Страница:
Дочь в это время училась уже на последнем курсе педагогического института в Петропавловске, приезжала домой только на короткие каникулы. Тома жила в двухкомнатной квартире одна, и, само собой, ей нужно было кому-то изливать все, что накапливалось внутри ее обгоревшей души за все часы одинокого самоистязания. Лариса, как и остальные приятельницы Тамары, спокойно выслушивала ее жалобы, кивая головой и давая понять, что да, мол, все они (мужики) гады и сволочи.
Завтра Ларисе принимать у Тамары смену, но сейчас она пожалела, что зашла. В торговом зале не было ни души, кроме семейных разговоров не могло возникнуть никакой другой темы, а Ларисе сейчас меньше всего хотелось говорить о своем. Но что сделано, то сделано, и Лариса, привычно прикрыв за собой дверь, ведущую в торговый зал, сказала:
– Привет, Томик.
Тамара вскинула глаза от учетной книги, лежащей перед ней около кассы, и радостно ответила:
– О, привет, Ларчик. Ты чего это?
– Да так. Время убиваю. Что новенького?
– Да чего тут может быть нового? – Тамара развела руками. – Все те же рожи.
– Хозяин был? – чисто машинально спросила Лариса.
– С утра был, – ответила Тамара. – Поехал на базу в город. Так что завтра тебе товар принимать.
Принимать товар – это будни. Два-три раза в неделю хозяин их магазина мотается в город на своем грузовичке за новой партией сосисок, лапши, конфет, печенья и всего-всего, чем жив человек. Только хлеб был свой, с местной пекарни. Кстати, хлеб горячий и очень вкусный.
– Ясно. – Лариса пробежала взглядом по знакомым прилавкам и полкам. – А как вообще торговля?
– Да как обычно. – Тамара испытующе посмотрела на сменщицу. – Лар, у тебя все в порядке?
– Да, нормально, – ответила та.
– Что-то ты неважно выглядишь. Где твой-то?
Это было хорошо, что она не завела вечный разговор о своих бедах. Но и о себе Лариса не очень-то хотела рассказывать.
– На рыбалку уехал, – соврала она.
– На котлеты завтра рыбки принесешь?
– Если чего поймает, – нашлась Лариса.
– Да ладно. Чтобы твой да кижуча не притащил? – сказала Тамара, и началось: – Вот бы мне такого мужика! Счастливая ты, Лариска, – не пьет, деньгу в дом тянет… И где вы таких, бабы, находите?
– На тундре, – попыталась отшутиться Лариса.
– Где? Под какой кочкой? – Тамара поддержала шутку, и это было хорошим знаком, можно легко отделаться и уйти от нудных разговоров.
– Давно бы вышла сама да поискала. Тундра большая, – поспешила закончить разговор Лариса. – Ну ладно, я пойду. Дел дома по горло.
И не дожидаясь, пока Тамара остановит ее очередными жалобами на неудавшуюся жизнь, вышла из магазина, кивнув на прощание:
– Пока. Я пошла.
Лариса остановилась около двери. Куда дальше? Какой же длинный день! Отсюда ей бьио видно, что торговцы на рынке еще не разложились до конца.
"Да и бог с ними, – подумала Лариса. – Так и так придется примерять на Танюшку все на месте. С Сергеем и дочкой в выходные придем вместе да и купим что надо".
Зайти в кафе и выпить чашку кофе? Это можно сделать и дома. Какая же скукотища! И к подругам не пойдешь – еще рано. Смотреть на их ненакрашенные, заспанные лица и перемалывать последние сельские сплетни? Все надоело. Домой! В родные стены, в тепло и уют тесных комнат, к спасителю-телевизору. Как же далеко еще до вечера!
Через пятнадцать минут Лариса уже зашла в свою квартиру, сняла плащ, скинула туфли, прошла в комнату и, взяв с журнального столика пульт, включила телевизор, сразу же окунувшись в расслабляющую мелодию очередной серии уже неизвестно сколько месяцев длящегося бразильского сериала.
4
5
6
Завтра Ларисе принимать у Тамары смену, но сейчас она пожалела, что зашла. В торговом зале не было ни души, кроме семейных разговоров не могло возникнуть никакой другой темы, а Ларисе сейчас меньше всего хотелось говорить о своем. Но что сделано, то сделано, и Лариса, привычно прикрыв за собой дверь, ведущую в торговый зал, сказала:
– Привет, Томик.
Тамара вскинула глаза от учетной книги, лежащей перед ней около кассы, и радостно ответила:
– О, привет, Ларчик. Ты чего это?
– Да так. Время убиваю. Что новенького?
– Да чего тут может быть нового? – Тамара развела руками. – Все те же рожи.
– Хозяин был? – чисто машинально спросила Лариса.
– С утра был, – ответила Тамара. – Поехал на базу в город. Так что завтра тебе товар принимать.
Принимать товар – это будни. Два-три раза в неделю хозяин их магазина мотается в город на своем грузовичке за новой партией сосисок, лапши, конфет, печенья и всего-всего, чем жив человек. Только хлеб был свой, с местной пекарни. Кстати, хлеб горячий и очень вкусный.
– Ясно. – Лариса пробежала взглядом по знакомым прилавкам и полкам. – А как вообще торговля?
– Да как обычно. – Тамара испытующе посмотрела на сменщицу. – Лар, у тебя все в порядке?
– Да, нормально, – ответила та.
– Что-то ты неважно выглядишь. Где твой-то?
Это было хорошо, что она не завела вечный разговор о своих бедах. Но и о себе Лариса не очень-то хотела рассказывать.
– На рыбалку уехал, – соврала она.
– На котлеты завтра рыбки принесешь?
– Если чего поймает, – нашлась Лариса.
– Да ладно. Чтобы твой да кижуча не притащил? – сказала Тамара, и началось: – Вот бы мне такого мужика! Счастливая ты, Лариска, – не пьет, деньгу в дом тянет… И где вы таких, бабы, находите?
– На тундре, – попыталась отшутиться Лариса.
– Где? Под какой кочкой? – Тамара поддержала шутку, и это было хорошим знаком, можно легко отделаться и уйти от нудных разговоров.
– Давно бы вышла сама да поискала. Тундра большая, – поспешила закончить разговор Лариса. – Ну ладно, я пойду. Дел дома по горло.
И не дожидаясь, пока Тамара остановит ее очередными жалобами на неудавшуюся жизнь, вышла из магазина, кивнув на прощание:
– Пока. Я пошла.
Лариса остановилась около двери. Куда дальше? Какой же длинный день! Отсюда ей бьио видно, что торговцы на рынке еще не разложились до конца.
"Да и бог с ними, – подумала Лариса. – Так и так придется примерять на Танюшку все на месте. С Сергеем и дочкой в выходные придем вместе да и купим что надо".
Зайти в кафе и выпить чашку кофе? Это можно сделать и дома. Какая же скукотища! И к подругам не пойдешь – еще рано. Смотреть на их ненакрашенные, заспанные лица и перемалывать последние сельские сплетни? Все надоело. Домой! В родные стены, в тепло и уют тесных комнат, к спасителю-телевизору. Как же далеко еще до вечера!
Через пятнадцать минут Лариса уже зашла в свою квартиру, сняла плащ, скинула туфли, прошла в комнату и, взяв с журнального столика пульт, включила телевизор, сразу же окунувшись в расслабляющую мелодию очередной серии уже неизвестно сколько месяцев длящегося бразильского сериала.
4
Это была ее четвертая весна в жизни. И первая без матери.
Ей было непонятно, почему мать, строя берлогу, постоянно отгоняла ее от себя. Она настойчиво пыталась вернуться, но, получив очередную порцию обидных затрещин и оплеух, уходила, унося в себе детскую обиду. Ну как понять медвежонку, что в утробе матери уже бьется другая жизнь, что все мысли медведицы уже заняты этим, еще не родившимся малышом и что она, двухгодовалая дочь, выросла и, повинуясь звериным инстинктам и урокам, преподанным матерью, должна заботиться о себе сама.
Все. Детство кончилось. Впереди неясное и жестокое будущее. Когда мать уже не поделится добычей, а дочь не полакомится, утащив из-под задницы мамаши (сделавшей вид, что она того не заметила) лосося, его жирной красной плотью; когда медведица не выведет ее на потайные богатые ягодой поля, а потом, перед долгим зимним ночлегом, не сводит на сопки, покрытые необходимым для зимовья кедровником. Теперь все надо делать самой.
Ее первая самостоятельно сделанная берлога, конечно, не была такой теплой и уютной, ее уже не грело брюхо любимой мамаши. Но инстинкт есть инстинкт, и худо-бедно первую свою взрослую зиму она пережила нормально. Очнувшись от долгой зимней спячки, подставив свои исхудавшие бока под теплые лучи весеннего солнца, она знала, что жизнь продолжается и что эти корешки и первые побеги черемши – скромная часть медвежьего рациона. Еще немного, и она спустится с сопки к морю и будет ловить в прибойной волне крупную жирную рыбу, называемую людьми чавычой. Этому учила ее мать, этому учила ее природа.
Но и здесь было не все так просто. Весной, по мере таяния снега, в местных реках и речушках поднимается вода, и, нежась в ее мутной прохладе, повинуясь стремительному течению, вниз, к морю, после зимнего нереста скатывается крупный голец. Вот к этим-то речушкам и стремятся после зимней спячки мишки, чтобы хоть немного восполнить обедневшие после долгой зимы жировые запасы, по дороге лакомясь сморщенными после лютых морозов прошлогодними плодами шиповника. Так, постепенно, вслед за рыбой, медведи вдоль этих речек сходят к устьям больших рек, куда вскоре на смену гольцу станут заходить на нерест огромные косяки лосося. Вот тут-то и начнется настоящий откорм и нагул.
Естественно, молодая медведица пошла туда, куда водила ее мать, и, выйдя на берег до боли знакомой речушки, наткнулась на свою родительницу. Первым ее желанием было броситься навстречу любимой мамаше, потереться мордой, как в детстве, о ее лохматый бок, почувствовать ее такой родной и близкий запах. Но удержалась, чувство благоразумия взяло верх. У старой медведицы между лапами путался и постоянно ныл гнусавым голоском какой-то крошечный комочек. Так вот на кого променяла ее мать! Чувство острой ревности и сильнейшей ненависти обуяло молодую медведицу. Сейчас она была готова броситься на это маленькое существо, вонзить в него свои клыки и рвать беспомощное тельце в клочья.
Мать моментально увидела непрошеную гостью и почувствовала ее настроение. Она встала на задние лапы, приняв угрожающую позу и оскалив огромные клыки. Сейчас перед ней была уже не ее дочь, а соперница и смертельная угроза для ее юного чада, которое она будет изо всех сил защищать до последней капли своей медвежьей крови. Издав предостерегающее глухое рычание, она опустилась на все четыре лапы, сделала несколько резких прыжков в сторону предполагаемого врага и, не прекращая скалиться, вновь приняла вертикальное положение, готовая в любую минуту напасть, если противница проигнорирует ее предостерегающий маневр и не уберется восвояси. Ничего не понимающий сосунок с жалобным плачем подбежал к матери и стал тереться мордашкой о ее мощные задние лапы, на которых сейчас был сконцентрирован весь вес огромного зверя. Молодая медведица, знавшая цену даже ласковой оплеухе, получаемой ею в свою бытность от матери за непослушание, смогла представить себе, каково попасться ей, разъяренной, под лапу. И чтобы понапрасну не будить лиха, сочла за благо побыстрей ретироваться, выбрав при этом самый оптимальный отход: и чтобы медведицу не злить, и чтобы голодной не остаться. Попросту бросилась в речку и переплыла на другой берег. Мамаша еще поворчала немного, но, видя, что молодая медведица не проявляет к ним никакого интереса, понемногу успокоилась. Вскоре она скрылась в лесочке, подступающем здесь почти к самой воде, уводя за собой малыша.
В последующие дни отвергнутая дочь не раз видела, как мамаша с пестуном выходила к речке и, как в недалеком прошлом для нее, ловила для медвежонка гольца, а дождавшись, пока тот насытится, приступала к еде сама. Несмотря на то, что их разделяла река, юная медведица старалась держать значительную дистанцию, чтобы не искушать судьбу и не напрашиваться на конфликт. И вообще, старалась как можно меньше давать о себе знать, занимаясь своими медвежьими делами. Так прошло около двух недель, пока медведица-мать и ее отпрыск не исчезли вовсе. Видно, старая опытная медведица повела своего медвежонка в только ей известные, еще более богатые пищей места.
Лето окончилось. Рыбалка была хорошей, и слегка ожиревшая молодая медведица пошла набираться витаминов на богатейшие брусничные поля, раскинувшиеся по всему западному побережью Камчатки. Только и здесь встреча с матерью была неизбежна. Ведь все то, что она знала, все, что укладывалось в ее медвежьем мозгу, было получено от той, кто ее воспитывал, кто преподал ей основы выживания в этом мире. Поэтому, повинуясь простой привычке, она вышла туда же, где старая мамаша потчевала свое чадо чуть горьковатыми, но очень вкусными темно-красными ягодами. Уже нельзя было спрятаться за спасительной преградой водного потока. Растительности никакой – голая тундра. Да и хозяйка здешних мест не собиралась делить свое богатство с непрошеной гостьей. И опять – оскал и угрожающая поза. Она не хотела ссоры и, теснимая матерью, ушла. Ушла на полуденное солнце. Там тоже были богатые ягодой поля. И еще там жили люди, самые жестокие хищники на нашей планете. Но этого-то она и не знала…
Ей было непонятно, почему мать, строя берлогу, постоянно отгоняла ее от себя. Она настойчиво пыталась вернуться, но, получив очередную порцию обидных затрещин и оплеух, уходила, унося в себе детскую обиду. Ну как понять медвежонку, что в утробе матери уже бьется другая жизнь, что все мысли медведицы уже заняты этим, еще не родившимся малышом и что она, двухгодовалая дочь, выросла и, повинуясь звериным инстинктам и урокам, преподанным матерью, должна заботиться о себе сама.
Все. Детство кончилось. Впереди неясное и жестокое будущее. Когда мать уже не поделится добычей, а дочь не полакомится, утащив из-под задницы мамаши (сделавшей вид, что она того не заметила) лосося, его жирной красной плотью; когда медведица не выведет ее на потайные богатые ягодой поля, а потом, перед долгим зимним ночлегом, не сводит на сопки, покрытые необходимым для зимовья кедровником. Теперь все надо делать самой.
Ее первая самостоятельно сделанная берлога, конечно, не была такой теплой и уютной, ее уже не грело брюхо любимой мамаши. Но инстинкт есть инстинкт, и худо-бедно первую свою взрослую зиму она пережила нормально. Очнувшись от долгой зимней спячки, подставив свои исхудавшие бока под теплые лучи весеннего солнца, она знала, что жизнь продолжается и что эти корешки и первые побеги черемши – скромная часть медвежьего рациона. Еще немного, и она спустится с сопки к морю и будет ловить в прибойной волне крупную жирную рыбу, называемую людьми чавычой. Этому учила ее мать, этому учила ее природа.
Но и здесь было не все так просто. Весной, по мере таяния снега, в местных реках и речушках поднимается вода, и, нежась в ее мутной прохладе, повинуясь стремительному течению, вниз, к морю, после зимнего нереста скатывается крупный голец. Вот к этим-то речушкам и стремятся после зимней спячки мишки, чтобы хоть немного восполнить обедневшие после долгой зимы жировые запасы, по дороге лакомясь сморщенными после лютых морозов прошлогодними плодами шиповника. Так, постепенно, вслед за рыбой, медведи вдоль этих речек сходят к устьям больших рек, куда вскоре на смену гольцу станут заходить на нерест огромные косяки лосося. Вот тут-то и начнется настоящий откорм и нагул.
Естественно, молодая медведица пошла туда, куда водила ее мать, и, выйдя на берег до боли знакомой речушки, наткнулась на свою родительницу. Первым ее желанием было броситься навстречу любимой мамаше, потереться мордой, как в детстве, о ее лохматый бок, почувствовать ее такой родной и близкий запах. Но удержалась, чувство благоразумия взяло верх. У старой медведицы между лапами путался и постоянно ныл гнусавым голоском какой-то крошечный комочек. Так вот на кого променяла ее мать! Чувство острой ревности и сильнейшей ненависти обуяло молодую медведицу. Сейчас она была готова броситься на это маленькое существо, вонзить в него свои клыки и рвать беспомощное тельце в клочья.
Мать моментально увидела непрошеную гостью и почувствовала ее настроение. Она встала на задние лапы, приняв угрожающую позу и оскалив огромные клыки. Сейчас перед ней была уже не ее дочь, а соперница и смертельная угроза для ее юного чада, которое она будет изо всех сил защищать до последней капли своей медвежьей крови. Издав предостерегающее глухое рычание, она опустилась на все четыре лапы, сделала несколько резких прыжков в сторону предполагаемого врага и, не прекращая скалиться, вновь приняла вертикальное положение, готовая в любую минуту напасть, если противница проигнорирует ее предостерегающий маневр и не уберется восвояси. Ничего не понимающий сосунок с жалобным плачем подбежал к матери и стал тереться мордашкой о ее мощные задние лапы, на которых сейчас был сконцентрирован весь вес огромного зверя. Молодая медведица, знавшая цену даже ласковой оплеухе, получаемой ею в свою бытность от матери за непослушание, смогла представить себе, каково попасться ей, разъяренной, под лапу. И чтобы понапрасну не будить лиха, сочла за благо побыстрей ретироваться, выбрав при этом самый оптимальный отход: и чтобы медведицу не злить, и чтобы голодной не остаться. Попросту бросилась в речку и переплыла на другой берег. Мамаша еще поворчала немного, но, видя, что молодая медведица не проявляет к ним никакого интереса, понемногу успокоилась. Вскоре она скрылась в лесочке, подступающем здесь почти к самой воде, уводя за собой малыша.
В последующие дни отвергнутая дочь не раз видела, как мамаша с пестуном выходила к речке и, как в недалеком прошлом для нее, ловила для медвежонка гольца, а дождавшись, пока тот насытится, приступала к еде сама. Несмотря на то, что их разделяла река, юная медведица старалась держать значительную дистанцию, чтобы не искушать судьбу и не напрашиваться на конфликт. И вообще, старалась как можно меньше давать о себе знать, занимаясь своими медвежьими делами. Так прошло около двух недель, пока медведица-мать и ее отпрыск не исчезли вовсе. Видно, старая опытная медведица повела своего медвежонка в только ей известные, еще более богатые пищей места.
Лето окончилось. Рыбалка была хорошей, и слегка ожиревшая молодая медведица пошла набираться витаминов на богатейшие брусничные поля, раскинувшиеся по всему западному побережью Камчатки. Только и здесь встреча с матерью была неизбежна. Ведь все то, что она знала, все, что укладывалось в ее медвежьем мозгу, было получено от той, кто ее воспитывал, кто преподал ей основы выживания в этом мире. Поэтому, повинуясь простой привычке, она вышла туда же, где старая мамаша потчевала свое чадо чуть горьковатыми, но очень вкусными темно-красными ягодами. Уже нельзя было спрятаться за спасительной преградой водного потока. Растительности никакой – голая тундра. Да и хозяйка здешних мест не собиралась делить свое богатство с непрошеной гостьей. И опять – оскал и угрожающая поза. Она не хотела ссоры и, теснимая матерью, ушла. Ушла на полуденное солнце. Там тоже были богатые ягодой поля. И еще там жили люди, самые жестокие хищники на нашей планете. Но этого-то она и не знала…
5
Если бы вы только видели, какой красивый в наших местах закат! Только ради нескольких минут этого воистину волшебного зрелища стоит бросить все дела и лететь, ехать, бежать сюда, на юго-западную оконечность Камчатки.
Огромный темно-бордовый шар солнца плавно опускается к горизонту, расцвечивая редкие облака малиновым цветом. Вся тундра вдруг из зеленой превращается в алую. Море приобретает неописуемой красоты лазоревый оттенок и как бы превращается в огромный магнит, который тянет и тянет в свои глубины небесное светило. Повинуясь ему, солнце касается своим краем леденящей поверхности, и тут же, перебегая через барханы могучих волн, к берегу протягивается яркая бордовая дорожка. Перелетный косяк диких гусей вдруг пересекает эту красоту, внося в нее живой оттенок. Солнце все глубже и глубже погружается в морскую пучину, и, глядя на эту картину, так и ждешь, когда же раздастся оглушающее шипение остывающей огненной массы, а из водных глубин вырвутся столпы обжигающего белесого пара.
Бордовый горизонт, а над ним ярко-голубое, до рези в глазах, небо с клочками красных облаков. Темно-красные горошины брусники на тундре в этот момент сливаются с окружающим фоном, и складывается впечатление, что все эти ягодные поля в единый миг как бы исчезают, растворяются в воздухе. Кровавые отблески заката играют на ледяном куполе вулкана Опала. Воздух чист и невесом.
Но вот солнце окончательно тонет в бескрайних просторах Охотского моря. На горизонте, во всю его ширь, остается только яркая темно-красная полоса. Море из лазурного моментально превращается в темно-зеленое. Даже цвет неба с запада на восток постепенно меняется от светло-голубого до темно-синего.
Сразу после заката стремительно сгущаются сумерки. День в этих краях очень быстро переходит в ночь. Еще каких-нибудь полчаса, и все вокруг погрузится в густые объятия темноты, расцвечиваемой только светом луны и, как нигде, ярких звезд.
Дивное зрелище для туристов, а для тех, кто вырос и живет здесь, все эти красоты дело обыденное. Вот и Сергей не обращал никакого внимания на великолепие заката.
Время ушло впустую. Весь день он шел по свежему следу медведя. Он чувствовал, что зверь был здесь только что, прямо перед ним. Но как он ни вглядывался в бескрайнее кочкарное море, рассмотреть бурую тушу царя Камчатки не смог. Складывалось впечатление, что медведь попросту играет с ним, гоняя кругами и уводя все глубже и глубже в тундру. "Вепрь" из доброго друга превратился уже в тяжелую ношу. Ежеминутно ожидая встречи с хозяином тундры, Сергей не выпускал ружье из рук, ни разу за целый день не закинув его за плечо. И к вечеру нетяжелый карабин казался его хозяину трехпудовой гирей. Теперь перед ним стояла только одна задача: до темноты выбраться из тундры поближе к дороге, чтобы потом, в темноте, двигаясь только по звездам и луне, не брести вслепую, на каждом шагу спотыкаясь о предательски вырастающие прямо под ногами кочкари. Ночевать на тундре тоже не хотелось. Тем более что до дома всего каких-то пять-шесть километров. Но тундровые километры всегда почему-то кажутся вдвое длиннее.
Один раз Сергей даже спустил курок, когда из зарослей шеломайника с громким кряканьем взлетели потревоженные им же самим селезень с уткой. Пуля ушла в "молоко", и у Сергея еще долго учащенно билось сердце, гулко отдаваясь где-то под затылком. Моментально получив недельную порцию адреналина и едва успокоившись, он подумал: "С такими нервами – и на медведя? Ну-ну".
И все-таки он чувствовал, что зверь где-то рядом. Он много слышал о медвежьем уме. Но до такого!..
Сергей мог поклясться, что не более чем десять – пятнадцать минут назад в этот распадок между двумя кочкарями ступала медвежья лапа, а за это время, даже убегая, медведь не мог скрыться на расстояние, недоступное человеческому взгляду. Просто мистика какая-то!
Погоня продолжалась бы бесконечно, если бы увлекшийся этой игрой человек не остановился. Сергей посмотрел на солнце, клонящееся к горизонту, оценил приблизительно расстояние, на которое он ушел от села, и понял, что нужно немедленно возвращаться назад, чтобы успеть до темноты вернуться к распадку, непосредственно примыкающему к дороге. Мелькнула мысль не прерывать поиск и заночевать на тундре, но Сергей уже догадался, что медведь играет с ним, а следовательно, опасен. А какая добыча может быть легче, чем одинокий, глухой и слепой, без чутья, по звериным меркам, спящий, пусть даже около костерка, человек!
Сергей вышел к придорожному распадку, когда густые, тяжелые сумерки готовы были перерасти в полную мглу. Восход луны только обозначался на юго-востоке тусклой желтой полосой. Вот-вот и ее край покажется над горизонтом, как раз в той стороне, где находится его дом, где его ждут жена и дочь. А пока на небе только звезды, как подружки, перемигивались между собой.
Сергей чувствовал, что чем больше вокруг него сгущается мгла, тем сильнее в нем растет беспокойство. Как будто кто-то буравит тебе спину пристальным взглядом, следуя по пятам. Он пытался убедить себя, что это как в детстве страх перед темнотой, беспочвенное суеверие, результат долгих часов, проведенных в нервном ожидании встречи с хитрым и коварным зверем. И все же ощущение, что он здесь не один, не покидало Сергея.
До дороги оставалось не более двух километров, а там уже с километр до поселка – и дом, родной дом!
После первых осенних дождей, предшествовавших бабьему лету, распадок перед дорогой был немного заболочен. Чтобы не утруждать себя раскатыванием "болотников" и в то же время не зачерпнуть в них тундровой водицы, нужно знать места, где кочкарник становится сплошным, образуя удобную тропу, как бы возвышающуюся над болотистыми низинками со стоячей водой. Днем Сергей без труда и ни на миг не останавливаясь двигался бы по надежной тверди. Но в темноте дело обстояло сложней.
Над горизонтом начал вырастать ярко-белый диск луны. Сергей присел на корточки, чтобы на его фоне различить знакомые ориентиры, которые помогут найти верный путь. И вдруг, как и в случае с утками, новый выплеск адреналина в кровь: в тусклом свете восходящей луны вырисовывался силуэт невообразимо лохматого и огромного зверя. Это ощущение длилось всего пару секунд. Сергей вначале замер, мертвой хваткой вцепившись в карабин, а затем обмяк, готовый расхохотаться во все горло над своим неожиданным испугом. Ведь это был всего-навсего широко разросшийся куст кедрача – один из его личных ориентиров. Надо забрать чуть-чуть левее, и метров через триста поперек болота протянется надежная тропа, по которой можно хоть на мотоцикле проехать. И Сергей рассмеялся бы на всю тундру, хотя бы ради того, чтобы немного приободриться и придать себе уверенности. Но звук, готовый уже выйти из него на волю, в следующее мгновение застрял в горле… Это уже не была игра воображения.
От куста явно отделилась какая-то тень. Как раз в это время восходящий диск луны спрятался за одно-единственное облачко на чистом небе, как назло, проплывающее над самым горизонтом. Стало чуть темнее, но все-таки зарева луны и света звезд вполне хватило, чтобы убедиться, что тень движется, и движется по направлению к нему, хотя и не совсем уверенно. Это не был человек, абсолютно ясно: люди на четвереньках, может, и ходят при некоторых обстоятельствах и в определенном состоянии, но не в ночной тундре, за три километра от ближайшего жилья. Да если это и человек, то либо карлик, либо ребенок, то есть полный абсурд.
Тень еще немного продвинулась по направлению к Сергею и замерла, то ли всматриваясь в него, то ли принюхиваясь. Где-то чуть справа, со стороны кедрача, послышалось глухое недовольное ворчание. Но Сергей уже ничего не ощущал и не слышал. Он только видел. Видел эту тень. Маленькую тень, которая находилась в двадцати шагах от него. Ворчание из кедрача послышалось более громкое и настойчивое, выведя человека из оцепенения.
Сергей резко поднялся на ноги, вскинул ружье на плечо, привычным движением большого пальца сбросил предохранитель и тщательно прицелился прямо в центр тени.
– Ты кто? – крикнул он в темноту, не снимая пальца со спускового крючка.
Услышав голос человека, существо замерло. И уже более грозное и беспокойное ворчание из кустов, переходящее в звериный рык.
Это рычание надорвало последнюю ниточку, державшую нервы Сергея в напряжении. Лопнула эта нить, нервно дернулся палец, спуская курок. Оглушительно грянул выстрел.
В этот раз пуля автоматного калибра нашла свою цель. Кусок свинца угодил медвежонку прямо в под-затылочную кость. Любой опытный охотник позавидовал бы такому выстрелу: шкура практически не тронута, а зверь – наповал. При свете дня Сергей не смог бы выстрелить точнее, а тут ночь. Но пуля – дура…
Тень сразу опала, приникла к влажной почве тундры. Скребущий душу стон, стон умирающего ребенка разнесся в округе, улетая в бескрайние просторы тундры, туда, в сопки, к теплой и уютной берлоге, где он не так давно пришел в мир, вырвавшись из небытия, куда его жестокой рукой опять погружал человек, которому, в принципе, он не сделал ничего плохого.
От куста отделилась еще одна тень, но уже намного крупнее предыдущей. Подгоняемое легким ветерком облако наконец-то освободило из своих объятий диск луны. И в ее свете Сергей увидел того, за кем тщетно гонялся весь этот день.
Пока медведица не обращала на него никакого внимания. Неуверенными шагами косолапых ног она подошла к бьющемуся в предсмертной агонии комочку, который еще несколько минут назад был ее медвежонком. Ткнулась носом в мохнатую плоть, которая уже никогда не ответит ей нежным ворчанием. И тут же ощутила запах смерти. Запах сырой земли, свежих кедрачовых иголок и что-то еще, знакомое только звериному чутью. Она повернула голову в сторону человека, который только что лишил жизни ее дитя. Если бы Сергей мог видеть этот взгляд, он прочел бы в нем немой вопрос: "За что? Что мы тебе сделали?"
Да. Это было во взгляде медведицы. Но в следующее мгновение мать превратилась в зверя. Она встала на задние лапы и, издав рык, полный ненависти и боли, двинулась на человека, готовая подмять его под себя и рвать, рвать, рвать. От этого рева мороз пробежал по всему телу Сергея. Ему не пришлось передергивать затвор: автомат есть автомат. Он целился в голову, в эту громадную голову с мощными клыками, ясно видными даже в темноте. Все четыре пули, оставшиеся в магазине, вылетели как одна. И пока он нервно шарил по карманам, ища запасной магазин, медведица, отразив три пули своей мощной лобовиной на рикошет, но четвертую получив прямо в левый глаз, медленно оседала в податливую тундровую почву.
Наконец Сергей, отстегнув клепку одного из нагрудных карманов, слегка запутавшись в складках камуфляжной ткани, все-таки достал запасной магазин. Щелкнул рычажок, пустой магазин упал на землю, новый легко встал в положенное ему гнездо. Чуть дрожащей рукой Сергей резко передернул затвор. Но тут же заметил, что его манипуляции, которые, в принципе, заняли всего несколько секунд, оказались излишними: и мать и ее пестун лежали в паре десятков шагов от него, не подавая признаков жизни.
– Вот так-то! – сказал Сергей и вдруг почувствовал всю физическую и моральную усталость, накопившуюся в нем за этот длинный день. Карабин, который еще минуту назад оказался единственным средством спасения, опять стал гирей неимоверной тяжести, ноги загудели от десятков пройденных километров, тело налилось свинцовой тяжестью. И, повинуясь расслабухе, окатившей весь его организм, он медленно присел на один из бесчисленных кочкарей, аккуратно положив "Вепрь" себе под ноги, тупо глядя сквозь ночной мрак на свою двойную добычу – большую и маленькую.
Сколько он так просидел, Сергей и сам потом не мог точно вспомнить. Игла света фар, идущего где-то там, вдалеке, по близкой к дому гравийке, наконец вернула его к действительности. Нервная дрожь отпускала тело, мысли приходили в норму. Он понял, что в этой схватке с дикой природой он победил.
Первое, что пришло ему на ум, – это то, что с дичи нужно спустить кровь. Надо перерезать сонные артерии, чтобы мясо потом не было кровавым и не отдавало горечью.
Не торопясь Сергей привстал с кочки, скинул с плеч на землю рюкзак и, привычно отстегнув клапан ножен на поясе, вдруг уткнулся рукой в пустоту. Матерно выругавшись, он вдруг вспомнил о том, о чем никак не мог вспомнить сегодня утром, когда собирался на тундру. Вчера вечером, пока убеждал Ларису в своей правоте, он на бруске точил свой охотничий нож, как всегда делал перед каждой охотой. И после очередного ее упрека в сердцах бросил и нож и брусок на холодильник и вышел из кухни в комнату, чтобы только не слышать обидных для него слов. И утром, опять пререкаясь с женой, он как-то и внимания не обратил на верх холодильника, хотя и крутился постоянно вокруг него. Ох уж эта Ларка! Она даже бутерброды на тундру для него всегда сама нарежет, так что на привале и нож-то вроде ни к чему. Но и сам хорош, охотничек! Как можно не ощутить на бедре хоть и не значительную, но уже давно ставшую привычной ношу! Ну что ж, пожалуй, мясо пропало. Теперь его придется перед варкой долго вымачивать, и все равно не получишь вкуса и запаха, как от того, которым его угощали опытные медвежатники.
Однако надо хотя бы шкуру и желчь спасти. До утра нужно обязательно вернуться и освежевать зверя, а то все его сегодняшние труды пойдут насмарку. Тем более все нужно делать по рассвету. Не дай бог, заявится сюда какой-нибудь ранний ягодник, обнаружит битого зверя и донесет куда нужно: доброхотов-то всегда хватало. А так по утренней росе на тундру вряд ли кто сунется. Рисковать – так рисковать до конца. Не бросать же деньги среди тундры!
Быстро собрав "Вепрь" и упаковав в чехол, закинув рюкзак за плечи, он чуть ли не бегом двинулся по едва различимой среди кочкарника тропе в сторону поселка, огни уличных фонарей которого уже смутно различались сквозь опускающийся на землю ночной туман.
Внезапно луна опять спряталась за набежавшее облако. "Ну, только этого мне не хватало", – подумал в сердцах Сергей.
Идти в полнейшей темноте по тундре было вдвойне тяжело. Легкий порыв встречного ветра еще более его обеспокоил. "Гнилой угол", как здесь называют юго-восточный ветер, не сулил ничего хорошего.
Огромный темно-бордовый шар солнца плавно опускается к горизонту, расцвечивая редкие облака малиновым цветом. Вся тундра вдруг из зеленой превращается в алую. Море приобретает неописуемой красоты лазоревый оттенок и как бы превращается в огромный магнит, который тянет и тянет в свои глубины небесное светило. Повинуясь ему, солнце касается своим краем леденящей поверхности, и тут же, перебегая через барханы могучих волн, к берегу протягивается яркая бордовая дорожка. Перелетный косяк диких гусей вдруг пересекает эту красоту, внося в нее живой оттенок. Солнце все глубже и глубже погружается в морскую пучину, и, глядя на эту картину, так и ждешь, когда же раздастся оглушающее шипение остывающей огненной массы, а из водных глубин вырвутся столпы обжигающего белесого пара.
Бордовый горизонт, а над ним ярко-голубое, до рези в глазах, небо с клочками красных облаков. Темно-красные горошины брусники на тундре в этот момент сливаются с окружающим фоном, и складывается впечатление, что все эти ягодные поля в единый миг как бы исчезают, растворяются в воздухе. Кровавые отблески заката играют на ледяном куполе вулкана Опала. Воздух чист и невесом.
Но вот солнце окончательно тонет в бескрайних просторах Охотского моря. На горизонте, во всю его ширь, остается только яркая темно-красная полоса. Море из лазурного моментально превращается в темно-зеленое. Даже цвет неба с запада на восток постепенно меняется от светло-голубого до темно-синего.
Сразу после заката стремительно сгущаются сумерки. День в этих краях очень быстро переходит в ночь. Еще каких-нибудь полчаса, и все вокруг погрузится в густые объятия темноты, расцвечиваемой только светом луны и, как нигде, ярких звезд.
Дивное зрелище для туристов, а для тех, кто вырос и живет здесь, все эти красоты дело обыденное. Вот и Сергей не обращал никакого внимания на великолепие заката.
Время ушло впустую. Весь день он шел по свежему следу медведя. Он чувствовал, что зверь был здесь только что, прямо перед ним. Но как он ни вглядывался в бескрайнее кочкарное море, рассмотреть бурую тушу царя Камчатки не смог. Складывалось впечатление, что медведь попросту играет с ним, гоняя кругами и уводя все глубже и глубже в тундру. "Вепрь" из доброго друга превратился уже в тяжелую ношу. Ежеминутно ожидая встречи с хозяином тундры, Сергей не выпускал ружье из рук, ни разу за целый день не закинув его за плечо. И к вечеру нетяжелый карабин казался его хозяину трехпудовой гирей. Теперь перед ним стояла только одна задача: до темноты выбраться из тундры поближе к дороге, чтобы потом, в темноте, двигаясь только по звездам и луне, не брести вслепую, на каждом шагу спотыкаясь о предательски вырастающие прямо под ногами кочкари. Ночевать на тундре тоже не хотелось. Тем более что до дома всего каких-то пять-шесть километров. Но тундровые километры всегда почему-то кажутся вдвое длиннее.
Один раз Сергей даже спустил курок, когда из зарослей шеломайника с громким кряканьем взлетели потревоженные им же самим селезень с уткой. Пуля ушла в "молоко", и у Сергея еще долго учащенно билось сердце, гулко отдаваясь где-то под затылком. Моментально получив недельную порцию адреналина и едва успокоившись, он подумал: "С такими нервами – и на медведя? Ну-ну".
И все-таки он чувствовал, что зверь где-то рядом. Он много слышал о медвежьем уме. Но до такого!..
Сергей мог поклясться, что не более чем десять – пятнадцать минут назад в этот распадок между двумя кочкарями ступала медвежья лапа, а за это время, даже убегая, медведь не мог скрыться на расстояние, недоступное человеческому взгляду. Просто мистика какая-то!
Погоня продолжалась бы бесконечно, если бы увлекшийся этой игрой человек не остановился. Сергей посмотрел на солнце, клонящееся к горизонту, оценил приблизительно расстояние, на которое он ушел от села, и понял, что нужно немедленно возвращаться назад, чтобы успеть до темноты вернуться к распадку, непосредственно примыкающему к дороге. Мелькнула мысль не прерывать поиск и заночевать на тундре, но Сергей уже догадался, что медведь играет с ним, а следовательно, опасен. А какая добыча может быть легче, чем одинокий, глухой и слепой, без чутья, по звериным меркам, спящий, пусть даже около костерка, человек!
Сергей вышел к придорожному распадку, когда густые, тяжелые сумерки готовы были перерасти в полную мглу. Восход луны только обозначался на юго-востоке тусклой желтой полосой. Вот-вот и ее край покажется над горизонтом, как раз в той стороне, где находится его дом, где его ждут жена и дочь. А пока на небе только звезды, как подружки, перемигивались между собой.
Сергей чувствовал, что чем больше вокруг него сгущается мгла, тем сильнее в нем растет беспокойство. Как будто кто-то буравит тебе спину пристальным взглядом, следуя по пятам. Он пытался убедить себя, что это как в детстве страх перед темнотой, беспочвенное суеверие, результат долгих часов, проведенных в нервном ожидании встречи с хитрым и коварным зверем. И все же ощущение, что он здесь не один, не покидало Сергея.
До дороги оставалось не более двух километров, а там уже с километр до поселка – и дом, родной дом!
После первых осенних дождей, предшествовавших бабьему лету, распадок перед дорогой был немного заболочен. Чтобы не утруждать себя раскатыванием "болотников" и в то же время не зачерпнуть в них тундровой водицы, нужно знать места, где кочкарник становится сплошным, образуя удобную тропу, как бы возвышающуюся над болотистыми низинками со стоячей водой. Днем Сергей без труда и ни на миг не останавливаясь двигался бы по надежной тверди. Но в темноте дело обстояло сложней.
Над горизонтом начал вырастать ярко-белый диск луны. Сергей присел на корточки, чтобы на его фоне различить знакомые ориентиры, которые помогут найти верный путь. И вдруг, как и в случае с утками, новый выплеск адреналина в кровь: в тусклом свете восходящей луны вырисовывался силуэт невообразимо лохматого и огромного зверя. Это ощущение длилось всего пару секунд. Сергей вначале замер, мертвой хваткой вцепившись в карабин, а затем обмяк, готовый расхохотаться во все горло над своим неожиданным испугом. Ведь это был всего-навсего широко разросшийся куст кедрача – один из его личных ориентиров. Надо забрать чуть-чуть левее, и метров через триста поперек болота протянется надежная тропа, по которой можно хоть на мотоцикле проехать. И Сергей рассмеялся бы на всю тундру, хотя бы ради того, чтобы немного приободриться и придать себе уверенности. Но звук, готовый уже выйти из него на волю, в следующее мгновение застрял в горле… Это уже не была игра воображения.
От куста явно отделилась какая-то тень. Как раз в это время восходящий диск луны спрятался за одно-единственное облачко на чистом небе, как назло, проплывающее над самым горизонтом. Стало чуть темнее, но все-таки зарева луны и света звезд вполне хватило, чтобы убедиться, что тень движется, и движется по направлению к нему, хотя и не совсем уверенно. Это не был человек, абсолютно ясно: люди на четвереньках, может, и ходят при некоторых обстоятельствах и в определенном состоянии, но не в ночной тундре, за три километра от ближайшего жилья. Да если это и человек, то либо карлик, либо ребенок, то есть полный абсурд.
Тень еще немного продвинулась по направлению к Сергею и замерла, то ли всматриваясь в него, то ли принюхиваясь. Где-то чуть справа, со стороны кедрача, послышалось глухое недовольное ворчание. Но Сергей уже ничего не ощущал и не слышал. Он только видел. Видел эту тень. Маленькую тень, которая находилась в двадцати шагах от него. Ворчание из кедрача послышалось более громкое и настойчивое, выведя человека из оцепенения.
Сергей резко поднялся на ноги, вскинул ружье на плечо, привычным движением большого пальца сбросил предохранитель и тщательно прицелился прямо в центр тени.
– Ты кто? – крикнул он в темноту, не снимая пальца со спускового крючка.
Услышав голос человека, существо замерло. И уже более грозное и беспокойное ворчание из кустов, переходящее в звериный рык.
Это рычание надорвало последнюю ниточку, державшую нервы Сергея в напряжении. Лопнула эта нить, нервно дернулся палец, спуская курок. Оглушительно грянул выстрел.
В этот раз пуля автоматного калибра нашла свою цель. Кусок свинца угодил медвежонку прямо в под-затылочную кость. Любой опытный охотник позавидовал бы такому выстрелу: шкура практически не тронута, а зверь – наповал. При свете дня Сергей не смог бы выстрелить точнее, а тут ночь. Но пуля – дура…
Тень сразу опала, приникла к влажной почве тундры. Скребущий душу стон, стон умирающего ребенка разнесся в округе, улетая в бескрайние просторы тундры, туда, в сопки, к теплой и уютной берлоге, где он не так давно пришел в мир, вырвавшись из небытия, куда его жестокой рукой опять погружал человек, которому, в принципе, он не сделал ничего плохого.
От куста отделилась еще одна тень, но уже намного крупнее предыдущей. Подгоняемое легким ветерком облако наконец-то освободило из своих объятий диск луны. И в ее свете Сергей увидел того, за кем тщетно гонялся весь этот день.
Пока медведица не обращала на него никакого внимания. Неуверенными шагами косолапых ног она подошла к бьющемуся в предсмертной агонии комочку, который еще несколько минут назад был ее медвежонком. Ткнулась носом в мохнатую плоть, которая уже никогда не ответит ей нежным ворчанием. И тут же ощутила запах смерти. Запах сырой земли, свежих кедрачовых иголок и что-то еще, знакомое только звериному чутью. Она повернула голову в сторону человека, который только что лишил жизни ее дитя. Если бы Сергей мог видеть этот взгляд, он прочел бы в нем немой вопрос: "За что? Что мы тебе сделали?"
Да. Это было во взгляде медведицы. Но в следующее мгновение мать превратилась в зверя. Она встала на задние лапы и, издав рык, полный ненависти и боли, двинулась на человека, готовая подмять его под себя и рвать, рвать, рвать. От этого рева мороз пробежал по всему телу Сергея. Ему не пришлось передергивать затвор: автомат есть автомат. Он целился в голову, в эту громадную голову с мощными клыками, ясно видными даже в темноте. Все четыре пули, оставшиеся в магазине, вылетели как одна. И пока он нервно шарил по карманам, ища запасной магазин, медведица, отразив три пули своей мощной лобовиной на рикошет, но четвертую получив прямо в левый глаз, медленно оседала в податливую тундровую почву.
Наконец Сергей, отстегнув клепку одного из нагрудных карманов, слегка запутавшись в складках камуфляжной ткани, все-таки достал запасной магазин. Щелкнул рычажок, пустой магазин упал на землю, новый легко встал в положенное ему гнездо. Чуть дрожащей рукой Сергей резко передернул затвор. Но тут же заметил, что его манипуляции, которые, в принципе, заняли всего несколько секунд, оказались излишними: и мать и ее пестун лежали в паре десятков шагов от него, не подавая признаков жизни.
– Вот так-то! – сказал Сергей и вдруг почувствовал всю физическую и моральную усталость, накопившуюся в нем за этот длинный день. Карабин, который еще минуту назад оказался единственным средством спасения, опять стал гирей неимоверной тяжести, ноги загудели от десятков пройденных километров, тело налилось свинцовой тяжестью. И, повинуясь расслабухе, окатившей весь его организм, он медленно присел на один из бесчисленных кочкарей, аккуратно положив "Вепрь" себе под ноги, тупо глядя сквозь ночной мрак на свою двойную добычу – большую и маленькую.
Сколько он так просидел, Сергей и сам потом не мог точно вспомнить. Игла света фар, идущего где-то там, вдалеке, по близкой к дому гравийке, наконец вернула его к действительности. Нервная дрожь отпускала тело, мысли приходили в норму. Он понял, что в этой схватке с дикой природой он победил.
Первое, что пришло ему на ум, – это то, что с дичи нужно спустить кровь. Надо перерезать сонные артерии, чтобы мясо потом не было кровавым и не отдавало горечью.
Не торопясь Сергей привстал с кочки, скинул с плеч на землю рюкзак и, привычно отстегнув клапан ножен на поясе, вдруг уткнулся рукой в пустоту. Матерно выругавшись, он вдруг вспомнил о том, о чем никак не мог вспомнить сегодня утром, когда собирался на тундру. Вчера вечером, пока убеждал Ларису в своей правоте, он на бруске точил свой охотничий нож, как всегда делал перед каждой охотой. И после очередного ее упрека в сердцах бросил и нож и брусок на холодильник и вышел из кухни в комнату, чтобы только не слышать обидных для него слов. И утром, опять пререкаясь с женой, он как-то и внимания не обратил на верх холодильника, хотя и крутился постоянно вокруг него. Ох уж эта Ларка! Она даже бутерброды на тундру для него всегда сама нарежет, так что на привале и нож-то вроде ни к чему. Но и сам хорош, охотничек! Как можно не ощутить на бедре хоть и не значительную, но уже давно ставшую привычной ношу! Ну что ж, пожалуй, мясо пропало. Теперь его придется перед варкой долго вымачивать, и все равно не получишь вкуса и запаха, как от того, которым его угощали опытные медвежатники.
Однако надо хотя бы шкуру и желчь спасти. До утра нужно обязательно вернуться и освежевать зверя, а то все его сегодняшние труды пойдут насмарку. Тем более все нужно делать по рассвету. Не дай бог, заявится сюда какой-нибудь ранний ягодник, обнаружит битого зверя и донесет куда нужно: доброхотов-то всегда хватало. А так по утренней росе на тундру вряд ли кто сунется. Рисковать – так рисковать до конца. Не бросать же деньги среди тундры!
Быстро собрав "Вепрь" и упаковав в чехол, закинув рюкзак за плечи, он чуть ли не бегом двинулся по едва различимой среди кочкарника тропе в сторону поселка, огни уличных фонарей которого уже смутно различались сквозь опускающийся на землю ночной туман.
Внезапно луна опять спряталась за набежавшее облако. "Ну, только этого мне не хватало", – подумал в сердцах Сергей.
Идти в полнейшей темноте по тундре было вдвойне тяжело. Легкий порыв встречного ветра еще более его обеспокоил. "Гнилой угол", как здесь называют юго-восточный ветер, не сулил ничего хорошего.
6
Лариса думала, что этот день будет тянуться для нее бесконечно долго. Но вопреки ожиданиям все получилось наоборот.
Просидев у телевизора почти до обеда и почувствовав голод, она пошла на кухню, поджарила яичницу с сосисками и, налив чаю, наскоро перекусила. Поев, Лариса почувствовала, что глаза ее слипаются, – сказывалась ночь, проведенная почти без сна. И, зная, что во сне время бежит намного быстрей, она, не раздеваясь, прилегла на кровать прямо поверх покрывала и почти сразу погрузилась в глубокий сон.
На этот раз никакие кошмары ее не мучили, и она крепко проспала целых три часа. Проснувшись, посмотрела на будильник – стрелки показывали начало пятого. Не желая так быстро расставаться с объятиями Морфея, Лариса опять прикрыла глаза и полежала еще минут десять – пятнадцать. Особенно спешить было некуда, – за Танюшкой в садик нужно было идти через часа полтора. Вновь подумала о Сергее: как он там, на тундре? Хоть бы этот проклятый медведь ему не встретился. На кой он приперся в эти места?! И, желая отогнать от себя вновь нахлынувшие переживания и страхи, она быстро поднялась и подошла к шкафу.
Просидев у телевизора почти до обеда и почувствовав голод, она пошла на кухню, поджарила яичницу с сосисками и, налив чаю, наскоро перекусила. Поев, Лариса почувствовала, что глаза ее слипаются, – сказывалась ночь, проведенная почти без сна. И, зная, что во сне время бежит намного быстрей, она, не раздеваясь, прилегла на кровать прямо поверх покрывала и почти сразу погрузилась в глубокий сон.
На этот раз никакие кошмары ее не мучили, и она крепко проспала целых три часа. Проснувшись, посмотрела на будильник – стрелки показывали начало пятого. Не желая так быстро расставаться с объятиями Морфея, Лариса опять прикрыла глаза и полежала еще минут десять – пятнадцать. Особенно спешить было некуда, – за Танюшкой в садик нужно было идти через часа полтора. Вновь подумала о Сергее: как он там, на тундре? Хоть бы этот проклятый медведь ему не встретился. На кой он приперся в эти места?! И, желая отогнать от себя вновь нахлынувшие переживания и страхи, она быстро поднялась и подошла к шкафу.