Дэвидсон Мэри Дженис. Бессмертная и незамужняя

   Тяжко вздохнув, я откинулась на спинку скамьи.
   – Господи, – заскулила я, – ну что происходит? Конечно, я редко ходила в церковь, но разве можно этим заслужить подобную участь? Я всегда вела себя хорошо, была добра к детям и беззащитным животным. Я даже участвовала в благотворительных акциях во имя Христа – разливала суп в столовой для неимущих! Да, я не равнодушна к хорошим вещам, но это можно понять. Не думаю, что такой уж большой грех – слабость к дорогой обуви. Во-первых, она долго носится, а во-вторых… это так приятно – обладать тем, чего нет у других. Разве я не права? Если даже Гитлер не был вампиром, то почему это случилось со мной?
   – Дитя мое…
   Вскрикнув, я вскочила со скамьи и едва не упала, обо что-то запнувшись.
   В следующее мгновение моих ноздрей достиг запах накрахмаленного хлопка и лосьона «после бритья». Обернувшись, я увидела шагающего по проходу священника. Это был мужчина лет сорока – с тонзурой, как у монаха, окаймленной по бокам и сзади белокурыми волосами. Его облачение составляли черные брюки и такая же черная рубашка с короткими рукавами, у самого ворота пришпилен маленький крестик. Щеки – розовые от недавнего бритья, героический римский нос украшают очки с толстыми линзами, на пальце поблескивает обручальное кольцо. Его вес не совсем соответствовал росту – килограммов десять явно лишние. Но зато он, наверное, умел крепко обниматься.
   – Как вы меня напугали, – произнесла я с укором. – Я уж подумала, что со мной заговорил сам Бог.
   – Нет, дитя мое, это всего лишь я. – Священник быстрым взглядом окинул представшую перед ним сцену: работник клининговой компании, который храпел, развалившись на полу, и застывшая у скамьи мертвая девица, всем своим видом напоминающая запеченное собачье дерьмо. – Сегодня ведь понедельник? – с улыбкой уточнил он.
   Вскоре мы уже сидели в небольшой комнатке, и священник, заварив кофе, терпеливо выслушивал мою исповедь.
   После событий этой ночи вполне обычное кресло показалось мне невероятно удобным. Я выпила целых три чашки с обилием сливок и сахара (теперь ведь не нужно беспокоиться о талии) и в заключение своей истории сказала:
   – И вот я пришла сюда, но ни двери, ни Библия, ни что-либо другое не причинили мне никакого вреда. – О том, что уборщик хотел трахнуть меня прямо у алтаря, я упоминать не стала (к чему подводить парня?) и, чуть помолчав, попросила: – Дайте мне какое-нибудь распятие.
   Священник отцепил от воротника свой серебряный крестик и передал мне. Я крепко зажала его в ладони, напряглась в ожидании, но… ничего не случилось. Я потрясла миниатюрное распятие – может, там что-то не контачит? – по-прежнему ничего не происходило.
   Я протянула крестик обратно.
   – Спасибо… Почему-то не получается.
   – Если хотите, оставьте его себе.
   – Нет-нет, не надо.
   – Да нет, оставьте… Мне хочется, чтобы он остался у вас.
   На щеках священника заиграл румянец, и когда я взяла его ладонь, положила на нее крестик и загнула ему пальцы, их цвет стал еще более насыщенным.
   – Спасибо, но он принадлежит исключительно вам. Не следует отдавать его какой-то незнакомке.
   – Не какой-то, а прекрасной незнакомке… Изумительной, бесподобной женщине!
   – Что?..
   Ну надо же – сначала уборщик, а теперь еще и священник! И охота им клеиться к мертвой дамочке?
   Словно в ответ на мою мысль он несколько раз моргнул и медленно помотал головой.
   – Извините… Даже не знаю, что на меня нашло. – Он рассеянно дотронулся до своего обручального кольца, и это, похоже, дало ему силы вновь посмотреть мне в глаза. – Пожалуйста, продолжайте.
   – Да больше, собственно, и сказать-то нечего, – пожала я плечами. – Я в полной растерянности и даже не представляю, что делать дальше. Возможно, вы считаете меня просто свихнувшейся, и я вас прекрасно понимаю. Но не могли бы вы хотя бы на минуту притвориться, что верите мне, и дать какой-то совет?
   – Да нет, я вижу, что вы в здравом уме, и совсем не похоже, что вы лжете, – сказал священник. В его речи слышался едва уловимый южный акцент, и это вдруг навеяло мне мысли об овсянке и магнолиях. – Совершенно очевидно, что вам пришлось пережить ужасные вещи, и поэтому просто необходимо с кем-то поговорить. И еще вам нужно отдохнуть.
   Да, конечно, мне нужно отдохнуть… Только где? В могиле? Я бы с удовольствием… Для долгого-долгого отдыха придется, видно, искать какое-то укромное место, где меня никто не сможет побеспокоить.
   Я была слишком измотана, чтобы в подтверждение своих слов протыкать себе сердце чайной ложкой. Вяло кивнув, я уткнулась взглядом в пустую чашку. А может, расколошматить ее и съесть осколки?
   – Ну а то, что Библия не причинила вам никакого вреда, означает только одно – Бог по-прежнему любит вас.
   – Или же то, что обычные законы ко мне не применимы, – предположила я и тут же осознала, насколько нелепы мои слона. На всех обитателей нашей планеты божьи законы почему-то действуют, и только, видите ли, Бетси Тейлор стала исключением! Какая чушь! Девица я, конечно, тщеславная, но на сей раз слишком уж много о себе возомнила. – Так вы считаете, что мне следует прекратить попытки уничтожить себя?
   – Безусловно! – Священник по-прежнему держался за свое кольцо, и его голос становился все более твердым. – Вы говорите, что пришли на помощь той женщине и ее дочке и никого при этом не укусили… Это свидетельствует о том, что у вас сохранилась душа. – Он на секунду замялся и продолжил: – Одна моя прихожанка работает в… некоем месте в деловой части города. Может, дать вам ее карточку? Если у вас нет машины, я охотно подвезу.
   – Да, конечно, давайте, – кивнула я и тут же соврала: – Я сегодня же ей позвоню.
   Со священником – он называл свое имя, но я не запомнила – мы расстались добрыми друзьями. Когда я уходила, он тряс за плечо уборщика, пытаясь его разбудить.
   Из церкви я решила пойти прямо домой. Священник, несомненно, счел меня сумасшедшей, но к его совету все же стоило прислушаться. Прежняя жизнь закончилась, однако вполне возможно, что мне удастся начать новую.
   Теперь я была безжалостной представительницей популяции вечно голодных бессмертных кровососов, и желание хлебнуть крови (фу!) становилось все сильнее. Однако эту проблему наверняка можно решить как-то цивилизованно – вовсе не обязательно превращаться в огромную двуногую пиявку, если тебе этого так не хочется. В конце концов, в нашем городе есть по меньшей мере шесть банков донорской крови.
   И самое главное – Бог по-прежнему любит меня! Так сказал священник, а священники не могут лгать, им по долгу службы полагается говорить только правду.
   Да, Бог меня любит… и, судя по всему, что-то похожее по отношению ко мне испытывали и священник с уборщиком… В голову вдруг пришла одна мысль, и я даже удивилась, как это меня раньше не осенило. Ведь если ты раз за разом пытаешься наложить на себя руки, используя самые различные способы, и у тебя ничего не получается, – значит, тебе пока еще рано покидать наш грешный мир.
   В это трудно поверить, но похоже, мне был дан дополнительный шанс. Среди великого множества людей выбор пал именно на меня! И я не собиралась упускать предоставленную возможность. Ни в коем случае!
   Поймать такси удалось только за два квартала от церкви. В отличие от Бостона или Нью-Йорка в Миннеаполисе таксомоторы – явление редкое, чуть ли не из области фантастики. Примерно так же, как и достаточно толковый, приносящий какую-то пользу сотрудник в торговом центре «Нейман Маркус».
   Удаляющаяся машина была уже в конце квартала, но я все же взмахнула рукой. Тотчас же послышался визг шин, автомобиль резко развернулся в неположенном месте и вскоре притормозил рядом. Водитель, проворно выскочив из салона, распахнул передо мной дверцу.
   – Спасибо, – сказала я. – Вы не могли бы подбросить меня до Эдины?
   Ни ответа, ни даже кивка не последовало – водитель просто стоял и таращил на меня глаза. Он был немолод, примерно ровесник моего отца, с брюшком, приобретенным за годы сидячей работы, и с бородой, в которой застряли какие-то крошки. Рубашка едва застегивалась на его животе, но вообще он выглядел вполне сносно. По крайней мере улыбался. Точнее, ухмылялся… Как бы то ни было, я не собиралась идти пешком тридцать с лишним километров. Не та ситуация, чтобы быть особо разборчивой.
   Я уселась в машину, и мы тронулись в путь.
   Поездка оказалась просто бесподобной. Если уж мне так хотелось погибнуть ужасной смертью, то надо было поймать это такси сразу же, как только я вышла из покойницкой. Похоже, водитель был чокнутым в самом буквальном смысле слова. Он постоянно пялился на меня в зеркало заднего вида, и только пронзительные гудки встречных автомобилей да ругань ранних прохожих заставляли его – совсем ненадолго – переключить внимание на дорогу.
   После того как мы несколько раз едва не столкнулись – сначала с грузовиком, потом с фургоном, развозящим утреннюю прессу, и наконец с автобусом, заполненным пассажирами, – я решила, что с лихачеством пора кончать. Со мной-то в случае столкновения вряд ли что случится, но этого бесстрашного гонщика искромсать может основательно.
   – Хватит на меня глазеть! – потребовала я, содрогнувшись от рева автобусного клаксона, хлестко ударившего по барабанным перепонкам. – Следи лучше за дорогой!
   Водитель, тотчас же повиновавшись, уткнулся взглядом в лобовое стекло, и до конца пути проблем у нас больше не возникало.
   Когда мы подкатили к моему дому, до меня вдруг дошло, что мне совершенно нечем заплатить за проезд. И о чем я думала, поднимая руку? Ну разумеется, о том, чтобы вздремнуть и чего-нибудь выпить. Точнее, наоборот.
   – Э-э-э… будьте добры, подождите минутку. Я забегу в дом и… – И что дальше? Насколько я помнила, в кошельке у меня оставалось всего-навсего сорок восемь центов. Да еще два талона на бесплатную помывку машины в ближайшем автосервисе. Поскольку гулянку по случаю дня рождения пришлось отменить, в тот вечер я и не подходила к банкомату. – Быть может, вы примете чек? Или же… – я вдруг решила пошутить, – по доброте душевной вообще не возьмете платы?
   Физиономия таксиста расплылась в улыбке.
   – Ну конечно же, мэм! ^[2]
   Мэм?.. Да он же раза в два старше, чем я! Может, по причине смерти мой лик внезапно избороздили морщины? Эта мысль просто ужаснула.
   – Что ж, замечательно… – Я как можно непринужденнее провела рукой по лицу. – Спасибо, что подвезли.
   Я выбралась из салона, и водитель тронулся с места, продолжая пялиться на меня через боковое стекло. Вскоре он наехал на тротуар, сбив при этом соседский почтовый ящик, и я, содрогнувшись, поспешила к двери, не желая видеть дальнейших разрушений. Просто поразительно, до чего легко в нашем штате получить водительские права!
   Снаружи мой дом выглядел точно так же, как и прежде, однако, войдя внутрь (и какой болван не запер дверь?), я обнаружила, что в комнатах царит полнейший беспорядок. Почти вся одежда, которой у меня не так уж и мало, была уложена в коробки, громоздящиеся в гостиной, на кухне горел свет (сколько ж, интересно, набежало на счетчике, пока меня размалевывали в похоронном бюро?), повсюду витал запах парфюма моей мачехи – духами «Дюна» она поливает себя в явном избытке.
   У меня вдруг возникло ужасное подозрение, и я стремительным шагом направилась в спальню.
   Здесь тоже стояли коробки, по кровати разбросаны платья. Некоторые из них, как видно, сползли вниз и теперь, скомканные, валялись на полу – этакие лужицы из шелка, полиэстера и хлопка.
   Я быстро распахнула шкаф – и мои худшие опасения тотчас подтвердились. Здесь висело кое-что из остальной одежды, стояли сапоги и недорогие туфли на плоской подошве, приобретенные так, на всякий случай, но что касается моих любимых «малышек» – от «Маноло Бланикса», «Прада», «Феррагамо», «Гуччи» и «Фэнди» – они исчезли!
   Ну, все понятно!.. Мачеха велела гробовщикам обрядить меня в ее старый костюм, напялила мне на ноги свои стоптанные «калоши», вторглась в мой дом и прихватила с собой мои изумительнейшие туфли!
   Так, и еще раз…
   … Она напялила мне на ноги свои стоптанные «калоши», вторглась в мой дом и прихватила с собой мои изумительнейшие туфли…
   Пока я в полной мере осознавала свершившийся факт, от двери послышалось робкое мяуканье. Обернувшись, я увидела Жизель, которая во все глаза смотрела на меня. Ну, слава Богу! Так или иначе, она дома. Через силу улыбнувшись, я направилась к кошке – кто знает, когда она ела в последний раз? И, кстати, почему она так и осталась здесь? При моем приближении Жизель круто выгнула спину и сорвалась с места. По пути она наскочила на стену, отлетела от нее и стремглав помчалась дальше.
   Я же, оставшись одна, опустилась на кровать и заплакала.
 
   Пока ты плачешь, обстоятельства вызвавшие рыдания, воспринимаются более или менее всерьез, но бесконечно этот процесс продолжаться не может. Под конец чувствуешь себя как-то глупо, и возникает некоторое недоумение – а для чего я, собственно, произвожу весь этот шум? Подобное занятие кажется тем более странным, когда твой организм уже не способен вырабатывать слезы. Я старательно всхлипывала, однако из моих глаз не выкатилось ни слезинки. Значит ли это, что теперь я не буду также потеть и ходить по маленькому? В данный момент я не испытывала потребности посетить туалет, а потому не могла проверить свое предположение.
   Так или иначе, но всякие рыдания рано или поздно заканчиваются, и приходится решать, что делать дальше. Касается ли это разрыва с бойфрендом, намерения расправиться с боссом, отношений с коварной мачехой или же предстоящего существования в качестве вампирши, но какое-то решение принять все же необходимо.
   Я лежала ничком на своей кровати, вялая, как лапша, и совершенно изнуренная. А еще – одолеваемая невероятной жаждой. Однако на этот счет я не собиралась что-либо предпринимать. Ну, если только слегка перекусить Жизелью… Нет, ни в коем случае! Просто буду лежать здесь – а моя спальня выходит, кстати, окнами на восток – и пусть меня испепелят солнечные лучи.
   Если я снова очнусь, мертвая, но невредимая, это можно будет расценить как знамение – значит, мне пока еще рано отправляться на тот свет. Если же не проснусь… что ж, проблема решится сама собой. Думаю, в аду будет ничуть не хуже, чем на рынке Уол-Март после полуночи. С этой утешительной мыслью я и уснула.

Глава 6

   Очнулась я в один момент, точно так же, как и в похоронном бюро, и это было явным отклонением от нормы. Обычно, чтобы окончательно проснуться, мне требовалось не менее часа, в течение которого я принимала душ, выпивала две чашки кофе и добиралась до работы. Теперь же все было иначе. Только что я спала как убитая ( хм!), а уже в следующую секунду в глазах ни капли сна, и я бодро поднимаюсь из гроба… Вернее, со своей кровати, застеленной комплектом, приобретенным в магазине «Лора Эшли».
   Мне совсем не хотелось спать, сознание было абсолютно ясным. Думаю, всем известно, как чувствуешь себя после того, как немного вздремнешь днем?.. Ходишь будто вареная, то и дело натыкаясь на стены… На сей раз ничего подобного не происходило. Я чувствовала себя так, словно только что выпила три чашки «Фраппучино» с двойной дозой сахара.
   Открыв глаза, я сразу же увидела Жизель, которая сидела в ногах и смотрела на меня хищным взглядом. Должно быть, она уже успела тщательно обнюхать мой труп и сочла, что я вполне съедобна. Поэтому в первую очередь я решила ее покормить, и это несложное дело, совершаемое мной дважды в день в течение нескольких лет, подействовало на меня весьма успокаивающе. Потом я приняла душ, почистила зубы, надела свою собственную удобную одежду и сунула ноги в кроссовки.
   Ну вот я и дома! Мертвая… но к этому придется привыкнуть. И больше никаких попыток самоубийства. Сейчас нужно обдумать предстоящие действия, решить, как жить… точнее, существовать дальше. Каких-то конкретных идей у меня не было, но главное – с чего-то начать. Обычно после первого шага дальнейший план действий вырисовывается сам собой.
   Ну что ж… Прежде всего – вернуть свои туфли!
 
   Сначала – несколько слов о моей мачехе. Я могла бы простить ее за то, что она женила на себе моего отца, или за то, что меня она воспринимала не как члена семьи, а как соперницу. Но я не в состоянии простить ее за то, что она преследовала отца, пока он еще состоял в браке, за то, что она, по сути, загнала его, точно раненого оленя, и окольцевала неспособную к сопротивлению жертву.
   Мой родитель, конечно же, святым не был, да он и сейчас не святой, однако Антония (папа называет ее Тони, а я – Анти) сделала все, чтобы помочь ему пасть еще ниже. Как некоторые люди бывают прирожденными художниками или же бухгалтерами, так и эта особа оказалась прирожденной разрушительницей домашнего очага. Она даже вид имела соответствующий: искусственно увеличенные груди, которые так и норовят выскочить из глубокого выреза чрезмерно обтягивающего джемпера, черные мини-юбки, голые ноги (причем даже зимой, это у нас-то, в Миннесоте!) и туфельки на каблучках… которые остается только покрасить да выбросить.
   В довершение классического стереотипа Антония была еще и глупа. И к тому же блондинка. Как-то раз она спросила у меня, бывают ли у лесбиянок месячные. Я с трудом сдержала уничижительный смех, так и рвавшийся наружу, и все ей растолковала. «Хм… – пожала она плечами. – И какой в этом смысл?»
   После развода моей матери достались дом, сочувствие окружающих и незавидное положение женщины, брошенной мужем ради более молодой соперницы с модельной внешностью. Отец получил свою Тони и продвижение по службе – новая молодая жена представляет собой в некотором роде трофей, и нужно признать, что этот брак в значительной степени поспособствовал его карьерному росту. Я же в нежном подростковом возрасте, в тринадцать лет, обрела двадцатидевятилетнюю мачеху.
   Самое первое, что сказала мне Анти: «Поосторожнее с моим костюмом». Вторая фраза: «Не трогай это». «Это», кстати, была одна из принадлежащих маме старинных ваз, которая стала в общем-то моей еще до того, как в нашу жизнь вторглась Антония.
   Да, именно вторглась!.. Оккупировала территорию, захватила пленных…
   По правде говоря, я даже не пыталась сойтись с ней поближе – как-то не хочется налаживать отношения с женщиной, разрушившей семейную жизнь твоей матери. К тому же трудно быть с кем-то милой, когда чувствуешь, что ты совсем не нравишься. И мачеха воспринимала меня не иначе, как угрозу, видя перед собой своенравную и острую на язык девчонку, которую отец любил всем своим крохотным сердцем.
   Где-то через неделю после переезда Анти в наш дом я случайно услышала, как она назвала мою маму «эта деревенская корова». Тогда я без лишних раздумий загрузила золотое ожерелье мачехи в блендер и под аккомпанемент ее истошных криков нажала на клавишу… Именно после того события и последовало мое первое посещение кабинета психотерапевта.
   Надо сказать, что Анти имела прямо-таки безграничную веру в психотерапевтов – в людей, которые за деньги выслушивают надуманные жалобы всяких бездельников. Еще в самые первые дни мачеха не без гордости сообщила мне, что у нее диагностировали депрессию, однако я никогда не слышала о столь странной разновидности этого душевного расстройства. Ей абсолютно не помогали медикаментозные средства – только драгоценности. Она пребывала в слишком угнетенном состоянии, чтобы присутствовать на школьных спектаклях с моим участием, зато всегда была готова отправиться с отцом туда, где можно повеселиться и посорить его деньгами.
   Папа предпочитал не вмешиваться в наши взаимоотношения, но к его чести следует отметить, что он не шел на поводу у Анти, которой хотелось, чтобы я все время жила у матери. По решению суда отец имел право на частичную опеку, и он ни в коем случае не собирался отказываться от возможности общаться со мной. Поэтому молодую жену он задабривал всякими побрякушками, от меня откупался модельной обувью, а сам часто отлучался из города для участия в различных семинарах. Туфли я, естественно, брала и старалась вести себя хорошо. Антония впредь воздерживалась оскорблять при мне мою мать, а я в свою очередь не должна была бросать ювелирные изделия в кухонные агрегаты. Однако особой симпатии к отцу и уж тем более к мачехе я не испытывала.
   Что ж, они сами сделали свой выбор.
 
   Вскоре я подкатила к их огромному дому: три этажа, внешняя кладка из красного кирпича и застекленная крыша, как в теплице. С минуту я смотрела на это нелепое сооружение, в который раз потрясенная его размерами (ну для чего семье из двух человек почти четыреста квадратных метров?), затем вышла из машины.
   Кстати, это просто здорово – ехать в собственном автомобиле вместо того, чтобы отдаваться на милость общественного транспорта. Как видно, и моя машина, и мой дом, за который я так и не успела полностью выплатить ипотеку, еще не были проданы. Оно, впрочем, и понятно – я погибла всего пару дней назад, и мои близкие, по крайней мере мать с отцом, еще не оправились от потрясения.
   Едва распахнув входную дверь, я тотчас услышала приторный голосок мачехи:
   – Черт возьми, Дарни, ты должен подать на этих болванов в суд! Как они умудрились потерять тело твоей дочери? Теперь похороны будут неизвестно когда, и нам придется отложить наш отдых! О Боже!..
   Звякнуло стекло – судя по всему, отец бросил в свой стакан кубик льда.
   – Тони, я тоже в ярости, но дадим им время… Я уверен, там делают все возможное. Если же они не найдут… – Голос отца заметно дрогнул, и в этот миг я была готова многое ему простить. – Если они не найдут Бетси до завтра, я просто позвоню нескольким людям и…
   – Если мы откажемся от круиза, то потеряем уйму денег, – предупредила Анти. Ого!.. И о чем мой папочка только думал? Оказаться на одном пароходе с этой женщиной… – Нет, ты представляешь?.. Целых три тысячи – коту под хвост!
   – В данный момент это меня волнует меньше всего, – тихо, но твердо ответил отец.
   Я могла бы пересчитать на пальцах одной руки все случаи, когда он говорил таким тоном, и Анти, это существо, руководствующееся только инстинктами, наверняка напряглась. Она выдержала паузу, а затем продолжила:
   – Ну да, конечно… Тогда, может быть, я поеду, а ты останешься?.. Чтобы обо всем позаботиться?
   – Господи, Тони!.. Я понимаю, вы с Бетси никогда не ладили друг с другом, но ты только вдумайся – твоя падчерица мертва! А ты не можешь говорить ни о чем другом, кроме как об этом чертовом круизе! – Я услышала, как отец несколькими шумными глотками осушил стакан. – Да что с тобой такое?
   – Ничего, – быстро ответила мачеха. – Я просто еще не оправилась от шока и даже не соображаю, о чем говорю. Прости, мой медвежонок!.. Бедный малыш, у тебя такой печальный вид… Ну, иди к своей мамочке, она тебя утешит.
   Громко фыркнув, я чуть ли не галопом промчалась через прихожую, не желая слушать продолжения.
   – Остановитесь! – воскликнула я, влетая в гостиную. Мои ладони были крепко прижаты к глазам. – Надеюсь, вы не голые? Потому что за прошедшие сутки мне пришлось столько пережить… С меня достаточно потрясений.
   Раздвинув пальцы, я глянула в образовавшуюся щель. Отец развалился в своем любимом кресле, а мачеха, полусогнувшись, застыла над ним – по-видимому, она как раз собиралась провести ладошкой по его зачесанным назад волосам. Физиономия у Анти была такая, что ради этого зрелища стоило сначала погибнуть, а потом подняться из гроба.
   – Ну слава Богу, одеты!.. – Я убрала руки oт лица. – Здравствуйте… как говорится, вот и я… Черт возьми, Анти, где мои туфли?
   Воцарилась мертвая ( ха!) тишина, которую, впрочем, тут же нарушил звон разбившегося стакана, выскользнувшего из пальцев Антонии. С лица моей злой мачехи мгновенно сошли все краски, и я впервые заметила сеточку мелких морщин вокруг ее глаз. Она была на пятнадцать лет старше меня, и в ее облике сейчас отражалась чуть ли не каждая минута прожитой жизни.
   – Бе… Бе… Бетси?.. – Отец попытался улыбнуться, но уголки губ дрожали, и у него ничего не получилось. Было видно, что он сильно напуган. Это просто ужасно – меня боялся мой собственный отец! Впрочем, сейчас мне было не до того, чтобы его успокаивать.
   – Значит, ты отвезла в похоронное бюро розовый костюм, хотя прекрасно знала, что я просто не терплю розовый цвет! – начала я, надвигаясь на Антонию. – Ты отдала им свои дрянные поношенные туфли, хотя знала, что я предпочитаю модельную обувь! Потом ты проникаешь ко мне в дом, похищаешь мои туфли, а после этого еще и в круиз собираешься!.. И кроме того, пытаешься соблазнить моего отца в день моих похорон! – Я даже не могла разобраться, что выбывало во мне большую ярость.
   Антония пятилась к камину. Так и казалось, что она вот-вот прошмыгнет внутрь и полезет в дымоход. Остановилась я только тогда, когда мы уже практически соприкоснулись носами. Изо рта мачехи пахло лобстером. Ну просто замечательно!.. Праздничный обед по случаю похорон падчерицы.
   – Где они?
   – Тони, ты и вправду это сделала? – подал голос отец. Типичная для него реакция: он как будто не замечает по-настоящему серьезной проблемы (возвращение дочери с того света) и сосредоточивается на менее важном обстоятельстве (стервоза-жена присвоила обувку погибшей падчерицы). – Ты же знаешь, ей приходилось постоянно откладывать, чтобы купить…
   – Но ведь она была мертвая! – Даже в такой ситуации Антония не преминула изобразить оскорбленную невинность.