Страница:
Кроме Кэшела в зале с мраморным полом присутствовали еще трое мужчин. Двое являлись музыкантами, игравшими на флейте-сопрано и карманной скрипке – крошечном струнном инструменте, изогнутом, в отличие от выпуклой лютни, к которой привык Кэшел.
Третьим был лорд Эвлатун. Все учителя Кэшела, казалось, претендовали на благородство происхождения, хотя, кроме имени и манеры поведения, ничто об этом не говорило. Эвлатун вступал вместе с леди Кушей в фигурах, которые требовали четырех танцоров.
Эвлатун являлся партнером Берсы; было ли это партнерство таким же формальным, как брак, Кэшел не знал, да и не задумывался. Светловолосый, лысеющий мужчина предпочитал широко улыбаться в лицо Кэшелу. Но когда юноше удалось поймать его случайный взгляд… бр-р.
Если бы Эвлатун был змеей, то Кэшел нимало не сомневался бы, что это – одна из самых ядовитых змей. И не задумываясь сломал бы ему хребет хорошим ударом дубины.
Похоже, в Вэллисе много подобных людей. Наверное, слетались во дворец как мухи на компостную кучу.
– Вы самый элегантный мужчина, с которым я когда-либо танцевала, лорд Кэшел! – ворковала Берса. Она положила свою правую руку на его бицепс, скользнув пальцами по бахромчатому рукаву вышитой туники. Этот костюм юноше приходилось надевать для занятий танцами. И делал он это ради Шарины – чтобы не стеснять ее.
Кэшел слегка повел плечами, высвобождаясь из рук навязчивой партнерши. Эвлатун смотрел на них улыбаясь как человек, умирающий от столбняка.
– Хм, – сказал Кэшел. – Мы в Барке тоже танцуем, но используем совершенно другие движения.
Он знал, что ему не чужда своеобразная элегантность. Берса была не первой, кого это удивляло. Кэшел обладал большим ростом, поэтому привык двигаться осторожно: большие, сильные, но неосторожные мужчины все ломают. Он провел немало времени, двигаясь в отаре овец или за плугом, запряженным парой быков, и знал, что эти животные идут своей дорогой не менее уверенно, чем самые грациозные звери.
Люди, видя перед собой здоровенного детину, с трудом считающего по пальцам, автоматически считали его неуклюжим. Однако неуклюжим людям, вынужденным управляться с топорами и неподъемными тяжестями, как правило, не удается выжить, да еще сохранив все конечности. Кэшел же, едва подрос, был первым парнем на деревне, которого неизменно звали, если требовалось аккуратно свалить дерево или же сдвинуть тяжелый валун.
Если только возникала необходимость двигаться быстро, от медлительности юноши не оставалось и следа. Не раз случалось, что какой-нибудь перепившийся задира на Овечьей Ярмарке вызывал Кэшела подраться на дубинках или просто врукопашную. Те, кому повезло, уходили с обтянутой флажками площадки пошатываясь; а иных и вовсе уносили друзья.
Берса снова придвинулась ближе к Кэшелу; юноша обернулся к учительнице танцев, оставляя Берсу за спиной. Он мог поклясться, что слышал зубовный скрежет Эвлатуна.
– Я готов продолжать, леди Куша, – сказал он.
– Начнем с ригодона, – предложила Куша. Она легонько махнула веером в сторону музыкантов; складывающиеся черепаховые пластины издали приглушенный щелчок. – Сначала, пожалуйста.
Салон представлял собой просторную комнату, расположенную в центре здания для развлечений. С обеих сторон, в двухэтажных крыльях, располагались анфилады комнат для дам и кавалеров, где они могли бы оставить верхнюю одежду и слуг. Как и остальная часть разваливающегося дворца в предместьях Вэллиса, здание сильно обветшало за последние несколько лет, но ремонтные работы шли полным ходом. Обрушившуюся в восточном крыле штукатурку заменили, и пара рабочих обновляла позолоту на своде потолка в перерывах между уроками Кэшела.
В дверь постучали со стороны мужской анфилады. Куша повелительно повернулась и произнесла:
– Ступайте прочь! Зала занята!
Однако дверь открылась, пропустив мужчину в серо-голубых одеждах дворцового слуги. Золотая кисточка на его головном уборе служила символом его служебного положения. Кэшел признал в нем управляющего.
– Прочь, я сказала! – взвизгнула Куша. Ее тощее тело начало словно раздуваться, как у жабы, увидевшей змею. – Я – леди Куша бос-Кадриман, нахожусь здесь по особому приглашению леди Шарины и не позволю прерывать себя простому прислужнику!
Вообще-то Кэшел считал управляющего куда более значительной фигурой, чем учительница танцев, но тут имелись еще и дополнительные соображения.
– Все в порядке, – вмешался он. – Мастер Рейзе мой сосед.
При этих словах управляющий низко поклонился, сделав витиеватый жест правой рукой. Вполне в духе того, что здесь считалось хорошим тоном.
– Я самым искренним образом прошу у вас прощения, леди Куша, – произнес он, – но возникла причина, по которой мне необходимо переговорить с мастером Кэшелом, и как можно скорее.
– Вы что, не слышали, леди? – выступил Эвлатун, на октаву выше, чем обычно. Он шагнул вперед с важным видом и положил руку на рукоять меча.
– К тому же, – подумав, добавил Кэшел, – это отец Гаррика. Принца Гаррика, я имею в виду.
– Вы, должно быть, шутите! – задохнулась Куша, впившись глазами в управляющего. – Ну конечно же, вы шутите, мастер Кэшел.
Управляющий оглядел троих аристократов с сардонической усмешкой. Трудно было соотнести этого уверенного в себе придворного с Рейзе – хозяином постоялого двора в Барке, рябым, слегка комичным, которому набила оскомину жизнь в деревушке овцеводов.
С другой стороны, не менее сложно представить себе, чтобы простой пастух, каковым являлся Кэшел, превратился в героя, сражавшегося с демонами и победившего их… хотя именно так и случилось. Да уж, жизнь порой выкидывает такие штучки, что им в Барке и не снилось.
– Я служил личным секретарем графини Теры на Хафте, – пояснил Рейзе Куше.
Берса снова уставилась на Кэшела. Пара музыкантов с интересом прислушивались, радуясь потихоньку тому, что на сей раз развлекают их, а не они. Эвлатун замер с выпученными от удивления глазами.
– У графини случились роды в ночь мятежа, который стоил ей жизни, – продолжал свое повествование Рейзе. – Мы с моей женой спасли ее младенца, будущего принца, и воспитали вместе с дочерью моей жены, Шариной. Так что это правда: я имел честь растить принца Гаррика.
– Но вы слуга! – изумленно вымолвила леди Берса. Это прозвучало примерно как: «Но у вас же три головы! »
– Видите ли, когда… после того как король Валенс усыновил его, принц Гаррик нуждался в надежном управляющем, которому бы он доверял, – На губах Рейзе мелькнула улыбка, слабая и холодная, как роса на гладком сером камне. – Он попросил меня вернуться в Вэллис, где я когда-то служил во дворце; и я посчитал своим долгом откликнуться на его зов.
Куша замерла, очевидно переваривая новую информацию. Она стояла неподвижно, лишь глаза дважды моргнули. Так внутреннее веко ящерицы резко омывает ее глаз, когда она поджидает, пока добыча подойдет на расстояние одного рывка. Как только Куша сложила все кусочки головоломки в единое целое, она резко скомандовала:
– Уходите! Вы все, быстро! Мастеру Кэшелу требуется уладить личное дело!
Вскидывая руки вперед, словно одетый в траурный наряд богомол, Куша погнала танцоров и музыкантов через дамскую анфиладу. Скрипач нагнулся подобрать ноты, которые он, вероятно, уронил во время разговора Кэшела с Эвлатуном. Куша хлестнула беднягу веером так, что тот припустил бегом. Наверняка пониже спины у него вспух рубец.
Кэшел ощутил внезапное беспокойство.
– У Шарины ведь все в порядке, верно, мастер Рейзе? Я хочу сказать…
– Она находилась в полном порядке сегодня, когда я привел к ней делегацию, – холодно произнес Рейзе – так, словно был простым управляющим, а не отцом Шарины. – Леди Шарина упомянула, что после ухода посетителей с удовольствием встретится с вами. А сейчас она решает вопросы, касающиеся налогообложения землевладельцев, насколько я понял.
Он прочистил горло. И сменил тему.
– Однако я пришел поговорить о другом. Дело в том, что ваш дядя Катчин хотел бы переговорить с вами.
– Мой дядя? – переспросил Кэшел. Казалось, он был изумлен не меньше леди Куши, узнавшей, кем являлся Рейзе на самом деле.
– Катчин, мельник, хочет меня увидеть? Что он вообще делает в Вэллисе?
– Подозреваю, пытается получить пост в новом правительстве, – сухо усмехнулся Рейзе. – Это только мое предположение; мы ведь с вашим дядей не секретничали даже в бытность соседями по Барке…
Кэшел кивнул, когда информация улеглась в голове. Мельник и хозяин постоялого двора являлись довольно заметными фигурами в обществе, где почти все жили сельским хозяйством и овцеводством. Катчин, возможно, был даже богаче, по крайней мере он больше уделял внимания внешнему виду. Он также стал графским бейлифом в Барке – скорее всего, должность досталась ему в силу незначительности деревушки. Но так или иначе, Катчин считал Рейзе своим соперником.
Что до Рейзе, то он, казалось, вообще не думал о Катчине. Только теперь, когда Кэшел увидел Рейзе в роли придворного управляющего, он понял причину такого равнодушия: человека, в юности служившего при королевском дворе, мало волновали сословные различия в крохотной деревушке.
– Строго говоря, Катчин искал не вашей аудиенции, мастер Кэшел, – продолжал Рейзе. – Он хотел встретиться с принцем Гарриком, которого осмелился называть «мой старый друг Гаррик». Я вовсе не собирался допустить подобного, разумеется; но когда он попросил хотя бы о встрече с вами, я почувствовал, что родственные отношения обязывают меня предоставить это дело вашему вниманию.
Здесь Рейзе держался спокойно. Прежде, в родной Барке, он нередко кипел злобой и раздражением, которые подчас вырывались наружу. Другому человеку соседи бы это припомнили. Однако в случае с Рейзе все знали: если уж его довести до крайности, то этот человек скорее схватит медный чайник и стукнет себя по голове, чем навредит кому-нибудь.
Забавно, как мало, оказывается, мы знаем о людях, с которыми живем рядом всю жизнь. Еще забавнее, как мало мы знаем самих себя.
– Конечно, я поговорю с дядей, – пожал плечами Кэшел. Подобные ситуации он воспринимал как некую обязанность, вроде как ежевечерне искать паразитов у овец. – Куда мне пройти?
– Он ожидает в комнате для слуг, – Рейзе кивнул на дверь, через которую вошел в зал. – Привести его, или же вы можете переговорить с ним прямо там, сэр?
Кэшел в изумлении покачал головой. Надо же, отец Гаррика называет его «сэром»!
– Я пойду туда, – сказал он, направляясь к двери.
Честно говоря, Кэшел несколько удивился, как это дядя согласился ждать в соседнем помещении, а не ворвался с криками в залу. Войдя в приемную, он все понял. Катчин сидел там, абсолютно невредимый, краснолицый, сопящий, но возле него два здоровенных привратника держали жезлы из черного дерева с серебряными набалдашниками на обоих концах. Жезлы не шли ни в какое сравнение с дубинками вроде той, к которой привык Кэшел, но их вполне хватило, чтобы держать Катчина на месте.
Здесь, во дворце, ему приходилось занимать то место, которое указал управляющий. Неудивительно, что мельник выглядел взбешенным до крайности: казалось, еще немного, и он начнет грызть камни.
– Добрый день, дядюшка, – поприветствовал его Кэшел. – Не ожидал тебя здесь увидеть.
Дузи свидетель: наполовину это была правда.
Катчин скривил губы в некоем подобии улыбки. Он носил отвислые усы – возможно, под стать поредевшим волосам, которые тоже свисали двумя клочковатыми полосками над ушами. Мельник слишком много ел и пил; об этом свидетельствовали отекшее лицо, раздувшееся брюхо и в особенности опухшие пальцы, на каждом из которых сидело по кольцу.
– Ну, мой мальчик, ты должен знать: я прибыл, как только узнал, что ты и наш Гаррик нуждаетесь в помощи! – твердо сказал он.
– Мастер Кэшел? – произнес Рейзе голосом сухим, как ломтик вяленого мяса. – Я оставлю привратников у внешней двери. По окончании аудиенции они проводят вашего посетителя, куда вы им укажете.
Он поклонился – только Кэшелу, не мельнику – и направился к задней двери, уводя с собой подчиненных. Один из них, уходя, подмигнул Кэшелу.
Кэшел рассматривал дядюшку. По случаю визита во дворец тот принарядился во все новое: туники в несколько слоев, узор верхней состоял из пересекающихся диагональных полос бежевого и красновато-коричневого цвета; кушак из золотой парчи, на котором висел меч, выглядевший смехотворно. Кэшел припомнил, как однажды он согнул пополам меч потолще дядиной игрушки. На голове у мельника красовалась остроконечная шляпа с лебединым пером, выкрашенным в грязно-пурпурный цвет. Да, пожалуй, это одеяние стоило целой фермы в их родной Барке, хотя в результате Катчин смахивал на фокусника с Овечьей Ярмарки.
– Напрасно ты приехал, дядя, – сказал Кэшел. – Не припомню, чтобы Гаррик нуждался в твоей помощи. Я – так тем более. Думаю, лучше бы тебе вернуться домой.
– Ушам своим не верю! Неужели ребенок, которого я вырастил, оказался таким неблагодарным? – взревел Катчин. Возможно, он говорил вполне искренне. Каким-то чудесным образом ему удавалось запоминать события так, как ему было удобнее в данный момент. – Принцу Гаррику нужны помощники в управлении государством – такие, которым он мог бы доверять! Я и пришел, как только узнал об этом.
Кэшел грустно покачал головой. Странное дело, раньше он не замечал, насколько мелкий мужчина его дядя. В Барке Катчин постоянно хвастал и пыжился, отчего выглядел куда значительнее. А здесь он смотрелся просто шутом, приехавшим в город из деревушки, где главной достопримечательностью служил овечий загон. Ему и в голову не приходило, что никто в Вэллисе даже не слышал о деревушке под названием Барка.
– Дядя, – твердо произнес Кэшел, – тебе придется поехать домой. Если нет, по крайней мере, избавься от этой дурацкой одежды. Надень чистую шерстяную тунику и будь собой, а не посмешищем для дворцовых слуг. Ты же видел, как на тебя смотрели привратники.
Лицо Катчина потемнело от ярости.
– Да ты кто такой, мальчишка-попрошайка, чтобы читать лекции о моде бейлифу графа Ласкарга? – закричал он.
– Тебе прекрасно известно, что я никогда не попрошайничал, – пожал плечами Кэшел. Он мало значения придавал чужим словам, эти же звучали настолько глупо, что сердиться на них было смешно. – А что касается моих познаний в моде, так не мог же я столько лет прожить рядом с Илной и ничему не научиться. Ты же знаешь, купцы приходили со всего Вэллиса, чтобы купить ее ткани.
Катчин выдохнул с такой силой, что его усы растрепались. Будь он чуть менее осторожным, это бы плохо кончилось.
– Послушай, Кэшел, мальчик мой, – сказал он с притворной веселостью. – Просто позволь мне увидеться с нашим Гарриком, и тогда он поймет, что ему предлагают. Ты сильный и честный парень, но это дело – ниже твоего понимания.
Кэшел улыбнулся.
– Пожалуй, ты прав, дядюшка, – ответил он. – Именно поэтому тебе не надо было приходить ко мне. У Гаррика есть специальные люди, они ему докладывают, кого ему предстоит принять. А я знаю недостаточно, чтобы идти против их решений. – Он указал на дверь: – Возвращайся домой, Катчин. – Кэшела раздражала необходимость объяснять то, в чем не было нужды. – Поверь, лучше быть большой шишкой в Барке, чем ничтожеством в Вэллисе.
Катчин открыл рот и снова закрыл. Видно, ярость на несколько секунд лишила его дара речи. Наконец ломающимся голосом он спросил:
– А твое место, я так понимаю, здесь, Кэшел-Овцепас?
– Мое место там, где Шарина, дядя, – ответил Кэшел. Год назад, когда ему приходилось разговаривать на эту тему, он напрягался, как цепь на тяжелой бороне. – И всегда так было. Просто сейчас я это знаю точно.
Привычным движением, как будто шуганул щенка с непотребного места, он снова указал на дверь. Переполненный желчью, Катчин повиновался.
А Кэшел снова с улыбкой подумал: да, действительно его место рядом с Шириной, он это точно знал, так же как и она сама.
Тем временем Шарина беседовала с делегацией землевладельцев Западного Региона. Встреча продвигалась примерно с той же скоростью, с какой схватывается строительный раствор в дождливый день. И надо сказать, наблюдать за раствором казалось намного интереснее.
– Не то чтоб нам не нравился сборщик налогов, которого прислали в наш округ, – говорил очередной оратор. Шарина попыталась запомнить имена посетителей, но это оказалось ей не под силу: девушка слишком устала… она чувствовала себя нехорошо, а все делегаты выглядели такими похожими. Все равно, что пытаться различить двенадцать горошинок из одного стручка. – Просто мы не понимаем друг друга. А почему? Не сочтите, что мы придираемся к его северному происхождению, но не разобрать нам этого гнусавого выговора, и все тут.
Мимо просвистел колибри, остановившись, чтобы попить из алого трубообразного цветка лотоса. За ним пролетел второй. Пара скрылась в глубине садов, сердито щебеча друг на друга.
В черепичном бельведере помещалась вся делегация представителей от трех западных графств Орнифола – одиннадцать мужчин и одна женщина. Они носили ботинки с высокой шнуровкой и туники, подпоясанные таким образом, чтоб подол можно было заправить в штаны, когда того требовала работа. Делегаты выглядели крепкими людьми во всех смыслах – сложением они напоминали большие мшистые пни. В отличие от огромных поместий северного Орнифола Западный Регион представлял собой мозаику из крошечных владений. И каждому из делегатов когда-то в жизни приходилось ходить за плугом, да и теперь небось большинство из них явилось сюда, оторвавшись от яростной борьбы за урожай.
Шарине деревни Западного Региона напоминали родную Барку на восточном побережье Хафта. Так что уж кто-кто, а Шарина прекрасно понимала их заботы. Гораздо лучше, чем визитеры могли себе представить.
Проблема состояла в том, что все двенадцать представляли точную копию мельника Катчина. Воистину посади его в конец очереди – и не отличишь от остальных. Напыщенные маленькие людишки, полные гордыни, но с мелкими запросами, узкими, как у жеманного придворного подхалима.
И, разумеется, каждый со своими интересами.
– И у нас то же самое! – подал голос делегат из прибрежного округа, на груди его туники красовался ромбоид с камбалой, вышитой серебряной нитью; брошь на бархатной шапочке повторяла рисунок. – Представляете, он спросил меня, где может купить торф для кухонной печки. Торф! Когда же я сказал, что мы топим деревом, он посмотрел на меня как на сумасшедшего! И возмущается: «Вы позволяете себе жечь дерево? » И прямо видно, как в уме подсчитывает серебряные монеты, которые можно с нас сорвать.
– Ну в точности как у нас! – эхом откликнулись делегаты, словно хор на театральной сцене. Трое тут же начали излагать собственные истории о несправедливостях, чинимых чужаками в их округах.
Восемь делегатов уже высказались сегодня. Их речи вполне можно было поменять местами или вообще сократить в несколько раз без всякого ущерба для смысла. Все сводилось к одному: «Чужаки не знают, как ведутся дела на Западе».
Разумеется, чиновник, присланный с Севера, где деревья плохо растут на болотистых почвах, не может не удивляться использованию дров, а не торфяных брикетов, вырезанных в болотах и высушенных под навесом. Но это вовсе не означает, что он не сумеет соответствовать своей должности. В конце концов, сумма налога устанавливалась исходя из местной стоимости продукции, без учета возможности вывозить и продавать ее где-то еще.
Настоящая же проблема заключалась в том, что новые чиновники Гаррика были чужими для местных властных структур, они работали на правительство в Вэллисе, а не на себя и своих друзей. Конечно, существовала возможность их подкупить – они тоже люди, в конце концов, и ничто человеческое им не чуждо. Но сборщиков налогов контролировали региональные инспекторы, сравнивавшие индивидуальные доходы различных людей в одном округе.
Кроме того, подкупить постороннего человека гораздо сложнее, чем того, кого знаешь всю жизнь. Как можно доверять человеку со странным выговором и нелепыми вкусами в еде?
Со стороны фонтана в сердце дворцового комплекса, где стояли гигантские водяные часы, раздался негромкий звон. Бронзовый кувшин повернулся на своей оси, выливая воду, перед этим наполнявшую его по капле. Тут же приставленный слуга ударил звонким жезлом. Слуги, ожидавшие в переходах, провозгласили: «Пробил пятый час! » Их голоса, подобно эху, зазвучали в переходах, повторяя по цепочке эту фразу.
Шарина встала. Трое делегатов, говорившие одновременно, замолчали, бросая друг на друга нервные взгляды. Они боялись – верно, леди Шарина собиралась окончить аудиенцию прежде, чем они успели высказаться. За месяцы подобных приемов Шарина уяснила: больше всего делегатов волновала перспектива услышать собственный голос. Не снижение налогов, не улучшение дорог, не восстановление местных пошлин, на которых они наживались от торговли и перевозки грузов через их земли…
– Дамы и господа, – сказала Шарина, по традиции кивая женщине, а затем мужчинам, – в течение последних трех часов я выслушивала ваши обращения. Я сочувствую вам и обещаю обсудить эту информацию с руководителями, в чей круг обязанностей входят ваши дела.
По правде говоря, после трех часов общения с этими людьми Шарина теряла способность сочувствовать им, даже если бы их сварили в масле. Горничная одела Шарину как частное лицо высокого ранга. Канцлер Ройяс специально подобрал одежду таким образом, чтобы подчеркнуть непричастность Шарины к кругу придворных чиновников. Пусть не думают, что она способна как-то повлиять на решение правительства.
Шарина понимала свою задачу. Она умудрялась даже не обижаться на Ройяса, обращавшегося с ней как с глупой девочкой, с которой станется отменить региональные налоги или пообещать место в правительстве какому-нибудь шарлатану, объявившему себя незаконнорожденным сыном короля. Ройяс проявлял осторожность, а осторожный канцлер – это благо для Королевства Островов.
Проблема состояла в том, что предложенные ей одеяния были гораздо тяжелее и неудобнее, нежели придворный наряд из шелковых бежевых платьев, с полосой сбоку, указывающей ранг и положение. Светлые волосы Шарины приходилось укладывать в высокую прическу, закрепленную лентами и золотыми гребнями. Корсаж из золотой парчи туго затягивался поверх платья из тяжелого шелка с нашитыми аппликациями, изображавшими рождение и подвиги мифического героя Вала.
Чтоб как-то скрасить неудобства, Шарина решила провести встречу в водяном саду дворца. Кипарисы затеняли покрытый шифером бельведер, струи воды изо рта каменных дельфинов с плеском текли в пруд с лотосами, охлаждая воздух. Но ничто не могло сделать эту одежду достаточно прохладной! Приглядывая за хлебом в печи в середине лета, Шарина чувствовала себя комфортнее – ну или, скажем, менее неудобно. Наряд оставался жестким как броня и душным как парилка – еще одна кординская достопримечательность, которую в последнее время начала перенимать вэлисская элита.
– Я обязательно все обдумаю, – продолжала Шарина (Ройяс был бы доволен подобной дипломатичностью!), – но не могу обещать, что изменения немедленно войдут в систему управления, принятую правительством. Тем не менее…
Единственная женщина-делегат, госпожа Алатча, воскликнула:
– Принцесса, король – ваш брат! Неужели вы не можете объяснить ему, что мы заслуживаем управителя из своего собственного народа?
Внешне Алатча не слишком отличалась от своих коллег. Вот только туника доходила ей до лодыжек, а не до колен. Да с полей шляпы свисала тоненькая полоска кружева, изображая вуаль почтенной вдовы. Видимо, ее принадлежность к прекрасному полу придала ей смелости высказать протест, на который не решились мужчины.
Шарина улыбнулась, чтобы показать свою благосклонность. И даже кивнула – очень аккуратно, так как нагромождение гребней в прическе было очень тяжелым. Страшно подумать, что может случиться, если она наклонится слишком низко.
– Разумеется, я обсужу это дело с моим братом, принцем Гарриком, леди Алатча. – Слава богине, она наконец вспомнила хоть одно имя из двенадцати. – Однако спешу напомнить, что королем Островов является Валенс Третий. Мы с братом, подобно вам, – лишь верноподданные короля.
Это замечание – при всей его снисходительности – оказало неожиданное действие: остальные делегаты начали осторожно отодвигаться от Алатчи, будто у нее вдруг пена пошла изо рта. Гаррик со своими советниками, обеспечившими ему истинную власть, старательно поддерживали иллюзию, что Валенс по-прежнему является королем. Поступить иначе означало вызвать беспорядки на Орнифоле и подтолкнуть другие острова к провозглашению независимости.
Алатча, казалось, замерла в ужасе. Чтобы смягчить скрытую угрозу своих слов, Шарина сделала шаг вперед и протянула женщине руку. Алатча сжала ее с отчаянием утопающего.
– Но поскольку вы подняли данный вопрос, я передам его непременно, – сказала Шарина. Она легонько похлопала Алатчу свободной рукой, затем высвободилась и сделала шаг назад, чтобы видеть всю делегацию. – Налоги с вас собирают люди, которых вы не знаете. И вы, возможно, слышали, или же я вам сейчас сообщу, что в течение года окружные суды с королевскими судьями начнут слушание всех дел об убийствах, а также гражданских исков по сумме более двадцати серебряных монет.
Третьим был лорд Эвлатун. Все учителя Кэшела, казалось, претендовали на благородство происхождения, хотя, кроме имени и манеры поведения, ничто об этом не говорило. Эвлатун вступал вместе с леди Кушей в фигурах, которые требовали четырех танцоров.
Эвлатун являлся партнером Берсы; было ли это партнерство таким же формальным, как брак, Кэшел не знал, да и не задумывался. Светловолосый, лысеющий мужчина предпочитал широко улыбаться в лицо Кэшелу. Но когда юноше удалось поймать его случайный взгляд… бр-р.
Если бы Эвлатун был змеей, то Кэшел нимало не сомневался бы, что это – одна из самых ядовитых змей. И не задумываясь сломал бы ему хребет хорошим ударом дубины.
Похоже, в Вэллисе много подобных людей. Наверное, слетались во дворец как мухи на компостную кучу.
– Вы самый элегантный мужчина, с которым я когда-либо танцевала, лорд Кэшел! – ворковала Берса. Она положила свою правую руку на его бицепс, скользнув пальцами по бахромчатому рукаву вышитой туники. Этот костюм юноше приходилось надевать для занятий танцами. И делал он это ради Шарины – чтобы не стеснять ее.
Кэшел слегка повел плечами, высвобождаясь из рук навязчивой партнерши. Эвлатун смотрел на них улыбаясь как человек, умирающий от столбняка.
– Хм, – сказал Кэшел. – Мы в Барке тоже танцуем, но используем совершенно другие движения.
Он знал, что ему не чужда своеобразная элегантность. Берса была не первой, кого это удивляло. Кэшел обладал большим ростом, поэтому привык двигаться осторожно: большие, сильные, но неосторожные мужчины все ломают. Он провел немало времени, двигаясь в отаре овец или за плугом, запряженным парой быков, и знал, что эти животные идут своей дорогой не менее уверенно, чем самые грациозные звери.
Люди, видя перед собой здоровенного детину, с трудом считающего по пальцам, автоматически считали его неуклюжим. Однако неуклюжим людям, вынужденным управляться с топорами и неподъемными тяжестями, как правило, не удается выжить, да еще сохранив все конечности. Кэшел же, едва подрос, был первым парнем на деревне, которого неизменно звали, если требовалось аккуратно свалить дерево или же сдвинуть тяжелый валун.
Если только возникала необходимость двигаться быстро, от медлительности юноши не оставалось и следа. Не раз случалось, что какой-нибудь перепившийся задира на Овечьей Ярмарке вызывал Кэшела подраться на дубинках или просто врукопашную. Те, кому повезло, уходили с обтянутой флажками площадки пошатываясь; а иных и вовсе уносили друзья.
Берса снова придвинулась ближе к Кэшелу; юноша обернулся к учительнице танцев, оставляя Берсу за спиной. Он мог поклясться, что слышал зубовный скрежет Эвлатуна.
– Я готов продолжать, леди Куша, – сказал он.
– Начнем с ригодона, – предложила Куша. Она легонько махнула веером в сторону музыкантов; складывающиеся черепаховые пластины издали приглушенный щелчок. – Сначала, пожалуйста.
Салон представлял собой просторную комнату, расположенную в центре здания для развлечений. С обеих сторон, в двухэтажных крыльях, располагались анфилады комнат для дам и кавалеров, где они могли бы оставить верхнюю одежду и слуг. Как и остальная часть разваливающегося дворца в предместьях Вэллиса, здание сильно обветшало за последние несколько лет, но ремонтные работы шли полным ходом. Обрушившуюся в восточном крыле штукатурку заменили, и пара рабочих обновляла позолоту на своде потолка в перерывах между уроками Кэшела.
В дверь постучали со стороны мужской анфилады. Куша повелительно повернулась и произнесла:
– Ступайте прочь! Зала занята!
Однако дверь открылась, пропустив мужчину в серо-голубых одеждах дворцового слуги. Золотая кисточка на его головном уборе служила символом его служебного положения. Кэшел признал в нем управляющего.
– Прочь, я сказала! – взвизгнула Куша. Ее тощее тело начало словно раздуваться, как у жабы, увидевшей змею. – Я – леди Куша бос-Кадриман, нахожусь здесь по особому приглашению леди Шарины и не позволю прерывать себя простому прислужнику!
Вообще-то Кэшел считал управляющего куда более значительной фигурой, чем учительница танцев, но тут имелись еще и дополнительные соображения.
– Все в порядке, – вмешался он. – Мастер Рейзе мой сосед.
При этих словах управляющий низко поклонился, сделав витиеватый жест правой рукой. Вполне в духе того, что здесь считалось хорошим тоном.
– Я самым искренним образом прошу у вас прощения, леди Куша, – произнес он, – но возникла причина, по которой мне необходимо переговорить с мастером Кэшелом, и как можно скорее.
– Вы что, не слышали, леди? – выступил Эвлатун, на октаву выше, чем обычно. Он шагнул вперед с важным видом и положил руку на рукоять меча.
– К тому же, – подумав, добавил Кэшел, – это отец Гаррика. Принца Гаррика, я имею в виду.
– Вы, должно быть, шутите! – задохнулась Куша, впившись глазами в управляющего. – Ну конечно же, вы шутите, мастер Кэшел.
Управляющий оглядел троих аристократов с сардонической усмешкой. Трудно было соотнести этого уверенного в себе придворного с Рейзе – хозяином постоялого двора в Барке, рябым, слегка комичным, которому набила оскомину жизнь в деревушке овцеводов.
С другой стороны, не менее сложно представить себе, чтобы простой пастух, каковым являлся Кэшел, превратился в героя, сражавшегося с демонами и победившего их… хотя именно так и случилось. Да уж, жизнь порой выкидывает такие штучки, что им в Барке и не снилось.
– Я служил личным секретарем графини Теры на Хафте, – пояснил Рейзе Куше.
Берса снова уставилась на Кэшела. Пара музыкантов с интересом прислушивались, радуясь потихоньку тому, что на сей раз развлекают их, а не они. Эвлатун замер с выпученными от удивления глазами.
– У графини случились роды в ночь мятежа, который стоил ей жизни, – продолжал свое повествование Рейзе. – Мы с моей женой спасли ее младенца, будущего принца, и воспитали вместе с дочерью моей жены, Шариной. Так что это правда: я имел честь растить принца Гаррика.
– Но вы слуга! – изумленно вымолвила леди Берса. Это прозвучало примерно как: «Но у вас же три головы! »
– Видите ли, когда… после того как король Валенс усыновил его, принц Гаррик нуждался в надежном управляющем, которому бы он доверял, – На губах Рейзе мелькнула улыбка, слабая и холодная, как роса на гладком сером камне. – Он попросил меня вернуться в Вэллис, где я когда-то служил во дворце; и я посчитал своим долгом откликнуться на его зов.
Куша замерла, очевидно переваривая новую информацию. Она стояла неподвижно, лишь глаза дважды моргнули. Так внутреннее веко ящерицы резко омывает ее глаз, когда она поджидает, пока добыча подойдет на расстояние одного рывка. Как только Куша сложила все кусочки головоломки в единое целое, она резко скомандовала:
– Уходите! Вы все, быстро! Мастеру Кэшелу требуется уладить личное дело!
Вскидывая руки вперед, словно одетый в траурный наряд богомол, Куша погнала танцоров и музыкантов через дамскую анфиладу. Скрипач нагнулся подобрать ноты, которые он, вероятно, уронил во время разговора Кэшела с Эвлатуном. Куша хлестнула беднягу веером так, что тот припустил бегом. Наверняка пониже спины у него вспух рубец.
Кэшел ощутил внезапное беспокойство.
– У Шарины ведь все в порядке, верно, мастер Рейзе? Я хочу сказать…
– Она находилась в полном порядке сегодня, когда я привел к ней делегацию, – холодно произнес Рейзе – так, словно был простым управляющим, а не отцом Шарины. – Леди Шарина упомянула, что после ухода посетителей с удовольствием встретится с вами. А сейчас она решает вопросы, касающиеся налогообложения землевладельцев, насколько я понял.
Он прочистил горло. И сменил тему.
– Однако я пришел поговорить о другом. Дело в том, что ваш дядя Катчин хотел бы переговорить с вами.
– Мой дядя? – переспросил Кэшел. Казалось, он был изумлен не меньше леди Куши, узнавшей, кем являлся Рейзе на самом деле.
– Катчин, мельник, хочет меня увидеть? Что он вообще делает в Вэллисе?
– Подозреваю, пытается получить пост в новом правительстве, – сухо усмехнулся Рейзе. – Это только мое предположение; мы ведь с вашим дядей не секретничали даже в бытность соседями по Барке…
Кэшел кивнул, когда информация улеглась в голове. Мельник и хозяин постоялого двора являлись довольно заметными фигурами в обществе, где почти все жили сельским хозяйством и овцеводством. Катчин, возможно, был даже богаче, по крайней мере он больше уделял внимания внешнему виду. Он также стал графским бейлифом в Барке – скорее всего, должность досталась ему в силу незначительности деревушки. Но так или иначе, Катчин считал Рейзе своим соперником.
Что до Рейзе, то он, казалось, вообще не думал о Катчине. Только теперь, когда Кэшел увидел Рейзе в роли придворного управляющего, он понял причину такого равнодушия: человека, в юности служившего при королевском дворе, мало волновали сословные различия в крохотной деревушке.
– Строго говоря, Катчин искал не вашей аудиенции, мастер Кэшел, – продолжал Рейзе. – Он хотел встретиться с принцем Гарриком, которого осмелился называть «мой старый друг Гаррик». Я вовсе не собирался допустить подобного, разумеется; но когда он попросил хотя бы о встрече с вами, я почувствовал, что родственные отношения обязывают меня предоставить это дело вашему вниманию.
Здесь Рейзе держался спокойно. Прежде, в родной Барке, он нередко кипел злобой и раздражением, которые подчас вырывались наружу. Другому человеку соседи бы это припомнили. Однако в случае с Рейзе все знали: если уж его довести до крайности, то этот человек скорее схватит медный чайник и стукнет себя по голове, чем навредит кому-нибудь.
Забавно, как мало, оказывается, мы знаем о людях, с которыми живем рядом всю жизнь. Еще забавнее, как мало мы знаем самих себя.
– Конечно, я поговорю с дядей, – пожал плечами Кэшел. Подобные ситуации он воспринимал как некую обязанность, вроде как ежевечерне искать паразитов у овец. – Куда мне пройти?
– Он ожидает в комнате для слуг, – Рейзе кивнул на дверь, через которую вошел в зал. – Привести его, или же вы можете переговорить с ним прямо там, сэр?
Кэшел в изумлении покачал головой. Надо же, отец Гаррика называет его «сэром»!
– Я пойду туда, – сказал он, направляясь к двери.
Честно говоря, Кэшел несколько удивился, как это дядя согласился ждать в соседнем помещении, а не ворвался с криками в залу. Войдя в приемную, он все понял. Катчин сидел там, абсолютно невредимый, краснолицый, сопящий, но возле него два здоровенных привратника держали жезлы из черного дерева с серебряными набалдашниками на обоих концах. Жезлы не шли ни в какое сравнение с дубинками вроде той, к которой привык Кэшел, но их вполне хватило, чтобы держать Катчина на месте.
Здесь, во дворце, ему приходилось занимать то место, которое указал управляющий. Неудивительно, что мельник выглядел взбешенным до крайности: казалось, еще немного, и он начнет грызть камни.
– Добрый день, дядюшка, – поприветствовал его Кэшел. – Не ожидал тебя здесь увидеть.
Дузи свидетель: наполовину это была правда.
Катчин скривил губы в некоем подобии улыбки. Он носил отвислые усы – возможно, под стать поредевшим волосам, которые тоже свисали двумя клочковатыми полосками над ушами. Мельник слишком много ел и пил; об этом свидетельствовали отекшее лицо, раздувшееся брюхо и в особенности опухшие пальцы, на каждом из которых сидело по кольцу.
– Ну, мой мальчик, ты должен знать: я прибыл, как только узнал, что ты и наш Гаррик нуждаетесь в помощи! – твердо сказал он.
– Мастер Кэшел? – произнес Рейзе голосом сухим, как ломтик вяленого мяса. – Я оставлю привратников у внешней двери. По окончании аудиенции они проводят вашего посетителя, куда вы им укажете.
Он поклонился – только Кэшелу, не мельнику – и направился к задней двери, уводя с собой подчиненных. Один из них, уходя, подмигнул Кэшелу.
Кэшел рассматривал дядюшку. По случаю визита во дворец тот принарядился во все новое: туники в несколько слоев, узор верхней состоял из пересекающихся диагональных полос бежевого и красновато-коричневого цвета; кушак из золотой парчи, на котором висел меч, выглядевший смехотворно. Кэшел припомнил, как однажды он согнул пополам меч потолще дядиной игрушки. На голове у мельника красовалась остроконечная шляпа с лебединым пером, выкрашенным в грязно-пурпурный цвет. Да, пожалуй, это одеяние стоило целой фермы в их родной Барке, хотя в результате Катчин смахивал на фокусника с Овечьей Ярмарки.
– Напрасно ты приехал, дядя, – сказал Кэшел. – Не припомню, чтобы Гаррик нуждался в твоей помощи. Я – так тем более. Думаю, лучше бы тебе вернуться домой.
– Ушам своим не верю! Неужели ребенок, которого я вырастил, оказался таким неблагодарным? – взревел Катчин. Возможно, он говорил вполне искренне. Каким-то чудесным образом ему удавалось запоминать события так, как ему было удобнее в данный момент. – Принцу Гаррику нужны помощники в управлении государством – такие, которым он мог бы доверять! Я и пришел, как только узнал об этом.
Кэшел грустно покачал головой. Странное дело, раньше он не замечал, насколько мелкий мужчина его дядя. В Барке Катчин постоянно хвастал и пыжился, отчего выглядел куда значительнее. А здесь он смотрелся просто шутом, приехавшим в город из деревушки, где главной достопримечательностью служил овечий загон. Ему и в голову не приходило, что никто в Вэллисе даже не слышал о деревушке под названием Барка.
– Дядя, – твердо произнес Кэшел, – тебе придется поехать домой. Если нет, по крайней мере, избавься от этой дурацкой одежды. Надень чистую шерстяную тунику и будь собой, а не посмешищем для дворцовых слуг. Ты же видел, как на тебя смотрели привратники.
Лицо Катчина потемнело от ярости.
– Да ты кто такой, мальчишка-попрошайка, чтобы читать лекции о моде бейлифу графа Ласкарга? – закричал он.
– Тебе прекрасно известно, что я никогда не попрошайничал, – пожал плечами Кэшел. Он мало значения придавал чужим словам, эти же звучали настолько глупо, что сердиться на них было смешно. – А что касается моих познаний в моде, так не мог же я столько лет прожить рядом с Илной и ничему не научиться. Ты же знаешь, купцы приходили со всего Вэллиса, чтобы купить ее ткани.
Катчин выдохнул с такой силой, что его усы растрепались. Будь он чуть менее осторожным, это бы плохо кончилось.
– Послушай, Кэшел, мальчик мой, – сказал он с притворной веселостью. – Просто позволь мне увидеться с нашим Гарриком, и тогда он поймет, что ему предлагают. Ты сильный и честный парень, но это дело – ниже твоего понимания.
Кэшел улыбнулся.
– Пожалуй, ты прав, дядюшка, – ответил он. – Именно поэтому тебе не надо было приходить ко мне. У Гаррика есть специальные люди, они ему докладывают, кого ему предстоит принять. А я знаю недостаточно, чтобы идти против их решений. – Он указал на дверь: – Возвращайся домой, Катчин. – Кэшела раздражала необходимость объяснять то, в чем не было нужды. – Поверь, лучше быть большой шишкой в Барке, чем ничтожеством в Вэллисе.
Катчин открыл рот и снова закрыл. Видно, ярость на несколько секунд лишила его дара речи. Наконец ломающимся голосом он спросил:
– А твое место, я так понимаю, здесь, Кэшел-Овцепас?
– Мое место там, где Шарина, дядя, – ответил Кэшел. Год назад, когда ему приходилось разговаривать на эту тему, он напрягался, как цепь на тяжелой бороне. – И всегда так было. Просто сейчас я это знаю точно.
Привычным движением, как будто шуганул щенка с непотребного места, он снова указал на дверь. Переполненный желчью, Катчин повиновался.
А Кэшел снова с улыбкой подумал: да, действительно его место рядом с Шириной, он это точно знал, так же как и она сама.
* * *
Тем временем Шарина беседовала с делегацией землевладельцев Западного Региона. Встреча продвигалась примерно с той же скоростью, с какой схватывается строительный раствор в дождливый день. И надо сказать, наблюдать за раствором казалось намного интереснее.
– Не то чтоб нам не нравился сборщик налогов, которого прислали в наш округ, – говорил очередной оратор. Шарина попыталась запомнить имена посетителей, но это оказалось ей не под силу: девушка слишком устала… она чувствовала себя нехорошо, а все делегаты выглядели такими похожими. Все равно, что пытаться различить двенадцать горошинок из одного стручка. – Просто мы не понимаем друг друга. А почему? Не сочтите, что мы придираемся к его северному происхождению, но не разобрать нам этого гнусавого выговора, и все тут.
Мимо просвистел колибри, остановившись, чтобы попить из алого трубообразного цветка лотоса. За ним пролетел второй. Пара скрылась в глубине садов, сердито щебеча друг на друга.
В черепичном бельведере помещалась вся делегация представителей от трех западных графств Орнифола – одиннадцать мужчин и одна женщина. Они носили ботинки с высокой шнуровкой и туники, подпоясанные таким образом, чтоб подол можно было заправить в штаны, когда того требовала работа. Делегаты выглядели крепкими людьми во всех смыслах – сложением они напоминали большие мшистые пни. В отличие от огромных поместий северного Орнифола Западный Регион представлял собой мозаику из крошечных владений. И каждому из делегатов когда-то в жизни приходилось ходить за плугом, да и теперь небось большинство из них явилось сюда, оторвавшись от яростной борьбы за урожай.
Шарине деревни Западного Региона напоминали родную Барку на восточном побережье Хафта. Так что уж кто-кто, а Шарина прекрасно понимала их заботы. Гораздо лучше, чем визитеры могли себе представить.
Проблема состояла в том, что все двенадцать представляли точную копию мельника Катчина. Воистину посади его в конец очереди – и не отличишь от остальных. Напыщенные маленькие людишки, полные гордыни, но с мелкими запросами, узкими, как у жеманного придворного подхалима.
И, разумеется, каждый со своими интересами.
– И у нас то же самое! – подал голос делегат из прибрежного округа, на груди его туники красовался ромбоид с камбалой, вышитой серебряной нитью; брошь на бархатной шапочке повторяла рисунок. – Представляете, он спросил меня, где может купить торф для кухонной печки. Торф! Когда же я сказал, что мы топим деревом, он посмотрел на меня как на сумасшедшего! И возмущается: «Вы позволяете себе жечь дерево? » И прямо видно, как в уме подсчитывает серебряные монеты, которые можно с нас сорвать.
– Ну в точности как у нас! – эхом откликнулись делегаты, словно хор на театральной сцене. Трое тут же начали излагать собственные истории о несправедливостях, чинимых чужаками в их округах.
Восемь делегатов уже высказались сегодня. Их речи вполне можно было поменять местами или вообще сократить в несколько раз без всякого ущерба для смысла. Все сводилось к одному: «Чужаки не знают, как ведутся дела на Западе».
Разумеется, чиновник, присланный с Севера, где деревья плохо растут на болотистых почвах, не может не удивляться использованию дров, а не торфяных брикетов, вырезанных в болотах и высушенных под навесом. Но это вовсе не означает, что он не сумеет соответствовать своей должности. В конце концов, сумма налога устанавливалась исходя из местной стоимости продукции, без учета возможности вывозить и продавать ее где-то еще.
Настоящая же проблема заключалась в том, что новые чиновники Гаррика были чужими для местных властных структур, они работали на правительство в Вэллисе, а не на себя и своих друзей. Конечно, существовала возможность их подкупить – они тоже люди, в конце концов, и ничто человеческое им не чуждо. Но сборщиков налогов контролировали региональные инспекторы, сравнивавшие индивидуальные доходы различных людей в одном округе.
Кроме того, подкупить постороннего человека гораздо сложнее, чем того, кого знаешь всю жизнь. Как можно доверять человеку со странным выговором и нелепыми вкусами в еде?
Со стороны фонтана в сердце дворцового комплекса, где стояли гигантские водяные часы, раздался негромкий звон. Бронзовый кувшин повернулся на своей оси, выливая воду, перед этим наполнявшую его по капле. Тут же приставленный слуга ударил звонким жезлом. Слуги, ожидавшие в переходах, провозгласили: «Пробил пятый час! » Их голоса, подобно эху, зазвучали в переходах, повторяя по цепочке эту фразу.
Шарина встала. Трое делегатов, говорившие одновременно, замолчали, бросая друг на друга нервные взгляды. Они боялись – верно, леди Шарина собиралась окончить аудиенцию прежде, чем они успели высказаться. За месяцы подобных приемов Шарина уяснила: больше всего делегатов волновала перспектива услышать собственный голос. Не снижение налогов, не улучшение дорог, не восстановление местных пошлин, на которых они наживались от торговли и перевозки грузов через их земли…
– Дамы и господа, – сказала Шарина, по традиции кивая женщине, а затем мужчинам, – в течение последних трех часов я выслушивала ваши обращения. Я сочувствую вам и обещаю обсудить эту информацию с руководителями, в чей круг обязанностей входят ваши дела.
По правде говоря, после трех часов общения с этими людьми Шарина теряла способность сочувствовать им, даже если бы их сварили в масле. Горничная одела Шарину как частное лицо высокого ранга. Канцлер Ройяс специально подобрал одежду таким образом, чтобы подчеркнуть непричастность Шарины к кругу придворных чиновников. Пусть не думают, что она способна как-то повлиять на решение правительства.
Шарина понимала свою задачу. Она умудрялась даже не обижаться на Ройяса, обращавшегося с ней как с глупой девочкой, с которой станется отменить региональные налоги или пообещать место в правительстве какому-нибудь шарлатану, объявившему себя незаконнорожденным сыном короля. Ройяс проявлял осторожность, а осторожный канцлер – это благо для Королевства Островов.
Проблема состояла в том, что предложенные ей одеяния были гораздо тяжелее и неудобнее, нежели придворный наряд из шелковых бежевых платьев, с полосой сбоку, указывающей ранг и положение. Светлые волосы Шарины приходилось укладывать в высокую прическу, закрепленную лентами и золотыми гребнями. Корсаж из золотой парчи туго затягивался поверх платья из тяжелого шелка с нашитыми аппликациями, изображавшими рождение и подвиги мифического героя Вала.
Чтоб как-то скрасить неудобства, Шарина решила провести встречу в водяном саду дворца. Кипарисы затеняли покрытый шифером бельведер, струи воды изо рта каменных дельфинов с плеском текли в пруд с лотосами, охлаждая воздух. Но ничто не могло сделать эту одежду достаточно прохладной! Приглядывая за хлебом в печи в середине лета, Шарина чувствовала себя комфортнее – ну или, скажем, менее неудобно. Наряд оставался жестким как броня и душным как парилка – еще одна кординская достопримечательность, которую в последнее время начала перенимать вэлисская элита.
– Я обязательно все обдумаю, – продолжала Шарина (Ройяс был бы доволен подобной дипломатичностью!), – но не могу обещать, что изменения немедленно войдут в систему управления, принятую правительством. Тем не менее…
Единственная женщина-делегат, госпожа Алатча, воскликнула:
– Принцесса, король – ваш брат! Неужели вы не можете объяснить ему, что мы заслуживаем управителя из своего собственного народа?
Внешне Алатча не слишком отличалась от своих коллег. Вот только туника доходила ей до лодыжек, а не до колен. Да с полей шляпы свисала тоненькая полоска кружева, изображая вуаль почтенной вдовы. Видимо, ее принадлежность к прекрасному полу придала ей смелости высказать протест, на который не решились мужчины.
Шарина улыбнулась, чтобы показать свою благосклонность. И даже кивнула – очень аккуратно, так как нагромождение гребней в прическе было очень тяжелым. Страшно подумать, что может случиться, если она наклонится слишком низко.
– Разумеется, я обсужу это дело с моим братом, принцем Гарриком, леди Алатча. – Слава богине, она наконец вспомнила хоть одно имя из двенадцати. – Однако спешу напомнить, что королем Островов является Валенс Третий. Мы с братом, подобно вам, – лишь верноподданные короля.
Это замечание – при всей его снисходительности – оказало неожиданное действие: остальные делегаты начали осторожно отодвигаться от Алатчи, будто у нее вдруг пена пошла изо рта. Гаррик со своими советниками, обеспечившими ему истинную власть, старательно поддерживали иллюзию, что Валенс по-прежнему является королем. Поступить иначе означало вызвать беспорядки на Орнифоле и подтолкнуть другие острова к провозглашению независимости.
Алатча, казалось, замерла в ужасе. Чтобы смягчить скрытую угрозу своих слов, Шарина сделала шаг вперед и протянула женщине руку. Алатча сжала ее с отчаянием утопающего.
– Но поскольку вы подняли данный вопрос, я передам его непременно, – сказала Шарина. Она легонько похлопала Алатчу свободной рукой, затем высвободилась и сделала шаг назад, чтобы видеть всю делегацию. – Налоги с вас собирают люди, которых вы не знаете. И вы, возможно, слышали, или же я вам сейчас сообщу, что в течение года окружные суды с королевскими судьями начнут слушание всех дел об убийствах, а также гражданских исков по сумме более двадцати серебряных монет.