная тишина. Она лгала, пытаясь убедить меня в безопасности окружающего мира, но я чувствовал, я знал - враг здесь и медлить он не будет. Мне нужен был меч. Только рука, соединенная с магическим клинком, даст мне спокойствие и уверенность. Я осторожно двинулся к входной двери - там было оружие и моя надежда. Первая дверь направо гостиная, далее поворот налево - прихожая. Я остановился. Из гостиной вытекал тоненький ручеек тумана, пересекал коридор и, упираясь в стену, поднимался вверх, к потолку. Я предчувствовал, что тщедушность белесого потока обманчива. Как только моя нога пересекла очерченную им границу, сотни белых сталагмитов ринулись вверх навстречу сталактитовым собратьям. Жуткая боль пронзила мозг. Я заорал и рухнул на пол. Казалось, нога была навсегда отторгнута от тела. Надо мной появилось обеспокоенное лицо Славика. Он мне что-то говорил, но слова утекали, огибая сознание.
- Все хорошо, - сказал я ему, - помоги мне подняться.
- Только не думай посылать его за мечом, - послышался скрипучий голос из гостиной - это убьет его.
- Кто со мной разговаривает? - спросил я, нисколько не удивившись.
- Это я с тобой говорю, - голос Славика дрогнул.
- Нет, - не согласился я, - я слышал другой голос - старый и скрипучий...
- Да, я стар, как этот мир, ибо я был тогда, когда еще не было его, а значит и не было старости... Да, я скрипуч, как глыба сползающая по базальтовой плите, ибо наступит время и эта плита опустится к ней...
- Кто говорит?
- Я не слышу ничего, Тим, - со страхом сказал Славик. Дурачок, он полагает, Тим Арский окончательно помешался.
- Ты не видишь туман? - спросил я его на всякий случай.
- Нет.
- Он не видит ничего, - проскрипел все тот же голос, - и сделав шаг вперед, он не увидит никогда.
- Хорошо, - спокойно сказал я.
Взглянув в глаза друга, я резко ткнул его кулаком под солнечное сплетение. Славик, задохнувшись, согнулся. Я заломил его руки назад и, сорвав с его халата пояс, крепко скрутил им их за спиной. Теперь оставалось снять бра со стены и зацепить полы халата за крюк.
- Ты зачем это? Зачем? - с трудом прошептал Славик.
- Не сердись и не кричи. Просто я не хочу тебя потерять. Извини.
- Ты сошел с ума. Развяжи меня сейчас же...
- Ну, освободи его, - заскрипел голос, - и он сдохнет как тот, другой...
Я прошел в гостиную. На спинке кресла, у разбитого окна, сидел большой ворон.
- Это твой паршивый голос скрежещет и нарушает покой чужого дома? спросил я, любуясь синим отливом перьев мрачной птицы.
- Карр, - ответила она и в бусинках загадочных глаз сверкнула пустота. - Тебе не взять его.
- А мне он и не нужен, - сказал я равнодушно, хотя в действительности буря сокрушала мое сознание. Только одно чувство властвовало над тем, что зовется Тим Арский - ненависть. Она, а не любовь правит миром. Последняя лишь ассенизатор, убирающий трупы еще живых людей.
- Карр, ты проиграл, Ангел, карр... - вещала птица, нежась в потоках ледяного воздуха, вносимого ветром в разбитое окно.
Меж ножек кресла плескалось туманное озеро. Тоненький ручеек вытекал из него и вился по ковру к двери, преграждая мне путь.
- Не вздумай шагнуть еще раз через него, Ангел, не вздумай.
- Что ты придумала, мерзкая птица?! - воскликнул я и сомкнул руки так, что костяшки пальцев казались выделанными из мрамора. - Я Ангел и мне пыль мучения живого тела, ибо душа моя бессмертна.
- Здесь нет вреда твоему телу. Здесь смерть души. Она, как воск, растает в мутных водах.
- Я Ангел.
- Когда Ангел дойдет до меча, он будет слюнявой скотиной.
- Хорошо придумано, - одобрительно сказал я, опускаясь на диван, наконец-то, вижу настоящее чародейство, а не примитивные трюки рэкетиров. Но что тебе из этого, животное. Так вечно не будет. Наступит мое время - мой час, день и яркое Солнце.
- Карр, - каркнул ворон и гладь молочного озера вздыбилась, извергая волну, готовую накрыть меня полупрозрачным саваном. Я скользнул вниз, перекатился по ковру и замер, скорчившись, наблюдая, как волна омыла еще хранящий форму моего тела диван. Неожиданно я заметил, что ручеек, преграждавший мне путь к мечу исчез. Я вскочил и метнулся к двери, но теперь колдовство оказалось быстрей человека.
- Ты лгал, что тебе не нужен меч, - проскрипел ворон.
- А ты не столь могущественен, чтобы справиться со мной, - с усмешкой сказал я.
- Но достаточно силен, чтобы...
Птица замолчала, споткнувшись о свое многословие.
- Так что же ты можешь сделать своими детскими фокусами? - задумчиво спросил я.
Птица молчала.
- Тим, развяжи меня. Слышишь? - донесся до моего слуха голос Славика. Он уже не пытался освободиться, не кричал и не матерился.
- Сейчас, - пообещал я, чувствуя, что истина где-то рядом. - Ты за все это время так и не слышал скрипящего голоса и карканья?
- Развяжи меня.
- Так слышал или нет?
- Тим, ты болен. Развяжи меня и мы вместе разберемся с твоими проблемами.
- Отвечай на вопрос, иначе я оставлю тебя висеть здесь, пока твоя Лона не явится выполнять служебно-любовные обязанности.
- Я слышал только, как ты каркаешь и задаешь пустоте вопросы. Это паранойя, Тим.
Промолчав, я прислонился к косяку двери и закрыл глаза. Веки горели. Погруженный в мерцающую мглу, я осознал тяжесть накопившейся усталости. Все эти дни она выпадала мутным осадком на дно моей неприкаянной души и теперь тянула меня вниз, в колодец сна. Бревенчатые стены шпалами убегали назад. Тьма расступалась предо мной и смыкалась позади, поглощая страдания, не поспевающие за моим все убыстряющимся падением. Я ждал удара о водную гладь с покорностью и терпением человека утомленного, но привыкшего жить. Сверкнула черная маслянистая пленка. Мерцающая поверхность вспенилась и я ушел во мрак тяжелых вод. Все та же комната, коридор. В водной невесомости легко и привольно. Я оттолкнулся от стены и поплыл, еле шевеля ногами. Подгребая рукой, повернул налево. В углу смятый плащ. Он слабо фосфоресцирует. Подобно чудесной жемчужине в его складках спрятан жезл моего бытия. Он зовет меня и я повинуюсь этому зову. Плащ сдернут. Ослепительный свет пронзает невесомое тело, но рука уже легла на пылающую рукоять. Дверь распахивается предо мною. Там тьма. Где-то мигают два огонька. Я вглядываюсь. То машина, несущаяся по ночному шоссе, обрывающемуся у двери. Все ближе и ближе ее металлическая коробка. В ней четверо. Сидящий спереди дремлет. Нет. Он слеп, но он ведущий. Два луча вырвались из незрячих глаз. Пронзив пространство, они уперлись во что-то позади меня. Я обернулся. На спинке кресла сидел ворон. Расправив крылья, он нежился в сияющих потоках. В сладострастном карканье билось плененное слово. "Приди... Приди..."- скрипел ворон. И незрячий, опираясь на соединяющие их лучи, шел к нему и вел других. Я поднял меч, готовый встретить опасность, но он выскользнул из рук. Горло сдавила спазма. Воздух... Воздух... Но кругом лишь вода.
Жадно хватая ртом воздух, я открыл глаза. Было трудно определить, ушло наваждение или осталось. Я стоял, опершись на дверной косяк, передо мной тек ручеек тумана, а позади матерился человек. Основываясь на последнем, я сделал вывод, что происходящее - реальность. Снова реальность. Давненько не звали меня. Я знаю все про черную птицу. Соединенная с медиумом, она ведет сюда людей, жаждущих крови моей реальности.
"Мерзкая тварь", - пробормотал я, с ненавистью взирая на посланника смерти, - я так долго был ничем, что если я должен стать мертвецом, то не все ли равно, когда им быть. А главное, мне удастся стать хоть чем-то...".
Я глубоко вздохнул и бросился вперед, через туманный поток. Ужасная боль вгрызлась в мозг, но я продолжал движение, пока не рухнул на пол. Туман вспыхивал вокруг и раскаленной лавой втекал в легкие, выжигая в них кислород. Я ничего не видел, но продолжал ползти, ползти к намеченной цели. Сквозь шум в ушах, я услышал хлопанье крыльев и кровожадный клич птицы. Она обрушилась на мою спину, терзала мое тело когтями, пыталась клювом дотянуться до глаз. Кто-то кричал, быть может, связанный человек, но звали не меня, Прометея, а Арского, какого-то Арского... Ткань рассудка рвалась. Его клочья оставались позади в кровавых лужах... Я полз... Туман застилал глаза, но сквозь его кровавую пелену явилось сияние... Я уже не знал, что это, и не хотел этого... лишь последний лоскут сознания подвинул меня протянуть руку. Цилиндрический предмет лег на ладонь. Я дернулся, прошитый искрой, испепелившей боль. Голубая молния пронзила пространство и рука моя в круговом движении разъяла враждебный мир. Птица в последнем яростном движении бросилась в лицо, но наткнувшись на сияющий клинок, упала, расчлененная к ногам. Ее агонизирующие части продолжали тянуться ко мне, но смерть уже поменяла хозяина. Опустошенный, я опустился на колени. Слава Богам, слава Героям!
- Тим, ты жив? - послышался незнакомый голос.
- Мертв, - глухо ответил я, поднимаясь с колен.
Это странное имя "Тим". Мне кажется, оно принадлежит кому-то из близких. Только не могу вспомнить этого человека. В раздумье я прошел из прихожей в коридор.
- Что это было? - спросил у меня мальчик, связанный и прицепленный полами странного одеяния к крюку, вбитому в стену.
- Враг, - ответил я просто, силясь вспомнить его.
- Может быть, ты соизволишь меня развязать, Тим? - сердито поинтересовался незнакомец.
Я ошибся - он конечно, не мальчик, но выглядит чрезвычайно молодо. Только почему этот человек обращается ко мне "Тим"?
- Вы ошиблись, - решил я поправить его, - мое имя Прометей.
По всей видимости, я сказал что-то ужасное. Лицо человека исказилось. Он выглядел явно потрясенным. Неожиданно в глазах потемнело.
Дорога, уходила вдаль, к звездному небу. По ней ко мне кто-то шел. Ничего примечательного в нем не было, ибо не было даже лица. Фигура остановилась вблизи и я услышал голос: "Отдай то, что нельзя отдать, возьми то, что нельзя потерять..."
Я выставил перед собой меч. Существо протянуло к нему руки и схватило голыми ладонями обжигающий металл. Послышалось шипение. Существо задрожало. Капюшон с его головы откинулся и я увидел лицо... Свое лицо. Лицо Тима Арского. Я потерял равновесие. Мир опрокинулся, но это продолжалось не более мгновения.
- Прощай, Тим, - сказала фигура, удаляясь.
- Прощай, Прометей, - прошептал я ей вслед.
Небо посветлело. Звезды посыпались со слабеющего небосвода и когда он окончательно обернулся каменными стенами, они обрели лучший мир.
В глазах Славика можно было прочесть столько всего, что я молча обрезал полы халата и пояс, стягивающий его руки.
- Что ты натворил, - ничего не выражающим голосом произнес мой друг. Его взгляд блуждал где-то за моими плечами.
- Все хорошо, родной... теперь все хорошо, - успокоил я его, обнимая. Славик молчал. Мне было нетрудно понять его состояние.
- Извини. Я безусловно во всем виноват. Если желаешь, я уйду...
- Не желаю... Мы с тобой оба сошли с ума. Но как это объяснить Лоне? Как?
Коридор походил на подсобку скотобойни - стены измазаны кровью, мебель разбита и опрокинута.
- Скажи, что я поклонник культа Вуду, - предложил я, улыбнувшись.
- Это была шутка? Мне сложно реагировать на твой юмор адекватно, - умно выразился Слава, рассматривая рассеченную тушку птицы. - Будто фрагмент из дешевого ужастика.
- Это нужно сжечь, - жестко сказал я, - опасность миновала, но она может придти вновь.
- Я ничего не понимаю, ничего...
- Это нельзя понять, в это нужно поверить. Мы, люди, так уверены в себе, в своих силах, так независимы от окружающего мира. Этот мир мстит. Жестоко мстит. Он снова ввергает нас в варварство, но не от безграмотности и незнания, а от просвещенности и высокого самомнения...
- Боже, твоя спина - кровавое месиво, - оборвал мое философствование Слава, - здесь одним швом не обойдешься. Он усадил меня на табурет, взял склянку со стола и тотчас уронил ее на пол.
- Чисто. Затянулись. Раны затянулись, - растерянно пробормотал он.
- Велика сила Господа, - сказал я с облегчением.
Ответом мне было молчание, ибо что спрашивать, когда приходит вера?
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ПЕПЕЛ
"...Ведь телесная оболочка людей точно такая, как дерево.
Когда его посадят, оно растет, поднимается и вырастает.
Затем его ломают, обрубают и кладут в огонь, и огонь его
сожжет и впитает в себя, а Благой ветер развеет пепел по
миру и, в конце концов, донесет его к тем, кто сажает его
или кто видел, и кто не узнает, было ли их или нет".
Наставление мудрецов маздаяснийцам
Я открыл глаза. В эту пору трудно определить время суток, не взглянув на часы. Тусклый квадрат окна, очерченный на ярком полотнище штор, месмерически притягивает взгляд. Блуждая среди слабых разводов узора, устаешь, сдаешься и скоро проваливаешься в сон, чтобы, проснувшись, некоторое время спустя вновь увидеть все тот же квадрат и тот же узор. И так пока не насытишься, пока отвращение не сгложет сладостное забытье. Вот и сейчас я лежал и пытался отделить замысловатую роспись материи от потоков света. Некоторое время назад хлопнула дверь - Слава ушел, чтобы, воспользовавшись какой-то случайностью, которая, несомненно, представится ему, найти странный дом и его владельцев. Он вернется гордый, радостный и огорченный одновременно, а потом случится то, чего не быть не могло. Но это только будет, только случится. Пока же свет владел замысловатым узором и притягивал взгляд моих расслабленных глаз. Секунды складывались в минуты, минуты в часы - я скользил на гребне временной волны, но потом, не удержавшись, рухнул вниз и секунды защелкали мимо, я продолжал падать и минуты тронулись вспять, уступая часам. Господин Бергсон считал, что время... Но какое мне дело до господина Бергсона, когда покойники встают из могил. Кто-то тронул клавишу "Повтор", не обратив внимания на надпись "Опасно для жизни!". Возможно, я пропустил первый показ.
- Мы снова здесь, - сказал Улисс Брук, прислонившись к мраморной колонне щекой.
- Похоже на то, - равнодушно пробормотал Максим Димов, ощупывая багровый рубец, разделяющий его лицо на две не совсем симметричные половины, - паршиво сработано, Улисс.
- А вы чего хотели? Когда пироги печет сапожник, а сапоги тачает пирожник, лучшего результата ожидать не приходится.
- Да уж...
- Не знаю, чем вы недовольны, но для непрофессионала сделано неплохо. В вашем лице появился даже некий шарм.
- Не хамите, - угрожающе предупредил Максим Максимович.
- Нет, что вы, дорогой. Совсем нет. Просто, я в благостном состоянии духа, - признался Улисс, с удовольствием вдыхая прелый аромат леса, - всему причина время года. Осень...
- Какая осень?! Вы совершенно разболтались, - не на шутку рассвирепел Максим Максимович, - Зима. Зима у нас.
- Была, Максим Максимович, была... Это только в банальных интеллектах зима сменяется весною, во всех же остальных случается по-разному. Взгляните-ка вниз, - предложил Улисс, указывая рукой на желто-красный пастельный лес.
Максим Максимович поднялся со старого скрипучего кресла, подошел к Улиссу и, опершись на холодный камень перил, долго вглядывался в бледные дали. Лицо его менялось, в серых глазах возникало какое-то неизвестное чувство. Не отрывая взгляда от желтых полотен, он странно заговорил:
Я (не веря) и вещий мой ум
Мы воскликнули разом:
"Психея! Кто тут спит?"
Я и вещий мой ум...
И Улисс также странно отвечал ему:
"Улялюм, - подсказала Психея,
Улялюм! Ты забыл Улялюм!"
Сердце в пепел упало и в пену
И как листья устало застыло,
Как осенние листья застыло...
Улисс умолк, и Максим Максимович, прикоснувшись к его руке, пробормотал:
- И это все...
- И это все Арский, - подтвердил Улисс, широко раскинув руки.
- Никогда бы не подумал.
Они стояли молча, подстраиваясь под печальные декорации, пока Улисс не нагнулся и не принялся собирать с пола листы бумаги, перемешанные с опавшей листвой.
- Мы отвлеклись, - сказал он.
- Чем же нам следует заняться? - спросил Максим Максимович, возвращаясь в свое кресло.
- Лицедейством. Всего лишь лицедейством.
- Хорошо. Я буду Арским...
- Нет-нет, - решительно возразил Улисс, протягивая астрологу бумаги, Арским буду я. Вы слишком пристрастны для этой роли. Вам же лучше удастся воплотить не менее занятный образ профессора Джабейли.
- Джабейли так Джабейли, - согласился Максим Максимович.
- Итак, мы вернемся в день, следующий за днем знакомства Арского с профессором.
- Дорогой Улисс, не забудьте отметить, что тот день не был для нашего героя простым.
- Разумеется, все дни, завершающиеся мордобитием, не простые. Но начнем, пожалуй. Назавтра, ранним утром, Арского разбудил звонок.
- Подождите-подождите, - возмутился Максим Максимович, - а что снилось ему в ту ночь?
- Какая разница?
- Нам стали бы ясны мотивы многих его поступков. Зигмунд Фрейд в монографии, посвященной сновидениям писал, что всякий сон содержит психический материал и при верном...
- Можете не продолжать, - прервал астролога Улисс, шурша бумагами, - у меня ничего не сказано о сновидениях и Зигмунде Фрейде. Тем более, что следуя вашему предложению, нам придется изучать самих себя. Поэтому ограничимся сухим изложением фактов.
- Телефон, так телефон, - пробурчал Максим Максимович, сметая желтые листья с телефонного аппарата. - Алло...
- Да-да, - отозвался Улисс, изображая заспанную растерянность, - С кем имею честь?
- Э-э, - замялся астролог.
- Да, Максим Максимович, обратите внимание как сказано: "С кем имею честь?". Знаете, Арский считает, что подобный вопрос может сбить спесь с любого господина, независимо от социальной значимости.
- Ну? - вопрошающе уставился на меня Слава.
- Хорошо, пусть действительно есть какая-то преступная группа, но как ты объяснишь, что мой меч режет металл?
- Научный феномен. Как учили нас материалисты - если пропала материя, значит мы достигли предела, до которого ее знали.
- Пусть так. А Димов, Максим Димов? Он же не угрожал мне. А тот старик-смотритель?
Славик пристально посмотрел на меня, потом опустил глаза и тихо сказал:
- Инквизитор Торквемада был твердо уверен, что следует божьей воле.
Славик поднялся и направился к двери. На пороге он остановился.
- Отдай его, Тим. Это - единственный выход.
Мне захотелось швырнуть в него бутылку из-под бренди, но она, к сожалению, была не совсем пуста. Пока я соизмерял приоритеты, друг юности скрылся. Злость кипела во мне. В нездоровых парах жизнь казалась невыносимо тяжкой. Может быть в самом деле, я ненормален. Меч своими необычными свойствами подтолкнул меня к безумию. Мания преследования, раздвоение личности, садистические наклонности... Да-да, я болен. Урод, маньяк и садист...
"Будь все проклято!" - простонал я, хлебнув коньяку прямо из горла бутылки, не без труда поднялся, намереваясь пройти в комнату для гостей. Потолок попробовал поменяться местами с полом, но я не позволил ему своевольничать. Главное для человека - не наделять вещи разумом, иначе не успеешь оглянуться, как они тебя его лишат. Размышляя над этим положением, я добрался до отведенной мне комнаты. Она была великолепна. Молодец Славик. Он действительно чего-то добился. У него есть репутация, материальное благополучие, уверенность в себе. Что есть у меня? Что я приобрел со своей "сумма философии". Ничего, кроме безумия. У японских самураев был кодекс чести "Хагакурэ бусидо" - "Путь воина, скрытый под листьями". В нем утверждалось, что смерть не позорна, ибо она не несет бесчестья и что для человека, не достигшего цели в этой жизни, лучше всего умереть. Лучше всего умереть... Я прошел в коридор, взял меч и вернулся обратно в комнату. Смерть и неприятности - вот, что сеял я вокруг последние дни. Доброе, вечное... Пустота - больше ничего не занимало меня. Пустота - решение неразрешимого. Перед моими глазами одна за другой возникали страницы из старой книги.
...один из подданных его светлости сказал: "Когда жизнь и смерть одинаково не бесчестны, - останови свой выбор на жизни". Но он имел в виду выразить обратное тому, что сказал. В другом случае он заметил: "Когда вы не можете решить: идти или не идти? - лучше не ходите"
Он добавил: "Когда вы задаетесь вопросом: есть или не есть? - лучше не ешьте. Когда вас мучит вопрос: умереть или не умереть? - лучше умрите".
"Лучше умрите", - произнес я вслух, пробуя слова на вкус и обретая в них смысл. Ножны звякнули, упав на пол, к ногам. Я сел на край кровати, зажал клинок между ладоней, и приставив его острие к груди, соскользнул вниз. Некоторое время я лежал неподвижно. Грудь саднила, но никаких других неприятных ощущений я не испытывал. "Неужели смерть такова", - подумалось мне. Я открыл глаза. Меч был вонзен в мою грудь, но ни капли крови не пролилось. Удивленный, я поднялся. Похоже, я был жив, я был материален. Что за комедия!? Я вырвал меч из груди и с удивлением обнаружил, что рассечена только одежда. Разъяренный, я размахнулся и нанес страшный удар по руке. Кисть осталась на месте, но рубашка лишилась манжета. Я резал, бил себя клинком. Лоскуты одежды, как конфетти, покрыли пол, но тело мое было невредимо. Обессиленный, я опустился на кровать. Даже с собой покончить и то толком не смог. Наверное, раньше я жил под именем Гуддини. Но, Господи, не лыком шит твой слуга. Смеясь, я прошел на кухню, где без труда нашел хороший остро отточенный нож. Чтобы удостовериться, я провел им по ладони - кровь хлынула из пореза. Некоторое время я размышлял, в какую часть тела мне вонзить стальное жало и, остановившись наконец на солнечном сплетении, переложил нож в левую руку, чтобы вытереть вспотевшую ладонь правой, но... Пораженный, я замер - левая ладонь, только что рассеченная мною... Я бросил нож, смыл кровь с руки и вместо раны обнаружил багровый рубец. Он светлел на глазах и вскоре растворился вовсе. "Есть человек - есть проблема, нет человека, нет - проблемы", - вспомнилась мне циничная фраза одного из народных любимцев, но, оказывается, он ошибался. Человека не было - был Ангел, а проблема оставалась. Особенно проблема с одеждой - коей трудно было назвать лохмотья неизвестным образом удерживающиеся на мне.
Я лег в чудную постель и отдался сну - что мне оставалось делать, если отдаться смерти не удалось?
Бурной рекой текла земная твердь. Много предметов нужных и ненужных несли могущественные потоки. Далеко, почти по соседству с неподвижными звездами, лежал остров. Он изредка тяжело вздрагивал, страдая под тяжестью искусственного образования. Все ближе и ближе мрачные стены. Я над ними. Замерло все, повинуясь приказу неизвестного механика. Здесь стоит дом. Шакалы стерегут его темную тайну. За окном, за тяжелыми шторами, старик и женщина рядом. Это... Огромные крылья заслонили свет... Птица... Ужасное зловонное тело обрушило свою мощь на меня. И когти... Страшные когти тянутся к пылающему сердцу.
"Прочь... Пошла прочь... Прочь!" - закричал я, отталкивая птицу, оказавшуюся на поверку одеялом. Снова кошмары... Я поднялся. По всей видимости, сон более не вернется ко мне. Саднила спина. Что-то я упустил. Какая-то мысль, очень ценная мысль, возникла у меня сразу после пробуждения. Хотелось пить. Я прошел на кухню. В холодильнике пирамидой возвышалось пиво. Я, с удовольствием вскрыл банку с изображением сельского домика. Домика?! Да! Дом! Он... В этом доме была Мила, я и он... Этот дом я отыскал тогда в памяти веселого мальчика - упокой его душу Господи. Ясная четкая картина возникла перед моим взором: обнесенный высокой оградой двухэтажный дом с порталом в колониальном стиле. К моей радости, на подоконнике лежал карандаш, а на столе салфетки. Выбрав удобный ракурс, я принялся за рисование.
- Ты хоть знаешь, который час? - спросил, неожиданно появившись, заспанный Слава.
- Знаю! - возбужденно закричал я. - Знаю, где Мила!
- Не ори так, - поморщился мой друг, - Господи, что с твоей спиной и твоим бельем?
- Оставь. Смотри, я нарисовал...
- Да ты весь в крови, - не унимался друг, - сними майку.
Я повиновался. То что осталось от нее, после моих упражнений с мечом, действительно было в крови.
- Мама моя! - воскликнул Славик
- Да что там такое?
- Если бы тебя поцарапала кошка величиной с носорога было бы очень похоже. Как ты умудрился?
Слава достал из подвесного шкафчика аптечку. Не дожидаясь ответа, он вылил мне на спину полбутылки перекиси водорода и продолжил монолог старого миссионера:
- Тебе, действительно, нельзя пить. Помнишь, последний раз когда пили, ты себе так ногу разбил, что потом месяц хромал.
- Было, - согласился я, тяжело вздыхая.
- А на пятом курсе института? - продолжал пытать меня Слава, промокая салфеткой рану.
Ужасная боль парализовала меня.
- Кажется, там позабыли финку, - промычал я сквозь зубы.
- Секунду... Сейчас, сейчас...
Меня вновь пронзила боль.
- Боже мой!
- Что случилось? - забеспокоился я.
Славик молча протянул мне треугольный зубец, более всего походивший на чей-то коготь.
- Не маленькая была тварь, - пробормотал я, с трудом справляясь с приливами дурноты.
- Тебе плохо?
- Прошу, уничтожь это, - с трудом вымолвил я, - утопи, выбрось... нет, постой... Это нужно зарыть...
- Почему? - с недоумением спросил Славик.
- Быстрей, иначе будет поздно, - закричал я, оттолкнув друга. Где-то в глубине квартиры родился звук бьющегося стекла.
- Уже поздно, - упавшим голосом произнес я.
- Что происходит, в конце концов?! - возмутился Славик, порываясь покинуть кухню.
- Не ходи, - остановил я его, поднимаясь со стула. - Это мое дело.
- Тебе и правда нужен психиатр.
- Мне это уже говорили однажды. Молчи, - приказал я, выглядывая в коридор.
В квартире царила странная тревожная тишина. Она лгала, пытаясь убедить меня в безопасности окружающего мира, но я чувствовал, я знал - враг здесь и медлить он не будет. Мне нужен был меч. Только рука, соединенная с магическим клинком, даст мне спокойствие и уверенность. Я осторожно двинулся к входной двери - там было оружие и моя надежда. Первая дверь направо гостиная, далее поворот налево - прихожая. Я остановился. Из гостиной вытекал тоненький ручеек тумана, пересекал коридор и, упираясь в стену, поднимался вверх, к потолку. Я предчувствовал, что тщедушность белесого потока обманчива. Как только моя нога пересекла очерченную им границу, сотни белых сталагмитов ринулись вверх навстречу сталактитовым собратьям. Жуткая боль пронзила мозг. Я заорал и рухнул на пол. Казалось, нога была навсегда отторгнута от тела. Надо мной появилось обеспокоенное лицо Славика. Он мне что-то говорил, но слова утекали, огибая сознание.
- Все хорошо, - сказал я ему, - помоги мне подняться.
- Только не думай посылать его за мечом, - послышался скрипучий голос из гостиной - это убьет его.
- Кто со мной разговаривает? - спросил я, нисколько не удивившись.
- Это я с тобой говорю, - голос Славика дрогнул.
- Нет, - не согласился я, - я слышал другой голос - старый и скрипучий...
- Да, я стар, как этот мир, ибо я был тогда, когда еще не было его, а значит и не было старости... Да, я скрипуч, как глыба сползающая по базальтовой плите, ибо наступит время и эта плита опустится к ней...
- Кто говорит?
- Я не слышу ничего, Тим, - со страхом сказал Славик. Дурачок, он полагает, Тим Арский окончательно помешался.
- Ты не видишь туман? - спросил я его на всякий случай.
- Нет.
- Он не видит ничего, - проскрипел все тот же голос, - и сделав шаг вперед, он не увидит никогда.
- Хорошо, - спокойно сказал я.
Взглянув в глаза друга, я резко ткнул его кулаком под солнечное сплетение. Славик, задохнувшись, согнулся. Я заломил его руки назад и, сорвав с его халата пояс, крепко скрутил им их за спиной. Теперь оставалось снять бра со стены и зацепить полы халата за крюк.
- Ты зачем это? Зачем? - с трудом прошептал Славик.
- Не сердись и не кричи. Просто я не хочу тебя потерять. Извини.
- Ты сошел с ума. Развяжи меня сейчас же...
- Ну, освободи его, - заскрипел голос, - и он сдохнет как тот, другой...
Я прошел в гостиную. На спинке кресла, у разбитого окна, сидел большой ворон.
- Это твой паршивый голос скрежещет и нарушает покой чужого дома? спросил я, любуясь синим отливом перьев мрачной птицы.
- Карр, - ответила она и в бусинках загадочных глаз сверкнула пустота. - Тебе не взять его.
- А мне он и не нужен, - сказал я равнодушно, хотя в действительности буря сокрушала мое сознание. Только одно чувство властвовало над тем, что зовется Тим Арский - ненависть. Она, а не любовь правит миром. Последняя лишь ассенизатор, убирающий трупы еще живых людей.
- Карр, ты проиграл, Ангел, карр... - вещала птица, нежась в потоках ледяного воздуха, вносимого ветром в разбитое окно.
Меж ножек кресла плескалось туманное озеро. Тоненький ручеек вытекал из него и вился по ковру к двери, преграждая мне путь.
- Не вздумай шагнуть еще раз через него, Ангел, не вздумай.
- Что ты придумала, мерзкая птица?! - воскликнул я и сомкнул руки так, что костяшки пальцев казались выделанными из мрамора. - Я Ангел и мне пыль мучения живого тела, ибо душа моя бессмертна.
- Здесь нет вреда твоему телу. Здесь смерть души. Она, как воск, растает в мутных водах.
- Я Ангел.
- Когда Ангел дойдет до меча, он будет слюнявой скотиной.
- Хорошо придумано, - одобрительно сказал я, опускаясь на диван, наконец-то, вижу настоящее чародейство, а не примитивные трюки рэкетиров. Но что тебе из этого, животное. Так вечно не будет. Наступит мое время - мой час, день и яркое Солнце.
- Карр, - каркнул ворон и гладь молочного озера вздыбилась, извергая волну, готовую накрыть меня полупрозрачным саваном. Я скользнул вниз, перекатился по ковру и замер, скорчившись, наблюдая, как волна омыла еще хранящий форму моего тела диван. Неожиданно я заметил, что ручеек, преграждавший мне путь к мечу исчез. Я вскочил и метнулся к двери, но теперь колдовство оказалось быстрей человека.
- Ты лгал, что тебе не нужен меч, - проскрипел ворон.
- А ты не столь могущественен, чтобы справиться со мной, - с усмешкой сказал я.
- Но достаточно силен, чтобы...
Птица замолчала, споткнувшись о свое многословие.
- Так что же ты можешь сделать своими детскими фокусами? - задумчиво спросил я.
Птица молчала.
- Тим, развяжи меня. Слышишь? - донесся до моего слуха голос Славика. Он уже не пытался освободиться, не кричал и не матерился.
- Сейчас, - пообещал я, чувствуя, что истина где-то рядом. - Ты за все это время так и не слышал скрипящего голоса и карканья?
- Развяжи меня.
- Так слышал или нет?
- Тим, ты болен. Развяжи меня и мы вместе разберемся с твоими проблемами.
- Отвечай на вопрос, иначе я оставлю тебя висеть здесь, пока твоя Лона не явится выполнять служебно-любовные обязанности.
- Я слышал только, как ты каркаешь и задаешь пустоте вопросы. Это паранойя, Тим.
Промолчав, я прислонился к косяку двери и закрыл глаза. Веки горели. Погруженный в мерцающую мглу, я осознал тяжесть накопившейся усталости. Все эти дни она выпадала мутным осадком на дно моей неприкаянной души и теперь тянула меня вниз, в колодец сна. Бревенчатые стены шпалами убегали назад. Тьма расступалась предо мной и смыкалась позади, поглощая страдания, не поспевающие за моим все убыстряющимся падением. Я ждал удара о водную гладь с покорностью и терпением человека утомленного, но привыкшего жить. Сверкнула черная маслянистая пленка. Мерцающая поверхность вспенилась и я ушел во мрак тяжелых вод. Все та же комната, коридор. В водной невесомости легко и привольно. Я оттолкнулся от стены и поплыл, еле шевеля ногами. Подгребая рукой, повернул налево. В углу смятый плащ. Он слабо фосфоресцирует. Подобно чудесной жемчужине в его складках спрятан жезл моего бытия. Он зовет меня и я повинуюсь этому зову. Плащ сдернут. Ослепительный свет пронзает невесомое тело, но рука уже легла на пылающую рукоять. Дверь распахивается предо мною. Там тьма. Где-то мигают два огонька. Я вглядываюсь. То машина, несущаяся по ночному шоссе, обрывающемуся у двери. Все ближе и ближе ее металлическая коробка. В ней четверо. Сидящий спереди дремлет. Нет. Он слеп, но он ведущий. Два луча вырвались из незрячих глаз. Пронзив пространство, они уперлись во что-то позади меня. Я обернулся. На спинке кресла сидел ворон. Расправив крылья, он нежился в сияющих потоках. В сладострастном карканье билось плененное слово. "Приди... Приди..."- скрипел ворон. И незрячий, опираясь на соединяющие их лучи, шел к нему и вел других. Я поднял меч, готовый встретить опасность, но он выскользнул из рук. Горло сдавила спазма. Воздух... Воздух... Но кругом лишь вода.
Жадно хватая ртом воздух, я открыл глаза. Было трудно определить, ушло наваждение или осталось. Я стоял, опершись на дверной косяк, передо мной тек ручеек тумана, а позади матерился человек. Основываясь на последнем, я сделал вывод, что происходящее - реальность. Снова реальность. Давненько не звали меня. Я знаю все про черную птицу. Соединенная с медиумом, она ведет сюда людей, жаждущих крови моей реальности.
"Мерзкая тварь", - пробормотал я, с ненавистью взирая на посланника смерти, - я так долго был ничем, что если я должен стать мертвецом, то не все ли равно, когда им быть. А главное, мне удастся стать хоть чем-то...".
Я глубоко вздохнул и бросился вперед, через туманный поток. Ужасная боль вгрызлась в мозг, но я продолжал движение, пока не рухнул на пол. Туман вспыхивал вокруг и раскаленной лавой втекал в легкие, выжигая в них кислород. Я ничего не видел, но продолжал ползти, ползти к намеченной цели. Сквозь шум в ушах, я услышал хлопанье крыльев и кровожадный клич птицы. Она обрушилась на мою спину, терзала мое тело когтями, пыталась клювом дотянуться до глаз. Кто-то кричал, быть может, связанный человек, но звали не меня, Прометея, а Арского, какого-то Арского... Ткань рассудка рвалась. Его клочья оставались позади в кровавых лужах... Я полз... Туман застилал глаза, но сквозь его кровавую пелену явилось сияние... Я уже не знал, что это, и не хотел этого... лишь последний лоскут сознания подвинул меня протянуть руку. Цилиндрический предмет лег на ладонь. Я дернулся, прошитый искрой, испепелившей боль. Голубая молния пронзила пространство и рука моя в круговом движении разъяла враждебный мир. Птица в последнем яростном движении бросилась в лицо, но наткнувшись на сияющий клинок, упала, расчлененная к ногам. Ее агонизирующие части продолжали тянуться ко мне, но смерть уже поменяла хозяина. Опустошенный, я опустился на колени. Слава Богам, слава Героям!
- Тим, ты жив? - послышался незнакомый голос.
- Мертв, - глухо ответил я, поднимаясь с колен.
Это странное имя "Тим". Мне кажется, оно принадлежит кому-то из близких. Только не могу вспомнить этого человека. В раздумье я прошел из прихожей в коридор.
- Что это было? - спросил у меня мальчик, связанный и прицепленный полами странного одеяния к крюку, вбитому в стену.
- Враг, - ответил я просто, силясь вспомнить его.
- Может быть, ты соизволишь меня развязать, Тим? - сердито поинтересовался незнакомец.
Я ошибся - он конечно, не мальчик, но выглядит чрезвычайно молодо. Только почему этот человек обращается ко мне "Тим"?
- Вы ошиблись, - решил я поправить его, - мое имя Прометей.
По всей видимости, я сказал что-то ужасное. Лицо человека исказилось. Он выглядел явно потрясенным. Неожиданно в глазах потемнело.
Дорога, уходила вдаль, к звездному небу. По ней ко мне кто-то шел. Ничего примечательного в нем не было, ибо не было даже лица. Фигура остановилась вблизи и я услышал голос: "Отдай то, что нельзя отдать, возьми то, что нельзя потерять..."
Я выставил перед собой меч. Существо протянуло к нему руки и схватило голыми ладонями обжигающий металл. Послышалось шипение. Существо задрожало. Капюшон с его головы откинулся и я увидел лицо... Свое лицо. Лицо Тима Арского. Я потерял равновесие. Мир опрокинулся, но это продолжалось не более мгновения.
- Прощай, Тим, - сказала фигура, удаляясь.
- Прощай, Прометей, - прошептал я ей вслед.
Небо посветлело. Звезды посыпались со слабеющего небосвода и когда он окончательно обернулся каменными стенами, они обрели лучший мир.
В глазах Славика можно было прочесть столько всего, что я молча обрезал полы халата и пояс, стягивающий его руки.
- Что ты натворил, - ничего не выражающим голосом произнес мой друг. Его взгляд блуждал где-то за моими плечами.
- Все хорошо, родной... теперь все хорошо, - успокоил я его, обнимая. Славик молчал. Мне было нетрудно понять его состояние.
- Извини. Я безусловно во всем виноват. Если желаешь, я уйду...
- Не желаю... Мы с тобой оба сошли с ума. Но как это объяснить Лоне? Как?
Коридор походил на подсобку скотобойни - стены измазаны кровью, мебель разбита и опрокинута.
- Скажи, что я поклонник культа Вуду, - предложил я, улыбнувшись.
- Это была шутка? Мне сложно реагировать на твой юмор адекватно, - умно выразился Слава, рассматривая рассеченную тушку птицы. - Будто фрагмент из дешевого ужастика.
- Это нужно сжечь, - жестко сказал я, - опасность миновала, но она может придти вновь.
- Я ничего не понимаю, ничего...
- Это нельзя понять, в это нужно поверить. Мы, люди, так уверены в себе, в своих силах, так независимы от окружающего мира. Этот мир мстит. Жестоко мстит. Он снова ввергает нас в варварство, но не от безграмотности и незнания, а от просвещенности и высокого самомнения...
- Боже, твоя спина - кровавое месиво, - оборвал мое философствование Слава, - здесь одним швом не обойдешься. Он усадил меня на табурет, взял склянку со стола и тотчас уронил ее на пол.
- Чисто. Затянулись. Раны затянулись, - растерянно пробормотал он.
- Велика сила Господа, - сказал я с облегчением.
Ответом мне было молчание, ибо что спрашивать, когда приходит вера?
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ПЕПЕЛ
"...Ведь телесная оболочка людей точно такая, как дерево.
Когда его посадят, оно растет, поднимается и вырастает.
Затем его ломают, обрубают и кладут в огонь, и огонь его
сожжет и впитает в себя, а Благой ветер развеет пепел по
миру и, в конце концов, донесет его к тем, кто сажает его
или кто видел, и кто не узнает, было ли их или нет".
Наставление мудрецов маздаяснийцам
Я открыл глаза. В эту пору трудно определить время суток, не взглянув на часы. Тусклый квадрат окна, очерченный на ярком полотнище штор, месмерически притягивает взгляд. Блуждая среди слабых разводов узора, устаешь, сдаешься и скоро проваливаешься в сон, чтобы, проснувшись, некоторое время спустя вновь увидеть все тот же квадрат и тот же узор. И так пока не насытишься, пока отвращение не сгложет сладостное забытье. Вот и сейчас я лежал и пытался отделить замысловатую роспись материи от потоков света. Некоторое время назад хлопнула дверь - Слава ушел, чтобы, воспользовавшись какой-то случайностью, которая, несомненно, представится ему, найти странный дом и его владельцев. Он вернется гордый, радостный и огорченный одновременно, а потом случится то, чего не быть не могло. Но это только будет, только случится. Пока же свет владел замысловатым узором и притягивал взгляд моих расслабленных глаз. Секунды складывались в минуты, минуты в часы - я скользил на гребне временной волны, но потом, не удержавшись, рухнул вниз и секунды защелкали мимо, я продолжал падать и минуты тронулись вспять, уступая часам. Господин Бергсон считал, что время... Но какое мне дело до господина Бергсона, когда покойники встают из могил. Кто-то тронул клавишу "Повтор", не обратив внимания на надпись "Опасно для жизни!". Возможно, я пропустил первый показ.
- Мы снова здесь, - сказал Улисс Брук, прислонившись к мраморной колонне щекой.
- Похоже на то, - равнодушно пробормотал Максим Димов, ощупывая багровый рубец, разделяющий его лицо на две не совсем симметричные половины, - паршиво сработано, Улисс.
- А вы чего хотели? Когда пироги печет сапожник, а сапоги тачает пирожник, лучшего результата ожидать не приходится.
- Да уж...
- Не знаю, чем вы недовольны, но для непрофессионала сделано неплохо. В вашем лице появился даже некий шарм.
- Не хамите, - угрожающе предупредил Максим Максимович.
- Нет, что вы, дорогой. Совсем нет. Просто, я в благостном состоянии духа, - признался Улисс, с удовольствием вдыхая прелый аромат леса, - всему причина время года. Осень...
- Какая осень?! Вы совершенно разболтались, - не на шутку рассвирепел Максим Максимович, - Зима. Зима у нас.
- Была, Максим Максимович, была... Это только в банальных интеллектах зима сменяется весною, во всех же остальных случается по-разному. Взгляните-ка вниз, - предложил Улисс, указывая рукой на желто-красный пастельный лес.
Максим Максимович поднялся со старого скрипучего кресла, подошел к Улиссу и, опершись на холодный камень перил, долго вглядывался в бледные дали. Лицо его менялось, в серых глазах возникало какое-то неизвестное чувство. Не отрывая взгляда от желтых полотен, он странно заговорил:
Я (не веря) и вещий мой ум
Мы воскликнули разом:
"Психея! Кто тут спит?"
Я и вещий мой ум...
И Улисс также странно отвечал ему:
"Улялюм, - подсказала Психея,
Улялюм! Ты забыл Улялюм!"
Сердце в пепел упало и в пену
И как листья устало застыло,
Как осенние листья застыло...
Улисс умолк, и Максим Максимович, прикоснувшись к его руке, пробормотал:
- И это все...
- И это все Арский, - подтвердил Улисс, широко раскинув руки.
- Никогда бы не подумал.
Они стояли молча, подстраиваясь под печальные декорации, пока Улисс не нагнулся и не принялся собирать с пола листы бумаги, перемешанные с опавшей листвой.
- Мы отвлеклись, - сказал он.
- Чем же нам следует заняться? - спросил Максим Максимович, возвращаясь в свое кресло.
- Лицедейством. Всего лишь лицедейством.
- Хорошо. Я буду Арским...
- Нет-нет, - решительно возразил Улисс, протягивая астрологу бумаги, Арским буду я. Вы слишком пристрастны для этой роли. Вам же лучше удастся воплотить не менее занятный образ профессора Джабейли.
- Джабейли так Джабейли, - согласился Максим Максимович.
- Итак, мы вернемся в день, следующий за днем знакомства Арского с профессором.
- Дорогой Улисс, не забудьте отметить, что тот день не был для нашего героя простым.
- Разумеется, все дни, завершающиеся мордобитием, не простые. Но начнем, пожалуй. Назавтра, ранним утром, Арского разбудил звонок.
- Подождите-подождите, - возмутился Максим Максимович, - а что снилось ему в ту ночь?
- Какая разница?
- Нам стали бы ясны мотивы многих его поступков. Зигмунд Фрейд в монографии, посвященной сновидениям писал, что всякий сон содержит психический материал и при верном...
- Можете не продолжать, - прервал астролога Улисс, шурша бумагами, - у меня ничего не сказано о сновидениях и Зигмунде Фрейде. Тем более, что следуя вашему предложению, нам придется изучать самих себя. Поэтому ограничимся сухим изложением фактов.
- Телефон, так телефон, - пробурчал Максим Максимович, сметая желтые листья с телефонного аппарата. - Алло...
- Да-да, - отозвался Улисс, изображая заспанную растерянность, - С кем имею честь?
- Э-э, - замялся астролог.
- Да, Максим Максимович, обратите внимание как сказано: "С кем имею честь?". Знаете, Арский считает, что подобный вопрос может сбить спесь с любого господина, независимо от социальной значимости.