А это означает…
   Мастер Квилон с края платформы спросил:
   — Вам эти сцены хоть на что-то проливают свет, миледи? — так, словно интересовался чисто из вежливости. — Признаюсь, меня они только сбивают с толку.
   — Искусство толкования, миледи, — тихо сказал Мастер Эремис, — заключается в чтении потока воплотимого. Движение изображений здесь вовсе не хаотично. Существует… возможно, это можно назвать «градиентом»… нечто, направленное от кризиса к будущему действию. К несчастью, этот градиент не так-то легко определить. Мы видим опасность для Морданта. Мы видим значимость Джерадина. Он в августейшей компании — короля Джойса, верховного короля Фесттена и алендского монарха. И он единственный, кто виден здесь одновременно на двух изображениях. Здесь есть Воин, которого, мы думали, он приведет к нам. И сцены, которых мы не понимаем. — Он показал на Джерадина, окруженного зеркалами. — И мы видим наше будущее — разрушения и надежду. Но куда течет поток воплотимого — определить гораздо сложнее. Ведет ли нас Джерадин к надежде или к опустошению? О чем думает король Джойс, когда его враги поднимают головы?
   — Итак, — прохрипел со своего места Мастер Гилбур, — ничего не изменилось. Предсказание показывает нам то, что мы уже прекрасно знаем.
   — Когда мы пришли к решению, что пригодник Джерадин должен попытаться воплотить нашего Воина, — пояснил Мастер Барсонаж, осаживая Гилбура, — логика этого поступка казалась достаточно ясной. Воин этот, судя по всему, не мог стать причиной упадка. Таким образом, он должен был оказаться источником надежды.
   Сейчас, — он вздохнул, — толкование менее очевидно.
   — О, истина, — Мастер Гилбур все больше раздражался. — «Менее очевидно» — ну как же. Вмешательство пригодника в наши дела — это путь, ведущий к разрушению. Только Воин, которого вы видите здесь, несет нам надежду.
   Магистр процедил сквозь зубы:
   — Именно это нам и предстоит решить.
   Еще какое-то время воплотители стояли возле возвышения. Некоторые перешептывались. Некоторые обращали внимание других на детали предсказания, которые их коллеги могли упустить. Затем постепенно все вернулись на свои скамьи. Продолжая держать Теризу за руку, Эремис отвел ее назад, на прежнее место.
   Когда Мастера расселись, наконец, по местам, Гильдия погрузилась в молчание. Все, за исключением Гилбура, казалось, призадумались — возможно, переживали, что предсказание не дает более ясного ответа, а может быть колебались, соглашаться ли им с решением, предложенным Мастером Гилбуром, или нет. Сам он продолжал хранить упорное молчание, словно решил ни в коем случае не заговаривать первым.
   Наконец воплотитель, которого Териза не знала, спросил:
   — Нет ли здесь какого-то промежуточного решения? Почему мы должны либо ничего не делать, либо идти на риск, сделав слишком много?
   — Нет, — пробормотал другой. — Король не оставил нам выбора. Положение у нас критическое. Управляя Мордантом как безумец, он создал слишком тяжелую ситуацию, чтобы было допустимо «промежуточное решение».
   — До меня дошел слух, — задумчиво произнес третий Мастер, — что вчера прибыл Пердон и имел встречу с королем Джойсом. Он сообщил, что армия из тридцати тысяч кадуольцев стоит за Вертигоном, и просил подкрепления.
   Так вот, ему было отказано.
   Отобразившееся на лицах многих воплотителей изумление показало, что этот слух еще не достиг их ушей. Мастер Эремис довольно ухмыльнулся.
   — Тем не менее, — сказал Мастер Барсонаж громче чем нужно, стараясь снова взять на себя руководство, — он — король. Именно его прерогатива принимать решения. Мы не знаем истинных причин его отказа.
   — Это правда, — вмешался Мастер Гилбур. — Но меня это не волнует. Когда наемный убийца пытается вонзить мне нож в сердце, а человек, который поклялся меня защищать, отступает в сторону, я не спрашиваю его о причинах. Сначала я сражаюсь с убийцей. И только когда я побеждаю его и заковываю их обоих в кандалы, при этом, вероятно, переломав каждому из них пару-тройку конечностей, только тогда я спрашиваю своего защитника, по каким причинам он поступил именно так.
   — Мастер Гилбур, — магистр вскинул массивную голову, чтобы прямо взглянуть на Гилбура. Сочетание страха и гнева появилось на его лице. — Как можете вы кипеть такой яростью? Я принимаю ваши доводы, но никак не ту ненависть, которая звучит в ваших словах. Неважно, что еще можно сказать на эту тему, но король Джойс создал нашу Гильдию. Он сделал нас такими, какие мы есть.
   — Такими, какими мы стали, — поправил его Гилбур, — слабыми и беспомощными.
   Нахмурившись, Мастер Барсонаж продолжал:
   — Не следует принимать серьезных решений руководствуясь слепыми страстями. Что заставляет вас так ненавидеть его, Мастер Гилбур?
   Мастер Гилбур стиснул руки, так, что косточки пальцев побелели.
   — Лично я, — вмешался Мастер Эремис, — предполагаю, что наш добрый Мастер Гилбур когда-то имел несчастье просить руки одной из королевских дочерей. Вполне понятно, что король Джойс поднял его на смех.
   Некоторые из воплотителей рассмеялись, но Мастер Гилбур заставил их замолчать, топнув ногой.
   — Я в ярости, Мастер Барсонаж? Вы слышали ненависть в моем голосе? Я ненавижу его? У меня есть на то причины.
   Как вам известно, я был одним из последних воплотителей, присоединившихся к Гильдии перед победой над Архивоплотителем Вагелем. Но как я попал в Гильдию — никто из вас не знает.
   Я посвятил всю свою жизнь исследованиям, и в те дни никакие другие вопросы меня не интересовали, хотя, конечно, я слышал, что король предложил всем воплотителям покинуть свои лаборатории и перебраться к нему в Орисон. Я не знал, правда, что некий воплотитель тайно отирается возле места моего уединения, пещеры в холмах Армигита. Этот негодяй хотел воспользоваться моими знаниями — и внезапно напал на меня, пытаясь пытками вынудить рассказать ему все, что я знал. Я защищался, но он застиг меня врасплох, и я не мог победить. Во время борьбы часть свода моей пещеры рухнула, придавив меня каменной глыбой, которую я был не в силах сдвинуть. Нападавший прихватил с собой самое ценное из моего имущества и сбежал.
   Но так получилось, что при бегстве он наткнулся на отряд короля Джойса, поскольку король узнал о моем противнике раньше меня и был уже близ моей пещеры, чтобы расправиться с этим человеком. И тогда этот воплотитель обратил свои силы против короля. Однако он не мог сравниться с тогдашним Знатоком Хэвелоком и поплатился за это жизнью.
   Поврежденный потолок продолжал обваливаться. Но король рискнул жизнью, чтобы войти внутрь, поднять камень и освободить меня. Он не мог исправить зло, причиненное моей спине, — это зло я до сих пор ношу на себе. Но он поправил мое здоровье, позволил мне продолжать исследования и дал мне цель жизни — Гильдию.
   — И за это вы его ненавидите? — изумленно спросил Мастер Барсонаж.
   Мастер Гилбур потряс в воздухе сжатыми кулаками.
   — Да!
   О, он был великомудр, создавая Гильдию. Он был силен и хитер, создавая Мордант. И он был добр ко мне. Но он не приучил меня спокойно относиться к его все растущему безволию, к трусости, к отказу от действий, поскольку все это есть не что иное как предательство.
   Я ненавижу того, кем он стал, Мастер Барсонаж. Если вы или я впадем в безумие, нас привяжут к кроватям, а обязанности наши будут возложены на других. Наша бездеятельность или душевная болезнь никому не принесет вреда. Но он остается королем. И не предпринимает никаких действий — только создает помехи любому действию, которое может дать нам надежду.
   Вы должны испытывать такую же ярость, как и я. Человек, самый почитаемый во всем Морданте, предал нас!
   Его выкрик эхом прокатился по залу. И в то же мгновение он сел. Затем в тишине тихо пробурчал:
   — Однажды на меня напали и сломали мне спину. Мы должны обладать силой, чтобы быть в состоянии защититься.
   Он склонил голову на руки и замер.
   Все молчали. Мастер Эремис поднялся со своего места, словно хотел что-то сказать, но затем раздумал. Мастер Квилон все сильнее вжимался в скамью — казалось, он старался исчезнуть. Магистр стиснул руками могучую грудь, словно человек, который испытывает страстное желание сбежать, но не находит в себе сил. Некоторые из воплотителей смотрели на остальных, словно ища поддержки, другие старательно избегали смотреть на кого-либо.
   Териза вслушивалась в напряженную тишину и изумлялась: неужели у реальных существ все это вызывает такие сложности? Что при этом требуется от нее? Что должна делать она?
   Внезапно Мастер Гилбур схватился за поручень так, что ей показалось, будто дерево захрустело.
   — Собачьи яйца! — проревел он. — Вы собираетесь сидеть здесь вечно? Если вы считаете, что я не прав, скажите об этом. Неужели ни у кого из вас не хватает смелости сказать мне, что я неправ?
   И тут же молодой воплотитель, который спорил с Мастером Эремисом, воскликнул:
   — Я поддерживаю предложение Мастера Гилбура. Мы должны вызвать Воина.
   Его слова словно бы прорвали плотину. В мгновение ока воздух наполнился голосами, требующими поставить вопрос на голосование.
   Продолжая сжимать руками грудь, Мастер Барсонаж ждал, пока восстановится тишина. Затем, вздохнув, подвел черту:
   — Хорошо. Это — безумие, но на него следует отреагировать. Я знаю свои обязанности. Вы все слышали предложение. Должно ли оно быть принято? Какова воля Гильдии?
   Териза считала руки так быстро, как только могла. Мастер Барсонаж, Мастер Эремис, Мастер Квилон и несколько других проголосовали против.
   Но они оказались в меньшинстве. Мастер Гилбур победил.
   Магистр шумно выразил свое недовольство.
   Словно потрясенная тем, что только что совершила, Гильдия погрузилась в молчание. Воплотители неуверенно поглядывали друг на друга. Довольный Мастер Гилбур осклабился. Однако он наслаждался победой молча. Казалось, никто не знал, что же делать дальше.
   И тогда на ноги снова поднялся Мастер Эремис. Несмотря ни на что, манеры его оставались такими же небрежными, как всегда, но Териза видела в его лице, особенно в глазах, восторг — вкус к той игре, в которую он играет.
   — Я удивлен, — начал он. — Это — безумие, как сказал Мастер Барсонаж. Но я не собираюсь оспаривать голосования. Я допускаю, что мое суждение может быть ошибочным. — Он сверкнул улыбкой, на которую никто не отозвался.
   — Но следующим шагом, — продолжил он, — вам предстоит решить, когда следует предпринять попытку воплощения. Разрешите мне просить вас об отсрочке. Шести дней, полагаю, будет вполне достаточно.
   Мастер Гилбур вскинул голову, словно его пнули в ребра. Мастер Квилон смотрел на Эремиса так, как маленький зверек смотрит на змею.
   — Отсрочка, Мастер Эремис? — спросил Барсонаж. — На шесть дней? — Его внимание снова оказалось целиком обращено на происходящее; он был заинтересован. — Если Мастер Гилбур продолжит в том же духе, то он начнет воплощение прямо сейчас. Так к чему отсрочка?
   — Нет, почему же, давайте подождем, — насмешливо сказал Гилбур. — Катастрофа засасывает нас, подобно зыбучему песку. Тридцать тысяч кадуольцев стоят возле Пердона. И только алендскому монарху ведомо, какое предательство он затевает. Нас атакуют различные твари из воплотимого — повсюду, словно время и расстояние нашему врагу не помеха. Через шесть дней все мы будем мертвы! Но, несомненно, все мы склонимся перед великой мудростью нашего уважаемого Эремиса.
   — Мастер Гилбур… — и снова воплотитель выглядел так, словно втайне был очень доволен происходящим. — Предупреждаю вас, попридержите язык. Не то мне придется самому за ним проследить. А чтобы мне легче было за ним следить, я просто вырву его у вас изо рта.
   Гилбур ответил взрывом смеха.
   — Мастер Барсонаж, — плавно продолжал Эремис, — я не собираюсь позволить так легко отмести свою просьбу. Причина же ее вот в чем. Вчера мне довелось побеседовать с Пердоном, после его аудиенции у короля Джойса. Разговор наш был откровенным, и мы сошлись на том, что положение Морданта угрожающее, что пассивность короля непростительна и что должны быть предприняты какие-то действия, невзирая ни на что.
   — Мастера, не мы одни оказались перед подобной проблемой, — обратился он к присутствующим. — Давайте сравним ее с ситуацией в провинциях. Ведь, когда Кадуол начнет войну, именно Пердон падет в первую очередь. Армигит всегда становился первой жертвой хищнических планов Аленда, а вслед за ним
   — Термиган, Файль и Тор, где погибнет каждый десятый. И потому Пердон обещал, что соберет в Орисон всех лордов провинций — за исключением, конечно же, Домне, который слишком предан королю, — чтобы они вместе могли решить их насущные проблемы. А также они попытаются заключить союз с нами.
   Териза увидела в глазах Квилона растерянность. Магистр же, напротив, слушал эту речь со все возрастающим воодушевлением.
   — Их встреча состоится ночью шестого дня, — продолжал Мастер Эремис.
   — Я был приглашен участвовать в их беседе и говорить от имени Гильдии.
   — Что? Через шестьдней? Разослать посланников и ждать прибытия лордов? — недоверчиво спросил магистр. — В такое время года? — Все дружно поддержали его. — Если Армигит выедет прямо сейчас, то он, скорее всего, доедет вовремя. Баттен находится чуть дальше чем в сорока милях отсюда. Но Файль? Тор? Это — безумие. Даже при наилучших условиях Термиган проделает путь до Орисона за десять дней.
   — И тем не менее, — ответил Мастер Эремис ядовито, — Пердон обещал это мне. Вы хотите назвать его лжецом? — Он улыбнулся. — Правда, я полагаю, что он уже давно решил устроить подобный совет и заранее разослал своих гонцов — до того, как побеседовать со мной.
   И тут же продолжил говорить по существу:
   — Мастера, мне кажется, нам не следует упускать такую возможность, ибо мы можем найти поддержку и будем знать, что следует делать. Если у нас есть шанс достигнуть договоренности с лордами провинций, объяснив им, что мы можем предложить Морданту, не следует рисковать, вызывая у них отрицательные эмоции своим Воином. Если мы ценой задержки скрепим дружбу по всему Морданту, это принесет куда больше пользы перед лицом надвигающейся катастрофы.
   Териза обнаружила, что смотрит на него с восторгом, не отрываясь. Логичность и допустимость того, что он предлагал, удивили ее. Он пытался отстаивать Мордант таким путем, который был ей понятен.
   — Кроме того, — быстро добавил Мастер Барсонаж, — быть может, лорды предложат такой вариант защиты, при котором наш Воин не понадобится. И еще: у нас будет шесть дней, чтобы еще раз подумать, правильно ли мы поступаем. Мастер Эремис, я восхищаюсь вашей предусмотрительностью и инициативой. Прекрасно сработано.
   — В самом деле? — воскликнул один из молодых воплотителей. — Но по какому праву Мастер Эремис будет говорить от нашего имени перед лордами провинций?
   — Как только что упомянул Мастер Барсонаж, — сказал Эремис с блеском в глазах, — по праву предусмотрительности и инициативы.
   — Но ведь вы голосовали против воплощения Воина, — запротестовал другой Мастер. — Как мы можем быть уверены, что это не какой-то заговор, который повредит нашим планам? Как мы можем быть уверены, что вы будете защищать наши решения и позицию перед лордами честно?
   — Мастера, — ответил Эремис с добродушным сарказмом. — Лорды не согласятся открыть свои сердца перед всей Гильдией. Ведь по сути мы — создания короля Джойса, и все, кто боятся его нынешней политики, боятся и нас.
   — Мой вопрос остается открытым, — вмешался человек, говоривший ранее.
   — Как мы можем доверить вам скрепить за нас союз, когда вы выступаете против того, что мы собираемся сделать?
   Мастер Эремис быстро посмотрел по сторонам — на Мастера Барсонажа, Мастера Квилона, глаза которого, казалось, вылезали из орбит от растущего беспокойства, на воплотителей, которые спорили с ним. Затем пожал плечами:
   — Ну, хорошо. Я могу взять с собой одного из вас, чтобы вы могли быть уверены, что я не обманываю ваше доверие — рискуя при этом навлечь на себя недовольство лордов.
   Мастер Гилбур, согласны ли вы сопровождать меня на встречу?
   Шепот удивления прокатился по рядам. Гилбур какое-то время просто тупо смотрел на него, но быстро опомнился и кивнул, пробормотав:
   — Я согласен.
   Мастер Барсонаж позволил себе вздохнуть с облегчением:
   — Мастер Гилбур, я поддерживаю это предложение. Итак: Мастера, было предложено на шесть дней отложить воплощение нашего Воина, пока Мастер Эремис и Мастер Гилбур не побеседуют с правителями провинций. Вы с этим согласны? Какова ваша воля?
   Решение было принято почти единогласно.
   Териза стала дышать ровнее, словно опасность уже миновала. Шесть дней… За шесть дней может случиться всякое.
   Но Мастер Эремис на этом не успокоился. Все еще продолжая стоять, он сказал:
   — Еще одно. Лорды провинций прибудут в Орисон открыто, как надлежит при их ранге. Но встречаться они будут тайно.
   Магистр кивнул:
   — Я понимаю вас. — Все происшедшее, казалось, восстановило его уверенность в себе. — Мастера, — сказал он резким голосом, — миледи Териза де Морган, никто не должен говорить о том, что мы сейчас здесь обсуждали. Никто. Каково бы ни было ваше личное мнение о присутствующих здесь, вы не должны говорить ничего. — Он обращался ко всем сразу, но взгляд его остановился на Теризе. — Лорды не будут относиться к нам с доверием, если хоть одно слово о предстоящей встрече проникнет наружу. Если король Джойс вмешается, все наши надежды на союз окажутся напрасными. То, что мы делаем, мы делаем не для того, чтобы спасти свои шкуры, а чтобы сохранить Мордант. Мы не должны стать жертвой предательства. — Он медленно двинулся вперед, пока не остановился перед скамьей, на которой она сидела, и уставился ей в лицо. — Миледи, — сказал он тихо. — Вы никому не должны говорить о том, что услышали сегодня.
   Он криво улыбнулся.
   — Джерадин начнет расспрашивать вас, не сомневаюсь. Леди Элега — если вы уже успели познакомиться с ней, то вы наверняка знаете, что она невероятно любопытна. Смотритель Леббик желает знать обо всем, что происходит в Орисоне. Даже король Джойс может вопреки самому себе проявить любопытство.
   Миледи, вы не должны говорить ничего.
   Она попыталась глянуть ему в глаза, но те казались слишком испуганными, избегающими ее взгляда. Он просил ее сделать выбор и придерживаться его до конца — просил взять на себя хоть маленькую толику ответственности за успех предприятия Мастера Эремиса. Быть может, пассивно, но тем не менее предстояло сделать выбор. Разве не так поступают люди, которые уверены в себе, — делают выбор и остаются верны ему до конца?
   Она заколебалась, потому что не готова была обещать, что не скажет ничего Джерадину.
   К счастью, Мастер Эремис пришел ей на помощь:
   — Мастер Барсонаж, — сказал он твердо, — я уверен, что ей можно верить.
   Магистр посмотрел на Эремиса нахмурившись, словно ему не нравились его мысли, словно что-то в словах или тоне Мастера вызвало у него некоторое недоверие. Но через мгновение он покачал головой и повернулся.
   — Мастера, — сказал он задумчиво, — есть ли другие вопросы, которые нам следует сейчас обсудить?
   Никто ничего не ответил.
   — Тогда разрешите на этом закончить. Я думаю, что на сегодня мы наговорились уже достаточно, чтобы остальные проблемы Морданта могли подождать еще день.
   Териза огляделась, разыскивая Мастера Квилона. Его не было видно. Похоже, он уже поспешил уйти.
   Мастер Эремис взял ее за руку, заставляя встать.
   — Пойдемте, миледи, — сказал он тихо. — Вы среди нас лишь третий день, но, тем не менее, я чувствую, что уже заждался, когда же смогу предложить вам свое гостеприимство.
   Она не могла не обратить внимания на то, каким образом он взял ее руку и прижал к своему боку. Она чувствовала в нем торжество и неприязнь — и в то же время таинственность и возбуждающий энтузиазм. Он действовал слишком быстро. Уверенность и решимость, с какой он вывел ее из палаты впереди большей части Мастеров, вскружили ей голову.
   Когда она была так близко к нему, его физическое влияние заглушало в ней все остальное. От него исходил легкий запах пота и пряностей, и она чувствовала, как напрягались и расслаблялись мускулы под его плащом. На чем основывалась его уверенность, его власть? И что он видит в ней? Почему зашел настолько далеко, что требует от нее чего-то? Она вообще не понимала его. Но именно это заставляло ее держаться за него еще крепче. Его уверенность была словно магическое заклятие, очаровывающее потому, что было невероятно привлекательно и в то же время совершенно незнакомо ей. И потому она шла рядом с ним, словно его сила и ее неуверенность были следствием каких-то чар, опутывающих ее так, что она не могла проявить непослушание.
   Он заставил ее желать чего-то, названия чему она не знала.
   Формально как бы сопровождая ее, он увел ее из рабочих помещений Гильдии по знакомым уже общественным коридорам Орисона, но в бальном зале свернул не в том направлении, к которому она привыкла, — не на путь, ведущий в ее комнаты. По дороге он объяснил, что они направляются в ту часть замка, которая отведена под частные покои Мастеров — ту часть замка, которую король Джойс перестроил, когда начал создавать Гильдию, так, чтобы у воплотителей были удобные, даже роскошные апартаменты, которые будут подчеркивать уважение, с которым относятся к их обитателям. Но Териза обращала внимание лишь на звук его голоса, а не на смысл слов. Словно завороженная, она сосредоточилась на его физической осязаемости; его запах, голос и твердая рука были словно бы заклинанием, раз и навсегда решающим проблему реальности ее существования.
   Когда они миновали бальный зал, им стало попадаться все больше и больше людей. Она замечала понимающие ухмылки в ответ на приветствия, которыми Мастер Эремис обменивался со своими знакомыми, улыбки поздравления или зависти прочих встречных. Стражники закатывали глаза к потолку, кое-кто даже осмелился подмигнуть. Леди и служанки изучали ее, словно старались понять, в чем секрет ее привлекательности.
   Ощущение, что она заколдована и реальна, заставило Теризу почувствовать себя неожиданно смелой. Не обращая внимания на то, какие взгляды бросали на нее люди, она сказала:
   — Это было прекрасно — то, что вы собирались сделать для Джерадина.
   — Вы так считаете, миледи? — Она уловила в тоне Мастера иронию. — Ваша наивность очаровывает. У вас детская душа в теле женщины. — Свободной рукой он потрепал ее по предплечью, и прикосновения его, казалось, оставляли на ее коже невидимые следы. — Квилон, например, наверняка не согласился бы с вашей точкой зрения. Он бы сказал, что я поступил жестоко.
   Упоминание о Квилоне вызвало у Теризы защитную реакцию. Было очень мало такого, в чем она действительно могла быть уверена; но она была уверена, что не хотела бы предавать ни Мастера Квилона, ни Знатока Хэвелока. Она решила, что Эремис бросает пробный шар, и ответила почти мгновенно — быть может, даже слишком поспешно:
   — Квилон? А кто он такой? Меня не представили большей части Мастеров.
   Он ответил легкой улыбкой:
   — Это неважно, миледи. Уверяю вас, это не имеет никакого значения.
   И взмахом руки дал понять, что они уже прибыли к его жилищу.
   Они вошли в короткий коридор, упиравшийся в дверь. Камень стен был все тем же гладким серым гранитом, как и везде в Орисоне, но дверь не имела ничего общего с дверями в рабочих помещениях Гильдии. Она была из палисандрового дерева, отполированного до блеска так, что инкрустация, выполненная на нем, распознавалась безошибочно. Изображение в полный рост самого Мастера Эремиса с его насмешливой улыбкой и удивительно проницательным взглядом — эффект, который, как через мгновение поняла Териза, достигался путем вкрапления небольших кусочков слоновой кости.
   — Надеюсь, вы всегда сможете найти меня, миледи, — заметил он. — Двери Мастеров отмечены их особыми знаками и печатями. Но Орисон велик, и знаки можно спутать. Всякий, кто знает меня, всегда сможет подсказать вам, где находится моя дверь.
   Он быстро открыл дверь и ввел ее в свои палаты.
   Его упоминание о роскоши не подготовило Теризу к тому, что она увидела. После невзрачности каменных стен коридоров обилие мебели казалось экзотичным и изысканным. Свет и тепло исходили от ароматических свечей, хитро упрятанных в огромных раковинах, больших, как вазы, с тонкой резьбой на боках. Основным предметом мебели был гигантский диван, обшитый шелком и покрытый множеством подушек; перед ним располагался длинный низкий стол, с его резной столешницы свисало множество медных цепей, идущих к ножкам. Стояли здесь также два или три кресла, каждое — в чехле из шелка такой же фактуры, что и обивка дивана. Изысканный умывальник и ванна, оба из меди, скрывались в одной из ниш. Неподалеку стоял деревянный шкаф, заполненный тем, что походило на графины с вином. Пол был покрыт множеством разноцветных ковриков, в которых преобладал кроваво-красный цвет, резко контрастировавший с голубой мебелью и канареечно-желтыми портьерами. Материал, закрывающий потолок, тоже был канареечно-желтым. В росписи на стенах присутствовали все три цвета, но основным был кроваво-красный — чтобы сосредоточить внимание на том, что изображала эта роспись: различные стадии обольщения женщин.