Страница:
– Однако Ирма любезно позволяет вам оставить себе все доходы от печатных публикаций, какие вы…
– Нет у меня никаких печатных публикаций! Что я вам, Эрик Кордон?
Грэм в ярости швырнул документы на кровать. Некоторое время он просто сидел, снедаемый лютой злобой. Отчасти из-за того, что только что прочитал, а отчасти из-за этого адвокатишки Горация Денфельда, Нового Человека. Даже занимая невысокое положение в основных структурах Новых Людей, Денфельд считал всех Аномалов – включая Председателя Совета – всего лишь продуктами псевдоэволюции. Грэм без труда вытягивал из головы Денфельда низкий, неизменный тон превосходства и пренебрежения.
– Мне надо подумать, – наконец произнес Грэм. «Я покажу эти бумажки своим адвокатам, – сказал он себе. – Лучшим правительственным адвокатам – из налогового управления».
– Очень желательно, сэр, чтобы вы приняли во внимание определенные обстоятельства, – продолжил Денфельд. – Пожалуй, вам может показаться, что со стороны миссис Грэм довольно несправедливо требовать столь… – он подыскивал подходящее выражение, – столь весомую долю вашей собственности.
– Мало ей целого дома, – согласился Грэм. – И четырех особняков в Скрэнтоне, что в штате Пенсильвания. Совсем хочет меня по миру пустить.
– И тем не менее, – медовым голосом заметил Денфельд. Язык адвоката порхал меж губ, словно бумажный вымпел на ветру. – Тем не менее существенным фактором представляется то, что ваша размолвка с женой должна остаться тайной. Причем ради вас же самого. Ибо Председатель Совета чрезвычайного комитета общественной безопасности не может допустить, чтобы на него пала хотя бы тень… назовем это la calugna…
– Это еще что за зверь?
– Скандал. Как вам хорошо известно, имя любого высокопоставленного Аномала или Нового Человека не должны окружать никакие сплетни. А если учесть ваше положение…
– Я скорее подам в отставку, – проскрежетал Грэм, – чем подпишу ваши бумажки. Алименты по пять тысяч попсов в месяц! Да она просто спятила! – Тут он поднял голову и пристально посмотрел на Денфельда. – Подумать только, что делается с женщиной, когда она получает раздельное проживание или развод! Она – да все они – хотят сразу всего, причем любыми способами! Хоть к стенке припирая! Дом, особняки, машину, все попсы на свете…
«Будь оно все проклято», – выругался Грэм и устало вытер лоб. Потом велел одному из слуг:
– Принесите мне кофе.
– Есть, сэр. – Слуга засуетился со скороваркой и проворно вручил хозяину чашку крепкого черного кофе.
Обращаясь к слуге и ко всем присутствующим, Грэм пожаловался:
– А что я могу сделать? Она же меня за глотку взяла. – Он положил папку с документами в выдвижной ящик стола рядом с кроватью. – Все. Больше обсуждать нечего, – сказал он Денфельду. – Мои адвокаты уведомят вас об окончательном решении. – Сердито глянув на ненавистного Денфельда, Грэм объявил: – Теперь я намерен заняться другими делами. – Затем он кивнул слуге, который, твердо положив руку на плечо адвокату, проводил его к одной из дверей, ведущих из спальни.
Когда дверь за Денфельдом захлопнулась, Грэм откинулся на подушки, прихлебывая кофе и размышляя. «Вот бы Ирма нарушила закон, – сказал он себе. – Пусть даже правила дорожного движения. Хоть что-нибудь, что поставило бы ее в зависимость от полиции. Если б мы засекли, как она переходит улицу на красный свет, уже тут можно было бы за что-то зацепиться. Скажем, она оказала бы сопротивление при аресте, публично использовала бранные выражения – короче, злостно и умышленно нарушила бы общественный порядок. А еще лучше, – размечтался Грэм, – чтобы людям Барнса удалось поймать ее на какой-нибудь мелкой уголовщине. К примеру, на приобретении или употреблении алкоголя. Тогда (как там говорили адвокаты) мы смогли бы подвести ее под неполное материнское соответствие, отобрать детей и предъявить ей обвинение в процессе настоящего развода – который, при таких обстоятельствах, можно было бы сделать публичным».
Пока что, однако, Ирма обладала над ним слишком большой властью. Публичный развод со взаимными обвинениями выглядел бы для Грэма крайне скверно, учитывая все то, что Ирма могла бы наскрести из сточной канавы их совместной жизни.
Подняв трубку видеофона первой линии связи, Грэм сказал:
– Барнс, мне нужно, чтобы вы нашли того агента, Алису Нойес, и прислали ее сюда. Пожалуй, и вам не мешало бы явиться.
Офидант полиции Нойес возглавляла группу, которая уже битых три месяца пыталась раздобыть хоть какой-то компромат на Ирму. Двадцать четыре часа в сутки за женой Грэма следили видеомониторы полиции – разумеется, без ее ведома. Одна из видеокамер даже демонстрировала то, что происходило в ванной комнате Ирмы, но, к сожалению, ничего примечательного не выявила. Все, что Ирма говорила и делала, все люди, с которыми она виделась, все места, куда она заходила, – все это было записано на кассетах, хранившихся в денверском центре ПДР. И все это, вместе взятое, ровным счетом ничего не давало.
«Эта дрянь завела собственную полицию, – уныло подумал Грэм, – бывших сотрудников ПДР с непременной плешью на затылке. Они так и шустрят вокруг нее, пока она шляется по магазинам, развлекается на вечеринках или навещает доктора Радклиффа, своего зубного врача. Нет, похоже, придется совсем от нее избавиться, – сказал он себе. – Черт меня дернул завести себе жену из Старых Людей». Впрочем, это произошло давным-давно – еще когда Грэм не занимал того высокого положения, которое оказалось у него впоследствии. Чуть ли не все Аномалы и Старые Люди втихую над ним насмехались. Грэму это было совсем не по вкусу, ибо он читал мысли – большинство мыслей, исходивших от множества самых разных людей, – и где-то в самой глубине неизменно наталкивался на пренебрежение.
Особенно сильно проявлялось оно у Новых Людей.
Пока Грэм лежал, ожидая комиссара Барнса и офиданта Нойес, он снова принялся изучать «Таймс», наугад открывая газету на какой-нибудь из трех сотен ее страниц.
Так он неожиданно наткнулся на статью о проекте «Большое Ухо». Статью, под которой значилось имя Эймоса Айлда, весьма высокопоставленного Нового Человека; одного из тех, кого Грэм тронуть не мог.
«Итак, эксперимент “Большое Ухо” под барабаны и фанфары шагает вперед», – язвительно подумал он, читая статью.
«“Находящаяся, по общему мнению, за гранью возможного, работа по созданию первого чисто электронного телепатического подслушивающего устройства продвигается впечатляющими темпами”, – заявили на сегодняшней прессконференции многочисленным скептически настроенным обозревателям сотрудники корпорации Макмалли, разработчики и создатели так называемого “Большого Уха”. “Когда «Большое Ухо» будет введено в действие, – считает Мунро Кэпп, – оно сможет телепатически отслеживать мысленные волны десятков тысяч лиц, обладая при этом не зафиксированной у Аномалов способностью расшифровывать эти необъятные потоки, полные…”»
Грэм отшвырнул газету в сторону. С глухим шелестом она упала на устланный ворсистым ковром пол. «Черт бы побрал этих подонков, этих Новых Людей, – подумал Председатель Совета, скрипя зубами в бессильной злобе. – Они угрохают миллиарды попсов, а после “Большого Уха” сварганят еще и такое устройство, которое заменит ясновидение Аномалов. И так одно за другим. Машины-полтергейсты будут раскатывать по улицам и носиться в воздухе. А мы уже не понадобимся.
И тогда… тогда вместо сильного и стабильного двухпартийного государства, которое мы имеем сейчас, возникнет однопартийная система. Этакий монолитный монстр, где все ключевые посты займут Новые Люди – на всех уровнях. Тогда прощай Государственная служба. Останутся только тесты на активность коры головного мозга у Новых Людей – на наличие тех двух пиков на неврологической кривой. Да еще болтология про разные постулаты вроде “предмет А равен своей противоположности” и “чем резче различие, тем выше соответствие”. Боже милостивый!»
«А вдруг, – подумал Грэм, – вся эта хитрая структура мышления Новых Людей – не что иное, как грандиозное шарлатанство? Мы, Аномалы, этого понять не можем; Старые Люди тоже ничего не понимают. Выходит, мы просто верим Новым Людям на слово, что это колоссальный шаг вперед в эволюции человеческого мозга. Допустим, есть там и впрямь некие узлы Роджерса или что-то в этом духе. Существует материальное отличие их коры головного мозга от нашей. Но следует ли отсюда…»
Тут включился один из интеркомов:
– Здесь комиссар Барнс и женщина – офидант полиции…
– Впустите их, – велел Грэм. Снова откинувшись на подушки, он устроился поудобнее, сложил руки на груди и стал ждать.
В голове у него уже созрела новая идея.
Глава 5
Глава 6
– Нет у меня никаких печатных публикаций! Что я вам, Эрик Кордон?
Грэм в ярости швырнул документы на кровать. Некоторое время он просто сидел, снедаемый лютой злобой. Отчасти из-за того, что только что прочитал, а отчасти из-за этого адвокатишки Горация Денфельда, Нового Человека. Даже занимая невысокое положение в основных структурах Новых Людей, Денфельд считал всех Аномалов – включая Председателя Совета – всего лишь продуктами псевдоэволюции. Грэм без труда вытягивал из головы Денфельда низкий, неизменный тон превосходства и пренебрежения.
– Мне надо подумать, – наконец произнес Грэм. «Я покажу эти бумажки своим адвокатам, – сказал он себе. – Лучшим правительственным адвокатам – из налогового управления».
– Очень желательно, сэр, чтобы вы приняли во внимание определенные обстоятельства, – продолжил Денфельд. – Пожалуй, вам может показаться, что со стороны миссис Грэм довольно несправедливо требовать столь… – он подыскивал подходящее выражение, – столь весомую долю вашей собственности.
– Мало ей целого дома, – согласился Грэм. – И четырех особняков в Скрэнтоне, что в штате Пенсильвания. Совсем хочет меня по миру пустить.
– И тем не менее, – медовым голосом заметил Денфельд. Язык адвоката порхал меж губ, словно бумажный вымпел на ветру. – Тем не менее существенным фактором представляется то, что ваша размолвка с женой должна остаться тайной. Причем ради вас же самого. Ибо Председатель Совета чрезвычайного комитета общественной безопасности не может допустить, чтобы на него пала хотя бы тень… назовем это la calugna…
– Это еще что за зверь?
– Скандал. Как вам хорошо известно, имя любого высокопоставленного Аномала или Нового Человека не должны окружать никакие сплетни. А если учесть ваше положение…
– Я скорее подам в отставку, – проскрежетал Грэм, – чем подпишу ваши бумажки. Алименты по пять тысяч попсов в месяц! Да она просто спятила! – Тут он поднял голову и пристально посмотрел на Денфельда. – Подумать только, что делается с женщиной, когда она получает раздельное проживание или развод! Она – да все они – хотят сразу всего, причем любыми способами! Хоть к стенке припирая! Дом, особняки, машину, все попсы на свете…
«Будь оно все проклято», – выругался Грэм и устало вытер лоб. Потом велел одному из слуг:
– Принесите мне кофе.
– Есть, сэр. – Слуга засуетился со скороваркой и проворно вручил хозяину чашку крепкого черного кофе.
Обращаясь к слуге и ко всем присутствующим, Грэм пожаловался:
– А что я могу сделать? Она же меня за глотку взяла. – Он положил папку с документами в выдвижной ящик стола рядом с кроватью. – Все. Больше обсуждать нечего, – сказал он Денфельду. – Мои адвокаты уведомят вас об окончательном решении. – Сердито глянув на ненавистного Денфельда, Грэм объявил: – Теперь я намерен заняться другими делами. – Затем он кивнул слуге, который, твердо положив руку на плечо адвокату, проводил его к одной из дверей, ведущих из спальни.
Когда дверь за Денфельдом захлопнулась, Грэм откинулся на подушки, прихлебывая кофе и размышляя. «Вот бы Ирма нарушила закон, – сказал он себе. – Пусть даже правила дорожного движения. Хоть что-нибудь, что поставило бы ее в зависимость от полиции. Если б мы засекли, как она переходит улицу на красный свет, уже тут можно было бы за что-то зацепиться. Скажем, она оказала бы сопротивление при аресте, публично использовала бранные выражения – короче, злостно и умышленно нарушила бы общественный порядок. А еще лучше, – размечтался Грэм, – чтобы людям Барнса удалось поймать ее на какой-нибудь мелкой уголовщине. К примеру, на приобретении или употреблении алкоголя. Тогда (как там говорили адвокаты) мы смогли бы подвести ее под неполное материнское соответствие, отобрать детей и предъявить ей обвинение в процессе настоящего развода – который, при таких обстоятельствах, можно было бы сделать публичным».
Пока что, однако, Ирма обладала над ним слишком большой властью. Публичный развод со взаимными обвинениями выглядел бы для Грэма крайне скверно, учитывая все то, что Ирма могла бы наскрести из сточной канавы их совместной жизни.
Подняв трубку видеофона первой линии связи, Грэм сказал:
– Барнс, мне нужно, чтобы вы нашли того агента, Алису Нойес, и прислали ее сюда. Пожалуй, и вам не мешало бы явиться.
Офидант полиции Нойес возглавляла группу, которая уже битых три месяца пыталась раздобыть хоть какой-то компромат на Ирму. Двадцать четыре часа в сутки за женой Грэма следили видеомониторы полиции – разумеется, без ее ведома. Одна из видеокамер даже демонстрировала то, что происходило в ванной комнате Ирмы, но, к сожалению, ничего примечательного не выявила. Все, что Ирма говорила и делала, все люди, с которыми она виделась, все места, куда она заходила, – все это было записано на кассетах, хранившихся в денверском центре ПДР. И все это, вместе взятое, ровным счетом ничего не давало.
«Эта дрянь завела собственную полицию, – уныло подумал Грэм, – бывших сотрудников ПДР с непременной плешью на затылке. Они так и шустрят вокруг нее, пока она шляется по магазинам, развлекается на вечеринках или навещает доктора Радклиффа, своего зубного врача. Нет, похоже, придется совсем от нее избавиться, – сказал он себе. – Черт меня дернул завести себе жену из Старых Людей». Впрочем, это произошло давным-давно – еще когда Грэм не занимал того высокого положения, которое оказалось у него впоследствии. Чуть ли не все Аномалы и Старые Люди втихую над ним насмехались. Грэму это было совсем не по вкусу, ибо он читал мысли – большинство мыслей, исходивших от множества самых разных людей, – и где-то в самой глубине неизменно наталкивался на пренебрежение.
Особенно сильно проявлялось оно у Новых Людей.
Пока Грэм лежал, ожидая комиссара Барнса и офиданта Нойес, он снова принялся изучать «Таймс», наугад открывая газету на какой-нибудь из трех сотен ее страниц.
Так он неожиданно наткнулся на статью о проекте «Большое Ухо». Статью, под которой значилось имя Эймоса Айлда, весьма высокопоставленного Нового Человека; одного из тех, кого Грэм тронуть не мог.
«Итак, эксперимент “Большое Ухо” под барабаны и фанфары шагает вперед», – язвительно подумал он, читая статью.
«“Находящаяся, по общему мнению, за гранью возможного, работа по созданию первого чисто электронного телепатического подслушивающего устройства продвигается впечатляющими темпами”, – заявили на сегодняшней прессконференции многочисленным скептически настроенным обозревателям сотрудники корпорации Макмалли, разработчики и создатели так называемого “Большого Уха”. “Когда «Большое Ухо» будет введено в действие, – считает Мунро Кэпп, – оно сможет телепатически отслеживать мысленные волны десятков тысяч лиц, обладая при этом не зафиксированной у Аномалов способностью расшифровывать эти необъятные потоки, полные…”»
Грэм отшвырнул газету в сторону. С глухим шелестом она упала на устланный ворсистым ковром пол. «Черт бы побрал этих подонков, этих Новых Людей, – подумал Председатель Совета, скрипя зубами в бессильной злобе. – Они угрохают миллиарды попсов, а после “Большого Уха” сварганят еще и такое устройство, которое заменит ясновидение Аномалов. И так одно за другим. Машины-полтергейсты будут раскатывать по улицам и носиться в воздухе. А мы уже не понадобимся.
И тогда… тогда вместо сильного и стабильного двухпартийного государства, которое мы имеем сейчас, возникнет однопартийная система. Этакий монолитный монстр, где все ключевые посты займут Новые Люди – на всех уровнях. Тогда прощай Государственная служба. Останутся только тесты на активность коры головного мозга у Новых Людей – на наличие тех двух пиков на неврологической кривой. Да еще болтология про разные постулаты вроде “предмет А равен своей противоположности” и “чем резче различие, тем выше соответствие”. Боже милостивый!»
«А вдруг, – подумал Грэм, – вся эта хитрая структура мышления Новых Людей – не что иное, как грандиозное шарлатанство? Мы, Аномалы, этого понять не можем; Старые Люди тоже ничего не понимают. Выходит, мы просто верим Новым Людям на слово, что это колоссальный шаг вперед в эволюции человеческого мозга. Допустим, есть там и впрямь некие узлы Роджерса или что-то в этом духе. Существует материальное отличие их коры головного мозга от нашей. Но следует ли отсюда…»
Тут включился один из интеркомов:
– Здесь комиссар Барнс и женщина – офидант полиции…
– Впустите их, – велел Грэм. Снова откинувшись на подушки, он устроился поудобнее, сложил руки на груди и стал ждать.
В голове у него уже созрела новая идея.
Глава 5
В восемь тридцать утра Николас Эпплтон появился на работе и приготовился к началу нового трудового дня.
В окна небольшого здания его мастерской ярко светило солнце. Ник закатал рукава, надел очки с увеличением и вставил в розетку штепсель терморезака.
Тут к нему тяжелой походкой подошел его босс, Эрл Дзета. Руки Дзета держал в карманах брюк цвета хаки; из его обрамленного густой щетиной рта свисала итальянская сигара.
– Ну, что скажешь, Ник?
– Мы только через несколько дней узнаем, – сообщил Ник. – О результатах нас известят по почте.
– Ах да, твой мальчуган. – Дзета положил смуглую лапищу Нику на плечо. – Слишком мелкую нарезку делаешь, – заметил он. – Нужно, чтобы она шла в самую глубину протектора. В эту проклятую шину.
– Но если я еще хоть немного углублюсь… – запротестовал Ник. «Шина лопнет, даже если машина наедет на тлеющую спичку, – сказал он про себя. – Это все равно что пристрелить пассажиров из лазерного ружья». – Ладно, – сдался Ник. Вся его воинственность вмиг испарилась; в конце концов, Дзета был его боссом. – Буду углубляться, пока резак с той стороны не выйдет.
– Попробуй только, – пригрозил Дзета. – Мигом уволю.
– По-твоему, раз люди покупают такой реактивный…
– Как только три их колеса касаются общественной мостовой, – перебил Дзета, – наша ответственность заканчивается. Что бы ни случилось потом – их личные трудности.
Нельзя сказать, чтобы Ник с детства мечтал быть нарезчиком протектора. Рабочим, который берет лысую шину и при помощи раскаленного докрасна резака проделывает в ней новую нарезку. Режет глубже и глубже, приводя шину в надлежащий вид. Чтобы она выглядела так, словно весь протектор в порядке. Это занятие Ник унаследовал от отца, а тот, в свою очередь, научился этому от своего отца. Из поколения в поколение, от отца к сыну… Ненавидя свою работу, Ник твердо помнил одно: он превосходный нарезчик протектора и всегда им останется. Дзета был неправ: нарезка уже получилась достаточно глубокой. «Я мастер своего дела, – подумал Ник, – и сам могу решить, какой должна быть глубина канавок».
Неторопливым движением руки Дзета включил висевший у него на шее радиоприемник. Из семи-восьми динамиков, размещенных на обширном теле толстяка, загрохотала шумная, низкого пошиба музыка.
И вдруг смолкла. Последовала пауза, а затем раздался полный профессионального безразличия голос диктора:
– Пресс-секретарь комиссара Ллойда Барнса только что сделал заявление о том, что государственный преступник Эрик Кордон, приговоренный к тюремному заключению за насильственные акты в отношении граждан, переведен из Брайтфортской тюрьмы в терминальные корпуса в Лонг-Биче, что в штате Калифорния. На вопрос, означает ли это, что Кордон будет казнен, от представителя ПДР получены заверения, что такого решения пока не принималось. Однако хорошо информированные и независимые от ПДР источники открыто заявляют, что все эти события свидетельствуют о готовящейся казни Кордона, указывая, что из последних девятисот заключенных ПДР, в разное время переведенных в тюремные сооружения Лонг-Бича, без малого восемьсот были в конечном счете казнены. Вы слушали новости из…
Эрл Дзета судорожно надавил на выключатель своего нательного радио; выключив его, он изо всех сил сжал кулаки и зажмурил глаза, раскачиваясь взад-вперед.
– Скоты чертовы, – прошипел он сквозь зубы. – Они собрались его убить. – Глаза его широко раскрылись, а лицо исказила гримаса глубокой и сильной боли… Затем Дзета постепенно взял себя в руки; мучения его, казалось, смягчились. Но не ушли совсем; бочкообразное тело толстяка было все так же напряжено, когда он пристально посмотрел на Ника.
– Ты Низший Человек, – вымолвил Ник.
– Ты уже десять лет меня знаешь, – прохрипел Дзета. Достав из кармана красный носовой платок, он тщательно вытер лоб. Руки его тряслись. – Слушай, Эпплтон, – сказал толстяк, отчаянно стараясь придать своему голосу естественность. Естественность и спокойствие. Но он никак не мог унять незаметную для глаза внутреннюю дрожь. И Ник чувствовал эту дрожь, знал, что никуда она не делась – как бы объятый страхом Дзета ее ни скрывал. – Эти гады и до меня хотят добраться. Если они казнят Кордона, то потом обязательно пойдут дальше и выметут нас всех, даже мелюзгу вроде меня. И мы отправимся в лагеря – в эти вшивые и вонючие лагеря для интернированных – на Луну. Слышал про них? Вот туда-то мы и отправимся. Мы – Низшие Люди. А не «ты».
– Я слышал про эти лагеря, – сказал Ник.
– Думаешь меня выдать?
– Нет. – Ник покачал головой.
– Они все равно до меня доберутся, – с горечью проговорил Дзета. – ПДР годами составляло списки. Списки в милю длиной, даже на микрокассетах. У них и компьютеры, и филеры. Каждый может оказаться филером. Любой твой знакомый, любой, с кем ты когда-то общался. Вот что, Эпплтон. Смерть Кордона будет означать, что мы боремся не просто за политическое равенство, а за само наше физическое существование. Понимаешь, Эпплтон? Возможно, я тебе не слишком по вкусу – да, черт возьми, мы не очень-то друг с другом ладим… Но неужели ты хочешь, чтобы меня прикончили?
– А что я могу сделать? – спросил Ник. – Не могу же я остановить ПДР.
Дзета выпрямился. Его коренастая туша словно окоченела от мучительного отчаяния.
– Ты мог бы умереть вместе с нами, – выговорил он.
– Ладно, – отозвался Ник.
– Ладно? – Дзета уставился на него, ничего не понимая. – Что ты этим хочешь сказать?
– Я сделаю все, что могу, – ответил Ник. От сказанного у него перехватило дыхание. Теперь все было кончено: у Бобби не оставалось никакой надежды на перемену участи, и династии нарезчиков протектора суждено было продолжаться и дальше.
«Лучше мне было выждать, – подумал он. – Как-то уж слишком легко все получилось. Я сам такого не ожидал и до сих пор толком ничего не понимаю. Наверное, все из-за того, что Бобби провалился. Но все-таки вот я здесь, вот я сказал это Дзете. Дело сделано».
– Давай зайдем ко мне в кабинет, – хрипло выговорил Дзета. – Откупорим бутылочку пива.
– У тебя есть спиртное? – Такого Ник и вообразить себе не мог; наказание за распитие спиртного было слишком сурово.
– Мы выпьем за Эрика Кордона, – сказал Дзета, и они пошли.
В окна небольшого здания его мастерской ярко светило солнце. Ник закатал рукава, надел очки с увеличением и вставил в розетку штепсель терморезака.
Тут к нему тяжелой походкой подошел его босс, Эрл Дзета. Руки Дзета держал в карманах брюк цвета хаки; из его обрамленного густой щетиной рта свисала итальянская сигара.
– Ну, что скажешь, Ник?
– Мы только через несколько дней узнаем, – сообщил Ник. – О результатах нас известят по почте.
– Ах да, твой мальчуган. – Дзета положил смуглую лапищу Нику на плечо. – Слишком мелкую нарезку делаешь, – заметил он. – Нужно, чтобы она шла в самую глубину протектора. В эту проклятую шину.
– Но если я еще хоть немного углублюсь… – запротестовал Ник. «Шина лопнет, даже если машина наедет на тлеющую спичку, – сказал он про себя. – Это все равно что пристрелить пассажиров из лазерного ружья». – Ладно, – сдался Ник. Вся его воинственность вмиг испарилась; в конце концов, Дзета был его боссом. – Буду углубляться, пока резак с той стороны не выйдет.
– Попробуй только, – пригрозил Дзета. – Мигом уволю.
– По-твоему, раз люди покупают такой реактивный…
– Как только три их колеса касаются общественной мостовой, – перебил Дзета, – наша ответственность заканчивается. Что бы ни случилось потом – их личные трудности.
Нельзя сказать, чтобы Ник с детства мечтал быть нарезчиком протектора. Рабочим, который берет лысую шину и при помощи раскаленного докрасна резака проделывает в ней новую нарезку. Режет глубже и глубже, приводя шину в надлежащий вид. Чтобы она выглядела так, словно весь протектор в порядке. Это занятие Ник унаследовал от отца, а тот, в свою очередь, научился этому от своего отца. Из поколения в поколение, от отца к сыну… Ненавидя свою работу, Ник твердо помнил одно: он превосходный нарезчик протектора и всегда им останется. Дзета был неправ: нарезка уже получилась достаточно глубокой. «Я мастер своего дела, – подумал Ник, – и сам могу решить, какой должна быть глубина канавок».
Неторопливым движением руки Дзета включил висевший у него на шее радиоприемник. Из семи-восьми динамиков, размещенных на обширном теле толстяка, загрохотала шумная, низкого пошиба музыка.
И вдруг смолкла. Последовала пауза, а затем раздался полный профессионального безразличия голос диктора:
– Пресс-секретарь комиссара Ллойда Барнса только что сделал заявление о том, что государственный преступник Эрик Кордон, приговоренный к тюремному заключению за насильственные акты в отношении граждан, переведен из Брайтфортской тюрьмы в терминальные корпуса в Лонг-Биче, что в штате Калифорния. На вопрос, означает ли это, что Кордон будет казнен, от представителя ПДР получены заверения, что такого решения пока не принималось. Однако хорошо информированные и независимые от ПДР источники открыто заявляют, что все эти события свидетельствуют о готовящейся казни Кордона, указывая, что из последних девятисот заключенных ПДР, в разное время переведенных в тюремные сооружения Лонг-Бича, без малого восемьсот были в конечном счете казнены. Вы слушали новости из…
Эрл Дзета судорожно надавил на выключатель своего нательного радио; выключив его, он изо всех сил сжал кулаки и зажмурил глаза, раскачиваясь взад-вперед.
– Скоты чертовы, – прошипел он сквозь зубы. – Они собрались его убить. – Глаза его широко раскрылись, а лицо исказила гримаса глубокой и сильной боли… Затем Дзета постепенно взял себя в руки; мучения его, казалось, смягчились. Но не ушли совсем; бочкообразное тело толстяка было все так же напряжено, когда он пристально посмотрел на Ника.
– Ты Низший Человек, – вымолвил Ник.
– Ты уже десять лет меня знаешь, – прохрипел Дзета. Достав из кармана красный носовой платок, он тщательно вытер лоб. Руки его тряслись. – Слушай, Эпплтон, – сказал толстяк, отчаянно стараясь придать своему голосу естественность. Естественность и спокойствие. Но он никак не мог унять незаметную для глаза внутреннюю дрожь. И Ник чувствовал эту дрожь, знал, что никуда она не делась – как бы объятый страхом Дзета ее ни скрывал. – Эти гады и до меня хотят добраться. Если они казнят Кордона, то потом обязательно пойдут дальше и выметут нас всех, даже мелюзгу вроде меня. И мы отправимся в лагеря – в эти вшивые и вонючие лагеря для интернированных – на Луну. Слышал про них? Вот туда-то мы и отправимся. Мы – Низшие Люди. А не «ты».
– Я слышал про эти лагеря, – сказал Ник.
– Думаешь меня выдать?
– Нет. – Ник покачал головой.
– Они все равно до меня доберутся, – с горечью проговорил Дзета. – ПДР годами составляло списки. Списки в милю длиной, даже на микрокассетах. У них и компьютеры, и филеры. Каждый может оказаться филером. Любой твой знакомый, любой, с кем ты когда-то общался. Вот что, Эпплтон. Смерть Кордона будет означать, что мы боремся не просто за политическое равенство, а за само наше физическое существование. Понимаешь, Эпплтон? Возможно, я тебе не слишком по вкусу – да, черт возьми, мы не очень-то друг с другом ладим… Но неужели ты хочешь, чтобы меня прикончили?
– А что я могу сделать? – спросил Ник. – Не могу же я остановить ПДР.
Дзета выпрямился. Его коренастая туша словно окоченела от мучительного отчаяния.
– Ты мог бы умереть вместе с нами, – выговорил он.
– Ладно, – отозвался Ник.
– Ладно? – Дзета уставился на него, ничего не понимая. – Что ты этим хочешь сказать?
– Я сделаю все, что могу, – ответил Ник. От сказанного у него перехватило дыхание. Теперь все было кончено: у Бобби не оставалось никакой надежды на перемену участи, и династии нарезчиков протектора суждено было продолжаться и дальше.
«Лучше мне было выждать, – подумал он. – Как-то уж слишком легко все получилось. Я сам такого не ожидал и до сих пор толком ничего не понимаю. Наверное, все из-за того, что Бобби провалился. Но все-таки вот я здесь, вот я сказал это Дзете. Дело сделано».
– Давай зайдем ко мне в кабинет, – хрипло выговорил Дзета. – Откупорим бутылочку пива.
– У тебя есть спиртное? – Такого Ник и вообразить себе не мог; наказание за распитие спиртного было слишком сурово.
– Мы выпьем за Эрика Кордона, – сказал Дзета, и они пошли.
Глава 6
– Никогда раньше не пил алкоголя, – сказал Ник, когда они уселись за стол друг напротив друга. Он испытывал поразительно странное чувство. – В газетах все время пишут, что от спиртного люди теряют разум, подвергаются полной личностной деградации, поражается их мозг. Да и вообще…
– Пугают, только и всего, – перебил Дзета. – Впрочем, поначалу тебе и впрямь торопиться не следует. Пей не спеша; пусть оно там уляжется.
– А какое наказание полагается за распитие спиртного? – спросил Ник. Неожиданно для себя он обнаружил, что ему стало трудно выговаривать слова.
– Год. Причем окончательно, без надежды на досрочное освобождение.
– И игра стоит свеч? – Комната вокруг Ника вдруг стала казаться какой-то нереальной; она словно лишилась своей обыденной вещественности. – Разве от спиртного не формируется привыкание? В газетах пишут, что, раз попробовав, человек уже никогда…
– Да пей ты пиво, – оборвал его Дзета. Сам он охотно отхлебывал из бокала, успешно его опорожняя.
– А знаешь, – пробормотал Ник, – что скажет Клео насчет того, что я выпил?
– Жены все такие.
– Не уверен. Это она такая. А другие, может, не такие.
– Да нет. Все они такие.
– А почему?
– А потому, – ответил Дзета, – что муж для них – только добытчик денег. – Он рыгнул, скроил гримасу и откинулся на спинку вращающегося стула, зажав в здоровенной лапище бутылку пива. – Для них… Вот, смотри. Скажем, есть у тебя кое-какая машина – хитрый такой механизм, который приносит тебе кучу попсов, если только работает как следует. А теперь предположим, что этот механизм вдруг взял да…
– Что, жены и правда так к мужьям относятся?
– Точно. – Дзета сначала рыгнул, потом кивнул и передал Нику бутылку пива.
– Но так же не по-людски, – возмутился Ник.
– Опять в точку. Клянусь твоим натруженным горбом – так оно и есть.
– По-моему, Клео беспокоится за меня потому, что ее отец умер, когда она была еще совсем маленькой. Она боится, что все мужчины… – Ник стал искать нужное слово, но так и не смог его найти. Мысли его сделались сбивчивыми и туманными. Раньше он никогда ничего подобного не испытывал, и это его испугало.
– Да не бери в голову, – утешил его Дзета.
– По-моему, Клео какая-то пресная, – пробормотал Ник.
– Пресная? Что значит «пресная»?
– Ну, пустая, что ли. – Он махнул рукой. – Или, скажем так, пассивная.
– Женщины и должны быть пассивными.
– Но ведь это служит помехой… – Споткнувшись на последнем слове, Ник понял, что краснеет от смущения. – Это служит помехой их взрослению.
Дзета наклонился к нему поближе.
– Знаешь, почему ты все это говоришь? Потому что боишься, что она тебя не одобрит. Ты говоришь, что она «пассивна», но ведь сейчас-то тебе от нее именно это и требуется. Ты хочешь, чтобы она пошла еще дальше – чтобы она одобрила твои действия. Но зачем вообще ей рассказывать? Почему она должна об этом знать?
– Я всегда ей все рассказываю.
– Да зачем? – громогласно вопросил Дзета.
– Ну, мне кажется, я обязан так поступать, – ответил Ник.
– Когда допьем пиво, – сказал Дзета, – мы с тобой кое-куда смотаемся. Не скажу куда. Просто в одно место. Где, если повезет, подберем кое-какой материал.
– Ты имеешь в виду литературу от Низших Людей? – спросил Ник, чувствуя в груди холодок. Он понял, что его втягивают в опасное предприятие. – У меня уже есть брошюра, которую один мой знакомый считает… – Он умолк, не сумев выстроить фразу. – И вообще, я не собираюсь рисковать.
– Ты уже рискуешь.
– И этого достаточно, – сказал Ник. – Вполне. Довольно и того, что мы тут сидим, пьем пиво и ведем такие вот разговоры.
– Только один разговор чего-то значит, – заявил Дзета. – Тот, который ведет Эрик Кордон. Настоящий материал. Не те фальшивки, что передают с рук на руки на улице, а то, что он на самом деле говорит. Вся суть. Я тебе ничего говорить не стану. Хочу, чтобы он сам тебе это сказал. Через одну из своих брошюр. И я знаю, где мы сможем ее подобрать. – Он встал из-за стола. – Я тебе не о «речах Эрика Кордона» говорю. Я говорю о подлинных словах Эрика Кордона. О его притчах и предостережениях, о планах, известных только настоящим членам мира свободных людей. Низшим Людям в высоком смысле, единственно подлинном.
– Я не хотел бы делать ничего, что не одобрила бы Клео, – сказал Ник. – Муж и жена должны быть честны друг с другом. А если я этим займусь…
– Если она не одобрит, найди себе другую жену – которая одобрит.
– Ты серьезно? – спросил Ник. В голове у него уже стоял такой туман, что он не мог разобрать, шутит Дзета или нет. Или, быть может, Ник просто не так его понял? – Ты хочешь сказать, что это могло бы разрушить наш брак?
– Это уже разрушило множество браков. Так или иначе, разве ты так уж с ней счастлив? Сам же сказал, что она «пресная». Это твои слова. Ты их сказал, а не я.
– Это все от спиртного, – пробормотал Ник.
– Конечно, от спиртного. Но ведь in vino veritas. – Дзета ухмыльнулся, показывая коричневатые зубы. – Так на латыни. А значит это…
– Знаю я, что это значит, – перебил Ник.
Теперь он почувствовал злобу, но не мог понять к кому. К Дзете? «Нет, – подумал он. – К Клео. Я хорошо знаю, как бы она к этому отнеслась: “Нас отправят в лагерь для интернированных на Луне – в один из этих ужасных исправительно-трудовых лагерей”».
– А что важнее? – спросил он у Дзеты. – Ведь и ты женат. У тебя жена и двое детей. Чувствуешь ты ответствен… – Язык снова отказался ему повиноваться. – Чему ты больше предан? Семье? Или политической деятельности?
– Людям в целом, – ответил Дзета. Запрокинув голову, он поднес ко рту бутылку и допил остатки пива. Затем резко, со стуком, поставил бутылку на стол. – Давай-ка двигаться, – сказал он Нику. – Знаешь, как в Библии: «И познаете истину, и истина сделает вас свободными».
– Свободными? – переспросил Ник, тоже вставая, причем не без труда. – Вот уж свободными брошюры Кордона вряд ли нас сделают. Какой-нибудь легавый разузнает наши имена, выяснит, что мы покупаем кордонитскую литературу, и тогда…
– Если без конца оглядываться на легавых, – съязвил Дзета, – зачем тогда вообще жить? Я видел сотни людей, которые покупают и продают брошюры, иногда на тысячи попсов за один заход, и… – тут он сделал паузу, – да, порой сыщики действительно до них докапываются. Или какой-нибудь легавый заприметит тебя, когда ты передаешь пару-другую попсов торговцу. А дальше, как ты говоришь, следует тюрьма на Луне. Но ты должен идти на риск. Жизнь сама по себе уже риск. Ты спрашиваешь себя: «Стоит ли игра свеч?» И отвечаешь: «Да, стоит». Стоит, будь она проклята. – Надев плащ, Дзета открыл дверь конторы и вышел на солнце.
Видя, что толстяк не оглядывается, Ник после довольно долгого колебания последовал за ним. Догнал он его уже у припаркованного скиба Дзеты.
– По-моему, тебе пора начать присматривать себе другую жену, – заметил Дзета. Открыв дверцу скиба, он протиснул свою тушу к рычагу управления. Ник, тоже забравшись внутрь, захлопнул дверцу со своей стороны. Дзета ухмыльнулся, поднимая скиб в утреннее небо.
– Тебя это, во всяком случае, не касается, – проворчал Ник.
Сосредоточенный на управлении скибом, Дзета не ответил. Затем, повернувшись к Нику, он заявил:
– Сейчас я могу вести как угодно – мы пустые. А вот на обратном пути мы будем с грузом, и не дело, если какой-нибудь офидант ПДР опустит нас за неправильный поворот или превышение скорости. Верно?
– Верно, – согласился Ник и вдруг почувствовал хватку леденящего страха. Путь, которым они следовали, уже сделался неизбежным; теперь с него было не сойти. «А почему? – спросил он себя. – Я твердо знаю, что должен довести это дело до конца, но почему? Может, я просто хочу показать, что не боюсь, что какой-то филер нас выследит? Или показать, что я не под каблуком у жены? Причин может быть множество, и все дурацкие, – подумал Ник. – А главная – что я пью алкоголь. Самое опасное вещество – после разве что синильной кислоты, – какое только можно усвоить. Ладно, – решил он, – будь что будет».
– Чудный денек, – сказал Дзета. – Голубое небо. Ни облачка, за которым кое-кто может спрятаться.
Довольный собой, он резко взял вверх. А Ник молча съежился в кресле и просто сидел как мешок, пока скиб плавно мчал вперед.
Остановившись у телефона-автомата, Дзета позвонил. Весь разговор состоял из нескольких маловразумительных фраз.
– У него есть? – спросил Дзета. – А он там? Ладно. Ну, порядок. Ага, спасибо. Пока. – Он повесил трубку. – Не по душе мне эти игры, – сказал он. – Когда приходится звонить по телефону. Весь расчет только на то, что за день бывает столько телефонных звонков, что все им просто не зафиксировать.
– А как же закон Паркинсона? – поинтересовался Ник, пытаясь спрятать свой страх за ложной бравадой. – «Если что-то может случиться…»
Забираясь обратно в скиб, Дзета ответил:
– Этого еще не случилось.
– Но в конечном итоге…
– В конечном итоге, – резонно заметил Дзета, – всем нам будут кранты.
Он запустил мотор скиба, и они опять круто взмыли вверх. Вскоре машина оказалась над обширными жилыми районами города. Дзета нахмурился и стал напряженно вглядываться вниз.
– Все эти чертовы коробки похожи, как близнецы, – пробормотал он. – С воздуха хрен различишь. Но это и хорошо; этот парень запрятался в самую гущу десяти миллионов верных прислужников Уиллиса Грэма, Аномалов, Новых Людей и всей этой шатии-братии. – Скиб резко спикировал. – Ага, вот сюда, – сказал Дзета. – Знаешь, а это пивко меня зацепило. Классно зацепило. – Он ухмыльнулся Нику. – А ты сейчас на чучело совы похож. По-моему, твоя голова вот-вот полный оборот сделает. – Толстяк захохотал.
Они опустились на крышу, на посадочную площадку.
– Пугают, только и всего, – перебил Дзета. – Впрочем, поначалу тебе и впрямь торопиться не следует. Пей не спеша; пусть оно там уляжется.
– А какое наказание полагается за распитие спиртного? – спросил Ник. Неожиданно для себя он обнаружил, что ему стало трудно выговаривать слова.
– Год. Причем окончательно, без надежды на досрочное освобождение.
– И игра стоит свеч? – Комната вокруг Ника вдруг стала казаться какой-то нереальной; она словно лишилась своей обыденной вещественности. – Разве от спиртного не формируется привыкание? В газетах пишут, что, раз попробовав, человек уже никогда…
– Да пей ты пиво, – оборвал его Дзета. Сам он охотно отхлебывал из бокала, успешно его опорожняя.
– А знаешь, – пробормотал Ник, – что скажет Клео насчет того, что я выпил?
– Жены все такие.
– Не уверен. Это она такая. А другие, может, не такие.
– Да нет. Все они такие.
– А почему?
– А потому, – ответил Дзета, – что муж для них – только добытчик денег. – Он рыгнул, скроил гримасу и откинулся на спинку вращающегося стула, зажав в здоровенной лапище бутылку пива. – Для них… Вот, смотри. Скажем, есть у тебя кое-какая машина – хитрый такой механизм, который приносит тебе кучу попсов, если только работает как следует. А теперь предположим, что этот механизм вдруг взял да…
– Что, жены и правда так к мужьям относятся?
– Точно. – Дзета сначала рыгнул, потом кивнул и передал Нику бутылку пива.
– Но так же не по-людски, – возмутился Ник.
– Опять в точку. Клянусь твоим натруженным горбом – так оно и есть.
– По-моему, Клео беспокоится за меня потому, что ее отец умер, когда она была еще совсем маленькой. Она боится, что все мужчины… – Ник стал искать нужное слово, но так и не смог его найти. Мысли его сделались сбивчивыми и туманными. Раньше он никогда ничего подобного не испытывал, и это его испугало.
– Да не бери в голову, – утешил его Дзета.
– По-моему, Клео какая-то пресная, – пробормотал Ник.
– Пресная? Что значит «пресная»?
– Ну, пустая, что ли. – Он махнул рукой. – Или, скажем так, пассивная.
– Женщины и должны быть пассивными.
– Но ведь это служит помехой… – Споткнувшись на последнем слове, Ник понял, что краснеет от смущения. – Это служит помехой их взрослению.
Дзета наклонился к нему поближе.
– Знаешь, почему ты все это говоришь? Потому что боишься, что она тебя не одобрит. Ты говоришь, что она «пассивна», но ведь сейчас-то тебе от нее именно это и требуется. Ты хочешь, чтобы она пошла еще дальше – чтобы она одобрила твои действия. Но зачем вообще ей рассказывать? Почему она должна об этом знать?
– Я всегда ей все рассказываю.
– Да зачем? – громогласно вопросил Дзета.
– Ну, мне кажется, я обязан так поступать, – ответил Ник.
– Когда допьем пиво, – сказал Дзета, – мы с тобой кое-куда смотаемся. Не скажу куда. Просто в одно место. Где, если повезет, подберем кое-какой материал.
– Ты имеешь в виду литературу от Низших Людей? – спросил Ник, чувствуя в груди холодок. Он понял, что его втягивают в опасное предприятие. – У меня уже есть брошюра, которую один мой знакомый считает… – Он умолк, не сумев выстроить фразу. – И вообще, я не собираюсь рисковать.
– Ты уже рискуешь.
– И этого достаточно, – сказал Ник. – Вполне. Довольно и того, что мы тут сидим, пьем пиво и ведем такие вот разговоры.
– Только один разговор чего-то значит, – заявил Дзета. – Тот, который ведет Эрик Кордон. Настоящий материал. Не те фальшивки, что передают с рук на руки на улице, а то, что он на самом деле говорит. Вся суть. Я тебе ничего говорить не стану. Хочу, чтобы он сам тебе это сказал. Через одну из своих брошюр. И я знаю, где мы сможем ее подобрать. – Он встал из-за стола. – Я тебе не о «речах Эрика Кордона» говорю. Я говорю о подлинных словах Эрика Кордона. О его притчах и предостережениях, о планах, известных только настоящим членам мира свободных людей. Низшим Людям в высоком смысле, единственно подлинном.
– Я не хотел бы делать ничего, что не одобрила бы Клео, – сказал Ник. – Муж и жена должны быть честны друг с другом. А если я этим займусь…
– Если она не одобрит, найди себе другую жену – которая одобрит.
– Ты серьезно? – спросил Ник. В голове у него уже стоял такой туман, что он не мог разобрать, шутит Дзета или нет. Или, быть может, Ник просто не так его понял? – Ты хочешь сказать, что это могло бы разрушить наш брак?
– Это уже разрушило множество браков. Так или иначе, разве ты так уж с ней счастлив? Сам же сказал, что она «пресная». Это твои слова. Ты их сказал, а не я.
– Это все от спиртного, – пробормотал Ник.
– Конечно, от спиртного. Но ведь in vino veritas. – Дзета ухмыльнулся, показывая коричневатые зубы. – Так на латыни. А значит это…
– Знаю я, что это значит, – перебил Ник.
Теперь он почувствовал злобу, но не мог понять к кому. К Дзете? «Нет, – подумал он. – К Клео. Я хорошо знаю, как бы она к этому отнеслась: “Нас отправят в лагерь для интернированных на Луне – в один из этих ужасных исправительно-трудовых лагерей”».
– А что важнее? – спросил он у Дзеты. – Ведь и ты женат. У тебя жена и двое детей. Чувствуешь ты ответствен… – Язык снова отказался ему повиноваться. – Чему ты больше предан? Семье? Или политической деятельности?
– Людям в целом, – ответил Дзета. Запрокинув голову, он поднес ко рту бутылку и допил остатки пива. Затем резко, со стуком, поставил бутылку на стол. – Давай-ка двигаться, – сказал он Нику. – Знаешь, как в Библии: «И познаете истину, и истина сделает вас свободными».
– Свободными? – переспросил Ник, тоже вставая, причем не без труда. – Вот уж свободными брошюры Кордона вряд ли нас сделают. Какой-нибудь легавый разузнает наши имена, выяснит, что мы покупаем кордонитскую литературу, и тогда…
– Если без конца оглядываться на легавых, – съязвил Дзета, – зачем тогда вообще жить? Я видел сотни людей, которые покупают и продают брошюры, иногда на тысячи попсов за один заход, и… – тут он сделал паузу, – да, порой сыщики действительно до них докапываются. Или какой-нибудь легавый заприметит тебя, когда ты передаешь пару-другую попсов торговцу. А дальше, как ты говоришь, следует тюрьма на Луне. Но ты должен идти на риск. Жизнь сама по себе уже риск. Ты спрашиваешь себя: «Стоит ли игра свеч?» И отвечаешь: «Да, стоит». Стоит, будь она проклята. – Надев плащ, Дзета открыл дверь конторы и вышел на солнце.
Видя, что толстяк не оглядывается, Ник после довольно долгого колебания последовал за ним. Догнал он его уже у припаркованного скиба Дзеты.
– По-моему, тебе пора начать присматривать себе другую жену, – заметил Дзета. Открыв дверцу скиба, он протиснул свою тушу к рычагу управления. Ник, тоже забравшись внутрь, захлопнул дверцу со своей стороны. Дзета ухмыльнулся, поднимая скиб в утреннее небо.
– Тебя это, во всяком случае, не касается, – проворчал Ник.
Сосредоточенный на управлении скибом, Дзета не ответил. Затем, повернувшись к Нику, он заявил:
– Сейчас я могу вести как угодно – мы пустые. А вот на обратном пути мы будем с грузом, и не дело, если какой-нибудь офидант ПДР опустит нас за неправильный поворот или превышение скорости. Верно?
– Верно, – согласился Ник и вдруг почувствовал хватку леденящего страха. Путь, которым они следовали, уже сделался неизбежным; теперь с него было не сойти. «А почему? – спросил он себя. – Я твердо знаю, что должен довести это дело до конца, но почему? Может, я просто хочу показать, что не боюсь, что какой-то филер нас выследит? Или показать, что я не под каблуком у жены? Причин может быть множество, и все дурацкие, – подумал Ник. – А главная – что я пью алкоголь. Самое опасное вещество – после разве что синильной кислоты, – какое только можно усвоить. Ладно, – решил он, – будь что будет».
– Чудный денек, – сказал Дзета. – Голубое небо. Ни облачка, за которым кое-кто может спрятаться.
Довольный собой, он резко взял вверх. А Ник молча съежился в кресле и просто сидел как мешок, пока скиб плавно мчал вперед.
Остановившись у телефона-автомата, Дзета позвонил. Весь разговор состоял из нескольких маловразумительных фраз.
– У него есть? – спросил Дзета. – А он там? Ладно. Ну, порядок. Ага, спасибо. Пока. – Он повесил трубку. – Не по душе мне эти игры, – сказал он. – Когда приходится звонить по телефону. Весь расчет только на то, что за день бывает столько телефонных звонков, что все им просто не зафиксировать.
– А как же закон Паркинсона? – поинтересовался Ник, пытаясь спрятать свой страх за ложной бравадой. – «Если что-то может случиться…»
Забираясь обратно в скиб, Дзета ответил:
– Этого еще не случилось.
– Но в конечном итоге…
– В конечном итоге, – резонно заметил Дзета, – всем нам будут кранты.
Он запустил мотор скиба, и они опять круто взмыли вверх. Вскоре машина оказалась над обширными жилыми районами города. Дзета нахмурился и стал напряженно вглядываться вниз.
– Все эти чертовы коробки похожи, как близнецы, – пробормотал он. – С воздуха хрен различишь. Но это и хорошо; этот парень запрятался в самую гущу десяти миллионов верных прислужников Уиллиса Грэма, Аномалов, Новых Людей и всей этой шатии-братии. – Скиб резко спикировал. – Ага, вот сюда, – сказал Дзета. – Знаешь, а это пивко меня зацепило. Классно зацепило. – Он ухмыльнулся Нику. – А ты сейчас на чучело совы похож. По-моему, твоя голова вот-вот полный оборот сделает. – Толстяк захохотал.
Они опустились на крышу, на посадочную площадку.