Страница:
История стара как мир. Она кажется новой только из-за способа, которым нанесла нам вред. А началось все одиннадцать лет назад, когда Джоан развелась со мной, узнав о моей болезни. Она забрала Роджера и вернулась в свою семью, посчитав свое решение оправданным шагом. За долгие годы одиночества я приучил себя к мысли, что она была права. Вы же знаете, дети более подвержены проказе, чем взрослые.
Я твердил себе, что она развелась со мной ради Роджера – только ради него.
Впрочем, на самом деле мы не верили в это. В глубине сердца она знала, что предала меня. Наверное, тяжело прощать себя за то, что ты бросаешь в беде любимого человека – того, кто нуждался в тебе и твоей поддержке. Такой поступок разрушает самоуважение. Он, как проказа, разъедает нутро. Душа и совесть покрываются гнойными ранами. Человек становится моральным калекой. И эта участь постигла Джоан. Вот почему она начала искать духовное исцеление.
Его голос и приведенные им факты успокоили Линден. Она вдруг начала осознавать особенность его походки – вернее, ту неловкую осторожность, с которой он передвигался по комнате. Кавинант обходил кофейный столик на такой дистанции, будто тот представлял для него огромную опасность. Время от времени он осматривал свое тело, поочередно проверяя руки, ладони, стороны торса и ноги. Казалось, он выискивал какую-то рану, о которой еще ничего не знал.
Она читала о такой манере поведения. Его осмотр тела назывался ВСК – визуальным самоконтролем. Эта техника, наряду с осторожностью передвижения, являлась частью лечебной программы, которую он усвоил в лепрозории. Поскольку проказа повреждала нервы, больные часто не замечали полученных травм. Они могли удариться, обжечься, оцарапаться и порезаться, но не обратить на это внимания. И тогда необработанные раны вызывали инфекцию. Вот почему Кавинант двигался с такой нарочитой осмотрительностью, а особая расстановка мебели уменьшала риск случайных столкновений. Вот почему он регулярно осматривал себя, выискивая угрозу своему здоровью.
Это объективное профессиональное наблюдение за Кавинантом вернуло ее к привычной манере поведения. Доктор Эвери вновь вошла в свой образ. От былого нетерпения не осталось и следа. Она внимательно прислушивалась к его путаным объяснениям. Тем временем Кавинант продолжал свой рассказ:
– Сначала Джоан облюбовала психологию. Ей хотелось убедить себя, что комплекс вины порожден ее умом, а умы можно выправлять, как вывихнутые пальцы. Она меняла направления и школы, словно перчатки. Бедняжке казалось, что ее проблема имела ментальный, а не духовный характер.
Родители Джоан не одобряли увлечений дочери. Тем не менее старались сохранять терпение. Им хотелось создать для Роджера нормальную и стабильную семейную обстановку.
И вот когда они уже поверили, что их дочь преодолела кризис, она вдруг махнула рукой на научные догмы и отправилась в церковь. Какое-то время им казалось, что религия даст Джоан окончательный ответ, но вера в Бога не принесла ей облегчения. То, что хорошо для многих, часто оказывается недостаточным для решения личных проблем. К тому же болезнь Джоан уже прогрессировала. Год назад она стала фанатичной сектанткой. Забрав Роджера у родителей, она примкнула к одной из общин, где людей обучали экстазу унижения, а любовь к Богу подменяли идеей массового самоубийства.
Я представляю себе ее отчаяние… Большую часть жизни она верила, что всегда и во всем права. Но потом, после долгих лет поражений, у нее не оставалось сил для борьбы, и она отреклась от себя. Отреклась! А ради чего?
Слова об отречении не убедили Линден. В своей практике она сталкивалась с концепцией Бога не чаще, чем с понятиями добра и зла. Но страстность Кавинанта захватила бы кого угодно. Его глаза сияли от горьких слез; губы стали прямыми, как острое лезвие. И он верил в то, о чем говорил.
Наверное, Кавинант заметил ее сомнения. В его голосе появились отголоски той лютости, которую она наблюдала у Джоан.
– Я думаю, вы можете понять, через что она прошла. Для этого необязательно верить в Бога. Душа Джоан страдала от душевного недуга. А от подобных мук еще не придумали порошков и таблеток. Скорее всего, она даже не знала, что ей требовалось лечить. Она искала какую-то магию или силу, которая вошла бы в нее и уняла невыносимую боль… Испытав на себе все мази мира, человек задумывается об огне. Джоан решила сжечь свою боль. Она решила наказать себя, отречься от тела и тем самым избавиться от собственной гнили.
Его голос надломился и угас, но через несколько секунд Кавинант взял себя в руки:
– Мне тоже известно это чувство. Но она уже не могла сопротивляться Злу. Джоан открылась ему, и он увидел в ней идеальный инструмент для исполнения своих гнусных целей. Он овладел ее телом и душой, а она была так больна, что уже не понимала, для чего понадобилась ему.
«О ком он говорит? – с удивлением подумала Линден. – Кого он имеет в виду?»
– Ее родители ничего об этом не знали. Но они все больше тревожились о состоянии дочери. Шесть недель назад она разбудила их посреди ночи и начала бормотать какую-то ерунду. Джоан твердила им, что имела пророческое видение, в котором Владыка возложил на нее священную миссию. Отныне она должна была нести горе злым, смерть больным и кару неверующим. Из ее бредовых фраз родители уяснили одно – Джоан просила их позаботиться о Роджере. Потом она куда-то ушла. И с тех пор они ее больше не видели.
Через пару недель" они позвонили мне. Но в то время я ничем не мог их утешить. Сказать по правде, я даже не подозревал, что у нее возникли проблемы… А еще через две недели Джоан объявилась здесь. Проскользнув незаметно в дом, она застала меня спящим и попыталась перегрызть мне горло. Наверное, ей это удалось бы, не будь она такой истощенной и слабой. Я думаю, Джоан прошла пешком два штата.
По-видимому, Кавинант устал от бесконечного блуждания по комнате. Его руки дрожали; покрасневшие глаза придавали лицу болезненный вид. Как долго он обходился без сна и покоя? Неужели две недели? Он сел на край софы, и Линден повернулась к нему, продолжая слушать. Какой-то частью ума она уже придумывала предлог, чтобы дать ему успокаивающее лекарство.
– Мы с Биренфордом заботились о ней как могли. Я ввел его в курс дела, потому что он не только врач, но и мой друг. Джулиус считал, что я не прав, оставляя Джоан на ферме, однако оказывал мне посильную помощь и хранил молчание – до тех пор пока не проболтался вам.
Усталость высосала его злость, и последняя фраза прозвучала уныло и печально.
– Я пытался достучаться до ее разума, а он давал ей лекарства, чтобы прояснить ум и успокоить нервы. Мы кормили Джоан и по очереди несли дежурство у ее постели. Что-то происходило с ней, когда она оставалась одна в темноте. Джоан превращалась из человека в неистового зверя… Иногда я даже боялся, что она сломает себе руку или что-нибудь еще.
Кавинант замолчал, словно исчерпал свою историю и силы. Почувствовав недосказанность, Линден тактично удержалась от дальнейших расспросов. Кавинанту требовалась помощь и избавление от невыполнимых обязательств. Он нуждался в покое и сне.
– Может быть, ее действительно стоит перевести в госпиталь? – осторожно спросила она. – Я не сомневаюсь в достоинствах доктора Биренфорда. Но в стационаре есть такие виды диагностических процедур, которые он не может использовать здесь. Если бы Джоан попала в госпиталь…
Он вдруг резко придвинулся к Линден, заставив ее отшатнуться. Его слова обжигали, как раскаленные угли:
– Если Джоан туда попадет, ее будут держать в смирительной рубашке, насильно кормить три раза в день и накачивать наркотиками, пока она не забудет свое собственное имя. Электрошок превратит ее мозг в желе, если только Бог не сжалится над бедняжкой и не призовет Джоан к себе. О каком лечении вы говорите? Черт бы вас всех побрал! Она моя жена! Я по-прежнему ношу это проклятое кольцо! И я не позволю над ней издеваться!
– Так вот как вы думаете о врачах? – Неудача заставила ее пойти в контратаку. – Вы считаете нас садистами, которые издеваются над больными людьми?
Кавинант постарался сдержать свой гнев и тихо сказал:
– Иногда врачи пытаются лечить людей, даже не понимая их проблем. Это не всегда приводит к хорошим результатам. В данном случае медицина бессильна.
– Откуда у вас такая уверенность? – Ей не хотелось сердить его, но профессиональная гордость настраивала ее на язвительный тон. – Неужели вы надеетесь исцелить Джоан собственными силами?
Он вздрогнул. Ярость и боль терзали его усталое сердце, и Кавинант давил их в себе, как гремучих змей. Взглянув на Линден, он мрачно произнес:
– Она пришла ко мне. Ко мне, а не к вам!
– Джоан безумна. Она не знает, что творит…
– Но я-то знаю. – Его упрямство было непреклонным. – Мне понятны истоки ее болезни. И я единственный, кто может ей помочь.
Линден нахмурилась и сухо спросила:
– Так что же вы поняли, Кавинант?
Он вскочил на ноги. Несмотря на общую слабость, его фигура внушала страх и уважение. Глаза, как факелы, метали искры. Каждое слово вырывалось изо рта, будто обломок гранита из катапульты.
– Джоан одержима.
Линден изумленно взглянула на него:
– Одержима?
На ее лице появилось разочарование. Кавинант говорил на языке, которого она не понимала. Шел двадцатый век, и последнюю сотню лет медицина не воспринимала одержимость всерьез. Линден поднялась с софы.
– Послушайте, Кавинант! Вы в своем уме? Она ожидала, что он отступит. Но этот мужчина обладал ресурсами, о которых она ничего не знала. Он выдержал ее взгляд, и выражение его лица, просветленное каким-то внутренним убеждением, заставило Линден осознать свою собственную моральную скудость. Кавинант печально отвернулся – но не потому, что был смущен или признал поражение.
Нет, он отвернулся, чтобы не смущать ее превосходством своего знания.
– Мне жаль, что вы не понимаете, – прошептал он, не поворачивая головы. – Истина обретается вместе с опытом. Вы просто не подготовлены к встрече с такой проблемой.
– Ах вот как! – воскликнула она, не в силах больше сдерживать раздражение. – Могу признать, что впервые вижу такого самонадеянного человека. Вы стоите, болтаете вопиющий вздор, а когда я задаю какой-нибудь вопрос, говорите, что мне не хватает опыта и мозгов. Прекрасная отговорка, но вы не видите бревна в своем глазу…
– Доктор Эвери! – Его голос стал тихим и тревожным. – Я и словом не обмолвился о ваших мозгах.
Но Линден не желала слушать оправданий. Ее язвительность вырвалась на свободу и превратилась в кипящую кислоту.
– Вы страдаете классической паранойей, мистер Кавинант. Вам кажется, что каждый, кто опровергает вас, либо слаб на голову, либо недостоин вашего общества. Этот случай описан во всех учебниках.
В порыве безрассудной ярости она повернулась на каблуках и зашагала к двери, убегая от него и в то же время сопротивляясь собственной трусости. Кавинант попытался удержать ее за руку, но Линден начала вырываться с таким отчаянием и бешенством, словно он был насильником или бандитом.
Кавинант отступил. Его руки упали. Ладони подергивались, как будто он хотел сложить их в жесте мольбы. Лицо омрачилось от невыразимого сожаления. Линден интуитивно понимала, что могла спросить его в этот миг о чем угодно и он дал бы ей честный ответ.
– Простите меня, – прошептал Кавинант. – Вы попали в тяжелое положение, и мне, очевидно, не удастся облегчить ваш выбор. Но клянусь вам, я знаю, что делаю. Постарайтесь учесть это, когда будете принимать окончательное решение.
Язвительный ответ, который вертелся на ее губах, через секунду обтрепался по краям, и Линден проглотила его горькие остатки. Ее душила злоба – злоба на себя, потому что Кавинант еще раз показал ей, как сильно она ошибалась. Подавив унылый стон, Линден повернулась к нему, чтобы извиниться. Но он заслуживал чего-то большего, чем извинения. Не в силах взглянуть ему в глаза, она осторожно сказала:
– Позвольте мне немного подумать. Обещаю не предпринимать никаких действий до тех пор, пока еще раз не побеседую с вами.
После этого Линден покинула дом Кавинанта, откровенно убежав от настойчивости его непонятных убеждений. Руки предательски дрожали, когда она открывала дверь машины и вставляла ключ в замок зажигания. Болезненный привкус неудачи преследовал ее всю дорогу, пока она в конце концов не вернулась в свою новую, еще не обжитую квартиру.
В тот миг ей хотелось покоя и уюта. Но грязные стены смотрели на нее пустым недружелюбным взором, а ободранные доски пола визжали под ногами, как жертвы инквизиторских пыток. Всего лишь день назад это не смутило бы Линден. Она привыкла к подобному жилью. Профессия врача приучила ее к лишениям и отсутствию удобств. Однако теперь, впервые после смерти отца, ей захотелось покоя – уюта и покоя. Она устала от мира, где все было чужим.
Не имея другой альтернативы, Линден отправилась в постель.
Напряженные мышцы и сырые простыни не давали уснуть. Она долго ворочалась с боку на бок, пока наконец не провалилась в сон, наполненный потом и страхом горячей ночи. Старик, Кавинант и Джоан наперебой говорили о Нем, предупреждая ее о смертельной опасности. Он был тем, кто овладел телом и разумом Джоан, используя ее для злобных и невыразимо гнусных целей. Ом хотел навредить им всем, но Злу пришлось вернуться в свое тайное логово, потому что Линден утонула в глубокой дремоте и потеряла нить сновидений.
Ее разбудил стук в дверь.
Голова распухла от кошмаров, и стук показался Линден каким-то излишне робким, словно посетитель считал ее жилье довольно подозрительным и опасным местом. В то же время стучали громко и настойчиво. Очевидно, кому-то требовалась помощь врача.
Линден открыла глаза, и свет позднего утра пронзил ее мозг. Она со стоном сползла с кровати, просунула руки в рукава купального халата и пошла босиком к двери.
На лестничной площадке стояла хрупкая застенчивая женщина с большими пугливыми глазами. Неуклюже взмахнув руками, она боязливо спросила:
– Вы доктор Эвери? Доктор Линден Эвери?
– Да, – откашлявшись, ответила Линден.
– Вас вызывает доктор Биренфорд. – Со стороны казалось, что женщина не знала, о чем говорит. – Я его секретарь, а у вас, к сожалению, нет телефона. По субботам мы обычно не работаем. Но он позвонил мне домой. Доктор просит вас приехать и подменить его у постели больного. Он должен срочно вернуться домой.
– Я должна приехать к нему? Но куда? На Линден нахлынуло мрачное предчувствие.
– Он сказал, что вы все знаете, – ответила женщина. – Я его секретарь и обычно не работаю по субботам. Но он такой чудесный человек, что мне не жаль для него и личного времени. Он прекрасный врач. А его жена болеет полиомиелитом. Ему действительно надо срочно вернуться домой.
Линден закрыла глаза. Будь у нее хоть какие-нибудь силы, она бы закричала: “Что вам всем от меня нужно?” Но ее опустошили плохие сны и сомнения. Пробормотав благодарность, она закрыла дверь.
Какое-то время тело отказывалось подчиняться воле. Линден прижалась лбом к косяку, удерживая слезы и крик. Однако ситуация была экстраординарной, иначе доктор Биренфорд не стал бы посылать за ней свою секретаршу. Нужно было ехать.
Надев серое платье, немного пыльное от предыдущей поездки, она провела гребнем по волосам и вдруг поняла, что уже сделала выбор. В своих беспокойных сновидениях Линден каким-то образом приняла сторону Кавинанта. Она не знала, что терзало Джоан и как Кавинант собирался справляться с этим, но он нравился ей упрямой непреклонностью, которая еще вчера приводила ее в безумную ярость. Линден находила странную привлекательность в его бурном гневе и парадоксальной грубости, в его крайностях поведения и сострадательной верности своей бывшей супруге.
После стакана апельсинового сока в голове у нее прояснилось, и она быстро спустилась к машине.
День встретил ее неприветливой жарой. Солнечный свет ослепил глаза, и Линден почувствовала странную головокружительную отрешенность, словно мир превратился в огромную галлюцинацию. Через несколько минут она свернула на грунтовую дорогу и начала приближаться к дому Кавинанта. Ее цепкие глаза отметили темное пятно на стене, которого там не было раньше. Припарковав седан рядом с машиной Биренфорда, она зашла за угол, чтобы осмотреть стену.
На белой штукатурке разлапился грубо нарисованный большой треугольник. Красновато-черная краска напоминала засохшую кровь. Внезапно Линден поняла, что это и есть засохшая кровь.
Она побежала к двери.
Ворвавшись в гостиную, Линден замерла на пороге. Ее ошеломили следы осквернения и вандализма. Мебель стояла на своих местах, но пол, потолок и стены были покрыты пятнами и потеками крови. От тошнотворного запаха воздух казался густым и липким. На полу у кофейного столика лежала винтовка.
У Линден заболел живот. Чтобы удержаться от крика, она прикусила ладонь. Вся эта кровь не могла излиться из одного человеческого тела. Так какое же зверство…
Она увидела доктора Биренфорда. Он сидел за кухонным столом и, сжимая в руках большую кружку, смотрел на нее из-под насупленных бровей. Линден подбежала к нему и закричала:
– Что здесь, черт возьми, происходит? Он остановил ее предупреждающим жестом:
– Тише. Томас только что заснул.
Какое-то время Линден стояла с открытым ртом, недоуменно разглядывая главного администратора. Но она привыкла к непредвиденным ситуациям и быстро взяла себя в руки. Желая продемонстрировать Биренфорду свое спокойствие, она отыскала чистую чашку, налила себе кофе из кофейника и села на стул у старого стола с пластиковым покрытием.
– Что случилось, доктор? – сурово спросила она. Он отхлебнул из чашки и покачал головой. Его руки дрожали. На лице не осталось и следа от былой жизнерадостной ухмылки.
– Кавинант оказался прав – к моему великому сожалению. – Он старательно избегал ее взгляда. – Джоан исчезла.
– Исчезла?
На мгновение Линден потеряла контроль над собой. За гулкими ударами сердца она почти не слышала собственных слов.
– А ее кто-нибудь ищет?
– Конечно. Полиция, – ответил он. – Миссис Роман уже обо всем позаботилась. Кстати, я еще не рассказывал вам о ней? Миссис Роман – адвокат Кавинанта. Дождавшись меня, она отправилась в город теребить шерифа. С тех пор прошло два часа, и теперь к розыску Джоан приступила, наверное, вся полиция округа. Вы не увидели здесь их машин только по той единственной причине, что наш шериф – благослови Бог его доброе сердце – не разрешил своим людям останавливаться рядом с домом прокаженного.
Сжав ладонями виски, Линден собирала крупицы хладнокровия.
– Объясните мне, что произошло. Он печально развел руками:
– Я ничего не знаю. Кавинант находился в таком возбужденном состоянии, что мы с миссис Роман почти не понимали его слов. Для меня история с Джоан является сплошной загадкой, но, впрочем, судите сами. – Биренфорд тяжело вздохнул и приступил к пересказу:
– Большую часть вечера Томас пытался помыть Джоан, и это занятие вымотало его до предела. Он уснул, но около полуночи его сон был прерван громким стуком. Какие-то люди ломились в дом, колотя по двери ногами и выкрикивая проклятия.
Он не стал расспрашивать их о причинах визита. Мне кажется, с тех пор как появилась Джоан, Томас ожидал чего-то подобного. Он пошел в кладовку и взял свою винтовку… Я даже не знал, что она у него есть. Оказывается, миссис Роман купила ее на прошлой неделе. Кавинант сказал ей, что оружие необходимо ему для самообороны, – как будто проказа не защищала его от людей. – Заметив нетерпение Линден, старый доктор вернулся к теме:
– Во всяком случае, он взял винтовку, включил в коридоре свет, а затем открыл входную дверь.
Они вошли – чуть больше полудюжины мужчин, одетых в балахоны из мешковины. Их лица были разрисованы золой и засохшей кровью. – Биренфорд передернул плечами. – Возможно, он кого-то и узнал. Но Томас никогда не расскажет об этом. Одним словом, он навел на них винтовку и закричал, что не отдаст им Джоан.
Эти типы вели себя так, словно жаждали смерти. Они пошли на него без всякого страха, и он не смог нажать на курок. Он не захотел убивать людей – даже ради спасения своей бывшей жены. – Доктор Биренфорд покачал головой. – Томас пытался преградить им путь, но они избили его до беспамятства. Один против шестерых – слабый и истощенный, как ребенок…
Утром он пришел в себя и позвонил миссис Роман. Из его бессвязных слов о погоне и поиске Джоан она поняла, что ему необходима помощь. Потом он, очевидно, снова потерял сознание. Когда миссис Роман приехала сюда, то нашла его на полу у телефона. Везде была кровь. Я думаю, эти варвары раздобыли ее на бойне. – Он судорожно глотнул кофе, словно горячий напиток служил ему противоядием от вони, повисшей в воздухе. – Миссис Роман привела его в чувство и пошла посмотреть на Джоан. Но та исчезла. Бандиты увели ее с собой.
– О Боже! – вскричала Линден. – Они ее убьют! Биренфорд испуганно взглянул на нее:
– Кавинант уверен, что ей пока ничто не угрожает. Я не знаю, откуда ему это известно, – мои догадки ничем не лучше ваших. – Помолчав немного, он тихо добавил:
– Миссис Роман позвонила мне. Дождавшись моего приезда, она отправилась в город, чтобы обратиться за помощью к шерифу и начать поиски Джоан. Я проверил состояние Кавинанта, и с ним, кажется, все в порядке. Хотя он выглядит неважно: утомлен, подавлен и избит.
Линден вздрогнула, представив себе лицо с отметинами судьбы и кулаков.
– Мне надо осмотреть его. Доктор кивнул:
– Именно за этим я вас и вызвал. Она допила кофе, сделала глубокий вдох и осторожно спросила:
– Вы знаете, кто это был?
– Я спрашивал его об этом, – хмуро ответил Биренфорд. – Он сказал, что видел их впервые.
– А зачем им понадобилась Джоан?
– Хуже всего то, что Кавинант знает, зачем они забрали ее. – Доктор мрачно взглянул на Линден.
– Тогда почему ничего не говорит? – ворчливо спросила она.
– Мне трудно вам что-либо ответить. Возможно, он считает, что мы чем-то помешаем ему, если узнаем о его планах.
Линден молча кивнула, хотя на самом деле не чувствовала себя способной помешать в чем-либо Кавинанту. Ей просто хотелось разобраться в истории с Джоан и узнать всю правду о старике в заношенной мантии. Узнать всю правду – ради нее самой и ради Кавинанта. Несмотря на его независимость, она по-прежнему была убеждена, что он отчаянно нуждался в помощи.
– Есть еще одна причина, по которой я вызвал вас сюда, – произнес Биренфорд, поднимаясь на ноги. – Мне надо срочно отлучиться. Я прошу вас присмотреть за Кавинантом и не дать ему натворить каких-нибудь глупостей. Хотя иногда мне кажется… – Его голос угас, а затем окреп с внезапным раздражением:
– Иногда мне кажется, что ему нужен здоровый санитар, а не врач. – Впервые с момента их знакомства он взглянул Линден прямо в глаза:
– Вам удастся его удержать?
Она понимала, что Биренфорд нуждался сейчас в успокоительных заверениях. Ему хотелось разделить с ней ответственность за Кавинанта и Джоан. Но Линден не привыкла бросать слов на ветер. И ей оставалось лишь предложить ему нечто схожее.
– В любом случае я не позволю ему выйти из дома, – строго ответила она.
Биренфорд разочарованно кивнул и направился к двери.
– Будьте с ним терпеливы, – сказал старый доктор напоследок. – Томас Так долго жил среди людей, которые боялись его проказы, что теперь не знает, как вести себя с вами. Когда он проснется, заставьте его пообедать.
Биренфорд кивнул и вышел на крыльцо. Она смотрела ему вслед, пока его машина не исчезла в облаке пыли у поворота на шоссе. Тяжело вздохнув, Линден отошла от окна и направилась в гостиную.
А что еще ей оставалось делать? Ждать, как ждал Кавинант. Она решила докопаться до истины – узнать ее во что бы то ни стало. Запах крови налипал на кожу, как грязь. Подавив это ощущение, она приготовила себе завтрак, а затем взялась за уборку гостиной.
Вооружившись щеткой и ведром мыльной воды, Линден набросилась на испачканные стены с таким рвением, словно кровавые пятна нанесли ей личное оскорбление. В глубине души, где хранилась ее вина, она считала кровь непорочной основой жизни – слишком ценной и священной, чтобы тратить ее понапрасну. Линден яростно смывала со стен безумие и злобу, которые осквернили эту комнату неоправданным насилием.
Примерно через час, устроив себе перерыв, она пошла взглянуть на Кавинанта. Набухшие кровоподтеки придавали его лицу деформированный вид. Сон казался слишком возбужденным, но она не замечала никаких признаков перехода в кому. Он спал с открытым ртом, словно застыл в безмолвном крике. Однажды по его щекам покатились крупные слезы, и у нее защемило сердце от боли за этого несчастного и беспомощного человека.
Около трех часов дня он вышел из спальни и, шатаясь, побрел на кухню. К тому времени Линден заканчивала мыть пол. Увидев ее, он остановился и мрачно нахмурился. Она ожидала гневной тирады, но в его голосе не было ничего, кроме отчаяния.
– Вы мне ничем уже не поможете. Уезжайте домой. Линден поднялась с колен и повернулась к нему:
– И все же давайте попробуем.
– Уезжайте, доктор Эвери. Я справлюсь сам. Проглотив раздражение, Линден намеренно смягчила тон:
Я твердил себе, что она развелась со мной ради Роджера – только ради него.
Впрочем, на самом деле мы не верили в это. В глубине сердца она знала, что предала меня. Наверное, тяжело прощать себя за то, что ты бросаешь в беде любимого человека – того, кто нуждался в тебе и твоей поддержке. Такой поступок разрушает самоуважение. Он, как проказа, разъедает нутро. Душа и совесть покрываются гнойными ранами. Человек становится моральным калекой. И эта участь постигла Джоан. Вот почему она начала искать духовное исцеление.
Его голос и приведенные им факты успокоили Линден. Она вдруг начала осознавать особенность его походки – вернее, ту неловкую осторожность, с которой он передвигался по комнате. Кавинант обходил кофейный столик на такой дистанции, будто тот представлял для него огромную опасность. Время от времени он осматривал свое тело, поочередно проверяя руки, ладони, стороны торса и ноги. Казалось, он выискивал какую-то рану, о которой еще ничего не знал.
Она читала о такой манере поведения. Его осмотр тела назывался ВСК – визуальным самоконтролем. Эта техника, наряду с осторожностью передвижения, являлась частью лечебной программы, которую он усвоил в лепрозории. Поскольку проказа повреждала нервы, больные часто не замечали полученных травм. Они могли удариться, обжечься, оцарапаться и порезаться, но не обратить на это внимания. И тогда необработанные раны вызывали инфекцию. Вот почему Кавинант двигался с такой нарочитой осмотрительностью, а особая расстановка мебели уменьшала риск случайных столкновений. Вот почему он регулярно осматривал себя, выискивая угрозу своему здоровью.
Это объективное профессиональное наблюдение за Кавинантом вернуло ее к привычной манере поведения. Доктор Эвери вновь вошла в свой образ. От былого нетерпения не осталось и следа. Она внимательно прислушивалась к его путаным объяснениям. Тем временем Кавинант продолжал свой рассказ:
– Сначала Джоан облюбовала психологию. Ей хотелось убедить себя, что комплекс вины порожден ее умом, а умы можно выправлять, как вывихнутые пальцы. Она меняла направления и школы, словно перчатки. Бедняжке казалось, что ее проблема имела ментальный, а не духовный характер.
Родители Джоан не одобряли увлечений дочери. Тем не менее старались сохранять терпение. Им хотелось создать для Роджера нормальную и стабильную семейную обстановку.
И вот когда они уже поверили, что их дочь преодолела кризис, она вдруг махнула рукой на научные догмы и отправилась в церковь. Какое-то время им казалось, что религия даст Джоан окончательный ответ, но вера в Бога не принесла ей облегчения. То, что хорошо для многих, часто оказывается недостаточным для решения личных проблем. К тому же болезнь Джоан уже прогрессировала. Год назад она стала фанатичной сектанткой. Забрав Роджера у родителей, она примкнула к одной из общин, где людей обучали экстазу унижения, а любовь к Богу подменяли идеей массового самоубийства.
Я представляю себе ее отчаяние… Большую часть жизни она верила, что всегда и во всем права. Но потом, после долгих лет поражений, у нее не оставалось сил для борьбы, и она отреклась от себя. Отреклась! А ради чего?
Слова об отречении не убедили Линден. В своей практике она сталкивалась с концепцией Бога не чаще, чем с понятиями добра и зла. Но страстность Кавинанта захватила бы кого угодно. Его глаза сияли от горьких слез; губы стали прямыми, как острое лезвие. И он верил в то, о чем говорил.
Наверное, Кавинант заметил ее сомнения. В его голосе появились отголоски той лютости, которую она наблюдала у Джоан.
– Я думаю, вы можете понять, через что она прошла. Для этого необязательно верить в Бога. Душа Джоан страдала от душевного недуга. А от подобных мук еще не придумали порошков и таблеток. Скорее всего, она даже не знала, что ей требовалось лечить. Она искала какую-то магию или силу, которая вошла бы в нее и уняла невыносимую боль… Испытав на себе все мази мира, человек задумывается об огне. Джоан решила сжечь свою боль. Она решила наказать себя, отречься от тела и тем самым избавиться от собственной гнили.
Его голос надломился и угас, но через несколько секунд Кавинант взял себя в руки:
– Мне тоже известно это чувство. Но она уже не могла сопротивляться Злу. Джоан открылась ему, и он увидел в ней идеальный инструмент для исполнения своих гнусных целей. Он овладел ее телом и душой, а она была так больна, что уже не понимала, для чего понадобилась ему.
«О ком он говорит? – с удивлением подумала Линден. – Кого он имеет в виду?»
– Ее родители ничего об этом не знали. Но они все больше тревожились о состоянии дочери. Шесть недель назад она разбудила их посреди ночи и начала бормотать какую-то ерунду. Джоан твердила им, что имела пророческое видение, в котором Владыка возложил на нее священную миссию. Отныне она должна была нести горе злым, смерть больным и кару неверующим. Из ее бредовых фраз родители уяснили одно – Джоан просила их позаботиться о Роджере. Потом она куда-то ушла. И с тех пор они ее больше не видели.
Через пару недель" они позвонили мне. Но в то время я ничем не мог их утешить. Сказать по правде, я даже не подозревал, что у нее возникли проблемы… А еще через две недели Джоан объявилась здесь. Проскользнув незаметно в дом, она застала меня спящим и попыталась перегрызть мне горло. Наверное, ей это удалось бы, не будь она такой истощенной и слабой. Я думаю, Джоан прошла пешком два штата.
По-видимому, Кавинант устал от бесконечного блуждания по комнате. Его руки дрожали; покрасневшие глаза придавали лицу болезненный вид. Как долго он обходился без сна и покоя? Неужели две недели? Он сел на край софы, и Линден повернулась к нему, продолжая слушать. Какой-то частью ума она уже придумывала предлог, чтобы дать ему успокаивающее лекарство.
– Мы с Биренфордом заботились о ней как могли. Я ввел его в курс дела, потому что он не только врач, но и мой друг. Джулиус считал, что я не прав, оставляя Джоан на ферме, однако оказывал мне посильную помощь и хранил молчание – до тех пор пока не проболтался вам.
Усталость высосала его злость, и последняя фраза прозвучала уныло и печально.
– Я пытался достучаться до ее разума, а он давал ей лекарства, чтобы прояснить ум и успокоить нервы. Мы кормили Джоан и по очереди несли дежурство у ее постели. Что-то происходило с ней, когда она оставалась одна в темноте. Джоан превращалась из человека в неистового зверя… Иногда я даже боялся, что она сломает себе руку или что-нибудь еще.
Кавинант замолчал, словно исчерпал свою историю и силы. Почувствовав недосказанность, Линден тактично удержалась от дальнейших расспросов. Кавинанту требовалась помощь и избавление от невыполнимых обязательств. Он нуждался в покое и сне.
– Может быть, ее действительно стоит перевести в госпиталь? – осторожно спросила она. – Я не сомневаюсь в достоинствах доктора Биренфорда. Но в стационаре есть такие виды диагностических процедур, которые он не может использовать здесь. Если бы Джоан попала в госпиталь…
Он вдруг резко придвинулся к Линден, заставив ее отшатнуться. Его слова обжигали, как раскаленные угли:
– Если Джоан туда попадет, ее будут держать в смирительной рубашке, насильно кормить три раза в день и накачивать наркотиками, пока она не забудет свое собственное имя. Электрошок превратит ее мозг в желе, если только Бог не сжалится над бедняжкой и не призовет Джоан к себе. О каком лечении вы говорите? Черт бы вас всех побрал! Она моя жена! Я по-прежнему ношу это проклятое кольцо! И я не позволю над ней издеваться!
– Так вот как вы думаете о врачах? – Неудача заставила ее пойти в контратаку. – Вы считаете нас садистами, которые издеваются над больными людьми?
Кавинант постарался сдержать свой гнев и тихо сказал:
– Иногда врачи пытаются лечить людей, даже не понимая их проблем. Это не всегда приводит к хорошим результатам. В данном случае медицина бессильна.
– Откуда у вас такая уверенность? – Ей не хотелось сердить его, но профессиональная гордость настраивала ее на язвительный тон. – Неужели вы надеетесь исцелить Джоан собственными силами?
Он вздрогнул. Ярость и боль терзали его усталое сердце, и Кавинант давил их в себе, как гремучих змей. Взглянув на Линден, он мрачно произнес:
– Она пришла ко мне. Ко мне, а не к вам!
– Джоан безумна. Она не знает, что творит…
– Но я-то знаю. – Его упрямство было непреклонным. – Мне понятны истоки ее болезни. И я единственный, кто может ей помочь.
Линден нахмурилась и сухо спросила:
– Так что же вы поняли, Кавинант?
Он вскочил на ноги. Несмотря на общую слабость, его фигура внушала страх и уважение. Глаза, как факелы, метали искры. Каждое слово вырывалось изо рта, будто обломок гранита из катапульты.
– Джоан одержима.
Линден изумленно взглянула на него:
– Одержима?
На ее лице появилось разочарование. Кавинант говорил на языке, которого она не понимала. Шел двадцатый век, и последнюю сотню лет медицина не воспринимала одержимость всерьез. Линден поднялась с софы.
– Послушайте, Кавинант! Вы в своем уме? Она ожидала, что он отступит. Но этот мужчина обладал ресурсами, о которых она ничего не знала. Он выдержал ее взгляд, и выражение его лица, просветленное каким-то внутренним убеждением, заставило Линден осознать свою собственную моральную скудость. Кавинант печально отвернулся – но не потому, что был смущен или признал поражение.
Нет, он отвернулся, чтобы не смущать ее превосходством своего знания.
– Мне жаль, что вы не понимаете, – прошептал он, не поворачивая головы. – Истина обретается вместе с опытом. Вы просто не подготовлены к встрече с такой проблемой.
– Ах вот как! – воскликнула она, не в силах больше сдерживать раздражение. – Могу признать, что впервые вижу такого самонадеянного человека. Вы стоите, болтаете вопиющий вздор, а когда я задаю какой-нибудь вопрос, говорите, что мне не хватает опыта и мозгов. Прекрасная отговорка, но вы не видите бревна в своем глазу…
– Доктор Эвери! – Его голос стал тихим и тревожным. – Я и словом не обмолвился о ваших мозгах.
Но Линден не желала слушать оправданий. Ее язвительность вырвалась на свободу и превратилась в кипящую кислоту.
– Вы страдаете классической паранойей, мистер Кавинант. Вам кажется, что каждый, кто опровергает вас, либо слаб на голову, либо недостоин вашего общества. Этот случай описан во всех учебниках.
В порыве безрассудной ярости она повернулась на каблуках и зашагала к двери, убегая от него и в то же время сопротивляясь собственной трусости. Кавинант попытался удержать ее за руку, но Линден начала вырываться с таким отчаянием и бешенством, словно он был насильником или бандитом.
Кавинант отступил. Его руки упали. Ладони подергивались, как будто он хотел сложить их в жесте мольбы. Лицо омрачилось от невыразимого сожаления. Линден интуитивно понимала, что могла спросить его в этот миг о чем угодно и он дал бы ей честный ответ.
– Простите меня, – прошептал Кавинант. – Вы попали в тяжелое положение, и мне, очевидно, не удастся облегчить ваш выбор. Но клянусь вам, я знаю, что делаю. Постарайтесь учесть это, когда будете принимать окончательное решение.
Язвительный ответ, который вертелся на ее губах, через секунду обтрепался по краям, и Линден проглотила его горькие остатки. Ее душила злоба – злоба на себя, потому что Кавинант еще раз показал ей, как сильно она ошибалась. Подавив унылый стон, Линден повернулась к нему, чтобы извиниться. Но он заслуживал чего-то большего, чем извинения. Не в силах взглянуть ему в глаза, она осторожно сказала:
– Позвольте мне немного подумать. Обещаю не предпринимать никаких действий до тех пор, пока еще раз не побеседую с вами.
После этого Линден покинула дом Кавинанта, откровенно убежав от настойчивости его непонятных убеждений. Руки предательски дрожали, когда она открывала дверь машины и вставляла ключ в замок зажигания. Болезненный привкус неудачи преследовал ее всю дорогу, пока она в конце концов не вернулась в свою новую, еще не обжитую квартиру.
В тот миг ей хотелось покоя и уюта. Но грязные стены смотрели на нее пустым недружелюбным взором, а ободранные доски пола визжали под ногами, как жертвы инквизиторских пыток. Всего лишь день назад это не смутило бы Линден. Она привыкла к подобному жилью. Профессия врача приучила ее к лишениям и отсутствию удобств. Однако теперь, впервые после смерти отца, ей захотелось покоя – уюта и покоя. Она устала от мира, где все было чужим.
Не имея другой альтернативы, Линден отправилась в постель.
Напряженные мышцы и сырые простыни не давали уснуть. Она долго ворочалась с боку на бок, пока наконец не провалилась в сон, наполненный потом и страхом горячей ночи. Старик, Кавинант и Джоан наперебой говорили о Нем, предупреждая ее о смертельной опасности. Он был тем, кто овладел телом и разумом Джоан, используя ее для злобных и невыразимо гнусных целей. Ом хотел навредить им всем, но Злу пришлось вернуться в свое тайное логово, потому что Линден утонула в глубокой дремоте и потеряла нить сновидений.
Ее разбудил стук в дверь.
Голова распухла от кошмаров, и стук показался Линден каким-то излишне робким, словно посетитель считал ее жилье довольно подозрительным и опасным местом. В то же время стучали громко и настойчиво. Очевидно, кому-то требовалась помощь врача.
Линден открыла глаза, и свет позднего утра пронзил ее мозг. Она со стоном сползла с кровати, просунула руки в рукава купального халата и пошла босиком к двери.
На лестничной площадке стояла хрупкая застенчивая женщина с большими пугливыми глазами. Неуклюже взмахнув руками, она боязливо спросила:
– Вы доктор Эвери? Доктор Линден Эвери?
– Да, – откашлявшись, ответила Линден.
– Вас вызывает доктор Биренфорд. – Со стороны казалось, что женщина не знала, о чем говорит. – Я его секретарь, а у вас, к сожалению, нет телефона. По субботам мы обычно не работаем. Но он позвонил мне домой. Доктор просит вас приехать и подменить его у постели больного. Он должен срочно вернуться домой.
– Я должна приехать к нему? Но куда? На Линден нахлынуло мрачное предчувствие.
– Он сказал, что вы все знаете, – ответила женщина. – Я его секретарь и обычно не работаю по субботам. Но он такой чудесный человек, что мне не жаль для него и личного времени. Он прекрасный врач. А его жена болеет полиомиелитом. Ему действительно надо срочно вернуться домой.
Линден закрыла глаза. Будь у нее хоть какие-нибудь силы, она бы закричала: “Что вам всем от меня нужно?” Но ее опустошили плохие сны и сомнения. Пробормотав благодарность, она закрыла дверь.
Какое-то время тело отказывалось подчиняться воле. Линден прижалась лбом к косяку, удерживая слезы и крик. Однако ситуация была экстраординарной, иначе доктор Биренфорд не стал бы посылать за ней свою секретаршу. Нужно было ехать.
Надев серое платье, немного пыльное от предыдущей поездки, она провела гребнем по волосам и вдруг поняла, что уже сделала выбор. В своих беспокойных сновидениях Линден каким-то образом приняла сторону Кавинанта. Она не знала, что терзало Джоан и как Кавинант собирался справляться с этим, но он нравился ей упрямой непреклонностью, которая еще вчера приводила ее в безумную ярость. Линден находила странную привлекательность в его бурном гневе и парадоксальной грубости, в его крайностях поведения и сострадательной верности своей бывшей супруге.
После стакана апельсинового сока в голове у нее прояснилось, и она быстро спустилась к машине.
День встретил ее неприветливой жарой. Солнечный свет ослепил глаза, и Линден почувствовала странную головокружительную отрешенность, словно мир превратился в огромную галлюцинацию. Через несколько минут она свернула на грунтовую дорогу и начала приближаться к дому Кавинанта. Ее цепкие глаза отметили темное пятно на стене, которого там не было раньше. Припарковав седан рядом с машиной Биренфорда, она зашла за угол, чтобы осмотреть стену.
На белой штукатурке разлапился грубо нарисованный большой треугольник. Красновато-черная краска напоминала засохшую кровь. Внезапно Линден поняла, что это и есть засохшая кровь.
Она побежала к двери.
Ворвавшись в гостиную, Линден замерла на пороге. Ее ошеломили следы осквернения и вандализма. Мебель стояла на своих местах, но пол, потолок и стены были покрыты пятнами и потеками крови. От тошнотворного запаха воздух казался густым и липким. На полу у кофейного столика лежала винтовка.
У Линден заболел живот. Чтобы удержаться от крика, она прикусила ладонь. Вся эта кровь не могла излиться из одного человеческого тела. Так какое же зверство…
Она увидела доктора Биренфорда. Он сидел за кухонным столом и, сжимая в руках большую кружку, смотрел на нее из-под насупленных бровей. Линден подбежала к нему и закричала:
– Что здесь, черт возьми, происходит? Он остановил ее предупреждающим жестом:
– Тише. Томас только что заснул.
Какое-то время Линден стояла с открытым ртом, недоуменно разглядывая главного администратора. Но она привыкла к непредвиденным ситуациям и быстро взяла себя в руки. Желая продемонстрировать Биренфорду свое спокойствие, она отыскала чистую чашку, налила себе кофе из кофейника и села на стул у старого стола с пластиковым покрытием.
– Что случилось, доктор? – сурово спросила она. Он отхлебнул из чашки и покачал головой. Его руки дрожали. На лице не осталось и следа от былой жизнерадостной ухмылки.
– Кавинант оказался прав – к моему великому сожалению. – Он старательно избегал ее взгляда. – Джоан исчезла.
– Исчезла?
На мгновение Линден потеряла контроль над собой. За гулкими ударами сердца она почти не слышала собственных слов.
– А ее кто-нибудь ищет?
– Конечно. Полиция, – ответил он. – Миссис Роман уже обо всем позаботилась. Кстати, я еще не рассказывал вам о ней? Миссис Роман – адвокат Кавинанта. Дождавшись меня, она отправилась в город теребить шерифа. С тех пор прошло два часа, и теперь к розыску Джоан приступила, наверное, вся полиция округа. Вы не увидели здесь их машин только по той единственной причине, что наш шериф – благослови Бог его доброе сердце – не разрешил своим людям останавливаться рядом с домом прокаженного.
Сжав ладонями виски, Линден собирала крупицы хладнокровия.
– Объясните мне, что произошло. Он печально развел руками:
– Я ничего не знаю. Кавинант находился в таком возбужденном состоянии, что мы с миссис Роман почти не понимали его слов. Для меня история с Джоан является сплошной загадкой, но, впрочем, судите сами. – Биренфорд тяжело вздохнул и приступил к пересказу:
– Большую часть вечера Томас пытался помыть Джоан, и это занятие вымотало его до предела. Он уснул, но около полуночи его сон был прерван громким стуком. Какие-то люди ломились в дом, колотя по двери ногами и выкрикивая проклятия.
Он не стал расспрашивать их о причинах визита. Мне кажется, с тех пор как появилась Джоан, Томас ожидал чего-то подобного. Он пошел в кладовку и взял свою винтовку… Я даже не знал, что она у него есть. Оказывается, миссис Роман купила ее на прошлой неделе. Кавинант сказал ей, что оружие необходимо ему для самообороны, – как будто проказа не защищала его от людей. – Заметив нетерпение Линден, старый доктор вернулся к теме:
– Во всяком случае, он взял винтовку, включил в коридоре свет, а затем открыл входную дверь.
Они вошли – чуть больше полудюжины мужчин, одетых в балахоны из мешковины. Их лица были разрисованы золой и засохшей кровью. – Биренфорд передернул плечами. – Возможно, он кого-то и узнал. Но Томас никогда не расскажет об этом. Одним словом, он навел на них винтовку и закричал, что не отдаст им Джоан.
Эти типы вели себя так, словно жаждали смерти. Они пошли на него без всякого страха, и он не смог нажать на курок. Он не захотел убивать людей – даже ради спасения своей бывшей жены. – Доктор Биренфорд покачал головой. – Томас пытался преградить им путь, но они избили его до беспамятства. Один против шестерых – слабый и истощенный, как ребенок…
Утром он пришел в себя и позвонил миссис Роман. Из его бессвязных слов о погоне и поиске Джоан она поняла, что ему необходима помощь. Потом он, очевидно, снова потерял сознание. Когда миссис Роман приехала сюда, то нашла его на полу у телефона. Везде была кровь. Я думаю, эти варвары раздобыли ее на бойне. – Он судорожно глотнул кофе, словно горячий напиток служил ему противоядием от вони, повисшей в воздухе. – Миссис Роман привела его в чувство и пошла посмотреть на Джоан. Но та исчезла. Бандиты увели ее с собой.
– О Боже! – вскричала Линден. – Они ее убьют! Биренфорд испуганно взглянул на нее:
– Кавинант уверен, что ей пока ничто не угрожает. Я не знаю, откуда ему это известно, – мои догадки ничем не лучше ваших. – Помолчав немного, он тихо добавил:
– Миссис Роман позвонила мне. Дождавшись моего приезда, она отправилась в город, чтобы обратиться за помощью к шерифу и начать поиски Джоан. Я проверил состояние Кавинанта, и с ним, кажется, все в порядке. Хотя он выглядит неважно: утомлен, подавлен и избит.
Линден вздрогнула, представив себе лицо с отметинами судьбы и кулаков.
– Мне надо осмотреть его. Доктор кивнул:
– Именно за этим я вас и вызвал. Она допила кофе, сделала глубокий вдох и осторожно спросила:
– Вы знаете, кто это был?
– Я спрашивал его об этом, – хмуро ответил Биренфорд. – Он сказал, что видел их впервые.
– А зачем им понадобилась Джоан?
– Хуже всего то, что Кавинант знает, зачем они забрали ее. – Доктор мрачно взглянул на Линден.
– Тогда почему ничего не говорит? – ворчливо спросила она.
– Мне трудно вам что-либо ответить. Возможно, он считает, что мы чем-то помешаем ему, если узнаем о его планах.
Линден молча кивнула, хотя на самом деле не чувствовала себя способной помешать в чем-либо Кавинанту. Ей просто хотелось разобраться в истории с Джоан и узнать всю правду о старике в заношенной мантии. Узнать всю правду – ради нее самой и ради Кавинанта. Несмотря на его независимость, она по-прежнему была убеждена, что он отчаянно нуждался в помощи.
– Есть еще одна причина, по которой я вызвал вас сюда, – произнес Биренфорд, поднимаясь на ноги. – Мне надо срочно отлучиться. Я прошу вас присмотреть за Кавинантом и не дать ему натворить каких-нибудь глупостей. Хотя иногда мне кажется… – Его голос угас, а затем окреп с внезапным раздражением:
– Иногда мне кажется, что ему нужен здоровый санитар, а не врач. – Впервые с момента их знакомства он взглянул Линден прямо в глаза:
– Вам удастся его удержать?
Она понимала, что Биренфорд нуждался сейчас в успокоительных заверениях. Ему хотелось разделить с ней ответственность за Кавинанта и Джоан. Но Линден не привыкла бросать слов на ветер. И ей оставалось лишь предложить ему нечто схожее.
– В любом случае я не позволю ему выйти из дома, – строго ответила она.
Биренфорд разочарованно кивнул и направился к двери.
– Будьте с ним терпеливы, – сказал старый доктор напоследок. – Томас Так долго жил среди людей, которые боялись его проказы, что теперь не знает, как вести себя с вами. Когда он проснется, заставьте его пообедать.
Биренфорд кивнул и вышел на крыльцо. Она смотрела ему вслед, пока его машина не исчезла в облаке пыли у поворота на шоссе. Тяжело вздохнув, Линден отошла от окна и направилась в гостиную.
А что еще ей оставалось делать? Ждать, как ждал Кавинант. Она решила докопаться до истины – узнать ее во что бы то ни стало. Запах крови налипал на кожу, как грязь. Подавив это ощущение, она приготовила себе завтрак, а затем взялась за уборку гостиной.
Вооружившись щеткой и ведром мыльной воды, Линден набросилась на испачканные стены с таким рвением, словно кровавые пятна нанесли ей личное оскорбление. В глубине души, где хранилась ее вина, она считала кровь непорочной основой жизни – слишком ценной и священной, чтобы тратить ее понапрасну. Линден яростно смывала со стен безумие и злобу, которые осквернили эту комнату неоправданным насилием.
Примерно через час, устроив себе перерыв, она пошла взглянуть на Кавинанта. Набухшие кровоподтеки придавали его лицу деформированный вид. Сон казался слишком возбужденным, но она не замечала никаких признаков перехода в кому. Он спал с открытым ртом, словно застыл в безмолвном крике. Однажды по его щекам покатились крупные слезы, и у нее защемило сердце от боли за этого несчастного и беспомощного человека.
Около трех часов дня он вышел из спальни и, шатаясь, побрел на кухню. К тому времени Линден заканчивала мыть пол. Увидев ее, он остановился и мрачно нахмурился. Она ожидала гневной тирады, но в его голосе не было ничего, кроме отчаяния.
– Вы мне ничем уже не поможете. Уезжайте домой. Линден поднялась с колен и повернулась к нему:
– И все же давайте попробуем.
– Уезжайте, доктор Эвери. Я справлюсь сам. Проглотив раздражение, Линден намеренно смягчила тон: