Страница:
— Продолжайте, сударыни, продолжайте! — сказал Дэниел. — Миссис Квилп, уж вы бы, кстати, пригласили дам отужинать, подали бы им омаров да еще чего-нибудь, что полегче и повкуснее.
— Я… я не звала их к чаю, Квилп, — пролепетала его жена. — Это получилось совершенно случайно.
— Тем лучше, миссис Квилп. Что может быть приятнее таких случайных вечеринок! — продолжал карлик, яростно потирая руки, словно он задался целью скатать из покрывавшей их грязи пули для духового ружья. — Как! Неужели вы уходите, сударыни? Неужели вы уходите?
Его очаровательные противницы только вскинули головки и принялись спешно разыскивать свои чепцы и шали, а словесную перепалку с ним предоставили миссис Джинивин, которая, очутившись в роли поборницы женских прав, сделала слабую попытку постоять за себя.
— А что ж тут такого, Квилп? — огрызнулась она. — Вот возьмут и останутся к ужину, если моя дочь захочет их пригласить!
— Разумеется! — воскликнул Дэниел. — Что ж тут такого — возьмут и останутся!
— Уж будто и поужинать людям нельзя! Что же в этом неприличного или зазорного? — продолжала миссис Джинивин.
— Решительно ничего, — ответил карлик. — Откуда у вас такие мысли? А уж для здоровья как хорошо! Особенно если обойтись без салата из омаров и без креветок, которые, как я слышал, вызывают засорение желудка.
— Вы, разумеется, не захотите, чтобы с вашей женой приключилась такая болезнь или какая-нибудь другая неприятность? — не унималась миссис Джинивин.
— Да ни за какие блага в мире! — воскликнул карлик и ухмыльнулся. — Даже если мне посулят такое благо, как двадцать тещ. А я был бы так счастлив с ними!
— Да, мистер Квилп! Моя дочь приходится вам супругой, — продолжала старушка с язвительным смешком, который должен был подчеркнуть, что карлику полезно лишний раз напомнить об этом обстоятельстве. — Она приходится вам законной супругой!
— Справедливо! Совершенно справедливо! — согласился он.
— И надеюсь, Квилп, она вправе поступать по собственному усмотрению, — продолжала миссис Джинивин, дрожа всем телом не то от гнева, не то от затаенного страха перед своим зловредным зятем.
— Я тоже надеюсь, — ответил он. — Да разве вы сами этого не знаете? Так-таки и не знаете, миссис Джинивин?
— Знаю, Квилп, и она воспользовалась бы своим правом, если бы придерживалась моих взглядов.
— Почему же, голубушка, вы не придерживаетесь взглядов вашей матушки? — сказал карлик, круто поворачиваясь к жене. — Почему, голубушка, вы не берете с нее примера? Ведь она служит украшением своего пола, — ваш батюшка, наверно, не уставал твердить это изо дня в день всю свою жизнь!
— Ее отец был счастливейшим человеком, Квилп, и один стоил двадцати тысяч некоторых других, — сказала миссис Джинивин, — двадцати миллионов тысяч!
— А я его не знал! Какая жалость! — воскликнул карлик. — Но если он был счастливцем, то что же сказать о нем теперь! Вот кому повезло! Зато при жизни он, надо думать, очень мучился?
Старушка открыла рот, но тем дело и ограничилось. Квилп продолжал, так же злобно сверкая глазами и тем же издевательски-вежливым тоном: — Вам нездоровится, миссис Джинивин. Вы, должно быть, переутомились — болтаете много, я же знаю вашу слабость. В постель ложитесь, в постель! Прошу вас!
— Я лягу, когда сочту нужным, Квилп, и ни минутой раньше.
— Вот сейчас и ложитесь. Будьте так добры, ложитесь! — сказал карлик.
Старушка смерила его гневным взглядом, но отступила и, пятясь все дальше и дальше, очутилась, наконец, за дверью, мгновенно закрытой на щеколду, вместе с гостями, запрудившими всю лестницу.
Оставшись наедине с женой, которая сидела в углу, дрожа всем телом и не поднимая глаз от пола, карлик стал в нескольких шагах от нее, сложил руки на груди и молча уставился ей в лицо.
— Сладость души моей! — воскликнул он, наконец, и громко причмокнул, точно эти слова относились не к жене, а к какому-то лакомству. — Прелестное создание! Очаровательница!
Миссис Квилп всхлипнула, зная по опыту, что комплименты ее милейшего супруга не менее страшны, чем самые яростные угрозы.
— Она… она такое сокровище! — с дьявольской ухмылкой продолжал карлик. — Она бриллиант, рубин, жемчужина! Она золоченый ларчик, усыпанный драгоценными каменьями! Как я люблю ее!
Несчастная женщина затрепетала всем телом и, обратив к нему умоляющий взгляд, тотчас же опустила глаза долу и заплакала.
— Но больше всего, — снова заговорил карлик, приближаясь к жене вприпрыжку, что окончательно придало этому кривоногому уроду сходство с разыгравшимся бесом, — больше всего мне мила в ней кротость характера, безропотная покорность, и то, что у нее такая матушка, которая всюду сует свой нос.
Вложив в эти последние слова всю ту язвительную злобу, на какую был способен только он и больше никто, мистер Квилп широко расставил ноги, уперся руками в колени и начал медленно, медленно нагибаться и, наконец, склонив голову набок, заглянул снизу в опущенные глаза жены.
— Миссис Квилп?
— Да, Квилп.
— Я вам нравлюсь? Ах, если бы мне еще бакенбарды! Был бы я первым красавцем в мире? Впрочем, я хорош и без них! Покоритель женских сердец, да и только! Правда, миссис Квилп?
Миссис Квилп с должным смирением ответила: «Да, Квилп». Словно околдованная, она не сводила испуганного взгляда с карлика, а он корчил ей такие гримасы, какие могут присниться лишь в страшном сне. Эта комедия, затянувшаяся довольно надолго, проходила в полном молчании, и его нарушали только сдавленные крики несчастной женщины, когда карлик неожиданным прыжком заставлял ее в ужасе откидываться на спинку стула.
Но вот Квилп фыркнул.
— Миссис Квилп, — сказал он, наконец.
— Да, Квилп, — покорно отозвалась она. Вместо того чтобы продолжать, Квилп снова сложил руки на груди и устремил на жену еще более свирепый взгляд, а она, все так же потупившись, смотрела себе под ноги.
— Миссис Квилп.
— Да, Квилп.
— Если вы вздумаете еще хоть раз в жизни слушать вздор, какой несут эти ведьмы, я вас укушу.
Сопроводив для пущей убедительности свою лаконическую угрозу злобным рычанием, мистер Квилп приказал жене убрать со стола и принести ему рому. Когда же этот напиток был поставлен перед ним в объемистой фляге, вероятно извлеченной в свое время из недр какого-нибудь корабельного рундука, он потребовал холодной воды и коробку сигар, незамедлительно получил все это и, усевшись в кресло, откинулся своей огромной головой на его спинку, а ноги задрал на стол.
— Ну-с, миссис Квилп, — сказал он, — мне вдруг припала охота покурить, и я, вероятно, буду дымить всю ночь. Но вы извольте оставаться на своем месте, так как ваши услуги могут потребоваться.
Жена ответила ему своим неизменным «да, Квилп», а ее коротконогий повелитель закурил первую сигару и приготовил себе первый стакан грога. Солнце зашло, на небе выглянули звезды; Тауэр сменил свой обычный цвет на серый, из серого стал черным; в комнате совсем стемнело; кончик сигары зардел угольком, а мистер Квилп все курил, все потягивал грог, не меняя позы, устремив отсутствующий взгляд в окно и показывая зубы в собачьем оскале, переходившем в ликующую улыбку всякий раз, как миссис Квилп, изнемогая от усталости, начинала ерзать на стуле.
— Я… я не звала их к чаю, Квилп, — пролепетала его жена. — Это получилось совершенно случайно.
— Тем лучше, миссис Квилп. Что может быть приятнее таких случайных вечеринок! — продолжал карлик, яростно потирая руки, словно он задался целью скатать из покрывавшей их грязи пули для духового ружья. — Как! Неужели вы уходите, сударыни? Неужели вы уходите?
Его очаровательные противницы только вскинули головки и принялись спешно разыскивать свои чепцы и шали, а словесную перепалку с ним предоставили миссис Джинивин, которая, очутившись в роли поборницы женских прав, сделала слабую попытку постоять за себя.
— А что ж тут такого, Квилп? — огрызнулась она. — Вот возьмут и останутся к ужину, если моя дочь захочет их пригласить!
— Разумеется! — воскликнул Дэниел. — Что ж тут такого — возьмут и останутся!
— Уж будто и поужинать людям нельзя! Что же в этом неприличного или зазорного? — продолжала миссис Джинивин.
— Решительно ничего, — ответил карлик. — Откуда у вас такие мысли? А уж для здоровья как хорошо! Особенно если обойтись без салата из омаров и без креветок, которые, как я слышал, вызывают засорение желудка.
— Вы, разумеется, не захотите, чтобы с вашей женой приключилась такая болезнь или какая-нибудь другая неприятность? — не унималась миссис Джинивин.
— Да ни за какие блага в мире! — воскликнул карлик и ухмыльнулся. — Даже если мне посулят такое благо, как двадцать тещ. А я был бы так счастлив с ними!
— Да, мистер Квилп! Моя дочь приходится вам супругой, — продолжала старушка с язвительным смешком, который должен был подчеркнуть, что карлику полезно лишний раз напомнить об этом обстоятельстве. — Она приходится вам законной супругой!
— Справедливо! Совершенно справедливо! — согласился он.
— И надеюсь, Квилп, она вправе поступать по собственному усмотрению, — продолжала миссис Джинивин, дрожа всем телом не то от гнева, не то от затаенного страха перед своим зловредным зятем.
— Я тоже надеюсь, — ответил он. — Да разве вы сами этого не знаете? Так-таки и не знаете, миссис Джинивин?
— Знаю, Квилп, и она воспользовалась бы своим правом, если бы придерживалась моих взглядов.
— Почему же, голубушка, вы не придерживаетесь взглядов вашей матушки? — сказал карлик, круто поворачиваясь к жене. — Почему, голубушка, вы не берете с нее примера? Ведь она служит украшением своего пола, — ваш батюшка, наверно, не уставал твердить это изо дня в день всю свою жизнь!
— Ее отец был счастливейшим человеком, Квилп, и один стоил двадцати тысяч некоторых других, — сказала миссис Джинивин, — двадцати миллионов тысяч!
— А я его не знал! Какая жалость! — воскликнул карлик. — Но если он был счастливцем, то что же сказать о нем теперь! Вот кому повезло! Зато при жизни он, надо думать, очень мучился?
Старушка открыла рот, но тем дело и ограничилось. Квилп продолжал, так же злобно сверкая глазами и тем же издевательски-вежливым тоном: — Вам нездоровится, миссис Джинивин. Вы, должно быть, переутомились — болтаете много, я же знаю вашу слабость. В постель ложитесь, в постель! Прошу вас!
— Я лягу, когда сочту нужным, Квилп, и ни минутой раньше.
— Вот сейчас и ложитесь. Будьте так добры, ложитесь! — сказал карлик.
Старушка смерила его гневным взглядом, но отступила и, пятясь все дальше и дальше, очутилась, наконец, за дверью, мгновенно закрытой на щеколду, вместе с гостями, запрудившими всю лестницу.
Оставшись наедине с женой, которая сидела в углу, дрожа всем телом и не поднимая глаз от пола, карлик стал в нескольких шагах от нее, сложил руки на груди и молча уставился ей в лицо.
— Сладость души моей! — воскликнул он, наконец, и громко причмокнул, точно эти слова относились не к жене, а к какому-то лакомству. — Прелестное создание! Очаровательница!
Миссис Квилп всхлипнула, зная по опыту, что комплименты ее милейшего супруга не менее страшны, чем самые яростные угрозы.
— Она… она такое сокровище! — с дьявольской ухмылкой продолжал карлик. — Она бриллиант, рубин, жемчужина! Она золоченый ларчик, усыпанный драгоценными каменьями! Как я люблю ее!
Несчастная женщина затрепетала всем телом и, обратив к нему умоляющий взгляд, тотчас же опустила глаза долу и заплакала.
— Но больше всего, — снова заговорил карлик, приближаясь к жене вприпрыжку, что окончательно придало этому кривоногому уроду сходство с разыгравшимся бесом, — больше всего мне мила в ней кротость характера, безропотная покорность, и то, что у нее такая матушка, которая всюду сует свой нос.
Вложив в эти последние слова всю ту язвительную злобу, на какую был способен только он и больше никто, мистер Квилп широко расставил ноги, уперся руками в колени и начал медленно, медленно нагибаться и, наконец, склонив голову набок, заглянул снизу в опущенные глаза жены.
— Миссис Квилп?
— Да, Квилп.
— Я вам нравлюсь? Ах, если бы мне еще бакенбарды! Был бы я первым красавцем в мире? Впрочем, я хорош и без них! Покоритель женских сердец, да и только! Правда, миссис Квилп?
Миссис Квилп с должным смирением ответила: «Да, Квилп». Словно околдованная, она не сводила испуганного взгляда с карлика, а он корчил ей такие гримасы, какие могут присниться лишь в страшном сне. Эта комедия, затянувшаяся довольно надолго, проходила в полном молчании, и его нарушали только сдавленные крики несчастной женщины, когда карлик неожиданным прыжком заставлял ее в ужасе откидываться на спинку стула.
Но вот Квилп фыркнул.
— Миссис Квилп, — сказал он, наконец.
— Да, Квилп, — покорно отозвалась она. Вместо того чтобы продолжать, Квилп снова сложил руки на груди и устремил на жену еще более свирепый взгляд, а она, все так же потупившись, смотрела себе под ноги.
— Миссис Квилп.
— Да, Квилп.
— Если вы вздумаете еще хоть раз в жизни слушать вздор, какой несут эти ведьмы, я вас укушу.
Сопроводив для пущей убедительности свою лаконическую угрозу злобным рычанием, мистер Квилп приказал жене убрать со стола и принести ему рому. Когда же этот напиток был поставлен перед ним в объемистой фляге, вероятно извлеченной в свое время из недр какого-нибудь корабельного рундука, он потребовал холодной воды и коробку сигар, незамедлительно получил все это и, усевшись в кресло, откинулся своей огромной головой на его спинку, а ноги задрал на стол.
— Ну-с, миссис Квилп, — сказал он, — мне вдруг припала охота покурить, и я, вероятно, буду дымить всю ночь. Но вы извольте оставаться на своем месте, так как ваши услуги могут потребоваться.
Жена ответила ему своим неизменным «да, Квилп», а ее коротконогий повелитель закурил первую сигару и приготовил себе первый стакан грога. Солнце зашло, на небе выглянули звезды; Тауэр сменил свой обычный цвет на серый, из серого стал черным; в комнате совсем стемнело; кончик сигары зардел угольком, а мистер Квилп все курил, все потягивал грог, не меняя позы, устремив отсутствующий взгляд в окно и показывая зубы в собачьем оскале, переходившем в ликующую улыбку всякий раз, как миссис Квилп, изнемогая от усталости, начинала ерзать на стуле.
Глава V
Спал ли Квилп урывками, по нескольку коротких минут, не смыкал ли глаз всю ночь — неизвестно, во всяком случае сигары у него не потухали, и он прикуривал их одна о другую, обходясь без свечки. Даже башенные куранты, отбивавшие час за часом, не вызывали в нем сонливости, а наоборот — побуждали к бодрствованию, о чем можно было судить хотя бы по тому, что, прислушиваясь к их бою, отмечавшему течение ночи, он негромко хихикал и поводил плечами, точно потешаясь над чем-то, правда, украдкой, но зато уж от всей души.
Наконец стало светать. Несчастная миссис Квилп, совершенно истомленная бессонной ночью, продрогшая от утреннего холода, по-прежнему сидела на стуле и лишь время от времени поднимала глаза на своего повелителя, без слов моля о сострадании и милосердии и осторожным покашливанием напоминая ему, что она все еще не прощена и что наложенная на нее эпитимия слишком уж сурова. Но карлик как ни в чем не бывало курил сигару за сигарой, потягивал грог и лишь тогда удостоил свою благоверную словом и взглядом, когда солнце взошло и город возвестил о начале дня уличной суетой и шумом. Впрочем, Квилп соизволил сделать это только потому, что услышал, как в дверь нетерпеливо постучали чьи-то костлявые пальцы.
— Творец небесный! — воскликнул мистер Квилп, со злорадной усмешкой оглядываясь на жену. — Ночь-то миновала! Радость моя, миссис Квилп, откройте дверь!
Покорная жена откинула щеколду и впустила свою матушку.
Миссис Джинивин ворвалась в комнату пулей, ибо она никак не думала наткнуться здесь на зятя и явилась облегчить душу откровенными излияниями по поводу его нрава и поведения. Убедившись, что он здесь и что супружеская чета не покидала комнаты со вчерашнего вечера, старушка остановилась в полном замешательстве.
Ничто не могло ускользнуть от ястребиного взора уродливого карлика. Угадав мысли своей тещи, он так и взыграл от радости и, с торжествующим видом выпучив на нее глаза, отчего физиономия у него стала еще страшнее, пожелал ей доброго утра.
— Бетси! — сказала старушка. — Ты что же это?.. Неужели ты…
— …не ложилась всю ночь? — договорил за нее Квилп. — Да, не ложилась!
— Всю ночь! — воскликнула миссис Джинивин.
— Да, всю ночь! Наша бесценная старушка, кажется, стала туга на ухо? — Квилп улыбнулся и в то же время устрашающе насупил брови. — Кто посмеет сказать, что муж и жена могут соскучиться, оставшись с глазу на глаз! Ха-ха! Время пробежало совершенно незаметно.
— Зверь! — возопила миссис Джинивин.
— Ну, что вы, что вы! — сказал Квилп, притворясь, будто не понимает ее. — Не надо бранить дочку! Она ведь замужняя женщина. Правда, я не спал всю ночь по ее милости, но нежные заботы о зяте не должны ссорить вас с дочерью. Ах, добрая душа! Пью ваше здоровье!
— Премного благодарна, — ответила миссис Джинивин, имевшая, судя по беспокойным движениям ее рук, сильное желание погрозить зятю кулаком. — Премного вам благодарна!
— Святая душа! — воскликнул карлик. — Миссис Квилп!
— Да, Квилп, — отозвалась безответная страдалица.
— Помогите вашей матушке подать завтрак, миссис Квилп. Мне надо с самого утра быть на пристани. И чем раньше я там буду, тем лучше, так что поторапливайтесь.
Миссис Джинивин сделала жалкую попытку изобразить бунтовщицу: она уселась на стул возле двери и скрестила руки на груди, выражая этим твердое решение пребывать в полном бездействии. Но несколько слов, шепотом сказанных дочерью, а также участливый вопрос зятя, не дурно ли ей, сопровождавшийся намеком на изобилие холодной воды рядом в комнате, образумили старушку, и она с мрачным усердием принялась выполнять полученное приказание.
Пока собирали на стол, мистер Квилп удалился в соседнюю комнату и, отогнув воротник сюртука, начал вытирать физиономию мокрым полотенцем далеко не первой свежести, после чего цвет лица у него стал еще более тусклым. Впрочем, настороженность и любопытство не изменяли ему даже во время этой короткой процедуры: он то и дело отрывался от своего занятия и, бросая через плечо пронзительные, хитрые взгляды, прислушивался, не говорят ли о нем за дверью. — Ага, — сказал он в одну из таких пауз. — Я думал: вытираю уши полотенцем, вот и ослышался. Ан нет! Значит, я мерзкий горбун и чудовище, миссис Джинивин? Так, так, так!
От радости, которую доставило ему это открытие, собачья улыбка так и заиграла на его физиономии. Потом он встряхнулся всем телом, тоже по-собачьи, и присоединился к дамам.
Увидев, что Квилп подошел к зеркалу повязать шейный платок, миссис Джинивин, случившаяся как раз за спиной у своего деспотического зятя, не устояла перед соблазном и погрозила ему кулаком, сопроводив это минутное движение угрожающей миной; и тут взгляды их встретились: из зеркала на нее глядела перекошенная чудовищной гримасой физиономия с высунутым языком. Еще секунда, и карлик как ни в чем не бывало повернулся на каблуках и спросил ласковым голосом: — Ну, как вы себя чувствуете, милая моя старушка? Случай этот, сам по себе пустяковый и нелепый, выказал его таким злобным, коварным бесом, что миссис Джинивин с перепугу онемела, приняла руку, поданную ей с величайшей галантностью, и позволила подвести себя к столу. 3а завтраком страх обеих женщин перед Квилпом не ослабел ни на йоту, ибо он пожирал крутые яйца со скорлупой, проглатывал целиком огромных креветок, с необычайной жадностью жевал сразу табак и кресс-салат, не морщась хлебал кипящий чай, сгибал зубами вилку и ложку — короче говоря, вытворял нечто такое несуразное и страшное, что обе женщины были сами не свои от ужаса и начали сомневаться в его принадлежности к роду человеческому. Проделав эти и многие другие подобные же штуки, входившие в его воспитательную систему, мистер Квилп оставил жену и тещу совершенно притихшими, укрощенными и отправился к набережной, где нанял лодку до пристани, носившей его имя.
Когда Дэниел Квилп уселся в ялик и велел доставить себя к противоположному берегу, был час прилива. Множество барж лениво ползли вверх по реке — которая боком, которая носом вперед, которая кормой, как придется, — и настойчиво, упрямо, все вперемешку лезли на большие суда, перерезали путь пароходам, забирались всюду, где им совершенно нечего было делать и, потрескивая, точно грецкие орехи, от ударов и справа и слева, шлепали по воде длинными кормовыми веслами — ни дать ни взять огромные неуклюжие рыбины при последнем издыхании. На некоторых судах, стоявших на якоре, команда укладывала в бунты канаты, сушила паруса, принимала новый груз или сгружала доставленный. На других же не было и признаков жизни, если не считать двух-трех матросов да собаки, которая то с лаем носилась по палубе, то вдруг начинала карабкаться вверх по борту и заливаться еще пуще, глядя на открывавшийся перед ней вид. Большой пароход медленно прокладывал себе путь сквозь лес мачт и тяжело, словно в одышке, рассекал воду короткими нетерпеливыми ударами своих тяжелых лопастей, возвышаясь эдаким левиафаном над мелкой плотичкой Темзы. По правую и по левую руку чернели длинные вереницы угольщиков; шхуны не спеша пробирались между ними к выходу из гавани, сверкая парусами на солнце, и поскрипыванье их снастей отдавалось на воде стократным эхом. Река со всем, что она несла на себе, была в непрерывном движении — играла, плясала, искрилась; а древний сумрачный Тауэр, окруженный строениями и церковными шпилями, там и сям взлетавшими ввысь, холодно посматривал с берега на свою соседку, презирая ее за беспокойный, суетливый нрав.
Дэниел Квилп, который был способен оценить такое славное утро только потому, что оно избавляло его от необходимости таскаться с дождевым зонтом, сошел на берег возле своей пристани и зашагал к ней по узкой тропинке, изобилующей в равной степени и водой и тиной, — вероятно, в угоду тем земноводным существам, что мерили ее изо дня в день. Прибыв к месту своего назначения, он прежде всего увидел пару ног в далекой от совершенства обуви, болтающихся в воздухе подошвами кверху. Этот странный феномен имел несомненное касательство к мальчишке, который, видимо, сочетал эксцентричность натуры со страстью к акробатике и в данную минуту стоял на голове, созерцая реку с этой не совсем обычной позиции. Хозяйский голос живо поставил акробата на ноги, и, когда его голова заняла подобающее место, мистер Квилп (выражаясь крепко, за неимением более подходящих слов) «съездил» его по физиономии кулаком.
— Оставьте меня, чего лезете! — крикнул мальчишка, отбиваясь от Квилпа то одним, то другим локтем. — Как бы вам сдачи не получить! Небось тогда не обрадуетесь!
— Ах ты собака! — зарычал Квилп. — Он еще смеет огрызаться! Да я тебя железным прутом выпорю, ржавым гвоздем искорябаю, глаза тебе выцарапаю!
Не удовлетворяясь одними угрозами, карлик снова сжал кулаки, ловко уклонился от локтей мальчишки, схватил его за голову и, как тот ни крутил ею из стороны в сторону, дал ему три-четыре хороших затрещины. Достигнув таким образом намеченной цели и поставив на своем, он отпустил его.
— А больше не побьете! — крикнул мальчишка и попятился назад, выставив на всякий случай локти. Ну-ка!..
— Молчать, собака! — сказал Квилп. — Больше я тебя не побью по той простой причине, что ты уже битый. Держи ключ!
— С кем связываетесь! Выбрали бы себе кого-нибудь под пару! — пробормотал мальчишка, нерешительно подходя к нему.
— А где таких взять, чтоб были мне под пару? огрызнулся Квилп. — Держи ключ, собака, а то я тебе голову им размозжу. — И в подтверждение своих слов он больно щелкнул его бородкой ключа по лбу. — Поди открой контору.
Мальчишка повиновался с большой неохотой, но, уходя, буркнул что-то себе под нос, оглянулся и тут же прикусил язык, ибо карлик строго смотрел ему вслед. Здесь не мешает заметить, что этого юнца и мистера Квилпа связывала какая-то непонятная взаимная симпатия. Как она зародилась и крепла, чем питалась — колотушками ли и вечными угрозами с одной стороны, дерзостями и пренебрежением — с другой, — не столь важно. Во всяком случае, Квилп никому не позволил бы перечить себе, кроме этого мальчишки, а тот вряд ли стерпел бы побои от кого-нибудь другого, кроме Квилпа, тем более что при желании от него всегда можно было убежать.
— Присматривай тут, — сказал Квилп, входя в свою дощатую контору, — а если посмеешь опять стать на голову, я тебе одну ногу отрублю.
Мальчишка промолчал; но стоило только Квилпу запереться в конторе, как он сейчас же стал на голову перед самой дверью, потом прошелся на руках к задней стене, постоял там, а потом тем же манером проделал весь путь в обратном порядке. Контора была, разумеется, о четырех стенах, но той стороны, куда выходило окно, мальчишка избегал, опасаясь, как бы Квилп не выглянул во двор. Предусмотрительность оказалась не лишней, потому что Квилп, зная, с кем имеет дело, притаился за ставнями, вооружившись увесистой доской, которая была вся в зазубринах и гвоздях и могла причинить серьезные увечья.
Так называемая контора Квилпа представляла собой не что иное, как грязную хибарку, где все убранство составляли две табуретки, колченогий стол, вешалка для шляпы, старый календарь, чернильница без чернил, огрызок пера да часы с восьмисуточным заводом, не заводившиеся по меньшей мере восемнадцать лет и даже потерявшие минутную стрелку, так как она употреблялась в качестве зубочистки. Дэниел Квилп нахлобучил шляпу на нос, забрался на стол, вытянулся во весь свой короткий рост на этом, по-видимому привычном для него, ложе и сейчас же задремал, намереваясь вознаградить себя за прошлую ночь долгим и крепким сном.
Сон его был, вероятно, крепок, но не долог, потому что не прошло и четверти часа, как дверь в контору приотворилась и из-за нее высунулась голова мальчишки, совершенно взъерошенная, точно на ней росли не волосы, а клочья пакли. Квилп, всегда спавший чутко, сразу же встрепенулся.
— К вам пришли, — сказал мальчишка.
— Кто?
— Не знаю.
— Спроси! — крикнул Квилп и, схватив все ту же увесистую доску, запустил ею в вестника, да так ловко, что, не успей мальчишка шмыгнуть за дверь, она угодила бы прямо в него. — Спроси, собака!
Не рискуя больше подвергаться действию таких метательных снарядов, мальчишка благоразумно пропустил вперед гостью, которая, собственно, и была причиной всего беспокойства, и она появилась на пороге.
— Как! Это ты, Нелли! — воскликнул Квилп.
— Да, — сказала девочка, не зная, входить ей или бежать прочь, так как поднятый со сна карлик, в желтом платке, из-под которого длинными космами свисали волосы, представлял собой страшное зрелище. — Это я, сэр.
— Входи, — сказал Квилп, не слезая со стола. — Входи! Впрочем, нет! Выгляни сначала во двор и посмотри, не стоит ли там мальчишка на голове.
— Нет, сэр, — ответила Нелл. — Он на ногах.
— Ты правду говоришь? — спросил Квилп. — Ну, ладно. Входи и затвори за собой дверь. С чем ты пришла, Нелл?
Девочка протянула ему письмо. Мистер Квилп повернулся немного на бок, подпер подбородок рукой и в этой позе приступил к чтению.
Наконец стало светать. Несчастная миссис Квилп, совершенно истомленная бессонной ночью, продрогшая от утреннего холода, по-прежнему сидела на стуле и лишь время от времени поднимала глаза на своего повелителя, без слов моля о сострадании и милосердии и осторожным покашливанием напоминая ему, что она все еще не прощена и что наложенная на нее эпитимия слишком уж сурова. Но карлик как ни в чем не бывало курил сигару за сигарой, потягивал грог и лишь тогда удостоил свою благоверную словом и взглядом, когда солнце взошло и город возвестил о начале дня уличной суетой и шумом. Впрочем, Квилп соизволил сделать это только потому, что услышал, как в дверь нетерпеливо постучали чьи-то костлявые пальцы.
— Творец небесный! — воскликнул мистер Квилп, со злорадной усмешкой оглядываясь на жену. — Ночь-то миновала! Радость моя, миссис Квилп, откройте дверь!
Покорная жена откинула щеколду и впустила свою матушку.
Миссис Джинивин ворвалась в комнату пулей, ибо она никак не думала наткнуться здесь на зятя и явилась облегчить душу откровенными излияниями по поводу его нрава и поведения. Убедившись, что он здесь и что супружеская чета не покидала комнаты со вчерашнего вечера, старушка остановилась в полном замешательстве.
Ничто не могло ускользнуть от ястребиного взора уродливого карлика. Угадав мысли своей тещи, он так и взыграл от радости и, с торжествующим видом выпучив на нее глаза, отчего физиономия у него стала еще страшнее, пожелал ей доброго утра.
— Бетси! — сказала старушка. — Ты что же это?.. Неужели ты…
— …не ложилась всю ночь? — договорил за нее Квилп. — Да, не ложилась!
— Всю ночь! — воскликнула миссис Джинивин.
— Да, всю ночь! Наша бесценная старушка, кажется, стала туга на ухо? — Квилп улыбнулся и в то же время устрашающе насупил брови. — Кто посмеет сказать, что муж и жена могут соскучиться, оставшись с глазу на глаз! Ха-ха! Время пробежало совершенно незаметно.
— Зверь! — возопила миссис Джинивин.
— Ну, что вы, что вы! — сказал Квилп, притворясь, будто не понимает ее. — Не надо бранить дочку! Она ведь замужняя женщина. Правда, я не спал всю ночь по ее милости, но нежные заботы о зяте не должны ссорить вас с дочерью. Ах, добрая душа! Пью ваше здоровье!
— Премного благодарна, — ответила миссис Джинивин, имевшая, судя по беспокойным движениям ее рук, сильное желание погрозить зятю кулаком. — Премного вам благодарна!
— Святая душа! — воскликнул карлик. — Миссис Квилп!
— Да, Квилп, — отозвалась безответная страдалица.
— Помогите вашей матушке подать завтрак, миссис Квилп. Мне надо с самого утра быть на пристани. И чем раньше я там буду, тем лучше, так что поторапливайтесь.
Миссис Джинивин сделала жалкую попытку изобразить бунтовщицу: она уселась на стул возле двери и скрестила руки на груди, выражая этим твердое решение пребывать в полном бездействии. Но несколько слов, шепотом сказанных дочерью, а также участливый вопрос зятя, не дурно ли ей, сопровождавшийся намеком на изобилие холодной воды рядом в комнате, образумили старушку, и она с мрачным усердием принялась выполнять полученное приказание.
Пока собирали на стол, мистер Квилп удалился в соседнюю комнату и, отогнув воротник сюртука, начал вытирать физиономию мокрым полотенцем далеко не первой свежести, после чего цвет лица у него стал еще более тусклым. Впрочем, настороженность и любопытство не изменяли ему даже во время этой короткой процедуры: он то и дело отрывался от своего занятия и, бросая через плечо пронзительные, хитрые взгляды, прислушивался, не говорят ли о нем за дверью. — Ага, — сказал он в одну из таких пауз. — Я думал: вытираю уши полотенцем, вот и ослышался. Ан нет! Значит, я мерзкий горбун и чудовище, миссис Джинивин? Так, так, так!
От радости, которую доставило ему это открытие, собачья улыбка так и заиграла на его физиономии. Потом он встряхнулся всем телом, тоже по-собачьи, и присоединился к дамам.
Увидев, что Квилп подошел к зеркалу повязать шейный платок, миссис Джинивин, случившаяся как раз за спиной у своего деспотического зятя, не устояла перед соблазном и погрозила ему кулаком, сопроводив это минутное движение угрожающей миной; и тут взгляды их встретились: из зеркала на нее глядела перекошенная чудовищной гримасой физиономия с высунутым языком. Еще секунда, и карлик как ни в чем не бывало повернулся на каблуках и спросил ласковым голосом: — Ну, как вы себя чувствуете, милая моя старушка? Случай этот, сам по себе пустяковый и нелепый, выказал его таким злобным, коварным бесом, что миссис Джинивин с перепугу онемела, приняла руку, поданную ей с величайшей галантностью, и позволила подвести себя к столу. 3а завтраком страх обеих женщин перед Квилпом не ослабел ни на йоту, ибо он пожирал крутые яйца со скорлупой, проглатывал целиком огромных креветок, с необычайной жадностью жевал сразу табак и кресс-салат, не морщась хлебал кипящий чай, сгибал зубами вилку и ложку — короче говоря, вытворял нечто такое несуразное и страшное, что обе женщины были сами не свои от ужаса и начали сомневаться в его принадлежности к роду человеческому. Проделав эти и многие другие подобные же штуки, входившие в его воспитательную систему, мистер Квилп оставил жену и тещу совершенно притихшими, укрощенными и отправился к набережной, где нанял лодку до пристани, носившей его имя.
Когда Дэниел Квилп уселся в ялик и велел доставить себя к противоположному берегу, был час прилива. Множество барж лениво ползли вверх по реке — которая боком, которая носом вперед, которая кормой, как придется, — и настойчиво, упрямо, все вперемешку лезли на большие суда, перерезали путь пароходам, забирались всюду, где им совершенно нечего было делать и, потрескивая, точно грецкие орехи, от ударов и справа и слева, шлепали по воде длинными кормовыми веслами — ни дать ни взять огромные неуклюжие рыбины при последнем издыхании. На некоторых судах, стоявших на якоре, команда укладывала в бунты канаты, сушила паруса, принимала новый груз или сгружала доставленный. На других же не было и признаков жизни, если не считать двух-трех матросов да собаки, которая то с лаем носилась по палубе, то вдруг начинала карабкаться вверх по борту и заливаться еще пуще, глядя на открывавшийся перед ней вид. Большой пароход медленно прокладывал себе путь сквозь лес мачт и тяжело, словно в одышке, рассекал воду короткими нетерпеливыми ударами своих тяжелых лопастей, возвышаясь эдаким левиафаном над мелкой плотичкой Темзы. По правую и по левую руку чернели длинные вереницы угольщиков; шхуны не спеша пробирались между ними к выходу из гавани, сверкая парусами на солнце, и поскрипыванье их снастей отдавалось на воде стократным эхом. Река со всем, что она несла на себе, была в непрерывном движении — играла, плясала, искрилась; а древний сумрачный Тауэр, окруженный строениями и церковными шпилями, там и сям взлетавшими ввысь, холодно посматривал с берега на свою соседку, презирая ее за беспокойный, суетливый нрав.
Дэниел Квилп, который был способен оценить такое славное утро только потому, что оно избавляло его от необходимости таскаться с дождевым зонтом, сошел на берег возле своей пристани и зашагал к ней по узкой тропинке, изобилующей в равной степени и водой и тиной, — вероятно, в угоду тем земноводным существам, что мерили ее изо дня в день. Прибыв к месту своего назначения, он прежде всего увидел пару ног в далекой от совершенства обуви, болтающихся в воздухе подошвами кверху. Этот странный феномен имел несомненное касательство к мальчишке, который, видимо, сочетал эксцентричность натуры со страстью к акробатике и в данную минуту стоял на голове, созерцая реку с этой не совсем обычной позиции. Хозяйский голос живо поставил акробата на ноги, и, когда его голова заняла подобающее место, мистер Квилп (выражаясь крепко, за неимением более подходящих слов) «съездил» его по физиономии кулаком.
— Оставьте меня, чего лезете! — крикнул мальчишка, отбиваясь от Квилпа то одним, то другим локтем. — Как бы вам сдачи не получить! Небось тогда не обрадуетесь!
— Ах ты собака! — зарычал Квилп. — Он еще смеет огрызаться! Да я тебя железным прутом выпорю, ржавым гвоздем искорябаю, глаза тебе выцарапаю!
Не удовлетворяясь одними угрозами, карлик снова сжал кулаки, ловко уклонился от локтей мальчишки, схватил его за голову и, как тот ни крутил ею из стороны в сторону, дал ему три-четыре хороших затрещины. Достигнув таким образом намеченной цели и поставив на своем, он отпустил его.
— А больше не побьете! — крикнул мальчишка и попятился назад, выставив на всякий случай локти. Ну-ка!..
— Молчать, собака! — сказал Квилп. — Больше я тебя не побью по той простой причине, что ты уже битый. Держи ключ!
— С кем связываетесь! Выбрали бы себе кого-нибудь под пару! — пробормотал мальчишка, нерешительно подходя к нему.
— А где таких взять, чтоб были мне под пару? огрызнулся Квилп. — Держи ключ, собака, а то я тебе голову им размозжу. — И в подтверждение своих слов он больно щелкнул его бородкой ключа по лбу. — Поди открой контору.
Мальчишка повиновался с большой неохотой, но, уходя, буркнул что-то себе под нос, оглянулся и тут же прикусил язык, ибо карлик строго смотрел ему вслед. Здесь не мешает заметить, что этого юнца и мистера Квилпа связывала какая-то непонятная взаимная симпатия. Как она зародилась и крепла, чем питалась — колотушками ли и вечными угрозами с одной стороны, дерзостями и пренебрежением — с другой, — не столь важно. Во всяком случае, Квилп никому не позволил бы перечить себе, кроме этого мальчишки, а тот вряд ли стерпел бы побои от кого-нибудь другого, кроме Квилпа, тем более что при желании от него всегда можно было убежать.
— Присматривай тут, — сказал Квилп, входя в свою дощатую контору, — а если посмеешь опять стать на голову, я тебе одну ногу отрублю.
Мальчишка промолчал; но стоило только Квилпу запереться в конторе, как он сейчас же стал на голову перед самой дверью, потом прошелся на руках к задней стене, постоял там, а потом тем же манером проделал весь путь в обратном порядке. Контора была, разумеется, о четырех стенах, но той стороны, куда выходило окно, мальчишка избегал, опасаясь, как бы Квилп не выглянул во двор. Предусмотрительность оказалась не лишней, потому что Квилп, зная, с кем имеет дело, притаился за ставнями, вооружившись увесистой доской, которая была вся в зазубринах и гвоздях и могла причинить серьезные увечья.
Так называемая контора Квилпа представляла собой не что иное, как грязную хибарку, где все убранство составляли две табуретки, колченогий стол, вешалка для шляпы, старый календарь, чернильница без чернил, огрызок пера да часы с восьмисуточным заводом, не заводившиеся по меньшей мере восемнадцать лет и даже потерявшие минутную стрелку, так как она употреблялась в качестве зубочистки. Дэниел Квилп нахлобучил шляпу на нос, забрался на стол, вытянулся во весь свой короткий рост на этом, по-видимому привычном для него, ложе и сейчас же задремал, намереваясь вознаградить себя за прошлую ночь долгим и крепким сном.
Сон его был, вероятно, крепок, но не долог, потому что не прошло и четверти часа, как дверь в контору приотворилась и из-за нее высунулась голова мальчишки, совершенно взъерошенная, точно на ней росли не волосы, а клочья пакли. Квилп, всегда спавший чутко, сразу же встрепенулся.
— К вам пришли, — сказал мальчишка.
— Кто?
— Не знаю.
— Спроси! — крикнул Квилп и, схватив все ту же увесистую доску, запустил ею в вестника, да так ловко, что, не успей мальчишка шмыгнуть за дверь, она угодила бы прямо в него. — Спроси, собака!
Не рискуя больше подвергаться действию таких метательных снарядов, мальчишка благоразумно пропустил вперед гостью, которая, собственно, и была причиной всего беспокойства, и она появилась на пороге.
— Как! Это ты, Нелли! — воскликнул Квилп.
— Да, — сказала девочка, не зная, входить ей или бежать прочь, так как поднятый со сна карлик, в желтом платке, из-под которого длинными космами свисали волосы, представлял собой страшное зрелище. — Это я, сэр.
— Входи, — сказал Квилп, не слезая со стола. — Входи! Впрочем, нет! Выгляни сначала во двор и посмотри, не стоит ли там мальчишка на голове.
— Нет, сэр, — ответила Нелл. — Он на ногах.
— Ты правду говоришь? — спросил Квилп. — Ну, ладно. Входи и затвори за собой дверь. С чем ты пришла, Нелл?
Девочка протянула ему письмо. Мистер Квилп повернулся немного на бок, подпер подбородок рукой и в этой позе приступил к чтению.
Глава VI
Нелл робко стояла перед мистером Квилпом, читающим письмо, и не сводила с него внимательного взгляда, ясно говорившего, что она была не прочь посмеяться над уродливым карликом и его нелепой позой, хотя он и вызывал в ней чувство недоверия и страха. Но мучительное беспокойство и опасение, как бы ответ не оказался неприятным и даже огорчительным, так противоречили улыбке, просившейся на губы девочки, что ей легко было побороть ее.
Содержание письма озадачило, весьма озадачило мистера Квилпа, это было совершенно очевидно. Пробежав первые две-три строки, он выпучил глаза, свирепо насупился, после третьей-четвертой начал яростно скрести в затылке, а под конец уныло засвистал, выражая этим свое полное недоумение и тревогу. Потом, сложив письмо и бросив его на стол, карлик принялся остервенело грызть ногти на обеих руках, но тут же снова схватился за листок и опять пробежал его сверху донизу. Вторичное чтение дало, по-видимому, столь же неудовлетворительные результаты и погрузило карлика в глубокое раздумье. Очнувшись, он с новыми силами накинулся на свои ногти и долго не сводил взгляда с девочки, которая стояла, потупившись, и ждала, что ему заблагорассудится сказать ей.
— Слушай! — крикнул карлик, да так неожиданно, что она вздрогнула, точно у самого ее уха выпалили из ружья. — Нелли!
— Да, сэр?
— Нелл, ты знаешь, что здесь написано?
— Нет, сэр.
— Правда, не знаешь? Так-таки ничего и не знаешь, честное слово?
— Правда, сэр.
— А ну скажи: умереть мне на этом месте!
— Я ничего не знаю, сэр, — повторила девочка.
— Ну, ладно, — пробормотал Квилп, глядя на ее серьезное личико. — Я тебе верю. Гм! Все уплыло?
Уплыло за одни сутки? Куда же он их дел? Вот загвоздка-то!
Карлик снова принялся скрести в затылке и грызть ногти. Потом, не прекращая этого занятия, он вдруг заулыбался довольно приветливо, хотя у всякого другого человека такую улыбку можно было бы принять за мучительную гримасу, и девочка, подняв глаза, поймала на себе его благосклонный и ласковый взгляд.
— Какая ты сегодня хорошенькая, Нелли, просто прелесть! Ты не устала, Нелли?
— Нет, сэр. Я очень тороплюсь домой, дедушка будет тревожиться, что меня так долго нет.
— Куда тебе спешить, Нелли? Вот еще выдумала! Скажи лучше, ты не хотела бы стать моим номером вторым, Нелли?
— Чем, сэр?
— Моим номером вторым, Нелли, моей следующей… моей миссис Квилп?
Девочка испуганно посмотрела на него, но, видимо, не поняла, чего он от нее хочет; и, заметив что, мистер Квилп поспешил изложить свою мысль более вразумительно.
— Я предлагаю тебе стать миссис Квилп второй, когда миссис Квилп первая умрет, очаровательная Нелл, — сказал он, щурясь и подманивая ее к себе крючковатым пальцем. — Стать моей женушкой — щечки-розаны, губки-вишенки! Если миссис Квилп проживет еще пять лет, нет! — четыре года, — к тому времени ты как раз подрастешь. Ха-ха-ха! Будь умницей, Нелли, будь паинькой! Глядишь, годы пробегут, и станешь ты миссис Квилп с Тауэр-Хилла.
Вместо того чтобы воспрянуть духом и возликовать с предвидении столь блестящей партии, девочка вздрогнула и отшатнулась от него. Может быть, мистер Квилп испытывал истинное наслаждение, пугая людей? Может быть, его привела в восторг мысль о смерти миссис Квилп номер один и переходе ее звания и титула к миссис Квилп номер два? «Или же ему, по каким-то особым причинам, важно было показать сейчас свою обходительность и благодушие? Так или иначе, но он рассмеялся и сделал вид, будто не замечает испуга девочки.
— Мы с тобой сию же минуту поедем на Тауэр-Хилл, и ты повидаешься с теперешней миссис Квилп, сказал карлик. — Она очень тебя любит, Нелл, хотя и не так сильно, как я. Пойдем, Нелл, пойдем.
— Нет, мне, правда, надо домой. Дедушка велел скорее принести ему ответ.
— Так ведь ответа еще нет, Нелли, — возразил карлик, — да и не будет, и не может быть, пока я не побываю дома. Значит, чтобы выполнить поручение, тебе придется пойти со мной. Дай мне мою шляпу, милочка, и мы сейчас же отправимся. — С этими словами мистер Квилп начал постепенно сползать со стола и, наконец, коснулся своими короткими ножками пола. Приняв таким образом вертикальное положение, он вместе с Нелли вышел из конторы во двор, где взору его прежде всего явился мальчишка (тот самый, что стоял на голове) и еще один юный джентльмен, примерно одного с ним роста, которые клубком катались в грязи и с азартом тузили друг друга кулаками.
— Это Кит! — воскликнула Нелл, в ужасе стиснув руки. — Бедный Кит! Он пришел вместе со мной! Мистер Квилп, разнимите их, ради бога!
— Сейчас! — крикнул Квилп и, мотнувшись обратно в контору, через секунду выскочил оттуда с толстой палкой. — Сейчас я их разниму! Валяйте, голубчики, валяйте! Я вам обоим всыплю! Вот я вас, вот я вас, вот я вас!
Приговаривая так, он взмахнул своей дубинкой и, словно одержимый, пошел приплясывать вокруг борцов, топтать их ногами, перепрыгивать через них, с одинаковой щедростью расточая удары и тому и другому и целясь им в голову, как и подобало такому кровожадному зверюге. Противники, видимо, не рассчитывавшие, что дело примет столь серьезный оборот, быстро вскочили на ноги и взмолились о пощаде.
Содержание письма озадачило, весьма озадачило мистера Квилпа, это было совершенно очевидно. Пробежав первые две-три строки, он выпучил глаза, свирепо насупился, после третьей-четвертой начал яростно скрести в затылке, а под конец уныло засвистал, выражая этим свое полное недоумение и тревогу. Потом, сложив письмо и бросив его на стол, карлик принялся остервенело грызть ногти на обеих руках, но тут же снова схватился за листок и опять пробежал его сверху донизу. Вторичное чтение дало, по-видимому, столь же неудовлетворительные результаты и погрузило карлика в глубокое раздумье. Очнувшись, он с новыми силами накинулся на свои ногти и долго не сводил взгляда с девочки, которая стояла, потупившись, и ждала, что ему заблагорассудится сказать ей.
— Слушай! — крикнул карлик, да так неожиданно, что она вздрогнула, точно у самого ее уха выпалили из ружья. — Нелли!
— Да, сэр?
— Нелл, ты знаешь, что здесь написано?
— Нет, сэр.
— Правда, не знаешь? Так-таки ничего и не знаешь, честное слово?
— Правда, сэр.
— А ну скажи: умереть мне на этом месте!
— Я ничего не знаю, сэр, — повторила девочка.
— Ну, ладно, — пробормотал Квилп, глядя на ее серьезное личико. — Я тебе верю. Гм! Все уплыло?
Уплыло за одни сутки? Куда же он их дел? Вот загвоздка-то!
Карлик снова принялся скрести в затылке и грызть ногти. Потом, не прекращая этого занятия, он вдруг заулыбался довольно приветливо, хотя у всякого другого человека такую улыбку можно было бы принять за мучительную гримасу, и девочка, подняв глаза, поймала на себе его благосклонный и ласковый взгляд.
— Какая ты сегодня хорошенькая, Нелли, просто прелесть! Ты не устала, Нелли?
— Нет, сэр. Я очень тороплюсь домой, дедушка будет тревожиться, что меня так долго нет.
— Куда тебе спешить, Нелли? Вот еще выдумала! Скажи лучше, ты не хотела бы стать моим номером вторым, Нелли?
— Чем, сэр?
— Моим номером вторым, Нелли, моей следующей… моей миссис Квилп?
Девочка испуганно посмотрела на него, но, видимо, не поняла, чего он от нее хочет; и, заметив что, мистер Квилп поспешил изложить свою мысль более вразумительно.
— Я предлагаю тебе стать миссис Квилп второй, когда миссис Квилп первая умрет, очаровательная Нелл, — сказал он, щурясь и подманивая ее к себе крючковатым пальцем. — Стать моей женушкой — щечки-розаны, губки-вишенки! Если миссис Квилп проживет еще пять лет, нет! — четыре года, — к тому времени ты как раз подрастешь. Ха-ха-ха! Будь умницей, Нелли, будь паинькой! Глядишь, годы пробегут, и станешь ты миссис Квилп с Тауэр-Хилла.
Вместо того чтобы воспрянуть духом и возликовать с предвидении столь блестящей партии, девочка вздрогнула и отшатнулась от него. Может быть, мистер Квилп испытывал истинное наслаждение, пугая людей? Может быть, его привела в восторг мысль о смерти миссис Квилп номер один и переходе ее звания и титула к миссис Квилп номер два? «Или же ему, по каким-то особым причинам, важно было показать сейчас свою обходительность и благодушие? Так или иначе, но он рассмеялся и сделал вид, будто не замечает испуга девочки.
— Мы с тобой сию же минуту поедем на Тауэр-Хилл, и ты повидаешься с теперешней миссис Квилп, сказал карлик. — Она очень тебя любит, Нелл, хотя и не так сильно, как я. Пойдем, Нелл, пойдем.
— Нет, мне, правда, надо домой. Дедушка велел скорее принести ему ответ.
— Так ведь ответа еще нет, Нелли, — возразил карлик, — да и не будет, и не может быть, пока я не побываю дома. Значит, чтобы выполнить поручение, тебе придется пойти со мной. Дай мне мою шляпу, милочка, и мы сейчас же отправимся. — С этими словами мистер Квилп начал постепенно сползать со стола и, наконец, коснулся своими короткими ножками пола. Приняв таким образом вертикальное положение, он вместе с Нелли вышел из конторы во двор, где взору его прежде всего явился мальчишка (тот самый, что стоял на голове) и еще один юный джентльмен, примерно одного с ним роста, которые клубком катались в грязи и с азартом тузили друг друга кулаками.
— Это Кит! — воскликнула Нелл, в ужасе стиснув руки. — Бедный Кит! Он пришел вместе со мной! Мистер Квилп, разнимите их, ради бога!
— Сейчас! — крикнул Квилп и, мотнувшись обратно в контору, через секунду выскочил оттуда с толстой палкой. — Сейчас я их разниму! Валяйте, голубчики, валяйте! Я вам обоим всыплю! Вот я вас, вот я вас, вот я вас!
Приговаривая так, он взмахнул своей дубинкой и, словно одержимый, пошел приплясывать вокруг борцов, топтать их ногами, перепрыгивать через них, с одинаковой щедростью расточая удары и тому и другому и целясь им в голову, как и подобало такому кровожадному зверюге. Противники, видимо, не рассчитывавшие, что дело примет столь серьезный оборот, быстро вскочили на ноги и взмолились о пощаде.