Страница:
Внезапное упрямство полностью овладело Джимом.
– В таком случае вы напрасно сотрясаете воздух; того, о чем вы говорите, не будет, – заявил Джим. – Я уйду. Но, уходя, еще раз повторяю, что сэр Жиль не будет похоронен на этом поле. Он будет погребен там, где просил, – в море.
Граф побагровел от ярости.
– С таким нахальством я еще никогда не сталкивался! – взорвался он. – Клянусь Небесным Воинством, ты можешь сколько угодно твердить, что твой приятель, этот чертов рыцарь, будет похоронен в море. Можешь даже попытаться утащить отсюда его тело. Но как только начнется перемирие – а это точно случится через двадцать четыре часа, а то и раньше, – я пошлю по твоему следу достаточно людей, чтобы они загнали тебя, как кролика, и вернули его кости и вонючую плоть на них туда, где они должны лежать.
– Вашей светлости не придется ждать двадцать четыре часа, – злобно прошипел Мальвин из-за спины короля Франции, – это обещаю я, министр Франции.
– Ну так попробуйте вдвоем остановить меня! – бросил Джим и развернулся, собравшись идти за телом Жиля – если он уже умер, – чтобы отправиться с ним к далекому Английскому Проливу, переплыв через который они оказались в этой стране.
– Минутку, – раздался голос Каролинуса.
На глазах у Джима вновь, будто из ниоткуда, к флагу вышел Каролинус. Вот только не на Джима он смотрел и не к Джиму обращался. Он говорил с графом.
– Не угодно ли вашей светлости выслушать меня…
– Ступай прочь, колдун! – взвыл граф. – Я не желаю больше слышать ни слова на эту тему! Вопрос исчерпан. Понял? Исчерпан. Вся власть здесь в моих руках, и я сказал, что будет дальше. Вам всем надо бы это понять.
Он опять повернулся к королю, будто затем, чтобы продолжить беседу. Каролинус вытянул руку и схватил Джима за плечо.
– Подожди здесь, – попросил Каролинус, сурово взглянув в лицо Джиму.
Джим не двинулся с места. Неожиданно стремительными шагами Каролинус направился к латникам, обступившим тело сэра Жиля, и скрылся в толпе. Джим ждал: однако, поскольку ничего не происходило, он опять повернулся лицом к королю и графу, оживленно обсуждавшим тему часовен, которые надо воздвигнуть на поле, чтобы можно было помолиться за тех, кто будет лежать в двух братских могилах.
Они по-прежнему не обращали на Джима ни малейшего внимания, а тому сказать было нечего. Так что он стоял себе и стоял, вполуха прислушиваясь к дискуссии. За беседой Джим следил не очень внимательно, потому что ум его был напряжен как никогда. Ему надо опустить тело Жиля в морские волны так, чтобы при этом ничего не случилось. Причем сделать это надо было уже не в уме, а на самом деле.
Тут вдруг перед его глазами мелькнула фигурка в голубом камзоле, и перед Джимом предстал принц Эдвард. Лицо юного принца пылало.
– Что я слышу, милорд! – обратился он к графу Камберленду. – Моему храброму сэру Жилю не разрешают покоиться там, где он пожелает?
С явным усилием граф Камберленд подавил чувства, которые давеча одолевали Джима. Он попытался вразумить принца.
– Дело всего лишь в необходимых условиях перемирия, о которых я, как представитель англичан, договорился с королем Иоанном, – сказал он. – Чтобы наше перемирие действительно имело место и удовлетворяло как Англию, так и Францию, мы решили построить на этом поле две часовни и вырыть две большие могилы – одну для французских рыцарей, павших в этой битве, а другую – для тех английских рыцарей, которых постигла та же участь. Быть погребенным там – большая честь, не говоря уж о том, что молитвы о душах павших, возносимые в этой часовне, будут весьма полезны погибшим.
Принц сверкнул глазами.
– Вы не ответили на мой вопрос, граф! Я спросил, будет ли сэр Жиль похоронен там, где он желает, или нет?
– Ваше высочество, – ответил граф, – необходимо, чтобы он лежал вместе с остальными английскими рыцарями, павшими в этой битве.
– Наперекор своему желанию?
– Сожалею, ваше высочество, но это так, – торжественно произнес граф.
– И наперекор моему желанию?
Разумеется, графу в храбрости никак нельзя было отказать. Но при этих словах принца он все-таки бросил быстрый взгляд на короля Иоанна. Французский же монарх как раз в этот миг отвернулся и погрузился в созерцание битвы, полностью выбыв из беседы. Тогда Камберленд вновь перевел глаза на своего собеседника. Темная тень гнева понемногу наползала на лицо аристократа, и Джим понял, что на сей раз проснулось упрямство графа.
– Мне бы не хотелось ни в чем прекословить вашим желаниям, ваше высочество, – ответил граф, – но вы еще, прошу прощения, молоды, и хотя отчасти знаете этот мир, но основы межнациональной политики, которые…
– Я сказал: моему?! – взорвался принц.
– Ваше высочество, – взмолился граф, и лицо его потемнело, – да поймите же вы! Здесь я командую английскими силами. Армия может иметь только одного командира. Как командир, я своей честью и ответственностью перед вашим монаршим отцом должен решать, что лучше, а что хуже для всего войска. Сожалею, но сэр Жиль будет похоронен здесь. Это необходимо. Вы и сами должны это понимать.
– Я понимаю одно: передо мной стоит наглый граф, который осмелился перечить своему принцу, – принц уже почти кричал. – Вы забыли, что сэр Жиль не был под вашим командованием, не был в рядах вашей армии. Он, как и добрый рыцарь, стоящий рядом со мной, входил в группу, посланную, чтобы вызволить меня из ужаснейшего плена; они прекрасно справились с этим! Он находился под моим командованием, а не вашим. Он будет похоронен там, где хочет, – в море, и больше нигде!
– Я бесконечно сожалею, ваше высочество, – упрямо продолжал свое граф, – но никак не могу допустить, что он не находился под моим командованием. Все англичане, сражавшиеся и погибшие в этой битве, подчиняются мне. Он будет лежать вместе с остальными.
Джим, стоявший рядом с принцем, вздрогнул; он никак не мог придумать, что делать в этой ситуации. Он не раз уже замечал, что аристократы в этом мире живут так, будто не сходят с театральных подмостков: сейчас повторялось то же самое. Граф просто исполняет роль, к которой, по его мнению, подготовила его жизнь. Он не отступает от своей власти ни на йоту, несмотря на то что таким образом рискует нажить себе смертельного врага, принадлежащего к королевской фамилии, да к тому же и первого наследника английского престола.
Если принц в дальнейшем займет место своего отца, то графа в будущем может ожидать лишь полный крах и опала. Но может быть, принц уже сейчас в силах расправиться с графом, а то и просто казнить его, не дожидаясь восшествия на престол. Однако рыцарь и граф не может пойти на попятную.
Соответственно и принц чувствовал, что ему брошен вызов. Просто немыслимо, чтобы какой-то граф в чем-то перечил английскому кронпринцу. Так что положение таково, что никто не мог отступить. Джим лихорадочно искал какой-нибудь предлог, чтобы прервать диалог графа и принца, когда Эдвард продемонстрировал, что он и сам может найти решение.
– Хорошо же, спесивый граф! – выкрикнул принц. – Ты добился своего! Я был прав с самого начала! Я отправляюсь на поле и поведу за собой столько англичан, сколько смогу собрать. Тогда посмотрим, победим ли мы сегодня!
– Мой юный брат! – король Иоанн рванулся вперед и поднял руку, чтобы остановить юношу.
Но принц Эдвард уже развернулся на каблуках.
– Коня мне! – провозгласил он. – Готовьтесь следовать за мной на по…
Он осекся на полуслове. Все задрали головы к небу. Тогда и принц развернулся и поднял голову, глядя прямо на запад, в небо над английскими позициями. Джим последовал его примеру.
То, что на первый взгляд казалось огромной кучей черных пятнышек, по мере приближения все яснее принимало форму множества драконьих тел.
Картина была волнующей. Джим лучше разбирался в подобных вещах благодаря своему опыту существования в драконьей туше; переждав первый приступ изумления, он умерил свое не в меру буйное воображение и решил, что в небе сотни две драконов, вряд ли больше. Но если особо не всматриваться, то казалось – и не только ему, но, конечно, и всем остальным, – что драконы заполнили собой все небо. Воздух буквально кишел тысячами тел.
Когда первые ряды драконов поравнялись с английскими позициями, в воздух взвилось несколько стрел. Но драконы летели слишком высоко, чтобы лучники могли нанести им какой-нибудь урон. Они надвигались, и тень понемногу ложилась на поле сражения, все схватки на котором прекратились. Противники, отчаянно рубившиеся мгновение назад, сидели на конях, по-прежнему не выпуская из рук мечей, и смотрели, задрав головы, на надвигающуюся драконью тучу.
Джим не удержался от вздоха облегчения. Никто не услышал его.
«Что ж, – подумал он, готовый засмеяться от счастья, – лучше поздно, чем никогда».
Драконы приближались. Когда они появились над самим полем, то остановились в движении вперед, поймали термалы и принялись кружить над головами солдат, каждый сам по себе. Чтобы полностью закрыть солнечный свет, их было маловато, но казалось, что драконы легко покроют своей тенью всю землю под собой.
На поле наконец услышали герольдов. Оружие вернулось в ножны или на седла, откуда его давеча взяли. Щиты опустились. Казалось, что англичане и французы, покрытые драконьей тенью, стали одной дружеской компанией. По крайней мере, теперь они все услышали весть о перемирии, провозглашенную английскими и французскими герольдами.
– Что их сюда привело? – послышался за спиной Джима удивленный голос короля Иоанна. – Зачем они прилетели?
Джим обернулся к королю и графу.
– Они прилетели на помощь англичанам, ваше высочество, – ответил Джим. – Воспользовавшись своим положением Рыцаря-Дракона, я некоторое время назад заключил с ними соглашение. Они прибыли немного позже, чем я надеялся. – Граф уставился на Джима. Граф взял себя в руки первым.
– Раз уж так Получилось, то вы, быть может, желаете обсудить условия капитуляции, ваше высочество? – спросил он.
– Нет, – отрезал Джим.
Граф рванулся было к нему. Но затем, поняв, что ситуация изменилась, проглотил брань, крутившуюся у него на языке.
– Могу ли я спросить, почему, сэр Рыцарь-Дракон? – наконец спросил он, изо всех сил пытаясь удержаться в рамках вежливости.
– Потому что к большему благу и вящей славе не только Англии, но и Франции, – пояснил Джим, – этому дню суждено закончиться перемирием. Поверьте мне, милорд и ваше величество. Так и должно быть.
Граф и король еще раз обменялись быстрыми взглядами и вновь перевели глаза на Джима. Слов не было. Да, в общем-то, что в этом удивительного? Уж теперь-то им просто не о чем было говорить.
– В таком случае вы напрасно сотрясаете воздух; того, о чем вы говорите, не будет, – заявил Джим. – Я уйду. Но, уходя, еще раз повторяю, что сэр Жиль не будет похоронен на этом поле. Он будет погребен там, где просил, – в море.
Граф побагровел от ярости.
– С таким нахальством я еще никогда не сталкивался! – взорвался он. – Клянусь Небесным Воинством, ты можешь сколько угодно твердить, что твой приятель, этот чертов рыцарь, будет похоронен в море. Можешь даже попытаться утащить отсюда его тело. Но как только начнется перемирие – а это точно случится через двадцать четыре часа, а то и раньше, – я пошлю по твоему следу достаточно людей, чтобы они загнали тебя, как кролика, и вернули его кости и вонючую плоть на них туда, где они должны лежать.
– Вашей светлости не придется ждать двадцать четыре часа, – злобно прошипел Мальвин из-за спины короля Франции, – это обещаю я, министр Франции.
– Ну так попробуйте вдвоем остановить меня! – бросил Джим и развернулся, собравшись идти за телом Жиля – если он уже умер, – чтобы отправиться с ним к далекому Английскому Проливу, переплыв через который они оказались в этой стране.
– Минутку, – раздался голос Каролинуса.
На глазах у Джима вновь, будто из ниоткуда, к флагу вышел Каролинус. Вот только не на Джима он смотрел и не к Джиму обращался. Он говорил с графом.
– Не угодно ли вашей светлости выслушать меня…
– Ступай прочь, колдун! – взвыл граф. – Я не желаю больше слышать ни слова на эту тему! Вопрос исчерпан. Понял? Исчерпан. Вся власть здесь в моих руках, и я сказал, что будет дальше. Вам всем надо бы это понять.
Он опять повернулся к королю, будто затем, чтобы продолжить беседу. Каролинус вытянул руку и схватил Джима за плечо.
– Подожди здесь, – попросил Каролинус, сурово взглянув в лицо Джиму.
Джим не двинулся с места. Неожиданно стремительными шагами Каролинус направился к латникам, обступившим тело сэра Жиля, и скрылся в толпе. Джим ждал: однако, поскольку ничего не происходило, он опять повернулся лицом к королю и графу, оживленно обсуждавшим тему часовен, которые надо воздвигнуть на поле, чтобы можно было помолиться за тех, кто будет лежать в двух братских могилах.
Они по-прежнему не обращали на Джима ни малейшего внимания, а тому сказать было нечего. Так что он стоял себе и стоял, вполуха прислушиваясь к дискуссии. За беседой Джим следил не очень внимательно, потому что ум его был напряжен как никогда. Ему надо опустить тело Жиля в морские волны так, чтобы при этом ничего не случилось. Причем сделать это надо было уже не в уме, а на самом деле.
Тут вдруг перед его глазами мелькнула фигурка в голубом камзоле, и перед Джимом предстал принц Эдвард. Лицо юного принца пылало.
– Что я слышу, милорд! – обратился он к графу Камберленду. – Моему храброму сэру Жилю не разрешают покоиться там, где он пожелает?
С явным усилием граф Камберленд подавил чувства, которые давеча одолевали Джима. Он попытался вразумить принца.
– Дело всего лишь в необходимых условиях перемирия, о которых я, как представитель англичан, договорился с королем Иоанном, – сказал он. – Чтобы наше перемирие действительно имело место и удовлетворяло как Англию, так и Францию, мы решили построить на этом поле две часовни и вырыть две большие могилы – одну для французских рыцарей, павших в этой битве, а другую – для тех английских рыцарей, которых постигла та же участь. Быть погребенным там – большая честь, не говоря уж о том, что молитвы о душах павших, возносимые в этой часовне, будут весьма полезны погибшим.
Принц сверкнул глазами.
– Вы не ответили на мой вопрос, граф! Я спросил, будет ли сэр Жиль похоронен там, где он желает, или нет?
– Ваше высочество, – ответил граф, – необходимо, чтобы он лежал вместе с остальными английскими рыцарями, павшими в этой битве.
– Наперекор своему желанию?
– Сожалею, ваше высочество, но это так, – торжественно произнес граф.
– И наперекор моему желанию?
Разумеется, графу в храбрости никак нельзя было отказать. Но при этих словах принца он все-таки бросил быстрый взгляд на короля Иоанна. Французский же монарх как раз в этот миг отвернулся и погрузился в созерцание битвы, полностью выбыв из беседы. Тогда Камберленд вновь перевел глаза на своего собеседника. Темная тень гнева понемногу наползала на лицо аристократа, и Джим понял, что на сей раз проснулось упрямство графа.
– Мне бы не хотелось ни в чем прекословить вашим желаниям, ваше высочество, – ответил граф, – но вы еще, прошу прощения, молоды, и хотя отчасти знаете этот мир, но основы межнациональной политики, которые…
– Я сказал: моему?! – взорвался принц.
– Ваше высочество, – взмолился граф, и лицо его потемнело, – да поймите же вы! Здесь я командую английскими силами. Армия может иметь только одного командира. Как командир, я своей честью и ответственностью перед вашим монаршим отцом должен решать, что лучше, а что хуже для всего войска. Сожалею, но сэр Жиль будет похоронен здесь. Это необходимо. Вы и сами должны это понимать.
– Я понимаю одно: передо мной стоит наглый граф, который осмелился перечить своему принцу, – принц уже почти кричал. – Вы забыли, что сэр Жиль не был под вашим командованием, не был в рядах вашей армии. Он, как и добрый рыцарь, стоящий рядом со мной, входил в группу, посланную, чтобы вызволить меня из ужаснейшего плена; они прекрасно справились с этим! Он находился под моим командованием, а не вашим. Он будет похоронен там, где хочет, – в море, и больше нигде!
– Я бесконечно сожалею, ваше высочество, – упрямо продолжал свое граф, – но никак не могу допустить, что он не находился под моим командованием. Все англичане, сражавшиеся и погибшие в этой битве, подчиняются мне. Он будет лежать вместе с остальными.
Джим, стоявший рядом с принцем, вздрогнул; он никак не мог придумать, что делать в этой ситуации. Он не раз уже замечал, что аристократы в этом мире живут так, будто не сходят с театральных подмостков: сейчас повторялось то же самое. Граф просто исполняет роль, к которой, по его мнению, подготовила его жизнь. Он не отступает от своей власти ни на йоту, несмотря на то что таким образом рискует нажить себе смертельного врага, принадлежащего к королевской фамилии, да к тому же и первого наследника английского престола.
Если принц в дальнейшем займет место своего отца, то графа в будущем может ожидать лишь полный крах и опала. Но может быть, принц уже сейчас в силах расправиться с графом, а то и просто казнить его, не дожидаясь восшествия на престол. Однако рыцарь и граф не может пойти на попятную.
Соответственно и принц чувствовал, что ему брошен вызов. Просто немыслимо, чтобы какой-то граф в чем-то перечил английскому кронпринцу. Так что положение таково, что никто не мог отступить. Джим лихорадочно искал какой-нибудь предлог, чтобы прервать диалог графа и принца, когда Эдвард продемонстрировал, что он и сам может найти решение.
– Хорошо же, спесивый граф! – выкрикнул принц. – Ты добился своего! Я был прав с самого начала! Я отправляюсь на поле и поведу за собой столько англичан, сколько смогу собрать. Тогда посмотрим, победим ли мы сегодня!
– Мой юный брат! – король Иоанн рванулся вперед и поднял руку, чтобы остановить юношу.
Но принц Эдвард уже развернулся на каблуках.
– Коня мне! – провозгласил он. – Готовьтесь следовать за мной на по…
Он осекся на полуслове. Все задрали головы к небу. Тогда и принц развернулся и поднял голову, глядя прямо на запад, в небо над английскими позициями. Джим последовал его примеру.
То, что на первый взгляд казалось огромной кучей черных пятнышек, по мере приближения все яснее принимало форму множества драконьих тел.
Картина была волнующей. Джим лучше разбирался в подобных вещах благодаря своему опыту существования в драконьей туше; переждав первый приступ изумления, он умерил свое не в меру буйное воображение и решил, что в небе сотни две драконов, вряд ли больше. Но если особо не всматриваться, то казалось – и не только ему, но, конечно, и всем остальным, – что драконы заполнили собой все небо. Воздух буквально кишел тысячами тел.
Когда первые ряды драконов поравнялись с английскими позициями, в воздух взвилось несколько стрел. Но драконы летели слишком высоко, чтобы лучники могли нанести им какой-нибудь урон. Они надвигались, и тень понемногу ложилась на поле сражения, все схватки на котором прекратились. Противники, отчаянно рубившиеся мгновение назад, сидели на конях, по-прежнему не выпуская из рук мечей, и смотрели, задрав головы, на надвигающуюся драконью тучу.
Джим не удержался от вздоха облегчения. Никто не услышал его.
«Что ж, – подумал он, готовый засмеяться от счастья, – лучше поздно, чем никогда».
Драконы приближались. Когда они появились над самим полем, то остановились в движении вперед, поймали термалы и принялись кружить над головами солдат, каждый сам по себе. Чтобы полностью закрыть солнечный свет, их было маловато, но казалось, что драконы легко покроют своей тенью всю землю под собой.
На поле наконец услышали герольдов. Оружие вернулось в ножны или на седла, откуда его давеча взяли. Щиты опустились. Казалось, что англичане и французы, покрытые драконьей тенью, стали одной дружеской компанией. По крайней мере, теперь они все услышали весть о перемирии, провозглашенную английскими и французскими герольдами.
– Что их сюда привело? – послышался за спиной Джима удивленный голос короля Иоанна. – Зачем они прилетели?
Джим обернулся к королю и графу.
– Они прилетели на помощь англичанам, ваше высочество, – ответил Джим. – Воспользовавшись своим положением Рыцаря-Дракона, я некоторое время назад заключил с ними соглашение. Они прибыли немного позже, чем я надеялся. – Граф уставился на Джима. Граф взял себя в руки первым.
– Раз уж так Получилось, то вы, быть может, желаете обсудить условия капитуляции, ваше высочество? – спросил он.
– Нет, – отрезал Джим.
Граф рванулся было к нему. Но затем, поняв, что ситуация изменилась, проглотил брань, крутившуюся у него на языке.
– Могу ли я спросить, почему, сэр Рыцарь-Дракон? – наконец спросил он, изо всех сил пытаясь удержаться в рамках вежливости.
– Потому что к большему благу и вящей славе не только Англии, но и Франции, – пояснил Джим, – этому дню суждено закончиться перемирием. Поверьте мне, милорд и ваше величество. Так и должно быть.
Граф и король еще раз обменялись быстрыми взглядами и вновь перевели глаза на Джима. Слов не было. Да, в общем-то, что в этом удивительного? Уж теперь-то им просто не о чем было говорить.
41
День выдался тихий; воды Английского Пролива были спокойны, а корабль, на котором плыли Джим, Брайен, Дэффид, Арагх вместе со всеми своими людьми и лошадьми, был заметно больше той посудины, которая некогда привезла из Англии во Францию Джима, Брайена и Жиля.
Однако когда судно остановилось, чтобы друзья смогли осуществить церемонию погребения сэра Жиля, началась сильная килевая качка, и Джим заподозрил, что не только горстка латников и суровых лучников, каким-то образом примкнувшая к их команде, но и многие другие желали бы, чтобы с этим делом покончили как можно быстрее и корабль поплыл бы дальше. Дело не в том, что слабому желудку легче переносить качку на движущемся судне: но люди хотели быть как можно ближе к твердой земле Англии.
И все же ни Джим, ни Брайен, ни Дэффид не имели ни малейшего желания как-либо укорачивать процедуру погребения тела Жиля морскими волнами. Они не смогли взять в плавание священника, поэтому Джим сам прочел погребальную службу, надеясь, что пробелы в знании латыни у тех, кто стоял вокруг него, не позволят заметить ошибки и пропуски там, где его подвела память.
День был сухой, но небо потяжелело. Серое море и серые облака будто бы обнесли оградой открытое пространство, вмещавшее в себя людей, стоящих рядом с досками, на которых при полном вооружении и в доспехах лежал сэр Жиль, готовый, едва доски будут подняты, соскользнуть в свой последний приют.
Джим закончил службу. Он обернулся и кивнул Тому Сейверу и остальным латникам, стоявшим у досок.
Те подняли концы досок, и сэр Жиль заскользил к морской воде, плескавшейся всего в нескольких футах ниже борта корабля. Латники в последний момент отвели глаза, но Джим, Брайен и Дэффид, перегнувшись через борт, следили за последним путем своего Соратника.
Хорошо, что они так сделали.
Когда сэр Жиль погрузился в воду, произошло одно событие, которое весьма встревожило бы латников, если бы они наблюдали за погребением, но для трех друзей картины лучше этой было не сыскать.
Как только закованная в латы фигура скрылась в волнах, произошло как бы чудо. Доспехи разлетелись точно так же, как лопнул панцирь на Джиме, когда он добирался до дома Каролинуса. Тут же из воды вынырнул серый морской тюлень и, прежде чем вновь нырнуть в серые воды Английского Пролива и навсегда скрыться из глаз, весело подмигнул друзьям. Те отошли от борта корабля.
– Ты знаешь, что произошло? – в благоговейном страхе спросил Джима Брайен.
Джим покачал головой и улыбнулся.
– Нет, – понизив голос так, чтобы его слышали только Брайен и Дэффид, ответил он. – Но я не удивляюсь.
– И что, он теперь всегда будет тюленем? – так же приглушенно поинтересовался Дэффид.
– Не знаю, – сказал Джим. – Может быть. Подожди…
Он вновь вернулся к борту и покачал головой, так и не ответив на вопрос лучника. С самого вечера, когда закончилась битва, а он вызвал Департамент Аудиторства и подал иск на Мальвина, Джим пребывал во власти необъяснимой депрессии. Вплоть до нынешнего момента он никак не мог поверить, что сделанное им касается блага всех людей. А теперь тюлень мельком взглянул на него своим блестящим глазом и вернул ему душевное равновесие.
– Эй, шкипер! – закричал Брайен. – Дело сделано, давай, поплыли в Англию!
Прошло, должно быть, недели полторы, прежде чем трое друзей в сопровождении конных латников и лучников – их число несколько возросло за то время, пока они добирались из Франции в Англию, – наконец въехали в лес, окружавший замок Маленконтри, и растянулись цепочкой.
До дома Джима оставалось меньше мили; погода вполне благоприятствовала его возвращению. Стоял один из жарких, солнечных дней конца августа, и лесная тень радушно встретила облаченных в доспехи и тяжелые защитные кожаные куртки (лучники и даже кое-кто из латников предпочитали именно их) людей.
Джим, Брайен и Дэффид ехали на конях в ряд, возглавляя цепочку солдат. Арагх покинул их почти сразу после высадки, заявив, что у него нет никакого желания тащиться вместе с их медлительным караваном. Друзья не обращали внимания на разницу в общественном положении между собой, стертую не только тем, что они думали по этому поводу, но и смертью, и морским превращением сэра Жиля.
Брайен был гораздо сильнее опечален смертью этого рыцаря, чем мог обкидать Джим; значит, он всегда недооценивал искренность и глубину чувств, возникавших в душах людей, среди которых ему довелось жить последний год. Однако скорбь Брайена, похоже, полностью рассеялась, отчасти благодаря преображению сэра Жиля в морских волнах, а отчасти благодаря тому обычаю, который Джим считал неотъемлемой частью этого мира: свершившиеся и ушедшие в прошлое события принимались и забывались теми людьми, с которыми они произошли.
В настоящий момент Брайена интересовал только замок Маленконтри, поскольку там могла гостить его дама сердца. Дэффид упорно молчал, однако Джим подозревал, что мысли валлийского лучника витают вокруг примерно того же предмета: он надеялся, что и его жена окажется в замке Маленконтри, когда путешественники доберутся до него. И все же Дэффид явно предпочел загнать вышеупомянутую надежду в самые глубины своего сознания и болтал о другом.
– Ты ничего не слышал – хотя бы так, как это делают маги, – о Мальвине? – спрашивал он у Джима. – Ты же видел, наверное, что он исчез, едва показались драконы? Помнится, ты говорил, что Каролинус предупредил тебя: через двадцать четыре часа его сила, защищающая тебя от французского колдуна, иссякнет.
– Неважно, – рассеянно ответил Джим. – За это время я успел подать иск в Департамент Аудиторства.
– Иск? – переспросил Брайен.
Джим опомнился. Это дело относилось только к Царству магов.
– Это сложно объяснить, – сообщил он. – Просто поверь, что Мальвин теперь долго-долго, а может, и никогда, не сможет никого потревожить своей магией.
– Ты волнуешься, – заметил Дэффид, ехавший рядом с Джимом.
Джим переглянулся с лучником. В его карих глазах он прочел беспокойство.
– Немного.
– Волнуешься? – отозвался Брайен. – Джеймс, что случилось?
– Думаю, он и сам не знает, – заявил Дэффид. – Просто на всем по-прежнему лежит черная тень. В этом мраке повсюду присутствует Мальвин. Я тоже это чувствую, но понимаю не больше, чем Джеймс.
Джим прикусил губу. Он надеялся, что найдет какие-то объяснения, но, поразмыслив, отказался даже от попыток. Все было слишком запутано.
– Дэффид прав, – сказал он. – Везде темная тень, и я не понимаю, в чем дело. Брайен, пожалуйста, ни о чем не спрашивай меня. Как только я хоть немного разберусь, я сам тебе все расскажу.
– Как скажешь, Джеймс, – ответил Брайен. – Но если тебе что-то понадобится, ты не забудешь обо мне?
Джим улыбнулся другу.
– Если мне что-то понадобится, Брайен, – заверил он, – то уж о тебе-то я никак не забуду.
– Ну, выбрось все тревоги из своей головы, – посоветовал Брайен. – В этом мире неприятности кишат как блохи. На всех тебя просто не хватит. Надо просто ждать, пока одна из них не подберется поближе к твоим пальцам, и давить ее – вот и все.
Почему-то беспечная философия Брайена успокоила Джима.
Но тень, которую, благодаря своему ненормально обостренному восприятию, уловил Дэффид, никуда не делась. По-прежнему что-то было не так. О чем-то Джим забыл.
В сотый раз он принялся мысленно изучать ситуацию. Теоретически все было как нельзя лучше. Следуя указаниям Каролинуса, Джим добился успеха. Англия и Франция находились в состоянии перемирия; хотя ни одна из стран не была этим особенно довольна, но и особых причин для нарушения мира не видела.
Дополнительным условием перемирия стало возвращение короля Иоанна из плена на французский престол. А Джим получил назад свой паспорт.
Случилось это, несомненно, лишь благодаря влиянию Секоха, который оторвался от драконьей орды, кружившей в воздухе, и слишком низко спустился к полю боя, едва не получив не одну, а целую кучу стрел от трех приведенных Дэффидом лучников.
Секох уже собирался приземлиться, и только окрики Джима и Дэффида, прозвучавшие как раз вовремя, удержали его от этого шага, который стоил бы дракону жизни. По правде сказать, земля была для него не менее опасна, чем воздух. Любой человек при оружии – иными словами, все те, кто находился на поле сражения, – уже были готовы защититься от натиска Секоха упреждающей атакой. В этом случае вызволять его пришлось бы Джиму с Брайеном.
Словом, после угрозы принца Эдварда возглавить английские войска битва завершилась, причем ни одна из сторон не была признана победителем. Что до Джима, то он получил назад свой паспорт. Он побаивался, что толком не помнит, как уменьшить мешок с сокровищами, однако в последний момент припомнил-таки заклинание и отправил драгоценные камни в свой желудок, едва справившись при этом с привычным уже ощущением тяжести в животе. Паспорт Джим намеревался как можно скорее вернуть клиффсайдским драконам и впредь ни с чем подобным не связываться.
Чувство необъяснимой тревоги, предчувствие какой-то опасности по-прежнему не покидало его, хотя он даже представить себе не мог, откуда может исходить угроза. Даже если бы что-то случилось, за спиной ехали латники и лучники. Брайен прав. Лучше просто ждать, когда неприятности воочию предстанут пред тобой, чем прежде времени ломать себе голову над ними.
Тут Джим обнаружил, что рыцарь и лучник оживленно беседуют друг с другом; поскольку сам он ехал между ними, то говорить им приходилось через круп Оглоеда.
– Вот о чем я хотел спросить, – говорил Дэффиду Брайен. – Лично я себя красавцем не считаю. Да и, по правде сказать, не поручусь, кого женщины сочтут красивым мужчиной, хотя по части красоты благородных дам или обычных женщин я, смею надеяться, знаток не из последних. Однако, Дэффид, моя дама сердца сообщила мне, что ты был бы весьма привлекателен практически для любой женщины. Почему меня весьма поразило, что Мелюзина, лишившись Джима и короля Иоанна, бросалась на каждого, кто ей только приглянется, а на тебя даже не взглянула, хотя ты стоял среди нас, да еще считался таким желанным для нежного пола.
– Не думаю, что дело тут в великой красоте, – отвечал Дэффид, – да и, если как на духу, я не раз говорил себе, что не слишком привлекателен. Однако меньше всего на свете я бы хотел, чтобы в уши моей золотой птичке змеей вползла какая-нибудь сплетня или хотя бы намек на то, что я заинтересовался другой женщиной. Поэтому, как только я заметил, что Мелюзина склонна к повышенной отзывчивости на мужчин, тут же сорвал пучок ветвей с листьями и прикрепил его к своему шлему. Вот уж не знаю, стал я после этого невидимым или нет, но сомневаться в том, что она даже не взглянула на меня, не приходится, да и ее…
Дэффид неожиданно прервал себя на полуслове и пришпорил лошадь: та мигом вынесла его на пять ярдов вперед.
– Стойте! – крикнул валлиец, подняв руку.
Услышав команду от того, кто ни при каких обстоятельствах командовать не должен, колонна остановилась. На глазах у Брайена и Джима Дэффид свесился с коня и из густой придорожной травы извлек нечто, на поверку оказавшееся стрелой.
Он выпрямился и принялся внимательно ее изучать.
Джим и Брайен подъехали к нему.
– Ты что? – поинтересовался Брайен. – Стрела как стрела. Наверно, какой-нибудь лучник на охоте промахнулся.
В ответ Дэффид одарил рыцаря таким суровым взглядом, что тот съежился в седле.
– Это стрела моей золотой птички! – отрезал Дэффид. – А то, что она оказалась здесь, может означать только одно: Даниель отправила мне послание: она попала в беду, а нам следует быть поосторожней.
– Ты что, прочел все это на обычной стреле? – изумился Брайен.
– Мне ли не знать стрел моей золотой птички, как собственных? – резко ответил Дэффид. – Скажу больше: эта стрела может быть лишь посланием мне. Точнее, послание касается всех нас, но, чтобы его прочесть, нужны подходящие глаза.
– Видит Бог, – заметил Брайен, – мои глаза читать стрелы не умеют. Ладно, говори, что нам передает Даниель, если только эта весть предназначена для наших ушей.
– Боюсь, что предназначена, – изрек Дэффид. – Понимаешь, чтобы попасть именно в то место, где мы сейчас находимся, Даниель должна была выстрелить с башни Маленконтри; дальше она вряд ли могла находиться. С такой высокой точки сквозь деревья виден разве что поворот дороги. Если ты оглядишься, то заметишь, что высоких деревьев у дороги нет. Она не раз ездила этим путем, а значит, знает эту местность как свои пять пальцев. Ей пришлось приложить всю свою силу, чтобы стрела долетела сюда.
– А ты не ошибся? – усомнился Джим. – Ты уверен, что ее не потеряли на охоте несколько недель назад?
– Пойми, – повернулся к нему Дэффид, и теперь пришла очередь Джима испытать на себе мрачный взгляд валлийца, – стрела торчала в земле почти вертикально: стало быть, ее выпустили с высокой точки, чтобы она пролетела как можно дальше. Под открытым небом она пробыла день или, от силы, два – уж в этом-то я разбираюсь. Потом, моя золотая птичка не дает промахов, если это надо, и не теряет стрел. Даниель, как и всякий добрый лучник, когда стреляет в цель, то одновременно прикидывает, куда упадет стрела, если она промахнется, чтобы найти ее, но ты ведь и сам знаешь, что Даниель не мажет. Во всяком случае, я не припомню за ней ни одного промаха, хотя по таким целям, как я, и с таких расстояний она не стреляет.
– Ладно, вижу, что ты прав, – согласился Джим. – Стрела выпущена с высокой точки, но кто тебе сказал, что этой высокой точкой был замок?
– А откуда еще Даниель могла выстрелить, не целясь, прямо в воздух? – отозвался Дэффид. – Нет-нет, только не думай, что она будет без толку разбрасывать стрелы. Если она стреляет не целясь, то вывод один – стрела прилетела из замка. А стрелять так она может только затем, чтобы мы по пути в замок наткнулись на эту стрелу. Стало быть, она направила нам послание и предостережение.
– Но ведь ты легко мог и не заметить ее; мы бы просто проехали мимо, и все, – вставил Брайен. – Клянусь, что лично я даже не видел эту стрелу, пока ты не поднял ее.
– Чтобы я да не увидел стрелы, выпущенной из лука моей возлюбленной? – вспылил Дэффид. – Неужели ты проехал бы мимо клочка ткани со знакомого тебе платья твоей дамы, зацепившегося за куст куманики?
– Конечно, нет, – ответил Брайен, – но неужели нет разницы между…
– Разницы нет. Больше повторять не буду, – отрезал Дэффид. – И вообще, хватит рассуждать, как да откуда прилетела эта стрела. Поверьте на слово, что она несет послание и должна предостеречь нас. Важно сейчас только это.
Однако когда судно остановилось, чтобы друзья смогли осуществить церемонию погребения сэра Жиля, началась сильная килевая качка, и Джим заподозрил, что не только горстка латников и суровых лучников, каким-то образом примкнувшая к их команде, но и многие другие желали бы, чтобы с этим делом покончили как можно быстрее и корабль поплыл бы дальше. Дело не в том, что слабому желудку легче переносить качку на движущемся судне: но люди хотели быть как можно ближе к твердой земле Англии.
И все же ни Джим, ни Брайен, ни Дэффид не имели ни малейшего желания как-либо укорачивать процедуру погребения тела Жиля морскими волнами. Они не смогли взять в плавание священника, поэтому Джим сам прочел погребальную службу, надеясь, что пробелы в знании латыни у тех, кто стоял вокруг него, не позволят заметить ошибки и пропуски там, где его подвела память.
День был сухой, но небо потяжелело. Серое море и серые облака будто бы обнесли оградой открытое пространство, вмещавшее в себя людей, стоящих рядом с досками, на которых при полном вооружении и в доспехах лежал сэр Жиль, готовый, едва доски будут подняты, соскользнуть в свой последний приют.
Джим закончил службу. Он обернулся и кивнул Тому Сейверу и остальным латникам, стоявшим у досок.
Те подняли концы досок, и сэр Жиль заскользил к морской воде, плескавшейся всего в нескольких футах ниже борта корабля. Латники в последний момент отвели глаза, но Джим, Брайен и Дэффид, перегнувшись через борт, следили за последним путем своего Соратника.
Хорошо, что они так сделали.
Когда сэр Жиль погрузился в воду, произошло одно событие, которое весьма встревожило бы латников, если бы они наблюдали за погребением, но для трех друзей картины лучше этой было не сыскать.
Как только закованная в латы фигура скрылась в волнах, произошло как бы чудо. Доспехи разлетелись точно так же, как лопнул панцирь на Джиме, когда он добирался до дома Каролинуса. Тут же из воды вынырнул серый морской тюлень и, прежде чем вновь нырнуть в серые воды Английского Пролива и навсегда скрыться из глаз, весело подмигнул друзьям. Те отошли от борта корабля.
– Ты знаешь, что произошло? – в благоговейном страхе спросил Джима Брайен.
Джим покачал головой и улыбнулся.
– Нет, – понизив голос так, чтобы его слышали только Брайен и Дэффид, ответил он. – Но я не удивляюсь.
– И что, он теперь всегда будет тюленем? – так же приглушенно поинтересовался Дэффид.
– Не знаю, – сказал Джим. – Может быть. Подожди…
Он вновь вернулся к борту и покачал головой, так и не ответив на вопрос лучника. С самого вечера, когда закончилась битва, а он вызвал Департамент Аудиторства и подал иск на Мальвина, Джим пребывал во власти необъяснимой депрессии. Вплоть до нынешнего момента он никак не мог поверить, что сделанное им касается блага всех людей. А теперь тюлень мельком взглянул на него своим блестящим глазом и вернул ему душевное равновесие.
– Эй, шкипер! – закричал Брайен. – Дело сделано, давай, поплыли в Англию!
Прошло, должно быть, недели полторы, прежде чем трое друзей в сопровождении конных латников и лучников – их число несколько возросло за то время, пока они добирались из Франции в Англию, – наконец въехали в лес, окружавший замок Маленконтри, и растянулись цепочкой.
До дома Джима оставалось меньше мили; погода вполне благоприятствовала его возвращению. Стоял один из жарких, солнечных дней конца августа, и лесная тень радушно встретила облаченных в доспехи и тяжелые защитные кожаные куртки (лучники и даже кое-кто из латников предпочитали именно их) людей.
Джим, Брайен и Дэффид ехали на конях в ряд, возглавляя цепочку солдат. Арагх покинул их почти сразу после высадки, заявив, что у него нет никакого желания тащиться вместе с их медлительным караваном. Друзья не обращали внимания на разницу в общественном положении между собой, стертую не только тем, что они думали по этому поводу, но и смертью, и морским превращением сэра Жиля.
Брайен был гораздо сильнее опечален смертью этого рыцаря, чем мог обкидать Джим; значит, он всегда недооценивал искренность и глубину чувств, возникавших в душах людей, среди которых ему довелось жить последний год. Однако скорбь Брайена, похоже, полностью рассеялась, отчасти благодаря преображению сэра Жиля в морских волнах, а отчасти благодаря тому обычаю, который Джим считал неотъемлемой частью этого мира: свершившиеся и ушедшие в прошлое события принимались и забывались теми людьми, с которыми они произошли.
В настоящий момент Брайена интересовал только замок Маленконтри, поскольку там могла гостить его дама сердца. Дэффид упорно молчал, однако Джим подозревал, что мысли валлийского лучника витают вокруг примерно того же предмета: он надеялся, что и его жена окажется в замке Маленконтри, когда путешественники доберутся до него. И все же Дэффид явно предпочел загнать вышеупомянутую надежду в самые глубины своего сознания и болтал о другом.
– Ты ничего не слышал – хотя бы так, как это делают маги, – о Мальвине? – спрашивал он у Джима. – Ты же видел, наверное, что он исчез, едва показались драконы? Помнится, ты говорил, что Каролинус предупредил тебя: через двадцать четыре часа его сила, защищающая тебя от французского колдуна, иссякнет.
– Неважно, – рассеянно ответил Джим. – За это время я успел подать иск в Департамент Аудиторства.
– Иск? – переспросил Брайен.
Джим опомнился. Это дело относилось только к Царству магов.
– Это сложно объяснить, – сообщил он. – Просто поверь, что Мальвин теперь долго-долго, а может, и никогда, не сможет никого потревожить своей магией.
– Ты волнуешься, – заметил Дэффид, ехавший рядом с Джимом.
Джим переглянулся с лучником. В его карих глазах он прочел беспокойство.
– Немного.
– Волнуешься? – отозвался Брайен. – Джеймс, что случилось?
– Думаю, он и сам не знает, – заявил Дэффид. – Просто на всем по-прежнему лежит черная тень. В этом мраке повсюду присутствует Мальвин. Я тоже это чувствую, но понимаю не больше, чем Джеймс.
Джим прикусил губу. Он надеялся, что найдет какие-то объяснения, но, поразмыслив, отказался даже от попыток. Все было слишком запутано.
– Дэффид прав, – сказал он. – Везде темная тень, и я не понимаю, в чем дело. Брайен, пожалуйста, ни о чем не спрашивай меня. Как только я хоть немного разберусь, я сам тебе все расскажу.
– Как скажешь, Джеймс, – ответил Брайен. – Но если тебе что-то понадобится, ты не забудешь обо мне?
Джим улыбнулся другу.
– Если мне что-то понадобится, Брайен, – заверил он, – то уж о тебе-то я никак не забуду.
– Ну, выбрось все тревоги из своей головы, – посоветовал Брайен. – В этом мире неприятности кишат как блохи. На всех тебя просто не хватит. Надо просто ждать, пока одна из них не подберется поближе к твоим пальцам, и давить ее – вот и все.
Почему-то беспечная философия Брайена успокоила Джима.
Но тень, которую, благодаря своему ненормально обостренному восприятию, уловил Дэффид, никуда не делась. По-прежнему что-то было не так. О чем-то Джим забыл.
В сотый раз он принялся мысленно изучать ситуацию. Теоретически все было как нельзя лучше. Следуя указаниям Каролинуса, Джим добился успеха. Англия и Франция находились в состоянии перемирия; хотя ни одна из стран не была этим особенно довольна, но и особых причин для нарушения мира не видела.
Дополнительным условием перемирия стало возвращение короля Иоанна из плена на французский престол. А Джим получил назад свой паспорт.
Случилось это, несомненно, лишь благодаря влиянию Секоха, который оторвался от драконьей орды, кружившей в воздухе, и слишком низко спустился к полю боя, едва не получив не одну, а целую кучу стрел от трех приведенных Дэффидом лучников.
Секох уже собирался приземлиться, и только окрики Джима и Дэффида, прозвучавшие как раз вовремя, удержали его от этого шага, который стоил бы дракону жизни. По правде сказать, земля была для него не менее опасна, чем воздух. Любой человек при оружии – иными словами, все те, кто находился на поле сражения, – уже были готовы защититься от натиска Секоха упреждающей атакой. В этом случае вызволять его пришлось бы Джиму с Брайеном.
Словом, после угрозы принца Эдварда возглавить английские войска битва завершилась, причем ни одна из сторон не была признана победителем. Что до Джима, то он получил назад свой паспорт. Он побаивался, что толком не помнит, как уменьшить мешок с сокровищами, однако в последний момент припомнил-таки заклинание и отправил драгоценные камни в свой желудок, едва справившись при этом с привычным уже ощущением тяжести в животе. Паспорт Джим намеревался как можно скорее вернуть клиффсайдским драконам и впредь ни с чем подобным не связываться.
Чувство необъяснимой тревоги, предчувствие какой-то опасности по-прежнему не покидало его, хотя он даже представить себе не мог, откуда может исходить угроза. Даже если бы что-то случилось, за спиной ехали латники и лучники. Брайен прав. Лучше просто ждать, когда неприятности воочию предстанут пред тобой, чем прежде времени ломать себе голову над ними.
Тут Джим обнаружил, что рыцарь и лучник оживленно беседуют друг с другом; поскольку сам он ехал между ними, то говорить им приходилось через круп Оглоеда.
– Вот о чем я хотел спросить, – говорил Дэффиду Брайен. – Лично я себя красавцем не считаю. Да и, по правде сказать, не поручусь, кого женщины сочтут красивым мужчиной, хотя по части красоты благородных дам или обычных женщин я, смею надеяться, знаток не из последних. Однако, Дэффид, моя дама сердца сообщила мне, что ты был бы весьма привлекателен практически для любой женщины. Почему меня весьма поразило, что Мелюзина, лишившись Джима и короля Иоанна, бросалась на каждого, кто ей только приглянется, а на тебя даже не взглянула, хотя ты стоял среди нас, да еще считался таким желанным для нежного пола.
– Не думаю, что дело тут в великой красоте, – отвечал Дэффид, – да и, если как на духу, я не раз говорил себе, что не слишком привлекателен. Однако меньше всего на свете я бы хотел, чтобы в уши моей золотой птичке змеей вползла какая-нибудь сплетня или хотя бы намек на то, что я заинтересовался другой женщиной. Поэтому, как только я заметил, что Мелюзина склонна к повышенной отзывчивости на мужчин, тут же сорвал пучок ветвей с листьями и прикрепил его к своему шлему. Вот уж не знаю, стал я после этого невидимым или нет, но сомневаться в том, что она даже не взглянула на меня, не приходится, да и ее…
Дэффид неожиданно прервал себя на полуслове и пришпорил лошадь: та мигом вынесла его на пять ярдов вперед.
– Стойте! – крикнул валлиец, подняв руку.
Услышав команду от того, кто ни при каких обстоятельствах командовать не должен, колонна остановилась. На глазах у Брайена и Джима Дэффид свесился с коня и из густой придорожной травы извлек нечто, на поверку оказавшееся стрелой.
Он выпрямился и принялся внимательно ее изучать.
Джим и Брайен подъехали к нему.
– Ты что? – поинтересовался Брайен. – Стрела как стрела. Наверно, какой-нибудь лучник на охоте промахнулся.
В ответ Дэффид одарил рыцаря таким суровым взглядом, что тот съежился в седле.
– Это стрела моей золотой птички! – отрезал Дэффид. – А то, что она оказалась здесь, может означать только одно: Даниель отправила мне послание: она попала в беду, а нам следует быть поосторожней.
– Ты что, прочел все это на обычной стреле? – изумился Брайен.
– Мне ли не знать стрел моей золотой птички, как собственных? – резко ответил Дэффид. – Скажу больше: эта стрела может быть лишь посланием мне. Точнее, послание касается всех нас, но, чтобы его прочесть, нужны подходящие глаза.
– Видит Бог, – заметил Брайен, – мои глаза читать стрелы не умеют. Ладно, говори, что нам передает Даниель, если только эта весть предназначена для наших ушей.
– Боюсь, что предназначена, – изрек Дэффид. – Понимаешь, чтобы попасть именно в то место, где мы сейчас находимся, Даниель должна была выстрелить с башни Маленконтри; дальше она вряд ли могла находиться. С такой высокой точки сквозь деревья виден разве что поворот дороги. Если ты оглядишься, то заметишь, что высоких деревьев у дороги нет. Она не раз ездила этим путем, а значит, знает эту местность как свои пять пальцев. Ей пришлось приложить всю свою силу, чтобы стрела долетела сюда.
– А ты не ошибся? – усомнился Джим. – Ты уверен, что ее не потеряли на охоте несколько недель назад?
– Пойми, – повернулся к нему Дэффид, и теперь пришла очередь Джима испытать на себе мрачный взгляд валлийца, – стрела торчала в земле почти вертикально: стало быть, ее выпустили с высокой точки, чтобы она пролетела как можно дальше. Под открытым небом она пробыла день или, от силы, два – уж в этом-то я разбираюсь. Потом, моя золотая птичка не дает промахов, если это надо, и не теряет стрел. Даниель, как и всякий добрый лучник, когда стреляет в цель, то одновременно прикидывает, куда упадет стрела, если она промахнется, чтобы найти ее, но ты ведь и сам знаешь, что Даниель не мажет. Во всяком случае, я не припомню за ней ни одного промаха, хотя по таким целям, как я, и с таких расстояний она не стреляет.
– Ладно, вижу, что ты прав, – согласился Джим. – Стрела выпущена с высокой точки, но кто тебе сказал, что этой высокой точкой был замок?
– А откуда еще Даниель могла выстрелить, не целясь, прямо в воздух? – отозвался Дэффид. – Нет-нет, только не думай, что она будет без толку разбрасывать стрелы. Если она стреляет не целясь, то вывод один – стрела прилетела из замка. А стрелять так она может только затем, чтобы мы по пути в замок наткнулись на эту стрелу. Стало быть, она направила нам послание и предостережение.
– Но ведь ты легко мог и не заметить ее; мы бы просто проехали мимо, и все, – вставил Брайен. – Клянусь, что лично я даже не видел эту стрелу, пока ты не поднял ее.
– Чтобы я да не увидел стрелы, выпущенной из лука моей возлюбленной? – вспылил Дэффид. – Неужели ты проехал бы мимо клочка ткани со знакомого тебе платья твоей дамы, зацепившегося за куст куманики?
– Конечно, нет, – ответил Брайен, – но неужели нет разницы между…
– Разницы нет. Больше повторять не буду, – отрезал Дэффид. – И вообще, хватит рассуждать, как да откуда прилетела эта стрела. Поверьте на слово, что она несет послание и должна предостеречь нас. Важно сейчас только это.