Страница:
Теперешняя поездка — помоги ему бог! — предполагала Гонконг и материковую часть Китая, и Марианна уже давно вынашивала планы этбго турне.
Вновь поднеся стакан к губам, Джек услышал хлопанье дверей и высокие, чистые голоса дочерей, окликающих его. В то же мгновение раздался телефонный звонок. Он схватил трубку аппарата, стоящего на террасе, прежде чем успела ответить Марианна.
— Алло, — неопределенно протянул Джек.
Высокая стройная фигурка жены застыла в стеклянных дверях на фоне яркого пятна электрического света. Марианна, как всегда, являла собой образец холодной красоты: темные волосы гладко зачесаны назад, открывая великолепную, словно вылепленную скульптором, форму головы. Недаром эта женщина стала фотомоделью номер один в семидесятых. Тело Марианны было завернуто в полинезийский саронг, эффектно подчеркивающий соблазнительные холмики небольших грудей и обнаженные плечи: на ногах — оранжевые босоножки на высоких каблуках; за ухом — белый цветок гибискуса. Он заметил, что жена нахмурилась, когда он ответил на звонок.
— Джек? — По голосу чувствовалось, что Минди Феррагамо немного нервничает. — Джек, ты меня слышишь? Я едва дозвонилась, и такие помехи на линии…
— Джек, — позвала Марианна, открывая стеклянные двери.
— Привет, детка, — ласково поприветствовал он жену, прикрыв трубку ладонью. — Где ты была? Опять ходила по магазинам?
Он вовсе не хотел, чтобы вопрос прозвучал саркастично, но заметил, как она напряглась.
— Ты занят, Джек? — поинтересовалась Минди. — Я могу перезвонить через час, о'кей?
— Боже! Да скажи же ей, что это Гавайи! — потребовала Марианна. — Объясни, что ты в отпуске!
Он только улыбнулся.
— О'кей. Итак, «конюшня сгорела»… — сказал он Минди. — А в остальном?
Эго была их старинная шутка: если он уезжал и Минди звонила ему, они приветствовали друг друга таким образом. Когда-то, еще на Седьмой авеню, действительно произошло нечто подобное. И вот теперь, когда он стал мультимиллионером, властителем империи моды, они все, еще продолжали шутить, как встарь.
Джек наблюдал, как слегка покачиваются соблазнительные бедра жены, обтянутые оранжевым цветастым полотном, когда она скрылась в комнате. Было что-то новенькое в том, что Марианна возражала против деловых звонков. Она просила его не отвлекаться на деловые вопросы, пока они будут на Гавайях. Джек этого не обещал, да и Марианна знала, что такое невозможно. И все-таки он не мог понять, что с ней творится.
— Звонила Сэмми Ларедо из Парижа. Я все сказала ей, Джек. Она хотела сразу же вернуться в Нью-Йорк. Я велела ей не торопиться. Но, знаешь, нельзя оставлять это в таком виде.
— Минди, не беси меня. — Он допил воду и поставил стакан на пол рядом с креслом. У него не было сейчас ни малейшего желания думать о парижских делах или о Сэмми. — Отложим этот вопрос, — сказал Сторм, наблюдая сквозь стеклянные двери, как жена разворачивает брошенные на кровать пакеты с покупками. — Оставим это до моего возвращения.
— Джек, послушай, пожалуйста. Она хочет переговорить с тобой в понедельник.
— Нет. — Джек следил за тем, как жена и младшая дочь освобождают от тисненой оберточной бумаги пару ярко-розовых национальных головных уборов.
— Послушай, Джек. — По резкому тону стало ясно, что Минди не на шутку обеспокоена. — Стала бы я звонить в Гонолулу, если бы не понимала, что это серьезная проблема? Сэмми — трудный ребенок, выросший на Диком Западе. Она упряма, Джек, и настырна, как и все там. Она не станет вот так запросто ждать в Париже решения своей судьбы.
Марианна соорудила на голове подобие чалмы, примеряя обновку, и стояла теперь посреди комнаты в узеньком кружевном бюстгальтере и вызывающих трусиках, состоящих из одних тесемочек. Джек припомнил, что это — вчерашние приобретения, и едва не схватился за голову, увидев на младшей дочери, Дженнифер, такие же пикантные штучки.
— Джек, я тебя не узнаю! Послушай, разве я когда-нибудь беспокоила тебя по пустякам? Но девочка в Париже, и меня волнует вопрос — к чему это приведет?
В трубке послышался легкий щелчок. Марианна сняла трубку в спальне и позволила себе вмешаться в разговор. В обычно нежном голоске слышались железные нотки.
— У нас отпуск, Минди! К черту дела! Я не желаю, чтобы ты сюда звонила!..
— Детка, — привычно обратился к жене Джек и укоризненно покачал головой, стараясь, чтобы она увидела его через стеклянную дверь номера.
— Это крайне важно, Марианна, — донесся далекий голос Минди. — Мне необходимо поговорить с Джеком.
— Я знаю, что это важно. Но мы на Гавайях, ты не забыла? — В непреклонном тоне миссис Сторм сквозила издевка. — Предполагается, что до Гонконга ты не будешь втягивать Джека ни во что. С ним здесь я, и, смею надеяться, я могу хотя бы ненадолго забыть о делах и о тебе. Вешай трубку, Минди! — Она с вызовом посмотрела на Джека, прижимая к уху телефонную трубку. — Все, Минди, все, — монотонно повторяла Марианна. — Вешай трубку, хватит!
Сердито глядя на жену и всем своим видом давая ей понять, что он ужасно недоволен, Джек Сторм торопливо сказал:
— Черт возьми, ты же видишь, Минди, я не могу сейчас разговаривать. Позвоню позже.
Он едва слышал себя, потому что Марианна продолжала настойчиво требовать, чтобы Минди повесила трубку.
— Нет, подожди, — повысив голос, распорядился он. — Лучше давай созвонимся завтра.
Он уже клал трубку на аппарат, когда Марианна распахнула стеклянные двери. Как всегда прекрасная, она стояла перед мужем, и ее огромные глаза метали сердитые молнии.
— О'кей, о'кей, — примирительно заговорил Джек, поднимая руки в знак того, что сдается, хотя и не испытывает раскаяния. — Ты добилась, чего хотела. Я от нее отделался. — Оба знали, что он имеет в виду; называть имен не было необходимости. — Повторяю тебе, Марианна. Никаких проблем.
В соседней комнате находились дочери, и по их позам — обе как бы невзначай замерли у открытых дверей, напряженно склонив головки, — Джек понял, что девочки прислушиваются к разговору. Ему совершенно не хотелось, чтобы разыгралась какая-нибудь отвратительная сцена. Раньше такого никогда не случалось, и Джек никак не мог понять, что же изменилось на сей раз.
— Господи, Марианна! — рявкнул он. — Может, ты отстанешь от меня? Все кончено. Я уже сказал тебе: все кончено!
Впервые он осознал, что не так уж сильно раскаивается. Во всяком случае, не из-за Сэмми Уитфилд. К тому же пока нет необходимости принимать решение. Он просто отошел в сторону, в чем, собственно, и обвиняла его Минди. Но он ни за что не будет торопиться.
Его жена, стоя в дверях, пристально рассматривала Джека с каким-то совершенно новым выражением лица. Все, что происходило на сей раз, происходило впервые. Даже то, как Марианна при этом выглядела.
— Ты дерьмо. — Голос Марианны Сторм прозвучал совершенно спокойно.
Она повернулась и вошла в номер.
6
Вновь поднеся стакан к губам, Джек услышал хлопанье дверей и высокие, чистые голоса дочерей, окликающих его. В то же мгновение раздался телефонный звонок. Он схватил трубку аппарата, стоящего на террасе, прежде чем успела ответить Марианна.
— Алло, — неопределенно протянул Джек.
Высокая стройная фигурка жены застыла в стеклянных дверях на фоне яркого пятна электрического света. Марианна, как всегда, являла собой образец холодной красоты: темные волосы гладко зачесаны назад, открывая великолепную, словно вылепленную скульптором, форму головы. Недаром эта женщина стала фотомоделью номер один в семидесятых. Тело Марианны было завернуто в полинезийский саронг, эффектно подчеркивающий соблазнительные холмики небольших грудей и обнаженные плечи: на ногах — оранжевые босоножки на высоких каблуках; за ухом — белый цветок гибискуса. Он заметил, что жена нахмурилась, когда он ответил на звонок.
— Джек? — По голосу чувствовалось, что Минди Феррагамо немного нервничает. — Джек, ты меня слышишь? Я едва дозвонилась, и такие помехи на линии…
— Джек, — позвала Марианна, открывая стеклянные двери.
— Привет, детка, — ласково поприветствовал он жену, прикрыв трубку ладонью. — Где ты была? Опять ходила по магазинам?
Он вовсе не хотел, чтобы вопрос прозвучал саркастично, но заметил, как она напряглась.
— Ты занят, Джек? — поинтересовалась Минди. — Я могу перезвонить через час, о'кей?
— Боже! Да скажи же ей, что это Гавайи! — потребовала Марианна. — Объясни, что ты в отпуске!
Он только улыбнулся.
— О'кей. Итак, «конюшня сгорела»… — сказал он Минди. — А в остальном?
Эго была их старинная шутка: если он уезжал и Минди звонила ему, они приветствовали друг друга таким образом. Когда-то, еще на Седьмой авеню, действительно произошло нечто подобное. И вот теперь, когда он стал мультимиллионером, властителем империи моды, они все, еще продолжали шутить, как встарь.
Джек наблюдал, как слегка покачиваются соблазнительные бедра жены, обтянутые оранжевым цветастым полотном, когда она скрылась в комнате. Было что-то новенькое в том, что Марианна возражала против деловых звонков. Она просила его не отвлекаться на деловые вопросы, пока они будут на Гавайях. Джек этого не обещал, да и Марианна знала, что такое невозможно. И все-таки он не мог понять, что с ней творится.
— Звонила Сэмми Ларедо из Парижа. Я все сказала ей, Джек. Она хотела сразу же вернуться в Нью-Йорк. Я велела ей не торопиться. Но, знаешь, нельзя оставлять это в таком виде.
— Минди, не беси меня. — Он допил воду и поставил стакан на пол рядом с креслом. У него не было сейчас ни малейшего желания думать о парижских делах или о Сэмми. — Отложим этот вопрос, — сказал Сторм, наблюдая сквозь стеклянные двери, как жена разворачивает брошенные на кровать пакеты с покупками. — Оставим это до моего возвращения.
— Джек, послушай, пожалуйста. Она хочет переговорить с тобой в понедельник.
— Нет. — Джек следил за тем, как жена и младшая дочь освобождают от тисненой оберточной бумаги пару ярко-розовых национальных головных уборов.
— Послушай, Джек. — По резкому тону стало ясно, что Минди не на шутку обеспокоена. — Стала бы я звонить в Гонолулу, если бы не понимала, что это серьезная проблема? Сэмми — трудный ребенок, выросший на Диком Западе. Она упряма, Джек, и настырна, как и все там. Она не станет вот так запросто ждать в Париже решения своей судьбы.
Марианна соорудила на голове подобие чалмы, примеряя обновку, и стояла теперь посреди комнаты в узеньком кружевном бюстгальтере и вызывающих трусиках, состоящих из одних тесемочек. Джек припомнил, что это — вчерашние приобретения, и едва не схватился за голову, увидев на младшей дочери, Дженнифер, такие же пикантные штучки.
— Джек, я тебя не узнаю! Послушай, разве я когда-нибудь беспокоила тебя по пустякам? Но девочка в Париже, и меня волнует вопрос — к чему это приведет?
В трубке послышался легкий щелчок. Марианна сняла трубку в спальне и позволила себе вмешаться в разговор. В обычно нежном голоске слышались железные нотки.
— У нас отпуск, Минди! К черту дела! Я не желаю, чтобы ты сюда звонила!..
— Детка, — привычно обратился к жене Джек и укоризненно покачал головой, стараясь, чтобы она увидела его через стеклянную дверь номера.
— Это крайне важно, Марианна, — донесся далекий голос Минди. — Мне необходимо поговорить с Джеком.
— Я знаю, что это важно. Но мы на Гавайях, ты не забыла? — В непреклонном тоне миссис Сторм сквозила издевка. — Предполагается, что до Гонконга ты не будешь втягивать Джека ни во что. С ним здесь я, и, смею надеяться, я могу хотя бы ненадолго забыть о делах и о тебе. Вешай трубку, Минди! — Она с вызовом посмотрела на Джека, прижимая к уху телефонную трубку. — Все, Минди, все, — монотонно повторяла Марианна. — Вешай трубку, хватит!
Сердито глядя на жену и всем своим видом давая ей понять, что он ужасно недоволен, Джек Сторм торопливо сказал:
— Черт возьми, ты же видишь, Минди, я не могу сейчас разговаривать. Позвоню позже.
Он едва слышал себя, потому что Марианна продолжала настойчиво требовать, чтобы Минди повесила трубку.
— Нет, подожди, — повысив голос, распорядился он. — Лучше давай созвонимся завтра.
Он уже клал трубку на аппарат, когда Марианна распахнула стеклянные двери. Как всегда прекрасная, она стояла перед мужем, и ее огромные глаза метали сердитые молнии.
— О'кей, о'кей, — примирительно заговорил Джек, поднимая руки в знак того, что сдается, хотя и не испытывает раскаяния. — Ты добилась, чего хотела. Я от нее отделался. — Оба знали, что он имеет в виду; называть имен не было необходимости. — Повторяю тебе, Марианна. Никаких проблем.
В соседней комнате находились дочери, и по их позам — обе как бы невзначай замерли у открытых дверей, напряженно склонив головки, — Джек понял, что девочки прислушиваются к разговору. Ему совершенно не хотелось, чтобы разыгралась какая-нибудь отвратительная сцена. Раньше такого никогда не случалось, и Джек никак не мог понять, что же изменилось на сей раз.
— Господи, Марианна! — рявкнул он. — Может, ты отстанешь от меня? Все кончено. Я уже сказал тебе: все кончено!
Впервые он осознал, что не так уж сильно раскаивается. Во всяком случае, не из-за Сэмми Уитфилд. К тому же пока нет необходимости принимать решение. Он просто отошел в сторону, в чем, собственно, и обвиняла его Минди. Но он ни за что не будет торопиться.
Его жена, стоя в дверях, пристально рассматривала Джека с каким-то совершенно новым выражением лица. Все, что происходило на сей раз, происходило впервые. Даже то, как Марианна при этом выглядела.
— Ты дерьмо. — Голос Марианны Сторм прозвучал совершенно спокойно.
Она повернулась и вошла в номер.
6
— Как приятно, что вы мне позвонили. Это просто замечательно! Вы не выбросили утром мою карточку и вспомнили обо мне!
На сей раз на Алане де Бо был строгий темный костюм, белая шелковая рубашка и элегантный серо-голубой галстук. Выгдядел он потрясающе, это заметила даже Сэмми, ослепшая и оглохшая от своего несчастья. Глядя на молодого человека, она решила, что он действительно весьма красив. Может быть, ему кажется, что у них настоящее свидание? Сэмми вдруг задумалась, правильно ли она выбрала наряд, собираясь пойти поужинать. Глупо, но со времени разговора с Минди Феррагамо она чувствовала себя явно не в своей тарелке.
За последний час Саманта успела пережить целую гамму эмоций: шок, дикую ярость, гнев и наконец на нее навалилась страшная головная боль. Сэмми поняла, что необходимо вырваться из Дома моды Лувель, иначе она на стенку полезет. И она позвонила Алану де Бо — единственному, чей номер телефона в Париже она знала.
Он сразу же приехал.
Молодой человек заметил, что Саманта с сомнением оглядывает свой туалет.
— Вы великолепно выглядите, — подбодрил он Сэмми. — Именно такой я помню вас по рекламным роликам.
Почти не замечая, что делает, она все-таки надела черную шелковую блузу и черные джинсы-стрейч из блестящей ткани из коллекции «Сэм Ларедо. Когда спускается ночь». Привыкнув за последние месяцы появляться повсюду в туалетах из коллекции, она как-то забыла, какое потрясающее впечатление производит эта одежда. Узкие брюки, почти до неприличия обтягивающие длинные стройные ноги и бедра, словно вторая кожа, и блуза с глубоким вырезом, не оставляющая сомнения в том, что под ней ничего нет, прекрасно подходили для выхода в «Спаго» в Беверли-Хиллз или в ночной клуб на Третьей авеню в Нью-Йорке. А в Париже?
— В этом можно идти? — неуверенно спросила она у Алана, придерживающего для нее дверцу блестящего спортивного «Ламборджини».
— Просто фантастически, — тихо одобрил он.
Пока Алан шел к водительскому месту, Сэм бросила быстрый взгляд в зеркальце заднего вида. В промежутках между переживаниями последних часов она все-таки успела ярко накрасить глаза, слегка припухшие от пролитых слез, и покрыть губы толстым слоем темно-красной помады, аккуратно очертив крупный выразительный рот. Длинные висячие серьги — переливающаяся чешская бижутерия, сделанная по эскизам Алексиса Кирка специально для вечерней коллекции, — украшали уши девушки, слегка покачиваясь под светлым облаком прически, придуманной Реджеди Энн. Она все еще была прежней Сэм Ларедо, творением Джексона Сторма. И надеялась, что ею и останется.
В салоне «Ламборджини» пахло дорогой кожей и каким-то терпким лосьоном. Сэм поудобнее устроилась на сиденье, говоря себе, что, может быть, утром, когда она выспится, ей удастся как следует все обдумать. Сейчас она чувствовала себя так, словно попала под поезд.
Утром, вздохнула про себя Сэмми, предстоит встреча с директрисой Дома моды Лувель. Ужасно, но совершенно неизбежно.
— Начнем с Тюильри? — раздался голос сидящего рядом мужчины. — В сумерках мы не сумеем рассмотреть детали, но, с другой стороны, вечерний Париж весной, как говорят, — он повернулся к Сэмми и подарил ей очаровательную улыбку, — «грандиозен». Так как вам идея?
Как было бы хорошо заставить себя забыть обо всем на несколько часов! Только как избавиться от непрекращающейся боли? После всего, что было, после того, какое безоблачное счастье она испытала благодаря Джеку и работе! Ведь ей казалось, что этому не будет конца. Такое могло произойти с другими — с женщинами, которыми Джек интересовался прежде, — но не с ней!
Алан что-то говорил, но она не слышала его.
— Да, красиво, — согласилась Сэмми автоматически.
— Метро — красиво? — Алан с удивлением посмотрел на нее и вновь сосредоточил внимание на дороге. — Впрочем, в парижском метро довольно чисто. Оно лучше, чем в Нью-Йорке.
Сэмми не отрываясь смотрела на приборную доску, где мелькали крохотные красные цифры. «Ламборджини», черный, словно ночь, с капотом, напоминающим акулью пасть, — безусловно, потрясающий автомобиль. В Нью-Йорке, когда исполнительные директора Деннис Волчек или Арт Хаммер рассуждали о спортивных машинах, они всегда имели в виду нечто вроде «Феррари» или «Лотоса» стоимостью восемьдесят-девяносто тысяч долларов. «Ламборджини», насколько могла себе представить не слишком разбирающаяся в этих вопросах Саманта, стоил гораздо дороже. Раза в два? Впрочем, какая ей разница.
— Сейчас, как мне кажется, мы пытаемся посмотреть на Лувр. — Алан вновь взглянул на нее с терпеливым непониманием. — Обратите внимание — вот он.
Они неслись мимо серой каменной громадины на противоположной стороне рю де Риволи.
— Знаменитый Лувр. Прежде это была резиденция королей. Сейчас — музей.
Сэмми повернулась к окошку и сделала вид, что внимательно рассматривает здание. Она согласилась провести этот вечер с Аланом де Бо, но, возможно, им не о чем даже поговорить. Почти не осознавая, что делает, Саманта позвонила этому человеку, стремясь с кем-нибудь пообщаться — все равно с кем, лишь бы вырваться из этой ужасной квартиры. Вполне возможно, ей следовало остаться в Доме моды Лувель, сидеть в темноте и плакать, пытаясь придумать, что теперь делать со своей несчастной жизнью?
— Сейчас мы подъезжаем к Пале-Рояль.
Она в любой момент может сесть в самолет, вернуться в Нью-Йорк и заставить Джека объяснить ей все. Но даже связаться с Джеком она не могла. Он уехал на Дальний Восток с женой и всем своим любимым семейством. Только Минди имела возможность связаться с ним по телефону. Они загнали ее в ловушку.
«Ну, что ж, — с горечью сказала она себе. — Что происходит c одной из девушек Джексона Сторма, его очередным „открытием“ после того, как он решает, что все кончено? Какой же дурой надо быть, чтобы считать, что тебя действительно любит человек с таким „послужным списком“!
— Что еще вы хотели бы посмотреть? — Машина ловко вписалась в сплошной поток на Елисейских Полях, проскочив на опасной скорости между юрким такси «Рено» и автобусом. — Эйфелеву башню?
За деревьями, растущими вдоль широкого бульвара, мелькали витрины дорогих магазинов. Елисейские Поля… Волей судьбы она оказалась здесь, в Париже, но почти не замечала этого — столь велики были свалившиеся на нее проблемы.
«Скажи хоть что-нибудь», — приказала она себе.
— Париж. Франция… очень богатая страна, верно?
— Очень богатая, — без энтузиазма подтвердил Алан. — Франция ведь получала солидные барыши от завоевания Нового Света, так же как Англия и Испания. Доходное дело.
Он оторвал взгляд от дороги и довольно долго смотрел на Сэмми, пытаясь угадать, хочет ли она продолжения рассказа.
— К несчастью, все золото, все несметные богатства оказались в руках немногих, а большинство французов попало под тяжкий гнет господ — вот вам и причина Великой французской революции. Вы ведь помните про такую? — осторожно поинтересовался он. — Наша Великая французская революция…
Она, конечно, помнила о Марии-Антуанетте и гильотине, хотя в школе никогда не слыла любительницей истории. Единственное, чем она желала заниматься, — рисование. Саманта всегда, задолго до встречи с Джеком Стормом, мечтала стать модельером. Она боролась и работала, чтобы добиться своего. «Прекрати об этом думать, — приказала она себе. — Просто прекрати».
— Вам следует почитать что-нибудь по истории Франции и причинах Французской революции, раз уж вы здесь оказались. Франция была весьма отсталой страной. Монархия, как и в Англии, но наша знать была ужасно развращенной, плюс жесточайшая феодальная система. Вот народ и восстал. В руках у аристократов была сосредоточена невероятная власть. Вы ведь слышали о droit de seigneur[25], правда? Посмотрите, — вдруг прервал Алан свой рассказ, — мы подъезжаем к дворцу Шайо. Эйфелева башня — на противоположном берегу.
Сэмми взглянула в указанном направлении. Ажурная башня — великолепный символ Парижа, — широко расставившая железные лапы, залитая ярким светом прожекторов, оказалась гораздо больше, чем она себе представляла, видя ее прежде лишь на картинках. Бескрайние парки с широкими аллеями и нежный, струящийся воздух весенней ночи составляли прекрасный фон для этого замечательного сооружения. «Оставайся в Париже», — сказала Минди.
— Впечатляет, правда? Сейчас это телевизионная башня для всего Парижа и пригородов.
Но что она будет делать в Париже? Составлять какие-то отчеты по Дому моды Лувель, которые никого не интересуют? Бессмысленно…
— Никогда об этом не слышала, — сказала она. — Я имею в виду ваши последние слова.
Эйфелева башня скрылась в ночи, когда их автомобиль повернул к Сене.
— Droit de seigneur? Вас это шокирует? — Алан не оставлял ее в покое, но по его тону Сэмми понимала: он просто стремится развеять ее плохое настроение, даже не пытаясь выяснить его причины. — Право господина, а именно так переводится «droit de seigneur», — печальное наследие раннего средневековья, когда крестьяне не могли по собственной воле покинуть землю, на которой жили, зато хозяин мог запросто продать их в придачу к этой земле, словно домашний скот. Господа имели право делать все, что им заблагорассудится. Droit de seigneur предполагало также право сеньора провести первую ночь с молодой женой своего вассала. Особенно если она была девственницей, да к тому же хорошенькой.
Сэмми с любопытством взглянула на четкий профиль Алана. Мысль о том, что какой-то феодал отбирает у крестьянина молодую жену, чтобы первым заняться с ней любовью, казалась ей какой-то чисто французской легендой.
— О'кей, верю. Но как реагировал этот крепостной, когда хозяин желал провести первую брачную ночь с его невестой?
Алан откровенно удивился. На какое-то мгновение он даже оторвался от дороги и повернулся к ней.
— Боже, да никак, насколько я знаю. В те времена крестьян жесточайшим образом наказывали, если они осмеливались ослушаться своего господина. Наказания были ужасные: отрубали руки, ослепляли. Иногда из провинившегося делали обыкновенную мишень и охотились на него, словно на зверя.
Сэмми вновь повернулась к своему спутнику. Она выросла на Диком Западе, где подобные небылицы придумывались для того, чтобы удивлять доверчивых выходцев с Востока.
— Вы шутите.
— Боже мой, вовсе нет! — Сбросив скорость и проехав по густому скверу, Алан направил «Ламборджини» прямо к залитым огнями яхтам, катерам и баржам, выстроившимся вдоль берега. — Сегодня это звучит страшно, но это чистая правда. Феодал имел право первым овладеть понравившейся ему женщиной, прежде чем до нее дотронется муж. И закон был на его стороне. — Он немного помолчал. — Запомните, что Синяя Борода — не просто французская сказка. Это вполне реальный человек, граф Жиль де Рец. Такой же реальный, как маркиз де Сад. А вон там нас ждет ужин.
Пока Алан заруливал на автомобильную стоянку, Сэмми продолжала внимательно наблюдать за ним. Впереди вдоль набережной, рядом с мостом Понт-де-Иен, вытянулись в ряд залитые светом прогулочные катера с просторными палубами, которые французы называют bateaux mouches. Обычно эти пароходики снуют туда-сюда по реке, возят туристов на обзорные экскурсии. Немного дальше пришвартовалась большая яхта.
Алан обошел «Ламборджини», распахнул перед Самантой дверцу и подал ей руку, чтобы помочь выйти. Она взглянула на аристократические черты его лица с удлиненным тонким носом и блестящие в свете прожекторов, освещающих стоянку, золотистые волосы, которыми поигрывал легкий ветерок с реки. Элегантный костюм прекрасно сидел на широкоплечей фигуре. Алан выглядел очень представительно, и от него веяло необыкновенным чувством уверенности во всем, что он делает. Ей, несомненно, повезло, что ее спутником в этот вечер стал один из самых интересных мужчин в Париже.
Все еще держа ее за руку, он сделал шаг. На какое-то мгновение их тела почти соприкоснулись. Весенний ветерок играл в кронах деревьев возле моста, над Сеной сияла огромная луна. Сэмми вдруг подумала, что этот легкий в общении, великолепный француз с прекрасными манерами и каким-то озорным юмором делал все от него зависящее, чтобы этот вечер оказался приятным. Она неуверенно улыбнулась в ответ, и в ту же минуту душу пронзила мысль о Джеке. Ну как можно думать о другом мужчине, если Джек только что поступил с ней подобным образом?
Алан заметил, как изменилось выражение ее лица.
— Пойдемте, — тихо предложил он. — Это еще не конец экскурсии. Я обещал вам великолепный ужин Он ждет!
Ресторан, куда они направлялись, когда-то был яхтой. Не успели Сэмми и Алан ступить на сходни, как им навстречу поспешил метрдотель — импозантная фигура в черном смокинге. Его обращение говорило о том, что Алан де Бо здесь не случайный человек, а давнишний, уважаемый клиент.
Уютный зал ресторана был полон. Публика была в вечерних костюмах. Обстановка ресторана подчеркивала, что даже для Парижа это дорогое заведение. Роскошные шторы из серого бархата обрамляли огромные окна, под ногами лежал пушистый темно-серый ковер. Зарезервированный для них столик, украшенный высоким букетом весенней сирени и белых роз, стоял на корме. Все столы вокруг оказались свободными, и эта часть зала отделялась от остальных собранным в густые складки занавесом. Их уединенность, подумала Сэмми, усаживаясь на стул, любезно отодвинутый для нее метрдотелем, была слишком очевидной, чтобы оказаться случайностью: основной зал был заполнен до отказа.
— Очень красиво, — одобрил Алан де Бо, мельком взглянув на роскошный букет. Он кивнул поджидающему рядом старшему официанту. — Теперь уберите их отсюда. Я хочу видеть вас, — пояснил он Сэм. — Если пожелаете, позже заберете букет с собой.
«Алан де Бо — богатый человек», — подумала Сэмми, оглядываясь по сторонам. Она поняла, что именно в нем так напоминало ей Джека — тот же почти безразличный вид, в котором чувствовалась сила власти. Джеку понадобились годы, чтобы добиться этого, Алан де Бо держался так, словно это было в его крови с рождения.
— Я подумал, что мы будем чувствовать себя немного неловко, если устроить первый совместный ужин на совершенно пустой яхте, a deux. — Алан опустил книжечку с меню и озорно улыбнулся ей. — Поэтому я пошел на компромисс. Здесь есть занавес.
A deux по-французски означает «вдвоем», догадалась Сэмми. Он намекнул, что подумывал снять плавучий ресторан целиком, но вместо этого скупил места за окружающими их столиками и распорядился повесить занавес, чтобы они чувствовали себя уединенно. Сэмми могла только гадать, во сколько же обошлась ему эта идея. Неужели хозяева ресторана отменили все остальные заказы только потому, что так распорядился Алан? Вполне вероятно.
Глядя на своего спутника, Саманта раздумывала над тем, что уже знала о себе: ее привлекали подобные Алану мужчины, любящие жизненные блага, опытные и могущественные. Если она когда-нибудь снова влюбится, то, вероятно, в человека, который будет отвечать этим меркам. А действительно ли Джек был таким мужчиной? Может быть, она просто искала любви опытного, властного человека, который отличался бы от тех, что остались в ее родных местах?
— Что-нибудь не так? — нахмурившись, спросил Алан.
«Господи, как хочется рассказать ему, что именно не так», — подумала она, взглянув на сидящего напротив внимательного дружелюбного мужчину.
— Вам здесь не нравится? — Он резко отодвинул стул. — Мы поедем еще куда-нибудь.
Плавучий ресторан в этот момент отходил от пристани, но Алан де Бо уже поднялся с места, властный и полный решимости. Метрдотель бросился к нему.
Де Бо даже не обратил на него внимания, его глаза были устремлены на Саманту.
— Яхта уже отчалила, мы не можем, — сказала Сэм.
— Это ничего, не значит. Я ее остановлю. — Алан де Бо нетерпеливым кивком приказал метрдотелю отойти. — Если вам здесь не нравится, только скажите.
«Боже, он совершенно такой же, как Джек Сторм!» — подумала Сэмми, глядя на Алана. Посетители, сидящие в общей части зала, вытянув шеи, пытались рассмотреть, что происходит за их столиком. Армия официантов бросилась на корму. Алан де Бо хмуро возвышался над ней, бросив на стол льняную салфетку.
— Я могу это сделать, — бесстрастно сказал он. — Хотите убедиться?
— Нет, нет! Я вам верю!
Черт его побери! Он великолепен! Губы Саманты задрожали в легкой улыбке, еще немного, и он заставит ее рассмеяться.
— Сядьте! Я не говорила, что мне здесь не нравится.
— Хорошо. — Он опустился на место и посмотрел на нее блестящими глазами. — Я хочу быть уверенным, что вам здесь будет хорошо и вы обратите внимание на ужин и… на меня.
Сама того не желая, Сэмми рассмеялась.
— Послушайте, я здесь все-таки в командировке, а вовсе не затем, чтобы посещать престижные рестораны.
— Ах да! Приобретение старого Дома моды Лувель нью-йоркской компанией великого Джексона Сторма!
— Между прочим, вы не объяснили мне, откуда узнали об этом. Только не говорите, что это известно всему Парижу.
— Нет, не всему Парижу. В Доме моды Лувель достаточно сдержанные сотрудники, но они все-таки поражены происшедшим. В этом смысле можете вполне доверять Соланж Дюмер. Она будет ждать, пока ваша компания сама не объявит об этом. По правде сказать, я случайно узнал новость, потому что Наннет во время примерки сообщила об этом моей сестре. Но такого рода доверительные разговоры между клиентками и портнихами вполне естественны. А теперь… — Алан резко сменил тему. — Прежде чем на ваше лицо вернется печальное выражение, я хочу сказать, что заказал этот ужин специально для вас. К тому же вы сможете полюбоваться Парижем, и вам не будут мешать туристы, щелкающие фотоаппаратами, или визжащие вокруг детишки. Да и кухня здесь, — сверкнул он белозубой улыбкой, — вовсе не плоха.
Не плоха? Официанты подкатили многоярусную тележку с закусками: холодная спаржа в соусе, грибы в желе, артишоки, начиненные каперсами, запеченный паштет по-нормандски, молодая морковка со сливками и приправами из трав — за всем этим многообразием трудно было даже уследить. Сэмми закрыла глаза в предвкушении. Внезапно она почувствовала, что ужасно голодна. С того момента, когда она позвонила в Нью-Йорк и все полетело в тартарары, Саманта не смогла съесть ни крошки и выпила только чашечку кофе.
За закусками последовал суп по-мадридски с красной икрой, запеченный полосатый окунь, фаршированный устрицами, и рагу из тонких ломтиков говядины. Официант в темно-зеленой униформе, расшитой золотым галуном, к каждому блюду предлагал соответствующее вино: легкое белое к закускам, искристое шабли — к рыбе, изысканное красное «Шато Лафит-Ротшильд» — к мясу. Наконец на десерт подали нежнейшие абрикосы в коньяке под слоем густых сливок и шампанское.
На сей раз на Алане де Бо был строгий темный костюм, белая шелковая рубашка и элегантный серо-голубой галстук. Выгдядел он потрясающе, это заметила даже Сэмми, ослепшая и оглохшая от своего несчастья. Глядя на молодого человека, она решила, что он действительно весьма красив. Может быть, ему кажется, что у них настоящее свидание? Сэмми вдруг задумалась, правильно ли она выбрала наряд, собираясь пойти поужинать. Глупо, но со времени разговора с Минди Феррагамо она чувствовала себя явно не в своей тарелке.
За последний час Саманта успела пережить целую гамму эмоций: шок, дикую ярость, гнев и наконец на нее навалилась страшная головная боль. Сэмми поняла, что необходимо вырваться из Дома моды Лувель, иначе она на стенку полезет. И она позвонила Алану де Бо — единственному, чей номер телефона в Париже она знала.
Он сразу же приехал.
Молодой человек заметил, что Саманта с сомнением оглядывает свой туалет.
— Вы великолепно выглядите, — подбодрил он Сэмми. — Именно такой я помню вас по рекламным роликам.
Почти не замечая, что делает, она все-таки надела черную шелковую блузу и черные джинсы-стрейч из блестящей ткани из коллекции «Сэм Ларедо. Когда спускается ночь». Привыкнув за последние месяцы появляться повсюду в туалетах из коллекции, она как-то забыла, какое потрясающее впечатление производит эта одежда. Узкие брюки, почти до неприличия обтягивающие длинные стройные ноги и бедра, словно вторая кожа, и блуза с глубоким вырезом, не оставляющая сомнения в том, что под ней ничего нет, прекрасно подходили для выхода в «Спаго» в Беверли-Хиллз или в ночной клуб на Третьей авеню в Нью-Йорке. А в Париже?
— В этом можно идти? — неуверенно спросила она у Алана, придерживающего для нее дверцу блестящего спортивного «Ламборджини».
— Просто фантастически, — тихо одобрил он.
Пока Алан шел к водительскому месту, Сэм бросила быстрый взгляд в зеркальце заднего вида. В промежутках между переживаниями последних часов она все-таки успела ярко накрасить глаза, слегка припухшие от пролитых слез, и покрыть губы толстым слоем темно-красной помады, аккуратно очертив крупный выразительный рот. Длинные висячие серьги — переливающаяся чешская бижутерия, сделанная по эскизам Алексиса Кирка специально для вечерней коллекции, — украшали уши девушки, слегка покачиваясь под светлым облаком прически, придуманной Реджеди Энн. Она все еще была прежней Сэм Ларедо, творением Джексона Сторма. И надеялась, что ею и останется.
В салоне «Ламборджини» пахло дорогой кожей и каким-то терпким лосьоном. Сэм поудобнее устроилась на сиденье, говоря себе, что, может быть, утром, когда она выспится, ей удастся как следует все обдумать. Сейчас она чувствовала себя так, словно попала под поезд.
Утром, вздохнула про себя Сэмми, предстоит встреча с директрисой Дома моды Лувель. Ужасно, но совершенно неизбежно.
— Начнем с Тюильри? — раздался голос сидящего рядом мужчины. — В сумерках мы не сумеем рассмотреть детали, но, с другой стороны, вечерний Париж весной, как говорят, — он повернулся к Сэмми и подарил ей очаровательную улыбку, — «грандиозен». Так как вам идея?
Как было бы хорошо заставить себя забыть обо всем на несколько часов! Только как избавиться от непрекращающейся боли? После всего, что было, после того, какое безоблачное счастье она испытала благодаря Джеку и работе! Ведь ей казалось, что этому не будет конца. Такое могло произойти с другими — с женщинами, которыми Джек интересовался прежде, — но не с ней!
Алан что-то говорил, но она не слышала его.
— Да, красиво, — согласилась Сэмми автоматически.
— Метро — красиво? — Алан с удивлением посмотрел на нее и вновь сосредоточил внимание на дороге. — Впрочем, в парижском метро довольно чисто. Оно лучше, чем в Нью-Йорке.
Сэмми не отрываясь смотрела на приборную доску, где мелькали крохотные красные цифры. «Ламборджини», черный, словно ночь, с капотом, напоминающим акулью пасть, — безусловно, потрясающий автомобиль. В Нью-Йорке, когда исполнительные директора Деннис Волчек или Арт Хаммер рассуждали о спортивных машинах, они всегда имели в виду нечто вроде «Феррари» или «Лотоса» стоимостью восемьдесят-девяносто тысяч долларов. «Ламборджини», насколько могла себе представить не слишком разбирающаяся в этих вопросах Саманта, стоил гораздо дороже. Раза в два? Впрочем, какая ей разница.
— Сейчас, как мне кажется, мы пытаемся посмотреть на Лувр. — Алан вновь взглянул на нее с терпеливым непониманием. — Обратите внимание — вот он.
Они неслись мимо серой каменной громадины на противоположной стороне рю де Риволи.
— Знаменитый Лувр. Прежде это была резиденция королей. Сейчас — музей.
Сэмми повернулась к окошку и сделала вид, что внимательно рассматривает здание. Она согласилась провести этот вечер с Аланом де Бо, но, возможно, им не о чем даже поговорить. Почти не осознавая, что делает, Саманта позвонила этому человеку, стремясь с кем-нибудь пообщаться — все равно с кем, лишь бы вырваться из этой ужасной квартиры. Вполне возможно, ей следовало остаться в Доме моды Лувель, сидеть в темноте и плакать, пытаясь придумать, что теперь делать со своей несчастной жизнью?
— Сейчас мы подъезжаем к Пале-Рояль.
Она в любой момент может сесть в самолет, вернуться в Нью-Йорк и заставить Джека объяснить ей все. Но даже связаться с Джеком она не могла. Он уехал на Дальний Восток с женой и всем своим любимым семейством. Только Минди имела возможность связаться с ним по телефону. Они загнали ее в ловушку.
«Ну, что ж, — с горечью сказала она себе. — Что происходит c одной из девушек Джексона Сторма, его очередным „открытием“ после того, как он решает, что все кончено? Какой же дурой надо быть, чтобы считать, что тебя действительно любит человек с таким „послужным списком“!
— Что еще вы хотели бы посмотреть? — Машина ловко вписалась в сплошной поток на Елисейских Полях, проскочив на опасной скорости между юрким такси «Рено» и автобусом. — Эйфелеву башню?
За деревьями, растущими вдоль широкого бульвара, мелькали витрины дорогих магазинов. Елисейские Поля… Волей судьбы она оказалась здесь, в Париже, но почти не замечала этого — столь велики были свалившиеся на нее проблемы.
«Скажи хоть что-нибудь», — приказала она себе.
— Париж. Франция… очень богатая страна, верно?
— Очень богатая, — без энтузиазма подтвердил Алан. — Франция ведь получала солидные барыши от завоевания Нового Света, так же как Англия и Испания. Доходное дело.
Он оторвал взгляд от дороги и довольно долго смотрел на Сэмми, пытаясь угадать, хочет ли она продолжения рассказа.
— К несчастью, все золото, все несметные богатства оказались в руках немногих, а большинство французов попало под тяжкий гнет господ — вот вам и причина Великой французской революции. Вы ведь помните про такую? — осторожно поинтересовался он. — Наша Великая французская революция…
Она, конечно, помнила о Марии-Антуанетте и гильотине, хотя в школе никогда не слыла любительницей истории. Единственное, чем она желала заниматься, — рисование. Саманта всегда, задолго до встречи с Джеком Стормом, мечтала стать модельером. Она боролась и работала, чтобы добиться своего. «Прекрати об этом думать, — приказала она себе. — Просто прекрати».
— Вам следует почитать что-нибудь по истории Франции и причинах Французской революции, раз уж вы здесь оказались. Франция была весьма отсталой страной. Монархия, как и в Англии, но наша знать была ужасно развращенной, плюс жесточайшая феодальная система. Вот народ и восстал. В руках у аристократов была сосредоточена невероятная власть. Вы ведь слышали о droit de seigneur[25], правда? Посмотрите, — вдруг прервал Алан свой рассказ, — мы подъезжаем к дворцу Шайо. Эйфелева башня — на противоположном берегу.
Сэмми взглянула в указанном направлении. Ажурная башня — великолепный символ Парижа, — широко расставившая железные лапы, залитая ярким светом прожекторов, оказалась гораздо больше, чем она себе представляла, видя ее прежде лишь на картинках. Бескрайние парки с широкими аллеями и нежный, струящийся воздух весенней ночи составляли прекрасный фон для этого замечательного сооружения. «Оставайся в Париже», — сказала Минди.
— Впечатляет, правда? Сейчас это телевизионная башня для всего Парижа и пригородов.
Но что она будет делать в Париже? Составлять какие-то отчеты по Дому моды Лувель, которые никого не интересуют? Бессмысленно…
— Никогда об этом не слышала, — сказала она. — Я имею в виду ваши последние слова.
Эйфелева башня скрылась в ночи, когда их автомобиль повернул к Сене.
— Droit de seigneur? Вас это шокирует? — Алан не оставлял ее в покое, но по его тону Сэмми понимала: он просто стремится развеять ее плохое настроение, даже не пытаясь выяснить его причины. — Право господина, а именно так переводится «droit de seigneur», — печальное наследие раннего средневековья, когда крестьяне не могли по собственной воле покинуть землю, на которой жили, зато хозяин мог запросто продать их в придачу к этой земле, словно домашний скот. Господа имели право делать все, что им заблагорассудится. Droit de seigneur предполагало также право сеньора провести первую ночь с молодой женой своего вассала. Особенно если она была девственницей, да к тому же хорошенькой.
Сэмми с любопытством взглянула на четкий профиль Алана. Мысль о том, что какой-то феодал отбирает у крестьянина молодую жену, чтобы первым заняться с ней любовью, казалась ей какой-то чисто французской легендой.
— О'кей, верю. Но как реагировал этот крепостной, когда хозяин желал провести первую брачную ночь с его невестой?
Алан откровенно удивился. На какое-то мгновение он даже оторвался от дороги и повернулся к ней.
— Боже, да никак, насколько я знаю. В те времена крестьян жесточайшим образом наказывали, если они осмеливались ослушаться своего господина. Наказания были ужасные: отрубали руки, ослепляли. Иногда из провинившегося делали обыкновенную мишень и охотились на него, словно на зверя.
Сэмми вновь повернулась к своему спутнику. Она выросла на Диком Западе, где подобные небылицы придумывались для того, чтобы удивлять доверчивых выходцев с Востока.
— Вы шутите.
— Боже мой, вовсе нет! — Сбросив скорость и проехав по густому скверу, Алан направил «Ламборджини» прямо к залитым огнями яхтам, катерам и баржам, выстроившимся вдоль берега. — Сегодня это звучит страшно, но это чистая правда. Феодал имел право первым овладеть понравившейся ему женщиной, прежде чем до нее дотронется муж. И закон был на его стороне. — Он немного помолчал. — Запомните, что Синяя Борода — не просто французская сказка. Это вполне реальный человек, граф Жиль де Рец. Такой же реальный, как маркиз де Сад. А вон там нас ждет ужин.
Пока Алан заруливал на автомобильную стоянку, Сэмми продолжала внимательно наблюдать за ним. Впереди вдоль набережной, рядом с мостом Понт-де-Иен, вытянулись в ряд залитые светом прогулочные катера с просторными палубами, которые французы называют bateaux mouches. Обычно эти пароходики снуют туда-сюда по реке, возят туристов на обзорные экскурсии. Немного дальше пришвартовалась большая яхта.
Алан обошел «Ламборджини», распахнул перед Самантой дверцу и подал ей руку, чтобы помочь выйти. Она взглянула на аристократические черты его лица с удлиненным тонким носом и блестящие в свете прожекторов, освещающих стоянку, золотистые волосы, которыми поигрывал легкий ветерок с реки. Элегантный костюм прекрасно сидел на широкоплечей фигуре. Алан выглядел очень представительно, и от него веяло необыкновенным чувством уверенности во всем, что он делает. Ей, несомненно, повезло, что ее спутником в этот вечер стал один из самых интересных мужчин в Париже.
Все еще держа ее за руку, он сделал шаг. На какое-то мгновение их тела почти соприкоснулись. Весенний ветерок играл в кронах деревьев возле моста, над Сеной сияла огромная луна. Сэмми вдруг подумала, что этот легкий в общении, великолепный француз с прекрасными манерами и каким-то озорным юмором делал все от него зависящее, чтобы этот вечер оказался приятным. Она неуверенно улыбнулась в ответ, и в ту же минуту душу пронзила мысль о Джеке. Ну как можно думать о другом мужчине, если Джек только что поступил с ней подобным образом?
Алан заметил, как изменилось выражение ее лица.
— Пойдемте, — тихо предложил он. — Это еще не конец экскурсии. Я обещал вам великолепный ужин Он ждет!
Ресторан, куда они направлялись, когда-то был яхтой. Не успели Сэмми и Алан ступить на сходни, как им навстречу поспешил метрдотель — импозантная фигура в черном смокинге. Его обращение говорило о том, что Алан де Бо здесь не случайный человек, а давнишний, уважаемый клиент.
Уютный зал ресторана был полон. Публика была в вечерних костюмах. Обстановка ресторана подчеркивала, что даже для Парижа это дорогое заведение. Роскошные шторы из серого бархата обрамляли огромные окна, под ногами лежал пушистый темно-серый ковер. Зарезервированный для них столик, украшенный высоким букетом весенней сирени и белых роз, стоял на корме. Все столы вокруг оказались свободными, и эта часть зала отделялась от остальных собранным в густые складки занавесом. Их уединенность, подумала Сэмми, усаживаясь на стул, любезно отодвинутый для нее метрдотелем, была слишком очевидной, чтобы оказаться случайностью: основной зал был заполнен до отказа.
— Очень красиво, — одобрил Алан де Бо, мельком взглянув на роскошный букет. Он кивнул поджидающему рядом старшему официанту. — Теперь уберите их отсюда. Я хочу видеть вас, — пояснил он Сэм. — Если пожелаете, позже заберете букет с собой.
«Алан де Бо — богатый человек», — подумала Сэмми, оглядываясь по сторонам. Она поняла, что именно в нем так напоминало ей Джека — тот же почти безразличный вид, в котором чувствовалась сила власти. Джеку понадобились годы, чтобы добиться этого, Алан де Бо держался так, словно это было в его крови с рождения.
— Я подумал, что мы будем чувствовать себя немного неловко, если устроить первый совместный ужин на совершенно пустой яхте, a deux. — Алан опустил книжечку с меню и озорно улыбнулся ей. — Поэтому я пошел на компромисс. Здесь есть занавес.
A deux по-французски означает «вдвоем», догадалась Сэмми. Он намекнул, что подумывал снять плавучий ресторан целиком, но вместо этого скупил места за окружающими их столиками и распорядился повесить занавес, чтобы они чувствовали себя уединенно. Сэмми могла только гадать, во сколько же обошлась ему эта идея. Неужели хозяева ресторана отменили все остальные заказы только потому, что так распорядился Алан? Вполне вероятно.
Глядя на своего спутника, Саманта раздумывала над тем, что уже знала о себе: ее привлекали подобные Алану мужчины, любящие жизненные блага, опытные и могущественные. Если она когда-нибудь снова влюбится, то, вероятно, в человека, который будет отвечать этим меркам. А действительно ли Джек был таким мужчиной? Может быть, она просто искала любви опытного, властного человека, который отличался бы от тех, что остались в ее родных местах?
— Что-нибудь не так? — нахмурившись, спросил Алан.
«Господи, как хочется рассказать ему, что именно не так», — подумала она, взглянув на сидящего напротив внимательного дружелюбного мужчину.
— Вам здесь не нравится? — Он резко отодвинул стул. — Мы поедем еще куда-нибудь.
Плавучий ресторан в этот момент отходил от пристани, но Алан де Бо уже поднялся с места, властный и полный решимости. Метрдотель бросился к нему.
Де Бо даже не обратил на него внимания, его глаза были устремлены на Саманту.
— Яхта уже отчалила, мы не можем, — сказала Сэм.
— Это ничего, не значит. Я ее остановлю. — Алан де Бо нетерпеливым кивком приказал метрдотелю отойти. — Если вам здесь не нравится, только скажите.
«Боже, он совершенно такой же, как Джек Сторм!» — подумала Сэмми, глядя на Алана. Посетители, сидящие в общей части зала, вытянув шеи, пытались рассмотреть, что происходит за их столиком. Армия официантов бросилась на корму. Алан де Бо хмуро возвышался над ней, бросив на стол льняную салфетку.
— Я могу это сделать, — бесстрастно сказал он. — Хотите убедиться?
— Нет, нет! Я вам верю!
Черт его побери! Он великолепен! Губы Саманты задрожали в легкой улыбке, еще немного, и он заставит ее рассмеяться.
— Сядьте! Я не говорила, что мне здесь не нравится.
— Хорошо. — Он опустился на место и посмотрел на нее блестящими глазами. — Я хочу быть уверенным, что вам здесь будет хорошо и вы обратите внимание на ужин и… на меня.
Сама того не желая, Сэмми рассмеялась.
— Послушайте, я здесь все-таки в командировке, а вовсе не затем, чтобы посещать престижные рестораны.
— Ах да! Приобретение старого Дома моды Лувель нью-йоркской компанией великого Джексона Сторма!
— Между прочим, вы не объяснили мне, откуда узнали об этом. Только не говорите, что это известно всему Парижу.
— Нет, не всему Парижу. В Доме моды Лувель достаточно сдержанные сотрудники, но они все-таки поражены происшедшим. В этом смысле можете вполне доверять Соланж Дюмер. Она будет ждать, пока ваша компания сама не объявит об этом. По правде сказать, я случайно узнал новость, потому что Наннет во время примерки сообщила об этом моей сестре. Но такого рода доверительные разговоры между клиентками и портнихами вполне естественны. А теперь… — Алан резко сменил тему. — Прежде чем на ваше лицо вернется печальное выражение, я хочу сказать, что заказал этот ужин специально для вас. К тому же вы сможете полюбоваться Парижем, и вам не будут мешать туристы, щелкающие фотоаппаратами, или визжащие вокруг детишки. Да и кухня здесь, — сверкнул он белозубой улыбкой, — вовсе не плоха.
Не плоха? Официанты подкатили многоярусную тележку с закусками: холодная спаржа в соусе, грибы в желе, артишоки, начиненные каперсами, запеченный паштет по-нормандски, молодая морковка со сливками и приправами из трав — за всем этим многообразием трудно было даже уследить. Сэмми закрыла глаза в предвкушении. Внезапно она почувствовала, что ужасно голодна. С того момента, когда она позвонила в Нью-Йорк и все полетело в тартарары, Саманта не смогла съесть ни крошки и выпила только чашечку кофе.
За закусками последовал суп по-мадридски с красной икрой, запеченный полосатый окунь, фаршированный устрицами, и рагу из тонких ломтиков говядины. Официант в темно-зеленой униформе, расшитой золотым галуном, к каждому блюду предлагал соответствующее вино: легкое белое к закускам, искристое шабли — к рыбе, изысканное красное «Шато Лафит-Ротшильд» — к мясу. Наконец на десерт подали нежнейшие абрикосы в коньяке под слоем густых сливок и шампанское.