Страница:
Вот здесь Дзержинский и увидел возможности, которые открывались при развертывании паровозостроения. Во-первых, нагружались заводы. Производство паровозов подтягивало за собой другие связанные с ним производства. Для их строительства нужен металл, и паровозостроение толкает вперед развитие металлургии. На основе растущей металлургии можно развить металлопромышленность и по-настоящему насытить рынок металлоизделиями, обеспечить доходность государственной промышленности, обзавестись оборотными средствами и сделать накопления, остро необходимые для восстановления основного капитала.
Потому в списке задач для Главметалла паровозостроение стояло первым пунктом, как самое важное мероприятие. Дзержинский решил сделать паровоз локомотивом экономического роста. Кроме этого, перед Главметаллом были поставлены задачи обеспечения рынка металлоизделиями, сокращения финансирования неработающих заводов, увеличения заработной платы металлистов и разработки плана восстановления основного капитала государственной промышленности[44].
22 апреля 1924 года ВПК рассмотрела план паровозостроения, составленный Госпланом. Госплан разработал в июне – июле 1922 года программу строительства паровозов. Согласно этой программе, до 1925 года советские заводы должны были выпустить 508 паровозов[45]. Комиссия сочла этот план приемлемым и передала его на утверждение в Совет Труда и Обороны. 7 мая 1924 года СТО утвердил этот план. Строительство паровозов должно было обойтись в 35 млн. рублей[46]. Дзержинский же после утверждения этого плана обратился в СТО с ходатайством увеличить загрузку паровозостроительных заводов и выделить средства на ремонт паровозного парка сверх уже запланированных сумм.
Вместе с паровозным вопросом в ВПК рассматривался вопрос строительства советского флота. От флота в 1079 судов общим дедвейтом 865 тысяч брутто-регистровых тонн, которые имелись в России до войны, в СССР осталось 143 судна вместимостью 82 тысячи регистровых тонн[47]. Это были в основном небольшие пароходы, годные для речного и каботажного судоходства. Крупные суда либо погибли, либо были захвачены уходящими из России добровольцами.
Расширение внешней торговли СССР, как воздуха, требовало строительства торгового флота. По подсчетам Наркомвнешторга, требовался флот общей вместимостью 3 млн. брутто-регистровых тонн. Это в 3,5 раза больше, чем было в довоенной России и в 36,5 раза больше, чем имелось в наличии.
Проблема встала серьезнейшая. От внешней торговли зависело дальнейшее развитие советского хозяйства. Весь советский экспорт требовал развития морского судоходства. Без судов сколь-нибудь серьезный экспорт леса, например, был невозможен. Лесные запасы находились вдалеке от железных дорог, да и пропускная способность их не позволяла развернуть массовую вывозку. То же самое было с хлебом. Все закупки за рубежом тоже зависели от судоходства. Оборудование из Германии можно везти железными дорогами. Но из Соединенных Штатов и из Великобритании что-то вывезти можно было только морем.
Конечно, суда, в крайнем случае, можно зафрахтовать. Но этот путь Наркомвнешторг не устраивал. Он был чрезмерно дорогим.
16 мая 1924 года в Президиуме ВСНХ состоялось обсуждение этого вопроса. Секция транспорта Главного экономического управления ВСНХ представило план развития судостроения на ближайшие пять лет. Согласно ему, до 1929 года должны быть построены 167 судов стоимостью 129 млн. рублей. На следующий 1924/25 год планировалась постройка двух судов стоимостью 21 млн. рублей[48]. Эта программа на следующий хозяйственный год по затратам соответствовала стоимости 154 паровозов.
Это обстоятельство, видно, и вызвало сомнения у Дзержинского. При нехватке металла, какая сложилась в 1924 году, вряд ли такая программа будет выполнена. А если даже и попытаться, то, вполне вероятно, что будет сорвана не только программа судостроения, но и паровозостроения. Дзержинский дал указания Главметаллу проверить план, а Наркомату контроля проверить расчеты главка. Результаты их сошлись: план оказался совершенно нереальным.
Стоило только взяться за решение хозяйственных вопросов, как проблемы посыпались, словно из рога изобилия. Очень скоро обнаружилось, что в стране свирепствует новый кризис – металлический. Побороли топливный, побороли продовольственный, побороли кризис перепроизводства и цен и вот теперь столкнулись с новым кризисом.
Рассмотрение двух металлоемких программ сразу показало, насколько шатким остается положение в государственном хозяйстве. Государство, хоть и держит в своих руках крупную промышленность, тем не менее неспособно осуществлять крупные проекты. Паровозы и суда – это то, что остро необходимо. А ведь нужно еще вооружать армию: строить танки, выпускать орудия, строить военный флот и авиацию, производить боеприпасы. Это тоже потребует колоссальных затрат металла. Нужно развивать сельское хозяйство: налаживать выпуск тракторов. И на это дело нужно много металла. Нужно развивать транспорт: налаживать выпуск автомобилей. Все это – металл. Причем не всякий, а высококачественный, выплавленный из качественного чугуна.
Из-за событий осени 1923 года металлургическая промышленность вступила в 1923/24 хозяйственный год без производственной программы. Попытки Дзержинского всерьез поставить этот вопрос в Совете Труда и Обороны в ноябре-декабре 1923 года закончились неудачей. А теперь же, когда он был уже председателем ВСНХ и ВПК, вопрос о размерах производства металла был поставлен всерьез. 5 мая 1924 года ВПК рассмотрела данные о производстве и потреблении металла.
Расчеты выходили такие. На следующий 1924/25 год потребности в металле в текущих ценах[49] исчислялись в 419,7 млн. рублей. Это примерно соответствовало 5 млн. 995 тысячам тонн чугуна. Из которых 1 млн. 880 тысяч тонн должна была потребить государственная промышленность, а 2 млн. 110 тысяч тонн должно быть выпущено на рынок[50].
Дзержинский устанавливает производственную программу на остаток 1923/24 хозяйственного года, на пять месяцев, на уровне выплавки 556,8 тысяч тонн чугуна, 816 тысяч тонн стали и выпуска 544 тысяч тонн проката[51]. Эта программа соответствовала годовому плану примерно в 1 млн. 110 тысячи тонн чугуна.
Такое призводство покрывало только шестую часть потребностей страны в металле. Но для промышленности получился весьма и весьма амбициозный план. Кроме того, Наркомат финансов требовал сократить финансирование промышленности, чтобы не вызвать инфляцию только-только стабилизированного рубля. Складывалось положение, когда средств для такого производства могло и не хватить. Это обстоятельство и побудило Дзержинского обратиться в Совет Труда и Обороны с просьбой еще немного увеличить программу строительства паровозов и добавить финансирования.
Дзержинский полагал, увеличив заказ НКПС, таким путем перебросить хотя бы еще немного средств в металлургию и поднять еще хотя бы ненамного выплавку металла.
Но только обращениями Дзержинский не ограничился. Обладая прямой властью над государственной промышленностью, он сам делает шаги для ускоренного подъема советской металлопромышленности. Южные металлургические заводы, которые до войны производили львиную долю русского чугуна и стали, теперь стояли или работали с минимальной загрузкой. Стояли потушенными самые крупные домны. На Петровском заводе крупная домна вырабатывала доменный газ и лишь в качестве побочного продукта получала чугун. Дзержинский решил такое положение переломить.
30 мая 1924 года Президиум ВСНХ принимает решение задуть домны на крупнейших металлургических заводах Юга: Юзовском, Екатеринославском и Краматорском заводах, которые стояли с 1918 года. К пуску были намечены: домна № 1 на Юзовском заводе производительностью 288 тонн в сутки; домна № 1 на Екатеринославском заводе производительностью 192 тонны в сутки и домна № 3 Краматорского завода производительностью 192 тонны в сутки. В десятых числах июня они были задуты. Только эти три домны могли выплавить более 20 тысяч тонн чугуна в месяц, или 245 тысяч тонн в год. Производство чугуна в СССР с 15 июня 1924 года возросло на 40 %[52].
За какие-то считаные дни в своем промышленном производстве СССР сделал большой рывок. Но даже этого рывка оказалось недостаточно. Имеющееся работающее производство могло обеспечить потребности в металле только на 10 %. Если же будет выполнено задание, поставленное Дзержинским и ВПК, и производство металла увеличится еще в полтора раза, то все равно, как ни крути, наличный запас будет составлять только 15 % заявленной потребности. Нужно было срочно что-то делать для увеличения производства металла. Так что идея индустриализации совсем не была какой-то отвлеченной идеей, как утверждают многие историки. Это была совсем не мысль, вдруг отчего-то ударившая в голову руководству партии. Это был на деле ответ на новый кризис, гораздо более масштабный и глубокий, чем те, которые уже сотрясали советское хозяйство.
Острый дефицит металла оказался опасней, чем голод и нехватка угля. Металл был нужен везде, от самого крупного завода, до самого захудалого крестьянского хозяйства. Разный металл, конечно. Путиловскому заводу подавай сляб и литейный чугун, высококачественную сталь. Мелкому заводу и мастерской нужен листовой металл, проволока и мелкий сортовой прокат. Зажиточный крестьянин-единоличник купит кровельное железо и сельхозинвентарь. А бедному крестьянину, каким бы нищим он ни был, все равно нужна металлическая посуда и пригоршня гвоздей. Сельхозинвентарь требовался создаваемым колхозам и совхозам.
Государственной промышленности металл был нужен, как воздух, для обновления оборудования и основных фондов. Транспорту – для строительства вагонов, паровозов, судов, прокладки железнодорожных путей. Рынок требовал металлических изделий. Все эти требования так или иначе упирались в ворота металлургических заводов, которые принадлежали государству.
Дефицит металла приобретал политический смысл. Это был главный товар, который в середине 1920-х годов государственная промышленность могла предложить на внутреннем рынке. Тогда еще не были массово организованы колхозы и совхозы, и Великий перелом еще не наступил. С крестьянином приходилось торговать, обменивая продукцию промышленности на хлеб. Лояльность рабочих держалась на снабжении и в конечном счете на поступлении хлеба от крестьянского хозяйства, на торговле с ним. И крестьянская лояльность держалась только на торговле. Пока государственная промышленность предлагает ему сравнительно дешевые промышленные товары, крестьянин доволен. А как только их поступление прекратится, то крестьянин задержит поставку хлеба, и никакими реквизициями его не выбьешь. В случае попытки взять хлеб силой крестьянин начнет войну.
Дефицит металла вполне мог привести к тому, что мог обрушиться внутренний рынок, и страна могла вернуться к положению 1920–1921 годов. Кризис навалился в полной мере на хозяйство СССР летом, накануне хлебозаготовительной кампании, и мог принести свои плоды уже осенью 1924 года.
Любой признак нестабильности в СССР в 1924 году вполне мог привести к попытке свергнуть Советскую власть вторжением извне. На Балканах находилась расквартированная в нескольких странах Русская армия. Чины этой армии создали Русский Общевойсковой Союз – РОВС, полуполитическую, полувоенную организацию для борьбы с Советской властью. Командование армии, несмотря на огромные трудности содержания армии в середине 1920-х годов, еще не оставляло надежду возобновить войну и не отказывалось от самой мысли борьбы с Советами. Вторжение в 1924 году Русской армии несомненно привело бы к катастрофическим последствиям, поскольку Красная Армия была фактически распущена.
Так что нужно было как можно быстрее развить производство металла, чтобы удовлетворить потребности внутреннего рынка и промышленности. Это была первая и главная задача индустриализации СССР.
Крестьянин в 1920-х годах держал Советскую власть за горло. Его экономическая власть была огромной. Тогда это был подлинный класс-гегемон. Конечно, каждый отдельный крестьянин ничего не мог сделать против могущественного аппарата ОГПУ. Но масса крестьян превращалась в колоссальную силу. В СССР 100 млн. крестьян. Всех их не перестреляешь и в лагерь не посадишь. В Гражданскую войну крестьяне накопили запасы оружия и боеприпасов, приобрели опыт боев и партизанских операций и были готовы дать достойный отпор коммунистам.
Но если взять, хотя бы даже чисто теоретическим образом, и всех крестьян посадить в лагеря, то кто же тогда будет хлеб сеять? Кто будет скот выращивать? Кто будет возделывать технические культуры? Кто будет заготавливать дрова и деловой лес? Кто будет в армии служить?
Кратко говоря, большевики властвовали над страной, обладая мощным аппаратом ОГПУ. Недовольные подвергались репрессиям. Большевики обладали мощным промышленным комплексом и большой экономической властью. В их руках была монополия внешней торговли и банков. Советское государственное хозяйство было трестировано и синдицировано, отличалось от крестьянского хозяйства несопоставимо высоким уровнем концентрации капитала и средств производства. Самый маленький государственный завод был раз в пятьдесят мощнее крестьянской ремесленной мастерской.
Но только вся эта мощь имела одну ахиллесову пяту – зависимость от поставок продовольствия и сельскохозяйственного сырья. Большевики могли воевать против крестьянина «карающим мечом революции» – ОГПУ. А крестьянин мог воевать против большевиков «костлявой рукой голода». И было еще неизвестно, чье оружие эффективнее.
Эта зависимость тревожила Ленина еще в Гражданскую войну. Он уже в 1918 году стал искать способы и методы освобождения от крестьянской власти над страной. Все эти дореволюционные споры о крестьянском вопросе, все прения о том, как бы дать крестьянину клочок земли, обласкать и пригреть, кончились тем, что крестьяне в 1917 году разграбили помещичьи хозяйства, разделили землю и почти полностью уничтожили товарное хозяйство на селе. До войны большая часть товарного хлеба производилась именно в крупных хозяйствах. Теперь, когда их не стало, вся остальная страна стала зависеть от крестьянского излишка, который крестьянин может дать, а может и не дать.
Какие бы уступки крестьянину ни были сделаны, все равно хлеба недостаточно. Излишек слишком мал и составляет сотню или полсотни пудов на хозяйство и то в урожайный год. А в неурожай деревня сама голодает.
Выход из этого был только один – организация товарных хозяйств. 11 июня 1918 года был выпущен декрет о создании в деревнях комитетов бедноты, руками которых предполагалось создать эти коллективные хозяйства. Дров при этом наломали порядочно. Беднота, получив в руки власть, бросилась грабить более зажиточных крестьян. Из всей этой затеи вышел полный конфуз, и 23 ноября 1918 года Ленин был вынужден комбеды упразднить.
Там же, где все-таки появились первые коллективные хозяйства, дела шли из рук вон плохо. Опыта ведения большого коллективного хозяйства у организаторов первых колхозов, совхозов и коммун не было. Всему пришлось учиться на ходу. Кроме того, накладывались огромные трудности, созданные войной. Было мало сельхозинвентаря, скота и лошадей. Из-за многочисленных мобилизаций лошадей в армию большинство хозяйств осталось без тяглового скота, и вдобавок на хозяйство возлагалось содержание огромного количества едоков в коммунах. В общем, первые совхозы и коммуны разорились.
Но от идеи коллективного хозяйства не отказались. Это была общая для всех социалистов идея. Общая и принимаемая ими совершенно некритически. Провалив первую попытку, Ленин решает пойти путем более долгим и сложным, но зато более продуктивным. Идея коллективного хозяйства связывается с техническим перевооружением сельского хозяйства, с машинной обработкой земли. Расширяются способы объединения крестьян в коллективные хозяйства. Это могут быть кооперативы самых разных видов, товарищества, артели, коммуны.
Социалистический сектор сельского хозяйства остро нуждался в тягловом скоте и в сельхозинвентаре. Примитивное ручное хозяйство на самодельных плугах и сохах, с агротехникой «на глазок» не могло давать много товарного хлеба и в этом отношении мало чем отличалось от крестьянского хозяйства. Для того, чтобы резко поднять производство в сельском хозяйстве, требовалось его перевооружить, дать вместо лошадей трактора, а вместо деревянной сохи – стальной плуг.
Ленин с огромным вниманием интересовался способами машинной обработки земли. Еще в марте 1918 года он дал указание организовать в г. Марксштадт завод по производству тракторов и выделить на закупку станков 100 тысяч рублей. Эта инициатива так и не была реализована, но попытки что-то сделать продолжались. В августе 1919 года на Обуховском заводе было собрано три трактора «Холт», скопированных с американского трактора. Завод продолжал изготовление и сборку тракторов и до 1924 года выпустил еще 50 машин[53]. По ленинской инициативе в конце 1921 года было изготовлено несколько электроплугов и 22 октября на Бутырском хуторе в присутствии Ленина было проведено их испытание.
Тракторам уделялось огромное внимание. Большие закупки тракторов начались уже летом 1921 года. В этом году было куплено тракторов и сельскохозяйственных машин на сумму 49 млн. 469 тысяч рублей[54]. Они были переданы в государственные совхозы. В последующие годы до 1923/24 года было куплено тракторов еще на 39,3 млн. рублей[55]. Это примерно 17 тысяч тракторов в общей сложности. Ленин так оценил значение этих тракторов: «Если бы можно было направить в деревню сто тысяч тракторов, снабдив их топливом и частями, что, как вы понимаете, пока фантазия, вот тогда бы крестьянин сказал: «Я за коммунию», то есть за коммунизм».
100 тысяч тракторов в 1921 году для Ленина было действительно фантазией. Но ни он сам, ни его сподвижники и не собирались останавливаться и ограничиваться только закупками тракторов за границей. По-настоящему решить вопрос наличия тракторов можно было, только наладив их производство в РСФСР.
Вопрос оказался не таким простым, как могло бы показаться. Собственного тракторостроения в России не было. Трактора русская промышленность перед войной только начала осваивать. На Путиловском заводе в бывшей артиллерийской мастерской было налажено кустарное изготовление и сборка тракторов. Несколько тракторов в год – это был максимум производства. Ленину же требовались сотни тысяч машин.
В начале 1923 года в Госплане была образована комиссия по изучению перспектив тракторостроения. Она должна была изучить иностранные образцы тракторов разных типов, определить лучший по характеристикам, самый легкий в изготовлении и самый дешевый, а также изучить, на каких заводах и в каком количестве возможно изготовление тракторов. В мае 1923 года для выпуска в России был выбран трактор «Фордзон» фирмы Форда. Он оказался самым легким, самым технологичным и самым лучшим трактором.
Вскоре после этого завод «Красный путиловец», бывший Путиловский, получил для изучения образец «Фордзона». 10 июня 1923 года правление Ленмаштреста выдало заводу заказ на производство 5 тракторов. Вскоре после этого решения на «Красный путиловец» поступил новый трактор «Фордзон», предназначенный для изучения в качестве образца. На заводе предстояло снять со всех 715 деталей трактора чертежи и организовать их изготовление.
Выбор остановился на «Красном путиловце» потому, что этот завод был единственным в СССР, на котором имелся достаточно развитый цикл производства. Именно здесь было налажено наиболее сложное и точное производство орудийных стволов. Более точного производства в стране не было. Здесь же была мощная кузнечная мастерская, которая могла производить поковки для деталей трактора. Другие заводы такого производства не имели. Здесь же была одна из первых в России автомобильных мастерских. «Путиловец» был лучше всего подготовлен для развития тракторостроения.
Освоение трактора было для завода сложным и очень трудным делом. Целый ряд деталей, особенно деталей двигателя, требовал такой точности и чистоты обработки, какую сложно было добиться на имеющемся оборудовании завода. Тракторостроение отличалось от паровозостроения тем, что выдвигались гораздо более строгие требования к обработке деталей. Кроме того, не было подходящего инструмента, могущего обеспечить требуемую точность и чистоту, и не было опыта изготовления такого рода деталей. Все это сыграло свою роль.
После пробного пуска трактора началась работа над чертежами и размерами. Трактор разобрали на части, в автомобильной мастерской организовали измерительную лабораторию, где начался обмер всех деталей трактора и составление эскизов. По этим эскизам в проектном бюро завода делались чертежи деталей и разрабатывались сборочные чертежи трактора. Конструкторы завода Седов, Горохов и Рогозин изучали конструкцию трактора. Когда эта работа была сделана, началось изготовление деталей:
«Шли недели. В автомобильной мастерской не смолкал гул станков. Синеватой стружкой завалили даже проходы. Чтобы собрать трактор, надо было изготовить около 700 деталей. Многие из них требовали безупречной обработки. Не всегда выручало и высокое мастерство краснопутиловцев: часто не удавалось точно скопировать деталь американского «Фордзона». Инструмент крошился, выходил из строя. Тут же изготовляли новый…
Люди выбивались из сил, подготавливая к обработке эту основную часть трактора (речь идет о блоке двигателя. – Авт.). От непрерывного грохота молотков переставали слышать друг друга. На ладонях появлялись мозоли. А дьявольски крепкий чугун с трудом поддавался зубилам. Сколько этих зубил выкрошилось, сколько побросали их на свалку!
Долго и упорно бились над коленчатым валом. Его делали из целого куска, строгали, точили, фрезеровали, опиливали напильником, снова точили, полировали наждачной шкуркой…
Так же возились с другими деталями – поршнями, шатунами, поршневые пальцы обрабатывались резцом на обычных токарных станках. Таким же способом приходилось доводить до заданных размеров цементированные и каленые детали. Из-за отсутствия допусков в чертежах размеры выдерживались на глазок, детали часто не подходили. Напильники же и наждачная шкурка выручали не всегда. Даже при тщательной обработке редко удавалось достигнуть нужной чистоты…
Уже в который раз разбирался трактор. Вместе с конструкторами Седовым, Гороховым, Рогозиным механики осматривали каждую деталь. Не так-то просто было выявить дефект. Из-за небрежного исполнения сальниковых уплотнителей цилиндры забивались мелкой пылью. От плохого сопряжения деталей заедали кулак переключения скорости, фрикционы, толкатели клапанов. Долго мучились с намагничиванием магнитных держателей: не было в этом деле опыта. Когда не удалось достать нужных роликоподшипников для червячной передачи, решили сделать их сами. Правда, выходившие из-под резца лучших цеховых токарей подшипники не достигали нужной точности, но использовать их было можно»[56].
В конце концов трактор собрали и завели. Он стронулся с места, проехал несколько метров, заглох и встал как вкопанный. После новой переборки удалось устранить последние дефекты, и тогда уже трактор стал работать более или менее нормально. Первый «Фордзон-путиловец» был готов к 1 мая 1924 года. Первые два трактора показали на первомайской демонстрации в Ленинграде. Потом один из них приехал своим ходом на сельскохозяйственную выставку в Нижнем Новгороде, где соревновался с американским «Фордзоном». Советский трактор оказался не хуже и даже победил в соревановании по вспашке и боронованию.
Потому в списке задач для Главметалла паровозостроение стояло первым пунктом, как самое важное мероприятие. Дзержинский решил сделать паровоз локомотивом экономического роста. Кроме этого, перед Главметаллом были поставлены задачи обеспечения рынка металлоизделиями, сокращения финансирования неработающих заводов, увеличения заработной платы металлистов и разработки плана восстановления основного капитала государственной промышленности[44].
22 апреля 1924 года ВПК рассмотрела план паровозостроения, составленный Госпланом. Госплан разработал в июне – июле 1922 года программу строительства паровозов. Согласно этой программе, до 1925 года советские заводы должны были выпустить 508 паровозов[45]. Комиссия сочла этот план приемлемым и передала его на утверждение в Совет Труда и Обороны. 7 мая 1924 года СТО утвердил этот план. Строительство паровозов должно было обойтись в 35 млн. рублей[46]. Дзержинский же после утверждения этого плана обратился в СТО с ходатайством увеличить загрузку паровозостроительных заводов и выделить средства на ремонт паровозного парка сверх уже запланированных сумм.
Вместе с паровозным вопросом в ВПК рассматривался вопрос строительства советского флота. От флота в 1079 судов общим дедвейтом 865 тысяч брутто-регистровых тонн, которые имелись в России до войны, в СССР осталось 143 судна вместимостью 82 тысячи регистровых тонн[47]. Это были в основном небольшие пароходы, годные для речного и каботажного судоходства. Крупные суда либо погибли, либо были захвачены уходящими из России добровольцами.
Расширение внешней торговли СССР, как воздуха, требовало строительства торгового флота. По подсчетам Наркомвнешторга, требовался флот общей вместимостью 3 млн. брутто-регистровых тонн. Это в 3,5 раза больше, чем было в довоенной России и в 36,5 раза больше, чем имелось в наличии.
Проблема встала серьезнейшая. От внешней торговли зависело дальнейшее развитие советского хозяйства. Весь советский экспорт требовал развития морского судоходства. Без судов сколь-нибудь серьезный экспорт леса, например, был невозможен. Лесные запасы находились вдалеке от железных дорог, да и пропускная способность их не позволяла развернуть массовую вывозку. То же самое было с хлебом. Все закупки за рубежом тоже зависели от судоходства. Оборудование из Германии можно везти железными дорогами. Но из Соединенных Штатов и из Великобритании что-то вывезти можно было только морем.
Конечно, суда, в крайнем случае, можно зафрахтовать. Но этот путь Наркомвнешторг не устраивал. Он был чрезмерно дорогим.
16 мая 1924 года в Президиуме ВСНХ состоялось обсуждение этого вопроса. Секция транспорта Главного экономического управления ВСНХ представило план развития судостроения на ближайшие пять лет. Согласно ему, до 1929 года должны быть построены 167 судов стоимостью 129 млн. рублей. На следующий 1924/25 год планировалась постройка двух судов стоимостью 21 млн. рублей[48]. Эта программа на следующий хозяйственный год по затратам соответствовала стоимости 154 паровозов.
Это обстоятельство, видно, и вызвало сомнения у Дзержинского. При нехватке металла, какая сложилась в 1924 году, вряд ли такая программа будет выполнена. А если даже и попытаться, то, вполне вероятно, что будет сорвана не только программа судостроения, но и паровозостроения. Дзержинский дал указания Главметаллу проверить план, а Наркомату контроля проверить расчеты главка. Результаты их сошлись: план оказался совершенно нереальным.
Стоило только взяться за решение хозяйственных вопросов, как проблемы посыпались, словно из рога изобилия. Очень скоро обнаружилось, что в стране свирепствует новый кризис – металлический. Побороли топливный, побороли продовольственный, побороли кризис перепроизводства и цен и вот теперь столкнулись с новым кризисом.
Рассмотрение двух металлоемких программ сразу показало, насколько шатким остается положение в государственном хозяйстве. Государство, хоть и держит в своих руках крупную промышленность, тем не менее неспособно осуществлять крупные проекты. Паровозы и суда – это то, что остро необходимо. А ведь нужно еще вооружать армию: строить танки, выпускать орудия, строить военный флот и авиацию, производить боеприпасы. Это тоже потребует колоссальных затрат металла. Нужно развивать сельское хозяйство: налаживать выпуск тракторов. И на это дело нужно много металла. Нужно развивать транспорт: налаживать выпуск автомобилей. Все это – металл. Причем не всякий, а высококачественный, выплавленный из качественного чугуна.
Из-за событий осени 1923 года металлургическая промышленность вступила в 1923/24 хозяйственный год без производственной программы. Попытки Дзержинского всерьез поставить этот вопрос в Совете Труда и Обороны в ноябре-декабре 1923 года закончились неудачей. А теперь же, когда он был уже председателем ВСНХ и ВПК, вопрос о размерах производства металла был поставлен всерьез. 5 мая 1924 года ВПК рассмотрела данные о производстве и потреблении металла.
Расчеты выходили такие. На следующий 1924/25 год потребности в металле в текущих ценах[49] исчислялись в 419,7 млн. рублей. Это примерно соответствовало 5 млн. 995 тысячам тонн чугуна. Из которых 1 млн. 880 тысяч тонн должна была потребить государственная промышленность, а 2 млн. 110 тысяч тонн должно быть выпущено на рынок[50].
Дзержинский устанавливает производственную программу на остаток 1923/24 хозяйственного года, на пять месяцев, на уровне выплавки 556,8 тысяч тонн чугуна, 816 тысяч тонн стали и выпуска 544 тысяч тонн проката[51]. Эта программа соответствовала годовому плану примерно в 1 млн. 110 тысячи тонн чугуна.
Такое призводство покрывало только шестую часть потребностей страны в металле. Но для промышленности получился весьма и весьма амбициозный план. Кроме того, Наркомат финансов требовал сократить финансирование промышленности, чтобы не вызвать инфляцию только-только стабилизированного рубля. Складывалось положение, когда средств для такого производства могло и не хватить. Это обстоятельство и побудило Дзержинского обратиться в Совет Труда и Обороны с просьбой еще немного увеличить программу строительства паровозов и добавить финансирования.
Дзержинский полагал, увеличив заказ НКПС, таким путем перебросить хотя бы еще немного средств в металлургию и поднять еще хотя бы ненамного выплавку металла.
Но только обращениями Дзержинский не ограничился. Обладая прямой властью над государственной промышленностью, он сам делает шаги для ускоренного подъема советской металлопромышленности. Южные металлургические заводы, которые до войны производили львиную долю русского чугуна и стали, теперь стояли или работали с минимальной загрузкой. Стояли потушенными самые крупные домны. На Петровском заводе крупная домна вырабатывала доменный газ и лишь в качестве побочного продукта получала чугун. Дзержинский решил такое положение переломить.
30 мая 1924 года Президиум ВСНХ принимает решение задуть домны на крупнейших металлургических заводах Юга: Юзовском, Екатеринославском и Краматорском заводах, которые стояли с 1918 года. К пуску были намечены: домна № 1 на Юзовском заводе производительностью 288 тонн в сутки; домна № 1 на Екатеринославском заводе производительностью 192 тонны в сутки и домна № 3 Краматорского завода производительностью 192 тонны в сутки. В десятых числах июня они были задуты. Только эти три домны могли выплавить более 20 тысяч тонн чугуна в месяц, или 245 тысяч тонн в год. Производство чугуна в СССР с 15 июня 1924 года возросло на 40 %[52].
За какие-то считаные дни в своем промышленном производстве СССР сделал большой рывок. Но даже этого рывка оказалось недостаточно. Имеющееся работающее производство могло обеспечить потребности в металле только на 10 %. Если же будет выполнено задание, поставленное Дзержинским и ВПК, и производство металла увеличится еще в полтора раза, то все равно, как ни крути, наличный запас будет составлять только 15 % заявленной потребности. Нужно было срочно что-то делать для увеличения производства металла. Так что идея индустриализации совсем не была какой-то отвлеченной идеей, как утверждают многие историки. Это была совсем не мысль, вдруг отчего-то ударившая в голову руководству партии. Это был на деле ответ на новый кризис, гораздо более масштабный и глубокий, чем те, которые уже сотрясали советское хозяйство.
Острый дефицит металла оказался опасней, чем голод и нехватка угля. Металл был нужен везде, от самого крупного завода, до самого захудалого крестьянского хозяйства. Разный металл, конечно. Путиловскому заводу подавай сляб и литейный чугун, высококачественную сталь. Мелкому заводу и мастерской нужен листовой металл, проволока и мелкий сортовой прокат. Зажиточный крестьянин-единоличник купит кровельное железо и сельхозинвентарь. А бедному крестьянину, каким бы нищим он ни был, все равно нужна металлическая посуда и пригоршня гвоздей. Сельхозинвентарь требовался создаваемым колхозам и совхозам.
Государственной промышленности металл был нужен, как воздух, для обновления оборудования и основных фондов. Транспорту – для строительства вагонов, паровозов, судов, прокладки железнодорожных путей. Рынок требовал металлических изделий. Все эти требования так или иначе упирались в ворота металлургических заводов, которые принадлежали государству.
Дефицит металла приобретал политический смысл. Это был главный товар, который в середине 1920-х годов государственная промышленность могла предложить на внутреннем рынке. Тогда еще не были массово организованы колхозы и совхозы, и Великий перелом еще не наступил. С крестьянином приходилось торговать, обменивая продукцию промышленности на хлеб. Лояльность рабочих держалась на снабжении и в конечном счете на поступлении хлеба от крестьянского хозяйства, на торговле с ним. И крестьянская лояльность держалась только на торговле. Пока государственная промышленность предлагает ему сравнительно дешевые промышленные товары, крестьянин доволен. А как только их поступление прекратится, то крестьянин задержит поставку хлеба, и никакими реквизициями его не выбьешь. В случае попытки взять хлеб силой крестьянин начнет войну.
Дефицит металла вполне мог привести к тому, что мог обрушиться внутренний рынок, и страна могла вернуться к положению 1920–1921 годов. Кризис навалился в полной мере на хозяйство СССР летом, накануне хлебозаготовительной кампании, и мог принести свои плоды уже осенью 1924 года.
Любой признак нестабильности в СССР в 1924 году вполне мог привести к попытке свергнуть Советскую власть вторжением извне. На Балканах находилась расквартированная в нескольких странах Русская армия. Чины этой армии создали Русский Общевойсковой Союз – РОВС, полуполитическую, полувоенную организацию для борьбы с Советской властью. Командование армии, несмотря на огромные трудности содержания армии в середине 1920-х годов, еще не оставляло надежду возобновить войну и не отказывалось от самой мысли борьбы с Советами. Вторжение в 1924 году Русской армии несомненно привело бы к катастрофическим последствиям, поскольку Красная Армия была фактически распущена.
Так что нужно было как можно быстрее развить производство металла, чтобы удовлетворить потребности внутреннего рынка и промышленности. Это была первая и главная задача индустриализации СССР.
Крестьянин в 1920-х годах держал Советскую власть за горло. Его экономическая власть была огромной. Тогда это был подлинный класс-гегемон. Конечно, каждый отдельный крестьянин ничего не мог сделать против могущественного аппарата ОГПУ. Но масса крестьян превращалась в колоссальную силу. В СССР 100 млн. крестьян. Всех их не перестреляешь и в лагерь не посадишь. В Гражданскую войну крестьяне накопили запасы оружия и боеприпасов, приобрели опыт боев и партизанских операций и были готовы дать достойный отпор коммунистам.
Но если взять, хотя бы даже чисто теоретическим образом, и всех крестьян посадить в лагеря, то кто же тогда будет хлеб сеять? Кто будет скот выращивать? Кто будет возделывать технические культуры? Кто будет заготавливать дрова и деловой лес? Кто будет в армии служить?
Кратко говоря, большевики властвовали над страной, обладая мощным аппаратом ОГПУ. Недовольные подвергались репрессиям. Большевики обладали мощным промышленным комплексом и большой экономической властью. В их руках была монополия внешней торговли и банков. Советское государственное хозяйство было трестировано и синдицировано, отличалось от крестьянского хозяйства несопоставимо высоким уровнем концентрации капитала и средств производства. Самый маленький государственный завод был раз в пятьдесят мощнее крестьянской ремесленной мастерской.
Но только вся эта мощь имела одну ахиллесову пяту – зависимость от поставок продовольствия и сельскохозяйственного сырья. Большевики могли воевать против крестьянина «карающим мечом революции» – ОГПУ. А крестьянин мог воевать против большевиков «костлявой рукой голода». И было еще неизвестно, чье оружие эффективнее.
Эта зависимость тревожила Ленина еще в Гражданскую войну. Он уже в 1918 году стал искать способы и методы освобождения от крестьянской власти над страной. Все эти дореволюционные споры о крестьянском вопросе, все прения о том, как бы дать крестьянину клочок земли, обласкать и пригреть, кончились тем, что крестьяне в 1917 году разграбили помещичьи хозяйства, разделили землю и почти полностью уничтожили товарное хозяйство на селе. До войны большая часть товарного хлеба производилась именно в крупных хозяйствах. Теперь, когда их не стало, вся остальная страна стала зависеть от крестьянского излишка, который крестьянин может дать, а может и не дать.
Какие бы уступки крестьянину ни были сделаны, все равно хлеба недостаточно. Излишек слишком мал и составляет сотню или полсотни пудов на хозяйство и то в урожайный год. А в неурожай деревня сама голодает.
Выход из этого был только один – организация товарных хозяйств. 11 июня 1918 года был выпущен декрет о создании в деревнях комитетов бедноты, руками которых предполагалось создать эти коллективные хозяйства. Дров при этом наломали порядочно. Беднота, получив в руки власть, бросилась грабить более зажиточных крестьян. Из всей этой затеи вышел полный конфуз, и 23 ноября 1918 года Ленин был вынужден комбеды упразднить.
Там же, где все-таки появились первые коллективные хозяйства, дела шли из рук вон плохо. Опыта ведения большого коллективного хозяйства у организаторов первых колхозов, совхозов и коммун не было. Всему пришлось учиться на ходу. Кроме того, накладывались огромные трудности, созданные войной. Было мало сельхозинвентаря, скота и лошадей. Из-за многочисленных мобилизаций лошадей в армию большинство хозяйств осталось без тяглового скота, и вдобавок на хозяйство возлагалось содержание огромного количества едоков в коммунах. В общем, первые совхозы и коммуны разорились.
Но от идеи коллективного хозяйства не отказались. Это была общая для всех социалистов идея. Общая и принимаемая ими совершенно некритически. Провалив первую попытку, Ленин решает пойти путем более долгим и сложным, но зато более продуктивным. Идея коллективного хозяйства связывается с техническим перевооружением сельского хозяйства, с машинной обработкой земли. Расширяются способы объединения крестьян в коллективные хозяйства. Это могут быть кооперативы самых разных видов, товарищества, артели, коммуны.
Социалистический сектор сельского хозяйства остро нуждался в тягловом скоте и в сельхозинвентаре. Примитивное ручное хозяйство на самодельных плугах и сохах, с агротехникой «на глазок» не могло давать много товарного хлеба и в этом отношении мало чем отличалось от крестьянского хозяйства. Для того, чтобы резко поднять производство в сельском хозяйстве, требовалось его перевооружить, дать вместо лошадей трактора, а вместо деревянной сохи – стальной плуг.
Ленин с огромным вниманием интересовался способами машинной обработки земли. Еще в марте 1918 года он дал указание организовать в г. Марксштадт завод по производству тракторов и выделить на закупку станков 100 тысяч рублей. Эта инициатива так и не была реализована, но попытки что-то сделать продолжались. В августе 1919 года на Обуховском заводе было собрано три трактора «Холт», скопированных с американского трактора. Завод продолжал изготовление и сборку тракторов и до 1924 года выпустил еще 50 машин[53]. По ленинской инициативе в конце 1921 года было изготовлено несколько электроплугов и 22 октября на Бутырском хуторе в присутствии Ленина было проведено их испытание.
Тракторам уделялось огромное внимание. Большие закупки тракторов начались уже летом 1921 года. В этом году было куплено тракторов и сельскохозяйственных машин на сумму 49 млн. 469 тысяч рублей[54]. Они были переданы в государственные совхозы. В последующие годы до 1923/24 года было куплено тракторов еще на 39,3 млн. рублей[55]. Это примерно 17 тысяч тракторов в общей сложности. Ленин так оценил значение этих тракторов: «Если бы можно было направить в деревню сто тысяч тракторов, снабдив их топливом и частями, что, как вы понимаете, пока фантазия, вот тогда бы крестьянин сказал: «Я за коммунию», то есть за коммунизм».
100 тысяч тракторов в 1921 году для Ленина было действительно фантазией. Но ни он сам, ни его сподвижники и не собирались останавливаться и ограничиваться только закупками тракторов за границей. По-настоящему решить вопрос наличия тракторов можно было, только наладив их производство в РСФСР.
Вопрос оказался не таким простым, как могло бы показаться. Собственного тракторостроения в России не было. Трактора русская промышленность перед войной только начала осваивать. На Путиловском заводе в бывшей артиллерийской мастерской было налажено кустарное изготовление и сборка тракторов. Несколько тракторов в год – это был максимум производства. Ленину же требовались сотни тысяч машин.
В начале 1923 года в Госплане была образована комиссия по изучению перспектив тракторостроения. Она должна была изучить иностранные образцы тракторов разных типов, определить лучший по характеристикам, самый легкий в изготовлении и самый дешевый, а также изучить, на каких заводах и в каком количестве возможно изготовление тракторов. В мае 1923 года для выпуска в России был выбран трактор «Фордзон» фирмы Форда. Он оказался самым легким, самым технологичным и самым лучшим трактором.
Вскоре после этого завод «Красный путиловец», бывший Путиловский, получил для изучения образец «Фордзона». 10 июня 1923 года правление Ленмаштреста выдало заводу заказ на производство 5 тракторов. Вскоре после этого решения на «Красный путиловец» поступил новый трактор «Фордзон», предназначенный для изучения в качестве образца. На заводе предстояло снять со всех 715 деталей трактора чертежи и организовать их изготовление.
Выбор остановился на «Красном путиловце» потому, что этот завод был единственным в СССР, на котором имелся достаточно развитый цикл производства. Именно здесь было налажено наиболее сложное и точное производство орудийных стволов. Более точного производства в стране не было. Здесь же была мощная кузнечная мастерская, которая могла производить поковки для деталей трактора. Другие заводы такого производства не имели. Здесь же была одна из первых в России автомобильных мастерских. «Путиловец» был лучше всего подготовлен для развития тракторостроения.
Освоение трактора было для завода сложным и очень трудным делом. Целый ряд деталей, особенно деталей двигателя, требовал такой точности и чистоты обработки, какую сложно было добиться на имеющемся оборудовании завода. Тракторостроение отличалось от паровозостроения тем, что выдвигались гораздо более строгие требования к обработке деталей. Кроме того, не было подходящего инструмента, могущего обеспечить требуемую точность и чистоту, и не было опыта изготовления такого рода деталей. Все это сыграло свою роль.
После пробного пуска трактора началась работа над чертежами и размерами. Трактор разобрали на части, в автомобильной мастерской организовали измерительную лабораторию, где начался обмер всех деталей трактора и составление эскизов. По этим эскизам в проектном бюро завода делались чертежи деталей и разрабатывались сборочные чертежи трактора. Конструкторы завода Седов, Горохов и Рогозин изучали конструкцию трактора. Когда эта работа была сделана, началось изготовление деталей:
«Шли недели. В автомобильной мастерской не смолкал гул станков. Синеватой стружкой завалили даже проходы. Чтобы собрать трактор, надо было изготовить около 700 деталей. Многие из них требовали безупречной обработки. Не всегда выручало и высокое мастерство краснопутиловцев: часто не удавалось точно скопировать деталь американского «Фордзона». Инструмент крошился, выходил из строя. Тут же изготовляли новый…
Люди выбивались из сил, подготавливая к обработке эту основную часть трактора (речь идет о блоке двигателя. – Авт.). От непрерывного грохота молотков переставали слышать друг друга. На ладонях появлялись мозоли. А дьявольски крепкий чугун с трудом поддавался зубилам. Сколько этих зубил выкрошилось, сколько побросали их на свалку!
Долго и упорно бились над коленчатым валом. Его делали из целого куска, строгали, точили, фрезеровали, опиливали напильником, снова точили, полировали наждачной шкуркой…
Так же возились с другими деталями – поршнями, шатунами, поршневые пальцы обрабатывались резцом на обычных токарных станках. Таким же способом приходилось доводить до заданных размеров цементированные и каленые детали. Из-за отсутствия допусков в чертежах размеры выдерживались на глазок, детали часто не подходили. Напильники же и наждачная шкурка выручали не всегда. Даже при тщательной обработке редко удавалось достигнуть нужной чистоты…
Уже в который раз разбирался трактор. Вместе с конструкторами Седовым, Гороховым, Рогозиным механики осматривали каждую деталь. Не так-то просто было выявить дефект. Из-за небрежного исполнения сальниковых уплотнителей цилиндры забивались мелкой пылью. От плохого сопряжения деталей заедали кулак переключения скорости, фрикционы, толкатели клапанов. Долго мучились с намагничиванием магнитных держателей: не было в этом деле опыта. Когда не удалось достать нужных роликоподшипников для червячной передачи, решили сделать их сами. Правда, выходившие из-под резца лучших цеховых токарей подшипники не достигали нужной точности, но использовать их было можно»[56].
В конце концов трактор собрали и завели. Он стронулся с места, проехал несколько метров, заглох и встал как вкопанный. После новой переборки удалось устранить последние дефекты, и тогда уже трактор стал работать более или менее нормально. Первый «Фордзон-путиловец» был готов к 1 мая 1924 года. Первые два трактора показали на первомайской демонстрации в Ленинграде. Потом один из них приехал своим ходом на сельскохозяйственную выставку в Нижнем Новгороде, где соревновался с американским «Фордзоном». Советский трактор оказался не хуже и даже победил в соревановании по вспашке и боронованию.