Страница:
Улыбаясь, Мастер Эремис отпустил руку Теризы и закрыл дверь на засов.
— Как видите, Джойс хорошо заботится о своих воплотителях, миледи, — прокомментировал он. — Несмотря на то, что Мордант не может похвастаться богатством. Много веков провинции не производили ничего, кроме зерна, винограда и скота — и фермеров, чтобы выращивать их. Но богатство нашего короля — как и его сила — это результат войн. — Он осмотрелся вокруг. — Без сомнения, всей этой роскошью раньше пользовался кто-то из дворян Кадуола. Но меня это вполне устраивает.
Он подошел к умывальнику, сполоснул руки и побрызгал себе на лицо. Когда Мастер Эремис вернулся к ней, Териза ощутила, что запах пряностей усилился.
— Устраивайтесь поудобнее, — сказал он, указывая на диван. — Не хотите ли вина? — Улыбка его потускнела, а глаза засверкали ярче.
Запах курящихся ароматических трав, пряностей, выражение его лица нарушили душевное равновесие Теризы, и она ощутила нечто похожее на панику. Чтобы потянуть время, пытаясь успокоиться, она выдавила из себя:
— Я кое-чего не поняла в зеркалах. Когда Джерадин показывал их мне.
Мастер нахмурился, может, из-за упоминания о Джерадине, а может, из-за ее неуверенности. Чтобы скрыть свои чувства, он прошел к шкафу, достал из него два бокала и наполнил их вином, таким же кроваво-красным, как ковер. Затем вернулся к ней, протянул ей один из бокалов и отпил из своего. Он снова улыбался, и требовательность в его глазах стала несколько сильнее, более воинственной.
— Честно говоря, миледи, — сказал он, — никто не в состоянии объяснить то, что вы видели. Никакое зеркало, плоское или нет, не может изменять своего воплотимого. И поскольку это совершенно невозможно, то я и сам не поверил бы, если бы не видел собственными глазами.
Вы, конечно же, заметили, что мы не обсуждали эти изменения на нашем сегодняшнем собрании. Ибо что может быть сказано о невозможном после того, как оно исчезло? Большинство Мастеров не поверило бы мне, если бы я описал, что произошло. Тем более, — добавил он задумчиво, — что я не распознал новое воплотимое, не смог идентифицировать его.
— О, Джерадин узнал его. Это место называется «Сжатый Кулак». Он сказал, что это где-то в провинции Домне. — Произнеся эти слова, она почувствовала, что говорить этого не следовало. Однако поведение Мастера Эремиса вынуждало ее быть разговорчивой. Он склонился над ней, словно ожидая, когда она закончит, чтобы можно было вплотную заняться ею. Но ей нужно было время. И потому она тут же добавила:
— Но я имела в виду вовсе не это.
И словно против собственной воли рассказала Мастеру Эремису о том, о чем не говорила Джерадину. Она рассказала ему, что увидела в зеркале, которое показывало Воина: не сцену насилия и не свою квартиру, а Сжатый Кулак весной.
Ее сбивчивые объяснения заинтересовали его, хотя он не выказал того интереса, на который она рассчитывала. От задумчивости лицо его стало хмурым.
— Это странно, — признал он. Затем медленно увлек ее на диван и посадил так, что ее бок прижимался к его боку, а одна из его рук обхватила ее спину. — А что, Джерадин тоже попал туда?
Она покачала головой:
— Он пытался. — Ее чувства были в смятении от благовоний, запахов пряностей и сбивающих с толку желаний. — Он хотел проверить, может ли он отправить меня обратно туда, откуда забрал. Чтобы у меня хотя бы был выбор и возможность вернуться. Но когда он вошел в зеркало, то оказался в мире вашего Воина.
— В самом деле? — он вопросительно изогнул бровь. — Так значит, именно ваша воля изменила воплощение?
Ей не хотелось бы так думать.
— Или же Джерадин сделал это за меня. Он, вероятно, даже не подозревал, что делает это. Похоже, он сам не знает, какой обладает силой.
— Она вспомнила, как Джерадин покидал зал заседаний, как вступался за нее, и впервые почувствовала к нему уважение. И пробормотала себе под нос: — Им следовало все же признать его Мастером.
— Тогда, — сказал Мастер Эремис твердо, — хорошо, что изменение воплотимого не стало предметом публичного обсуждения. Многие из Мастеров не смогли бы поверить в такие способности Джерадина и решили бы, что вы и есть тот самый могущественный воплотитель, которого все так ждут и боятся.
Но вы не воплотитель, как нам обоим хорошо известно. Я тихо шепну Мастерам, которым можно доверять, о происшедшем, и мы попытаемся найти объяснение тем вещам, которых вы не понимаете.
Пока он говорил, его рука обхватила ее талию. Дыхание Мастера обжигало ей волосы.
— Вы удовлетворены? Я жажду начать, наконец, исследование вашего женского естества.
Она почувствовала, что выбора у нее нет, что всякая возможность выбора осталась позади. Ее тело томилось в одеждах. Она вдохнула его дыхание, когда его губы оказались прижатыми к ее губам.
Но тут кто-то постучался в дверь.
Сначала стук был тихим: несколько деликатных ударов. Мастер Эремис оставил их без внимания. Его язык касался губ Теризы, придавая поцелуям вкус, какого она раньше никогда не знала. Но затем стук стал более настойчивым. Вскоре тот, кто стоял в коридоре, принялся колотить в дверь.
— Сучье отродье! — Эремис соскочил с дивана. Бормоча под нос проклятия, он подошел к двери, открыл засов и широко распахнул ее.
Териза увидела стоявшего в дверном проеме Джерадина.
Ей вдруг стало трудно дышать; она почувствовала, что лицо ее горит.
Он не смотрел на нее или на Эремиса, а словно бы внимательно изучал пространство точно между ними.
— Мастер Эремис, — сказал он спокойным, тщательно контролируемым голосом, — могу ли я чем-нибудь услужить вам?
— Услужить мне? — прорычал Мастер. — Почему вы решили, что я вообще нуждаюсь в ваших услугах? Убирайтесь отсюда.
— Я ваш должник. По непонятной причине вы предложили мне мантию Мастера. Я выполнил на сегодня все свои обязанности и пришел каким-то образом отплатить вам за ваше великодушие.
— Очень хорошо. Я весьма ценю ваш порыв. Но отплатите мне, пожалуйста, тем, — Мастер Эремис с видимым усилием удерживался от крика, — что оставите меня в покое.
После этих слов Джерадин поднял глаза и решительно сказал:
— Леди Териза достойна лучшего.
Затем повернулся и вышел.
Мастер Эремис снова выругался и рывком закрыл дверь, но поймал ее прежде, чем она хлопнула, мягко довел до конца и запер на засов. Затем повернулся к Теризе, и на его лице появилась отстраненная, особенная улыбка — улыбка, которая могла быть признаком уважения.
— Этот мальчишка бросает мне вызов, — пробормотал он. Голос мастера звучал так, словно он разговаривал сам с собой; но взгляд, который он бросил на Теризу, свидетельствовал, что он помнит о ее присутствии. — Придется мне о нем позаботиться.
Но через мгновение он уже позабыл про эти мысли и посмотрел на нее более настойчиво. Блеск в его глазах стал заметнее. Он вернулся к дивану, осушил свой бокал и снова сел рядом с ней.
Неумышленно, она все же чуть отодвинулась в сторону и теперь могла отгородиться от него поднятым бокалом. Ее щеки продолжали гореть: непонятно каким образом, но Джерадин заставил ее почувствовать, что потом она будет стыдиться того, что делает сейчас. «Леди Териза достойна лучшего». Что это могло бы означать? Он слишком мало знал ее, чтобы говорить такое.
Но то, как он произнес это — «Леди Териза достойна лучшего», — тронуло ее. И заставило отодвинуться от нависшего над ней Мастера Эремиса.
— Это мне напомнило кое-что, — голос Теризы был робким, даже просительным, но при этом она ощутила растущую отвагу — такую, что с трудом узнавала себя. Заканчивая эту фразу, она посмела встретиться с ним взглядом: — Он сказал, что вы не верите в мое существование. Помните? И вы подтвердили, что не верите, будто я существовала до тех пор, пока не появилась из зеркала? Это мне тоже непонятно.
— И в чем же? — Эремис был исполнен терпения.
Она попыталась объяснить:
— Я ничего не знаю о воплотимом. Я совершенно ничего не понимаю в этом. Но я пытаюсь. Мне легче поверить, что зеркало — нечто вроде окна. Оно позволяет смотреть из одного места на другое. Или из одного мира на другой. — Она надеялась, что он не заметит как сильно бьется ее сердце, как стесненно выходит из ее груди дыхание. Она не хотела, чтобы он понял, насколько важен для нее этот вопрос. — Гораздо труднее поверить, будто кусок стекла создает то, что вы видите в нем.
Пожалуйста, неужели вы действительно думаете, что я не существовала до тех пор, как вы впервые меня увидели?
— Ага, — он понимающе кивнул. — Как вы, наверное, уже знаете, миледи, это фундаментальный вопрос, который мучает и терзает Гильдию. Кроме того, Джойс еще более все запутал, настаивая на этической стороне всего этого дела — например, по какому праву мы воплощаем сюда воплотимое из его естественного окружения? Но я отвлекся, такой вопрос не может быть решен до тех пор, пока нет определенности в самом главном. Является ли зеркало окном, как вы выразились, или то воплотимое, что мы в нем видим, появилось только благодаря самому процессу создания зеркала и придания ему формы?
Говоря это, он придвинулся к Теризе плотнее, навис над ней. Его рука снова обхватила ее талию так, что ей некуда было деваться, и чары его снова начали брать верх. Она никогда не подозревала, что нежный запах пряностей может быть столь чувственным. Не в силах выдержать его взгляд, она смотрела на его губы словно бы наперекор своей неуверенности — не говоря уже о растущем смятении — и хотела, чтобы он целовал ее вновь.
— Основная проблема заключается в недостатке не понимания, а воображения. — Мастер забрал у нее из рук бокал и отставил его в сторону. Голос его стал ниже, охрип. — Причем свидетельство этого — явное, но мы не принимаем его потому, что, как вы заметили, в это труднее поверить.
Его губы зависли над ней, мягко целуя; раз, затем снова. На второй раз она ответила ему, словно знала, что делает.
— Миледи, — выдохнул он, — совершенно очевидно, что вы не существовали до того момента, как появились при воплощении. Зеркало глупо. Зеркала показывают воплотимое, но мы не можем воспринимать через стекло звуки. А если вы пришли к нам из другого мира, — он снова поцеловал ее, — уже существовавшего до этого, — с каждым новым поцелуем ее ответ был все жарче, — то как же получилось, что вы разговариваете на том же самом языке, что и мы?
Но поскольку Джерадину удалось сделать зеркало, которое воплотило такую женщину, мне следует восхититься его вкусом.
На это раз его рот завладел ее губами и не отпустил. Его язык разжал ее губы. Она откинулась назад на подушки — его рука вынудила ее упасть туда, опрокидывая. На мгновение все ее чувства сосредоточились на поцелуе
— и на том, как правильно целовать самой. Все было действительно так, как говорил Мастер: ее создало зеркало. И потому она свободна в своих поступках. То, что она делает, не имеет ни малейшего значения. Сначала она не сознавала, что мастер расстегивает ее рубашку. Но его поцелуй был таким крепким, а рука такой опытной, что она не испытывала ни малейшего желания останавливать его.
— Мастер Эремис, — раздался голос, — миледи Териза, не хотели бы вы перекусить?
Эремис вскочил на ноги, в глазах его пылала ярость. Териза приподнялась на подушках и посмотрела на Джерадина.
На этот раз он появился из дверного проема, ведущего во внутренние покои; видимо, он воспользовался ходом для прислуги. И снова, как и раньше, его взгляд был уставлен куда-то между Теризой и Мастером. В руках у него был огромный поднос, на котором громоздились куски сыра, хлеб и несколько кистей винограда.
— Я подумал, что, обсуждая будущее Морданта, — сказал он тоном столь небрежным, что это прозвучало вдвойне оскорбительно, — вы вполне могли проголодаться. — С этими словами он прошел дальше в комнату. — Поскольку время завтрака давно уже миновало.
— Свиное дерьмо! — тихо выдохнул Мастер. Пальцы его согнулись когтями. — Это невыносимо! Неужели я должен закрывать даже двери, предназначенные для прислуги, чтобы держать вас подальше отсюда?
— Я ведь уже сказал вам, — уважительный тон Джерадина был почти неотличим от небрежного. — Я ваш должник. Я должен хоть как-то отблагодарить вас.
Териза с огромным трудом удержалась от смеха. Второе вторжение пригодника не вызвало замешательства; оно походило скорее на абсурд. И так же абсурдно вел себя Мастер Эремис, который казался достаточно разъяренным, чтобы по столь ничтожному поводу вырвать у Джерадина из груди сердце. Оказавшийся в явно неподобающем ему месте, посреди комнаты для совращения Мастера Эремиса, подчеркнуто вежливый Джерадин напомнил Теризе, почему он ей так нравится. Ей с трудом удалось сохранить серьезное выражение лица.
Словно чувствуя, что он выглядит по-дурацки, Мастер Эремис выпрямился.
— Пригодник, я верю вам, — прошипел он, направляя указательный палец, словно острие копья, ему в лицо. — Вы хотите расплатиться со мной. Но расквитаться было бы более верным словом, не так ли? Вы мстите мне, потому что Гильдия смеялась, когда я предложил одарить вас мантией, и сейчас вы хотите расквитаться со мной, сводя меня с ума.
Послушай же меня, малыш. — Он старался выглядеть все спокойнее и спокойнее, несмотря на внутреннюю борьбу между волей и яростью, которая ощущалась в его голосе. — Я хочу, пригодник, чтобы вы немедленно ушли и оставили меня в покое. Я всегда был вашим другом, что бы вы обо мне ни думали. Но вы разрушите остатки дружелюбного отношения к вам, если это издевательство надо мной будет продолжаться. И гнев мой вам весьма не понравится.
Если Джерадин и проникся этой угрозой, то виду он не подал. Не глядя в сторону Теризы, он спросил — безразлично, небрежно:
— Миледи, хотите ли вы, чтобы я оставил вас здесь?
И лишь задумавшись над этим вопросом, она обнаружила, что не может дать на него ответ. Он ей нравился. Она хотела бы дать ему ответ, который бы понравился ему; она бы почувствовала себя лучше, если бы себя лучше почувствовал он. Но ее тело оказалось слишком близко к тому, чтобы узнать, что же такое ее женское естество — или, хотя бы, что под этим подразумевает Мастер Эремис. Териза внутренне дрожала, ноги не держали ее, она была не в силах подняться с дивана. Смятение ее стало еще сильнее.
— Вы что, слепы, пригодник? — Мастер почти шептал. — Единственное, чего она хочет, — это чтобы вы оставили ее в покое.
— Тогда… — на мгновение самоконтроль Джерадина ослаб, и боль проступила на его лице. — Мне следует уйти. — Его голос снова зазвучал ровно. — Пожалуйста, простите мне это безумное вторжение. Я был не прав.
Мастер Эремис гневным жестом указал на дверь. Джерадин развернулся и вышел тем же путем, каким и вошел.
— Глупец, — Эремис глядел вслед уходящему пригоднику. — Он считает, что можно играть со мной в игры. Но я в игры не играю. — Внезапно он сел рядом с Теризой. — Миледи, помните, в игры я не играю.
Она встретилась с ним взглядом и смотрела не отрываясь, пока не почувствовала, что трепещет. Если то, что она делает, не имеет никакого значения, то почему ее душа полна такой боли? Может быть, ее смятение было сильнее, чем ей казалось, и это изменило ее. Или, быть может, она испытывала непреодолимое желание защитить Джерадина. Но, какова бы ни была причина, Териза изумила саму себя, сказав так, словно привыкла комментировать поведение других людей:
— Я могу понять, почему он считает, что вы играете.
К ее удивлению, эта реплика вызвала у мастера интерес. Гнев его немного утих, испытующий взгляд остановился на Теризе. От этого его лицо стало казаться более привлекательным, чем в минуты неприкрытой страсти.
— Правда? Я удивлен. — Тон его был насмешливым, но вполне учтивым. — Что же такого я сделал, что произвел на вас подобное впечатление?
Она сделала попытку ответить ему откровенно, отчасти потому, что ей в радость было свободно говорить все, что она думает, а отчасти потому, что этот его вопрос вызвал у нее легкое замешательство, отняв у ее мысли рациональное зерно.
— Вы не проявляете уважения к людям, когда говорите о них в частной беседе, и потому, когда на публике вы ведете себя уважительно, то не выглядите убедительным. И вы непоследовательны. Похоже, вы совершаете иногда неожиданные поступки, — от собственной смелости голова у Теризы слегка кружилась, — как, например, предложение сделать Джерадина Мастером, не потому, что считаете это правильным, а потому, что любите изумлять других.
От улыбки глаза его немного прищурились:
— Непоследователен, миледи? Я? Вы не присутствовали, когда обсуждалась роль пригодника в воплощении Воина. Вы не слышали, насколько последовательно я поддерживал и защищал его. — Он, видимо, получал особое удовольствие, беседуя с ней в таком духе. — Так почему я непоследователен?
Она задумалась. Этого и следовало ожидать: наверняка он начнет гневаться на нее. Так бывало всегда, когда она пыталась привлечь к себе внимание. Но ей не хотелось испортить происходящее. Пытаясь свести риск к минимуму, она осторожно ответила:
— Я была удивлена, когда вы выбрали Мастера Гилбура, чтобы он отправился с вами на эту встречу. Похоже, он не слишком симпатизирует вам.
Изумление ее переросло в панику, когда Эремис разразился хохотом.
Какое-то время он был даже не в состоянии говорить. Похоже, она случайно затронула предмет его наибольшего довольства собой. Громко хохоча, он снова сел рядом с ней на диван, откинулся на подушки и заложил руки за голову.
Когда Мастер смог наконец успокоиться, он сел прямо, положил руки Теризе на плечи и притянул к себе для поцелуя.
— О, это самая приятная пикантность, миледи, — произнес он, наслаждаясь ее непониманием, — и в тайне этой заключено много юмора. Не сомневаюсь, что и вся остальная Гильдия была изумлена. — Только блеск расчетливости в его глазах, когда он наслаждался последствиями того, что совершил, мешал ему быть таким же беззаботно счастливым, каким временами бывал Джерадин. — Никто из этих глупцов не знает, что на самом деле Джойс был не единственным, кто спасал жизнь Гилбура, когда пещера обвалилась. Я тоже участвовал в этом.
И пока Териза тупо смотрела на него, а мысли ее метались, и суть всего происшедшего на заседании Гильдии кардинально менялась, он прижал ее к себе и снова завладел ее губами.
У нее перехватило дыхание. Но как только поцелуй стал слабее, она выдавила:
— Подождите. Подождите минутку. Я не понимаю.
Осыпая поцелуями ее глаза, лоб, уголки губ, он снова заставил ее откинуться на подушки:
— Чего вы не понимаете?
— Вы и Мастер Гилбур работаете на пару, — ее дыхание стало прерывистым. — Вы заранее спланировали, что будет происходить во время заседания… Вы просто играли все это время… Почему вы делаете вид, что вы враги?
— Потому, моя чудесная, — между фразами его язык лизал ее губы, — что некоторые из этих пустоголовых воплотителей не любят меня. Возможные решения и выходы из ситуаций отвергаются ими уже по той простой причине, что их предлагаю я. — Его горячее дыхание, казалось, переполняло ее легкие. — А правда повернула бы их и против Гилбура. — Она снова почувствовала его руку на пуговицах рубашки. — Ложь же заключается в том, что то, что он был спасен королем Джойсом, дает ему особые права, благодаря чему он оказался способен манипулировать голосованием.
Зажатая между подушками и его рукой, Териза ощущала свою беспомощность, но все же сумела заставить себя спросить:
— Но почему? Почему вы хотите появления этого Воина? Он ведь опасен.
Мастер Эремис приподнялся, чтобы встретиться с ней взглядом. Его лицо было серьезным, и он сказал нравоучительно:
— Оружие и войны опасны. Могущество опасно. Однако ничто другое спасти нас не может.
Вы не знаете Пердона. Конечно, вы видели его ярость. Он любит своих людей. Он гордится Мордантом — и своим местом в королевстве. Но король отказал ему в поддержке. В отчаянии он пойдет на что угодно, лишь бы защитить то, что любит.
Ей показалось, что она слышит стук в дверь. На мгновение Мастер Эремис застыл. Но звук был довольно слабым и не повторился.
— Я тоже такой же, — продолжал он. — Я насмехаюсь над моими коллегами Мастерами, но лишь потому, что талант к воплощениям — не гарантия ума и смелости. Я люблю ту силу, которую представляет Гильдия, и с радостью стал бы сражаться, защищая ее. Однако я тоже оказался обижен. Король отказался признать меня своим советником.
И потому я без колебаний воспользуюсь одной ложью или несколькими, чтобы обрести силу, в которой нуждаюсь.
Она не совсем понимала то, что видела в его глазах или слышала в его голосе. Его манипуляции с Гильдией были слишком сложны для такой простой цели; его объяснение было слишком порядочными. Но физическая близость его и ощутимое прикосновение лишали ее способности рассуждать; запах пряностей и поцелуи были убедительнее логики.
Ее губы отвечали ему, словно сами знали — как. Проскользнув под рубашку, его рука охватила грудь. От его прикосновения соски заныли. Она невольно выгнулась, прижимаясь к нему сильнее. Он распахнул ее рубашку, и груди предстали обнаженными. Затем его рот оставил в покое ее губы, и Мастер жадно задышал:
— Миледи, я был прав. Вы созданы для услады мужчин, — и его язык пополз по ее груди, пока губы не сомкнулись на соске.
Готовая рискнуть в этот момент чем угодно, Териза обхватила руками его голову и удерживала ее там, где она находилась, чтобы он не прекращал своего занятия.
Она была настолько зачарована, что никак не реагировала, лишь просто смотрела, когда в комнату вошла Саддит.
Подобно Джерадину, служанка старательно избегала смотреть на Мастера Эремиса или Теризу. Она держала голову склоненной, и выражение на ее лице было совершенно непроницаемым.
— Мастер Эремис… — начала она.
Он яростно вскочил с дивана, его рука застыла на взлете, словно он ожидал увидеть Джерадина и хотел ударить его.
— Мастер Эремис, — повторила Саддит, вздрагивая, и быстро, бойко заговорила, стараясь отвести от себя его гнев, — мое вторжение непростительно, я знаю, но вы все же должны простить меня. У меня не было выбора. Вы не отвечали на стук в дверь. Миледи, вы должны простить меня, у меня не было выбора…
— Не было выбора? — распознав Саддит, он опустил руку. Тем не менее, ему понадобилось какое-то время, чтобы справиться со своими чувствами. — Ты — служанка. Как можно говорить о выборе, когда ты входишь в мои комнаты без приглашения?
— Простите меня. Я знаю, то, что я сделала, непростительно. — Так как лицо Саддит было пустым, а тон ее почти совсем нейтральным, в голосе не очень-то ощущалось моление о прощении. — Но мне приказано привести леди Теризу. Леди Мисте желает побеседовать с ней. Она — королевская дочь, Мастер Эремис. Я не могла ослушаться ее. В ее власти наказать меня, и даже причинить мне вред. — Однако похоже было, что она не слишком напугана. — И если леди Мисте пожалуется на меня Смотрителю Леббику…
Эремис прервал ее:
— Ты могла бы сказать леди Мисте, что не нашла свою госпожу.
Он уже справился с собой. И вздохнул:
— Но ожидать этого от тебя было бы чересчур. — Он повернулся к Теризе. — Миледи, вы должны идти. Дочери короля капризны — а наш король позволяет им делать все, что вздумается. Не стоит игнорировать их требования.
Только глаза выдавали его. Они были темными и убийственно жестокими.
Теризе захотелось завыть от разочарования и от внезапного ужаса. Его свирепость живо напомнила ей свирепость ее отца. Она испытывала головокружение, ей хотелось расплакаться — или рассмеяться. Но облегчение ее было так же сильно, как чувство потери и тревоги.
И поскольку она не знала, что еще остается делать, то молча принялась застегивать рубашку.
— Как видите, Джойс хорошо заботится о своих воплотителях, миледи, — прокомментировал он. — Несмотря на то, что Мордант не может похвастаться богатством. Много веков провинции не производили ничего, кроме зерна, винограда и скота — и фермеров, чтобы выращивать их. Но богатство нашего короля — как и его сила — это результат войн. — Он осмотрелся вокруг. — Без сомнения, всей этой роскошью раньше пользовался кто-то из дворян Кадуола. Но меня это вполне устраивает.
Он подошел к умывальнику, сполоснул руки и побрызгал себе на лицо. Когда Мастер Эремис вернулся к ней, Териза ощутила, что запах пряностей усилился.
— Устраивайтесь поудобнее, — сказал он, указывая на диван. — Не хотите ли вина? — Улыбка его потускнела, а глаза засверкали ярче.
Запах курящихся ароматических трав, пряностей, выражение его лица нарушили душевное равновесие Теризы, и она ощутила нечто похожее на панику. Чтобы потянуть время, пытаясь успокоиться, она выдавила из себя:
— Я кое-чего не поняла в зеркалах. Когда Джерадин показывал их мне.
Мастер нахмурился, может, из-за упоминания о Джерадине, а может, из-за ее неуверенности. Чтобы скрыть свои чувства, он прошел к шкафу, достал из него два бокала и наполнил их вином, таким же кроваво-красным, как ковер. Затем вернулся к ней, протянул ей один из бокалов и отпил из своего. Он снова улыбался, и требовательность в его глазах стала несколько сильнее, более воинственной.
— Честно говоря, миледи, — сказал он, — никто не в состоянии объяснить то, что вы видели. Никакое зеркало, плоское или нет, не может изменять своего воплотимого. И поскольку это совершенно невозможно, то я и сам не поверил бы, если бы не видел собственными глазами.
Вы, конечно же, заметили, что мы не обсуждали эти изменения на нашем сегодняшнем собрании. Ибо что может быть сказано о невозможном после того, как оно исчезло? Большинство Мастеров не поверило бы мне, если бы я описал, что произошло. Тем более, — добавил он задумчиво, — что я не распознал новое воплотимое, не смог идентифицировать его.
— О, Джерадин узнал его. Это место называется «Сжатый Кулак». Он сказал, что это где-то в провинции Домне. — Произнеся эти слова, она почувствовала, что говорить этого не следовало. Однако поведение Мастера Эремиса вынуждало ее быть разговорчивой. Он склонился над ней, словно ожидая, когда она закончит, чтобы можно было вплотную заняться ею. Но ей нужно было время. И потому она тут же добавила:
— Но я имела в виду вовсе не это.
И словно против собственной воли рассказала Мастеру Эремису о том, о чем не говорила Джерадину. Она рассказала ему, что увидела в зеркале, которое показывало Воина: не сцену насилия и не свою квартиру, а Сжатый Кулак весной.
Ее сбивчивые объяснения заинтересовали его, хотя он не выказал того интереса, на который она рассчитывала. От задумчивости лицо его стало хмурым.
— Это странно, — признал он. Затем медленно увлек ее на диван и посадил так, что ее бок прижимался к его боку, а одна из его рук обхватила ее спину. — А что, Джерадин тоже попал туда?
Она покачала головой:
— Он пытался. — Ее чувства были в смятении от благовоний, запахов пряностей и сбивающих с толку желаний. — Он хотел проверить, может ли он отправить меня обратно туда, откуда забрал. Чтобы у меня хотя бы был выбор и возможность вернуться. Но когда он вошел в зеркало, то оказался в мире вашего Воина.
— В самом деле? — он вопросительно изогнул бровь. — Так значит, именно ваша воля изменила воплощение?
Ей не хотелось бы так думать.
— Или же Джерадин сделал это за меня. Он, вероятно, даже не подозревал, что делает это. Похоже, он сам не знает, какой обладает силой.
— Она вспомнила, как Джерадин покидал зал заседаний, как вступался за нее, и впервые почувствовала к нему уважение. И пробормотала себе под нос: — Им следовало все же признать его Мастером.
— Тогда, — сказал Мастер Эремис твердо, — хорошо, что изменение воплотимого не стало предметом публичного обсуждения. Многие из Мастеров не смогли бы поверить в такие способности Джерадина и решили бы, что вы и есть тот самый могущественный воплотитель, которого все так ждут и боятся.
Но вы не воплотитель, как нам обоим хорошо известно. Я тихо шепну Мастерам, которым можно доверять, о происшедшем, и мы попытаемся найти объяснение тем вещам, которых вы не понимаете.
Пока он говорил, его рука обхватила ее талию. Дыхание Мастера обжигало ей волосы.
— Вы удовлетворены? Я жажду начать, наконец, исследование вашего женского естества.
Она почувствовала, что выбора у нее нет, что всякая возможность выбора осталась позади. Ее тело томилось в одеждах. Она вдохнула его дыхание, когда его губы оказались прижатыми к ее губам.
Но тут кто-то постучался в дверь.
Сначала стук был тихим: несколько деликатных ударов. Мастер Эремис оставил их без внимания. Его язык касался губ Теризы, придавая поцелуям вкус, какого она раньше никогда не знала. Но затем стук стал более настойчивым. Вскоре тот, кто стоял в коридоре, принялся колотить в дверь.
— Сучье отродье! — Эремис соскочил с дивана. Бормоча под нос проклятия, он подошел к двери, открыл засов и широко распахнул ее.
Териза увидела стоявшего в дверном проеме Джерадина.
Ей вдруг стало трудно дышать; она почувствовала, что лицо ее горит.
Он не смотрел на нее или на Эремиса, а словно бы внимательно изучал пространство точно между ними.
— Мастер Эремис, — сказал он спокойным, тщательно контролируемым голосом, — могу ли я чем-нибудь услужить вам?
— Услужить мне? — прорычал Мастер. — Почему вы решили, что я вообще нуждаюсь в ваших услугах? Убирайтесь отсюда.
— Я ваш должник. По непонятной причине вы предложили мне мантию Мастера. Я выполнил на сегодня все свои обязанности и пришел каким-то образом отплатить вам за ваше великодушие.
— Очень хорошо. Я весьма ценю ваш порыв. Но отплатите мне, пожалуйста, тем, — Мастер Эремис с видимым усилием удерживался от крика, — что оставите меня в покое.
После этих слов Джерадин поднял глаза и решительно сказал:
— Леди Териза достойна лучшего.
Затем повернулся и вышел.
Мастер Эремис снова выругался и рывком закрыл дверь, но поймал ее прежде, чем она хлопнула, мягко довел до конца и запер на засов. Затем повернулся к Теризе, и на его лице появилась отстраненная, особенная улыбка — улыбка, которая могла быть признаком уважения.
— Этот мальчишка бросает мне вызов, — пробормотал он. Голос мастера звучал так, словно он разговаривал сам с собой; но взгляд, который он бросил на Теризу, свидетельствовал, что он помнит о ее присутствии. — Придется мне о нем позаботиться.
Но через мгновение он уже позабыл про эти мысли и посмотрел на нее более настойчиво. Блеск в его глазах стал заметнее. Он вернулся к дивану, осушил свой бокал и снова сел рядом с ней.
Неумышленно, она все же чуть отодвинулась в сторону и теперь могла отгородиться от него поднятым бокалом. Ее щеки продолжали гореть: непонятно каким образом, но Джерадин заставил ее почувствовать, что потом она будет стыдиться того, что делает сейчас. «Леди Териза достойна лучшего». Что это могло бы означать? Он слишком мало знал ее, чтобы говорить такое.
Но то, как он произнес это — «Леди Териза достойна лучшего», — тронуло ее. И заставило отодвинуться от нависшего над ней Мастера Эремиса.
— Это мне напомнило кое-что, — голос Теризы был робким, даже просительным, но при этом она ощутила растущую отвагу — такую, что с трудом узнавала себя. Заканчивая эту фразу, она посмела встретиться с ним взглядом: — Он сказал, что вы не верите в мое существование. Помните? И вы подтвердили, что не верите, будто я существовала до тех пор, пока не появилась из зеркала? Это мне тоже непонятно.
— И в чем же? — Эремис был исполнен терпения.
Она попыталась объяснить:
— Я ничего не знаю о воплотимом. Я совершенно ничего не понимаю в этом. Но я пытаюсь. Мне легче поверить, что зеркало — нечто вроде окна. Оно позволяет смотреть из одного места на другое. Или из одного мира на другой. — Она надеялась, что он не заметит как сильно бьется ее сердце, как стесненно выходит из ее груди дыхание. Она не хотела, чтобы он понял, насколько важен для нее этот вопрос. — Гораздо труднее поверить, будто кусок стекла создает то, что вы видите в нем.
Пожалуйста, неужели вы действительно думаете, что я не существовала до тех пор, как вы впервые меня увидели?
— Ага, — он понимающе кивнул. — Как вы, наверное, уже знаете, миледи, это фундаментальный вопрос, который мучает и терзает Гильдию. Кроме того, Джойс еще более все запутал, настаивая на этической стороне всего этого дела — например, по какому праву мы воплощаем сюда воплотимое из его естественного окружения? Но я отвлекся, такой вопрос не может быть решен до тех пор, пока нет определенности в самом главном. Является ли зеркало окном, как вы выразились, или то воплотимое, что мы в нем видим, появилось только благодаря самому процессу создания зеркала и придания ему формы?
Говоря это, он придвинулся к Теризе плотнее, навис над ней. Его рука снова обхватила ее талию так, что ей некуда было деваться, и чары его снова начали брать верх. Она никогда не подозревала, что нежный запах пряностей может быть столь чувственным. Не в силах выдержать его взгляд, она смотрела на его губы словно бы наперекор своей неуверенности — не говоря уже о растущем смятении — и хотела, чтобы он целовал ее вновь.
— Основная проблема заключается в недостатке не понимания, а воображения. — Мастер забрал у нее из рук бокал и отставил его в сторону. Голос его стал ниже, охрип. — Причем свидетельство этого — явное, но мы не принимаем его потому, что, как вы заметили, в это труднее поверить.
Его губы зависли над ней, мягко целуя; раз, затем снова. На второй раз она ответила ему, словно знала, что делает.
— Миледи, — выдохнул он, — совершенно очевидно, что вы не существовали до того момента, как появились при воплощении. Зеркало глупо. Зеркала показывают воплотимое, но мы не можем воспринимать через стекло звуки. А если вы пришли к нам из другого мира, — он снова поцеловал ее, — уже существовавшего до этого, — с каждым новым поцелуем ее ответ был все жарче, — то как же получилось, что вы разговариваете на том же самом языке, что и мы?
Но поскольку Джерадину удалось сделать зеркало, которое воплотило такую женщину, мне следует восхититься его вкусом.
На это раз его рот завладел ее губами и не отпустил. Его язык разжал ее губы. Она откинулась назад на подушки — его рука вынудила ее упасть туда, опрокидывая. На мгновение все ее чувства сосредоточились на поцелуе
— и на том, как правильно целовать самой. Все было действительно так, как говорил Мастер: ее создало зеркало. И потому она свободна в своих поступках. То, что она делает, не имеет ни малейшего значения. Сначала она не сознавала, что мастер расстегивает ее рубашку. Но его поцелуй был таким крепким, а рука такой опытной, что она не испытывала ни малейшего желания останавливать его.
— Мастер Эремис, — раздался голос, — миледи Териза, не хотели бы вы перекусить?
Эремис вскочил на ноги, в глазах его пылала ярость. Териза приподнялась на подушках и посмотрела на Джерадина.
На этот раз он появился из дверного проема, ведущего во внутренние покои; видимо, он воспользовался ходом для прислуги. И снова, как и раньше, его взгляд был уставлен куда-то между Теризой и Мастером. В руках у него был огромный поднос, на котором громоздились куски сыра, хлеб и несколько кистей винограда.
— Я подумал, что, обсуждая будущее Морданта, — сказал он тоном столь небрежным, что это прозвучало вдвойне оскорбительно, — вы вполне могли проголодаться. — С этими словами он прошел дальше в комнату. — Поскольку время завтрака давно уже миновало.
— Свиное дерьмо! — тихо выдохнул Мастер. Пальцы его согнулись когтями. — Это невыносимо! Неужели я должен закрывать даже двери, предназначенные для прислуги, чтобы держать вас подальше отсюда?
— Я ведь уже сказал вам, — уважительный тон Джерадина был почти неотличим от небрежного. — Я ваш должник. Я должен хоть как-то отблагодарить вас.
Териза с огромным трудом удержалась от смеха. Второе вторжение пригодника не вызвало замешательства; оно походило скорее на абсурд. И так же абсурдно вел себя Мастер Эремис, который казался достаточно разъяренным, чтобы по столь ничтожному поводу вырвать у Джерадина из груди сердце. Оказавшийся в явно неподобающем ему месте, посреди комнаты для совращения Мастера Эремиса, подчеркнуто вежливый Джерадин напомнил Теризе, почему он ей так нравится. Ей с трудом удалось сохранить серьезное выражение лица.
Словно чувствуя, что он выглядит по-дурацки, Мастер Эремис выпрямился.
— Пригодник, я верю вам, — прошипел он, направляя указательный палец, словно острие копья, ему в лицо. — Вы хотите расплатиться со мной. Но расквитаться было бы более верным словом, не так ли? Вы мстите мне, потому что Гильдия смеялась, когда я предложил одарить вас мантией, и сейчас вы хотите расквитаться со мной, сводя меня с ума.
Послушай же меня, малыш. — Он старался выглядеть все спокойнее и спокойнее, несмотря на внутреннюю борьбу между волей и яростью, которая ощущалась в его голосе. — Я хочу, пригодник, чтобы вы немедленно ушли и оставили меня в покое. Я всегда был вашим другом, что бы вы обо мне ни думали. Но вы разрушите остатки дружелюбного отношения к вам, если это издевательство надо мной будет продолжаться. И гнев мой вам весьма не понравится.
Если Джерадин и проникся этой угрозой, то виду он не подал. Не глядя в сторону Теризы, он спросил — безразлично, небрежно:
— Миледи, хотите ли вы, чтобы я оставил вас здесь?
И лишь задумавшись над этим вопросом, она обнаружила, что не может дать на него ответ. Он ей нравился. Она хотела бы дать ему ответ, который бы понравился ему; она бы почувствовала себя лучше, если бы себя лучше почувствовал он. Но ее тело оказалось слишком близко к тому, чтобы узнать, что же такое ее женское естество — или, хотя бы, что под этим подразумевает Мастер Эремис. Териза внутренне дрожала, ноги не держали ее, она была не в силах подняться с дивана. Смятение ее стало еще сильнее.
— Вы что, слепы, пригодник? — Мастер почти шептал. — Единственное, чего она хочет, — это чтобы вы оставили ее в покое.
— Тогда… — на мгновение самоконтроль Джерадина ослаб, и боль проступила на его лице. — Мне следует уйти. — Его голос снова зазвучал ровно. — Пожалуйста, простите мне это безумное вторжение. Я был не прав.
Мастер Эремис гневным жестом указал на дверь. Джерадин развернулся и вышел тем же путем, каким и вошел.
— Глупец, — Эремис глядел вслед уходящему пригоднику. — Он считает, что можно играть со мной в игры. Но я в игры не играю. — Внезапно он сел рядом с Теризой. — Миледи, помните, в игры я не играю.
Она встретилась с ним взглядом и смотрела не отрываясь, пока не почувствовала, что трепещет. Если то, что она делает, не имеет никакого значения, то почему ее душа полна такой боли? Может быть, ее смятение было сильнее, чем ей казалось, и это изменило ее. Или, быть может, она испытывала непреодолимое желание защитить Джерадина. Но, какова бы ни была причина, Териза изумила саму себя, сказав так, словно привыкла комментировать поведение других людей:
— Я могу понять, почему он считает, что вы играете.
К ее удивлению, эта реплика вызвала у мастера интерес. Гнев его немного утих, испытующий взгляд остановился на Теризе. От этого его лицо стало казаться более привлекательным, чем в минуты неприкрытой страсти.
— Правда? Я удивлен. — Тон его был насмешливым, но вполне учтивым. — Что же такого я сделал, что произвел на вас подобное впечатление?
Она сделала попытку ответить ему откровенно, отчасти потому, что ей в радость было свободно говорить все, что она думает, а отчасти потому, что этот его вопрос вызвал у нее легкое замешательство, отняв у ее мысли рациональное зерно.
— Вы не проявляете уважения к людям, когда говорите о них в частной беседе, и потому, когда на публике вы ведете себя уважительно, то не выглядите убедительным. И вы непоследовательны. Похоже, вы совершаете иногда неожиданные поступки, — от собственной смелости голова у Теризы слегка кружилась, — как, например, предложение сделать Джерадина Мастером, не потому, что считаете это правильным, а потому, что любите изумлять других.
От улыбки глаза его немного прищурились:
— Непоследователен, миледи? Я? Вы не присутствовали, когда обсуждалась роль пригодника в воплощении Воина. Вы не слышали, насколько последовательно я поддерживал и защищал его. — Он, видимо, получал особое удовольствие, беседуя с ней в таком духе. — Так почему я непоследователен?
Она задумалась. Этого и следовало ожидать: наверняка он начнет гневаться на нее. Так бывало всегда, когда она пыталась привлечь к себе внимание. Но ей не хотелось испортить происходящее. Пытаясь свести риск к минимуму, она осторожно ответила:
— Я была удивлена, когда вы выбрали Мастера Гилбура, чтобы он отправился с вами на эту встречу. Похоже, он не слишком симпатизирует вам.
Изумление ее переросло в панику, когда Эремис разразился хохотом.
Какое-то время он был даже не в состоянии говорить. Похоже, она случайно затронула предмет его наибольшего довольства собой. Громко хохоча, он снова сел рядом с ней на диван, откинулся на подушки и заложил руки за голову.
Когда Мастер смог наконец успокоиться, он сел прямо, положил руки Теризе на плечи и притянул к себе для поцелуя.
— О, это самая приятная пикантность, миледи, — произнес он, наслаждаясь ее непониманием, — и в тайне этой заключено много юмора. Не сомневаюсь, что и вся остальная Гильдия была изумлена. — Только блеск расчетливости в его глазах, когда он наслаждался последствиями того, что совершил, мешал ему быть таким же беззаботно счастливым, каким временами бывал Джерадин. — Никто из этих глупцов не знает, что на самом деле Джойс был не единственным, кто спасал жизнь Гилбура, когда пещера обвалилась. Я тоже участвовал в этом.
И пока Териза тупо смотрела на него, а мысли ее метались, и суть всего происшедшего на заседании Гильдии кардинально менялась, он прижал ее к себе и снова завладел ее губами.
У нее перехватило дыхание. Но как только поцелуй стал слабее, она выдавила:
— Подождите. Подождите минутку. Я не понимаю.
Осыпая поцелуями ее глаза, лоб, уголки губ, он снова заставил ее откинуться на подушки:
— Чего вы не понимаете?
— Вы и Мастер Гилбур работаете на пару, — ее дыхание стало прерывистым. — Вы заранее спланировали, что будет происходить во время заседания… Вы просто играли все это время… Почему вы делаете вид, что вы враги?
— Потому, моя чудесная, — между фразами его язык лизал ее губы, — что некоторые из этих пустоголовых воплотителей не любят меня. Возможные решения и выходы из ситуаций отвергаются ими уже по той простой причине, что их предлагаю я. — Его горячее дыхание, казалось, переполняло ее легкие. — А правда повернула бы их и против Гилбура. — Она снова почувствовала его руку на пуговицах рубашки. — Ложь же заключается в том, что то, что он был спасен королем Джойсом, дает ему особые права, благодаря чему он оказался способен манипулировать голосованием.
Зажатая между подушками и его рукой, Териза ощущала свою беспомощность, но все же сумела заставить себя спросить:
— Но почему? Почему вы хотите появления этого Воина? Он ведь опасен.
Мастер Эремис приподнялся, чтобы встретиться с ней взглядом. Его лицо было серьезным, и он сказал нравоучительно:
— Оружие и войны опасны. Могущество опасно. Однако ничто другое спасти нас не может.
Вы не знаете Пердона. Конечно, вы видели его ярость. Он любит своих людей. Он гордится Мордантом — и своим местом в королевстве. Но король отказал ему в поддержке. В отчаянии он пойдет на что угодно, лишь бы защитить то, что любит.
Ей показалось, что она слышит стук в дверь. На мгновение Мастер Эремис застыл. Но звук был довольно слабым и не повторился.
— Я тоже такой же, — продолжал он. — Я насмехаюсь над моими коллегами Мастерами, но лишь потому, что талант к воплощениям — не гарантия ума и смелости. Я люблю ту силу, которую представляет Гильдия, и с радостью стал бы сражаться, защищая ее. Однако я тоже оказался обижен. Король отказался признать меня своим советником.
И потому я без колебаний воспользуюсь одной ложью или несколькими, чтобы обрести силу, в которой нуждаюсь.
Она не совсем понимала то, что видела в его глазах или слышала в его голосе. Его манипуляции с Гильдией были слишком сложны для такой простой цели; его объяснение было слишком порядочными. Но физическая близость его и ощутимое прикосновение лишали ее способности рассуждать; запах пряностей и поцелуи были убедительнее логики.
Ее губы отвечали ему, словно сами знали — как. Проскользнув под рубашку, его рука охватила грудь. От его прикосновения соски заныли. Она невольно выгнулась, прижимаясь к нему сильнее. Он распахнул ее рубашку, и груди предстали обнаженными. Затем его рот оставил в покое ее губы, и Мастер жадно задышал:
— Миледи, я был прав. Вы созданы для услады мужчин, — и его язык пополз по ее груди, пока губы не сомкнулись на соске.
Готовая рискнуть в этот момент чем угодно, Териза обхватила руками его голову и удерживала ее там, где она находилась, чтобы он не прекращал своего занятия.
Она была настолько зачарована, что никак не реагировала, лишь просто смотрела, когда в комнату вошла Саддит.
Подобно Джерадину, служанка старательно избегала смотреть на Мастера Эремиса или Теризу. Она держала голову склоненной, и выражение на ее лице было совершенно непроницаемым.
— Мастер Эремис… — начала она.
Он яростно вскочил с дивана, его рука застыла на взлете, словно он ожидал увидеть Джерадина и хотел ударить его.
— Мастер Эремис, — повторила Саддит, вздрагивая, и быстро, бойко заговорила, стараясь отвести от себя его гнев, — мое вторжение непростительно, я знаю, но вы все же должны простить меня. У меня не было выбора. Вы не отвечали на стук в дверь. Миледи, вы должны простить меня, у меня не было выбора…
— Не было выбора? — распознав Саддит, он опустил руку. Тем не менее, ему понадобилось какое-то время, чтобы справиться со своими чувствами. — Ты — служанка. Как можно говорить о выборе, когда ты входишь в мои комнаты без приглашения?
— Простите меня. Я знаю, то, что я сделала, непростительно. — Так как лицо Саддит было пустым, а тон ее почти совсем нейтральным, в голосе не очень-то ощущалось моление о прощении. — Но мне приказано привести леди Теризу. Леди Мисте желает побеседовать с ней. Она — королевская дочь, Мастер Эремис. Я не могла ослушаться ее. В ее власти наказать меня, и даже причинить мне вред. — Однако похоже было, что она не слишком напугана. — И если леди Мисте пожалуется на меня Смотрителю Леббику…
Эремис прервал ее:
— Ты могла бы сказать леди Мисте, что не нашла свою госпожу.
Он уже справился с собой. И вздохнул:
— Но ожидать этого от тебя было бы чересчур. — Он повернулся к Теризе. — Миледи, вы должны идти. Дочери короля капризны — а наш король позволяет им делать все, что вздумается. Не стоит игнорировать их требования.
Только глаза выдавали его. Они были темными и убийственно жестокими.
Теризе захотелось завыть от разочарования и от внезапного ужаса. Его свирепость живо напомнила ей свирепость ее отца. Она испытывала головокружение, ей хотелось расплакаться — или рассмеяться. Но облегчение ее было так же сильно, как чувство потери и тревоги.
И поскольку она не знала, что еще остается делать, то молча принялась застегивать рубашку.
10. ПОСЛЕДНИЙ ПОСОЛ АЛЕНДА
Все еще слабо дрожа, переполненная смущением и стараясь не показывать, этого Териза вышла следом за Саддит.
Мастер Эремис открыл засов и кивком попрощался, провожая ее из комнат. Но при этом, на лице его появилась улыбка довольства и превосходства; он снова был нечувствителен ко всяческим потрясениям. И если бы Териза не видела при этом его глаз, то ее испуг тут же прошел бы.
Когда дверь закрылась, она невольно облегченно вздохнула, потому что Саддит, а не Джерадин, прервала Мастера Эремиса в третий раз. Она не хотела даже пытаться представить себе, что произошло бы, если бы ярость Мастера обрушилась на пригодника.
Однако Саддит выглядела так, словно гнев Эремиса ничуть ее не беспокоил. Вместо проявления смущения или озабоченности на лице ее застыло удовлетворенное выражение.
Мастер Эремис открыл засов и кивком попрощался, провожая ее из комнат. Но при этом, на лице его появилась улыбка довольства и превосходства; он снова был нечувствителен ко всяческим потрясениям. И если бы Териза не видела при этом его глаз, то ее испуг тут же прошел бы.
Когда дверь закрылась, она невольно облегченно вздохнула, потому что Саддит, а не Джерадин, прервала Мастера Эремиса в третий раз. Она не хотела даже пытаться представить себе, что произошло бы, если бы ярость Мастера обрушилась на пригодника.
Однако Саддит выглядела так, словно гнев Эремиса ничуть ее не беспокоил. Вместо проявления смущения или озабоченности на лице ее застыло удовлетворенное выражение.