Доренко Виктор. Золото Рейха

   — Дай одежду, — уже не потребовала, а с упреком попросила она.
   — Держи…
   Феликс поднялся, двинулся к ней, держа в руках расправленную блузку. Марина со злостью вырвала ее из рук мужчины и принялась одеваться, путаясь в рукавах. При этом она что-то раздраженно шептала себе под нос, норовя все время оказаться к Феликсу боком. А он с глупым видом стоял рядом с ней и мял в руках ее юбку. И почему-то в это время ему казалось, что в руках у него не шелковистая материя, а то, что ей положено прикрывать.
   — Вот видишь, — сказал он совсем не то, что хотел сказать, — тебе и самой противно.
   — Мне не противно, мне стыдно, — поправила его Марина и рассмеялась, глядя на растерянного Феликса. А затем уже совершенно спокойно взяла из его рук юбку, ловко нырнула в нее, застегнула «молнию». — Ну что, теперь вид у меня приятный и аккуратный?
   — Просто пай-девочка. Не хватает только косичек с бантиками.
   — Мне в самом деле стыдно.
   Девушка быстро отошла к окну, легко вспрыгнула на подоконник и уселась на нем с ногами, прислонившись к простенку спиной.
   — Да, я и впрямь идиотка. Почему-то решила, что ты поможешь мне.
   — Я согласен тебе помочь. Но если под помощью ты понимаешь…
   — Я все прекрасно понимаю, — перебила его Марина, — и, честно говоря, в такую ночь мне не хочется говорить ни о чем неприятном. Ты только посмотри, какие красивые деревья в лунном свете, какое мирное кладбище! Оно не заброшенное, но на нем давно никого не хоронят. Значит, люди и не умирают здесь. Как, наверное, здорово жить в деревне, где никто никогда не умирает!
   Она так легко переключилась с одной темы на другую, что Феликс уже не мог понять, был ли этот странный танец при луне или он только привиделся ему. Колчанов осторожно присел на край подоконника напротив Марины и тоже стал смотреть на кладбище за окном.
   — Там я похоронил свою мать, — произнес он и указал рукой на еще не успевший посереть деревянный крест.
   — Как страшно, — вздохнула Марина, — каждый раз видеть в окно могилу матери.
   Феликс пожал плечами:
   — Не знаю. По-моему, куда страшнее, если после похорон никогда не наведаешься на ее могилу.
   — А я хотела бы, чтобы меня похоронили на таком вот кладбище, спокойном и тихом.
   То, как произнесла Марина эту фразу, заставило Феликса призадуматься. Она говорила об этом не как об отдаленном будущем, а так, словно хотела, чтобы похоронили ее сегодня или завтра. И он даже немного испугался за девушку, уж слишком отрешенным был ее взгляд.
   — Что-то ты мне не нравишься, — сказал он.
   — Мне тоже, — пожала плечами Марина.
   — Так, а теперь давай поговорим с тобой без дураков, без всяких экивоков и пожиманий плечами. Отвечай мне абсолютно честно.
   — Я готова.
   — Зачем ты хочешь ехать со мной?
   — А тебе трудно будет пристроить меня в Вене?
   — Мы не договаривались отвечать вопросом на вопрос.
   — Но ты просил отвечать честно.
   — Хорошо, давай по-другому. Тебе что, не хватает денег?
   — Дело не в них.
   — Так мы никогда не договоримся, слышишь? И если ты в самом деле хочешь, чтобы я тебе помог, то хотя бы помоги мне понять тебя.
   — А, ну все понятно! Ты боишься за кого-то отвечать, — улыбнулась Марина. — Ну так вот, я сама приняла решение и не хочу, чтобы меня кто-то понимал. — Девушка поморщилась. — Черт, затекла нога!
   Она разняла руки, которыми до этого обхватывала колени, выпрямила ноги, далеко наклонилась вперед и принялась растирать голень. Феликс, не желая, чтобы Марина заметила его взгляд, краем глаза смотрел в вырез ее легкой блузки, в котором просматривалась ровная округлость груди.
   — Денег мне хватает, — проговорила Марина, — просто надоело жить в Смоленске.
   — Это не ответ, — не отставал Феликс.
   — Ты мужчина и, наверное, не поймешь меня.
   — Постараюсь как-нибудь.
   — Ты считаешь, что я думала над этим меньше тебя?
   — Я не уверен, думала ли ты вообще.
   — Тебе не понять, как можно ненавидеть собственное тело, как можно ненавидеть себя за то, что родилась женщиной. Я вижу, ты не слабак какой-нибудь и, наверное, никогда не задумывался над подобными вещами.
   Феликс промолчал, лишь только хмыкнул. Ему и в самом деле никогда не приходилось размышлять о таких материях. Недостатка в собственной силе он никогда и нигде не испытывал.
   — Так думал или нет?
   — Нет.
   — А я ненавижу саму себя!
   — Наверное, я никогда тебя не пойму.
   — Значит, ты не можешь меня судить, не можешь понять, правильно я поступаю или нет.
   — Ты всерьез решила стать… проституткой? Феликсу с трудом далось это слово, настолько оно не вязалось со всем его представлением о Марине.
   — Да, хочу.
   — И тогда перестанешь ненавидеть себя? Наверное, тебя все-таки сильно обидели?
   — А что, если моим телом пользуются без разрешения и бесплатно, это лучше? — Девушка сказала это так, что Феликсу стало не по себе, словно страшное обвинение касалось его самого.
   «Вот уж влип, — подумал он. — Ну почему мне нельзя пожить спокойно? Почему я должен кого-то спасать, уговаривать? В конце концов, что мне стоит отвезти ее в Вену, к Хер-Голове? Да он мне еще спасибо скажет. Хотя вряд ли… Скорее, наоборот. Он требует полного подчинения, а она не из таких».
   Феликс Колчанов, никогда ни перед чем не пасовавший, почувствовал себя беспомощным. Да, он умел убеждать, но кулаком или оружием. А как выяснилось, сделать то же самое при помощи слова куда сложнее, и этим искусством он владел далеко не так виртуозно. Но еще он умел избегать драк, выходить из боя в нужный момент и без лишних потерь. Сейчас этот талант мог очень пригодиться.
   — Значит, так, — подвел черту Феликс, — мне кажется, я начинаю тебя понимать. Более того, думаю, я даже могу согласиться на твое предложение. Но не за пять минут.
   Марина вновь посмотрела на него через свои роскошные волосы.
   — Мы уже разговариваем куда больше.
   — Это я так, фигурально выразился. Согласись, твое предложение все-таки странное, и я не хочу потом кусать локти и оправдываться перед Виталиком.
   — Он только обрадуется, если я надолго исчезну из его дома.
   — Не сомневаюсь. Меня ты уже достала.
   — Значит, я все-таки что-то умею.
   — Давай договоримся с тобой таким образом. Ты сейчас переночуешь у меня, утром я отвезу тебя в город. Потом поеду один, переговорю с друзьями в Австрии, они попробуют подыскать тебе что-нибудь более подходящее. Ты хоть знаешь немецкий?
   — Закончила спецшколу.
   — Это уже лучше. А то мне сначала показалось, что ты уверена, будто в Австрии говорят по-австрийски, а австрийский очень похож на русский.
   — Осторожней на поворотах! — предупредила Марина и показала Феликсу кулачок.
   — Итак, мы с тобой договорились, — Колчанов сделал вид, что не заметил грозного жеста, — в этот раз я еду один, а если мне удастся кое о чем договориться, ты подготовишь документы чин чинарем и в следующий раз мы поедем вместе.
   — Следующего раза может не быть, — серьезно сказала девушка.
   Но Феликс пропустил это замечание мимо ушей. Он подумал, что если это не пустые слова, то она их повторит.
   — Я подыщу тебе что-нибудь приличное: работу в баре или гувернанткой. Это, конечно, куда сложнее сделать, чем найти тебе место проститутки, но у тебя хотя бы будет время подумать, правильный ли ты выбор делаешь.
   — Следующего раза может и не быть, — повторила Марина.
   — Ты хочешь повеситься? —Да.
   — Не верю. Женщины не любят вешаться. Слово «любят» выглядело явно неуместным.
   По взгляду девушки Феликс понял, что та говорит серьезно, и поэтому спохватился:
   — Просто это очень неэстетично. Женщины хотят выглядеть красивыми даже после смерти и поэтому предпочитают яд.
   — Я уже говорила тебе, что ненавижу свое тело, ненавижу то, что я женщина.
   — Это глупо.
   Феликсу вдруг стало так жалко свою незваную гостью, что у него даже немного зачесались глаза. Так бывает иногда, когда посмотришь индийскую мелодраму, совершенно идиотскую, но столь же первобытно-искреннюю и потому трогательную. А девушка тем временем подалась вперед, села совсем рядом с Феликсом. Он мог бы ее обнять, если бы захотел, и она скорее всего не воспротивилась бы этому.
   — Я уже все предусмотрела. Подготовилась к отъезду. Документы у меня есть.
   — Какие?
   — Купила туристический тур в Словакию, самый дешевый. Так что ваучер у меня есть.
   — Твой ваучер в Австрии — филькина грамота. Даже если ты проберешься туда, самое большее через месяц тебя попросят.
   И тут Колчанов с удивлением обнаружил, что он уже обнимает Марину. Как и когда его рука успела лечь ей на плечо — он не заметил, а может, непрошеная гостья сама поднырнула ему под руку. Но зато он ощутил, как напряглась девушка, и сразу же понял, насколько ей неприятны объятия, хоть она и не сопротивлялась. Он медленно убрал руку и, чтобы как-то сгладить неловкость, закурил.
   — Не знаю, что у тебя там стряслось, но мне не хотелось бы навредить тебе.
   — А ты хочешь узнать? — Марина резко откинула со лба волосы и пронизывающе посмотрела на Феликса.
   Тот молча глядел ей прямо в глаза.
   — Так ты хочешь? — повторила она.
   — Я догадываюсь.
   — Нет, ты не хочешь, ты не можешь понять меня, иначе согласился бы.
   И, даже не дожидаясь дежурных возражений, Марина принялась говорить. Она захлебывалась словами, сбивалась, перескакивала с одного на другое. Ей хотелось как можно скорее окончить свой страшный рассказ.
   На Феликса она не смотрела. Повернувшись к нему спиной, девушка глядела в ночное небо, в котором застыл тонкий месяц, уже почти касавшийся вершин высоких кладбищенских деревьев. Марина не утаила ничего. Она даже не пыталась говорить обиняками, называла вещи своими именами. И грубые некрасивые слова в ее устах звучали удивительно естественно, поскольку то, о чем она говорила, невозможно было прочувствовать до конца, если бы что-то осталось недосказанным.
   Тогда Феликс, не привыкший подставлять другую щеку, понял: рядом с ним близкий ему по духу человек, но надломленный. И в этом не было ее вины, только беда. Господи, сколько же довелось пережить этой почти еще девочке. И Колчанов смирился с мыслью, что ее нельзя сейчас оставлять одну, что ни брат, ни друзья не смогут ей помочь. Марине и впрямь нужно было исчезнуть из Смоленска, пожить другой, непохожей на прежнюю жизнью. И тогда, может быть, она сумеет хоть На день забыть о своих несчастьях. Хотя совсем вычеркнуть из памяти ТАКОЕ невозможно…
   Уже с середины своего рассказа Марина Езерская плотно закрыла веки, зажмурила глаза. Она представляла себе, что говорит в пустоту — туда, где ее никто не слышит.
   Она замолчала и осталась сидеть с плотно закрытыми глазами, лишь изредка вздрагивала. Руки ее покрылись гусиной кожей, будто на нее дул холодный ветер, хотя ночь стояла теплая.
   Молчал и Феликс. Он догадывался о чем-то подобном, но не мог и представить себе такого кошмара.
   Марина тряхнула головой и попыталась через силу улыбнуться. Ее глаза блестели.
   — Нет, ты не подумай, я не истеричка, так оно и было.
   — Ты… погоди пока, — наконец вымолвил Феликс.
   — Теперь ты понимаешь, почему я ненавижу свое тело? — сказала девушка.
   — Что ему было? — давясь словами, хрипло спросил Колчанов.
   — Ему? — Марина беззвучно рассмеялась. — Ничего. Ровным счетом ничего.
   — Как?
   — А что и кому я могла доказать? Пойми, думаешь, они в отделении не видели, что происходит? Думаешь, я и Надя оказались там первыми?
   — И ты даже не пыталась ничего сделать?..
   — Нет, сначала я хотела его убить, — мечтательно проговорила девушка. — Может, только это и спасло меня от петли. Я выследила его, узнала, где живет, даже скопила деньги, чтобы нанять убийцу.
   — А твой Виталик?
   — Всего он не знает. Ты первый, кому я рассказала абсолютно все, что со мной произошло.
   — Он жив до сих пор?
   — Может быть, теперь меня это не волнует, — пожала плечами Марина. — Я переоделась, сделала новую прическу — так, чтобы ему было трудно узнать меня, — и прохаживалась возле его дома. Деньги уже лежали в моем кармане, и если я медлила, то только затем, чтобы растянуть удовольствие от мести. Я не хотела, чтобы его убили сразу, он должен был знать, кто и за что его покарал. Но в этом-то, наверное, и была моя ошибка.
   — А что случилось?
   — Он вышел из подъезда с женой и дочкой. Дочке, наверное, годика три, не больше. Я прошла совсем рядом с ними, даже задела его плечом.
   — Он узнал тебя?
   — Испугался. Понимаешь, он боялся меня! Не я, а он. И после этого я поняла, что не смогу убить ни сама, ни поручив это кому-нибудь из знакомых брата. Не смогу…
   — Н-да…
   — А чего ты хотел?
   — Сама не знаю.
   Марина отряхнула ладони от прилипших к ним песчинок, легко соскочила на пол, потянулась, словно только что встала с постели. Не глядя на Феликса, она сказала:
   — Ну что ж, я пойду. —Куда?
   — Ты же не хочешь мне помочь.
   — Я этого не сказал.
   — Но не сказал и другого.
   Колчанов растерялся. Он ждал, что Марина вновь будет его упрашивать.
   — Переночуй хотя бы, завтра отвезу в город.
   — Переночевать?
   Это слово девушка произнесла с такой издевкой, что Феликсу стало страшно.
   — Куда ты пойдешь?
   — Не беспокойся, к утру дойду. Все, что могло со мной случиться, уже случилось. Бояться за меня нечего.
   Феликс соскочил на пол, загородил ей выход.
   — Послушай, шантажистка, ты только подумай, с какой стати я должен брать на себя ответственность за твою судьбу? Подумала?
   — Ты не должен, я этого и не говорила.
   — А тогда какого черта ты мне все это рассказывала? — Он перешел на крик.
   — Нужно же было о чем-то говорить. Девушка попробовала пройти, но Феликс схватил ее за плечи.
   — Ты рассказывала мне это для того, чтобы я почувствовал себя мерзавцем, и почувствовал только по одной причине…
   — По какой?
   — Потому что я мужчина.
   — Ты что, тоже кого-то насиловал? — Марина смотрела на него с веселой злостью. — Ну, что же ты молчишь, а?
   — Это не твое дело, — выдохнул Колчанов.
   — Нет, почему же, откровенность за откровенность. Или ты еще хуже, чем я подумала? Может, тебе стыдно за то, что ты никого не изнасиловал за всю свою жизнь? Знаешь, мужчины любят хвастаться друг перед другом, подсчитывают, скольких они трахнули. Говори же, говори!
   Феликс встряхнул Марину, пытаясь привести ее в чувство, но та в ответ только засмеялась:
   — Ты хочешь казаться лучше, чем есть на самом деле. Не получится!
   — Почему ты пришла ко мне? Почему осталась? Единственное, чего я хочу, — это покоя. Здесь мой дом, а остальное — по фигу.
   — Так не бывает. — Марина попыталась сбросить руку Феликса со своего плеча. — Мне неприятно, когда ко мне прикасаются, ясно?
   — А я не люблю, когда меня достают!
   — Я ухожу.
   И тут Феликс сдался. Он сел на бетонную ступеньку и попросил лишь об одном:
   — Я могу десять минут подумать?
   — Можешь думать хоть час.
   — А сделай так, чтобы я тебя эти десять минут не видел.
   — Хорошо.
   Марина на цыпочках прошла в комнату, села на подоконник. Часов у нее не было, поэтому она принялась считать про себя секунду за секундой, на каждую минуту загибая по пальцу. Еще оставались свободными мизинец и безымянный пальцы на левой руке, когда Колчанов подошел к ней,
   Девушка вся собралась, потому что понимала: от того, что он сейчас скажет, зависело ее будущее, как, впрочем, и настоящее.
   — Так у тебя есть документы? — деловым тоном поинтересовался Феликс.
   — Ваучер в Словакию и загранпаспорт. Я не обманывала тебя.
   — Я и не думал. Ну, это еще не самый худший из вариантов.
   Марина не спешила радоваться, ведь пока еще не прозвучало согласие Феликса.
   — Мы едем завтра? — стараясь говорить как можно более безразлично, спросила она.
   — Я свожу тебя в Австрию. Ты на все посмотришь, познакомишься с людьми. А потом я привезу тебя назад. И если там ты только заикнешься, что хочешь стать проституткой, больше я тебя с собой не возьму.
   Неуверенная улыбка появилась на губах девушки. Она подбежала к Феликсу и хотела его поцеловать в щеку, но замерла, приложив руку к губам.
   — Наверное, тебе это противно? — тихо спросила она.
   — Не выдумывай. Ничего особенного в тебе нет.
   — Я тоже раньше так думала. — Она отступила на два шага. — Думала, всю грязь можно смыть горячей водой, мылом, но оказалось, что нет.
   — Это ты, глядя на меня, подумала о такой глупости? Отвечай.
   — Да, я же все поняла.
   — Поцелуй, мне этого хочется.
   Феликс стоял, ожидая, когда Марина подойдет к нему. Та покачала головой:
   — Нет, теперь уже расхотелось мне.
   — Черт, по-дурацки как-то получилось.
   Они вышли из недостроенного дома, пересекли двор с вытоптанной травой. Заскрипела перекошенная дверь полуразвалившейся хибары. Феликс включил свет и показал на широкую кровать.
   — Вот здесь будешь спать ты.
   — А ты?
   — На печке.
   — Прости меня, я тебе только мешаю.
   — Второй кровати у меня нет.
   — Я это уже успела заметить. И тут Феликс догадался:
   — Так это ты перемыла всю посуду после гостей?
   — Я, кто же еще… Они же все пьяные были. Погаси свет, — попросила она.
   — Сейчас.
   Щелкнул выключатель. В доме стало совсем темно. Три маленьких окна почти не пропускали света. Да и сами они были еле видны из-за разросшихся перед ними деревьев. Феликс сидел, слушая, как шуршит одежда, которую снимает Марина, слышал ее осторожные шаги в темноте. Заскрипели пружины старого матраса, и из темноты послышался голос девушки:
   — Спокойной ночи.
   — Спокойной ночи, — тихо ответил он, не трогаясь с места.
   Еще некоторое время Марина ворочалась, а Феликс ждал, пока она уснет, потому что понял: ему самому после всего услышанною не удастся глаз сомкнуть. Какое-то странное возбуждение охватило его. Ему казалось, девушка вот-вот скажет еще что-нибудь, хотя бы просто окликнет по имени. Почему-то хотелось услышать ее голос. Ну хоть бы она что-нибудь сказала, спросила про какую-нибудь ерунду.
   Но прошло пять минут, десять, а тишину ничто не нарушало. Он включил небольшую лампу-ночник, доставшуюся ему от предыдущих хозяев, и открыл шкаф. Там, в глубине, на полке поблескивало металлом странное сооружение, сочетавшее в себе современность и дух седой старины, — спортивный арбалет. Он взял его под мышку, прихватил пластмассовый футляр с короткими стрелами и вышел во двор. В самом конце участка на стене сарая висела испещренная отверстиями мишень. Рядом с ней находились две прикрытые стальными накладками лампочки подсветки. Когда они загорались, то почти ничего, кроме самой мишени, Феликс и не видел.
   Он отошел шагов на двадцать и поднял правой рукой заряженный арбалет. Пронзительно зазвенела тетива. Стрела попала в «яблочко». Феликс выпустил все десять стрел, которые были у него с собой, затем подошел к мишени и принялся вынимать их. Все они торчали в самом центре. А затем он стрелял вновь и вновь и ни разу не промахнулся.
   Лишь только на рассвете, когда уже заболело плечо, Вильгельм Телль вернулся в дом. Марина спала так тихо, что не было слышно ее дыхания. Заподозрив неладное, Феликс подошел поближе, наклонился над девушкой и прислушался.
   «Нет, жива, — с облегчением вздохнул он, — просто дышит неглубоко и часто. А я-то хорош, черт знает что лезет в голову. Самое страшное уже позади, теперь не пропадет…»
   Девушка спала, закутавшись в одеяло, хотя ночь была теплая, даже жаркая. Веки ее чуть заметно подрагивали. И Феликс вспомнил: он где-то слышал, что когда вздрагивают веки, то это значит, человек видит сон. Сон, наверное, был спокойным и даже приятным, потому что Марина улыбалась.
   «Может, плюнуть сейчас на все, сесть в машину и поехать? — подумал Колчанов. — Конечно, сперва буду мучаться, но время все лечит. Как все-таки трудно сказать „нет“, особенно женщине!» — подумал Феликс, забираясь на печку.
   Он устроился на жестком матрасе и, даже не раздевшись, мгновенно уснул.

Глава восьмая

   Единственной уступкой, которой Феликс сумел добиться от Марины, было то, что она отправила брату прямо из города телеграмму, в которой сообщала, что уезжает на неделю и просила за нее не беспокоиться.
   Феликс запретил ей ссылаться на него:
   — Для Виталика мы даже не разговаривали с тобой, ясно тебе?
   — Куда уж яснее! — весело ответила Марина, которая и не пыталась скрыть переполнявшую ее радость.
   Обычно, когда человек уезжает из родного города, он прощается с ним, в последний раз глядит на знакомые улицы и здания, чтобы сохранить их в памяти. Марина же, наоборот, смотрела на Смоленск так, как смотрят люди, приехавшие в город впервые. Но при этом ее не удивляло даже то, что ее спутник с собой почти ничего не берет из вещей.
   — Главное в дороге — это деньги, — учил ее Феликс. — Все, что понадобится, можно купить. Нечего таскать лишнее.
   — Может, ты и прав, — согласилась она.
   — Не может, а точно, — авторитетно заявил Колчанов.
   Она и сама не стала заезжать домой, лишь забежала в универмаг, чтобы купить пару смен белья. Тут Феликс сообразил, что вчера Марина решила действовать наверняка, потому что, как выяснилось, документы она прихватила с собой. Значит, знала, что ей не откажут. Единственное, чего опасался теперь Колчанов, так это того, что может приехать Виталик, и тогда придется врать, оправдываться. Но пронесло: видимо, на рынке дел хватало.
   Уже в шесть часов вечера вишневый «Лендровер» выехал из деревни Булгарино. Хоть Феликс и любил воспетую классикой быструю езду, гнать машину не стал. Стрелка спидометра застыла возле цифры «80». Проносились мимо деревни, оставались в стороне города. Остановки не были предусмотрены. Колчанов сменял в магнитоле одну кассету за другой. Марина, сперва возбужденная отъездом, теперь выглядела слегка грустной и усталой.
   Когда солнце окончило свой дневной путь, получилось так, что оно садилось точно в самый конец дороги, уходившей прямой линией к горизонту. Раскаленный диск коснулся земли, и заполированный колесами машин асфальт внезапно вспыхнул ярко-красным цветом. В эту минуту Феликсу даже показалось, что машина не едет, а плывет по красной реке. Мелькнул и остался позади еще один километровый столб. Указатель известил, что до Бреста осталось пятьсот десять километров. Вот уже половина солнечного диска скрылась, вот от него осталась только четверть, и наконец вспыхнул последний ярко-зеленый луч, пронзительный и нереальный. А затем мир стал быстро окрашиваться в серые тона.
   До этого Феликсу было не по себе. Он физически ощущал присутствие рядом с собой Марины. Его тяготило молчание, он то и дело бросал косые взгляды на девушку. А та тоже чувствовала себя не совсем в своей тарелке. О том, что она нервничает, говорили ее руки. Она то сцепляла пальцы, то разнимала их, то принималась теребить какую-то бумажку.
   Но вот исчезли последние закатные лучи, наступил полумрак. Исчезла резкая очерченность линий. Жара спала, стало легче дышать.
   — Это ничего, что я молчу? — сделав над собой усилие, спросила девушка.
   — Мы не договаривались о том, что ты должна развлекать меня по дороге. Но вообще-то триста пятьдесят километров в полном молчании — это что-то новое в моей практике.
   Марина хмыкнула.
   — Это я виновата. Наговорила тебе черт знает чего, вот ты и смотришь на меня, как на мумию. Небось думаешь, скажу слово, а она за свое возьмется.
   — Да нет, мы вполне с тобой ладим.
   — Когда молчим?
   — Угадала.
   Феликс выключил автомагнитолу и чуть-чуть прибавил скорость. Машина сзади, уже пытавшаяся его обогнать, приотстала.
   — Я вчера даже не узнала тебя с самого начала, — рассмеялась Марина. — Видела-то последний раз, когда была еще девчонкой. И знаешь, такое странное ощущение… Раньше мне казалось, что между нами пропасть в смысле возраста. Ты взрослый дядя, а я ребенок. А вот теперь разницы почти не чувствую.
   — Зато я чувствую.
   — Разница в возрасте многое определяет, — продолжала девушка. — Я вот сейчас вспомнила, как зашла к одной своей подружке. У нее сыну года еще нет. Попросила она меня посидеть с ним, пока в магазин сбегает. А я спрашиваю: «Что с ним делать?» — «Поговори», — отвечает она. И тут я задала, наверное, самый идиотский вопрос в своей жизни: «А о чем разговаривать?»
   — Знаешь, Марина, чем плохи любые разговоры мужчины с женщиной?
   — Догадываюсь.
   — Правильно. С чего не начнешь, обязательно сведется к одному. Ответ заранее известен.
   — Со мной тебе это не грозит.
   — Вот потому и молчим, — усмехнулся Феликс, включая фары.
   Свет резко ударил в гладкий асфальт, заиграл на нем бликами.
   — Я люблю ездить по ночам, — сказала Марина.
   — И часто приходилось тебе это делать? — поинтересовался Феликс.
   — До этого никогда.
   — Твой жизненный опыт столь же богат и в других сферах?
   — Нет, только в некоторых.
   Марина нагнулась, вынула из-под сиденья бутылку с минеральной водой и попыталась напиться из горлышка. Машину подбрасывало на неровном асфальте, и вода расплескалась на блузку. Девушка поежилась, но не решилась попросить ехать потише. В конце концов, напившись, она протянула бутылку Феликсу:
   — Теперь твоя очередь.
   — Обливаться?
   — Как хочешь.
   Тот жадно принялся пить, припав губами к горлышку бутылки, чуть перепачканному бледной помадой.