Страница:
— Териза. Хорошо, — удовлетворенно сказала леди. — А вы тогда должны называть меня Элега. Я надеюсь, мы станем настоящими друзьями.
— А вы давно его знаете? — спросила Териза. Это было лучше, чем вспоминать о челюстях и крови.
— Пригодника Джерадина? — Элега рассмеялась, но ее веселость казалась несколько наигранной. — Вы, наверное, не поверите, но когда-то мы с ним были обручены.
— Обручены?
— Да. Поразительно, не так ли? Но его отец, Домне, хотя и не воин, в полную противоположность Пердону, однако один из самых старых и самых доверенных друзей моего отца. — Волнение в голосе Элеги внезапно заставило Теризу подумать, что, может быть, дочери короля тоже предупреждены не говорить ей слишком многого. — Из-за постоянных войн король женился поздно. Хотя я старшая дочь, родилась я через год после рождения Джерадина, седьмого сына Домне. Позднее, во время перипетий очередной войны, мой отец для безопасности отослал всю семью в провинцию Домне. Я провела несколько сезонов в одном из поселений в Домне — Хауселдоне, и мы с Джерадином вместе играли. — Эти воспоминания, казалось, не слишком нравились ей. — По этой причине, считая, что мы подходим друг другу, наши родители обручили нас.
Один пролет ступенек привел их к этажу, на котором располагались покои короля. Элега прошла мимо высокой резной двери, ведущей в его покои, и принялась подниматься по другой лестнице.
— Мне гораздо более по душе пришелся бы один из его братьев, — продолжала она. — Все женщины без ума от Артагеля, но Вестера обожали бы куда более, если бы знали его получше. Однако обоим не хватает честолюбия. Мне больше по вкусу Найл. Но, к сожалению, женщины в подобных случаях обычно мало что могут сделать.
— А что случилось с вашим обручением?
— О, я просто отказалась выходить за Джерадина замуж. Он совершенно невозможен, Териза, — Элега не отдавала себе отчета, с какой злобой говорит. — Достаточно того, что он не может выйти из комнаты, не споткнувшись. Он — воплощенное невезение. Он служит воплотителям на три года дольше, чем любой другой пригодник со времен основания Гильдии, и с того момента, как начал службу, не приблизился к мантии Мастера ни на шаг.
Его целеустремленность — как и его страсть пытаться все исправить должно уважать. Но я дочь короля Морданта, и я не хочу провести остаток жизни, убираясь в хижине в провинции Домне и подметая разбитые зеркала, расколовшиеся при очередной неудаче Джерадина.
Вы знаете? — Она внезапно прыснула. — Первый раз когда он был официально представлен моему отцу — мы как раз ехали верхом с визитом в Домне, двенадцать или четырнадцать лет назад, — он был настолько неловок, что ему не пришло в голову ничего лучше, как срезать путь, перескочив через бревно, за которым оказалась кормушка для свиней. Когда он добрался до нас, на нем было больше объедков, чем осталось в той яме.
Териза едва не рассмеялась. Она легко могла представить его, словно была очевидцем той сцены; грязь, застрявшая в волосах, прилипшая к лицу, пропитавшая одежду; стекают помои, опадают куски прилипшей шелухи. Он был именно таким человеком, с которым могло произойти нечто подобное.
Но через мгновение ее эмоции вдруг стали другими, и она чуть не расплакалась. Бедняжка, пробормотала она про себя. Он заслуживал лучшей доли.
— Нет, Териза, — подвела итог Элега, — Пригодник Джерадин будет честным и порядочным мужем для туповатой женщины, думающей лишь низом живота, с сильным инстинктом материнства и большой терпимостью к сваливающимся несчастьям. А мне он не подходит.
Териза ничего не ответила. Значит, тебе не повезло. Но вслух она этого не сказала.
Преодолев подъем по ступенькам, они увидели еще одну дверь, не менее высокую, чем дверь в королевские покои, которая находилась прямо под ней. Однако эту дверь никто не охранял; видимо, на этот уровень башни другого прохода не было, и тот, кто охранял короля, тем самым оберегал и его семью.
Потом Териза вспомнила о тайных ходах. Вполне возможно, что в Орисоне не было места достаточно безопасного от кого-то, кто хорошо здесь ориентировался.
Улыбаясь, Элега подошла к двери и открыла ее, приглашая гостью.
— Добро пожаловать к нам, леди Териза де Морган, — объявила она официальным тоном. Затем обернулась и втянула Теризу в анфиладу комнат, где жила с сестрой.
Териза была удивлена, обнаружив, что эти комнаты были далеко не так богато украшены и обставлены, как те, которыми пользовался король Джойс. Толстые шерстяные ковры выглядели скорее работой крестьян, чем произведениями искусства — ковры для пользования, а не для показа. Диваны, кресла и кушетки были массивными и восхищали скорее добротностью и прочностью, чем тонкостью работы. Некоторые из предметов мебели в первой комнате выглядели так, словно сделали их давным-давно; стол в столовой, который она увидела, глянув в проход, явно знавал лучшие дни.
Териза не могла удержаться и удивилась почему король Джойс держит своих дочерей в черном теле. Элега объяснила:
— Раньше мы все жили здесь, а те комнаты, что внизу, использовались лишь для официальных королевских дел — для приемов, небольших аудиенций, скромных банкетов и так далее. Моя мать, королева, не любит излишеств, но она прекрасно понимала, что показная роскошь идет на пользу государства. По этой причине официальные комнаты были обставлены скорее напоказ, чем для жилья. — Сама она служила прекрасной иллюстрацией своих слов. То, как она носила свои драгоценности, свидетельствовало, что ее заинтересованность в делах отца не имеет ничего общего ни с богатством, ни с роскошью.
Теризе захотелось спросить, почему король перебрался вниз — или по какой причине королева (Саддит, похоже, упоминала, что звали ее Мадин) больше не живет в Орисоне. Но задавать личные вопросы она не чувствовала в себе сил; и прежде, чем она готова была рискнуть, из дальних комнат появилась женщина, одетая в воздушное платье из желтого шелка.
— О, Мисте. — Взгляд, которым Элега окинула сестру, был ласковым и немного презрительным, так, словно она любила, но не слишком высоко ценила ее. — Я раздобыла для нас редкое угощение. Это Териза — леди Териза де Морган. Она прекрасно выглядит в твоем платье, не правда ли? Мы вместе отобедаем. Териза, позвольте представить вам леди Мисте, мою сестру. Она — единственная из всех живущих в Орисоне, кто более меня жаждет, — она юмористически подчеркнула последнее слово, — свести с вами знакомство.
Эти слова заставили Мисте покраснеть. Она была, как заметил король Джойс и Саддит, по фигуре очень похожа на Теризу, правда, несколько более щуплая в некоторых областях. И во многом напоминала свою сестру, хотя в ней не было такого, как у Элеги контраста, между живыми глазами, бледной кожей и светлыми волосами. Стоя рядом, они казались слегка отличными версиями друг дружки. Темно-русые волосы Мисте, может быть, и не выглядели при свечах как чистое золото, но явно сверкали богатством в солнечном свете. Оттенок ее кожи свидетельствовал, что на солнце на нее прекрасно ложится загар. И вдобавок менее драматичный оттенок ее глаз, казалось, больше подходил, чтобы смотреть вдаль под ярким дневным светом, чем для того, чтобы выискивать, что там прячется по углам.
Отстраненность взгляда Мисте стала заметнее, когда она вошла в комнату; ее мысли словно витали в другом мире. Но глаза до странности оживились, когда Элега представила ей Теризу. И в то же время она выглядела восторженной, настолько переполненной восторгом, что, казалось, дрожала — ее реакция, казалось, была сильнее, чем просто на Теризу, словно кто-то еще более волнующий стоял у нее за спиной. Это впечатление было настолько сильным, что Териза инстинктивно оглянулась, ожидая увидеть кого-то сзади.
— Миледи, — Мисте сделала глубокий реверанс, взмахивая желтым шелком, явно не только для того, чтобы оказать уважение Теризе, но и чтобы скрыть краску на лице.
Териза чуть не впала в панику. Беспомощная и встревоженная, она бросила на Элегу умоляющий взгляд.
В ответ Элега положила руку на плечо сестры.
— Прекрасно исполнено, Мисте, — сказала она суховато. — Однако мне кажется, что такой торжественный прием смущает Теризу. Я зову ее Теризой по ее же просьбе. Наверняка она позволит и тебе так же обращаться к ней.
— Да, пожалуйста, — мгновенно выговорила Териза. На этот раз она была совершенно искренней.
Леди Мисте подняла голову. Стало ясно, что ее румянец был знаком восторга, а не смущения; она не выказывала никаких признаков стыда или неловкости. Глаза ее стали внимательно осматривать Теризу.
— Добро пожаловать к нам, миледи, — сказала она вежливо. — Я уверена, что смогу называть вас Теризой — через какое-то время, когда мое сердце перестанет так лихорадочно биться. — Она улыбнулась Теризе так, что та моментально вспомнила об улыбке короля Джойса. — Простите мне, если я смутила вас. Возможно, вы не понимаете, какую оказали нам честь. Я сама хотела просить вас заглянуть к нам.
— Это ив самомделе честь, — добавила Элега, прежде чем Териза успела запротестовать. — По нормам Морданта, мы всего лишь две женщины, живущие под присмотром отца, потому что он никак не может найти для нас подходящую пару. Разнообразные правители и выдающиеся личности, появляющиеся в Орисоне, не считают нужным появляться у нас или ставить нас в известность о своем пребывании здесь. И я по чистой случайности оказалась у короля, когда…
Затем совершенно непринужденным тоном она сказала:
— Мисте, ты не поверишь, отец превзошел самого себя. — И несколькими уничтожающими фразами рассказала сестре об аудиенции Пердона у короля Джойса. Затем добавила:
— Пятнадцать тысяч человек, Мисте. А у Пердона всего три тысячи. И отец отказался помочь ему. Он зашел слишком далеко. С этим нужно что-то делать.
— Элега, он наш отец, — заявила Мисте. — Вполне понятно, что мы не понимаем его намерений. Как мы можем что-то предполагать, когда мы знаем так мало о его мыслях и тревогах? — В отличие от Элеги, она не подчеркивала своего незнания; это было простой констатацией факта. — Но мы не должны слишком поспешно судить его. Вокруг Морданта сложилась сложная обстановка. Похоже, новая война не за горами. Хаос из воплотимого регулярно посещает нас. Вот и леди… — она посмотрела на Теризу, моментально покраснела, но заставила себя закончить, — Териза… — после этого Мисте мягко улыбнулась, — Териза пришла к нам через зеркало. Ходят слухи, что она и есть ответ на пророчество. Мы не должны судить впопыхах.
— Мисте, ты неисправима, — небольшая морщинка появилась на лбу Элеги.
— Если Бретер верховного короля ворвется к нам, изрубит меня в куски у тебя на глазах и распорет своим клинком тебе живот, ты и тогда скажешь, что мы не должны судить его впопыхах.
— Я верю, — сказала леди Мисте серьезно, но без всякого раздражения,
— что Бретер верховного короля хранит в своем сердце больше чести.
— Ну какая же ты глупышка! — тихо воскликнула Элега. Ее фиалковые глаза сверкали на бледном лице. Но она тут же схватила сестру и крепко обняла ее, пока ее раздражение не прошло. А когда отступила в сторону, то уже снова могла вести себя как положено воспитанной даме. — Но даже глупышка и знаменитость из другого мира, — она улыбнулась, показывая, что дурачится, — должны есть. Я распоряжусь.
Она подошла к ближайшему шнурку и дернула его. Затем вышла в соседнюю комнату.
Вскоре Териза услышала, как она быстро отдает распоряжения. Через некоторое время появилась служанка с подносами, направилась в столовую и начала там накрывать на стол.
В это время Териза находилась наедине с Мисте.
Пристальность взгляда Мисте, ее внимание заставляли Теризу нервничать. Она обнаружила, что Мисте ей нравится, но она не хотела, чтобы леди смотрела на нее таким образом. Казалось, будто Мисте рассматривала нечто внутри, позади или впереди Теризы, и это вызывало у той ощущение, что она снова растворяется. Она поневоле вспомнила, что зеркало, доставившее ее сюда, было лживым.
— Здесь так много того, чего я не понимаю. Почему король, ваш отец, — почему он ведет себя столь пассивно? Какой смысл может заключаться в том, что он не хочет поддержать Пердона?
— О, миле… Териза. Вы затронули вопрос, который поразил нашу семью в самое сердце, и у нас до сих пор нет на него ответа. — Леди указала жестом на диван. — Не хотите ли присесть?
Они сели, удобно устроившись на мягком диване, и Мисте продолжила:
— Вы пробыли среди нас недолго. Однако что касается нашей политики, то тут нам похвастаться особо нечем. — Ее печаль означала разочарование, равно как и признание непреложности этого факта. — Вы, может быть, не знаете, что у нашего отца три дочери. Наша средняя сестра, Торрент, вместе с нашей матерью — королевой Мадин — больше не живет здесь. Они решили перебраться в Ромиш — точнее, в поместье неподалеку от Ромиша. Мне кажется (потому что я там не была), что они живут там с семьей матери.
Два года назад ничего похожего не произошло бы. Тогда мы были все вместе. И я была этому рада, хотя не могу сказать, что мы были счастливы.
Териза оставалась неподвижной и молчала. Она уже чувствовала, какого рода история сейчас прозвучит. Работа в миссии много раз вынуждала ее выслушивать подобные истории.
— Мне кажется, вам понравилась бы наша мать, мил… Териза. Она такая женщина, которая знает, чего хочет, — факт, не раз вызывавший у отца немалое раздражение. — Мисте улыбнулась при воспоминании об этом. — Если бы вы послушали Элегу, она заставила бы вас поверить, что подобных женщин во всем Морданте не найти и пяти. Но, по моему мнению, она несколько преувеличивает. Мне кажется, нашим женщинам не хватает лишь смелости следовать за своей мечтой. — Когда она сказала это, ее взгляд будто бы пронзил противоположную стену, словно камень был прозрачным. — Впрочем, никто не собирается отрицать, что королева Мадин одна из немногих, кто достаточно уверен в себе — или настолько смел, чтобы настоять на своих желаниях.
Вот взять хотя бы тот факт, — прокомментировала она, отвлекаясь от нити повествования, — что матушка позволила разорвать помолвку Элеги с Джерадином Домне, хотя сам король приложил к ней руку. Наша мать при этом радовалась, что у нее есть дочь, которая знает, чего хочет.
— Так вот, — продолжала леди, — Мадин любила Джойса с детства, задолго до того, как он стал королем Морданта, — и он любил ее. В шутку даже поговаривают, что кампанию, которая привела его к трону, он начал только для того, чтобы сбежать от трудностей, стоявших на пути их страсти. Таким образом, когда он подчинил себе Демесне и присоединил к ней провинцию Файль, то бросился к ногам матушки и умолял ее, чтобы она вступила во владение его имуществом — после того, как ее отец, Файль, дал на это свое согласие.
К его изумлению, — Мисте снова улыбнулась, — матушка отказала ему. Она не отрицала, что бесконечно любит его, но сказала, что не хочет, чтобы он был ее мужем или возлюбленным. Он принялся за войну как фермер за пропашку земли, и не должен останавливаться, пока поля его не будут вспаханы и засеяны. Но пока руки его давят на плуг, его время и его жизнь принадлежат кровопролитию. Она готова разделить с ним многое, но не готова разделить его с такой коварной любовницей, как война, когда каждое копье, стрела и меч его врагов жадно косятся на его сердце. Если желание его не угаснет и он до той поры останется жив — то ему достаточно будет прислать лишь словечко, что войны закончены, и она примчится к нему хоть на край света.
Прежде всего, батюшка все же мужчина. И потому, конечно, он пришел в ярость. Но при этом он все же настоящий мужчина. Какое-то время он был в ярости — он говорит, что дни, но матушка упоминала об этом просто как о некоторомвремени, — но затем наконец рассмеялся, громко и звонко. И сказал себе, что нет на свете другой женщины, подходящей ему так, как она, и поклялся страшной клятвой: что бы ни случилось, ей недолго упрямится. И ускакал — напоследок пробурчав хвастливо, подобно всем молодым мужчинам, что покорит Кадуол и Аленд до следующей зимы.
Печально, но клятву свою он не сдержал. Много лет прошло до той поры, когда он наконец смог назвать себя королем без страха, что титул этот будет отобран у него в битве на следующий же день. А когда он все же добился этого, то повел войну иного рода: борьбу за объединение всех воплотителей в Гильдию. При случае он навестил матушку, чтобы она знала, что он не изменил свои намерения. Просто его войны еще не закончились.
И наконец матушка посчитала, что хватит. Покинув Ромиш верхом, без всякой свиты и охраны, сопровождаемая только служанкой, она поскакала по холмам и лесам Морданта и достигла того места, где сражался король. Он и его люди, и Знаток Хэвелок среди них, только что закончили битву с коварным воплотителем, и батюшка был с ног до головы осыпан пеплом. Тем не менее, она подъехала к нему — по его словам — так, словно их представляли друг другу в тронном зале Орисона, и сказала: «Мой владыка король, долго ли еще будет происходить все это?»
Он посмотрел на своих людей и на нее. В это мгновение, как он рассказывал, ему хотелось совершить какой-нибудь дурацкий поступок. Она была женщиной, прискакавшей без охраны, лишь со своей служанкой, а только что погибло пятеро его людей. Но батюшка не стал ничего предпринимать, помог ей сойти с коня, отвел в свою палатку и объяснил, что он делает и что ему еще осталось сделать.
И когда он рассказал это, матушка сказала: «Мой владыка король, это может продлиться еще лет десять, а то и дольше».
Он кивнул. Ее оценка была правильной.
«Это чересчур долго», сказала матушка. «Я ждала уже более, чем достаточно. Есть ли в этом лагере человек, который может совершить обряд бракосочетания?»
Мой отец утверждает, что тупо глядел на нее не меньше часа, прежде чем понял, чего она хочет, но матушка уверяла, что он потерял разум не больше чем на пару мгновений. Затем он издал вопль и схватил ее в объятия, и закружился так лихо, что сломал палаточный кол, и палатка рухнула на них.
Тем не менее, именно он настаивал на том, чтобы они вернулись в Орисон и устроили богатую и пышную свадьбу. Он сказал, что меньшего она не заслуживает. С ее же точки зрения, он просто хотел увезти ее от опасностей битв в безопасность своего Демесне.
Их союз, — Мисте посмотрела на Теризу, и Териза увидела на лице леди одновременно счастье и печаль, — был тем, что некоторые называют «милые бранятся — только тешатся». Оба наверняка прекрасно знали недостатки друг друга. Однако тем, кто наблюдал за ними со стороны, казалось, что любой компромисс может быть достигнут лишь лет через двадцать. Но мы-то замечали, как светились радостью глаза батюшки, несмотря на проявляемую им бурную ярость, когда матушка спорила с ним. И мы слышали, с какой теплотой и преданностью она всегда говорила о нем, когда его не было поблизости. Я сказала бы, что это был прекрасный союз, Териза.
Но конец его, — она вздохнула, — был неожиданным.
— А что произошло? — спросила Териза, думая о своих родителях, пытаясь найти какую-нибудь мелочь, в которой их связь имела бы нечто общее с тем, о чем она только что услышала.
Мисте печально сказала:
— Он стал совершенно пассивен. Искра задора потухла в нем. Все чаще и чаще он закрывался с безумным Хэвелоком, играя — как он уверяет — в перескоки, в то время как должен был заниматься управлением страной. Все меньше и меньше решений принималось им. Заговоры и их проявления игнорировались. Над людьми не вершилось правосудие. Не сразу, конечно, а в течение нескольких лет отец превратился в то, что люди называют «старой развалиной». Его власти — как и преданности его подданных — хватает лишь на то, чтобы следить, чтобы не появился узурпатор. Все остальное его не волнует.
Для всех нас это было огромное горе, но для матери это был настоящий удар в сердце. Так как она всегда уважала собственное мнение, то принимала во внимание и мнение отца. Но теперь он спорил с ней только по тривиальным поводам, таким, к примеру, как должны ли его дочери учиться игре в перескоки вместо вышивания или нет. И это утомило ее настолько, что она решила: хватит. И тогда она пришла к нему.
«Старик, — сказала она. По ее желанию все дочери присутствовали. — Это должно прекратиться. Под боком у тебя творят свои злые дела воплотители. Враги твои пригнулись, изготовившись к нападению; шакалы вьются у самых твоих ног. Волнения доводят провинции чуть не до восстаний. А ты тем временем, играешь в перескоки с этим глупцом Хэвелоком. Я говорю: ты обязан это прекратить».
«Дорогая моя, — ответил он так, словно она обидела его несправедливо.
— Много лет ты отказывалась выйти за меня замуж потому, что я воевал. Ты хочешь, чтобы я снова начал войну?»
«Тогда я была юной и незамужней, — ответила она. — А сейчас, по моему собственному выбору, я твоя жена. Ты — мой муж, но ты и король Морданта. Я согласилась с твоими королевскими обязанностями и требую от тебя: исполняй их как надлежит королю. Это твой долг, и он должен быть исполнен».
«Уж так получилось, — ответил батюшка с ноткой былой твердости, — что я король Морданта. И никто, кроме короля, не будет мне указывать, в чем заключаются мои обязанности. Я проконсультировался сам с собой, и считаю, что выполняю свой долг в полной мере».
Отец наш видел, как она покидала Орисон. Когда она уехала, он плакал отчаянно, словно его разрывало на части. Но не сказал ни слова, не попытался объясниться, не успокаивал ее, не позвал ее назад.
Вместе с ней уехала и Торрент, потому что она верила, что так будет правильнее. Элега же осталась здесь…
В этот момент леди Элега вернулась.
— Я осталась здесь, — вмешалась она, и глаза ее загорелись, — потому, что для Морданта должно быть что-то сделано — и это не может быть сделано в Ромише. Какие бы действия ни потребовались, чтобы спасти королевство, я хочу принимать в них участие, если смогу. Сестра же моя, — продолжила она, с трудом сдерживая презрение, — осталась здесь потому, что мечтает, будто в один прекрасный день король воспрянет, чтобы защитить свое королевство,
— если только мы будем достаточно верить в него.
Мисте снова вздохнула:
— Возможно.
И тут же Элега принялась извиняться:
— Ох, прости меня, Мисте. Я не должна была говорить так резко. Его обращение с Пердоном так выбило меня из колеи… Возможно, истинная причина того, что ты осталась здесь, в том, что благодаря этому, чего бы ни случилось, он может рассчитывать на доброе отношение и общество хотя бы одной женщины, которая его любит.
Или, быть может, подумала Териза, она здесь для того, чтобы хотя бы один член семьи стал свидетелем того, что случится с ним. Мать Теризы оставалась с отцом до самой своей смерти, но это было не упрямство; упрямство подразумевает принятие решения, а ее мать была неспособна решать. Она просто была выбрана своим мужем и согласилась с его правом сделать это. Для нее это был единственный путь поверить в себя.
Элега повернулась к Теризе:
— Однако мы пригласили вас сюда совсем не для того, чтобы рассказывать такие истории. — Она заставила себя говорить веселее. — Как уже сказала моя сестра, есть многое, что мы хотели бы узнать о вас. И стол уже накрыт. Не могли бы мы поесть во время беседы?
Почти не задумываясь, Териза ответила:
— Не думаю, что много смогу рассказать вам. — Контраст между ее собственной жизнью и той историей, которую она только что услышала, устыдил ее, словно живая демонстрация того, насколько ничтожной она всегда была. Если не считать покушения на ее жизнь, в ней самой не было ничего действительно реального. — Вы были исключительно добры ко мне. Но я попала сюда случайно. Я вовсе не воплотитель. В моем мире — в том мире, откуда я пришла нет воплотителей. Что-то получилось не так, когда Джерадин делал то зеркало. Или что-то произошло во время воплощения. — И снова она поймала себя на том, что говорит точь-в-точь как мать. Но что еще могла она сказать? — Я не знаю, почему позволила уговорить себя и отправилась сюда.
Затем, словно для полноты картины должно было быть сказано все, она добавила:
— Я хотела вернуться обратно. Но то зеркало почему-то изменилось. Он уже больше не может заставить его работать.
Она замерла. Сердце ее сжалось, словно она сказала нечто опасное, и иррациональное желание плакать, которое охватило ее, когда она представила себе Джерадина в помоях, возвратилось с новой силой.
Глядя сквозь нее так, как если бы в комнате стало вдруг невыносимо жарко, Мисте выдохнула:
— Неужели такое возможно? Ох, неужели возможно? — Она, похоже, считала, что услышала нечто гораздо более удивительное, чем любая волшебная сказка.
В противоположность ей Элега запрокинула голову так резко, словно ее ударили по лицу; глаза ее горели. Медленно цедя слова, тщательно стараясь контролировать себя, она сказала:
— Вы хотите сказать, миледи, что у вас нет причин находиться здесь? Никакой цели? Что вы прибыли сюда не для того, чтобы сыграть роль в разрешении проблем Морданта? Вы хотите заставить нас поверить, что вы ни что иное как обычная женщина? Что эта «случайность», как вы ее называете, не должна была произойти с вами?
— А вы давно его знаете? — спросила Териза. Это было лучше, чем вспоминать о челюстях и крови.
— Пригодника Джерадина? — Элега рассмеялась, но ее веселость казалась несколько наигранной. — Вы, наверное, не поверите, но когда-то мы с ним были обручены.
— Обручены?
— Да. Поразительно, не так ли? Но его отец, Домне, хотя и не воин, в полную противоположность Пердону, однако один из самых старых и самых доверенных друзей моего отца. — Волнение в голосе Элеги внезапно заставило Теризу подумать, что, может быть, дочери короля тоже предупреждены не говорить ей слишком многого. — Из-за постоянных войн король женился поздно. Хотя я старшая дочь, родилась я через год после рождения Джерадина, седьмого сына Домне. Позднее, во время перипетий очередной войны, мой отец для безопасности отослал всю семью в провинцию Домне. Я провела несколько сезонов в одном из поселений в Домне — Хауселдоне, и мы с Джерадином вместе играли. — Эти воспоминания, казалось, не слишком нравились ей. — По этой причине, считая, что мы подходим друг другу, наши родители обручили нас.
Один пролет ступенек привел их к этажу, на котором располагались покои короля. Элега прошла мимо высокой резной двери, ведущей в его покои, и принялась подниматься по другой лестнице.
— Мне гораздо более по душе пришелся бы один из его братьев, — продолжала она. — Все женщины без ума от Артагеля, но Вестера обожали бы куда более, если бы знали его получше. Однако обоим не хватает честолюбия. Мне больше по вкусу Найл. Но, к сожалению, женщины в подобных случаях обычно мало что могут сделать.
— А что случилось с вашим обручением?
— О, я просто отказалась выходить за Джерадина замуж. Он совершенно невозможен, Териза, — Элега не отдавала себе отчета, с какой злобой говорит. — Достаточно того, что он не может выйти из комнаты, не споткнувшись. Он — воплощенное невезение. Он служит воплотителям на три года дольше, чем любой другой пригодник со времен основания Гильдии, и с того момента, как начал службу, не приблизился к мантии Мастера ни на шаг.
Его целеустремленность — как и его страсть пытаться все исправить должно уважать. Но я дочь короля Морданта, и я не хочу провести остаток жизни, убираясь в хижине в провинции Домне и подметая разбитые зеркала, расколовшиеся при очередной неудаче Джерадина.
Вы знаете? — Она внезапно прыснула. — Первый раз когда он был официально представлен моему отцу — мы как раз ехали верхом с визитом в Домне, двенадцать или четырнадцать лет назад, — он был настолько неловок, что ему не пришло в голову ничего лучше, как срезать путь, перескочив через бревно, за которым оказалась кормушка для свиней. Когда он добрался до нас, на нем было больше объедков, чем осталось в той яме.
Териза едва не рассмеялась. Она легко могла представить его, словно была очевидцем той сцены; грязь, застрявшая в волосах, прилипшая к лицу, пропитавшая одежду; стекают помои, опадают куски прилипшей шелухи. Он был именно таким человеком, с которым могло произойти нечто подобное.
Но через мгновение ее эмоции вдруг стали другими, и она чуть не расплакалась. Бедняжка, пробормотала она про себя. Он заслуживал лучшей доли.
— Нет, Териза, — подвела итог Элега, — Пригодник Джерадин будет честным и порядочным мужем для туповатой женщины, думающей лишь низом живота, с сильным инстинктом материнства и большой терпимостью к сваливающимся несчастьям. А мне он не подходит.
Териза ничего не ответила. Значит, тебе не повезло. Но вслух она этого не сказала.
Преодолев подъем по ступенькам, они увидели еще одну дверь, не менее высокую, чем дверь в королевские покои, которая находилась прямо под ней. Однако эту дверь никто не охранял; видимо, на этот уровень башни другого прохода не было, и тот, кто охранял короля, тем самым оберегал и его семью.
Потом Териза вспомнила о тайных ходах. Вполне возможно, что в Орисоне не было места достаточно безопасного от кого-то, кто хорошо здесь ориентировался.
Улыбаясь, Элега подошла к двери и открыла ее, приглашая гостью.
— Добро пожаловать к нам, леди Териза де Морган, — объявила она официальным тоном. Затем обернулась и втянула Теризу в анфиладу комнат, где жила с сестрой.
Териза была удивлена, обнаружив, что эти комнаты были далеко не так богато украшены и обставлены, как те, которыми пользовался король Джойс. Толстые шерстяные ковры выглядели скорее работой крестьян, чем произведениями искусства — ковры для пользования, а не для показа. Диваны, кресла и кушетки были массивными и восхищали скорее добротностью и прочностью, чем тонкостью работы. Некоторые из предметов мебели в первой комнате выглядели так, словно сделали их давным-давно; стол в столовой, который она увидела, глянув в проход, явно знавал лучшие дни.
Териза не могла удержаться и удивилась почему король Джойс держит своих дочерей в черном теле. Элега объяснила:
— Раньше мы все жили здесь, а те комнаты, что внизу, использовались лишь для официальных королевских дел — для приемов, небольших аудиенций, скромных банкетов и так далее. Моя мать, королева, не любит излишеств, но она прекрасно понимала, что показная роскошь идет на пользу государства. По этой причине официальные комнаты были обставлены скорее напоказ, чем для жилья. — Сама она служила прекрасной иллюстрацией своих слов. То, как она носила свои драгоценности, свидетельствовало, что ее заинтересованность в делах отца не имеет ничего общего ни с богатством, ни с роскошью.
Теризе захотелось спросить, почему король перебрался вниз — или по какой причине королева (Саддит, похоже, упоминала, что звали ее Мадин) больше не живет в Орисоне. Но задавать личные вопросы она не чувствовала в себе сил; и прежде, чем она готова была рискнуть, из дальних комнат появилась женщина, одетая в воздушное платье из желтого шелка.
— О, Мисте. — Взгляд, которым Элега окинула сестру, был ласковым и немного презрительным, так, словно она любила, но не слишком высоко ценила ее. — Я раздобыла для нас редкое угощение. Это Териза — леди Териза де Морган. Она прекрасно выглядит в твоем платье, не правда ли? Мы вместе отобедаем. Териза, позвольте представить вам леди Мисте, мою сестру. Она — единственная из всех живущих в Орисоне, кто более меня жаждет, — она юмористически подчеркнула последнее слово, — свести с вами знакомство.
Эти слова заставили Мисте покраснеть. Она была, как заметил король Джойс и Саддит, по фигуре очень похожа на Теризу, правда, несколько более щуплая в некоторых областях. И во многом напоминала свою сестру, хотя в ней не было такого, как у Элеги контраста, между живыми глазами, бледной кожей и светлыми волосами. Стоя рядом, они казались слегка отличными версиями друг дружки. Темно-русые волосы Мисте, может быть, и не выглядели при свечах как чистое золото, но явно сверкали богатством в солнечном свете. Оттенок ее кожи свидетельствовал, что на солнце на нее прекрасно ложится загар. И вдобавок менее драматичный оттенок ее глаз, казалось, больше подходил, чтобы смотреть вдаль под ярким дневным светом, чем для того, чтобы выискивать, что там прячется по углам.
Отстраненность взгляда Мисте стала заметнее, когда она вошла в комнату; ее мысли словно витали в другом мире. Но глаза до странности оживились, когда Элега представила ей Теризу. И в то же время она выглядела восторженной, настолько переполненной восторгом, что, казалось, дрожала — ее реакция, казалось, была сильнее, чем просто на Теризу, словно кто-то еще более волнующий стоял у нее за спиной. Это впечатление было настолько сильным, что Териза инстинктивно оглянулась, ожидая увидеть кого-то сзади.
— Миледи, — Мисте сделала глубокий реверанс, взмахивая желтым шелком, явно не только для того, чтобы оказать уважение Теризе, но и чтобы скрыть краску на лице.
Териза чуть не впала в панику. Беспомощная и встревоженная, она бросила на Элегу умоляющий взгляд.
В ответ Элега положила руку на плечо сестры.
— Прекрасно исполнено, Мисте, — сказала она суховато. — Однако мне кажется, что такой торжественный прием смущает Теризу. Я зову ее Теризой по ее же просьбе. Наверняка она позволит и тебе так же обращаться к ней.
— Да, пожалуйста, — мгновенно выговорила Териза. На этот раз она была совершенно искренней.
Леди Мисте подняла голову. Стало ясно, что ее румянец был знаком восторга, а не смущения; она не выказывала никаких признаков стыда или неловкости. Глаза ее стали внимательно осматривать Теризу.
— Добро пожаловать к нам, миледи, — сказала она вежливо. — Я уверена, что смогу называть вас Теризой — через какое-то время, когда мое сердце перестанет так лихорадочно биться. — Она улыбнулась Теризе так, что та моментально вспомнила об улыбке короля Джойса. — Простите мне, если я смутила вас. Возможно, вы не понимаете, какую оказали нам честь. Я сама хотела просить вас заглянуть к нам.
— Это ив самомделе честь, — добавила Элега, прежде чем Териза успела запротестовать. — По нормам Морданта, мы всего лишь две женщины, живущие под присмотром отца, потому что он никак не может найти для нас подходящую пару. Разнообразные правители и выдающиеся личности, появляющиеся в Орисоне, не считают нужным появляться у нас или ставить нас в известность о своем пребывании здесь. И я по чистой случайности оказалась у короля, когда…
Затем совершенно непринужденным тоном она сказала:
— Мисте, ты не поверишь, отец превзошел самого себя. — И несколькими уничтожающими фразами рассказала сестре об аудиенции Пердона у короля Джойса. Затем добавила:
— Пятнадцать тысяч человек, Мисте. А у Пердона всего три тысячи. И отец отказался помочь ему. Он зашел слишком далеко. С этим нужно что-то делать.
— Элега, он наш отец, — заявила Мисте. — Вполне понятно, что мы не понимаем его намерений. Как мы можем что-то предполагать, когда мы знаем так мало о его мыслях и тревогах? — В отличие от Элеги, она не подчеркивала своего незнания; это было простой констатацией факта. — Но мы не должны слишком поспешно судить его. Вокруг Морданта сложилась сложная обстановка. Похоже, новая война не за горами. Хаос из воплотимого регулярно посещает нас. Вот и леди… — она посмотрела на Теризу, моментально покраснела, но заставила себя закончить, — Териза… — после этого Мисте мягко улыбнулась, — Териза пришла к нам через зеркало. Ходят слухи, что она и есть ответ на пророчество. Мы не должны судить впопыхах.
— Мисте, ты неисправима, — небольшая морщинка появилась на лбу Элеги.
— Если Бретер верховного короля ворвется к нам, изрубит меня в куски у тебя на глазах и распорет своим клинком тебе живот, ты и тогда скажешь, что мы не должны судить его впопыхах.
— Я верю, — сказала леди Мисте серьезно, но без всякого раздражения,
— что Бретер верховного короля хранит в своем сердце больше чести.
— Ну какая же ты глупышка! — тихо воскликнула Элега. Ее фиалковые глаза сверкали на бледном лице. Но она тут же схватила сестру и крепко обняла ее, пока ее раздражение не прошло. А когда отступила в сторону, то уже снова могла вести себя как положено воспитанной даме. — Но даже глупышка и знаменитость из другого мира, — она улыбнулась, показывая, что дурачится, — должны есть. Я распоряжусь.
Она подошла к ближайшему шнурку и дернула его. Затем вышла в соседнюю комнату.
Вскоре Териза услышала, как она быстро отдает распоряжения. Через некоторое время появилась служанка с подносами, направилась в столовую и начала там накрывать на стол.
В это время Териза находилась наедине с Мисте.
Пристальность взгляда Мисте, ее внимание заставляли Теризу нервничать. Она обнаружила, что Мисте ей нравится, но она не хотела, чтобы леди смотрела на нее таким образом. Казалось, будто Мисте рассматривала нечто внутри, позади или впереди Теризы, и это вызывало у той ощущение, что она снова растворяется. Она поневоле вспомнила, что зеркало, доставившее ее сюда, было лживым.
— Здесь так много того, чего я не понимаю. Почему король, ваш отец, — почему он ведет себя столь пассивно? Какой смысл может заключаться в том, что он не хочет поддержать Пердона?
— О, миле… Териза. Вы затронули вопрос, который поразил нашу семью в самое сердце, и у нас до сих пор нет на него ответа. — Леди указала жестом на диван. — Не хотите ли присесть?
Они сели, удобно устроившись на мягком диване, и Мисте продолжила:
— Вы пробыли среди нас недолго. Однако что касается нашей политики, то тут нам похвастаться особо нечем. — Ее печаль означала разочарование, равно как и признание непреложности этого факта. — Вы, может быть, не знаете, что у нашего отца три дочери. Наша средняя сестра, Торрент, вместе с нашей матерью — королевой Мадин — больше не живет здесь. Они решили перебраться в Ромиш — точнее, в поместье неподалеку от Ромиша. Мне кажется (потому что я там не была), что они живут там с семьей матери.
Два года назад ничего похожего не произошло бы. Тогда мы были все вместе. И я была этому рада, хотя не могу сказать, что мы были счастливы.
Териза оставалась неподвижной и молчала. Она уже чувствовала, какого рода история сейчас прозвучит. Работа в миссии много раз вынуждала ее выслушивать подобные истории.
— Мне кажется, вам понравилась бы наша мать, мил… Териза. Она такая женщина, которая знает, чего хочет, — факт, не раз вызывавший у отца немалое раздражение. — Мисте улыбнулась при воспоминании об этом. — Если бы вы послушали Элегу, она заставила бы вас поверить, что подобных женщин во всем Морданте не найти и пяти. Но, по моему мнению, она несколько преувеличивает. Мне кажется, нашим женщинам не хватает лишь смелости следовать за своей мечтой. — Когда она сказала это, ее взгляд будто бы пронзил противоположную стену, словно камень был прозрачным. — Впрочем, никто не собирается отрицать, что королева Мадин одна из немногих, кто достаточно уверен в себе — или настолько смел, чтобы настоять на своих желаниях.
Вот взять хотя бы тот факт, — прокомментировала она, отвлекаясь от нити повествования, — что матушка позволила разорвать помолвку Элеги с Джерадином Домне, хотя сам король приложил к ней руку. Наша мать при этом радовалась, что у нее есть дочь, которая знает, чего хочет.
— Так вот, — продолжала леди, — Мадин любила Джойса с детства, задолго до того, как он стал королем Морданта, — и он любил ее. В шутку даже поговаривают, что кампанию, которая привела его к трону, он начал только для того, чтобы сбежать от трудностей, стоявших на пути их страсти. Таким образом, когда он подчинил себе Демесне и присоединил к ней провинцию Файль, то бросился к ногам матушки и умолял ее, чтобы она вступила во владение его имуществом — после того, как ее отец, Файль, дал на это свое согласие.
К его изумлению, — Мисте снова улыбнулась, — матушка отказала ему. Она не отрицала, что бесконечно любит его, но сказала, что не хочет, чтобы он был ее мужем или возлюбленным. Он принялся за войну как фермер за пропашку земли, и не должен останавливаться, пока поля его не будут вспаханы и засеяны. Но пока руки его давят на плуг, его время и его жизнь принадлежат кровопролитию. Она готова разделить с ним многое, но не готова разделить его с такой коварной любовницей, как война, когда каждое копье, стрела и меч его врагов жадно косятся на его сердце. Если желание его не угаснет и он до той поры останется жив — то ему достаточно будет прислать лишь словечко, что войны закончены, и она примчится к нему хоть на край света.
Прежде всего, батюшка все же мужчина. И потому, конечно, он пришел в ярость. Но при этом он все же настоящий мужчина. Какое-то время он был в ярости — он говорит, что дни, но матушка упоминала об этом просто как о некоторомвремени, — но затем наконец рассмеялся, громко и звонко. И сказал себе, что нет на свете другой женщины, подходящей ему так, как она, и поклялся страшной клятвой: что бы ни случилось, ей недолго упрямится. И ускакал — напоследок пробурчав хвастливо, подобно всем молодым мужчинам, что покорит Кадуол и Аленд до следующей зимы.
Печально, но клятву свою он не сдержал. Много лет прошло до той поры, когда он наконец смог назвать себя королем без страха, что титул этот будет отобран у него в битве на следующий же день. А когда он все же добился этого, то повел войну иного рода: борьбу за объединение всех воплотителей в Гильдию. При случае он навестил матушку, чтобы она знала, что он не изменил свои намерения. Просто его войны еще не закончились.
И наконец матушка посчитала, что хватит. Покинув Ромиш верхом, без всякой свиты и охраны, сопровождаемая только служанкой, она поскакала по холмам и лесам Морданта и достигла того места, где сражался король. Он и его люди, и Знаток Хэвелок среди них, только что закончили битву с коварным воплотителем, и батюшка был с ног до головы осыпан пеплом. Тем не менее, она подъехала к нему — по его словам — так, словно их представляли друг другу в тронном зале Орисона, и сказала: «Мой владыка король, долго ли еще будет происходить все это?»
Он посмотрел на своих людей и на нее. В это мгновение, как он рассказывал, ему хотелось совершить какой-нибудь дурацкий поступок. Она была женщиной, прискакавшей без охраны, лишь со своей служанкой, а только что погибло пятеро его людей. Но батюшка не стал ничего предпринимать, помог ей сойти с коня, отвел в свою палатку и объяснил, что он делает и что ему еще осталось сделать.
И когда он рассказал это, матушка сказала: «Мой владыка король, это может продлиться еще лет десять, а то и дольше».
Он кивнул. Ее оценка была правильной.
«Это чересчур долго», сказала матушка. «Я ждала уже более, чем достаточно. Есть ли в этом лагере человек, который может совершить обряд бракосочетания?»
Мой отец утверждает, что тупо глядел на нее не меньше часа, прежде чем понял, чего она хочет, но матушка уверяла, что он потерял разум не больше чем на пару мгновений. Затем он издал вопль и схватил ее в объятия, и закружился так лихо, что сломал палаточный кол, и палатка рухнула на них.
Тем не менее, именно он настаивал на том, чтобы они вернулись в Орисон и устроили богатую и пышную свадьбу. Он сказал, что меньшего она не заслуживает. С ее же точки зрения, он просто хотел увезти ее от опасностей битв в безопасность своего Демесне.
Их союз, — Мисте посмотрела на Теризу, и Териза увидела на лице леди одновременно счастье и печаль, — был тем, что некоторые называют «милые бранятся — только тешатся». Оба наверняка прекрасно знали недостатки друг друга. Однако тем, кто наблюдал за ними со стороны, казалось, что любой компромисс может быть достигнут лишь лет через двадцать. Но мы-то замечали, как светились радостью глаза батюшки, несмотря на проявляемую им бурную ярость, когда матушка спорила с ним. И мы слышали, с какой теплотой и преданностью она всегда говорила о нем, когда его не было поблизости. Я сказала бы, что это был прекрасный союз, Териза.
Но конец его, — она вздохнула, — был неожиданным.
— А что произошло? — спросила Териза, думая о своих родителях, пытаясь найти какую-нибудь мелочь, в которой их связь имела бы нечто общее с тем, о чем она только что услышала.
Мисте печально сказала:
— Он стал совершенно пассивен. Искра задора потухла в нем. Все чаще и чаще он закрывался с безумным Хэвелоком, играя — как он уверяет — в перескоки, в то время как должен был заниматься управлением страной. Все меньше и меньше решений принималось им. Заговоры и их проявления игнорировались. Над людьми не вершилось правосудие. Не сразу, конечно, а в течение нескольких лет отец превратился в то, что люди называют «старой развалиной». Его власти — как и преданности его подданных — хватает лишь на то, чтобы следить, чтобы не появился узурпатор. Все остальное его не волнует.
Для всех нас это было огромное горе, но для матери это был настоящий удар в сердце. Так как она всегда уважала собственное мнение, то принимала во внимание и мнение отца. Но теперь он спорил с ней только по тривиальным поводам, таким, к примеру, как должны ли его дочери учиться игре в перескоки вместо вышивания или нет. И это утомило ее настолько, что она решила: хватит. И тогда она пришла к нему.
«Старик, — сказала она. По ее желанию все дочери присутствовали. — Это должно прекратиться. Под боком у тебя творят свои злые дела воплотители. Враги твои пригнулись, изготовившись к нападению; шакалы вьются у самых твоих ног. Волнения доводят провинции чуть не до восстаний. А ты тем временем, играешь в перескоки с этим глупцом Хэвелоком. Я говорю: ты обязан это прекратить».
«Дорогая моя, — ответил он так, словно она обидела его несправедливо.
— Много лет ты отказывалась выйти за меня замуж потому, что я воевал. Ты хочешь, чтобы я снова начал войну?»
«Тогда я была юной и незамужней, — ответила она. — А сейчас, по моему собственному выбору, я твоя жена. Ты — мой муж, но ты и король Морданта. Я согласилась с твоими королевскими обязанностями и требую от тебя: исполняй их как надлежит королю. Это твой долг, и он должен быть исполнен».
«Уж так получилось, — ответил батюшка с ноткой былой твердости, — что я король Морданта. И никто, кроме короля, не будет мне указывать, в чем заключаются мои обязанности. Я проконсультировался сам с собой, и считаю, что выполняю свой долг в полной мере».
Отец наш видел, как она покидала Орисон. Когда она уехала, он плакал отчаянно, словно его разрывало на части. Но не сказал ни слова, не попытался объясниться, не успокаивал ее, не позвал ее назад.
Вместе с ней уехала и Торрент, потому что она верила, что так будет правильнее. Элега же осталась здесь…
В этот момент леди Элега вернулась.
— Я осталась здесь, — вмешалась она, и глаза ее загорелись, — потому, что для Морданта должно быть что-то сделано — и это не может быть сделано в Ромише. Какие бы действия ни потребовались, чтобы спасти королевство, я хочу принимать в них участие, если смогу. Сестра же моя, — продолжила она, с трудом сдерживая презрение, — осталась здесь потому, что мечтает, будто в один прекрасный день король воспрянет, чтобы защитить свое королевство,
— если только мы будем достаточно верить в него.
Мисте снова вздохнула:
— Возможно.
И тут же Элега принялась извиняться:
— Ох, прости меня, Мисте. Я не должна была говорить так резко. Его обращение с Пердоном так выбило меня из колеи… Возможно, истинная причина того, что ты осталась здесь, в том, что благодаря этому, чего бы ни случилось, он может рассчитывать на доброе отношение и общество хотя бы одной женщины, которая его любит.
Или, быть может, подумала Териза, она здесь для того, чтобы хотя бы один член семьи стал свидетелем того, что случится с ним. Мать Теризы оставалась с отцом до самой своей смерти, но это было не упрямство; упрямство подразумевает принятие решения, а ее мать была неспособна решать. Она просто была выбрана своим мужем и согласилась с его правом сделать это. Для нее это был единственный путь поверить в себя.
Элега повернулась к Теризе:
— Однако мы пригласили вас сюда совсем не для того, чтобы рассказывать такие истории. — Она заставила себя говорить веселее. — Как уже сказала моя сестра, есть многое, что мы хотели бы узнать о вас. И стол уже накрыт. Не могли бы мы поесть во время беседы?
Почти не задумываясь, Териза ответила:
— Не думаю, что много смогу рассказать вам. — Контраст между ее собственной жизнью и той историей, которую она только что услышала, устыдил ее, словно живая демонстрация того, насколько ничтожной она всегда была. Если не считать покушения на ее жизнь, в ней самой не было ничего действительно реального. — Вы были исключительно добры ко мне. Но я попала сюда случайно. Я вовсе не воплотитель. В моем мире — в том мире, откуда я пришла нет воплотителей. Что-то получилось не так, когда Джерадин делал то зеркало. Или что-то произошло во время воплощения. — И снова она поймала себя на том, что говорит точь-в-точь как мать. Но что еще могла она сказать? — Я не знаю, почему позволила уговорить себя и отправилась сюда.
Затем, словно для полноты картины должно было быть сказано все, она добавила:
— Я хотела вернуться обратно. Но то зеркало почему-то изменилось. Он уже больше не может заставить его работать.
Она замерла. Сердце ее сжалось, словно она сказала нечто опасное, и иррациональное желание плакать, которое охватило ее, когда она представила себе Джерадина в помоях, возвратилось с новой силой.
Глядя сквозь нее так, как если бы в комнате стало вдруг невыносимо жарко, Мисте выдохнула:
— Неужели такое возможно? Ох, неужели возможно? — Она, похоже, считала, что услышала нечто гораздо более удивительное, чем любая волшебная сказка.
В противоположность ей Элега запрокинула голову так резко, словно ее ударили по лицу; глаза ее горели. Медленно цедя слова, тщательно стараясь контролировать себя, она сказала:
— Вы хотите сказать, миледи, что у вас нет причин находиться здесь? Никакой цели? Что вы прибыли сюда не для того, чтобы сыграть роль в разрешении проблем Морданта? Вы хотите заставить нас поверить, что вы ни что иное как обычная женщина? Что эта «случайность», как вы ее называете, не должна была произойти с вами?