Страница:
С наступлением холодов Иренэ стало хуже. Укутанная по самое горло в бесчисленные пушистые платки и пледы, она выглядывала из своего гнёздышка, словно смертельно раненый зверёк, ощетинившийся и одновременно совершенно беспомощный.
Все, как могли, старались развлечь маленькую больную, но она лишь досадливо морщилась, а когда ей слишком докучали заботами, просто закрывала глаза, притворяясь спящей.
Лишь Педро мог вызвать подобие улыбки на губах девочки. Неутомимый и непосредственный, искренне преданный маленькой подружке, он не подделывался под её настроение, не говорил с ней взволнованно-жалобным тоном, не избегал разговоров о болезни.
— Пхэ, болит! А знаешь, как мне было больно, когда меня избил этот одноногий черт из таверны? Ни лечь, ни сесть не мог, ни ногой, ни рукой пошевелить. А я плевал на то, что больно, знал — все равно поднимусь. И ему отплачу! Ты на ноги не обращай внимания. Все думай: «Вот сейчас пошевелю ступнёй, пусть болит, а я все равно пошевелю»… Помнишь летом? Когда у тебя словно мурашки по ногам бегали? Говорил тебе — двигай ногами. А ты испугалась и давай плакать. Сказано, девчонка…
— Мне вчера было очень больно, а я не заплакала, вот как! И маме не сказала!
— А есть отказалась. Если нашего Россинанта не кормить, знаешь, что с ним будет? Упадёт на все четыре ноги и не поднимется.
— А ты покормил его сегодня?
— Ещё бы! Он только ушами поводил и поглядывал вокруг,тебя искал.
— Правда, искал?
— Знаешь, как он обрадуется, увидав тебя. Хочешь, я завтра подведу его к окну, насыплю такой холмик, чтобы повыше можно было залезть, и под самое окно… И вы будете завтракать вместе: он под окном, а ты здесь — кто больше съест. Только куда тебе! Знаю, отхлебнёшь немного бульона и скажешь, что пахнет перьями… Не голодала ты, вот что!
— Хочешь — сейчас целую чашку выпью?!
— На пари?
— На пари! На ту книжку, что Фред подарил. А что ты мне дашь?
— Я вырежу из дерева маленькую мадонну и окроплю её святой водой из часовни. Положишь её под подушку, и когда пробьёт колокол к мессе, поверяй ей самое сокровенное желание. Тётка Луиса так всегда делала, и мадонна послала ей хорошего жениха. Не сойти мне с этого места, если лгу.
Иренэ выпила чашку бульону, и Агнесса был на десятом небе от радости, обхаживала Педро, считая, что само небо послало ей этого мальчика.
— Я хочу усыновить Педро, — сказала как-то Агнесса, наблюдая за Иренэ и её маленьким другом.
— Подумайте, сестра моя, прежде чем брать на себя такую ответственность, — предостерёг падре Антонио. — У таких безродных может оказаться плохая наследственность. Сейчас он ребёнок, а когда вырастет? Хватит с вас одного креста, возложенного на ваши плечи всевышним…
— Так это всевышний так покарал меня? За какие грехи? — гневно воскликнула Агнесса. — Недугом маленького невинного ребёнка? Где же тогда его милосердие?
— Пути господни неисповедимы, женщина! — сурово остановил её падре Антонио. — Не богохульствуй и не ропщи на промысел божий. И помни: грехи наши не только в деяниях наших, они рождаются в мыслях. Загляни в собственную душу!
Фред удивился, заметив, как поникла Агнесса. Весь вечер она просидела молча, не прислушиваясь к беседе, завязавшейся между падре и её гостем.
А разговор захватил обоих. Фред проявил интерес к прошлому Каталонии, а падре Антонио с большим знанием дела рассказывал о её сложной и трагической судьбе, начиная от господства римлян, вестготов, арабов, франков, вплоть до объединения испанских земель, когда Каталония, потеряв свою самобытность, постепенно теряла и завоёванные ею права, пока не стала одной из обычных провинций Испании.
Когда наступило время прощаться, падре захотел проводить Фреда:
Вечер был ветреный, хмурый, но в воздухе уже пахло весной: травой, уже пробившейся кое-где на пригорках, набухшими на кустах почками, потеплевшей землёй.
Григорий любил эти дни ранней весны. Душа трепетала в преддверии грядущего чуда пробуждения и возрождения. Впрочем, сегодня он не замечал ничего вокруг. Его мысли всё ещё были там, возле Агнессы и Иренэ.
— Вы слишком жестоки к бедной женщине, падре, — сказал Фред, как только они вышли.
— Душа её в смятении. Мне, как духовнику, надлежит быть суровым.
— А не слишком ли тяжёлый груз вы взвалили на её плечи? Особенно теперь, когда Иренэ так плохо?
— Именно для Иренэ…
Прикуривая сигарету, Фред остановился. Мерцающий свет спички озарил лицо падре, изборождённое глубокими морщинами. Веки он опустил, словно пряча взгляд, а может, просто от огня спички или ветра, бившего прямо в лицо.
— Иренэ… Вам никогда не приходило в голову, что вы жертвуете жизнью малютки во имя обманчивой мечты?
— Цель оправдывает средства, сын мой… И тем, кто стал орудием в руках поборников веры, в свой час воздаётся сторицею.
— Даже если они не достигли того, к чему стремились, как вы, например?
— Я вас не понимаю, сын мой!
— Вы напрасно избегаете прямого ответа, падре! Сейчас я ваш союзник, разрешите не объяснять причин.
— Союзник? В чём? Союзников объединяет единое устремление, а мы с вами люди разные. Вас влечёт земное… А когда скрещиваются земные пути, рождается соперничество, недоверие, коварство.
— Как у вас с Нунке?
Падре Антонио, который шёл впереди, остановился как вкопанный, так что Фред чуть не сбил его с ног. Серп месяца неожиданно пробился сквозь тучу, на мгновение остановился, словно лодка на мели, и вдруг поплыл по широкому разводью разорванных ветром туч.
Оба собеседника остановились. Фред отлично видел, с каким напряжением вглядывается в него падре.
— Вы, сын мой, вспомнили Нунке. Где у меня гарантия, что не он уполномочил вас на этот разговор?
— Моё отношение к донье Агнессе и Иренэ. Вы могли заметить — я не безразличен к их судьбе.
— Вас связывают с ними узы земные, а они непрочны и преходящи. Обманчивая женская красота скоро вянет, земная страсть иссушает человеческое сердце, а там, где вчера был цветущий оазис, завтра мёртвая пустыня. Ни единой капли целительной влаги не обретут ваши жаждущие уста, и вы убежите на край света от того, что только вчера тешила ваш взор. Только живая вера струится неисчерпаемым источником, постепенно превращаясь в могучий поток. Не лишайте бедную женщину этого счастья! Она избрала свой путь и должна идти по нему до конца.
— Аллегории, дорогой падре, хороши, когда за ними хотят скрыть правду. Поэтому мне не нравится их язык. Я предпочитаю говорить откровенно и прямо: донья Менендос была для вас лишь орудием, а бедняжка Иренэ жертвой. Вы же, в свою очередь, стали орудием и жертвой Нунке.
— Вы второй раз упоминаете это имя. Могу я спросить, почему именно мои отношения с сеньором Нунке так вас интересуют? Вы его подчинённый, его дело ваше дело, и было бы весьма странно, если б мотивы сугубо личные толкнули вас на нарушение обязательств чести, которые всегда связывают воинов единой рати.
— Вы, падре Антонио, уклоняетесь от откровенного разговора. Тем хуже для вас. Ведь речь идёт не только об интересах Агнессы и Иренэ, а, прежде всего, о ваших собственных. Забудем, что затеяли этот разговор, и вернёмся к рассказу о кортесах. Вы говорили, что в начале восемнадцатого века кортесы были распущены специальным декретом, но этому предшествовала ожесточённая борьба каталонцев со значительно более сильной франко-кастильской армией. Неужели осада Барселоны длилась почти год, а жители сами поджигали свои дома и кидались в огонь, только бы не попасть в руки врага?
Падре Антонио, погруженный в свои мысли, не ответил. Плотнее закутавшись в плащ из грубого сукна, накинутый поверх сутаны, он быстро прошёл вперёд, словно стремясь согреться, потом круто повернул и сделал два шага навстречу Фреду.
— Хорошо, поговорим откровенно, — сказал он решительно. — Однако поклянитесь мне, что о нашей сегодняшней беседе не узнает ни одна живая душа, даже Агнесса.
— Честное слово, падре!
— К чему вы клоните и почему завели разговор о Нунке?
— Я хочу освободить Агнессу от какой бы то ни было зависимости от вас и своего шефа. Вывести её из тёмной игры.
— Почему тёмной? Повторяю: цель оправдывает средства.
— Вы, падре, не приблизились к своей цели ни на йоту. Мантия архиепископа никогда не украсит ваши плечи, ибо Нунке, которого вы так неосторожно включили в игру, уже сбросил вас со счётов как партнёра. Те небольшие пожертвования, которые с его ведома делала Агнесса, не дали вам возможности повести задуманное дело так, чтобы ваши заслуги признали и оценили. Вы не приумножили ни славы католической церкви, ни её доходов. А теперь, когда встал вопрос о том, чтобы получить у патронессы школы постоянную доверенность на право распоряжаться всем её имуществом и всеми деньгами, поступающими на её текущий счёт…
— Доверенность? Вы, верно, что-то спутали, сын мои? — В ласковом тоне падре послышалась плохо скрытая тревога.
— Я присутствовал при этом разговоре. Мистер Думбрайт настаивает, чтобы Нунке получил такую доверенность в самое ближайшее время.
— Чем объясняется такая поспешность?
— Думбрайт имеет основания опасаться, что донья Менендос попадёт под влияние человека, который воспользуется её неосведомлённостью в финансовых делах, доверчивостью, наивностью…
— Он назвал эту особу?
— Да. Её духовника.
— С вашей стороны неосторожно говорить мне это. Ведь я могу опередить Нунке!
— При одном условии: если я вам помогу!
Молчание продолжалось всего минуту, но Фреду оно показалось нескончаемо долгим.
— Каковы ваши условия, Фред? — наконец спросил Антонио. — Вы, верно, захотите получить свою долю?
— Да.
— Какую?
— Свободу для Агнессы и Иренэ. Некую сумму, которая обеспечит безбедное существование всей семье, включая Пепиту и Педро.
— Объясните, как это сделать практически?
— Паломничество в Рим, о котором давно мечтают Агнесса и Иренэ, не вызовет у Нунке подозрений, особенно если сослаться на ухудшение здоровья девочки. Вы своевременно позаботитесь о визах для всей семьи. Деньги, необходимые для этого, Агнесса предварительно переведёт в Швейцарский национальный банк. Вы поможете устроить Иренэ в санаторий, а где-нибудь поблизости поселите донью Менендос. После этого Агнесса вам выдаст доверенность на право распоряжаться её имуществом… Грубая схема, конечно, без деталей…
Даже в темноте было видно, как жадно засверкали глаза падре.
— А вы, сын мой? Вы до сих пор ни словом не обмолвились о себе…
— Я уговорю Агнессу уехать, навсегда порвать со школой, «рыцарями» и… простите, с вами, падре…
— Я не имею права нарушать тайну исповеди. Но скажу одно: она ни за что не согласится уехать без вас, Фред!
— Это я беру на себя. Агнесса уедет, и вы сможете получить сан архиепископа за заслуги перед святейшей католической церковью. Всё будет зависеть от вас!
— Вы отказываетесь от женщины, которая вас любит и которую, вероятно, любите вы, избегаете разговора о материальной компенсации. Что же вы приобретаете?
— Больше, нежели вы, падре. Значительно больше… В такие вечера мне все мерещится истинный рыцарь и неутомимый поборник справедливости — Дон-Кихот Ламанчский. И сегодня мне показалось, что я коснулся краешка его плаща. На вашей прекрасной земле я становлюсь романтиком. Вас устраивает такое объяснение?
— Вы живёте в Каталонии, а каталонцы не лишены ни здравого смысла, ни юмора. Здесь, как гласит наша поговорка, даже камни умеют обращать в хлеб.
— Итак, вы согласны на моё предложение?
— Надо подумать, взвесить все за и против… Возможно, и мне придётся надолго покинуть Испанию.
— Это только приблизит вас к Ватикану, к папе, а стало быть и к намеченной цели.
— В принципе я согласен!
— Тогда я приложу все усилия, чтобы отвлечь внимание Нунке от вопроса о доверенности. Как бы все ни сложилось, я советую поторопиться с визами, чтобы они были наготове.
— Может быть, получить визу и для вас?
— Я должен остаться, как это ни печально. А вдруг ещё какой-нибудь камень превращу в хлеб.
— Жаль, что я его не попробую…
— Вам мало того куска, который вы вырвете из-под носа у Нунке?
— Человек ненасытен, сын мой…
«А ты особенно», — подумал Фред, прощаясь с падре. Но, пожимая ему руку, только многозначительно сказал:
— Все дороги ведут в Рим. Помните это, падре!
Все, как могли, старались развлечь маленькую больную, но она лишь досадливо морщилась, а когда ей слишком докучали заботами, просто закрывала глаза, притворяясь спящей.
Лишь Педро мог вызвать подобие улыбки на губах девочки. Неутомимый и непосредственный, искренне преданный маленькой подружке, он не подделывался под её настроение, не говорил с ней взволнованно-жалобным тоном, не избегал разговоров о болезни.
— Пхэ, болит! А знаешь, как мне было больно, когда меня избил этот одноногий черт из таверны? Ни лечь, ни сесть не мог, ни ногой, ни рукой пошевелить. А я плевал на то, что больно, знал — все равно поднимусь. И ему отплачу! Ты на ноги не обращай внимания. Все думай: «Вот сейчас пошевелю ступнёй, пусть болит, а я все равно пошевелю»… Помнишь летом? Когда у тебя словно мурашки по ногам бегали? Говорил тебе — двигай ногами. А ты испугалась и давай плакать. Сказано, девчонка…
— Мне вчера было очень больно, а я не заплакала, вот как! И маме не сказала!
— А есть отказалась. Если нашего Россинанта не кормить, знаешь, что с ним будет? Упадёт на все четыре ноги и не поднимется.
— А ты покормил его сегодня?
— Ещё бы! Он только ушами поводил и поглядывал вокруг,тебя искал.
— Правда, искал?
— Знаешь, как он обрадуется, увидав тебя. Хочешь, я завтра подведу его к окну, насыплю такой холмик, чтобы повыше можно было залезть, и под самое окно… И вы будете завтракать вместе: он под окном, а ты здесь — кто больше съест. Только куда тебе! Знаю, отхлебнёшь немного бульона и скажешь, что пахнет перьями… Не голодала ты, вот что!
— Хочешь — сейчас целую чашку выпью?!
— На пари?
— На пари! На ту книжку, что Фред подарил. А что ты мне дашь?
— Я вырежу из дерева маленькую мадонну и окроплю её святой водой из часовни. Положишь её под подушку, и когда пробьёт колокол к мессе, поверяй ей самое сокровенное желание. Тётка Луиса так всегда делала, и мадонна послала ей хорошего жениха. Не сойти мне с этого места, если лгу.
Иренэ выпила чашку бульону, и Агнесса был на десятом небе от радости, обхаживала Педро, считая, что само небо послало ей этого мальчика.
— Я хочу усыновить Педро, — сказала как-то Агнесса, наблюдая за Иренэ и её маленьким другом.
— Подумайте, сестра моя, прежде чем брать на себя такую ответственность, — предостерёг падре Антонио. — У таких безродных может оказаться плохая наследственность. Сейчас он ребёнок, а когда вырастет? Хватит с вас одного креста, возложенного на ваши плечи всевышним…
— Так это всевышний так покарал меня? За какие грехи? — гневно воскликнула Агнесса. — Недугом маленького невинного ребёнка? Где же тогда его милосердие?
— Пути господни неисповедимы, женщина! — сурово остановил её падре Антонио. — Не богохульствуй и не ропщи на промысел божий. И помни: грехи наши не только в деяниях наших, они рождаются в мыслях. Загляни в собственную душу!
Фред удивился, заметив, как поникла Агнесса. Весь вечер она просидела молча, не прислушиваясь к беседе, завязавшейся между падре и её гостем.
А разговор захватил обоих. Фред проявил интерес к прошлому Каталонии, а падре Антонио с большим знанием дела рассказывал о её сложной и трагической судьбе, начиная от господства римлян, вестготов, арабов, франков, вплоть до объединения испанских земель, когда Каталония, потеряв свою самобытность, постепенно теряла и завоёванные ею права, пока не стала одной из обычных провинций Испании.
Когда наступило время прощаться, падре захотел проводить Фреда:
Вечер был ветреный, хмурый, но в воздухе уже пахло весной: травой, уже пробившейся кое-где на пригорках, набухшими на кустах почками, потеплевшей землёй.
Григорий любил эти дни ранней весны. Душа трепетала в преддверии грядущего чуда пробуждения и возрождения. Впрочем, сегодня он не замечал ничего вокруг. Его мысли всё ещё были там, возле Агнессы и Иренэ.
— Вы слишком жестоки к бедной женщине, падре, — сказал Фред, как только они вышли.
— Душа её в смятении. Мне, как духовнику, надлежит быть суровым.
— А не слишком ли тяжёлый груз вы взвалили на её плечи? Особенно теперь, когда Иренэ так плохо?
— Именно для Иренэ…
Прикуривая сигарету, Фред остановился. Мерцающий свет спички озарил лицо падре, изборождённое глубокими морщинами. Веки он опустил, словно пряча взгляд, а может, просто от огня спички или ветра, бившего прямо в лицо.
— Иренэ… Вам никогда не приходило в голову, что вы жертвуете жизнью малютки во имя обманчивой мечты?
— Цель оправдывает средства, сын мой… И тем, кто стал орудием в руках поборников веры, в свой час воздаётся сторицею.
— Даже если они не достигли того, к чему стремились, как вы, например?
— Я вас не понимаю, сын мой!
— Вы напрасно избегаете прямого ответа, падре! Сейчас я ваш союзник, разрешите не объяснять причин.
— Союзник? В чём? Союзников объединяет единое устремление, а мы с вами люди разные. Вас влечёт земное… А когда скрещиваются земные пути, рождается соперничество, недоверие, коварство.
— Как у вас с Нунке?
Падре Антонио, который шёл впереди, остановился как вкопанный, так что Фред чуть не сбил его с ног. Серп месяца неожиданно пробился сквозь тучу, на мгновение остановился, словно лодка на мели, и вдруг поплыл по широкому разводью разорванных ветром туч.
Оба собеседника остановились. Фред отлично видел, с каким напряжением вглядывается в него падре.
— Вы, сын мой, вспомнили Нунке. Где у меня гарантия, что не он уполномочил вас на этот разговор?
— Моё отношение к донье Агнессе и Иренэ. Вы могли заметить — я не безразличен к их судьбе.
— Вас связывают с ними узы земные, а они непрочны и преходящи. Обманчивая женская красота скоро вянет, земная страсть иссушает человеческое сердце, а там, где вчера был цветущий оазис, завтра мёртвая пустыня. Ни единой капли целительной влаги не обретут ваши жаждущие уста, и вы убежите на край света от того, что только вчера тешила ваш взор. Только живая вера струится неисчерпаемым источником, постепенно превращаясь в могучий поток. Не лишайте бедную женщину этого счастья! Она избрала свой путь и должна идти по нему до конца.
— Аллегории, дорогой падре, хороши, когда за ними хотят скрыть правду. Поэтому мне не нравится их язык. Я предпочитаю говорить откровенно и прямо: донья Менендос была для вас лишь орудием, а бедняжка Иренэ жертвой. Вы же, в свою очередь, стали орудием и жертвой Нунке.
— Вы второй раз упоминаете это имя. Могу я спросить, почему именно мои отношения с сеньором Нунке так вас интересуют? Вы его подчинённый, его дело ваше дело, и было бы весьма странно, если б мотивы сугубо личные толкнули вас на нарушение обязательств чести, которые всегда связывают воинов единой рати.
— Вы, падре Антонио, уклоняетесь от откровенного разговора. Тем хуже для вас. Ведь речь идёт не только об интересах Агнессы и Иренэ, а, прежде всего, о ваших собственных. Забудем, что затеяли этот разговор, и вернёмся к рассказу о кортесах. Вы говорили, что в начале восемнадцатого века кортесы были распущены специальным декретом, но этому предшествовала ожесточённая борьба каталонцев со значительно более сильной франко-кастильской армией. Неужели осада Барселоны длилась почти год, а жители сами поджигали свои дома и кидались в огонь, только бы не попасть в руки врага?
Падре Антонио, погруженный в свои мысли, не ответил. Плотнее закутавшись в плащ из грубого сукна, накинутый поверх сутаны, он быстро прошёл вперёд, словно стремясь согреться, потом круто повернул и сделал два шага навстречу Фреду.
— Хорошо, поговорим откровенно, — сказал он решительно. — Однако поклянитесь мне, что о нашей сегодняшней беседе не узнает ни одна живая душа, даже Агнесса.
— Честное слово, падре!
— К чему вы клоните и почему завели разговор о Нунке?
— Я хочу освободить Агнессу от какой бы то ни было зависимости от вас и своего шефа. Вывести её из тёмной игры.
— Почему тёмной? Повторяю: цель оправдывает средства.
— Вы, падре, не приблизились к своей цели ни на йоту. Мантия архиепископа никогда не украсит ваши плечи, ибо Нунке, которого вы так неосторожно включили в игру, уже сбросил вас со счётов как партнёра. Те небольшие пожертвования, которые с его ведома делала Агнесса, не дали вам возможности повести задуманное дело так, чтобы ваши заслуги признали и оценили. Вы не приумножили ни славы католической церкви, ни её доходов. А теперь, когда встал вопрос о том, чтобы получить у патронессы школы постоянную доверенность на право распоряжаться всем её имуществом и всеми деньгами, поступающими на её текущий счёт…
— Доверенность? Вы, верно, что-то спутали, сын мои? — В ласковом тоне падре послышалась плохо скрытая тревога.
— Я присутствовал при этом разговоре. Мистер Думбрайт настаивает, чтобы Нунке получил такую доверенность в самое ближайшее время.
— Чем объясняется такая поспешность?
— Думбрайт имеет основания опасаться, что донья Менендос попадёт под влияние человека, который воспользуется её неосведомлённостью в финансовых делах, доверчивостью, наивностью…
— Он назвал эту особу?
— Да. Её духовника.
— С вашей стороны неосторожно говорить мне это. Ведь я могу опередить Нунке!
— При одном условии: если я вам помогу!
Молчание продолжалось всего минуту, но Фреду оно показалось нескончаемо долгим.
— Каковы ваши условия, Фред? — наконец спросил Антонио. — Вы, верно, захотите получить свою долю?
— Да.
— Какую?
— Свободу для Агнессы и Иренэ. Некую сумму, которая обеспечит безбедное существование всей семье, включая Пепиту и Педро.
— Объясните, как это сделать практически?
— Паломничество в Рим, о котором давно мечтают Агнесса и Иренэ, не вызовет у Нунке подозрений, особенно если сослаться на ухудшение здоровья девочки. Вы своевременно позаботитесь о визах для всей семьи. Деньги, необходимые для этого, Агнесса предварительно переведёт в Швейцарский национальный банк. Вы поможете устроить Иренэ в санаторий, а где-нибудь поблизости поселите донью Менендос. После этого Агнесса вам выдаст доверенность на право распоряжаться её имуществом… Грубая схема, конечно, без деталей…
Даже в темноте было видно, как жадно засверкали глаза падре.
— А вы, сын мой? Вы до сих пор ни словом не обмолвились о себе…
— Я уговорю Агнессу уехать, навсегда порвать со школой, «рыцарями» и… простите, с вами, падре…
— Я не имею права нарушать тайну исповеди. Но скажу одно: она ни за что не согласится уехать без вас, Фред!
— Это я беру на себя. Агнесса уедет, и вы сможете получить сан архиепископа за заслуги перед святейшей католической церковью. Всё будет зависеть от вас!
— Вы отказываетесь от женщины, которая вас любит и которую, вероятно, любите вы, избегаете разговора о материальной компенсации. Что же вы приобретаете?
— Больше, нежели вы, падре. Значительно больше… В такие вечера мне все мерещится истинный рыцарь и неутомимый поборник справедливости — Дон-Кихот Ламанчский. И сегодня мне показалось, что я коснулся краешка его плаща. На вашей прекрасной земле я становлюсь романтиком. Вас устраивает такое объяснение?
— Вы живёте в Каталонии, а каталонцы не лишены ни здравого смысла, ни юмора. Здесь, как гласит наша поговорка, даже камни умеют обращать в хлеб.
— Итак, вы согласны на моё предложение?
— Надо подумать, взвесить все за и против… Возможно, и мне придётся надолго покинуть Испанию.
— Это только приблизит вас к Ватикану, к папе, а стало быть и к намеченной цели.
— В принципе я согласен!
— Тогда я приложу все усилия, чтобы отвлечь внимание Нунке от вопроса о доверенности. Как бы все ни сложилось, я советую поторопиться с визами, чтобы они были наготове.
— Может быть, получить визу и для вас?
— Я должен остаться, как это ни печально. А вдруг ещё какой-нибудь камень превращу в хлеб.
— Жаль, что я его не попробую…
— Вам мало того куска, который вы вырвете из-под носа у Нунке?
— Человек ненасытен, сын мой…
«А ты особенно», — подумал Фред, прощаясь с падре. Но, пожимая ему руку, только многозначительно сказал:
— Все дороги ведут в Рим. Помните это, падре!
ЗА СЕМЬЮ ВЕТРАМИ
А пока дороги вели не дальше Фигераса.
Оставив Шульца на окраине города, у домика, спрятавшегося в глубине сада, Нунке и Агнесса направились к центральной улице, где размещались магазины и немногочисленные городские учреждения.
Молодая женщина, такая оживлённая несколько минут назад, сидела теперь неподвижно, уставясь в ветровое стекло машины, и на замечания и вопросы Нунке отвечала коротко, иной раз даже невпопад, полностью сосредоточившись на том, чтобы не оглянуться назад, на таинственный дом, возле которого, ничего не объяснив, чуть ли не на ходу выскочил из машины Фред Кто живёт в этом доме? Почему Фред никогда не говорил, что у него в городе есть друзья? Может быть, спросить у Нунке? Нет, нет! Ни в коем случае! Он не из тех, кому можно разрешить читать в своём сердце. Ещё станет смеяться, подумает, что она…
Слово «ревнует» Агнесса не решилась произнести даже мысленно, пряча от самой себя чувство, разрывавшее ей сердце, туманившее мозг. А ведь ей сейчас надо быть особенно спокойной, рассудительной, чтобы выполнить все приказания падре. Как же избавиться от начальника школы хоть на минутку?
Агнесса искоса взглянула на холёные, но сильные руки Нунке, уверенно лежавшие на руле. Из таких рук не вырваться, они крепко держат то, что в них попало. Будь рядом Фред, он бы помог… а теперь? Агнесса даже не сможет подняться по лестнице в контору, так отяжелели ноги, а руки холодны, как две ледышки кажется, вся кровь отхлынула к сердцу и мозгу. Нет, сегодня она не способна на это. А может быть, и вовсе не решится на такой шаг!.. Верно, так уж суждено ей и бедняжке Иренэ…
И вдруг перед глазами матери возникает лицо девочки. Оно как бы вырисовывается на ветровом стекле: возбуждённое, с сияющими глазами. Каждая чёрточка дорогого, милого личика излучает радость… Надо было молчать, молчать и ничего не говорить, ничего не обещать. Это падре обмолвился неосторожным словом о поездке в Рим. Ох, зачем же ты лукавишь сама с собой! Ведь и ты тогда не выдержала! Словно бурный горный поток, ринулись из твоего сердца и смех, и слезы вперемежку со словами…
Лишить Иренэ этой радости, этой надежды? Никогда! Ни за что! Это значит убить тебя, моя крошечка, собственными руками отнять у тебя жизнь! Ведь невозможно жить без надежды!..
Отчаянное желание спасти своё дитя придаёт Агнессе сил. Снова глаза её блестят, на губах играет улыбка.
— Герр Нунке, — она поворачивает улыбающееся лицо к своему спутнику, — может, мы хоть на полчасика отложим наши скучные дела. Что, если нам немного посидеть в кафе? Я совсем одичала в своём углу! Так хочется побыть среди людей.
Нунке удивлённо глядит на Агнессу, но взор её так ясен, на губах такая милая смущённая улыбка, что ни малейшего подозрения не закрадывается в его сердце. К тому же женщина элегантно одета, хороша собой. С такой не стыдно показаться в городском обществе.
— К вашим услугам, милая патронесса! — говорит Нунке после минутного колебания. — Приказывайте, где остановить машину.
— Вот тебе и на! Спрашивать у меня, затворницы! Я ведь здесь ничего не знаю, только несколько магазинов и контору банка. Распоряжайтесь сами! Конечно, чтобы место было приличное.
— Что же, пировать так пировать, — улыбнулся начальник школы. — Остановим свой выбор на «Эльдорадо», это в нескольких кварталах отсюда. — Нунке самому начинает нравиться эта, как он мысленно называет её, авантюра, и он чуть сбавляет скорость они уже в центре города.
На что надеется Агнесса? Просто хочет оттянуть время? Отдалить ту неприятную минуту, когда они вдвоём с начальником школы войдут в мрачную контору мадридского филиала банка, чтобы урегулировать некоторые финансовые дела?
Нет, действиями молодой женщины руководит сейчас расчёт, хоть и не точный, а всё же расчёт. Она знает: в двенадцать часов весь бомонд города, все модницы высыпают на главную улицу, чтобы пройтись, показать себя, поглядеть на других, встретить знакомых, выпить чашечку кофе с пирожными дона Альвареса, короля местных кондитеров. Верно, Изабелла, пассия Нунке, о которой рассказывал Воронов, тоже не усидит дома этим весенним солнечным днём… Встретиться бы с ней, только бы встретиться!.. Изабелла не из тех, кто позволит своему возлюбленному появиться с другой женщиной.
В кафе и впрямь собралось большое общество. Проходя между столиками, Агнесса невольно оперлась на руку своего спутника. Перед глазами у неё все кружилось, лица расплывались в каком-то призрачном тумане. Сказывалось то, что она действительно давно не бывала среди множества незнакомых людей. Чтобы скрыть смущение, женщина опустила ресницы. Теперь она видела только проход межцу столиками, показавшийся ей неимоверно узким и длинным, да носки своих туфель, и потому не заметила, с каким интересом осматривают её присутствующие: мужчины явно любуясь, женщины с враждебной, едва скрываемой завистью.
Зато Нунке отлично оценил взгляды, направленные на его спутницу, и авантюра с поездкой в кафе показалась ему ещё привлекательнее.
«Появиться в обществе красивой женщины — это поднять собственный престиж, — подумал он. — Полезное можно сочетать с приятным. Напрасно я до сих пор пренебрегал такой возможностью. Правда, с Изабеллой дальше кабаре не сунешься. Как ни старается она выглядеть настоящей сеньорой, но что-то от бывшей певички второразрядного мюзик-холла нет-нет, да и прорвётся. Это как клеймо, навсегда оставляющее след… Странно: посмотришь на патронессу, никогда не скажешь, что Менендос привёз её откуда-то из табора. Статная, горделивая, движения и речь сдержанны и одновременно естественны. Возможно, у цыганок, привыкших к простору, свободе, это в крови. Грациозность дикого животного, вынужденного приспособить каждый свой мускул для самозащиты. И вот такую полудикарку, не испорченную цивилизацией, вырвать прямо из почвы, как сделал это Менендос, и привить ей манеры…»
— Пожалуйста, уважаемый сеньор и глубокоуважаемая сеньора! Здесь вам будет уютно, — прервал раздумья Нунке официант, указывая на свободный столик.
Только опустившись на стул, Агнесса подняла глаза и, пока Нунке заказывал кофе и пирожные, внимательным взглядом обежала лица присутствующих. Никого, похожего на Изабеллу, которую она, правда, никогда не видела, но хорошо представляла по словам Воронова!
«Нашему шефу недостаёт вкуса, — пояснил генерал. — Понимаете, его пассия недурна, только всего у неё сверх меры. Одно слово, сеньора „Чересчур“! Правда, я придумал ей неплохое имя?»
Агнесса тогда посмеялась, не думая, что когда-нибудь придётся воспользоваться этим словесньм портретом, обновлять его в памяти, напрягая для этого все своё воображение. Минуту назад казалось, что она сразу узнает Изабеллу, но теперь в этом людском водовороте…
И вдруг словно электрическая искра пробежала по всему телу, — ещё не разглядев хорошенько, Агнесса уже чувствовала: в дверях стоит она!
Женщине, появившейся между столиками, и впрямь больше всего подходило имя, данное Вороновым. Одета она была чересчур модно, короткие, окрашенные хной волосы казались чересчур рыжими для смуглой кожи и угольно-чёрных бровей, губы — чересчур красными, жемчужины в колье чересчур крупными для нагуральных.
И впрямь сеньора «Чересчур»! Изабелла!
Лишь скользнув взглядом по фигуре Нунке, большие чёрные глаза женщины впились в лицо Агнессы.
— Герр Нунке, посмотрите, какая красавица, и почему-то смотрит на нас… Может быть, ваша знакомая? — Агнесса изо всех сил старалась казаться беззаботной, но в голосе её слышалось замешательство: горячий взгляд Изабеллы пронзал её насквозь.
Рука Нунке с чашечкой кофе замерла у рта. Нунке собирался зайти к Изабелле вечером, как обычно, когда он бывал в городе, и её появление в кафе теперь было для него полной неожиданностью.
— Будьте же внимательны! Если это в самом деле ваша знакомая, пригласите к нашему столику! Иначе она подумает о нас бог знает что! — настаивала Агнесса.
Нунке, растерявшийся было вначале, уже овладел собой. Вскочив с места, он помахал Изабелле рукой и с радостной улыбкой поспешил ей навстречу.
Сойдясь в проходе, оба на миг остановились. Агнесса видела, как Изабелла гневно что-то прошептала, а Нунке, подавшись всем корпусом вперёд, очевидно, извинялся. Затем, пропустив свою даму вперёд и поддерживая её под локоть, повёл к столику.
— Разрешите представить: донья Менендос, патронесса школы, в которой я имею честь служить… А это моя давняя знакомая и добрый друг, донья Изабелла. Счастливый случай неожиданно привёл её в кафе, и я буду очень рад…
— Действительно счастливый случай! Если бы не ваша машина, стоящая у входа, ваша, как вы говорите, давняя знакомая так и не узнала бы, что вы в городе, — едко прервала Нунке Изабелла и, повернувшись к Агнессе, прибавила:
— Нет, нет, только мы, женщины, умеем ценить старую дружбу! Не так ли?
— Я лучшего мнения о мужчинах, — улыбнулась Агнесса. — Мы с герром Нунке тоже давно знакомы, и мне кажется…
— Что же, тогда вам повезло больше, чем мне! нетерпеливо прервала Изабелла, с иронией делая ударение на слове «вам».
— Вы не дослушали меня, — спокойно объяснила Агнесса. — С вашим знакомым мы соседи и часто встречаемся по делам. Уверяю вас, герр Нунке никогда не давал мне повода бояться, что его приязнь… его доброе отношение…
Изабелла метнула гневный взгляд в сторону Нунке и принуждённо рассмеялась.
— О, не будем говорить о добродетелях нашего общего друга! А то может статься, что он и сам в них уверует. Да, да, я знаю мужчин… Им только дай повод, и они зазнаются, станут неблагодарны, невнимательны…
Пододвигая Изабелле кофе и печенье, Нунке попробовал обратить разговор в шутку:
— Вот наглядное опровержение ваших выводов, Изабелла: кажется, ваше любимое, миндальное? Как видите, я хорошо помню вкусы своих друзей…
— Вы собираетесь так легко искупить свою вину? Я же говорила, он зазнается.
— Я готов искупить свою вину и даже понести самое тяжёлое наказание…
— Нунке склонил голову с наигранной покорностью.
— Донья Менендос, какую кару можно мне придумать?
— Женщина должна быть милосердна…
— Но я не из милосердных! А потому, герр Нунке, беру вас на весь сегодняшний день под арест. В плен, как говорится.
— О, это будет сладкий плен.
— Я не шучу, имейте в виду! Сегодня у меня собирается маленькое общество, и вам придётся вместе со мной развлекать гостей.
— Самое большое через час я буду целиком в вашем распоряжении.
— Не забывайте, вы у меня под арестом!
— Герр Нунке, — вмешалась Агнесса, скрывая внутреннее волнение, — а почему бы нам не поступить так: денежные дела я урегулирую сама, а что касается документов, о которых мы с вами говорили, то я попрошу управляющего банком все подготовить и в следующий наш приезд… Когда вы думаете быть в Фигерасе?
— Я хотел бы уладить все сегодня, — неуверенно начал Нунке, но Изабелла капризно воскликнула:
— Вы у меня под арестом, и вашей персоной распоряжаюсь теперь я. Если донья Менендос говорит, что может все сделать одна… Верно ведь? Я правильно вас поняла?
Изабелла повернулась к Агнессе, глядя на неё ещё с недоверием, но уже готовая к примирению, если та ответит так, как надо.
— Конечно, верно. Получить деньги на школьные нужды не такая уж мудрёная вещь. Ну, а обо всём остальном… боже, неужели это столь срочно! Мой покойный муж тоже был деловым человеком, но стоило мне захотеть поехать куда-нибудь или развлечься, он в тот же миг забывал о своих противных делах… И, честное слово, меня это радовало больше, чем подарки и драгоценности, которые муж привозил из Мадрида, когда отлучался туда.
— Решено: вы мой пленник, и я вас не отпускаю! чересчур громко воскликнула Изабелла и захлопала в ладоши.
Заметив, что на них обращают внимание, Нунке поморщился.
— Хорошо. Согласен, согласен. Принимаю все ваши условия, Изабелла! — поспешил согласиться он.
Агнесса поднялась.
— Тогда я сейчас же пойду. Очень рада была с вами познакомиться, донья Изабелла! До скорого свидания, герр Нунке! Надеюсь, в плену с вами будут обращаться не слишком сурово.
Радуясь, что ей удалось, избавиться от начальника школы, Агнесса хотела уйти, но Нунке задержал её.
— Минуточку! Я не могу свалить на вас одну все дела! Это не по-джентльменски, да и опасно: сумма большая, а по городу шатается всякий сброд… Как же быть? Ага! Разрешите оставить вас одних буквально на четверть часа… Пять минут, чтобы заехать за Фредом, пять, чтобы привезти его сюда. Остальное время на непредвиденные в дороге обстоятельства… Только сделав это, я буду спокоен: у доньи Менендос будет хороший советчик, чичероне, защитник…
— Прекрасно! — щеки Агнессы покрылись лёгким румянцем. — С Шульцем я и впрямь буду чувствовать себя увереннее… Донья Изабелла, смилуйтесь над своим пленником и подарите ему пятнадцать минут свободы. Гарантирую, он не сбежит!
Оставив Шульца на окраине города, у домика, спрятавшегося в глубине сада, Нунке и Агнесса направились к центральной улице, где размещались магазины и немногочисленные городские учреждения.
Молодая женщина, такая оживлённая несколько минут назад, сидела теперь неподвижно, уставясь в ветровое стекло машины, и на замечания и вопросы Нунке отвечала коротко, иной раз даже невпопад, полностью сосредоточившись на том, чтобы не оглянуться назад, на таинственный дом, возле которого, ничего не объяснив, чуть ли не на ходу выскочил из машины Фред Кто живёт в этом доме? Почему Фред никогда не говорил, что у него в городе есть друзья? Может быть, спросить у Нунке? Нет, нет! Ни в коем случае! Он не из тех, кому можно разрешить читать в своём сердце. Ещё станет смеяться, подумает, что она…
Слово «ревнует» Агнесса не решилась произнести даже мысленно, пряча от самой себя чувство, разрывавшее ей сердце, туманившее мозг. А ведь ей сейчас надо быть особенно спокойной, рассудительной, чтобы выполнить все приказания падре. Как же избавиться от начальника школы хоть на минутку?
Агнесса искоса взглянула на холёные, но сильные руки Нунке, уверенно лежавшие на руле. Из таких рук не вырваться, они крепко держат то, что в них попало. Будь рядом Фред, он бы помог… а теперь? Агнесса даже не сможет подняться по лестнице в контору, так отяжелели ноги, а руки холодны, как две ледышки кажется, вся кровь отхлынула к сердцу и мозгу. Нет, сегодня она не способна на это. А может быть, и вовсе не решится на такой шаг!.. Верно, так уж суждено ей и бедняжке Иренэ…
И вдруг перед глазами матери возникает лицо девочки. Оно как бы вырисовывается на ветровом стекле: возбуждённое, с сияющими глазами. Каждая чёрточка дорогого, милого личика излучает радость… Надо было молчать, молчать и ничего не говорить, ничего не обещать. Это падре обмолвился неосторожным словом о поездке в Рим. Ох, зачем же ты лукавишь сама с собой! Ведь и ты тогда не выдержала! Словно бурный горный поток, ринулись из твоего сердца и смех, и слезы вперемежку со словами…
Лишить Иренэ этой радости, этой надежды? Никогда! Ни за что! Это значит убить тебя, моя крошечка, собственными руками отнять у тебя жизнь! Ведь невозможно жить без надежды!..
Отчаянное желание спасти своё дитя придаёт Агнессе сил. Снова глаза её блестят, на губах играет улыбка.
— Герр Нунке, — она поворачивает улыбающееся лицо к своему спутнику, — может, мы хоть на полчасика отложим наши скучные дела. Что, если нам немного посидеть в кафе? Я совсем одичала в своём углу! Так хочется побыть среди людей.
Нунке удивлённо глядит на Агнессу, но взор её так ясен, на губах такая милая смущённая улыбка, что ни малейшего подозрения не закрадывается в его сердце. К тому же женщина элегантно одета, хороша собой. С такой не стыдно показаться в городском обществе.
— К вашим услугам, милая патронесса! — говорит Нунке после минутного колебания. — Приказывайте, где остановить машину.
— Вот тебе и на! Спрашивать у меня, затворницы! Я ведь здесь ничего не знаю, только несколько магазинов и контору банка. Распоряжайтесь сами! Конечно, чтобы место было приличное.
— Что же, пировать так пировать, — улыбнулся начальник школы. — Остановим свой выбор на «Эльдорадо», это в нескольких кварталах отсюда. — Нунке самому начинает нравиться эта, как он мысленно называет её, авантюра, и он чуть сбавляет скорость они уже в центре города.
На что надеется Агнесса? Просто хочет оттянуть время? Отдалить ту неприятную минуту, когда они вдвоём с начальником школы войдут в мрачную контору мадридского филиала банка, чтобы урегулировать некоторые финансовые дела?
Нет, действиями молодой женщины руководит сейчас расчёт, хоть и не точный, а всё же расчёт. Она знает: в двенадцать часов весь бомонд города, все модницы высыпают на главную улицу, чтобы пройтись, показать себя, поглядеть на других, встретить знакомых, выпить чашечку кофе с пирожными дона Альвареса, короля местных кондитеров. Верно, Изабелла, пассия Нунке, о которой рассказывал Воронов, тоже не усидит дома этим весенним солнечным днём… Встретиться бы с ней, только бы встретиться!.. Изабелла не из тех, кто позволит своему возлюбленному появиться с другой женщиной.
В кафе и впрямь собралось большое общество. Проходя между столиками, Агнесса невольно оперлась на руку своего спутника. Перед глазами у неё все кружилось, лица расплывались в каком-то призрачном тумане. Сказывалось то, что она действительно давно не бывала среди множества незнакомых людей. Чтобы скрыть смущение, женщина опустила ресницы. Теперь она видела только проход межцу столиками, показавшийся ей неимоверно узким и длинным, да носки своих туфель, и потому не заметила, с каким интересом осматривают её присутствующие: мужчины явно любуясь, женщины с враждебной, едва скрываемой завистью.
Зато Нунке отлично оценил взгляды, направленные на его спутницу, и авантюра с поездкой в кафе показалась ему ещё привлекательнее.
«Появиться в обществе красивой женщины — это поднять собственный престиж, — подумал он. — Полезное можно сочетать с приятным. Напрасно я до сих пор пренебрегал такой возможностью. Правда, с Изабеллой дальше кабаре не сунешься. Как ни старается она выглядеть настоящей сеньорой, но что-то от бывшей певички второразрядного мюзик-холла нет-нет, да и прорвётся. Это как клеймо, навсегда оставляющее след… Странно: посмотришь на патронессу, никогда не скажешь, что Менендос привёз её откуда-то из табора. Статная, горделивая, движения и речь сдержанны и одновременно естественны. Возможно, у цыганок, привыкших к простору, свободе, это в крови. Грациозность дикого животного, вынужденного приспособить каждый свой мускул для самозащиты. И вот такую полудикарку, не испорченную цивилизацией, вырвать прямо из почвы, как сделал это Менендос, и привить ей манеры…»
— Пожалуйста, уважаемый сеньор и глубокоуважаемая сеньора! Здесь вам будет уютно, — прервал раздумья Нунке официант, указывая на свободный столик.
Только опустившись на стул, Агнесса подняла глаза и, пока Нунке заказывал кофе и пирожные, внимательным взглядом обежала лица присутствующих. Никого, похожего на Изабеллу, которую она, правда, никогда не видела, но хорошо представляла по словам Воронова!
«Нашему шефу недостаёт вкуса, — пояснил генерал. — Понимаете, его пассия недурна, только всего у неё сверх меры. Одно слово, сеньора „Чересчур“! Правда, я придумал ей неплохое имя?»
Агнесса тогда посмеялась, не думая, что когда-нибудь придётся воспользоваться этим словесньм портретом, обновлять его в памяти, напрягая для этого все своё воображение. Минуту назад казалось, что она сразу узнает Изабеллу, но теперь в этом людском водовороте…
И вдруг словно электрическая искра пробежала по всему телу, — ещё не разглядев хорошенько, Агнесса уже чувствовала: в дверях стоит она!
Женщине, появившейся между столиками, и впрямь больше всего подходило имя, данное Вороновым. Одета она была чересчур модно, короткие, окрашенные хной волосы казались чересчур рыжими для смуглой кожи и угольно-чёрных бровей, губы — чересчур красными, жемчужины в колье чересчур крупными для нагуральных.
И впрямь сеньора «Чересчур»! Изабелла!
Лишь скользнув взглядом по фигуре Нунке, большие чёрные глаза женщины впились в лицо Агнессы.
— Герр Нунке, посмотрите, какая красавица, и почему-то смотрит на нас… Может быть, ваша знакомая? — Агнесса изо всех сил старалась казаться беззаботной, но в голосе её слышалось замешательство: горячий взгляд Изабеллы пронзал её насквозь.
Рука Нунке с чашечкой кофе замерла у рта. Нунке собирался зайти к Изабелле вечером, как обычно, когда он бывал в городе, и её появление в кафе теперь было для него полной неожиданностью.
— Будьте же внимательны! Если это в самом деле ваша знакомая, пригласите к нашему столику! Иначе она подумает о нас бог знает что! — настаивала Агнесса.
Нунке, растерявшийся было вначале, уже овладел собой. Вскочив с места, он помахал Изабелле рукой и с радостной улыбкой поспешил ей навстречу.
Сойдясь в проходе, оба на миг остановились. Агнесса видела, как Изабелла гневно что-то прошептала, а Нунке, подавшись всем корпусом вперёд, очевидно, извинялся. Затем, пропустив свою даму вперёд и поддерживая её под локоть, повёл к столику.
— Разрешите представить: донья Менендос, патронесса школы, в которой я имею честь служить… А это моя давняя знакомая и добрый друг, донья Изабелла. Счастливый случай неожиданно привёл её в кафе, и я буду очень рад…
— Действительно счастливый случай! Если бы не ваша машина, стоящая у входа, ваша, как вы говорите, давняя знакомая так и не узнала бы, что вы в городе, — едко прервала Нунке Изабелла и, повернувшись к Агнессе, прибавила:
— Нет, нет, только мы, женщины, умеем ценить старую дружбу! Не так ли?
— Я лучшего мнения о мужчинах, — улыбнулась Агнесса. — Мы с герром Нунке тоже давно знакомы, и мне кажется…
— Что же, тогда вам повезло больше, чем мне! нетерпеливо прервала Изабелла, с иронией делая ударение на слове «вам».
— Вы не дослушали меня, — спокойно объяснила Агнесса. — С вашим знакомым мы соседи и часто встречаемся по делам. Уверяю вас, герр Нунке никогда не давал мне повода бояться, что его приязнь… его доброе отношение…
Изабелла метнула гневный взгляд в сторону Нунке и принуждённо рассмеялась.
— О, не будем говорить о добродетелях нашего общего друга! А то может статься, что он и сам в них уверует. Да, да, я знаю мужчин… Им только дай повод, и они зазнаются, станут неблагодарны, невнимательны…
Пододвигая Изабелле кофе и печенье, Нунке попробовал обратить разговор в шутку:
— Вот наглядное опровержение ваших выводов, Изабелла: кажется, ваше любимое, миндальное? Как видите, я хорошо помню вкусы своих друзей…
— Вы собираетесь так легко искупить свою вину? Я же говорила, он зазнается.
— Я готов искупить свою вину и даже понести самое тяжёлое наказание…
— Нунке склонил голову с наигранной покорностью.
— Донья Менендос, какую кару можно мне придумать?
— Женщина должна быть милосердна…
— Но я не из милосердных! А потому, герр Нунке, беру вас на весь сегодняшний день под арест. В плен, как говорится.
— О, это будет сладкий плен.
— Я не шучу, имейте в виду! Сегодня у меня собирается маленькое общество, и вам придётся вместе со мной развлекать гостей.
— Самое большое через час я буду целиком в вашем распоряжении.
— Не забывайте, вы у меня под арестом!
— Герр Нунке, — вмешалась Агнесса, скрывая внутреннее волнение, — а почему бы нам не поступить так: денежные дела я урегулирую сама, а что касается документов, о которых мы с вами говорили, то я попрошу управляющего банком все подготовить и в следующий наш приезд… Когда вы думаете быть в Фигерасе?
— Я хотел бы уладить все сегодня, — неуверенно начал Нунке, но Изабелла капризно воскликнула:
— Вы у меня под арестом, и вашей персоной распоряжаюсь теперь я. Если донья Менендос говорит, что может все сделать одна… Верно ведь? Я правильно вас поняла?
Изабелла повернулась к Агнессе, глядя на неё ещё с недоверием, но уже готовая к примирению, если та ответит так, как надо.
— Конечно, верно. Получить деньги на школьные нужды не такая уж мудрёная вещь. Ну, а обо всём остальном… боже, неужели это столь срочно! Мой покойный муж тоже был деловым человеком, но стоило мне захотеть поехать куда-нибудь или развлечься, он в тот же миг забывал о своих противных делах… И, честное слово, меня это радовало больше, чем подарки и драгоценности, которые муж привозил из Мадрида, когда отлучался туда.
— Решено: вы мой пленник, и я вас не отпускаю! чересчур громко воскликнула Изабелла и захлопала в ладоши.
Заметив, что на них обращают внимание, Нунке поморщился.
— Хорошо. Согласен, согласен. Принимаю все ваши условия, Изабелла! — поспешил согласиться он.
Агнесса поднялась.
— Тогда я сейчас же пойду. Очень рада была с вами познакомиться, донья Изабелла! До скорого свидания, герр Нунке! Надеюсь, в плену с вами будут обращаться не слишком сурово.
Радуясь, что ей удалось, избавиться от начальника школы, Агнесса хотела уйти, но Нунке задержал её.
— Минуточку! Я не могу свалить на вас одну все дела! Это не по-джентльменски, да и опасно: сумма большая, а по городу шатается всякий сброд… Как же быть? Ага! Разрешите оставить вас одних буквально на четверть часа… Пять минут, чтобы заехать за Фредом, пять, чтобы привезти его сюда. Остальное время на непредвиденные в дороге обстоятельства… Только сделав это, я буду спокоен: у доньи Менендос будет хороший советчик, чичероне, защитник…
— Прекрасно! — щеки Агнессы покрылись лёгким румянцем. — С Шульцем я и впрямь буду чувствовать себя увереннее… Донья Изабелла, смилуйтесь над своим пленником и подарите ему пятнадцать минут свободы. Гарантирую, он не сбежит!