Страница:
Насколько я понял, то, что поначалу представляло из себя обыкновенные рабочие инструкции, было поэтизировано этой шерстистой расой, опасавшейся технологии и считавшей ее чем-то вроде магии. А поскольку стихотворные строфы не рассматривались, как требующие точного исполнения инструкции, последующие поколения Поэтов вносили в них исправления и улучшения. Были написаны новые Саги, в которые вставляли старые формулы, но безо всякого осмысленного контекста, а просто как выразительные поэтические метафоры.
Например, в одной из старых Саг, «Гнев Хафелда Пожирателя Врагов», главное действующее лицо подчиняет себе компьютер угрозами:
Как великий и славный воин,
Грозный Хафелд Врагов Пожиратель
Взял за шнур свой Компьютер старый
И встряхнул его столь нещадно,
Что в испуге замигал Компьютер
И на бледном экране
Ошибка Системная возникла.
И взмолилась душа машины,
Запросила она пощады
Молвил Хафелд Врагов Пожиратель.
«Говорю я тебе. Компьютер,
Отвези ты людей моих с миром,
А не то не попробуешь больше
Электронов приятных и сладких»,
Но Компьютер пока еще медлил
И отсчитывал наносекунды
Генератором синхросигналов.
Тогда Хафелд Врагов Пожиратель
Гнев на милость сменил внезапно,
И махнул он рукой своим людям,
Засмеялись те громко и грубо.
И должно быть Компьютер смутился,
Перестал он дурить и дуться,
Сделал все он тогда, чтоб доставить
Храбрых воинов Острана обратно
К родным сердцу кострам Народа…
В поэме этот метод сработал, но повторить результат Поющий так и не смог.
Как только Поющий позволял, я садился за компьютер. Это было трудной задачей — обладая столь скудной информацией, попытаться отыскать нужную последовательность. Он следил за моими попытками, но почти не комментировал их.
Во время перерывов, когда мы прохаживались туда-сюда вдоль боевого корабля Тостига, чтобы дать отдых усталым глазам, я просил Поющего пересказать мне древние легенды. Он не видел в этом никакого вреда. Что, казалось, можно было извлечь из этих старых историй? А быть может, он пытался обратить меня в свою собственную веру — в Ортодоксальный Халианский Информационализм.
В древности, рассказывал Поющий, в докосмические времена — насколько я уяснил, это было около четырехсот лет тому назад — Народ (халиане) представлял собой обыкновенных дикарей и делился на многочисленные племена и кланы, которые постоянно воевали друг с другом Потом откуда-то со звезд пришли Первые Другие, дали воинам оружие, а лучшим предводителям — космические корабли и послали их в этот поход искать свою судьбу, добычу, славу и смерть. И поручили Гильдии Поэтов записывать славные дела расы халиан в форме Саг.
Эти сведения были крайне любопытны. Так значит, какая-то неизвестная раса вмешалась в дела халиан, вооружила их и отправила нападать на корабли Федераций. Кто же дал Халии эти корабли? Командование Флота должно было узнать и об этом — как только я смогу добраться и рассказать им о своих открытиях.
Спустя несколько дней я понял, что близок к тому, чтобы заставить корабельный компьютер считать Диск Целей. И все же что-то было не так. Мне уже начало казаться, что в машину встроен какой-то дефект, нечто препятствующее самым разумным действиям, самым удачным находкам.
Но однажды, вернувшись с одинокой прогулки раньше чем ожидал, я увидел Поющего о Далеком Доме, который сосредоточенно работал за клавиатурой.
С удивлением я следил за его манипуляциями. С необычайным для представителя нетехнологической расы искусством, он, подобно Пенелопе, распускающей по ночам все, что она соткала за предыдущий день, стирал всю вложенную мной информацию.
— Ты пытаешься испортить программу! — закричал я.
Его губы скривились в высокомерной усмешке, но он ничего не ответил.
— Ты не хочешь, чтобы этот корабль работал! Ты хочешь, чтобы Тостиг и его люди остались здесь и погибли!
— Удивляюсь, как ты не заметил этого раньше, — ответил Поющий.
— Тостигу будет интересно услышать об этом! — крикнул я и схватился за лом. — Не пытайся остановить меня, проклятый предатель или я проломлю тебе башку!
К тому времени, что было, вероятно, неизбежно, я уже отождествлял себя с Халией.
— Прежде чем убить меня, — спокойно сказал Поющий, — не желаешь ли ты послушать, почему я это сделал?
Вероятно, мне надо было пойти прямо к Тостигу. Если бы я так и сделал, все могло бы сложиться совсем иначе. Но я медлил. Жители Пердидо всегда отличались любопытством.
— И почему же ты сделал это? — спросил я.
Он улыбнулся и все так же спокойно спросил:
— Скажи мне, человек, знаешь ли ты, что требуется для того, чтобы написать халианские Саги?
Я отложил лом и сел. Он поймал меня на крючок.
— Расскажи, — сказал я.
Саги, — начал Поющий, — это душа нашего народа. Все великие Саги содержат некоторые общие элементы. В них есть героическая фигура, такая, как, например, Тостиг. Наличествует безвыходная ситуация, вроде нашего пребывания на Цели, предательство со стороны некой доверенной ключевой фигуры и геройская гибель предводителя и его людей. Тостиг — подходящая фигура для создания величайшей из Саг. Для того чтобы сочинить ее, я употребил все свое искусство, перечислил в прекрасных стихах все его великие триумфы — бойню на Орлиной Станции, опустошение Звездного Перевала, нападение среди белого дня на Алголь — 4. Во всей истории Халии не было более великого героя. Не хватает только достойного завершения.
— Например? — спросил я.
— Возможен только один вариант. Барон Тостиг должен принять последнюю и обреченную на неудачу битву и погибнуть здесь, на месте величайшей космической битвы в истории Халии, здесь на Цели.
— Но, может быть, это совсем не то, чего хочет сам Тостиг? — заметил я.
— Желания Барона не имеют никакого значения. Важно то, чтобы его Сага получила достойное окончание и пелась впоследствии для поддержания духа всех остальных.
— Но я не вижу, каким образом можно будет сохранить твою Сагу, — сказал я, — если ты будешь с Бароном Тостигом, обреченным на славу и смерть.
— Это уже моя проблема, — ответил Поющий. — Без сомнения, я, как и все великие барды, каким-либо образом разрешу ее. Если мне даже придется умереть до того, как будут готовы последние строфы, я сумею передать копию в Гильдию Поэтов. Финальные строки должны будут дописать за меня другие.
— Что-то мне это не нравится, — сказал я.
— Это потому, что у тебя нет склонности к поэзии. Но ты достаточно умен, чтобы понять, в чем твоя выгода.
— Полагаю, у тебя имеется какой-нибудь совет на этот счет, — сказал я.
— Разумеется, имеется. Верность своей расе должна заставлять тебя желать, чтобы Барон Тостиг никогда не покинул этого места.
Слова Поющего звучали довольно ядовито, но в них крылся определенный смысл. Я понимал, что Тостиг был редкостным представителем своей расы. Такие попадаются один на миллион, он гораздо умнее и гибче, чем большинство его сородичей.
— Что меня удивляет, — сказала Поющему, — так это почему такой халианин, как Тостиг, не командует гораздо большим количеством воинов?
— Это не в нашем духе, мы не любим сотрудничать. Потому-то у нас и нет больших кораблей. Хороший лидер может удержать двадцать, пятьдесят, даже сто человек. Но когда дело доходит до дредноутов с командой в две тысячи человек, это превышает наши возможности. Да и Другие тоже не стали подталкивать нас к объединению кланов под руководством способных руководителей. Они хотели, чтобы мы оставались такими, какие мы есть, грозными, но не слишком сильными.
— Кажется, они не дураки, эти Другие, — сказал я. — С какой, ты говоришь, они планеты?
— Я скорее умер бы, чем рассказал тебе что-нибудь важное о Других, но, к счастью, избавлен от такой необходимости, потому что сам ничего о них не знаю. Но скажи мне, человек, разве здесь наши цели не совпадают? Тебе нужна материальная победа, мне духовная. Если Тостиг примет здесь свою последнюю битву и умрет, мы оба окажемся в выигрыше.
— Но это также может ускорить мою смерть.
Он отрицательно покачал головой.
— Я лично даю тебе клятву Мастера Поэта, что позабочусь о том, чтобы ты смог целым и невредимым вернуться к своим друзьям. И ты покроешь себя славой, вместо стыда за то, что дал Тостигу убежать.
— Но я дал Тостигу слово, — сказал я.
— Ты дал его скорее под давлением чем по собственной воле. В данных обстоятельствах это нельзя рассматривать как обязательство.
— Когда я даю слово, — возразил я, — то рассматриваю это как обязательство.
— Сейчас ты рассуждаешь, как глупый халианский наемник. Разве ты не заинтересован в том, чтобы способствовать интересам своей расы? Или ты такой же романтик, как и Тостиг?
— Я не знаю, черт побери, что мне делать! — раздраженно воскликнул я. — Тостиг мне нравится!
— А я, его бард и компаньон по всем знаменитым битвам, я люблю его, как самого себя. Если ты ему такой же друг, как и враг, то неужели откажешь в так необходимом Тостигу великом конце?
— Ты все понял неправильно, — сказал я ему. — Барон хочет убраться отсюда. Он сам сказал мне о своем стремлении поискать славы и денег в других местах, при более благоприятных обстоятельствах.
— О, он любит изобразить, что очень рационален и боится смерти, — сказал Поющий. — Этот недостаток он приобрел в Лондонском Зоопарке. Но у него сердце истинного халианина, и он с радостью примет геройскую смерть, хочется ему этого или нет. Этот мотив время от времени повторяется в старых Сагах. Герой стремится избежать своего предназначения, но его лучший друг предает его, и герой все-таки встречает свою судьбу.
— Я ему не лучший друг! — воскликнул я.
Но он уже отвернулся от меня и принялся возносить молитвы своим Богам Информации. А я остался наедине со страшным смятением, охватившим душу и сердце.
Моя последняя встреча с Тостигом оказалась столь же приятна, как и все предыдущие. Халианский капитан находился у себя в покоях и заканчивал свой туалет. В этом отношении он был немного тщеславен и даже пользовался железными щипцами для того, чтобы загибать свои бакенбарды торчком вверх, что в этом году было крайне популярно среди халианской знати.
— Стоит ли стараться следовать моде, — пробормотал он. — Как только бакенбарды начинают более или менее прилично укладываться на один манер, так я уже слышу о том, что все уже носят их совсем на другой. А прежний уже никуда не годится. Это задевает мое самолюбие. Скажите, Иуда, корабль готов?
— Готов, — сказал я ему. — Я выяснил, в чем там дело, и все исправил. Пользуясь бесценной помощью Поющего о Далеком Доме, разумеется. Осталось ли еще виски?
— Угощайтесь. Бутылка на обычном месте.
Я налил себе, не разбавляя. Тостиг посмотрел на меня с беспокойством.
— Вы сегодня, кажется, не в духе, Иуда?
Всю эту ночь я провел в борьбе со своей совестью. Мы, евреи планеты Пердидо, часто занимаемся тем, что называется у нас «спорить со своим ангелом». На этот раз, однако, предмет спора был далеко не очевиден. Я обнаружил, что мне трудно определить мое собственное отношение к происходящему — чего я в конце концов хочу и какие средства для достижения желаемого могу себе позволить? С одной стороны, как совершенно справедливо указал Мастер Цели, этот барон Тостиг и его боевые хорьки, пока они живы, будут как бельмо у нас на глазу. С другой стороны, судьба звездной империи не может зависеть от отдельных личностей. Конечно, для Альянса было бы крайне важно, чтобы я вернулся с добытой информацией. Но разве в подобной ситуации честное слово человека ничего не значит?
В моем мозгу вертелось много веских, даже неотразимых, доводов в пользу того, что я не должен предавать Тостига, что обязан поступить как добрый друг и рассказать ему о плане Поющего, дать шанс ускользнуть из этой мышеловки и либо продолжить свои подвиги, либо удалиться на отдых в маленький домик, о котором он однажды упомянул при мне — домик затерянный среди невысоких зеленых холмов планеты, местоположение которой он мне так и не открыл.
И я почти уже решил рассказать Тостигу все. Но тут вспомнил об основополагающей роли Саг в жизни Халии и о том, что все они включали упоминание о друге, ставшем предателем, вступившем в заговор с целью подвести героя к предопределенной ему славе, удовлетворить его подсознательное стремление к великолепной смерти, память о которой будет вечно жить в Сагах его племени.
Будет ли настоящим другом тот, кто поможет герою ускользнуть, чтобы он смог тихо умереть в своей постели, окруженный, быть может, хорошенькими ясноглазыми хорьками? Или настоящий друг — это тот, кто поможет герою достичь истинного, внутреннего предназначения, героической смерти в битве с превосходящими силами противника?
— Мне будет жаль, когда вы улетите, — сказал я, и это была правда. Хотя и не вся правда.
— Мне тоже, — ответил Тостиг. — Считается, что между нашими расами дружба невозможна. Не знаю, так ли это, для меня это слишком сложная тема. Но знаю одно — дружба между отдельными личностями возможна всегда. Мне будет не хватать вас. Иуда.
Я хотел ответить, но тут прибыла его почетная охрана, четыре пиратского вида халианина, обильно увешанных оружием. У одного из них на глазу красовалась черная повязка.
— Что ж, пойдем проверим вашу работу, — сказал он беззаботно, и окруженные охраной мы двинулись вперед.
Люди Тостига были выстроены перед боевым крейсером. Их было около сотни, поскольку другие боевые группы, желая разделить хоть частицу его славы, поклялись ему в верности. Поющий о Далеком Доме тоже стоял здесь — с непроницаемым лицом, величественный в своем серебристо-сером одеянии.
Когда стихли приветственные возгласы, Тостиг поднялся на корабль, мы с Поющим последовали за ним. Когда мы подошли к пилотской кабине, я не выдержал.
— Тостиг, — сказал я, — мне нужно сказать вам кое-что!
Он спокойно посмотрел на меня.
— Нет, — ответил он, — не надо. Видите ли, я уже знаю.
— Знаете?
Тостиг улыбнулся.
— Я знаком с древними Сагами гораздо лучше, чем вы. Почти так же, как наш присутствующий здесь коллега, Мастер Цели. Разве не так, Поющий?
— Знания барона в области поэзии выше всяких похвал, — сказал Поющий. — Для непрофессионала, конечно.
— Разумеется, — ответил Тостиг. Он посмотрел на пульт управления и вновь повернулся к Поющему. — А как именно вы все это устроили, Поющий? Что-нибудь новенькое, я полагаю?
— Достаточно оригинальное, — ответил тот. — Я задал специальный код, который нужно ввести перед тем, как делать что-то другое. В противном случае начинает работать разрушающая программа, выводящая компьютер из строя раз и навсегда. Но откуда вы все узнали?
— Понятия не имею, — ответил Тостиг. — Просто подумал, что надо сделать вид, что мне все известно, и посмотреть, что вы на это скажете.
— Так вы обманули нас! — воскликнул Поющий.
— Один обман стоит другого, — ответил Тостиг. — Я знал о ваших планах в отношении меня уже давно. Мастер Цели. И уж, конечно, вы были в состоянии заверить моего простодушного друга, присутствующего здесь, что единственно, чего я действительно хочу, так это смерти на поле брани и славы в песнях.
— Я не должен был его слушать, — сказал я. — Тостиг, вы все еще можете улететь. Код, обезвреживающий разрушающую программу…
Тостиг властным жестом вскинул лапу.
— Нет, не говорите мне. Иначе у меня может возникнуть искушение воспользоваться им.
Мы недоуменно взглянули на него. Потом на лице Мастера Цели появилась угрюмая улыбка.
— Значит, я не ошибся в вас. Барон Тостиг!
— Вы знали меня лучше, чем я знал самого себя. Тот, для кого открыта душа всей расы, имеет ключи и к душе отдельного человека.
Мы последовали за Тостигом из космического корабля. При виде его халианские воины замолчали.
— Ребята, — сказал он, — корабль в порядке. Но нам он не понадобится. Слишком уж велика возможность, чтобы упускать ее. Мы выступим против всего вражеского Флота и всех вражеских наземных сил. Совершим величайший подвиг в истории Халии. Мы и так слишком зажились. Во мне проснулся берсерк, и я буду атаковать, даже если мне придется пойти одному. Найдется ли среди вас кто-нибудь, кто захочет присоединиться ко мне?
Поднявшийся оглушительный рев показал, что трусов здесь нет. Будучи истинными халианами, они не могли не увлечься великолепием геройской смерти под предводительством знаменитого военачальника и бессмертием в песнях.
— Сегодня, в ожидании предстоящей атаки, мы устроим пир, — сказал Тостиг. А ты, мой друг Иуда, ступай домой с миром и со всем моим уважением. Барон Тостиг держит слово. И захвати с собой этого Поэта, потому что его Сага должна быть сохранена для будущих поколений.
Поющий о Далеком Доме выпрямился во весь рост.
— Нет Тостиг, я не уйду. Ты сделал правильный выбор, единственно достойный героя. Но мое решение правильно для Поэта. Я останусь с тобой, буду свидетелем твоей последней битвы и напишу окончание своей Саги.
— Ты глупец, — сказал Тостиг. — Скорее всего, тебя убьют вместе с нами, ведь война не щадит даже поэтов. Что тогда станет с великой Сагой обо мне?
— Я подумал об этом, — сказал Поющий, — потому что надеялся на такой оборот событий и принял меры предосторожности.
Из-под длинного одеяния он вытащил небольшой механизм, в котором я сразу узнал обыкновенный кассетный магнитофон.
— Я сохранил этот образчик вражеской технологии, трофей нашей последней битвы, и записал на него всю Сагу, все, что написано до этого момента. Этот человек показал себя достойным доверия, для тебя — потому что оказался достоин дружбы, для меня — потому что смог понять глубину поэтической души халиан. Мы поняли друг друга, Иуда и я. Без сомнения, я переживу твою смерть, Тостиг — Бардам часто везет в этом. Тогда я закончу Сагу сам и найду способ передать ее в Коллегию Поэтов Халии. Но если мне все же суждено умереть, тогда прошу тебя. Иуда, чтобы ты нашел способ передать это на Халию, и они сами закончат ее.
— Я сделаю это, — сказал я — взял маленький магнитофон, положил его в карман, пожал лапу Поющего, обнял Тостига и отправился в путь.
Остальное хорошо известно всем членам этого военного трибунала. Нашим силам понадобилось два месяца на то, чтобы припереть Тостига к стене, и пришлось отдать много жизней, прежде чем он был убит в великой битве в Ущелье Мертвых.
Что же касается Великой Саги, то с грустью должен сообщить, что Мастер Цели не был мастером в области техники, даже столь простой, как кассетный магнитофон. Он умудрился включить его, и мигание красной лампочки уверило его в том, что вещь работает правильно. Но он, видимо, забыл отжать кнопку паузы, и поэтому, несмотря на это мигание, ни одного слова не записалось. К тому же, Поющему о Далеком Доме было не суждено выжить в битве и вновь напеть свою песнь.
То, что вы сейчас читаете — это моя скромная попытка пересказать историю славы Тостига. Я сделал для него все, что смог. Он был моим врагом, и он был моим другом, я предал его, как это предписывалось халианским обычаем, а теперь, в меру своих возможностей, спел его песнь.
Осталось рассказать немного. Действуя через посредников, я передал этот рассказ о своей встрече с Тостигом одному из представителей халианской Гильдии Поэтов.
— Метрическая форма не соблюдена, — сказал он, — и там рассказывается больше о вас, чем о Тостиге. Но мы благодарны вам за ваши старания. Мы принимаем вашу Сагу. Пусть она зовется: «Баллада о Бароне Тостиге». И да будет вам известно, что вы являетесь единственным чужаком, написавшим Сагу, которая была принята халианской Гильдией Поэтов.
Он подарил мне серебристо-серое одеяние Гильдии и остроконечную шапку барда. Они слишком малы мне, чтобы я мог их носить, но они висят на стене моего кабинета в Новом Иерусалиме. Каждый раз когда я смотрю на них, то вспоминаю Тостига. Даже если это и было предательством, то никто не судит меня строже, чем я сам.
ИНТЕРЛЮДИЯ
Шариан Льюит. НАРКОТА
Например, в одной из старых Саг, «Гнев Хафелда Пожирателя Врагов», главное действующее лицо подчиняет себе компьютер угрозами:
Как великий и славный воин,
Грозный Хафелд Врагов Пожиратель
Взял за шнур свой Компьютер старый
И встряхнул его столь нещадно,
Что в испуге замигал Компьютер
И на бледном экране
Ошибка Системная возникла.
И взмолилась душа машины,
Запросила она пощады
Молвил Хафелд Врагов Пожиратель.
«Говорю я тебе. Компьютер,
Отвези ты людей моих с миром,
А не то не попробуешь больше
Электронов приятных и сладких»,
Но Компьютер пока еще медлил
И отсчитывал наносекунды
Генератором синхросигналов.
Тогда Хафелд Врагов Пожиратель
Гнев на милость сменил внезапно,
И махнул он рукой своим людям,
Засмеялись те громко и грубо.
И должно быть Компьютер смутился,
Перестал он дурить и дуться,
Сделал все он тогда, чтоб доставить
Храбрых воинов Острана обратно
К родным сердцу кострам Народа…
В поэме этот метод сработал, но повторить результат Поющий так и не смог.
Как только Поющий позволял, я садился за компьютер. Это было трудной задачей — обладая столь скудной информацией, попытаться отыскать нужную последовательность. Он следил за моими попытками, но почти не комментировал их.
Во время перерывов, когда мы прохаживались туда-сюда вдоль боевого корабля Тостига, чтобы дать отдых усталым глазам, я просил Поющего пересказать мне древние легенды. Он не видел в этом никакого вреда. Что, казалось, можно было извлечь из этих старых историй? А быть может, он пытался обратить меня в свою собственную веру — в Ортодоксальный Халианский Информационализм.
В древности, рассказывал Поющий, в докосмические времена — насколько я уяснил, это было около четырехсот лет тому назад — Народ (халиане) представлял собой обыкновенных дикарей и делился на многочисленные племена и кланы, которые постоянно воевали друг с другом Потом откуда-то со звезд пришли Первые Другие, дали воинам оружие, а лучшим предводителям — космические корабли и послали их в этот поход искать свою судьбу, добычу, славу и смерть. И поручили Гильдии Поэтов записывать славные дела расы халиан в форме Саг.
Эти сведения были крайне любопытны. Так значит, какая-то неизвестная раса вмешалась в дела халиан, вооружила их и отправила нападать на корабли Федераций. Кто же дал Халии эти корабли? Командование Флота должно было узнать и об этом — как только я смогу добраться и рассказать им о своих открытиях.
Спустя несколько дней я понял, что близок к тому, чтобы заставить корабельный компьютер считать Диск Целей. И все же что-то было не так. Мне уже начало казаться, что в машину встроен какой-то дефект, нечто препятствующее самым разумным действиям, самым удачным находкам.
Но однажды, вернувшись с одинокой прогулки раньше чем ожидал, я увидел Поющего о Далеком Доме, который сосредоточенно работал за клавиатурой.
С удивлением я следил за его манипуляциями. С необычайным для представителя нетехнологической расы искусством, он, подобно Пенелопе, распускающей по ночам все, что она соткала за предыдущий день, стирал всю вложенную мной информацию.
— Ты пытаешься испортить программу! — закричал я.
Его губы скривились в высокомерной усмешке, но он ничего не ответил.
— Ты не хочешь, чтобы этот корабль работал! Ты хочешь, чтобы Тостиг и его люди остались здесь и погибли!
— Удивляюсь, как ты не заметил этого раньше, — ответил Поющий.
— Тостигу будет интересно услышать об этом! — крикнул я и схватился за лом. — Не пытайся остановить меня, проклятый предатель или я проломлю тебе башку!
К тому времени, что было, вероятно, неизбежно, я уже отождествлял себя с Халией.
— Прежде чем убить меня, — спокойно сказал Поющий, — не желаешь ли ты послушать, почему я это сделал?
Вероятно, мне надо было пойти прямо к Тостигу. Если бы я так и сделал, все могло бы сложиться совсем иначе. Но я медлил. Жители Пердидо всегда отличались любопытством.
— И почему же ты сделал это? — спросил я.
Он улыбнулся и все так же спокойно спросил:
— Скажи мне, человек, знаешь ли ты, что требуется для того, чтобы написать халианские Саги?
Я отложил лом и сел. Он поймал меня на крючок.
— Расскажи, — сказал я.
Саги, — начал Поющий, — это душа нашего народа. Все великие Саги содержат некоторые общие элементы. В них есть героическая фигура, такая, как, например, Тостиг. Наличествует безвыходная ситуация, вроде нашего пребывания на Цели, предательство со стороны некой доверенной ключевой фигуры и геройская гибель предводителя и его людей. Тостиг — подходящая фигура для создания величайшей из Саг. Для того чтобы сочинить ее, я употребил все свое искусство, перечислил в прекрасных стихах все его великие триумфы — бойню на Орлиной Станции, опустошение Звездного Перевала, нападение среди белого дня на Алголь — 4. Во всей истории Халии не было более великого героя. Не хватает только достойного завершения.
— Например? — спросил я.
— Возможен только один вариант. Барон Тостиг должен принять последнюю и обреченную на неудачу битву и погибнуть здесь, на месте величайшей космической битвы в истории Халии, здесь на Цели.
— Но, может быть, это совсем не то, чего хочет сам Тостиг? — заметил я.
— Желания Барона не имеют никакого значения. Важно то, чтобы его Сага получила достойное окончание и пелась впоследствии для поддержания духа всех остальных.
— Но я не вижу, каким образом можно будет сохранить твою Сагу, — сказал я, — если ты будешь с Бароном Тостигом, обреченным на славу и смерть.
— Это уже моя проблема, — ответил Поющий. — Без сомнения, я, как и все великие барды, каким-либо образом разрешу ее. Если мне даже придется умереть до того, как будут готовы последние строфы, я сумею передать копию в Гильдию Поэтов. Финальные строки должны будут дописать за меня другие.
— Что-то мне это не нравится, — сказал я.
— Это потому, что у тебя нет склонности к поэзии. Но ты достаточно умен, чтобы понять, в чем твоя выгода.
— Полагаю, у тебя имеется какой-нибудь совет на этот счет, — сказал я.
— Разумеется, имеется. Верность своей расе должна заставлять тебя желать, чтобы Барон Тостиг никогда не покинул этого места.
Слова Поющего звучали довольно ядовито, но в них крылся определенный смысл. Я понимал, что Тостиг был редкостным представителем своей расы. Такие попадаются один на миллион, он гораздо умнее и гибче, чем большинство его сородичей.
— Что меня удивляет, — сказала Поющему, — так это почему такой халианин, как Тостиг, не командует гораздо большим количеством воинов?
— Это не в нашем духе, мы не любим сотрудничать. Потому-то у нас и нет больших кораблей. Хороший лидер может удержать двадцать, пятьдесят, даже сто человек. Но когда дело доходит до дредноутов с командой в две тысячи человек, это превышает наши возможности. Да и Другие тоже не стали подталкивать нас к объединению кланов под руководством способных руководителей. Они хотели, чтобы мы оставались такими, какие мы есть, грозными, но не слишком сильными.
— Кажется, они не дураки, эти Другие, — сказал я. — С какой, ты говоришь, они планеты?
— Я скорее умер бы, чем рассказал тебе что-нибудь важное о Других, но, к счастью, избавлен от такой необходимости, потому что сам ничего о них не знаю. Но скажи мне, человек, разве здесь наши цели не совпадают? Тебе нужна материальная победа, мне духовная. Если Тостиг примет здесь свою последнюю битву и умрет, мы оба окажемся в выигрыше.
— Но это также может ускорить мою смерть.
Он отрицательно покачал головой.
— Я лично даю тебе клятву Мастера Поэта, что позабочусь о том, чтобы ты смог целым и невредимым вернуться к своим друзьям. И ты покроешь себя славой, вместо стыда за то, что дал Тостигу убежать.
— Но я дал Тостигу слово, — сказал я.
— Ты дал его скорее под давлением чем по собственной воле. В данных обстоятельствах это нельзя рассматривать как обязательство.
— Когда я даю слово, — возразил я, — то рассматриваю это как обязательство.
— Сейчас ты рассуждаешь, как глупый халианский наемник. Разве ты не заинтересован в том, чтобы способствовать интересам своей расы? Или ты такой же романтик, как и Тостиг?
— Я не знаю, черт побери, что мне делать! — раздраженно воскликнул я. — Тостиг мне нравится!
— А я, его бард и компаньон по всем знаменитым битвам, я люблю его, как самого себя. Если ты ему такой же друг, как и враг, то неужели откажешь в так необходимом Тостигу великом конце?
— Ты все понял неправильно, — сказал я ему. — Барон хочет убраться отсюда. Он сам сказал мне о своем стремлении поискать славы и денег в других местах, при более благоприятных обстоятельствах.
— О, он любит изобразить, что очень рационален и боится смерти, — сказал Поющий. — Этот недостаток он приобрел в Лондонском Зоопарке. Но у него сердце истинного халианина, и он с радостью примет геройскую смерть, хочется ему этого или нет. Этот мотив время от времени повторяется в старых Сагах. Герой стремится избежать своего предназначения, но его лучший друг предает его, и герой все-таки встречает свою судьбу.
— Я ему не лучший друг! — воскликнул я.
Но он уже отвернулся от меня и принялся возносить молитвы своим Богам Информации. А я остался наедине со страшным смятением, охватившим душу и сердце.
Моя последняя встреча с Тостигом оказалась столь же приятна, как и все предыдущие. Халианский капитан находился у себя в покоях и заканчивал свой туалет. В этом отношении он был немного тщеславен и даже пользовался железными щипцами для того, чтобы загибать свои бакенбарды торчком вверх, что в этом году было крайне популярно среди халианской знати.
— Стоит ли стараться следовать моде, — пробормотал он. — Как только бакенбарды начинают более или менее прилично укладываться на один манер, так я уже слышу о том, что все уже носят их совсем на другой. А прежний уже никуда не годится. Это задевает мое самолюбие. Скажите, Иуда, корабль готов?
— Готов, — сказал я ему. — Я выяснил, в чем там дело, и все исправил. Пользуясь бесценной помощью Поющего о Далеком Доме, разумеется. Осталось ли еще виски?
— Угощайтесь. Бутылка на обычном месте.
Я налил себе, не разбавляя. Тостиг посмотрел на меня с беспокойством.
— Вы сегодня, кажется, не в духе, Иуда?
Всю эту ночь я провел в борьбе со своей совестью. Мы, евреи планеты Пердидо, часто занимаемся тем, что называется у нас «спорить со своим ангелом». На этот раз, однако, предмет спора был далеко не очевиден. Я обнаружил, что мне трудно определить мое собственное отношение к происходящему — чего я в конце концов хочу и какие средства для достижения желаемого могу себе позволить? С одной стороны, как совершенно справедливо указал Мастер Цели, этот барон Тостиг и его боевые хорьки, пока они живы, будут как бельмо у нас на глазу. С другой стороны, судьба звездной империи не может зависеть от отдельных личностей. Конечно, для Альянса было бы крайне важно, чтобы я вернулся с добытой информацией. Но разве в подобной ситуации честное слово человека ничего не значит?
В моем мозгу вертелось много веских, даже неотразимых, доводов в пользу того, что я не должен предавать Тостига, что обязан поступить как добрый друг и рассказать ему о плане Поющего, дать шанс ускользнуть из этой мышеловки и либо продолжить свои подвиги, либо удалиться на отдых в маленький домик, о котором он однажды упомянул при мне — домик затерянный среди невысоких зеленых холмов планеты, местоположение которой он мне так и не открыл.
И я почти уже решил рассказать Тостигу все. Но тут вспомнил об основополагающей роли Саг в жизни Халии и о том, что все они включали упоминание о друге, ставшем предателем, вступившем в заговор с целью подвести героя к предопределенной ему славе, удовлетворить его подсознательное стремление к великолепной смерти, память о которой будет вечно жить в Сагах его племени.
Будет ли настоящим другом тот, кто поможет герою ускользнуть, чтобы он смог тихо умереть в своей постели, окруженный, быть может, хорошенькими ясноглазыми хорьками? Или настоящий друг — это тот, кто поможет герою достичь истинного, внутреннего предназначения, героической смерти в битве с превосходящими силами противника?
— Мне будет жаль, когда вы улетите, — сказал я, и это была правда. Хотя и не вся правда.
— Мне тоже, — ответил Тостиг. — Считается, что между нашими расами дружба невозможна. Не знаю, так ли это, для меня это слишком сложная тема. Но знаю одно — дружба между отдельными личностями возможна всегда. Мне будет не хватать вас. Иуда.
Я хотел ответить, но тут прибыла его почетная охрана, четыре пиратского вида халианина, обильно увешанных оружием. У одного из них на глазу красовалась черная повязка.
— Что ж, пойдем проверим вашу работу, — сказал он беззаботно, и окруженные охраной мы двинулись вперед.
Люди Тостига были выстроены перед боевым крейсером. Их было около сотни, поскольку другие боевые группы, желая разделить хоть частицу его славы, поклялись ему в верности. Поющий о Далеком Доме тоже стоял здесь — с непроницаемым лицом, величественный в своем серебристо-сером одеянии.
Когда стихли приветственные возгласы, Тостиг поднялся на корабль, мы с Поющим последовали за ним. Когда мы подошли к пилотской кабине, я не выдержал.
— Тостиг, — сказал я, — мне нужно сказать вам кое-что!
Он спокойно посмотрел на меня.
— Нет, — ответил он, — не надо. Видите ли, я уже знаю.
— Знаете?
Тостиг улыбнулся.
— Я знаком с древними Сагами гораздо лучше, чем вы. Почти так же, как наш присутствующий здесь коллега, Мастер Цели. Разве не так, Поющий?
— Знания барона в области поэзии выше всяких похвал, — сказал Поющий. — Для непрофессионала, конечно.
— Разумеется, — ответил Тостиг. Он посмотрел на пульт управления и вновь повернулся к Поющему. — А как именно вы все это устроили, Поющий? Что-нибудь новенькое, я полагаю?
— Достаточно оригинальное, — ответил тот. — Я задал специальный код, который нужно ввести перед тем, как делать что-то другое. В противном случае начинает работать разрушающая программа, выводящая компьютер из строя раз и навсегда. Но откуда вы все узнали?
— Понятия не имею, — ответил Тостиг. — Просто подумал, что надо сделать вид, что мне все известно, и посмотреть, что вы на это скажете.
— Так вы обманули нас! — воскликнул Поющий.
— Один обман стоит другого, — ответил Тостиг. — Я знал о ваших планах в отношении меня уже давно. Мастер Цели. И уж, конечно, вы были в состоянии заверить моего простодушного друга, присутствующего здесь, что единственно, чего я действительно хочу, так это смерти на поле брани и славы в песнях.
— Я не должен был его слушать, — сказал я. — Тостиг, вы все еще можете улететь. Код, обезвреживающий разрушающую программу…
Тостиг властным жестом вскинул лапу.
— Нет, не говорите мне. Иначе у меня может возникнуть искушение воспользоваться им.
Мы недоуменно взглянули на него. Потом на лице Мастера Цели появилась угрюмая улыбка.
— Значит, я не ошибся в вас. Барон Тостиг!
— Вы знали меня лучше, чем я знал самого себя. Тот, для кого открыта душа всей расы, имеет ключи и к душе отдельного человека.
Мы последовали за Тостигом из космического корабля. При виде его халианские воины замолчали.
— Ребята, — сказал он, — корабль в порядке. Но нам он не понадобится. Слишком уж велика возможность, чтобы упускать ее. Мы выступим против всего вражеского Флота и всех вражеских наземных сил. Совершим величайший подвиг в истории Халии. Мы и так слишком зажились. Во мне проснулся берсерк, и я буду атаковать, даже если мне придется пойти одному. Найдется ли среди вас кто-нибудь, кто захочет присоединиться ко мне?
Поднявшийся оглушительный рев показал, что трусов здесь нет. Будучи истинными халианами, они не могли не увлечься великолепием геройской смерти под предводительством знаменитого военачальника и бессмертием в песнях.
— Сегодня, в ожидании предстоящей атаки, мы устроим пир, — сказал Тостиг. А ты, мой друг Иуда, ступай домой с миром и со всем моим уважением. Барон Тостиг держит слово. И захвати с собой этого Поэта, потому что его Сага должна быть сохранена для будущих поколений.
Поющий о Далеком Доме выпрямился во весь рост.
— Нет Тостиг, я не уйду. Ты сделал правильный выбор, единственно достойный героя. Но мое решение правильно для Поэта. Я останусь с тобой, буду свидетелем твоей последней битвы и напишу окончание своей Саги.
— Ты глупец, — сказал Тостиг. — Скорее всего, тебя убьют вместе с нами, ведь война не щадит даже поэтов. Что тогда станет с великой Сагой обо мне?
— Я подумал об этом, — сказал Поющий, — потому что надеялся на такой оборот событий и принял меры предосторожности.
Из-под длинного одеяния он вытащил небольшой механизм, в котором я сразу узнал обыкновенный кассетный магнитофон.
— Я сохранил этот образчик вражеской технологии, трофей нашей последней битвы, и записал на него всю Сагу, все, что написано до этого момента. Этот человек показал себя достойным доверия, для тебя — потому что оказался достоин дружбы, для меня — потому что смог понять глубину поэтической души халиан. Мы поняли друг друга, Иуда и я. Без сомнения, я переживу твою смерть, Тостиг — Бардам часто везет в этом. Тогда я закончу Сагу сам и найду способ передать ее в Коллегию Поэтов Халии. Но если мне все же суждено умереть, тогда прошу тебя. Иуда, чтобы ты нашел способ передать это на Халию, и они сами закончат ее.
— Я сделаю это, — сказал я — взял маленький магнитофон, положил его в карман, пожал лапу Поющего, обнял Тостига и отправился в путь.
Остальное хорошо известно всем членам этого военного трибунала. Нашим силам понадобилось два месяца на то, чтобы припереть Тостига к стене, и пришлось отдать много жизней, прежде чем он был убит в великой битве в Ущелье Мертвых.
Что же касается Великой Саги, то с грустью должен сообщить, что Мастер Цели не был мастером в области техники, даже столь простой, как кассетный магнитофон. Он умудрился включить его, и мигание красной лампочки уверило его в том, что вещь работает правильно. Но он, видимо, забыл отжать кнопку паузы, и поэтому, несмотря на это мигание, ни одного слова не записалось. К тому же, Поющему о Далеком Доме было не суждено выжить в битве и вновь напеть свою песнь.
То, что вы сейчас читаете — это моя скромная попытка пересказать историю славы Тостига. Я сделал для него все, что смог. Он был моим врагом, и он был моим другом, я предал его, как это предписывалось халианским обычаем, а теперь, в меру своих возможностей, спел его песнь.
Осталось рассказать немного. Действуя через посредников, я передал этот рассказ о своей встрече с Тостигом одному из представителей халианской Гильдии Поэтов.
— Метрическая форма не соблюдена, — сказал он, — и там рассказывается больше о вас, чем о Тостиге. Но мы благодарны вам за ваши старания. Мы принимаем вашу Сагу. Пусть она зовется: «Баллада о Бароне Тостиге». И да будет вам известно, что вы являетесь единственным чужаком, написавшим Сагу, которая была принята халианской Гильдией Поэтов.
Он подарил мне серебристо-серое одеяние Гильдии и остроконечную шапку барда. Они слишком малы мне, чтобы я мог их носить, но они висят на стене моего кабинета в Новом Иерусалиме. Каждый раз когда я смотрю на них, то вспоминаю Тостига. Даже если это и было предательством, то никто не судит меня строже, чем я сам.
ИНТЕРЛЮДИЯ
— В высшей степени странно, — согласился адмирал Мейер, переводя взгляд с экрана на ревизора. Смайт ожидал дальнейших комментариев, но их не последовало.
— И еще более странно, — заговорил он снова, дабы прервать молчание, — то, что я нашел в другом файле. Ничего похожего на предыдущее. Как будто бы мы имеем дело с совершенно другой расой, а ведь это, несомненно, халиане.
За тот час, пока Мейер изучал файл, посвященный оккупации Цели, на Смайта навалилась усталость. Неделями он работал сверх меры, одним лишь усилием воли заставляя себя не засыпать в офисе адмирала, и теперь запускавшая очередной файл рука ревизора начала дрожать.
— И еще более странно, — заговорил он снова, дабы прервать молчание, — то, что я нашел в другом файле. Ничего похожего на предыдущее. Как будто бы мы имеем дело с совершенно другой расой, а ведь это, несомненно, халиане.
За тот час, пока Мейер изучал файл, посвященный оккупации Цели, на Смайта навалилась усталость. Неделями он работал сверх меры, одним лишь усилием воли заставляя себя не засыпать в офисе адмирала, и теперь запускавшая очередной файл рука ревизора начала дрожать.
Шариан Льюит. НАРКОТА
Доступ на Танделяйштрассе, одну из улиц Эфрихена, был официально закрыт с девяти утра до восьми вечера по местному времени, но даже днем астронавты обходили ее стороной. Впрочем, какие-либо видимые причины для подобной неприязни вряд ли удалось бы разыскать: вид Танделяйштрассе внушал не больше опасений и дурных предчувствий, чем вид любой другой улицы этого городка, радовавшего глаз причудливыми старинными фонарями, выскобленными до идеальной чистоты ступеньками лестниц и аккуратненькими кружевными занавесками, скромно прикрывавшими от взглядов прохожих каждое окошко. Начищенные до блеска бронзовые колотушки у дверей Танделяйштрассе ярко сверкали, а жители ее большую часть времени просиживали дома. Некоторые деревянные двери украшали довольно грубые стилизованные резные изображения животных, уже довольно облезлые — благодаря времени и капризам погоды они лишились покрывавшей их когда-то краски. Резьба на одной двери, изображала огромную змею; на вид эта дверь, пожалуй, была самой старой из всех и больше всего пострадала от времени. История колонии Эфрихен насчитывала лишь десять поколений жителей, и все-таки сильный налет старомодности здесь сразу бросался в глаза.
Корабль шел на снижение. Гравитационная перегрузка нарастала, и лейтенант Диего Бах, устроившись в гамаке, постарался расслабиться. Он ни за что не стал бы в свой выходной выходить на Эфрихене, если бы это зависело от него. Но в данном случае выбора у лейтенанта не было. Так же, как, впрочем, и выходных дней. Хрупкий корпус грузового коммерческого корабля вздрагивал, и Диего с трудом удерживал самообладание. Он привык к мощным и надежным боевым кораблям, а не к легковесным консервным банкам, которые к тому же вечно перегружены всякой дребеденью до такой степени, что вот-вот развалятся.
А стоило бы привыкнуть именно к такому транспорту, сказал себе лейтенант, и мысль эта опять болью отозвалась в душе. Торчать в этом Богом забытом месте, вдали от цивилизации, вдали от больших, настоящих дел, без всяких шансов проявить себя, заслужить честь и славу там, на Цели — что может быть хуже! А тут еще вдобавок приходится молить Бога о том, чтобы Ари не оказался в стельку пьян и сумел посадить корабль как полагается. Чтобы полномочия его были признаны и чтобы в этой змее не распознали подделку.
Диего мысленно содрогнулся, вспомнив о змее. «А честно скажу — красиво вышло, хотя и нескромно расхваливать свою собственную работу, — сказал тогда художник камуфляжного отдела разведслужбы, убирая татуировочные иглы в ящик стола. — Может быть, вы даже захотите оставить ее навсегда. Я бы, пожалуй, так и сделал».
Что-что, а уж оставить эту наколку навсегда Диего хотелось меньше всего на свете. Не то, чтобы она смотрелась особенно отвратительно, пожалуй, он даже предпочел бы нечто неказистое и уродливое этому извивающемуся созданию синевато-стального оттенка, которое вполне сгодилось бы для украшения какого-нибудь помпезного сооружения. Эта-то эффектность и делала змею особенно ненавистной для Диего, потому что никто во всей обозримой вселенной никогда не примет ее ни за что другое, кроме того, чем она на самом деле и является — за пропуск в ротери-клубы на Танделяйштрассе. Такими вещами в семье Бахов не занимался никто и никогда. Его отец, адмирал, назвал бы подобную татуировку порочной, а его мать, тоже адмирал — вульгарной.
Корабль в последний раз встряхнуло, он дернулся и, наконец, замер, заставив Диего стиснуть челюсти. Перегрузка в момент остановки перешла все мыслимые пределы. Грузовик фирмы «Тобиши Лайнс систем» причалил к порту. Теперь предстояло пройти проверку и регистрацию. На борту «Лоадстоуна» Диего появился как раз перед тем, как судно отправилось на Эфрихен. По документам он был инженером второго класса, служившим в «Тобиши Лайнс» на сухогрузе «Томпкин», а затем переведенным на «Лоадстоун», когда некто Дэвис получил повышение. Вся эта история, благодаря стараниям разведки, выглядела совершенно заурядной, а документы даже не были подделкой. Все это он знал, в том числе и то, что бумаги в полном порядке, но все-таки процесс регистрации заставил лейтенанта поволноваться. Впрочем, сходя с трапа с потрепанной летной сумкой на плече и новенькой удостоверяющей личность дискетой в руке, Диего имел вид обычного служащего торгового судна, получившего увольнительную.
Корабль шел на снижение. Гравитационная перегрузка нарастала, и лейтенант Диего Бах, устроившись в гамаке, постарался расслабиться. Он ни за что не стал бы в свой выходной выходить на Эфрихене, если бы это зависело от него. Но в данном случае выбора у лейтенанта не было. Так же, как, впрочем, и выходных дней. Хрупкий корпус грузового коммерческого корабля вздрагивал, и Диего с трудом удерживал самообладание. Он привык к мощным и надежным боевым кораблям, а не к легковесным консервным банкам, которые к тому же вечно перегружены всякой дребеденью до такой степени, что вот-вот развалятся.
А стоило бы привыкнуть именно к такому транспорту, сказал себе лейтенант, и мысль эта опять болью отозвалась в душе. Торчать в этом Богом забытом месте, вдали от цивилизации, вдали от больших, настоящих дел, без всяких шансов проявить себя, заслужить честь и славу там, на Цели — что может быть хуже! А тут еще вдобавок приходится молить Бога о том, чтобы Ари не оказался в стельку пьян и сумел посадить корабль как полагается. Чтобы полномочия его были признаны и чтобы в этой змее не распознали подделку.
Диего мысленно содрогнулся, вспомнив о змее. «А честно скажу — красиво вышло, хотя и нескромно расхваливать свою собственную работу, — сказал тогда художник камуфляжного отдела разведслужбы, убирая татуировочные иглы в ящик стола. — Может быть, вы даже захотите оставить ее навсегда. Я бы, пожалуй, так и сделал».
Что-что, а уж оставить эту наколку навсегда Диего хотелось меньше всего на свете. Не то, чтобы она смотрелась особенно отвратительно, пожалуй, он даже предпочел бы нечто неказистое и уродливое этому извивающемуся созданию синевато-стального оттенка, которое вполне сгодилось бы для украшения какого-нибудь помпезного сооружения. Эта-то эффектность и делала змею особенно ненавистной для Диего, потому что никто во всей обозримой вселенной никогда не примет ее ни за что другое, кроме того, чем она на самом деле и является — за пропуск в ротери-клубы на Танделяйштрассе. Такими вещами в семье Бахов не занимался никто и никогда. Его отец, адмирал, назвал бы подобную татуировку порочной, а его мать, тоже адмирал — вульгарной.
Корабль в последний раз встряхнуло, он дернулся и, наконец, замер, заставив Диего стиснуть челюсти. Перегрузка в момент остановки перешла все мыслимые пределы. Грузовик фирмы «Тобиши Лайнс систем» причалил к порту. Теперь предстояло пройти проверку и регистрацию. На борту «Лоадстоуна» Диего появился как раз перед тем, как судно отправилось на Эфрихен. По документам он был инженером второго класса, служившим в «Тобиши Лайнс» на сухогрузе «Томпкин», а затем переведенным на «Лоадстоун», когда некто Дэвис получил повышение. Вся эта история, благодаря стараниям разведки, выглядела совершенно заурядной, а документы даже не были подделкой. Все это он знал, в том числе и то, что бумаги в полном порядке, но все-таки процесс регистрации заставил лейтенанта поволноваться. Впрочем, сходя с трапа с потрепанной летной сумкой на плече и новенькой удостоверяющей личность дискетой в руке, Диего имел вид обычного служащего торгового судна, получившего увольнительную.